Оборотная сторона зверя. Ч.1. Рейнхард

Нет, я не хочу, чтобы мой первый опыт... Страх прикосновений вновь сжимает мои внутренности.

'Рейн разорвет меня. Страшно. Не так, как было тогда, в подвале, но все же, все же... Нет, давай же, ну, успокойся. Все хорошо, не поддавайся, он не смеет читать мои мысли! Я не должна быть слабой, я должна показать, что равна ему!' — не знаю, почему это так важно, но мне до безумия хочется стать равной, добиться не только желания, но и его уважения.

Быть той, кого не нужно стеречь, той, кто могла бы стоять с ним рядом. С гордо поднятой головой. Не знаю, откуда такое желание, но для меня это действительно важно.

'Тяжело. Слишком сильный', — не голос, а будто мысль, чужая, родная, не знаю, как объяснить, но это Зверь предупреждает меня, что Владыка вот-вот пробьет мысленный Щит.

'Ну что ж, пусть читает, раз ему это так нравится!' — приоткрываю сознание, и Зверь с восторгом проникает в него.

Холод и страсть, обжигающая, чуждая. И в то же время что-то родное. Нежность и сила, жестокость и какая-то нечеловеческая мудрость. Чувствую, что меня переполняет нечто большое, запредельно более мудрое и опасное... Что это за существо? На миг мелькает мысль, что, может быть, Рейнхард прав, и я все еще не готова, что Зверь сильнее, умнее и в тысячу раз хитрее меня. Нечеловеческая ласка прошлась по моим внутренностям. Я округляю глаза в испуге. Рейнхард сжимает красиво очерченные губы так сильно, что они превращаются в тонкую линию. И шрам на щеке проступает отчетливее.

— Кир-р-ра! — о, его голос, этот властный требовательный отклик, от которого все мышцы сводят внизу живота. — Это не шутки, открой сознание. Я не могу контролировать тебя так.

'Контроли-и-ировать? Ну что ж, ты сам этого захотел'.

Чувствую, как горячая кровь играет по жилам. Краем сознания замечаю, с каким восторгом смотрят на меня Торон с Таем. В их глазах мелькает чисто мужское желание, пока они смущенно не опускают взгляд. Терайа с благоговением улыбается, словно говоря: 'Вот она, моя девочка!'

И я чувственно улыбаюсь, наконец, вытаскивая эти дурацкие шпильки из своей гривы. Волосы тяжелой волной падают на грудь и на плечи серебристо-черным шелковым покрывалом. Я расстегиваю верхние пуговки на своей рубахе.

Рейн тяжело дышит. Я знаю, что он хочет меня.

— Кира, кара нуэнто — его взгляд туманиться, и глаза темнеют, напоминая свинцовые тучи.

— Да, Рейн? — знаю, что это нечестно, но тянусь всем своим телом, грациозно и совершенно естественно отбрасывая за спину волосы.

Слышу оглушительный звук, словно миллионы мыльных пузырей разом решили свести счеты с жизнью прямо в моей голове.

С тихим 'ой' качаюсь, пытаясь не грохнуться от неожиданности на кухонный пол, когда меня подхватывают сильные руки. Рейнхард. Ну конечно, кто же еще? Чувствую, будто легкий ветер прошел сквозь висок и потянул мои мысли в сторону Повелителя. 'Ах, вот как шпионит этот блохастый мерзавец?'

Рейн что-то шепчет на неизвестном языке, лицом зарываясь мне в волосы. Но быть равной Рейнхарду означает быть сильной. И я обманчиво расслабляюсь в его объятиях, чтобы в следующий миг ударить. Мысленно. Своими воспоминаниями.

'— Кира, какое красивое имя. А что оно означает?

— Госпожа, — смущаюсь я и протягиваю парню конспект.

— Тебе оно очень подходит. Ки-и-ира, — Максим, совершенно забыв о лекции, улыбается, и я замираю, потому что он так похож на того мужчину из сна!

Не замечаю, что улыбаюсь в ответ, пока рука Макса не касается моих губ. Прикосновение, мужское! Но я сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть. Неужели я смогу стать нормальной, неужели у меня появится парень?..'

