— Как это уйти! Не смейте умирать! Я... — она судорожно смотрела ему в глаза, видно, и впрямь сильно испугавшись за своего бывшего героя. — Я не позволю вам! Я... Я приказываю!
Мужчина недоуменно поглядел на девушку и хрипло засмеялся. Глаза рыцаря потеплели и он присел на колени перед принцессой, легонько поцеловав ее в ладонь.
— Не волнуйтесь, миледи. Я обещаю вам, что никогда не подниму на себя руку.
Ирен залилась краской и растерянно на меня оглянулась — такой реакции от Алинора Гриворда она явно не ожидала и это ее смутило. Она, бедная, жалела его, изводила себя мыслями о том, что сломала человеку жизнь, а он оказался не таким уж и сломленным.
— Моя служба теперь полностью закончена, — встав с колен, произнес он, посмотрев на меня. Видно, хотел объясниться, только вот не знал как.
— А как же служение Его новому Величеству? — усмехнулся я.
Алинор покачал головой:
— Произнести присягу после всего, что было — это обмануть себя и своего короля. Я никогда не буду лжецом и притворщиком.
— Но сэр Гриворд, — тепло произнесла Ирен. — Я уверена, что мой брат больше на вас не сердится и вы будете хорошо служить новому королю. Зачем себя изводить? Прошу, вас.
Рыцарь криво улыбнулся.
— Миледи, может, Его Величество на меня и не сердится, но я сержусь на себя сам и, увы, не смогу простить себя за слабость. — Он серьезно посмотрел на меня. — Берегите Ее Высочество, магистр Никериал Ленге, надеюсь, у вас это получиться куда лучше, чем у меня.
Ирен судорожно вздохнула и отступила, разжав широкую ладонь мужчины.
Еще долго мы смотрели в след уходящему рыцарю, думая о том, как за год круто перевернулись жизни многих людей, а в особенности одного прямолинейного и по-детски наивного Алинора Гриворда.
— Как ты думаешь, с ним все будет в порядке? — спросила меня девушка, когда он растворился в толпе людей.
— С этим упрямым чурбаном, который изводил меня, стоя под стенами замка, развалил мне ползамка, и гонял меня в монастыре? О, богиня, Ирен, у меня от него целую неделю была мигрень!
— Ты что, — изумленно посмотрела на меня девушка, — до сих пор это ему припоминаешь?
— Своих должников я помню всегда, — мрачно осведомил я девушку. — Он мне должен за разрушенный замок выплатить компенсацию.
— За маленькую стенку?
— Нет, Ирен, за огро-омну-ую стену и издевательство над моими нервами.
Я рассмеялся, приобняв возмущенную моим жлобством девушку, и неторопливо повел ее домой к Филу, где был запланирован небольшой праздник по поводу казни моего главного недруга. Она еще долго сердилась и высказывала мне, что нужно быть добрым, снисходительным и прощать всем долги, особенно, неким рыцарям без страха и упрека. Я кивал, неловко отшучивался и уверял ее, что она мне скажет еще спасибо за мою экономность, когда мы будем отстраивать замок. Да только она не знала, что в глубине души я тоже переживал за непутевого рыцаря и искренне хотел, чтобы он наконец-то нашел свое счастье.
* * *
На больничной койке сидел мужчина. В истинном обличии Микио казался каким-то невзрачным: короткий ершик белых волос, бледная с синими прожилками кожа, которая могла поспорить с чистыми больничными простынями в белизне, обескровленные губы, потрескавшиеся от принимаемых лекарств. Единственное, что в нем выделялось — это глаза. Большие, открытые, с красноватой радужкой. Микио стеснялся своей внешности, он сутулился, закутывался в пропитанное запахами лекарств одеяло по макушку, пытаясь скрыть ото всех свое тело, коим одарила его природа. Худощавое, длинное, нескладное и... бесцветное, словно сама Пресветлая вытянула из него все краски, забрав это в дань его дару.
— Я чувствую себя голым, — пробурчал он, услышав за дверью мои шаги. Он мог безошибочно определить всех своих посетителей по звуку шагов, походке и я не раз ловил его на том, что он уже разговаривал со мной еще до того, как я открою дверь. Хотя, наверное, определить, кто его посещал было не трудно, все же, список гостей, допущенных к его светлой персоне был крайне скуден.
— И почему же? — дежурно поинтересовался я у кулька, в котором, прятался ото всех иллюзионист. Из него торчала лишь часть пятки, подтверждая, что в этом коконе и вправду засела наша диковинная будущая бабочка.
— Чтобы спрятаться, люди надевают одежду, много-много одежды, а для меня же вместо нее всегда были иллюзии. А сейчас их нет. Совсем нет. И мне от этого плохо.
Я вздохнул и, раскрыв его амбулаторную карту, присел на краешек койки.
Я знал, что Микио страдал с того самого дня, когда на него временно надели запечатывающие кандалы. Это была обычная практика, при таких травмах как энергетическое отравление, но кто мог бы подумать, как это подействует на того, кто дышал своей магией, кутался в нее день изо дня, давно позабыв свою истинную личину.
Иллюзионист давно позабыл свое лицо, а тут, когда последний виток заклятья был наложен, с него словно потекли краски, обнажая под пестрой и диковинной внешностью альбиноса.
Мне, как и Алии было не важно, как выглядел Микио, но он сам не хотел никому показываться в такой виде и всегда прятался под одеялом, словно считая себя прокаженным. Прятался ото всех и, в особенности, от себя. В палате не было зеркал и любых других отражающихся предметов, он даже с койки вставал редко, лишь ночью, когда лунный луч стучался в ставни его окон; он вставал и бродил по комнате и по самому госпиталю, пугая впечатлительных милсестер. Ночь дарила ему утешение, она скрывала "уродства", незримо окутывала его в "иллюзии".
— В твоей внешности нет ничего плохого, — вздохнул я, дотронувшись до кокона.
— Есть. Я не могу ее изменить. Она неприятная и напоминает... обо всем.
Напоминает о прошлом. О кошмарах, о учителе, о том, как он не смог его спасти. Микио гложила вина за то, что он не смог исправить, он хотел, чтобы его утешили, любили — по-сути, как и любой человек с тяжелым детством. И сейчас, без своих масок он чувствовал себя как никогда уязвимым.
— Ну тогда, — произнес я, — я не смогу тебе сказать одну потрясающую новость.
— Какую, — пробубнили в недрах импровизированного укрытия.
— А ты сперва вылези из своей берлоги.
— Не хочу.
— Великая... — я закатил глаза. — Если хочешь, я закрою глаза и отвернусь.
— Хочу.
Я положил на колени его карту пациента, демонстративно закрыл глаза ладонями и отвернулся. За моей спиной послышалось копошение, скрипнула кровать от переместившегося веса и я почувствовал, как он сел, нехотя опустив одеяло до пояса.
Микио был одним из самых вредных моих пациентов за всю мою немалую целительскую практику, но, соблюдая его небольшие детские капризы, с ним можно было неплохо общаться.
— Сегодня был суд на Стефаном и угадай, что произошло?
— О, нет! — страдальчески воскликнул член Совета. — А как же я! Они что, провели его без меня?!
Я повернулся к нему. Он даже и не заметил нарушения договора, сокрушаясь об упущенном развлечении.
— Как же так, Ники, — вопрошал он у меня, цепляясь своими тонкими пальцами за рукав моей целительской робы. — Я хотел самолично его унижать! А теперь? А что теперь?! Моя жизнь пошла под откос.
И, сказав это, он упал на подушки.
Страдальца маг играл знатно, да, только эта роль ему быстро наскучила, как и бездумный осмотр потолка, поэтому, он почти сразу у меня поинтересовался:
— Его хоть казнили?
Я пожал плечами:
— Казнь я не смотрел, но ему запечатали магию и отдали на растерзание нашему новому королю.
Микио ехидно улыбнулся. Его так воодушевила смерть Стефана, что он на миг даже позабыл о своих страданиях по поводу внешности.
— А что ты?
— Я? — удивился я, поглядев на своего пациента, который довольно разлегся на подушках, посматривая на меня снизу вверх.
— Ты должен был картинно закатить глаза и возгласить на весь мир, что проклинаешь его и весь его род.
Видно, на моем лице отразилась такая непередаваемая гамма эмоций, что иллюзионист расхохотался.
— Знаешь, — переждав приступ веселья у Микио, произнес я, — если бы я не знал твоего реального физического состояния, то подумал, что ты притворяешься больным, лишь бы подольше полежать в моем госпитале и подействовать мне на нервы.
Он пожал плечами и вдруг серьезно сказал:
— Я рад, что теперь больше нет того, кто угрожал твоей жизни.
Я улыбнулся. Да, отношения между мной и Микио были сложные, но было в нем всегда то, что меня цепляло — это искреннее переживание за мою судьбу. Это трогало и слегка раздражало, ибо он частенько пренебрегал собой, считая, что люди, которые его окружают, достойны жизни намного лучше, чем он.
Внезапно за дверью палаты послышались торопливые шаги и в комнату ворвалась Алия. Она явно хотела ошарашить всех какой-то прекрасной новостью, но, увидев, что Микио не прячется в своем коконе, а лежит в кровати как вполне обычный пациент, замялась на пороге, во все глаза смотря на своего любимого иллюзиониста.
— Я... — она нехотя отвела взгляд от Микио и посмотрела на меня, — пришла обрадовать. Но, судя по ухмылке этого балбеса, он уже все знает?
Но не успел иллюзионист ответить, как за спиной Алии вновь хлопнула дверь и в палату вбежал Филгус, чуть не сбив дознавательницу с ног. Брат выглядел ошарашенным: его некогда идеально уложенная прическа была вздыблена, будто он наспех затянул хвост, не позаботившись о наделанных колтунах, камзол сидел криво, явно надетый на лету, а самое главное — у него дрожали руки. Он беспомощно осмотрелся вокруг и, найдя меня глазами, кинулся ко мне.
— Ники, все кончено! Это просто кошмар!
У меня похолодело на душе. В голове промелькнули самые худшие сценарии: начиная с побега Стефана и похищении Ирен и заканчивая концом света.
— Что такое.
— Он украл ее! Покусился на святое! Варвар! Недоносок! — Филгус заходил вокруг койки, живо жестикулируя руками. И, вдруг резко остановившись, доложил главное. — Риэл украл ее. Всю мою выпивку! Коллекционную!
Я почувствовал облегчение. Все же мир не дрогнул и никто не пострадал, кроме душевного спокойствия одного мага.
— Когда я найду его, — продолжил строить планы член Совета магов, — то он еще пожалеет, что на свет родился. Я его принял как родного: поселил в своем доме, даже смирился, что он мелькает в моем поле зрения! И чем мне он отплатил за добро?
— Так пожалуйся своей дочери, — хмыкнул я. — Это же ее ухажер. Пускай усмиряет его шаловливые ручонки.
Филгус страдальчески поморщился:
— Увы, но вслед за выпивкой, он украл у меня еще и дочь.
На мгновение в палате повисла тишина, которая была нарушена заливистым смехом Микио. Мой пациент единственный, кто искренне радовался происходящему.
Брат повернулся к нему и укоризненно посмотрел.
— Тебе алкоголь дороже дочери? — удивилась Алия, которая не понимала всего того горя, что обрушилось на плечи ее начальника.
— Петра не пропадет, в отличии от выпивки, — мрачно закончил безутешный отец, у которого только что из под носа какой-то вор увел дочь в неизвестном направлении.
— Значит, — весело произнес иллюзионист, с удобством усевшись на кровати, скрестив ноги, — я выиграл?
Четвертый член совета страдальчески поморщился и кивнул.
— Мы с ним поспорили на неплохую сумму, о том, когда же этот вор сгинет из мой жизни. Увы, он сбежал быстрее, чем я предполагал ранее, — пояснил брат для непосвященных.
Алия изумленно уставилась на Микио:
— У тебя что, есть деньги?
-Нет, конечно, — открестился от такого счастья он. — Откуда?
— И ты спорил, не имея при себе ни оного жалкого медяка? — уже удивился я.
— Ну я же выиграл? — пожал плечами больной, ничуть не раскаиваясь в содеянном.
Вдруг дверь в палату хлопнула в третий раз, и к нам вбежала Ирен. Принцесса раскраснелась от долгого бега, она хрипло дышала, хватая ртом воздух и немного подержавшись за ручку двери, поковыляла ко мне.
— Ни-ки, — прохрипела она. — Я... тут... узнала-а...
Микио молча натянул на себя одеяло по макушку, чем безмерно удивил девушку, которая ошеломленно уставилась на иллюзиониста.
— Вас стало слишком много, — пробормотал он, снова превращаясь в кокон.
И ведь не возразишь.
Микио, похоже, было в тягость такое пристальное внимание к своей персоне. И если терпеть Алию и Филгуса он мог, то, к сожалению, Ирен не входила в число его близких друзей. Она ни разу его и не видела без иллюзий, да и не приходила навещать, боясь быть назойливой — все же маг для нее был никем, так, встречались пару раз и оба остались не в восторге друг от друга. И сейчас принцесса пришла в палату лишь спеша сообщить мне какую-то поразительную новость, с которой не могла не поделиться позже.
— Что-то случилось? — поинтересовался я у девушки.
Ирен нехотя оторвалась от пристального созерцания кокона иллюзиониста. Ее дыхание немного пришло в норму и она уже не выглядела как загнанная лошадь.
— А? — отозвалась она и, вдруг, смутившись, произнесла. — Я... тут... магистр Микио, как вы себя чувствуйте?
— Прекрасно, — отозвался он, высунув свой бледный нос из одеяла.
— Я хотела сказать... не примите это за грубость, но вы такой красивый.
Я поперхнулся воздухом. Что-то, а красавцем Микио не выглядел, скорее, его внешность была очень необычна и... отталкивающая. Да и не только я удивились такой характеристике девушки. Алия и Филгус удивленно воззрились на принцессу, а с макушки иллюзиониста даже спустилось одеяло, являя на свет его белоснежную макушку.
— Как это.. — прошептал оный и внезапно резко опустил одеяло до плеч, произнеся с вызовом. — А сейчас?!
Микио хмурился, не веря, что кому-то он может понравится в таком "невзрачном" виде, не верил девушке, что так с легкостью признала его красавцем. Он ждал, когда она расхохочется ему в лицо, поморщит нос, разочаруется, рассмотрев его лицо повнимательнее, но вместо этого, Ирен заворожено осмотрела мужчину со всех сторон..
Вердикта принцессы член Совета ждал как приговора. Даже мы не рискнули нарушить невольное молчание, понимая, как это важно для пациента узнать от почти постороннего человека мнение о его настоящей внешности.
— А можно... потрогать? — тихо произнесла она, не спуская глаз с Микио.
Он напрягся, но, нехотя, кивнул. Ирен тут же осторожно дотронулась до его щеки подушечками пальцев, легко провела рукой по волосам и, оглянувшись на меня, резко убрала руку за спину.
— Это так прекрасно, — прошептала она, с восхищением смотря на иллюзиониста. — Да наши придворные отдали бы все свое состояние за такой мраморный оттенок кожи, а волосы, будто отражение лунного света. Мне кажется, они даже в темноте светятся. Магистр, вы похожи на посланника Пресветлой — такой чистый, светлый и невинный, что было просто кощунственно прятать такую внешность за своими иллюзиями. Мне так жаль, что я раньше вас не видела так...
Ирен выглядела такой искренней и сочувствующей, что уличить ее во лжи было невозможно.
Даже Микио проникся ее теплотой. Он, явно смутившись, пробормотал:
