Открыв глаза, он увидел свою доктора Росс воочию. Облаченная в черное, беловолосая артэонка воплощающая в себе образ его безумия, смотрит на него с улыбкой. Сейчас он с ней полностью согласен. Глядя на нее он видит свободу, манящую свободу от всего. Все тяжелое, все метания позади, теперь он за гранью морали, добра и зла. Действительно, она права, он жертва своего же безумия. Если этот мир не дает ему возможности жить нормально, быть обычным артэоном, наоборот, быть чудовищем это социально полезная функция, возложенная на него обществом, то чего общество от него требует. Значит, он может позволить себе расслабиться, стать в своем безумии тем, что он есть, ведь такого от него хочет этот мир. Что-то темное, что с момента погружения в безумие чем-то посторонним ощущалось в душе, сливается с ним воедино полностью, сердце замирает, внутри остается только холодная пустота. Происходит полное разрушение личности, он становится чем-то иным. Его глазами на мир теперь смотрит хладнокровное пустое чудовище, для которого нет ничего прекрасного. 'Все мы сегодня получим свободу. Все мы сегодня умрем!' — пугая стоящего рядом сослуживца, глядя в стену с безумной радостью кричит Джейсон. Его сознание сменилось, безумие, получив власть, уже вырабатывает кошмарные мысли в его голове. Если до этого он смотрел на ожидающую битву как на нечто ужасное, от происходящего чувствовал себя загнанным в угол, переживал и по ночам не мог уснуть. То теперь предстоящая схватка с чудовищами кажется ему развлечением, возможностью выплеснуть все, что накопилось внутри. Теперь он этой битвы жаждет. Отсутствие всяких страхов — единственный плюс этого состояния (в случае с Джейсоном). В его душу приходит какое-то темное спокойствие, он улыбается своему доктору Росс в ответ.
— И не останется в грядущей Тьме ничего от былой жизни. Все станет прахом. Грядет великая битва, в которой отдать жизнь это честь. Так чем не повод, наконец, все решить для себя? Прекратить эти метания. От Малдурума вам никогда не спастись мистер Джейсон. Так сколько можно бегать? Вы чудовище мистер Джейсон, только здесь вы настоящий. Сливаясь со своим безумием, здесь вы чувствуйте покой, а там всегда живете в страхе, боитесь сорваться. Только здесь вы оживаете, ваши глаза открываются полностью. Все что осталось там это полу жизнь, неполноценное существование, лишенное части вашей сущности. Только здесь вы полностью становитесь собой. Хватит тщетно цепляться за ту якобы настоящую жизнь, это бессмысленные мучения они ни к чему не приведут. Чтобы вы там себе не выдумывали, вы неизбежно окажитесь здесь, и ничто вас не спасет, чуда не будет. Так дайте же себе свободу, прекратите себя мучить. Ведь это часть вас, это и есть вы. Станьте, наконец, собой здесь, раз там у вас это не получается. Признайте, кто вы есть и отдайтесь разрушению. Ведь вы же стопроцентный псих! — загнанный на второй план разум заволоченный безумием говорит с ним в облике доктора Росс.
От распирающего изнутри желания какого-то действия, снимая перчатку, он ударяет кулаком о стену. Местами от удара кожа на кулаке лопается, он с интересом наблюдает, как проступает голубая кровь. Он чувствует силу, невероятную мощь и еще спокойствие, здесь внутри его ничего не тревожит, здесь он точно знает, что он такое. Во всяком случае, хуже уже не будет. И уже не страшно, нет ужаса, поскольку нет той слабости, тех эмоций, что делали живым. Все что делало живым накрыто слоем мерзости, теперь уже не ощущается, не мешает, будто этого и не было. Все страшное позади, теперь он снова в царстве Малдурума, за гранью морали, в объятиях надвигающейся полной от всего свободы. И есть оправдание: ни он себя на это обрек, у него не было выбора. Он снова закрывает глаза уже по-новому себя ощущая, погружается в глубины своей новой сущности в поисках новых ощущений. От воспоминаний нежности тошнит и хочется плеваться. Сильнее ощущается та сила, что клокочет внутри, безумная мощь, которая рвется наружу, и для этой силы все прекрасное есть жуткая отвратительная мерзость. Открывая глаза, он ощущает себя будто в невесомости, вот она полная свобода за гранью разумного и ничего уже не имеет значения. Вдох полной грудью, на лице появляется безумная улыбка. Он всецело растворяется в объятиях Малдурума.
