Цветок у трона

— Мне нечем вам отплатить за то, что спасли мне жизнь и выходили,— обратилась я к Лирте.

— В деревне не хватает свободных рук, будешь помогать, чем сможешь. Если тебе податься некуда, оставайся у нас, мы тебе избу выделим, их в последнее время слишком много освободилась,— в голосе старой женщины была горечь,— я лишилась своей помощницы, так что можешь на время занять ее место. Жаль, хорошая была девка, работы не чуралась.

— А что с ней случилось?— полюбопытствовала я.

— То же, что и с другими, чьи дома сейчас пустуют,— Лирта заговорила шепотом,— нелегкая тебя принесла, девочка. Тебе пока вставать нельзя, так что никуда тебе не деться. Но до полнолуния, думаю, ты оклемаешься, да и расплатиться успеешь. А потом, беги отсюда, беги как можно дальше!

— Почему до полнолуния?— тоже шепотом спросила я, чувствуя мурашки по всему телу.

— Потому что, когда луна поворачивается к нашей деревне лицом, приходит зверь.

— На вашу деревню нападает оборотень!?— нет, ну чему тут удивляться? Не могла я набрести на милую деревушку с цветочными горшками на окнах и гостеприимными румяными хозяевами, не знающими никаких забот, кроме как, взойдет ли пшеница на полях. Вот не могла и все. Не русалки так оборотни.

— Не знаю, как так ты его окрестила, оборотень не оборотень. Но тварь приходит в полнолуние и раздирает в клочья тех, у кого слишком непрочные двери и нет оружия.

— Сколько ночей осталось до полной луны?— обреченно спросила я.

— Четыре.

Я лихорадочно размышляла. Еще две ночи, и ко мне вернуться силы. Я уже решила, что отправлюсь в горы ночью на Крылатом, ему ничего не стоит перелететь горные хребты и доставить меня хоть на самую вершину. Но я же там просто окоченею от холода! В моей легкой рубашке и тонких штанах у меня снова начнется лихорадка, а вторую мой организм точно не переживет. Поэтому надо просить одежду у моих спасителей, но ее придется отработать. Может, за два дня справлюсь, и мое знакомство с местной зубастой достопримечательностью не состоится.

— Мне очень нужна какая-то теплая одежда, моя слишком легкая для вашей погоды.

— Откуда же ты такая взялась в наших местах? В Гранатовых горах всегда снег, а ты ходишь в летней одежонке. Не с неба же ты свалилась!

В точку.

— У меня есть для тебя кое-что. Ты конечно тощевата, моя помощница порумянее и округлее была, но лучше пусть висит, чем ты себе все отморозишь.

С этими словами она подошла к грубо сколоченному шкафу, и начала в нем рыться. Спустя пару минут, на свет были извлечены полушубок из слежавшегося облезлого меха, шерстяные штаны с протертыми коленками и плотная рубашка. Лирта встряхнула шубу, подняв облако пыли. Если бы я была молью, очень голодной молью, все равно побрезговала бы. Какая вы капризная и привередливая, графская дочка!

— Вот, я на стуле оставлю. Тебе еще рано вставать. Отдыхай пока, попозже отвар принесу, он хорошо жар снимает.

Я благодарно улыбнулась и прикрыла глаза. Усталость новой волной нахлынула на мое измученное лихорадкой тело. Веки отяжелели и закрылись, и мое сознание провалилось в глубокий сон.

За два дня не случилось ничего интересного, они прошли довольно однообразно. Следующее утро я еще провалялась в постели, попивая мерзкий горький отвар. Когда солнце оказалось на другой половине неба, я решила встать. Ноги немного дрожали, но чувствовала я себя неплохо. С отвращением взяв в руки старую одежду, я вздохнула. Да, все-таки разбалованная я, привыкла к шелкам и бархату. Одевшись, я вышла из комнаты. Дом был одноэтажным, но отсутствие верхних этажей возмещало большое количество комнат. Видно здесь предпочитали строить не в высь, а в ширину. Пройдя через длинный коридор, я вышла в просторную светлую комнату, совмещенную с кухней, из которой вышла хозяйка дома с охапкой одежды в руках.

— Вот, займешься починкой одежды. Ты хоть шить умеешь?

