Раненый мир - Книга Презрителя

— Как ты проклинаешь людей. Рассказывай.

Он медленно успокоился. Печать холодно пульсировала, связывая их воедино.

— Предсказывая будущее, я забираю его.

Вот так просто. Они с Келом уже догадались, но ледяной холод все равно сжал Анне сердце.

— Протягивая мне руку, человек открывает дверь в свою судьбу. И я вхожу в нее, как хозяин в новый дом.

— Но ты проклинаешь не всех? — моргнула девушка.

— Всех и каждого. Просто слабый, никчемный человек не заметит, что его и без того глупая и несчастная жизнь стала еще глупее и несчастнее. Много с него не возьмешь, чуть-чуть удачи, чуть-чуть силы.

— А выдающиеся люди дают больше.

— Гораздо больше, — низверг жадно, жадно вдохнул пустоту, и она загудела в его наполовину деревянных легких. — Все свершения, которые они бы свершили, становятся моими.

— Как же это возможно? Как это, становятся твоими? — поразилась Анна.

— Для тебя время — это путь из существующего прошлого в несуществующее будущее, — сказал Пророк. — Но завтра уже существует. Оно так же материально, вещественно и заполнено событиями, людьми, битвами и жизнью, как настоящее, как и прошлое. Оно здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки, просто люди не способны дотянуться. А я способен.

— Кто же ты? Демон? Дух?

— Я был рожден человеком.

— А как стал Презрителем?

— Я маг времени, Анна. Просто маг времени. Прошедший долгий путь к могуществу, но лишенный его.

— То есть... ты предсказываешь будущее людей за их счет?

— Конечно. А как иначе. Заглядывая в свое будущее, чтобы узнать его, человек нарушает естественный ход вещей. Берет в долг у вселенной, и должен вернуть этот долг. Но человек не получает взятое, — захихикал низверг, булькая слюной. — Его получаю я. А возвращает — он.

— Откаты, — сглотнула Анна. — Ты помогаешь каждому пришедшему по собственной воле взять у вселенной откат! Взять в долг у собственного будущего, здесь и сейчас. Поверивший тебе берет собственную силу — и получает неснимаемый откат, за который расплачивается всю жизнь! Он должен предпринимать вдвое больше усилий, чтобы добиться того же, чего уже добился в будущем — отнятом тобой... Сама жизнь сопротивляется делам должника, мешает его свершениям, неудачи преследуют одна за другой, сгоняют его в могилу... средний возраст тех, чью жизнь ты прожил вместе с ними — тридцать один год и почти пять месяцев, правда?

Презритель улыбался.

— А так приятно, — слабо сказал он. — Так приятно раскрыть это наконец. Вскрыть нарыв тайны, и чтобы кровь текла по всему телу, болезненно-горячая.

— Чужая кровь, не твоя...

— Чужое счастье. Чужая жизнь. Которых не стало, ну и что? Ведь будущее еще не свершилось, они и не узнают, чего потеряли. Ну и что ребенок, твой малыш, ласково держащий тебя за палец, какая разница, что ты никогда его не увидишь? Ведь его и не было.

Лицо Анны было как застывшая маска, неподвижное и темное, только текли по щекам тяжелые слезы.

— Ты отнял королевство у Гвента, — прошептала она, пораженная в самое сердце. — Он столького добился, перевернул все вокруг, изменил жизнь всего Мэннивея, всех прокаженных бандитской властью Ничейных земель. А ты взял его замыслы, открытия, взял его труды...

— Мальчишка пришел ко мне такой открытый и жизнерадостный, — усмехнулся Пророк. — Столько свободы, столько идей.

— Мы думали, что он такой удачливый, такой умный и богатый благодаря твоей пожизненной помощи, благодаря тебе, — всхлипнула Анна, едва справляясь с собственным голосом. — А он всю жизнь дрался и жизнью, и с тобой, всю жизнь выплачивал твой долг. Невосприимчивость к виталису, проклятие Живицы, даже оно пало на него вдвойне. Из-за тебя. Сколько бы он смог, если бы не ты...

