— Кирилл Николаевич? — обернувшись на звук моих шагов, Перглер улыбнулся. — Спасибо за напоминание. Если б не оно, пришлось бы мне вместо сна в своей постели, с отцом Илларионом беседы вести. А что я ему могу сказать? Как эфирные потоки держал и работу подчинённых контролировал, пока бойцы через переход шастали и пленных таскали? Можно подумать, это такая важная информация, что не может подождать до утра...

— Потому и подсказал, — кивнул я в ответ. — Видели-то вы немного, хотя сил потратили побольше других участников. Да и докладчиков от них у кураторов сейчас и без вас хватает, уж поверьте. Отдыхайте, Владислав Ярославович. До десяти утра не так много времени осталось, конечно. Часов пять, не больше. Но хоть немного поспите, а то вас, вон, чуть ли не сквозняком шатает. И послушайте доброго совета, не пренебрегите расслабляющей медитацией перед сном, если не хотите утром маяться головной болью. Перенапряжение, оно такое... некомфортное.

— Думаете, поможет? — бледно усмехнулся Перглер.

— Наверняка. Но, вообще, советую проводить профилактику в комплексе, — я подмигнул мастеру и, выудив из транспортного контейнера своего Визеля пыльную бутылку, прихваченную мною из бара начальника исследовательского центра иоаннитов в числе других трофеев, сунул её в руку Перглера.

— Арманьяк Шато ле Трезор де Д'Артаньян... сто десять лет... — прочёл надпись на этикетке тот и неожиданно упёрся. — Извините, Кирилл Николаевич, такой подарок я принять не могу. Он слишком дорогой.

— Насколько дорогой? — заинтересовался я.

— М-м, в свободной продаже вы подобного точно не найдёте, если только в шато самих де Монтескью, а на аукционе... шесть-восемь тысяч рублей он точно будет стоить. Не меньше, — уверенно произнёс Перглер и печально вздохнул. — Это же жуткая редкость, арманьяк со старых виноградников, тех, что были уничтожены эпифитотией мучнистой росы и филлоксерой, в начале прошлого века.

— Вижу, вы разбираетесь в теме. Тогда, тем более, — кивнул я в ответ. — Берите и не смущайтесь, Владислав Ярославович. Выпьете на помин мой холостяцкой жизни.

— Э-э... — мастер перевёл взгляд с бутылки на меня и непонимающе нахмурился. — Вы женитесь?

— Уже, — развёл я руками и рассмеялся. — Так что, без разрешения жены, сей напиток мне не светит. А она точно уберёт его куда подальше, на торжественный случай. К чёрту! Еду готовят, чтобы есть, а напитки делают, чтобы их пить. Вот вы его и выпьете.

— По... поздравляю, Кирилл Николаевич, — Перглер чуть помялся, но всё же справился с приступом ложной скромности и взял запылённую бутылку. — Спасибо! Непременно подниму рюмку за здоровье, ваше и вашей жены.

Не скажу, что в этот момент у него дрожали руки, но вот исходящее в этот момент от мастера ощущение предвкушения завзятого гурмана было весьма отчётливым. Что ж, удачно вышло. И человеку потрафил, и от нечаянного и откровенно ненужного мне трофея избавился. Зачем я его тогда брал? Не знаю. Стадный инстинкт, наверное. Гвардейцы бар разоряли, вот и я не удержался. Так и протаскался полночи с этой чёртовой бутылкой в контейнере... и если бы ей одной! У меня там ещё пара таких же пыльных стекляшек булькает. Но уж их-то я точно Ольге отдам, пусть прячет. Будет память о нашей сумбурной свадьбе.

— Кирилл Николаевич, может вас подвезти? — прервал мои размышления Перглер. — Я могу кликнуть нашего водителя.

— Спасибо, — я покачал головой. — Но, обойдусь. Не только вам отдых нужен, вашим людям он тоже не помешает.

— Да куда ж вы в тактике-то? — нахмурился мастер.