— Умею,— благо мое аристократическое воспитание не упустило этого пункта.

Оставшуюся часть дня, я работала иголкой. К вечеру мои глаза невыносимо болели, а спина не могла разогнуться.

Следующий день ничем не отличался от предыдущего, кроме того, что меня нагрузили новой работой. Я помогала Лирте печь хлеб, что у меня получалось очень скверно, поэтому на меня накричали и выгнали на улицу. Пока выдалась свободная минутка, я решила побродить по деревне. Почти все строения были выложены из камня, но часто попадались и деревянные избы. Объединяло их только одно — крепкие дубовые двери со вбитыми в них острыми шипами. Хорошо придумано: зверь разорвет лапы в кровь, если попытается их выломать. Люди как-то странно на меня реагировали-смотрели с опаской, опускали глаза, когда я встречала их взгляды, и обходили меня стороной. Пройдя пару домов с разноцветными ставнями, я увидела знакомая бородатое лицо. Это был тот самый мужчина, к ногам которого я свалилась в беспамятстве. Он сидел на крыльце и что-то стругал из дерева.

— Здравствуйте,— подошла я поздороваться,— спасибо, что подобрали меня.

— Ну не оставлять же тебя было умирать под моей калиткой. Но мы тут чужаков не любим, многие в нашей деревне боятся тебя.

— Но почему?— удивилась я.

— Боятся, что тоже зверь. Но я тебя принес в дом старосты, потому что точно знал, что ты не оборотень.

Мне стало любопытно:

— Но вы же не могли знать наверняка, оборотня невозможно отличить от обычного человека днем.

— А я увидел твою руку,— и мужчина показал на мою правую руку. Я подняла ее к глазам, и мой длинный отлитый из серебра коготь засиял на солнце, вместе с узорами, обвивающими палец.

— Это чистейшее серебро, не знаю, кто его выжег на твоей коже, девочка, это уже не мое дело, но значит ты точно не зверь. А мне этого достаточно.

— Но почему другие бояться меня? Мало ли тут путников бродит, не все же должны быть оборотнями!

— Ах, милая, это длинная история,— глаза мужчины загорелись в предвкушении, и я поняла, что он принадлежит к тому нередкому типу людей, обожающих травить байки. Видно, мужичок совсем заскучал в этой глуши. Эта деревня мне напоминала стоячее озеро, готовое вот-вот превратиться в болото. И тут удача — новая чистая струйка свежей воды. Есть, кому рассказать о том, что наболело и вдоволь почесать языком. Но мне было скучно, а возвращаться к Лирте как-то не хотелось — она-то уже точно найдет мне работу. Усевшись на крыльцо, я блаженно вытянула ноги и приготовилась слушать.

— Проклятый зверь уже полгода убивает людей и разоряет деревню, уводя скот. Пятнадцать лет назад мы думали, что убили тварь, но она вернулась.

— Так он уже пятнадцать лет терроризирует вашу деревню?— перебила я.

Рассказчик недовольно поморщился:

— Не беги впереди телеги и не перебивай! Где твое воспитание и уважение к старшим, девочка?— а ну да, знакомая песня, лучше потупить глазки и сделать смущенный и раскаивающийся вид. После грандиозной сцены на площади, где во мне умерла великая актриса, это было пустяком.

— Все началось пятнадцать лет назад, зима была холодной и суровой. А той ночью погода разыгралась не на шутку, начался настоящий буран. Казалось, горы засыплет до самой верхушки. Мой дом стоит на окраине, поэтому все чужаки всегда стучать в мою калитку,— и он подмигнул мне,— и в тот раз именно я пошел открывать незнакомцу. В нашей деревне люди гостеприимные и никогда не откажут в крове путнику, особенно в такую непогоду. Мужчина с головой был укутан в серый плащ, он еле держался на ногах, и я поспешил его впустить. У нас так уж принято, что чужаков всегда приводят к старосте. Эх, девочка, тогда их семья была совсем другой, счастливой, дружной. На лице Лирты не было ни одной морщинки, а ее муж мог дать фору любому молодому парню,— я вспомнила мужа Лирты, сгорбившегося седого старика с мутным потухшим взглядом и мне трудно было поверить, что так можно измениться за десять лет.