'— Что ты со мною делаешь? — Максим нависает надо мной, его зеленые глаза блестят от желания.

Мы валяемся на снегу и пытаемся сделать ангелов. Но Макс то и дело перекатывается на мою половину, так и норовя сорвать поцелуй.

Подставляю лицо. Мне почти не страшно. Почти'.

'— Макс, неужели нельзя подстричься в салоне?

Максим откидывает голову на спинку кресла и смотрит снизу вверх, вбирая мой образ.

— Нет, я приучаю тебя к себе. Может, хотя бы с холодным оружием в руке ты будешь чувствовать себя в безопасности.

Сглатываю комок в горле. Только не плакать. Макс хочет, чтобы я привыкла. К нему, к его объятиям. Уже два года, как мы вместе. Думаю, я смогу. Да, да, уверена, мне не будет противно с ним. Это же Макс, это мой теплый домашний Макс, который никогда, ни за что не сделает больно.

Макс запрокидывает назад голову, вытягивает руки и прижимает меня к себе. Я щелкаю ножницами и корчу зверское выражение на лице. Максим смеется, а потом покрывает поцелуями мои руки. Хочу сказать, что я согласна, что я готова к большему, но решаю сделать сюрприз. Да, скоро 8 июля, родители явно будут на даче. Дома только Маришка, но она может уехать к ним. Маришка точно поймет! Улыбаюсь, представляя, как Макс обрадуется. Его теплые губы поднимают выше. Закрываю глаза и благодарю Бога, что он послал мне такого замечательного мужчину'.

Кухня вспыхивает ослепительно-белым светом. Спешно закрываю сознание. Вернее, это Зверь ставит мысленный щит, потому как мне хочется сжаться в комочек, ведь я знаю, что было 8 июля, знаю, кого я застала в постели. Марина, Максим... Сжимаю кулаки. Боль уже не такая острая, но разве Рейн должен догадаться о ней?

'Любишь подслушивать? Ну что ж, вот тебе мои мысли. Каково это, знать только половину правды?'

Рейнхард уже не сжимает меня. Нет, он отпрыгивает на добрых полметра и смотрит с такой болью, что на какой-то момент и мне становится так же плохо.

'Нет, что за черт? Он заслуживает это. Он шпионил, он читал мои мысли, все мои сокровенные тайны! Это нечестно, неправильно!'

Рейн опускает плечи, ерошит серебристо-черные волосы. Его профиль будто бы заострился.

Оборотни даже не делают попытки встать с пола. 'А когда Торон с Таем успели там оказаться?' Почему-то становится стыдно. За все разом. 'Может, я все-таки переборщила?'

Зверь ворочается внутри, ему понравилось мое маленькое представление. Но это не отменяет того, что так муторно на душе. Тереблю этот дурацкий цветной фартук, чувствуя себя глупым уродливым пугалом.

Стыдно смотреть в глаза Рейна, но я решительно делаю вдох и все же смотрю. Рейнхард задумчив. Его глаза кажутся непроницаемыми. Хочется подойти и сказать правду, рассказать, что никто еще не вызывал во мне такие эмоции. Ничьи прикосновения не казались желанны. Сказать, что он единственный, что он особенный, но я не успеваю даже открыть рот, как этот упрямец прищуривается и вкрадчиво произносит:

— Я рад, что мой сын теперь дома, и я смогу проследить, чтобы он не общался со всяким сбродом.

'Че.. Чего?'

Непечатный фольклор проносится табуном в голове. О, я почти желаю, чтобы в этот момент Рейн прочитал мои мысли. Сколько бы нового он узнал о себе! Но Рейн уже в дверях, уходит, решительно сжав кулаки до побелевших костяшек. У самого выхода он неожиданно оборачивается:

— И еще, Кира, чуть не забыл: тебе очень идет этот фартук.

Мой средний палец мгновенно выскакивает в совсем не изысканном жесте. Рейнхард моргает, его губы дрожат, а потом он запрокидывает голову назад. И кухню сотрясает его хохот.

— О, Кара, сер энт торе, ниида, — отсмеявшись, он впивается в меня голодным взглядом. — Поверь, когда придет время, тебе не нужно будет об этом просить.

'Просить? О чем этот шпион недоделанный?..'

Но Рейнхард, улыбаясь одному ему понятной улыбкой, уже уходит за дверь.

— Моя госпожа. Смело, как смело! — Габи, подпрыгивает и тут же оказывается возле меня.

Лицо Терайи, все еще вытянутое с момента моей последней выходки, разглаживается от улыбки. Она встает, разминая конечности, а молодая вера суетится возле меня.

— Я бы никогда, о, вы потрясающи, лиэ! — не унимается Габи. — Так прямо показать, что хотите...

Меня терзают смутные сомнения. Все еще злая, рявкаю:

— Показать что? Чтобы он валил подобру-поздорову? — я все еще размахиваю средним пальцем, жалея, что показала не самую смачную фигуру из своего арсенала.

Габи косится на мою руку, краснея:

— Нет, но я поражена. Лиэ так откровенно показала, что хочет Владыку...

— Чего показала?

— То, что вы хотите от него... ну, этого самого...

'Этого самого? Этого самого?! Выпяченный средний палец, по виду напоминающий... Ити-и-ить! Так вот почему светилась от радости его сиятельная физиономия?'

Как он сказал? 'Когда придет время, тебе не нужно будет об этом просить...'

Хватаю 'перепелиные' яйца и огромную миску. 'Когда придет время? О, Рейнхард, до этого времени тебе еще надо дожить...'

И с силой прикладываю яйца о металлическую тарелку.

'Когда придет время...'

Склоняюсь над миской с тестом, пытаясь заглушить бешеный стук своего сердца. Глупого и непростительно радостного.

'Когда... Рейнхард сказал когда. Когда, а не если!'

Глава 11. А у ангела глаза серые...

Сначала я злилась. На себя, на Рейнхарда, потом пришла мысль: 'Фиг ему, а не мои печенюшки. Пусть Терайины афро-мутанты лопает'. Но потом я увлеклась. Представила, как этот невозможный мужчина удивленно приподнимает брови, пробуя вкусную сдобу, и все, меня уже было не остановить.

Печенье получилось просто шикарным. Запахи сдобы, ванили и пряной корицы так и летали по дому. Оставив печенье у печки и довольно мурлыча что-то под нос, я кружила по кухне, украшая зеленью мясо, поправляя лебедей из салфеток и стараясь не хихикать, когда Габи, схватив мягкую ткань, пыталась повторить за мной, завязывая гордиевыми узлами шеи мутантов, которых она ласково называла своими лебедушками. Глаза у маленькой беты пылали неприкрытым фанатизмом, и мне становилось реально страшно, а не сварганит ли Габриэль фан-клуб в честь великой и неподражаемой лиэ, то есть испуганной до мокрых штанишек меня.

Терайа приняла свое человеческое обличье и стала выглядеть намного моложе. Мне вообще стало казаться, что немощной старушкой она прикидывается, только если поблизости Рейнхард.

— ...Но это шестой, а вот восьмой мой муж был просто небывалым очаровашкой, — кокетливо отбрасывая назад редкие волосы, произнесла паучиха.

Мы с Габи как раз расставляли на подносы тарелки и гадали, что же случилось с оставшимися семью мужьями, если под словом 'развод' пауки понимают 'завлечь, обвить паутиной и съесть'.

— Он называл меня Тери Пушистая лапка, — Терайа мечтательно закатила глаза.

Я кусала изнутри щеки, чтобы не рассмеяться.

— О, о, как мило! — Габи, чуть не опрокинув поднос, распушила от возмущения хвост. — А Тай часто зовет меня Габом.

— Но разве это не твое имя? — понимаю, что Габи — намного нежнее, но...

— Габ — это броненосец, — Габриэль сжимала бумажных 'лебедей' так, словно представляла вместо них шею супруга. — На всей Майре не сыщешь более твердолобого и неуправляемого зверя. Когда габ злится, он мчится на все, что движется и пытается головой пробить стены, сколько бы дверей перед ним ни было. Их еще часто разводят, чтобы устраивать соревнования 'Чей броненосец тупее'.

— Не тупее, — поправила веру Терайа, — а сильней. Но в твоем случае так даже правильней.

Габи гневно прищурилась.

— Выпускайте габа, господа, — явно пародируя ведущего конкурса, присвистывает Терайа.

И я понимаю, что стоит вмешаться, тем более в гостиной раз в третий за последние десять минут двигают стол. Скрип стоит — хоть уши затыкай. Совсем не тонкий намек, что стоит поторопиться.

'Интересно, кто именно занимается перестановкой? — у меня никак не получалось представить за этим занятием Рейнхарда. — Может, это Тай так резвится. Торон бы вряд ли себе это позволил...'

— Еще один намек на мои умственные способности, и тебя будут звать Тери Сломанные культяпки!

— И это говорит та, кого собственный муж зовет броненосцем. Чем же ты его в постели так напугала?

— Ну, все, восьмилапая!

— Прозвища! — спешно вклиниваюсь я, пока подколы Терайи не довели Габи до бешенства.

Веры тут же повернулись ко мне.

— Прозвища, особенно любимым — дело ответственное, — со знанием дела тяну я. — Взять хотя бы Катю, мою подругу...

Делаю значительную паузу, веры смотрят на меня, словно перед ними собирался вещать Аристотель. 'Мдя, с таким темпом и нарциссом не грех заделаться'.

— Так вот, — продолжаю, а Габи тем временем плюхается на стул, и ее пушистый хвост так и мелькает, подметая кончиком пол.

— Она была твоей бетой? — Габи смотрит на меня до того несчастным взглядом, будто я разбила на орешки орешки ее супруга.

— Нет, конечно! У нас вообще не знают, кто такая лиэ.

'Впрочем, я и сама до конца этого не понимаю'.

Губы маленькой беты расползаются в довольной улыбке. А я вот думаю, стоит ли мне начинать нервничать.

'Ох уж, эта Габи. Вот же собственница! — мысленно желаю бедолаге Таю удачи со своим очаровательным 'броненосцем'. — Хм, а здорово, когда твои мысли принадлежат тебе, и никакие блохастые не лезут в голову. Кстати, о птичках'.

Из гостиной в четвертой раз раздался оглушительный скрежет. 'Может, действительно стоит поторопиться?'

И я быстро рассказываю верам, что такое телефонная книжка.

— Наверное, Кате не стоило своего парня записывать в телефон под кодовым именем 'малыш-коротыш'.

— Малыш? До чего мило! — Габи спрыгивает со стула и обнимется с собственным хвостом. — Наверное, он был хорошеньким, хоть и карликом...

— Если бы он был карликом, Габи, если бы...

На минуту воцаряется тишина, чтобы в следующую секунду кухня взорвалась смехом.

— Малыш!

— Коротыш!

— О-о-о!

Веры всхлипывают от смеха, Терайа хлопает себя по бедру. Из гостиной, не выдержав, прибегает Тай. И шутка идет по второму, а когда к нам присоединяется Торон, и по третьему кругу.

В общем, когда мы все же накрыли на стол, Рейнхард смотрел на нас так, словно мы в чай его бабушки плюнули. 'Да от этого взгляда молоко скиснуть может. Интересно, если ему так хотелось, почему он не присоединился к нам? Что, не царское это дело?'.

Мне тут же захотелось показать Рейну язык, но, вспомнив о том, как я уже показала ему палец, решила все же не рисковать.

Рейн как-то хитро на меня посмотрел.

'Только попробуй, блохастый, только попробуй! — про себя подумала я. — Прочтешь еще хоть одну мысль, и петь тебе всю жизнь только фальцетом!'

То ли Рейнхард на этот раз не подслушивал, то ли просто не знал, что такое фальцет, но ни один мускул не дрогнул на этом шикарном лице.

— Волк первородный, да у меня желудок к спине прилип, до чего есть хочется, — Тай потер руки и стал гипнотизировать поднос.

А я внезапно поняла, насколько мне хорошо. Гостиная утопала в мягком сиянии свечей: и без того темная, но с закрытыми занавесками она выглядела уютной и праздничной. Прямоугольный стол, переставленный в центр, как раз был рассчитал на шестерых и сейчас просто ломился от угощений. Бумажные лебеди благодаря отблеску свечей казались почти живыми, а радостное предвкушение оборотней напоминало о Новом годе.