— А я пока пройдусь на кухню, просмотрю запасы провизии. Знаю, ты после инспекции любишь поесть.
— Да. Андрин. Распорядись, чтобы моим людям ни в чём не отказывали и к машине никого не допускали. И пусть проверят как они разместились и нет ли каких пожеланий.
— Слышал. Дежурный по КПП уже получил распоряжение. Об остальном я распоряжусь.
— И ещё: если мои орлы — все без исключения — захотят, пусть приходят сегодня вечером к нам. Не возражаешь?
— Нет, как можно, Викта.
— Можно, если осторожно. — улыбнулась Знаменская, провожая взглядом уходившего на кухню мужа. — И спасибо, что не стал скрывать от меня проблему.
— Да, от тебя скроешь. — вполголоса проговорил Андриан Николаевич, открывая дверцу шкафа с продуктами. — Нигде и никогда. Ты же способна за минуту вырыть котлован глубиной в километр. Любой снаряд просто обзавидуется.
Облачившись в полковничью форму, Виктория Станиславовна поправила перед зеркалом берет и портупею, придирчиво проверила чистоту ткани, после чего подхватила лёгкую планшетку, прицепив её к поясу. Через несколько минут она уже выходила в вестибюль, козыряя вскочившему и вытянувшемуся в струнку сержанту. "Похоже, Андрин был прав. Человека в форме в армии гораздо лучше воспринимают. Надо над этим поразмыслить". — отметила Знаменская.
— Госпожа президент России. Здравия желаю. Начальник гауптвахты капитан Григорьев. За время моего дежурства происшествий не случилось. — подтянутый коренастый офицер отдал полагающийся по уставу рапорт.
— Покажите мне ПКТ и дайте поговорить с заключённым. — сказала Знаменская, отвечая на уставное приветствие филигранным воинским жестом. — Оставьте одного из ваших орлов рядом. — последнюю фразу она сказала, чтобы не оскорблять недоверием начальника гауптвахты. В конце концов она в его владениях гостья и ему виднее что и как.
— Слушаюсь. — капитан кивнул подскочившему старшему солдату. — Железнов, проводи и побудь рядом. Рыпнется — действуй.
— Есть. — старший солдат козырнул президенту. — прошу следовать за мной, госпожа президент России.
Оказавшись в изолированной камере, Знаменская огляделась по сторонам. Перед ней стоял пятилетний пацан в безрукавке и шортах.
— Заключённый Ртищев, статья пять-сто-шестьдесят. — отрекомендовался он.
— Садись. — Знаменская указала на полку-нары и сама села на табурет, подождав, пока мальчишка сядет. — Что на этот раз не поделили? Только давай в подробностях и без утайки.
Рассказ мальчишки её не удивил. Она выслушала его не прерывая, без реплик и дополнительных вопросов.
— Я не знал, что это ваша дочь, госпожа президент.
— А если бы знал?
— Ни в жизнь бы пальцем не тронул.
— Похвально. Но для спецназовца России — абсолютно недостаточно.
— С меня даже форму сняли. Вот это дали и сказали, что всё...
— Стандартно.
— А моего куратора обещали разжаловать.
— Собственно говоря, он сам захотел. Я знаю о его рапорте.
— Но он не виноват. Виноват я.
— Хорошо, что понимаешь.
— Я прошу вас не отчислять меня.
— Этот вопрос — не ко мне. Это — решать командованию молодёжной организации и вашим старшим товарищам. Я вмешиваться не буду.
— Я обещаю, что это — в последний раз.
— Почему?
— Я всё понял.
— Что именно ты понял? Что перед тобой была дочь президента твоей страны? Или что перед тобой была женщина, будущая мать и жена? Или, может быть, ты понял, что мы в состоянии раздавить тебя без всякой жалости? Что именно ты понял?
— Я всё понял.
— Это — не ответ. Ты будешь отчислен. И за тобой это пятно сохранится на всю жизнь. — Знаменская встала. — Сотни лет подобные тебе издевались над женщинами, считая их существами второго сорта. Мы положили в границах России этому конец. Ты попытался поставить окончание такой порочной практики под сомнение и пострадал, поскольку у нас в границах России любая женщина-россиянка любого возраста защищается по высшему классу и без всякой жалости к обидчику. Ты избил девочку. Ты прикоснулся к ней без её согласия и желания. Этого достаточно для включения программы противодействия. — она открыла дверь камеры и вышла. Старший солдат закрыл замки и последовал за ней.
— Спасибо, господин Железнов, — Знаменская козырнула, — можете быть свободны.
— До свидания, госпожа президент России. — старший солдат учтиво козырнул и направился в дежурную комнату караула.
Знаменская вышла из помещения гауптвахты и пошла к зданию медсанчасти.
— Госпожа президент России. — ей навстречу вышел дежурный врач с нашивками майора. — В медсанчасти на излечении находятся восемь пациентов, двое гражданских и шестеро военнослужащих. В тяжёлом состоянии — два, в средней тяжести — два, лёгких — четыре. Разрешите проводить вас к дочери?
— Как её состояние?
— Средней тяжести, стабильное. Я знаю обстоятельства инцидента. Мне жаль.
— Палата номер?
— Четыре.
— Я сама, господин майор. — Знаменская прочла указатель палат и повернулась к лестнице. — Благодарю.
Оказавшись в просторной одноместной палате она сразу подошла к кровати, на которой лежала её дочь. Девочка открыла глаза, увидела маму и через секунду оказалась у неё на руках.
— Всеслава, не бузи и не нарушай режим. — Знаменская поцеловала дочь и уложила её обратно в постель. — Здравствуй. Как себя чувствуешь?
— Почти нормально, мам. Здравствуй. Я всё же успела немного его отделать.
— Молодец. Но и сама пострадала.
— Не хотела отправлять его в нокаут. Он всё же ещё маленький, только кандидат.
— За это хвалю. — Знаменская внимательным взглядом окинула дочь. — Вижу, он также поработал.
— Чисто импульсивно, мам. А на такой основе меня взять нельзя.
— Ладно. Рассказывай последние новости, Всеслава. — Знаменская села на край кровати.
— Хорошо, мам. — девочка со всеми подробностями рассказала о событиях последнего месяца.
— Магнитофончик ты мой. — Виктория Станиславовна поцеловала дочь. — Тебе не в спецназ надо было идти, а куда-нибудь подальше от синяков.
— Мама... — укоризненно произнесла Всеслава. — Пусть этим "подальше" профессионально занимается моя сестричка. А я уж постараюсь сделать всё и сверх всё на моем участке.
— Ладно. А теперь давай-ка чётко и точно о своем состоянии, дочка. Ты же знаешь, что я не только мама и главком, но и врач. Лады?
— Лады. — девочка кивнула и достаточно толково рассказала о том, что её беспокоит в собственном здоровье. Знаменская слушала внимательно, не перебивая.
— Хорошо. Я, вполне возможно, задержусь здесь на пару-тройку дней, так что будем видеться. А сейчас скажи мне, где Ульяна и братцы?
— Ульяна — в вычислительном центре городка, днюет и ночует у клавиатур и сенсоров. Просчитывает какой-то хитрый алгоритм, меня даже не посвящает в его суть. А братцы... Пётр занимается в спортгородке, хочет усовершенствовать технику "молнии", подготовить рекомендации для спортивных секций. Ты же знаешь, он у нас не только технарь, но и великий спортсмен и неплохой тренер. Константин не вылезает из клуба, учится играть на терменвоксе. Я слышала, у него неплохо получается, а многие говорят, что он имеет над музыкальными инструментами какую-то нечеловеческую власть. Возможно, он станет великим музыкантом или композитором. Борис... Он пропадает на полигоне с утра до вечера, его оттуда клещами не вытянешь. Ещё немного — и он превратит полигон городка в сущий ад. Начальник полигона, капитан Данилов говорит, что Борис способен любое препятствие сделать адски неприступным. Но прежде он сотни раз сам преодолеет его за кратчайшее время с любыми мыслимыми усложнениями. А ведь там препятствия — для взрослых дядь и тёть рассчитаны, а не для пятилетних пацанов и девчат. Даже мои девчата в свои шесть-семь лет многие препятствия в их первозданном виде и то — обходят десятой дорогой. А уж если над ними Борис поработает — там и сорокалетний профессионал может спасовать. Знаю. Слышала многие аргументированные реплики знатоков на этот счет.
— Благодарю за точную информацию, мой магнитофончик. Восстанавливайся. А я пока пройдусь по части, посмотрю, что и как.
— Мам...
— Что, доча?
— Может, не надо? Ты и так устала.
— Надо, доча, надо. Я приехала сюда не отдыхать, а работать.
— Угу, работать. Я тут слышала ежедневно полные отчёты о твоей работе. Корреспонденты не могут понять, как тебя на все хватает.
— Зато россияне понимают. Очень многие. И этого мне достаточно. Восстанавливайся и режим не нарушай.
— Ладно. Придёшь?
— Обязательно. — Знаменская направилась к двери. — Отдыхай. — она вышла из палаты, кивнула подошедшему военврачу, курирующему этот этаж, выслушала короткий доклад. — Благодарю вас, господин старший лейтенант. Она обещала не нарушать режим. А у моей дочки слово — кремень. Будет доставлять проблемы — накажите. Разрешаю. — улыбнулась президент. — Я пройдусь по территории медчасти, посмотрю. Можно к пациентам?
— Можно, госпожа президент.
— Тогда дайте мне халат, чтобы не вытягивались и не козыряли.
— Хорошо. — Медик подал комбинезон и Знаменская моментально облачилась, скрыв знаки различия. — Выглядит неотразимо.
— Скажете тоже. Благодарю. Можете быть свободны.
Попрощавшись с врачом, она прошлась по палатам, начав с самых тяжёлых и окончив в палате для самых лёгких. Её появление вызывало неподдельный интерес и оживление у пациентов, но Знаменская сразу же возвращала наиболее активных в предписанные врачами рамки. Окончив встречи с пациентами, президент зашла к врачам в их кабинеты и посты, получила последнюю информацию и покинула медсанчасть.
Прогулка по территории городка затянулась на четыре часа. Знаменская неизменно лезла в самые глубокие детали и вникала во все мелочи. Она без колебаний переоделась в комбинезон и вместе с уставшими, но довольными солдатами, сержантами, старшинами и офицерами приняла участие в чистке техники, пришедшей с пятисоткилометрового марша. Она подробно ознакомилась с работой многоуровневого воздушно-тектонического щита городка, переговорила с дежурными центрального поста караульной службы части, пообедала вместе с рядовыми солдатами в просторной столовой и лично начистила вручную целый котёл картошки. На полигоне она много раз преодолела ряд препятствий во всех режимах и переговорила с сотрудниками полигона и работниками полос препятствий.
От её внимания не могло укрыться ничего. Но при этом Знаменская чётко соблюдала свой основной принцип — не вмешиваться в нормативную жизнедеятельность и работу воинской части. Спустившись в подземные этажи городка, она ознакомилась с работой размещённых там подразделений, в том числе и с работой могучей энергочасти, способной на протяжении двадцати лет полностью автономно обеспечивать максимальные энергозапросы городка.
Утром следующего дня на коротком торжественном построении ближайших к городку подразделений дивизии на самом большом из близлежащих полигонов она вручила заслуженную награду — орден Чести — своему мужу, командиру этой дивизии и зачитала указ президента России о присвоении полковнику Орлову первого генеральского звания — "генерал-майор спецвойск Гвардии России". Гром аплодисментов быстро перерос в пятиминутную овацию, едва Знаменская окончила читать Указ и передала Орлову новые знаки различия. Получив приглашение на званый ужин, она приняла его, но сразу занялась не приятными хлопотами, а участием в судебном процессе над тем самым пятилетним пацаном.
Вторая Знаменская. Закон и мораль
Лёгкий военный джип быстро доставил её к Залу Юстиции ставшего родным и знакомым до мелочей военного городка. Знаменская вошла в зал и села в одно из кресел в ложе для зрителей.
Когда-то даже в самом страшном сне не могло присниться, что будет возможно судить пятилетнего ребенка. Теперь же общественная ответственность за любые проступки наступала именно с пяти лет и санкции за нарушения предусматривались самые жестокие.
Трёхчасовое заседание началось в половине одиннадцатого утра и с небольшими перерывами продолжалось до половины второго. Знаменская не вмешивалась в работу судей — она только присутствовала в зале, где среди жителей окрестных посёлков, офицеров и солдат множества окрестных городков, служащих и сотрудников близлежащих заводов и фабрик были и родители и родственники этого мальчишки. Чаши весов неоднократно кренились в сторону оправдания, но доказательная база оказалась сокрушительной: судьи и присяжные заседатели, значительную часть из которых составили молодые рейнджеры из соседних городков единодушным вердиктом постановили "виновен".
Сразу после судебного заседания мальчишку увезли из городка судебные исполнители Службы юстиции России. Увезли, чтобы доставить "этапом" туда, откуда он приехал в надежде стать одним из элитных спецназовцев России. Следом, не провожаемые никем, уехали его родители. Информационные подразделения военного городка дали только самую краткую информацию в общую сеть страны, но и её оказалось достаточным для выполнения части приговора: теперь об этом факте в биографии на протяжении многих лет везде и всюду знали все, кто сталкивался с этим субъектом. Во всех деталях.
Со странным чувством президент вышла из Зала Юстиции городка после судебного заседания. С одной стороны ей нравилось, что пятилетнего мальчишку столь сурово наказали за простое избиение едва ли не ровесницы, за которое раньше ну отвесили бы подзатыльник, да и забыли. С другой стороны она понимала, что подобная кара слишком жестока, но абсолютно необходима.
В разговоре с судьёй после процесса она услышала, что сама судья была готова простить мальчишку, ведь в конце концов он же не изнасиловал девчонку. Но воспитанная в суровых условиях орденских российских замков, готовивших судейскую элиту страны, прошедшая через горнило информационной ниагары, неоднократно видевшая во всех деталях и в самой неприглядной реальности последствия неправомерных приговоров, судья не могла поступить иначе, поскольку понимала: если она сегодня не накажет мальчишку, избившего чуть ли не сверстницу, завтра безнаказанно изобьют её саму или её дочерей, а там и до изнасилований и убийств недалеко, причём — в массовом масштабе.
Сама Знаменская, как врач, была готова согласиться с тем, что телесные повреждения, нанесённые её дочери требовали сурового приговора, ведь дело не кончилось простыми синяками. Но даже искусство военных медиков, залечивших в кратчайшие сроки переломы и смещения, служило лишним доказательством: в других условиях жертва могла и не получить такой квалифицированной помощи, а значит — погибнуть или стать инвалидом.
Президента не изумляла такая жестокость мальчишки по отношению к девочке — Знаменская умела мыслить как бездушная электронная машина. Она знала, что в российской истории отношение к женщине было мерилом здоровья нации во все времена, и только зная о своей действительной защищённости русские женщины сами ощущали себя пожизненно обязанными соответствовать высочайшим стандартам и немало делали для этого.
Только благодаря этому равновесию реальные стандарты женщин России за последние века выросли настолько, что получить согласие русской женщины на подписание договора многие иностранцы из самых элитных семей народов планеты считали неслыханной честью, которую требовалось не только завоевать, но и постоянно вновь и вновь подтверждать на протяжении многих лет. Любая женщина России с рождения и до смерти охранялась как национальное богатство, обидеть её — означало обидеть Россию.