— Вот я и привел чужака к ним в дом. Если бы только он переночевал у меня и ушел, когда буря утихла, все могло бы быть по-другому,— рассказчик вздохнул и надолго замолчал, размышляя о чем-то своем.

— Ну, вы привели его в дом старосты, а дальше то что?— нетерпеливо спросила я, устав ждать, когда он вернется к реальности.

— Привел я, значит, его, а нам навстречу сразу Милла и вышла. Незнакомец чуть о порог не споткнулся, когда ее увидел, хотя чему тут удивляться, красавица была, каких ни одна столица не видала.

— Кто такая Милла?

— Так, дык, дочка ихняя. Лирта в ней души не чаяла, ребенок то поздний был, нарадоваться не могла. Некапризная, работящая, добрая, а личико, как у нимфы лесной,— внутри больно кольнуло: Нии сейчас точно улыбнулась бы, услышав это,— все парни в деревне ей в след вздыхали. А только не мил ей был никто, на всех, как на пустое место смотрела. Бывало, придет ко мне, откроет калитку, чтобы дальние луга и поля видны были, сядет на крыльцо и смотрит вдаль, словно ждет чего-то. Вот и дождалась, пришел он через эту саму калитку...

Умел он рассказывать, я аж подобралась вся, так интересно было, что дальше случится.

— Милла со всеми приветлива была, улыбнулась гостю и руки протянула, чтобы мокрый плащ взять. А он как капюшон откинул, она и побледнела, только глаза ярко-ярко загорелись. Я себя неуютно почувствовал. Они просто стояли и друг на друга смотрели. Чужак, шельма, красавец оказался. Лицо волевое, сразу видно благородное, не то, что наши парни с простоватым деревенским видом. Милла взяла у него плащ, а тут родители ее выходят. Пригласили гостя как положено. Под плащом одежда у него из хорошей дорогой ткани, а на поясе большой рубин сверкает. Да и разворот головы, осанка — по всему было видно, что не пройдоха и не вор какой-то. Ну, я поглазел на него немного, да и домой ушел. Я то сразу смекнул, что не видать больше Милле покоя, влюбилась девка с первого взгляда.

Буря еще с неделю не утихала, и незнакомцу пришлось остаться. Потом мести перестало, снег начал потихоньку таять. А чужак все не уходил. Часто я видел, как они с Миллой гуляют то тут, то там. За ручку ее держал, улыбался. А она, вся прям сияла, никогда еще такой счастливой ее не видел. Лирта нарадоваться не могла, такой жених знатный, да и дочка любит, что еще надо? Только у меня на сердце неспокойно было, чуяло оно несчастье какое-то. На следующий день подхожу я к дому, а на крыльце сидит Милла и рыдает. Тут провидцем быть не надо, чтобы понять, что случилось. Обнял ее и начал, как ребенка маленького укачивать. ' Что, бросил тебя сокол твой? Ну, ничего, девочка, поплачь, оно и к лучшему, не пара он тебе, слишком вы разные. Ты хоть и красавица, умница, а девка простая, деревенская, а он из благородных!' Тут она вскочила, как ошпаренная. Глаза горят, как у сумасшедшей, и такая решительность и отчаяние во взгляде, что мне не по себе стало. ' Слишком разные говоришь?!— и засмеялась безумным смехом, от которого меня аж мороз пробрал,— наплевать! Все равно с ним буду! Никуда его не отпущу, с ним уйду!'— и убежала. Я долго думал, сходить ли к старосте, рассказать ему, что дочка может глупость совершить, да так и не пошел. У самого забот по горло хватало — волк завелся, овец раздирать стал. И тут смотрю, староста идет, какой-то весь осунувшийся, постаревший. Подходит и говорит: ' Если увидишь того чужака, не впускай в дом, я уже всех предупредил'— я удивился, неужто из-за дочки все, обидел он Миллу чем-то, что староста его из деревни выгнал. ' А что случилось?'— спрашиваю я. ' Это не волк овец раздирает. Чужак, которого ты впустил — оборотень. Ночью не выходи из дома'— и больше ничего не сказав, развернулся и ушел. Я только головой покачал — ну и ну. Эх, жалко девку, ну ничего, поплачет и успокоится. В ту ночь долго заснуть не мог, не спокойно на душе было. Как проснулся сразу к дому старосты пошел, проведать как там Милла. Подхожу, смотрю, а дверь на одной петле висит и вся исполосована, словно по ней когтями скребли. Захожу, а на полу сидит Лирта с растрепанными волосами и рыдает, обхватив голову руками. Я подбежал, поднял ее, спросил, что случилось. А она как начнет в истерике биться и кричать: ' Он забрал мою девочку! Да будь он проклят! Забрал, забрал мою Миллу, мою красавицу. Ворвался в дом, набросился на нее, она убежать пыталась, в сторону леса кинулась. Мы за ней, и не успели!— слова заглушил поток рыданий,— она закричала, до сих пор ее крик в ушах звенит, а потом тихо стало. 'Доченька моя, не уберегла я тебя, впустила зверя в дом. Прости меня!'— я ее ели в руках удержал, она как начала бешено вырываться и волосы на себе рвать. Потом староста зашел, бледный весь, на висках седина, взгляд мертвый. Мы вместе Лирту успокоили, и я домой пошел. После этого в их доме уже никто никогда не смеялся, а на столе теперь всегда ножичек серебряный лежит, уж не знаю где они его и зачем взяли. И вот опять зверь вернулся, опять покоя не будет.