— Не стоило доверять низвергу, — виновато ухмыльнулся бывший маг времени Тадеуш Крамм. — Не стоит юноше доверчиво вверять себя в руки похотливого до его молодости старика. Но он был такой любопытный, а я знал, как разжечь его любопытство до размеров пылающей луны. Вы все любопытные, маленькие зверьки.

Анна утерла свободной рукой лицо. Доведя друг друга до рыданий, они с низвергом были квиты. Один-один.

— Но чего ты добился всем этим? Что ты получил, так много отняв у тысяч людей? Что это тебе принесло?

— Еще ничего, — тихо сказал низверг, сжавшись. Сморщенный, он был похож на карлика в мантии гиганта. — Еще ничего.

Анна опустила глаза. Бездны жертв и страданий, и все ради чего? Да так, пока не сложилось. Что тут было сказать.

— Темный бог не позволил мне совершить задуманное. Я был глупец, когда решил, что смогу обмануть Его. Каждый день в плену Долины я раскаивался в том, что пытался сделать.

— Чего же?

— Вернуться в прошлое, — вымолвил Презритель медленно, сопротивляясь, но не в силах преодолеть действие печати, заставляющей его отвечать, — когда Совершенная Ардат была еще ребенком. И влюбить ее в себя, как это когда-то сделал Он.

Анна засмеялась, с трудом сохраняя самообладание.

— Какой же ты был глупец, Тадеуш Крамм, — прошептала она. — Твое желание оскорбляет госпожу, как ты вообще мог представить, что Она, самое прекрасное существо на свете, способна посмотреть на тебя с чем-то кроме брезгливости?..

— И я понял это! Всем сердцем, всеми остатками разума. Я признаю свою гнусную, отвратительную ошибку, тысячу раз признаю, прошу пощадить меня, — заискивающе бормотал низверг, убеждая мертвого бога, который не мог услышать его. Или богиню, которая была жива?

— Но твой дух вырвался из древней земли и смог витать по всему миру, глядя на людей и проживая жизни тех, кто тебе приглянулся.

— Да. Так и было.

— Но как же ты сумел сделать это? И как мог вселяться в тех, кто не приходил к тебе? Ведь они не доверялись, не раскрывались тебе. Не вручали в твои руки свою судьбу. Как ты, скованый обелисками и охранной сетью, пронзенный деревьями, закрытый печатью, сумел сделать это?!

— Печать помогает мне, а не мешает, — тихонько засмеялся Пророк. — Владыка тьмы сделал все, чтобы унизить, стереть меня в порошок. И ему это удалось. Скованный его печатью, я получил больше силы, чем имел, когда был владыкой времени. Но никакой возможности использовать ее... Свободу жить чужие жизни, но никакой возможности жить свою. Мучительное бессилие в собственном теле. И одиночество, когда слепки прожитых мной счастливых судеб, каждого из которых я узнал и полюбил, заполняли всю Долину смехом и разговорами... Но на этом празднике непрожитой жизни никогда не было меня.

Анна практически ничего не знала о Гетаре, темный гений которого сквозь тысячелетия будоражил мир. Но, ступень за ступенью пройдя выстроенный его жрецами путь, она кажется ощутила что-то далекое и неясное, скрытое во тьме. Какую-то злую, совершенно бессердечную насмешку, непоколебимую, как пики величайших гор. Неотвратимую, как молчаливое наступление ночи.

— Условие, — спросила она. — Ты знаешь условие?

— Нет, — прошептал Презритель. — Сколько раз мне казалось, что знаю. Что следующая попытка будет верной. Что печать наконец исчезнет, и я смогу сойти с пьедестала, с плахи, с распятия, в обычный мир обычных людей. Начать наконец жить.

— Но ты так и не понял.

— Так и не понял.

— Что ты сказал Изгнателям?

— Что их орден победит в войне с королями.

— Зачем?

— Чтобы они не закрывали Холм всей мощью запечатывающих заклятий. А просто тихонько прикрыли дверь, уходя и рассчитывая вскоре вернуться. Чтобы через три столетия сюда, срывая паутину и пыль, смог войти юноша Вильям Гвент.

— И зачем тебе был нужен юноша Вильям Гвент?

Это походило на детскую игру в правдивцев. Правдивцы не могут лгать, нужно только задать все правильные вопросы, чтобы выпытать что угодно, чтобы сложить все воедино и понять то, что нужно.

— Мне не нужен был именно он. Мне просто был нужен некто, по-настоящему особенный, чтобы снять печать. И не зная, кто это будет, я предчувствовал его рождение, его приход.

— Снять печать? Каким образом?

Низверг задрожал. Губы его мялись, но не могли удержать слов.

— Медленно, но верно, Уильям понимал, что с его жизнью все идет не так. Однажды узор мыслей соткался; он связал все произошедшее с ним и с другими воедино, и все понял про меня. В последние двенадцать лет Гвент не привел сюда ни одного паломника.

— Но если он знает, то почему не пытается что-то сделать?

— Пытается. Он пытается прямо сейчас.

— Победить тебя? Вернуть все, что ты забрал, пусть перед самой смертью?

— Верно. Но я видел его будущее. Я знал, что так будет. Знал с первого мига, как он прикоснулся к печати, что благодаря его усилиям она снимется с меня. Сегодня.

— И наконец мучение кончится.

— Да, — всхлипнул низверг. — И я смогу воспользоваться всем накопленным. Всеми свершениями, которые не свершились...

— Всеми исковерканными судьбами людей.

— Так ли ценны ваши судьбы? — повел пронзенными плечами Презритель, кривясь одновременно от пренебрежения и от боли. — Вы как опавшие осенние листья, зазеленеть и упасть, раствориться в земле — вот и вся ваша судьба. Столько жизней и все одно и то же, все по кругу, проволокой бесконечных витков. Сколько людей я прожил, как перчатки, сколько кругов пробежал, пролетел друг за другом, меня тошнит от них. Тошнит от вас.

— Что заставляет тебя думать, что ты ценнее хоть одного из тех нерожденных детей, которых ты отнял у их родителей? — тихо спросила Анна.

— Ничего особенного, — улыбаясь сквозь слезы, произнес низверг. — Я ничем не лучше обычных смертных. Высокая магия времени, все мои труды, все это мишура, так же ничтожно, как и потуги вырваться из круговорота опавших листьев у всех остальных. Просто... своя жизнь ближе к телу. Хочется вцепиться и не отпускать, опустошить целые поколения и целые страны ради маленького шанса выжить. Маленького шанса еще немного побыть собой. Вот и все.

Анна тяжело вздохнула. Удивительная история невероятного низверга была стара как мир.

— Ну что же. Ты дал мне пророчество. Я по собственной воле впустила тебя в свое будущее, ты протянул руку и шаришь впотьмах. Что теперь? Заберешь лучшее, чего я когда-либо добьюсь, и повесишь на меня откат?

Низверг моргнул сразу всеми глазами.

— Так бы и случилось, но... Увы... Я ничего не могу взять у тебя, девочка, — проговорил он жадным, задушенным тоном, не в силах больше терпеть, не в силах больше ждать. Зрачки его безумно метались, рот кривился от предвкушения. Ведь скоро все закончится. — У тебя нет будущего за пределами момента, когда с меня снимут печать. Я не вижу ни секунды твоей жизни впереди, ты погибнешь тут же. Тебя не станет сегодня.

— Посмотрим. — сказала Анна, и в голосе ее звучал стиснутый гул пламени, яростно ревущего где-то глубоко внутри.

Она собрала всю волю воедино, зная, что когда отнимет руку от печати, у нее будут секунды. И отняла ее.

Черная печать вспыхнула ослепительно-белым светом. И Анна, и Презритель сразу поняли, что все пошло наперекосяк. Не так, как планировал каждый из них.

Огонь и вода

Глава пятая, где Анна становится низвергом, время выделывает странные фортеля,

и мы пытаемся понять, почему в жизни каждого человека так много значат огонь и вода.

Меня зовут Анна, я черной птицей лечу в ночи.

Это не поэтичный оборот, я правда птица и в самом деле — лечу. Широкие крылья просвечивают бледным сиянием Лун. Я плыву над огромным лугом, со всех сторон стиснутым лесами, и вижу, как внизу маршируют солдаты, готовые к маленькой, но смертоносной войне. Я смотрю на передние ряды сквозь плотную щетину копий, зорко различаю каждый наплечник с белым черепом на вороненой стали; вижу, как латные перчатки сжимают мечи и щиты, слышу лязг панцирей и металлический шелест кольчуг. Но не могу понять, как стала птицей. Что произошло?

Презритель ждал этого дня, этой минуты полторы тысячи лет. Он все поставил на карту, но печать темного бога перевернула планы вверх дном. Битва только начинается. Три канзорских отряда движутся вперед, к мрачной стене леса, а ровная линия пушек и аркбаллист ведет из-за спин пехоты неторопливый, прицельный огонь по обелиску. Без видимых результатов.

Но там, откуда пришла я, это сражение должно было подходить к концу! Пока мы добирались до распятого низверга, пока лезли по холму, пушки и баллисты заново выстраивались сбоку от обугленной и чадящей земли, где догорали останки древесников. Пока мы разбирались с происходящим в зале даров, с ручьем из мертвой воды, пока я карабкалась и прыгала по плитам, вела светскую беседу с оттисками непрожитых жизней — канзорские солдаты сражались с силами леса, чтоб одолеть обелиск и войти в Долину. Освободить лже-пророка до того, как Лисы выудят из него тайны заговора Низвергов. Взбираясь все выше и выше, я видела, как лес на границе Долины пылал, а здесь он высится темной неприступной громадой, сплотившись вокруг обелиска и принимая залпы пушек и баллист.

Тогда что вокруг, видение? Неслучившаяся реальность, как россыпь украденных Презрителем судеб? А это — моя непрожитая жизнь? Но почему я птица? Вселилась в серого ворона Винсента?.. Нет. К моменту, когда закончилась повторная расстановка канзорских войск, наш маг уже отослал ворона в Долину, искать холм Презрителя. Тогда кто же я?..

Если все вокруг настоящее, значит, меня швырнуло в прошлое! Но, выходит, забросило буквально на час назад? И не всю целиком, а только разум. Или душу?

Вороньи крылья напоены ветром, я закладываю стремительный вираж, пролетая над тускло блестящим островом пехотных шлемов. Черепахи, тяжелая пехота капитана Рутгера Пайка, ветерана войн за Провинции, идут монолитным строем. Доспехи и шлемы отливают темно-серым, вороненая сталь словно впитала ночной мрак. В центре отряда трое всадников, один из них знаменосец: у Черепах черный штандарт с белым черепом, пробитым мечом.

Нечеловечески-острым зрением я вижу не только каждую деталь амуниции, но и сотню взглядов из прорезей шлемов, будто смотрю каждому из солдат в лицо. Я знаю, как зовут любого из них, и хоть не осмысляю это знание, оставив его на периферии сознания, но все эти люди здесь, толпятся в чертогах разума. Рутгер Пайк, старый друг, седой вояка с безобразным шрамом на правом виске, искалеченное ухо торчит уродливым клочком, но прячется под шлемом. Огаст Берн, безвестный люгер-новобранец, не бывавший еще ни в одном бою. И все, кто между ними.

Второй отряд панцеров носит доспехи посветлее, без воронения. А вместо копий в первых рядах топорщится причудливый лес глеф, пикоморов и гизарм. Ленивцы, солдаты Аскольда Бирра: зеленый штандарт из трех перекрещенных алебард и свисающей сверху ловчей сети.

Третий отряд наконец показал свое знамя и щеголяет пустым алым полем, посередине которого замер ярко-желтый скорпион. Скорпионы, легкая пехота Лиодоры Хайтингердт, более прославленной под именем Лиды Хайт. Айндеры движутся несколько сбоку от держащих линию панцеров; а впереди них плетется целая толпа местных! Беженцы выглядят очень странно: поверх одежды у каждого нагрудный каркас из свежесрубленных прутов, напичканных ветками и листвой. У них нет никакого оружия. Живой щит, но зачем эти странные штуки из ветвей?