— Домой, Владислав Ярославович, домой, — я отвесил ему короткий поклон и, развернув окно, шагнул в библиотеку бестужевского особняка, успев услышать за спиной звук, очень похожий на хлопок ладонью о лоб. Челодлань, ага. Ну да, забыл Перглер, что имеет дело с грандом, бывает. В его состоянии, немудрено, вообще-то. Устал человек, замотался...

В библиотеке было так же пусто, как и в зале училища, которое я только что покинул. То есть, вместо гомонящего штаба уже завершившейся операции, городской дом Бестужевых встретил меня лишь сопением спящей в кресле жены. И это куда лучше, чем рычащий инок Аркажской обители, честное слово!

Стараясь не шуметь, я шагнул в нишу, словно созданную для установки в ней моего Визеля... или рыцарских лат. Выбравшись из тактика, я распотрошил его транспортный контейнер и, облачившись в вытащенную из него форму Гремлинов, двинулся к креслу, в котором дремала укрытая лёгким пледом Ольга.

Правда, стоило мне оказаться в паре шагов от жены, как та проснулась. Проснулась, но виду не подала... так что, если бы не моя прогрессирующая эмпатия, чёрта с два бы я это понял. Пришлось прекратить закрывать от неё собственные эмоции, чтоб не схлопотать от благоверной разряд электричества в лоб.

— Чему ты так радуешься, Кир? — сонно проговорила Ольга, ёрзая в попытках поудобнее устроиться у меня на руках.

— Тому, что ты меня засекла ещё до того, как проснулась, — честно признался я. Жена приоткрыла один глаз и, глянув на меня из-под полуопущенных ресниц, вздохнула. — Вот же... учитель...

— Какой есть, солнышко. Какой есть, — я пожал плечами. Но, кажется, мой ответ она уже не слышала. Снова уснула. Пришлось осторожничать, пока добирались до спальни, чтоб не потревожить её сон.

Не одного Перглера ждал вызов на доклад. Правда, моё начальство оказалось более терпеливым, чем дожидавшийся нашу команду в зале училища отец Илларион, и не стало дёргать меня с утра пораньше, так что приглашение на беседу пришло в особняк Бестужевых уже после полудня, когда выспавшиеся и позавтракавшие, мы с женой и учениками-ученицами обсуждали планы на грядущий вечер. На более раннее время планы не составлялись, поскольку как бы ни был терпелив заказчик операции, в то, что он может дать мне целый день на отдых, я не верил. Что и доказал прибывший ровно в час дня фельдъегерь, передавший письмо-приглашение в Кремль.

И как бы ни хотелось Ольге, не желавшей вновь остаться в одиночестве, составить мне компанию в этой поездке, ей, всё же, пришлось отступить. Но последнее слово моя благоверная оставила за собой.

— Не вернёшься к ужину, сдам малявкам! — буркнула она, клюнув меня сухими губами в щёку и, резко развернувшись, отчего грива её русых волос едва не хлестнула меня по лицу, скрылась за дверью особняка. Угроза была серьёзной, так что терять время зря я не пожелал и, отменив вызов выделенного мне для этой поездки тестем лимузина, открыл окно в холл Гербового приказа, от которого было рукой подать до Кремля.

Войдя под своды Фроловской башни, здесь так и не получившей названия Спасской, я предъявил бойцам рындовой службы своё приглашение, которое те тщательно осмотрели, сверили паспортные данные, но так и не найдя к чему придраться, всё же пропустили меня на территорию Кремля. Ну да, их тоже можно понять. Сомневаюсь, что им прежде доводилось встречать гостей прибывающих в царскую резиденцию пешком. Не в этом веке, точно.

Оказавшись на территории древней крепости, я огляделся по сторонам, пытаясь понять, как мне добраться до обозначенного в приглашении Михайлова двора, но нежданную проблему решил выскочивший из-за угла башни начальник караула. Офицер рындовой службы окинул меня изучающим взглядом и решительным шагом направился ко мне.

— Боярин Николаев-Скуратов? — осведомился он тоном, который скорее подошёл бы подчинённым Вербицкого.

— Он самый, господин офицер, — кивнул я.

— Лейтенант Басманов. Мне поручено сопроводить вас к Михайлову двору, — произнёс он и указал затянутой в белую лайковую перчатку ладонью в сторону одной из пешеходных дорожек, петляющих вдоль кремлёвской стены. — Прошу.

— Благодарю за помощь, боярич Басманов, — отозвался я, направляясь в указанную сторону. — Мне она и вправду пригодится, поскольку прежде, в дворцовой части Кремля я не бывал.

— Не стоит благодарности. Служба... — сухо произнёс Басманов. Что ж, не дурак, понял. Говорить лейтенант не желает, ну а навязывать ему общение... зачем? Доведёт до места и распрощаемся.

Так я думал, но ошибся. Пока шли по широким, отсыпанным гравием дорожкам, петляющим меж газонов и клумб, я во все глаза рассматривал открывающиеся совершенно незнакомые мне виды. Здешний Кремль, всё-таки, сильно отличался от памятного мне по прошлому миру, а в этом... в этом я его изнутри практически и не видел. Не считать же за экскурсию тот краткий визит, когда я был больше заинтересован остаться незамеченным здешними системами наблюдения и контроля, нежели местной архитектурой и поиском десяти отличий? Так что нынешнее моё любопытство было вполне оправданно. А сопровождавший меня лейтенант это заметил и... разразился целой лекцией на тему Кремля, его истории и построек.

А посмотреть здесь было на что, как и послушать знатока. В этом мире правители не переносили столицу в иные города, и Кремль на протяжении всего своего существования служил им главной резиденцией. Может быть не всегда любимой, но постоянной, а потому частенько перестраивавшейся и менявшейся в угоду их вкусам и интересам.

Может ещё и поэтому здесь не было того засилья монастырей, которым мог похвастаться тот Кремль до революции, хотя Соборная площадь с её величественными храмами была точно такой же, какой я её помнил по прошлому миру. И Иван Великий сиял золотом купола вознёсшегося высоко над старинной крепостью так же, как и там... Но не было Сенатского дворца и уж конечно, не возвышалась здесь посреди Кремля громадная серая коробка Дворца Съездов.

Зато вместо этих двух символов своих эпох, здесь царила эклектика других времён. Строгие Белые палаты Иоанна Четвёртого соседствовали с многоцветьем Ромейского или, как его называли позже, Византийского дворца, построенного дедом и тёзкой Иоанна Монаха для своей жены Софьи Палеолог почти веком ранее. А за переплетением галерей и частоколом остроконечных крыш Приказного двора пряталось здание Красной Библиотеки, выстроенное деятельным Фёдором Воином во второй половине восемнадцатого века для своего единственного, а потому любимого сына и наследника, впоследствии метко прозванного в народе Котом Учёным. Ходок был царь Василий, и покровитель наук. При нём получила новое рождение Русская Академия, затеянная ещё Иваном Четвёртым, но изрядно захиревшая при его внуке, а количество открытых Василием высших учебных заведений лишь едва-едва не дотягивало до числа признанных им же бастардов, надо заметить, вливших изрядно крови Рюриковичей в некоторые боярские рода. Тогда как княжеские рода от такой чести открещивались, как могли. Своей хватало.

А вот на так называемую Девичью поляну, комплекс теремов и палат, где по традиции проживала женская незамужняя часть обитателей Кремля, Коту Учёному хода не было. Батюшка его, Фёдор Воин не поленился и специальным указом этот запрет обставил. Мудрый человек был, но традиции такая штука... как их со временем вывернет и во что они разовьются ни один пророк не предскажет. Так и с Девичьей поляной вышло. Отец запретил, сын поддержал, но обиду затаил и свой указ-запрет добавил. И в результате уже два с половиной века минуло, как на её территорию не ступала мужская нога, за исключением тех случаев, когда в палатах и теремах проводился плановый ремонт, на время которого обитательницы Девичьей поляны съезжали в кельи женского Моисеевского монастыря у Житной площади. Да что говорить, в рындовой службе до сих пор имеется отдельный женский батальон, созданный когда-то именно для охраны Девичьей поляны!