Мужчина горестно вздохнул и замолчал. Мне тоже ничего не хотелось говорить. Да и что тут скажешь. Одним судьба сладка как мед, другим горше полыни. Я попрощалась и направилась к дому старосты. Жалко бедных стариков, теперь понятно, почему Лирта почти всегда молчит, а ее муж ходит по дому как тень. В ту ночь я не могла уснуть. В голове снова и снова прокручивалась история несчастной девушки. Проворочавшись полночи, я, наконец, поняла, что меня мучает. Что-то в этой истории было не так, что-то не сходилось. Девушка погибла не в первое полнолуние, они были вместе несколько месяцев, почему он до этого ее не трогал? Да и людей тоже других не убивал, только овец уводил. И тут вдруг ворвался именно в дом старосты. Чтобы отомстить? За что? Милла его любила, и по ее последней фразе и слезам, можно было догадаться, кто кого бросил. Что же все-таки случилось на самом деле? Промучившись всю ночь, и так и не сумев найти ответы на мучившие меня вопросы, я заснула.

Я наотрез отказывалась просыпаться, окончательно решив, что без боя не сдамся и просплю до обеда. Но когда я открыла глаза, за окном еще было темно, хотя подол неба уже начал выцветать по краям. Минуту я пролежала в недоумении. Что могло меня разбудить до рассвета? А потом раздался глухой стук откуда-то снизу. Ничего не понимая, я прислушалась, Стук повторился. Проклиная все на свете, я вылезла из-под теплого одеяла и, закутавшись в плед, осторожно повернула ручку двери. Звук шел снизу, а так как дом одноэтажный, то, скорее всего тут был подвал. С минуту я стояла в нерешительности. Это могут быть обычные крысы, да и не имею я права обшаривать чужой дом, где я всего лишь гость. С другой стороны, от обычных крыс я бы не проснулась на рассвете, там точно что-то было. Когда пальцы ног начали коченеть в остывшем за ночь доме, я приняла решение. Любопытство победило лень, и я отправилась на поиски подвала. Еще вчера я заметила лестницу, ведущую вниз, поэтому направилась именно к ней. Странно, но, когда я спускалась, ни одна ступенька не скрипнула. Даже как-то странно, что я ничего не уронила и не разбудила хозяев, с моей-то удачей...

Лестница была длинной и темной, поэтому приходилось идти на ощупь. Но когда моя нога опустилась на последнюю ступеньку, в глаза ударил тусклый свет, лившийся из-за угла. Двигаясь на свет, я отметила, что это был не подвал, а скорее погреб. В углу были свалены какие-то мешки, а рядом стояли толстопузые бочки. Выйдя, наконец, к источнику света, я оказалась еще в одном маленьком помещении. В углу стоял старый пыльный стол с зажженными керосиновыми лампами. В стене была дверь, железная и очень массивная. Именно из-за нее и раздавались странные шорохи. Я подошла к ней и осторожно постучала: