Чтобы однажды встретить — и не сразу осознать, что всё это время искал тебя, ещё не зная в лицо, не помня, кто ты...
— Я так давно не был с тобой.
— Ну хоть до квартиры-то дотерпишь? — защекотал ухо насмешливый шёпот.
Рин.
В квартире полумрак, занавески задёрнуты с вечера. Я тянусь к выключателю, но Дэй накрывает мою руку своей.
— Не включай.
Кровать протестующе скрипит под весом двух тел, пальцы Дэя безошибочно находят пуговицы моей рубашки. Я стягиваю с него свитер.
Моя ладонь касается плеча, и Дэй вдруг отстраняется.
— Что?..
— Ничего, просто...
Но я уже вскакиваю и щёлкаю выключателем. Мало ли, он же ни за что не признается, что ему больно или что одна из ран плохо зажила. Вспыхивает лампочка под потолком.
— Не хотел пугать, — говорит сидящий на кровати Дэй. — Видишь, как меня разрисовали.
Сильнее всего досталось спине. Теперь я понимаю, что имел в виду врач, говоря о "ювелирном шве". Он действительно постарался сделать всё максимально аккуратно, но есть вещи, которые невозможно залечить бесследно. Смуглую кожу исчертила целая паутина белых шрамов. Заслуга того, кто зашивал, в том, что они не превратились в некрасиво бугрящиеся рубцы. Несколько тянутся от ключицы, пересекая грудь. И ещё два или три гротескным украшением легли на правое плечо.
— Поэтому ты так полюбил одежду с длинными рукавами?
Кивает.
— Скажи, ты меня испугался бы, лишись я одного глаза? Или если бы у меня выпали волосы от какой-нибудь болезни? Или если бы мне сожгло лицо?
Решительно встряхивает головой.
— Нет. Никогда.
— Так какого демона ты решил, что меня напугает это? Я, между прочим, медик. Чистильщик. А не томная старшеклассница из женской школы.
Усаживаюсь к нему на колени. Обнимаю. Пальцы скользят по обнаженной спине, навсегда запоминая переплетения шрамов. Касаюсь губами ямки между ключицами, как когда-то коснулась впервые. Медленно вдыхаю его запах, пытаясь вспомнить, каково это — быть вместе. Вот он. Живой. Здесь, рядом. Тепло кожи. Жёсткие гладкие пряди волос скользят меж пальцев. Поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Живой. Поверить и почувствовать, что живой.
— Рин... Я, между прочим, не стеклянный. А ты меня всё разбить боишься.
Он откидывается на подушку, принимая тяжесть моего тела.
— Ты не стеклянный, — говорю я. — Ты тёплый. У тебя волосы больницей пахнут. Ты живой.
— А я сам в это только сейчас поверил.
Дэй.
Я сижу перед полковником в его кабинете.
— Как ты себя чувствуешь? — Тон у начальника непривычно заботливый.
— Спасибо, подштопали меня неплохо. — Непроизвольно тянусь потереть исполосованное шрамами плечо.
— Я не об этом. — Всё-таки до чего неуместно этот человек смотрится за письменным столом! Пусть даже таким — стареньким, с облезлой полировкой. Ему бы строить планы генерального сражения, раскрыв перед подчинёнными планшет с картой посреди штабной палатки. — Меня интересует, сможешь ли ты продолжить работу. Я, конечно, заинтересован в твоём скорейшем возвращении в строй.
— Вы должны понимать, что, если мы продолжим работу, то вместе. Если уйдём, то тоже вместе.
— Понимаю. Понимаю, поэтому не тороплю. Если не можешь — не надо. Место на заводе или в авторемонтной мастерской найдём. Или инструктором здесь, на Базе.
Он давно не пытается понять принципы работы чистильщиков — хотя бы потому, что мало кто из нас способен их внятно сформулировать для непосвящённого. Просто привык выполнять им самим установленные правила. Если чистильщик признаёт район непригодным, то это равносильно заключению экспертной комиссии. Тот, кто пообразованнее, иногда ухитряется какие-то ассоциации находить, но чаще всего не выходит и этого.
Я помню, как попросил сжечь неплохо сохранившийся гараж в одном из посёлков. Не было в нём ничего пугающего, в этом гараже, каменная коробка да какие-то запчасти внутри. Но я не ушёл, пока его не облили бензином и не подожгли, пока он не сложился внутрь горкой кирпичей. Потому что в языках пламени плясали изломанные тени. А я стоял и смотрел, сжимая ладонь Рин и чувствуя спиной взгляд Стэна. Они — видели, я знаю.
Это чем-то похоже на детские страхи, когда ты с воплем вылетаешь из знакомого до последнего угла подвала на яркий солнечный свет и долго не можешь унять дрожь. Потому что темнота вдруг показалась чужой и враждебной, хотя ты десять раз лазил в этот подвал и, несомненно, полезешь ещё.
А иногда и так бывает: выйдешь на разведку в какой-нибудь район и едва ноги унесёшь. И воздух давит, и местность карте не соответствует. А потом по новой заявишься — нормальная территория. Развалины, конечно, кости, но ничего иного.
Я только одно знаю: там, где мы пройти смогли, больше никаких страхов не случается.
А вот почему — одним богам известно.
Именно поэтому грубоватый мужчина за столом — на своём месте, рядом с телефоном и бумагами.
А мы с Рин, не менее неуместно смотрящиеся среди бойцов — на своём. И все мы нужны именно здесь.
— У вас будет три недели отпуска. Восстанавливайся.
— Тренировки?
— Это к Стэну, он подберёт что-нибудь щадящее.
Мы попались в легенды, как в сети — у таких не бывает могил...
Джем
Рин.
— Не скучаете? — спрашивает Стэн, отставляя в сторону кружку с чаем.
Есть у него такая привычка: приходя в гости, сначала говорить об общих знакомых, о книгах, травить байки — и только потом переходить к делу. Если, конечно, дело не особо важное. Без разговоров о делах, к сожалению, пока не обходится. Так что застеленный старой клеёнкой стол на нашей кухне видел всё: и потрёпанные карты местности, прижатые по углам кружками, и гору отчётов разных лет, которые нужно было сверить, чтобы уточнить данные, и толстые картонные папки с технической документацией, которые кто-то притащил из очередной вылазки. Разве что бомбу на нём не обезвреживали.
Впрочем, всё ещё впереди.
— Есть немного. — Я встаю, чтобы долить кипятка в его стакан. — Какие предложения?
Если на кухню принести ещё один стул, будет тесно. Обычно табуреток здесь две, поэтому, когда приходит гость, кто-то из нас перебирается на подоконник. Сейчас там устроился Дэй.
— В школу сходить не хотите?
— Куда?! — От неожиданности подавшийся вперёд Дэй едва не навернулся.
Школ в городе было две, одна у бывшего железнодорожного вокзала, в здании, которое раньше занимало какое-то училище, другая — в центре, возле администрации.
— В школу, — повторил Стэн. — Профилактические беседы с детишками, пропагандистская работа, сборка-разборка учебного автомата...
— ...Возможность потрогать живого чистильщика, — закончила я за него.
— И это тоже, — кивнул командир. — Здесь-то ещё ладно, но, если про вашу работу не рассказывать людям, в более благополучных регионах лет через пятьдесят вы рискуете стать городской легендой. Ну что, берётесь?
— Какие дети? — обречённо поинтересовалась я. Была ведь когда-то шальная мысль поступать не в медицинский, а в педагогический.
— От четырнадцати до семнадцати, нормальный возраст. Шумят, галдят, но слушают потом с интересом. На сувениры уж точно не разберут.
— Я слышу в твоём голосе сомнение, — произнёс Дэй, с видом аристократа жестикулируя кружкой с чаем. Эффект оказался несколько смазан из-за малого сходства кружки с хрустальным бокалом. — В чём подвох?
— Ни в чём. Мы, когда на старших курсах училища были, тоже ходили в школы, когда приглашали. Чтобы там помнили, что мы их защищаем, заботимся и будем рады видеть в рядах своих товарищей, когда подрастут. Правда, спички тянули всей подгруппой, чтоб определить, кто пойдёт.
— Курсанты военного училища, — драматически продекламировал мой любимый, — тянут жребий, чтобы выяснить, кого отправить на опасную вылазку в логово цветов жизни. Потом те, кому не повезло, скупо, по-деловому прощаются с товарищами, берут сумки с горой учебного барахла и перебежками, по узким переулочкам, в которых в обычное время гуляет только ветер да редкие тёмные личности, устремляются к школе. Незамеченными перемахивают через забор и проникают в здание с чёрного хода, где их ждут директор и классный руководитель — единственные союзники в предстоящей битве, не считая начальника училища, который перед выходом лично пожал каждому из них руку и сказал, что родные стены их подвига не забудут.
— Ага, примерно так всё и было, — сквозь смех выдавил Стэн. — И ту самую гору учебного барахла по десять раз проверяли, чтобы кто-нибудь из детишек случайно, скажем, пустую обойму не унёс.
— Что ж вы так? — я укоризненно покачала головой. — Надо было гильзы с собой прихватить, пару коробок. В качестве подарков, чтоб суровые туземцы отпустили с миром.
— Там не пару коробок, там пару грузовиков, чтобы хватило младшим братьям и дворовым товарищам. — Стэн по-прежнему улыбался, но его тон уже стал серьёзным. — На самом деле у меня есть достаточно серьёзные причины просить об этом именно вас. Вы меньше всего похожи на плакатных героев. Не хочу, чтобы через те же самые пятьдесят лет люди рассказывали, что чистильщики были секретным проектом министерства обороны, и пули у них ото лба отскакивали.
Утренние сборы заняли несколько больше времени, чем обычная подготовка к выходу на работу. Конечно, никакой парадной одежды у нас не было, да и сама встреча располагала к тому, чтобы идти в форме, пусть она и без знаков различия.
— Радуйся, что она у нас только полевая, — пошутил Дэй. — Меньше всего мне бы сейчас хотелось отглаживать стрелочки на брюках.
— При виде тебя в парадном кителе и брюках со стрелочками скончались бы в муках авторы уставов всего мира, — не выдержала я. Нет, всё-таки фантазия у меня не настолько богатая.
— Надо было тебе две косы заплести, — не остался в долгу любимый, — с лентами, чтобы дёргать.
— Ты только не забывай, что тебе можно отплатить той же монетой.
Так, перешучиваясь, мы вывалились на лестничную клетку. Пару учебных автоматов, запакованных в старые спортивные сумки, Стэн забросил нам ещё с вечера.
Что делать, когда доберёмся до школы, мы совершенно не представляли. Нет, конечно, я помнила, как к нам в класс приходили спасатели и пожарные, рассказывали о своей работе, объясняли, как оказать пострадавшему первую помощь. Оставалось только одно "но": работа чистильщика отличается от работы спасателя примерно как... Проклятье, и ведь сразу и не сформулируешь. Слишком много отдано на откуп интуиции, смутным ассоциациям. Зачастую ты и сам не можешь объяснить, почему поступил так, а не иначе. Почувствовал — и всё.
— Что мы будем им рассказывать? — спросила я вслух.
— Про подготовку. Тренировки, стрельбу. Про кодекс. А потом подождём, пока они начнут задавать вопросы, — Дэй осторожно взял меня за руку, и это прикосновение, как обычно, сказало несколько больше, чем слова.
Улица встретила нас холодным ветром, швырнувшим в лицо редкие капли дождя. Прохожих было немного — почти все уходят на работу раньше. Пробуждающийся город распахнулся перед нами, как детская книжка с объёмными картинками — если, конечно, кто-то стал бы рисовать для детских книжек фабричные здания, редкое золотистое от электрического света окошко на фоне предрассветных сумерек и синевато-серое небо в переплетениях проводов. Но, пожалуй, я бы не отказалась придумать сказку, у которой могли быть такие иллюстрации.
Мысленно я готовилась к тому, что школьное начальство будет реагировать на нас так же, как командиры подразделений и коменданты отдалённых городков. С тех пор, как впервые прозвучало слово "чистильщик", эта реакция не сильно изменилась. Когда нам было по семнадцать, измученные неизвестностью и полным непониманием ситуации мужчины мрачно смотрели на взъерошенных парня и девушку в форме и обречённо бросали в сторону: "И где они только этих детей понабрали!" В девятнадцать или двадцать эта фраза сменилась недоумевающим: "А постарше никого не нашлось?" Теперь, выбираясь за пределы района, мы частенько слышим, предъявляя документы очередному офицеру: "Как долго вы работаете?"
Дэя, кстати, подобные реплики бесили не так уж и долго. Всего первый год или два. Я очень хорошо помню ту историю — такое забудешь! — с исчезнувшим грузовиком на одном из отрезков дороги. В какой-то момент с ним пропала связь — и всё, больше никто не видел ни машины, ни шофёра, ни груза. Самое странное, что с лагерем, к которому шёл пропавший грузовик, связь была — и, разумеется, не дождавшись прихода машины в срок, там решили поинтересоваться, что случилось.
Нет, тогда ещё никто не забеспокоился, слишком часто приходилось давать отпор бандам, поэтому на место предполагаемой пропажи отправилась боевая группа. И с ними связь тоже прервалась внезапно, как отрезало. Не было ни ворвавшихся в эфир звуков перестрелки, ни панических сообщений. Секунду назад радист ещё слышал в наушниках рутинный доклад командира группы — и всё. И вот тогда-то к нам на Базу полетело сообщение: нужна парочка ваших ребят, умеющих обращаться со всяким странным. О таких, как мы, знали мало, но щедро прибавляли от себя — земля слухами полнится. Наверное, кто-то решил, что часть выживших просто рехнулась и теперь палит по глюкам. Хотя наверняка были и те, кто считал, что нас готовили задолго до Ржавчины, по специальной программе. Людям всегда хочется верить, что где-то наверху есть тот, у кого предусмотрен план на любую, самую безвыходную ситуацию. А боги это или правительство, не так уж и важно. И не сказать, чтобы жрецы и политики сильно стремились кого-то разубеждать.
Тогда у штабной палатки мы лицом к лицу столкнулись с мрачным офицером лет сорока, и он, услышав, что именно нас прислали ему на помощь, тихо взорвался, дав выход нервному напряжению последних дней:
— Я похож на вожатого из летнего лагеря? Сопли вам утирать должен, да? Что, взрослые обученные солдаты в этой стране закончились?
И непривычно холодный тон Дэя:
— И сколько же взрослых обученных солдат пропало на той дороге?
На миг я испугалась, что мужчина его ударит. Сгребёт худого невысокого юношу за воротник мешковатой куртки и хорошенько приложит о ближайшее дерево. Военного, наверное, тоже можно было понять: пропавшая группа, ночь без сна и двое несовершеннолетних вместо долгожданных специалистов. Но офицер застыл, словно налетев на стену, а потом спокойно поинтересовался, какую помощь он должен нам оказать.
Об этом... Да, наверное, об этом стоит рассказать.
Дэй.
Вопреки опасениям Рин, наша несхожесть с плакатными героями ничуть не удивила директора школы и нескольких учителей, спустившихся нас встретить. Думаю, они не удивились бы даже шаманам в расшитых алыми и чёрными нитками одеяниях и с вплетёнными в волосы костяными амулетами. Они ждали кого-то, не похожего ни на военных, ни на гражданских — и их ожидания полностью оправдались. Ещё одно занятное свойство человеческой психики.
У нас проверили документы и повели по лестнице на второй этаж. В коридорах было тихо, только из-за дверей кабинетов слышались негромкие голоса. Удачное решение — пригласить нас до конца урока. До поры до времени не будет удивлённых взглядов и толпы школьников. В конце коридора обнаружились широкие двери, за ними оказался актовый зал. Невысокая сцена, несколько рядов скамеек. Копаюсь в памяти, пытаясь найти похожую картинку из детства, но там пусто. Ну не помню я, какой был актовый зал в школе, где учился я, и был ли вообще.
