Небо шамана. 3 часть

— Реальный случай, читала давно, кому интересно можете найти в сети. Одному нашему командиру с его подразделением дали приказ остановить колонну немецких танков, когда шли бои на Украине, но противотанковых средств у него не было. Он до призыва в армию был инженером, а когда он обследовал местность, где ему был назначен рубеж обороны, он выяснил, что существует фактически единственная дорога вдоль отвалов металлургического комбината. В результате, он со своим подразделением занял оборону не там, где ему назначили — в самом начале этой дороги, а в конце её, то есть отвёл своих бойцов на несколько километров. Принципиально это ничего не изменило, съездов с этой дороги не было. Вот и немцы так думали, когда больше роты немецких танков двигались по этой дороге. Вот только, когда они вышли к рубежу нашей обороны и танки начали маневрировать, чтобы развернуться в боевой порядок почти все танки "разулись" — у них послетали гусеницы и они лишились подвижности. Фактически без единого выстрела была выполнена невыполнимая для таких условий задача остановить танки противника. Что там и как было дальше, не знаю, а вот почему у немцев слетели гусеницы оказалось очень просто. В отвале, вдоль которого проходила дорога были очень твёрдые включения и за несколько километров пальцы траков этот абразив "съел", а когда нагрузка при маневрах возросла гусеницы стали рваться и слетать. Этот командир как инженер знал об абразивных свойствах этого отвала и использовал их с пользой для себя и своего подразделения. Но ведь знают многие, а вот использовать и применить нестандартно — дано далеко не каждому.

— Только уже окончательно свихнувшись на бронировании у "Тигра" Т-6 крыша корпуса и башни получила 28 мм, а с 1944 г — 40 мм. Но даже у "Пантеры" Т-5 (17 мм) и у Т-4 (в разных модификациях за всю войну 10-18 мм). Про более лёгкие модели даже не упоминаю.

*— Часть приведённых данных относятся к более позднему времени, к примеру, испытания АКАБ проводились и были завершены уже в 1944 году. И само собой, в одном предложении перечислить все отечественные разработки этого направления не представляется возможным. Ведь так или иначе сюда можно отнести работы по ТИС (тяжёлый истребитель сопровождения) Поликарпова и Петлякова, Су-2 Сухого, пикирующего бомбардировщика — полутораплана с крыльями обратной стреловидности Микояна и Гуревича, самолеты Кочергина и многие другие. А если к этому добавить разнообразие предлагавшихся к использованию авиационных пушек (как пушки Таубина для ЦКБ-55 и ЦКБ-57 Ильюшина, но не установленные из-за слишком сильной отдачи при стрельбе, что почти гарантированно приводило к разрушению силового набора крыла), то тема рискует стать неисчерпаемой и бесконечной.

**— Я в курсе, что в РИ Курская битва началась 5 июля, но здесь уже произошли достаточно серьёзные изменения и считаю, что битва вполне могла начаться как только окончательно просохли дороги, тем более, что на фоне более сокрушительного поражения на Волге Гитлер вполне мог жёстче и нетерпеливее требовать реванша, который и был запланирован в битве под Курском (как и в РИ).

Если в первые дни Курской битвы я был уверен, что по сравнению с битвой в излучине Дона авиации у немцев гораздо меньше, то буквально на второй-третий день небо буквально загудело от авиационных моторов. А ещё благодаря тому, что на Дону общая площадь наземных боёв была гораздо больше, чем здесь на участке, где немцы стремились вклиниться и прорвать нашу оборону, чтобы ворваться в наши тылы и окружить войска в нашем выступе. На юге, где тоже был такой участок, куда немцы обрушили свой удар, наверно в небе творилось то же самое.

В третий день примерно через час после раннего рассвета в небе над зоной прорыва сошлись в бою истребители, и бой не прекращался до самого заката. Нет, понятно, что не существует истребителей, которые бы смогли не то, что воевать, а просто продержаться в воздухе столько времени. На самом деле машины с обеих сторон с утра сошлись в бою, а прилетавшие им в помощь и на смену продолжали уже начатый бой. Небосвод каждые несколько минут пятнали чёрные дымные хвосты горящих падающих самолётов, и не всегда было понятно, чей самолёт в этот раз падает объятый огнём и дымом. Для непривычных земных наблюдателей воздушная круговерть из дерущихся истребителей наверно представлялась, как мелькание неисчислимого количества жужжащих в зените мошек. Сам слышал рассказ одного бывалого младшего сержанта, который уверенно говорил, что в небе было тысячи по две самолётов с обеих сторон. На самом деле самолётов сошлось в воздухе действительно очень много и может и правда всего в этой битве приняли участие несколько тысяч машин, только даже в самые жаркие моменты в небе не было больше четырёх сотен самолётов с одной из сторон. И в течение этого дня в небе сходились не меньше двух сотен машин с каждой стороны. Бой шёл, как накатывающий прибой, волны машин сходились, схватывались в отдельных схватках, а потом словно откатывающаяся волна расходились оглядеться и осознать потери и победы...

Зачем и кому это было нужно, вот так в лоб, без изысков стратегии и тактики, без маневрирования и резервов сойтись? Так сходятся в клинче усталые боксёры тяжеловесы, когда они изо всех оставшихся сил просто бьют, не уклоняются, не отводят удары противника, а принимают каждый и сами бьют в ответ с единственной целью выдержать и перестоять такого же избитого усталого противника. Вот и в этом бою было совсем не до изысков и красоты, самолёты с двух сторон сошлись в бою, чтобы выяснить чьё после этого боя будет небо. Ведь почти всю войну нашей авиации не удавалось захватить полное господство в воздухе. И только в конце Сталинградской битвы после воздушного побоища пятнадцатого декабря, нам удалось временно скинуть немцев с высоты и захватить небо. Командир довёл до нас данные нашей разведки, что за период битвы на Волге потери немецких самолётов уничтоженных в воздухе и на земле составили больше двух тысяч единиц. Впрочем, как и любая другая цифра эта была лукава по своей сути. А вот то, что потери среди лётчиков больше тысячи человек — это цифра куда более важная и ёмкая. Ещё были очень интересные данные по отдельным видам самолётов. Что выбита бОльшая часть пикирующих бомбардировщиков, что их переводят на сухопутный фронт даже из морской авиации. А ведь это чуть ли не самое главное звено обеспечивающее мощь наземных войск немцев. И не проблема сделать пару сотен новых самолётов, а вот подготовить хороших лётчиков, которые способны на такие сложные манёвры и укладывают бомбу в мишенный столб, как они это называли, это и есть главная и сложная задача. Огромные потери транспортной авиации не так заметны, но тоже могут оказать своё влияние на фронтовые события. И пока немцы отступали и пытались тасовать свои авиационные силы, в небе над Доном наша авиация стала полной хозяйкой. Но здесь гитлеровцы решили взять реванш. Им не хотелось уступать нам небо, ведь кому принадлежит небо, у того в более комфортных и выгодных условиях будут воевать наземные войска...

Сколько было сбитых с обеих сторон, и сколько не вернутся из вылета уже никогда, нам никто не доводил, потом это будут считать историки. Но в этом бою выстояли наши. И хоть ещё два дня после этого вспыхивали жестокие воздушные схватки, в которых участвовало до сотни самолётов за раз, но это уже ничего не изменило, небо стало нашим. А внизу — под нами, к зоне прорыва немцы стянули столько танков и другой техники, что при бомбёжке автоколонн мы видели по факелам пылающего бензина, что чуть не половина машин везла горючее. И оно после нашей работы сгорало, чтобы никогда не попасть в бензобаки накатывающей на наши позиции стальной бронированной волны, по сравнению с которой ужас японцев под именем цунами выглядит бледно и не убедительно. В ответ с нашей стороны количество техники едва ли уступало немецкой. И вот сейчас на земле всё это стреляющее, взрывающееся, бронированное, рычащее залпами своих стволов, грохочущее колёсами и гусеницами, лезли друг на друга и пытались смять, раздавить, отбросить, победить. А по сути — убить и уничтожить. Эта война оказалась не просто набегом, про которые рассказывали в моём детстве старики, это было выяснение, кто из двух столкнувшихся останется жить на этой Земле, а второму места под этим Солнцем уже не будет...