— Да я псих! И ничто меня не спасет! — глядя в стену признается он себе с улыбкой.
— Ты прав брат, все мы умрем сегодня, — гремя цепями от наручников, прохрипело стоящее рядом очередное малдурумное чудовище, которое когда-то тоже было артэоном. — Для нас как для диких псов, смерть все равно, что усыпление — единственное спасение от безумия. Так что в задницу все. Перед лицом смерти можно просто расслабиться и остаться чудовищем до конца. Никаких переживаний потом уже не будет.
— Выпустите меня! — у кого-то впереди строя, в Малдуруме сдали нервы. Сержант с резиновой палкой быстро его закованного в наручники успокоил, остальные малдурумные чудовища нашли эти крики боли и слезы от безумия смешными. Джейсон происходящим начинает наслаждаться.
Вот спустя несколько часов освободившись от наручников и плена того темного подвала стены которого казалось, были пропитаны безумием, Джейсон в составе роты сидит в столовой за большим столом. Это последний прием пищи, необходимая имитация жизни, чтобы хоть немного походить на людей, не растерять в себе человечность. В условиях Малдурума особенно важно почувствовать себя живым, насладившись пищей ощутить в себе человека, почувствовать хоть что-нибудь, хоть немного успокоить перегруженные нервы. Никаких блюд по желанию Джейсон заказывать не стал, перед ним стандартная порция: картофельное пюре, жареная рыба, какой-то салат. К пище он не прикасается, смотрит на нее отстраненно, остальные вокруг тяжело дыша после погружения в безумие вроде едят. Он чувствует на себе взгляд сержанта Раймса сидящего дальше за столом, но ему сейчас не до этого. Для Джейсона сейчас наступает самое трудное. Первые пары безумия выветриваются, пульс выравнивается, нормально задышав, он относительно приходит в себя, мысли снова начинают свободно виться в голове и он естественно сталкивается с неизбежным. Что-то разумное, что было до этого подавлено как обычно восстает в его душе, не давая спокойно остаться чудовищем. В нем возникает внутренний конфликт, пока его сердце вроде бьется ровно, он снова пытается своему безумию противостоять, грубо говоря, не выходя из Малдурума, пытается установить над собой разумный контроль, что невозможно для него. Он будто пытается по осколкам воедино собрать разломанную на две части жизнь, в своем безумии напоминая себе, что в действительности он артэон по имени Джейсон. Прокручивая все свое существование у себя в голове, теперь не боясь ничего, он ищет что-то прекрасное, за что можно зацепиться, что способно заставить теплые эмоции зашевелиться внутри него. И как обычно приходит к тому, что ее образ встает перед глазами. Он пытается глядя на все по-новому все по-новому осмыслить, все как-то иначе понять, найти какое-то равновесие между безумием и артэонской сущностью, равновесие так необходимое для покоя на измученной душе. Просто так дать себе остаться чудовищем он не может, и сейчас в минуты затишья, пока в его душе засияло что-то теплое, он пытается за это как за спасительный свет ухватиться.
