— А потолок? — спросил я.
— Что — потолок? — не поняла Лада.
— Ну, мы же залили соседа, теперь ему потолок придется белить.
— Да, — наморщила она лобик, — это я не подумала.
— Пусть лучше они помнят, что был пожар, и приезжала машина пожарная, — посоветовал я. — Тогда не нужны будут объяснения потолку.
Лада задумалась.
— Так это же всему кварталу надо сон такой навеять, — сказала она неуверенно. — И ведь уже сутки прошли, не все могут сегодня быть, кто вчера здесь ночевал... Я не справлюсь. Я лучше им навею, что они были у меня в квартире, и помогали тушить пожар. И что мы мирно расстались.
— А он тебя не заставит платить за побелку? Сосед наш снизу.
— Ну, так заплачу, делов-то! — сказала Лада.
— Домовушка не переживет, — сказал я и вытянулся на подушке, чтобы не мешать ей.
— А что ты будешь делать с лейтенантовым начальством, тоже сны ему навеешь? — спросил я, когда Лада покончила с колдовством и улеглась.
— Нет, там сложнее. Там надо, чтобы все было подтверждено документально, — отозвалось она сонным голосом. — Этим мы завтра на зорьке займемся, с Вороном. Надо будет к ним в отделение проникнуть, уничтожить заявление соседа, и документы подделать. В отпуск, наверное, отправим нашего лейтенанта, в Сочи... А оттуда он уже и не вернется...
Г Л А В А Ч Е Т Ы Р Н А Д Ц А Т А Я, в к о т о р о й
п о в е с т в у е т с я о п о с л е д с т в и я х
Нет последствий без причин.
Саша Черный
Утром нас ожидал новый сюрприз — наша кухня, вернее, паркет на нашей кухне, пророс зелеными побегами, и на некоторых проклюнулись листочки. Домовитый Домовушка оборвал один, понюхал, растер в пальцах и с глубокомысленным видом заявил:
— Не обманули обменщики — правда, дубовый...
— Что? — не понял я.
— Паркет дубовый, — пояснил Пес. — Когда мы с ними менялись, они почему-то особенно упирали на это обстоятельство.
— Так это же хорошо, — сказал я, — значит, прочный, не гниет.
— Не гнить-то он не гниет, а что мы с этим леском молодым делать-то будем?
Мы стояли на пороге кухни. Перед нами расстилалась ровными рядами молодая дубовая поросль — ни дать, ни взять, лесопитомник. Грядки повторяли рисунок паркета.
— А мне лично нравится, — сказал я, — весной пахнет...
— Нет, это надо выполоть, нечего сорную траву в избе разводить! — отрезал Домовушка и решительно потопал к плите. — А запахов хочешь, скажи Ладе — она тебе быстро любой устроит, в аппарате там только кнопочки понажимает...
Подоконник тоже пророс, и аквариум выглядывал из веточек, как волшебное окно в подводный мир. Из зарослей высунулась бородавчатая голова Жаба.
— Доброе утро! — вежливо поздоровался он. Он был груб, наш Жаб, но вежлив.
— Доброе-то доброе, но давай слезай, сей час лес рубить будем, щепки полетят... — Домовушка снял со стены над плитой висевший там секач, которым он обычно шинковал капусту, и решительно замахнулся.
— Не дам! — взревел Жаб и надулся до размеров футбольного мяча. — Не дам рубить! Такую красоту!...
— Ты смотри, он у нас эстет, — мурлыкнул я, вспрыгивая на лавку — на ней тоже пробились росточки. — Никогда бы не подумал...
— Я не эстет! — фыркнул Жаб, причем слово "эстет" он произнес с неподражаемым презрением, как видно, посчитав его каким-то изощренным ругательством. — Но я... я... Я тоже хочу жить, как человек!... А то вы все... А я все в миске да в миске... — из его правого глаза выкатилась огромная слеза и медленно поползла вниз, огибая по пути бородавки.
— Так что, мы болото должны устроить, раз тебе так хочется? Совсем избу испаскудить? А ну, посторонись! — и Домовушка решительно занес секач прямо над головой Жаба.
— Я не болотный! — проревел Жаб, — я — древесный! Хочу на дереве жить! И вашей Ладе то же самое скажу!
— Нашей, — поправил его Пес. Он пока еще не рычал, но где-то в его животе родилось уже ничего хорошего не предвещавшее ворчание. — Нашей Ладе.
— Не придирайся к словам! — крикнул Жаб, всхлипывая, — наша, ваша — какая разница? Кстати, а где она?
Они все переглянулись и посмотрели на меня, вполне резонно полагая, что кто-кто, а я-то знаю.
— И Ворона нет, — задумчиво произнес Пес, — и Петуха...
— Ага, — кивнул я, — и вон еще кого, — я указал в угол над дверью, где висел ажурный домик Паука. Сегодня там было пусто, и никто темный и огромный не таился в глубине.
— Дело у них с утра, важное, понял? — сказал я. — Отделение милиции пошли взламывать.
— А я? А меня она оставила? — проскулил Пес, подвывая. — А вдруг на нее нападут? А вдруг что-то случится? Кто ее защитит?
— Не говори глупостей, — посоветовал ему я, — что может с ней случиться такого, от чего она не смогла бы себя защитить? Кто может причинить вред потомственной ведьме...
— Лада не ведьма! — рыкнул Пес.
— ...да, конечно, потомственной волшебнице в нашем трезвом и рациональном мире?
— Да, но Петуха она взяла, и Паука даже!... — воскликнул Пес уже спокойнее, во всяком случае, позывов к подвыванию в его голосе я не услышал.
— Они ей были нужны для дела. Она ведь не просто так пошла, а документы подделывать, милицейские. А кто ей сможет в этом лучше помочь, как не милиция?
Пес признал мою правоту. И успокоился, хоть и остался мрачен. До тех пор, пока Лада не пришла, он лежал под дверью, уронив большую голову на лапы, и тихо вздыхал.
Ох, уж эти мне влюбленные!
Домовушка попрепирался еще немножко с Жабом, потом оставил на усмотрение Ладе решение вопроса, быть ли лесу иль не быть в нашей кухне.
Лада, вернувшись домой, усмотрела, что лесу у нас не быть, но для Жаба оставить уголок зарослей на подоконнике, чтобы не лишать его вновь обретенной среды обитания. Паук, который теперь стал гораздо общительней, чем прежде, сказал, что, пожалуй, ему тоже лучше будет среди ветвей, и таким образом, на подоконнике у нас образовалась коалиция холоднокровных: Рыб в своем аквариуме, Жаб и Паук, чья паутина придавала этому уголку некоторую изысканность и определенный шарм, служа по совместительству еще и украшением. Только в кухне стало немного темнее. Но это обстоятельство пока что не очень мешало нам — наступила дождливая серая осень, и мы днями напролет жгли электричество. Тогда, конечно, когда городские власти его не отключали в целях экономии.
Лада, для того, чтобы избежать повторения трагедии, попыталась научить Ворона плести магическую сетку.
— Мало ли, — объясняла она, — вдруг мне придется задержаться где-нибудь, и я опять не смогу вернуться домой ночевать, я хочу, чтобы вы сами могли себя защитить.
— У нас Петух есть, — возражал Ворон, — его кукареканье справится почти с любой угрозой местного происхождения.
— Почти! — многозначительно повторяла за Вороном Лада, — и местного! А если эта угроза будет не Отсюда?
— А откуда? — влез в разговор я.
— Оттуда! — Лада указывала пальцем в потолок, имея при этом в виду свою родину.
Но Ворон категорически отказывался учиться. Свой отказ он объяснял какими-то ничего не значащими отговорками, типа "У меня голова болит!" или "Я занят!" или "Оставь меня в покое, у меня депрессия!".
Я догадывался, что Ворон просто боится, что у него ничего не получится, и это вызовет насмешки домочадцев. Поэтому я скромно посоветовал Ладе бросить уговаривать Ворона и направить свои усилия на обучение кого-нибудь другого. Меня, например.
Лада с сомнением посмотрела на меня.
— Ты ж ничего не знаешь, — сказала она задумчиво.
— Я узнаю, если ты меня научишь, — ответил я.
— Но ведь ты — Здешний, ты не можешь быть магом...
— Ворон не Здешний, Тамошний, но он тоже не может быть магом, — не сдавался я.
— Но ты же не сможешь даже увидеть, что надо делать... — в голосе Лады я расслышал колебание, и решил поднажать:
— Но Ворон тоже ничего не сможет увидеть!
— У Ворона пенсне есть!
— Так я его пенсне тоже могу одеть, — тоже мне, нашла проблему!
Проблема была решена просто и изящно. Мы приделали к пенсне круглую резинку и превратили таким образом магопенсне в магоочки. Эти очки мог теперь носить не только Ворон, но и я, и Домовушка, и даже Жаб. Пауку они были великоваты, у Рыба сползали с носа, а заинтересовать ими (очками) Петуха нам не удалось. Впрочем, мы не очень-то и старались.
Домовушка один раз надел очки и от дальнейших экспериментов отказался.
— Не мое это дело, — проворчал он, — ежели и я еще в волхование ударюсь, кто вас кормить-то будет! Так что вы уж сами...
Жаб потребовал, чтобы очки примерили и ему, но быстро сорвал их со своего приплюснутого носа.
— Рябит пред глазами, — пояснил он, — я и без них плохо вижу.
Жаб у нас был слегка подслеповат.
А на Пса очки не налезли.
Он страдал. Он завидовал мне черной неблагородной завистью, когда я, оседлав очками нос, под руководством Лады учился различать магионы разных видов, а также плести их в сетку. (Сетка — это только так называлось. На самом деле из положительно и отрицательно заряженных магионов нужно было выстроить решетку по принципу известной игры "крестики-нолики".) Пес ложился обычно у порога комнаты, укладывал голову на лапы и косился в нашу сторону печальными глазами. Когда Лада хвалила меня за удачно выполненную операцию, шерсть на загривке Пса дыбилась, он рычал бы, — если бы это не было строго-настрого запрещено Ладой под угрозой изгнания его, Пса, в коридор. Если же у меня что-либо не получалось, и Лада сердилась на мою неловкость, Пес улыбался довольно ехидной улыбкой и слегка помахивал хвостом.
Но его ехидство только подстегивало мое здоровое честолюбие. Однажды я смог построить решетку (то есть сплести сетку) без всякой посторонней помощи. Лада похвалила меня, и даже без поправок оставила эту сетку на ночь — и мы мирно провели ночь, хотя Домовушка и нацедил два ведра живомертвой воды и поставил их в коридоре. Просто так, на всякий случай.
Надо отдать Ладе должное — она не злоупотребляла появившейся у нее возможностью не ночевать дома. Разве что пару раз — когда ее приглашали на день рождения или какую-нибудь вечеринку. Ворон был недоволен: ему не нравилось, что у Лады появились подруги.
— Это как раз нормально, — говорил я в ответ на его сетования. — Хуже было бы, если бы подруг не было.
— Ничего подобного! — возражал Ворон. — Друзья, подруги — все это делает жизнь намного тяжелее.
— Наоборот, легче жить на свете, когда есть кто-то, кто тебя любит! — восклицал я.