Когда в небе развернулась схватка истребителей, нам никто не отменял поставленных задач. И мы летали, как и до этого, только, чтобы не оказаться втянутыми в драку истребителей мы прокладывали маршруты в обход. Как сказал перед одним из вылетов Цыганов: "В драку с истребителями не лезть! Пусть сами разбираются! Наше дело: тихо на цыпочках прийти, немного пошуметь, и чтобы после нашего ухода стало совсем тихо! Всё понятно? А охотников на наш век ещё хватит!"...

В первые вылеты, когда ещё нас дважды водил Бурдужа, мы совершенно не ожидали, что немцы до такой степени насытят свои порядки зенитками. Когда мы зашли на лес, где пряталась какая-то элитная танковая дивизия на новейших танках, лес под нами словно взорвался зенитным огнём. Это нужно видеть, когда безобидный на вид лесок вдруг накрывает даже не шапками разрывов, а словно разом у него появляется огненная шапка из рвущихся над ним снарядов, а внизу деревья окутывает дымом от залпов орудий. Видимо у зенитчиков была команда до самого последнего момента не открывать огня, чтобы себя не обнаруживать. И только когда они поняли, что мы по их души и выбора у них нет, они открыли этот шквальный огонь. Было ощущение, что стреляет каждое дерево, каждый кустик и хорошо, что по привычке мы при заходе пускали эРэСы, которые пусть и не уничтожат всё ПВО, но своими взрывами качественно дезориентируют, а дымом и поднятой пылью ухудшат зенитчикам условия стрельбы. Если бы не отстрелялись, как привыкли, я не исключаю, что первые звенья разошедшегося строем пеленг полка немцы бы просто смели с неба. И так потери после этого вылета у нас оказались больше, чем за все прошедшие после Сталинграда месяцы. Но дальше мы уже были готовы и прокладывали себе путь реактивными снарядами, пушками и пулемётами. И особенно стали ценить малые снаряды в восемьдесят два миллиметра против более мощных и тяжёлых ста тридцати двухмиллиметровых. Конечно, вторые мощнее, но и взять их больше четырёх на подвеску не получится, а вот малые даже десяток — не предел, хотя с ними крыло выглядит довольно непривычно и они сильно ухудшают аэродинамику крыла, поэтому решили ограничиваться восемью. Но ведь задача эРэСов отвлечь и ошеломить, не дать полноценно работать зенитчикам, а здесь восемь штук гораздо лучше, чем четыре, пусть даже каждый отдельный заряд слабее, но их больше. Плюс к этому — огонь из всех стволов, так, что даже многочисленная зенитная защита не очень помогла немцам противостоять нашим штурмовым ударам. После трёх дней такого уничтожения немецких частей прямо в местах их дислокации, в очередном вылете мы увидели, как из намеченного для штурмовки лесочка ещё до начала нашей работы рванули две машины и человек двадцать поодиночке бегом. Мы это расценили, как заслуженную у немцев высокую оценку эффективности нашей работы...