Они с Кристиной стоят на вершине одной из башен в центре Армидеи. Темная ночь, дует мягкий ветер. В ту ночь больше года назад ближняя галактика Кратон-2 украшающая ночное небо раскинулась прямо над головами. То же самое небесное явление будет украшать небеса и сегодня, в ночь грядущей битвы, быть может, поэтому из всех подобных моментов своего счастья он вспомнил именно этот. В ту тихую далекую ночь, когда они были вдвоем, улицы внизу сияли светом фонарей. 'Всегда помни. Только здесь. Здесь со мной ты настоящий, — сжимаемая в его объятиях в ту ночь Кристина говорила ему глядя в глаза. — Знаю это невозможно. И вновь оказавшись там, ты снова станешь чудовищем. По-другому никак. И это глупо, но... может это произойдет как чудо. Любовь безотказно разрушает чары Тьмы. Этот вечер, я, наша любовь и счастье, пусть все это отразится в тебе и останется с тобою там. Быть может, эти воспоминания сумеют пробудить в тебе любовь, и там ты поймешь, что не одинок. Зло вытесненное светом любви отступит, перестанет мучить твою душу. Ты сумеешь удержаться от полного падения во Тьму', — прижимаясь к нему, своим милым приятным голосом в момент нежности сказала она. Так было раньше, еще в самом начале, когда Кристина еще плохо понимала природу безумия Джейсона, не понимала, отчего ему так тяжело. Тогда она мечтала и нередко говорила о чуде, которое может их обоих от его безумия спасти. И Джейсон полностью ей подвластный тоже в это чудо верил.
— Считаешь что во мне там, это Тьма? — спросил он у нее тогда, в ту ночь больше года назад.
— Тьма, зло это все одно и то же.
И вот сейчас он четко это помнит, он даже помнит эмоции, что согревали в тот момент. Но сейчас погруженный в безумие он как посторонний зритель, для него это просто кадры, что мелькают на экране где-то в стороне. Он пытается бороться, но не понимает, как и с чем. Закрывая глаза, он вспоминает этот момент, прокручивает ее слова, но эмоций нет. Он надеется на чудо, на эту чертову силу любви способную безотказно подавить Тьму, то самое чудо, о котором она ему не раз говорила. Но чудесное спасение не приходит, чуда не происходит. Находясь в безумии, он перед своим злом бессилен, он не может ничего изменить. Он прекрасно понимает, что в грядущей бойне его безумие точно утащит его в могилу, он пытается его как-то унять, но неизбежно понимает, что унимать нечего. Внутри только пустота. Пытаясь вспомнить тепло и нежность любимой, он наоборот только ярче ощущает эту самую холодную внутреннюю пустоту. Это сразу отдаляет его от себя истинного, наглядно дает понять кто он сейчас. Смотря на мир своими артэонскими глазами, он всегда клянется себе, что будет помнить, что силой заставит себя осознать ее ценность в безумии Малдурума, спасет себя от погибели. Но оказываясь здесь не чувствует ничего кроме пустоты и рвущейся изнутри свободы с оттенком безумия, которая ускоряющимся биением сердца пробуждается в ответ на попытки ощутить, вспомнить что-то прекрасное. Оставленные ее любовью чары, дарующие надежду на спасение, выветриваются из сознания, он остается один в объятиях безумия. Будто в жизни не было ничего кроме Малдурума.
Внутри вновь отстраненно начинает ощущаться какая-то мерзость, она снова обволакивает, будто давая понять, что спасения нет. Осталось только все отпустить и в этой мерзости раствориться. В конце концов, действительно от этого кошмара ему никуда не деться и не спастись, и он в нем один. Действительно нужно все просто отпустить и если он движимый безумием умрет в грядущей бойне стоя в первых ее рядах, значит, так тому и быть. Ненависть к тварям, которые его на это обрекли, сменяется ненавистью ко всему миру и себе. Его руки начинают трястись, он хватается за край стола, будто пытаясь удержаться, боясь самого себя. Безумие вскипает внутри. Он в шаге от того чтобы схватить тарелку с едой и разбить ее ко всем чертям, закричать, выпустить безумие. Чтобы этого не допустить он вынужден прекратить копания в себе, отпустить все эти попытки спасения. Внутренне замолкая, больше не смея своему безумию сопротивляться, он совсем смиряется, все пуская на самотек. Тяжелый вздох. И вот клокочущее безумие отступает, пульс снова выравнивается, внутри все замирает будто не живое. Внутри него все снова заполняет холодная пустота и с ней он как обычно остается.