— Мы ее любим, этого ей должно быть достаточно, — не сдавался Ворон. — Подумай, Кот, хорошенько, и согласись со мной. Что есть друзья? Люди, с которыми мы проводим время. И с которыми нам хочется проводить время, потому что общение с ними доставляет нам удовольствие. Положительным следствием наличия друзей можно считать получение удовольствия от времяпрепровождения. Теперь рассмотрим отрицательные аспекты проблемы: а) — привязанность к друзьям отнимает массу свободного и даже не очень свободного времени, которое может быть использовано в разумных целях, для повышения своего общеобразовательного и культурного уровня, например, или же профессионального уровня — а это никогда не бывает лишним. Чем больше знаешь, тем большее тебе может в жизни пригодиться. б) — не только время, но и денежные средства тратятся впустую — на подарки к дням рождения и прочим торжественным датам, на транспортные расходы, то есть на проезд в трамвае, троллейбусе, автобусе и даже в такси! — знаешь ли ты, Кот, что только за последний месяц Лада дважды приезжала домой на машине!...
(Я знал — из моей памяти еще не выветрился скандал, устроенный Ладе по этому поводу Домовушкою.)
— Чего не могло случиться, — продолжал Ворон, закладывая крылья за спину и расхаживая по письменному столу с видом лектора, — никак не могло случиться, будь наша Бабушка с нами. Это второй минус. Третий минус, то есть с) — умножение привязанностей означает увеличение количества уязвимых точек. Жизнь есть борьба за выживание, и чем меньше мест, куда нас можно больно ударить, тем меньше возможностей причинить нам боль. Тем больше возможностей у нас выжить, и тем самым тем большая вероятность выполнения нами нашего предназначения. А при наличии друзей... — Ворон сделал многозначительную паузу и обвел нас с Псом и Домовушкой — мы сидели в кабинете в ожидании прихода Лады с работы — пронзительным взглядом своих желтых глаз, — при наличии друзей возможность причинения нам боли возрастает в геометрической прогрессии, ибо не только боль, причиненная нашим друзьям, уязвляет нас, но и наши друзья имеют колоссальные возможности для причинения нам таковой. Колоссальные — потому как зная нас лучше, нежели другие члены социума, могут наносить удары в наиболее болезненные точки...
— Больно мудрено ты выражаешься, Воронок, не обессудь уж, — вступил в разговор Домовушка, ловя спицей спустившуюся петлю своего нескончаемого вязанья. — Но в целом я с тобой согласный. До добра эти все дружки-подружки не доведут. И денежки тратятся, и допоздна б*лы-б*лы, совсем руки ни к чему в дому не прикладывает, и, опять же, наберется всяких глупостей... Нет, не дело это для молодой девки хатки считать. Да и для бабы тоже — никакого сладу нету с этими бабами, которые любят по соседкам языки чесать. И в избе у них не метено, и дитя у них не кормлено, и корова не доена... Помню, была у меня одна такая хозяюшка — еще в деревеньке нашей, при государе Алексее Михайлыче — я тогда совсем еще молоденький был, только-только работать начал...
— Погоди ты со своими воспоминаниями, — махнул я хвостом, — мы еще наш разговор не закончили. Насколько я тебя понял, Ворон, главной целью нашего существования ты ставишь выживание особи как таковой. Но, во-первых, это есть цель существования любой мухи или комара, а мы, как-никак, существа разумные. А во-вторых, даже для мухи или комара основной целью является выживание вида — эволюционное учение...
В скобках замечу — я отчаянно блефовал. С эволюционным учением я был знаком очень относительно, по учебнику биологии для десятого — или, может, одиннадцатого? — класса. И наш начитанный и образованный Ворон легко мог разбить мои доводы, уличив меня в невежестве. Но он этого не сделал, из чего я понял, что с Дарвином он знаком еще хуже, чем я. Скобки закрываются.
— Кроме того, ты, по-моему, путаешь два разных понятия — дружбы и приятельских отношений. Да, я с тобой согласен, приятельские отношения, пустое переливание из пустого в порожнее, сплетни за чашечкой кофе обычно только забирают время, и ничего хорошего не дают — ни для души, ни для тела. Но дружба — это же совсем другое!...
— А что? — спросил Ворон, с любопытством наклоняя голову набок. — Дай мне полное и верное определение дружбы, и я с тобой, может быть, соглашусь.