Позже, когда мы стали летать эскадрильями и малыми группами, а перед нами уже не ставили цели по штурмовке фиксированных мест дислокации по площадям, борьба с пусть даже многочисленной зенитной артиллерией для нас уже перестала быть проблемой. У нас был опыт работы на подходах к аэродрому "Питомник", где немцы тогда собрали все свои зенитки. Может других, не имеющих нашего Сталинградского опыта, такая плотная ПВО могла ошеломить, мы же сразу искали с какой стороны её лучше взламывать. Вообще, в войсках к тем, кто прошёл Сталинградскую школу отношение уважительное и это не на пустом месте. Даже на примере нашего полка, мы немного иначе воспринимаем наши задачи и более продуманно строим свою штурмовую работу. Даже в том, что мы отказываемся от истребительного прикрытия, а в других полках наоборот просят. Словом, ну, зенитки, ну, стреляют, значит нужно просто на них потратить немного больше времени...

Когда заявки на штурмовку нам стали давать наземные войска, а с земли разглядели красные коки наших винтов, с чьей-то лёгкой руки к нашему полку приклеилось прозвище "Деды Морозы", дескать, если "красноносые" прилетят, то всем кирдык. Хотя, ПВО у немцев имелось и маскировались они хорошо, поэтому мы в нашей эскадрилье установили свой порядок работы по цели. Я и так всегда летел выше, и чуть отстав от строя, чтобы прикрыть наших в задней верхней четверти сферы. При подходе к цели резко добавляю скорость и под довольно большим углом пикирую на места, где видел или было больше всего вероятно размещение зениток. По устоявшейся традиции пускал пару эРэСов и заливал всё морем огня из своих пушек и пулемётов. Иногда приказывал своим встать в круг в стороне и подождать, если одного захода мне казалось мало, повторял их, пока не будет подавлена основная часть немецкой ПВО. Эту работу во время штурмовки окончательно доделывали остальные, ведь и они могли посылать свои реактивные снаряды, и вести огонь из всех стволов. Только у них он получался более настильным, ведь у меня угол пикирования больше, а за счёт более мощного мотора мне удаётся вытянуть себя из пикирования с бОльшими углами атаки. Правда и здесь есть хитрости. При простом выводе только рулями высоты машина всё равно сильно просаживается, даже более мощный мотор не даёт качественного изменения, а вот если при этом закладывать вираж, и чётко отработать закрылками, то просадка машины становится намного меньше. Мне Петрович это объяснил тем, что в простом маневре работают только плоскости, фактически мотор в этом участвует пассивно, добавляя лишь малую часть своей мощности в небольшое изменение динамики манёвра. А вот при одновременном маневрировании с изменением углов тангажа и крена машины, при этом изменить аэродинамическое качество крыла, основная нагрузка приходится уже на двигатель, который при форсировании даёт весомое воздействие на летучесть машины в таких манёврах. И не нужно про то, что наш тяжёлый штурмовик совсем как топор в воздухе, умеючи и его можно научить многому...

Как результат использования такой тактики — потери в моей эскадрилье составили два экипажа и оба были сбиты в первые дни, когда мы в лоб шли на приготовившееся к отражению атаки ПВО мест дислокации немецких танковых подразделений, фактически нас атаковали из засад. Вообще, эти атаки даже со стороны выглядели жутковато. Тут не было стены заградительного огня, как при использовании залповой согласованной стрельбы большими калибрами, которую я раньше считал вершиной умений зенитчиков. Но когда внезапно и одновременно весь лес взрывается огнем, и мы должны в эту огненную тучу войти и провести штурмовку, это выглядит жутко. И только необходимость управлять машиной и производить прицеливание с необходимостью следить за тем, что делает эскадрилья, не давали увидеть как машины, попавшие под прямой залп, разрывает в воздухе или они превращаются в объятый огнём шар огня, который рушится на головы ненавистным немцам. А уж сколько раз мы по возвращении благодарили живучесть наших Илов, которые побывав в таком огненном пекле умудрялись доковылять до базы и сесть. Как учил нас великий Чкалов, что "настоящий лётчик должен летать даже на том, что летать не может"! Вот мы и летали, чтобы с совершенно шальными глазами потом ходить вокруг машины и слушать, как удивлённо цокают языками уже очень многое повидавшие техники...