Опираясь на посох, хромая на одну ногу в Армидею вернулся маг Крегер. Он долго бродил по пустынным улицам города в поисках сына. Они встретились в столовой одной из казарм, в который довольный жизнью Тард пил кофе. На столе перед ним лежали альбомные листы и цветные карандаши.
— Почему чудовище все еще не уничтожено?! — скрывая улыбку, с порога Крегер крикнул сыну.
— И я тоже рад тебя видеть старый ты... нехороший человек.
Крегер присел к нему за стол, Тард налил ему кофе.
— Чем занимаешься?
— Готовлюсь к схватке с монстром, — сказал Тард, показав свои рисунки Крегеру.
— Молодец! — искренне обрадовался отец, посмотрев зарисовки Тарда. — Только ничего что ледяным доспехом ты должен был овладеть давным-давно!
— Не можешь просто похвалить меня, даже когда я по-настоящему молодец?
— Не за что тебя хвалить. Ты должен был овладеть этим заклинанием давным-давно.
— Кстати где тебя носило?
— Да Дух докопался. Попросил помощи. Нужно было помочь командующему Кэлосу подобрать его сопли.
— Командующий Кэлос! Где он?
— Тихо ты! Не кричи, а то кто-нибудь услышит. Все с ним нормально. Скоро он вернется. Они с Духом там приготовили целое шоу. Короче Кэлос возвращается. Дух поможет армидейцам. У нас есть надежда на победу, — сначала вроде улыбнулся Крегер, затем посмотрев на черный кофе в кружке помрачнел. — Прости Тард.
— Чего?! — всерьез удивился Тард.
— Прости, что втянул тебя во все это. Вся эта битва, орда оборотней это бред какой-то. Отчего все стало так сложно? Я думал, что это будет просто схватка с очередным чудищем. Не более чем очередной твой подвиг. Если бы я знал, что все будет так, что все зайдет так далеко я бы оставил тебя в Кефалии.
— Ты что шутишь? — улыбнулся Тард. — Отец, ты подарил мне возможность реализовать свою мечту. Меня как выдающегося героя, — рассмешил он отца, — назначили командующим обороной. И это... Это то о чем я всю жизнь мечтал. Будет битва, которой этот мир еще не видел. Или не видел очень давно. Намечается что-то крупное, и я на гребне волны этих событий. Мое имя впишут в историю. Обществу я запомнюсь как странствующий герой Тардес Кефалийский благодаря своим умениям и качествам удостоившийся права командовать обороной Армидеи. Вопреки тому, что я не армидеец и не армидейский генерал. Вот как я хорош!
— Уродец! — попивая кофе, глядя на довольного сына смеялся Крегер.
— В любом случае даже если я и проигнорировал бы Армидейский Кризис. Гулял бы, отдыхал с девчонками. Морально разлагался. Сейчас когда ситуация так усложнилась и угроза нависла не только над Армидеей но и над всей нашей Арвладой я в любом случае пришел бы сюда. Дать каким-то тварям уничтожить родную для меня Армидею, я бы не смог. Ну ладно, — Тард не выдержал под смеющимся взглядом отца. — Даже если бы лень во мне победила, и я забил бы на Армидею полностью, сейчас меня бы мобилизовали в приказном порядке и в любом случае призвали сюда. Никуда бы я от этого не делся. Так что ты ни в чем не виноват.
— Я бы нашел способ не допустить твоего участия.
— Эта битва, эта ночь... я знаю, это будет что-то ужасное. Но для меня, как бы глупо это не звучало, надвигающийся ужас это возможность реализовать себя. То о чем я мечтал. Ради такого и умереть не жалко.
— Это будет не битва, а попытка выжить, устоять. Не дать орде тварей уничтожить себя. Для нас — мясорубка. Многие погибнут, если не все. Возможно, Армидея будет полностью разрушена. Если ты... Если с тобой что-то случится Тард, я все потеряю...