Ну да, Кот Учёный дураком не был. Запрет отцов не нарушил ни разу, а для девиц, как скучавших на своей поляне, так и спрятанных московским боярством по теремам согласно старым традициям, создал собственное учебное заведение на территории Кремля, так называемый Милосердный дом, где девушки обучались не только врачеванию и травознанию, как следовало из устава, но и ведению домашнего хозяйства, точнее, управлению таковым. И этот самый Милосердный дом очень быстро обзавёлся собственным общежитием, куда Фёдор Воин своему сыну захаживать запретить не успел. Помер.

Да уж, рассказчиком и экскурсоводом, лейтенант Басманов оказался отменным. Я и не заметил, как за разговором с ним, мы добрались до Михайлова двора, где ныне готовилось к отъезду в Ливадию государево семейство. Опомнился, только когда навстречу шагнул очередной рында в белоснежном кителе, которому Басманов вручил переданное мною приглашение. После чего откозырял коллеге и... свалил, отвесив мне на прощание короткий шляхетский поклон, больше похожий на кивок с последующим вздёргиванием подбородка вверх. Надменный такой поклон, что тут скажешь...

До приёмной добрались в тишине. Второй мой сопровождающий, указывавший путь через анфиладу комнат и галерей, оказался молчуном. Ни об одной картине-статуе, сотни которых попадались нам по пути, ни словечком не обмолвился. Да и чёрт бы с ним, обойдусь.

В приёмной было людно... и многозвёздно. Но чаще офицерских знаков различия, встречались золотые генеральские орлы на погонах и эполетах. Да-да, я тоже был удивлён, узнав, что флотские офицеры здесь до сих пор меряются с армейцами не только калибром пушек, но и франтоватостью мундиров. Туфли против сапог, ещё ладно, по палубам в кирзачах не набегаешься. Кортики против давно выведенных из употребления сабель и шашек, тоже туда-сюда. Колбаску там нашинковать в адмиралтейский час, или накосячившего подчинённого зарезать, чтоб патрон не тратить... Но мохнатые эполеты и треуголки против погон и фуражек! Господи, в каком веке застряло здешнее Адмиралтейство?! Они бы ещё рапиры и дульнозарядные пистоли в форму ввели!

На фоне царившей в приёмной феерии наград и знаков отличия, мой скромный, абсолютно цивильный костюм с одиноким знаком ордена Святого Ильи на лацкане да нашейным знаком гранда, смотрелся здесь совершенно чужеродно. И недоумевающие взгляды важных генералов-адмиралов, нет-нет, да фокусирующиеся на моей персоне тоже не добавляли хорошего настроения, как и исходивший от них поток эмоций. Да ещё этот звук... тонкий звон орденов и медалей, который издавало сие высокое собрание, сливался в какой-то уж слишком противный гул изрядно действовавший мне на нервы. Как комариный писк в ночи, над кроватью, в которой пытаешься заснуть. Нужно ли говорить, что дождавшись приглашения, в кабинет государя я вошёл взвинченный и раздражённый? А тут ещё и это!

— А ведь я так надеялся! Почти поверил, можно сказать... — это было не восклицание, а крик души, вырвавшийся у меня при виде устроившейся в креслах у камина парочки вельмож, с удовольствием дегустирующих коньяк.

Глава 2. Звезду Суворову Александру Васильевичу!

Сейчас, сидящий в кресле у окна мужчина средних лет не был похож лицом ни на пресловутого конфидента цесаревича Михаила — господина Иванова, ни, уж тем более, на памятного мне по визитам в Аркажскую обитель настоятеля. Но эфирный след этого человека не оставлял никаких сомнений в том, что передо мной находится уже дважды похороненный ярый и гранд, бывший комнатный боярин Романа Третьего, Никита Силыч Скуратов-Бельский. Деда, чтоб его...