— Девушка, вы... я вас не понимаю. С вами до аварии мать рядом была?
— Нет. Перед тем, как меня сбила машина, я гуляла со своей няней Настей. Она такая невысокая и толстая.
— Девушка, вам сколько лет, что вы с нянями гуляете? — подозрительно уточнил он, взяв меня за руку и оглядев синяки на запястьях.
— Мне семь лет! — обиженно буркнула. В то же мгновение тетрадь с потрёпанными страницами съехала с колен противного деда и плюхнулась прямо на пол. Так ему и надо. Будет мне тут ещё глупые вопросы задавать!
* * *
— Странно, как я забыл, что после аварий у некоторых людей может напрочь отбить память? — спросил Василий, обращаясь больше к самому себе, чем к наблюдающей за ним женщине, сидящей на небольшом, кожаном диванчике и неторопливо листающей модный женский журнал.
— Да тебе на пенсию уже давно пора, твой склероз не только тебя задолбал, но и половину больницы, — высокомерно сказала она, тряхнув короткими, пепельного цвета волосами.
— Замолчи, — скрипнув зубами, отозвался мужчина, продолжая наматывать круги по своему кабинету. — Ей сейчас не меньше восемнадцати лет, я проверил по составу крови. Но она говорит, что ей сейчас всего лишь семь лет. Семь! Я понимаю, когда люди забывают о себе и своей прежней жизни ключевые моменты, но... чтобы из памяти так просто выпали, по меньшей мере, десять лет жизни? И чтобы человек после такого не только считал себя семилетним ребёнком, но и вёл соответствующе? Такое разве может быть?
— Может. Покопайся в архивах больницы.
— Да не в том дело! Я же сам лично проводил операцию, в том числе и на мозге, чтобы не возникло никаких проблем и внутренних кровотечений! Я ей все кости восстановил, почти все шрамы убрал, а у неё мало того, что память почти полностью отсутствует, так ещё и ноги...
— Что с ногами-то? — повернув голову, поторопила его женщина.
— Ходить она не может. Хотя я раз тридцать ей на лазерах весь позвоночник проверил.
— Хм, значит, ты фиговый специалист.
— Ну, нет, это девчонка странная. У неё сломанные пальцы, которые я только завтра хотел начать собирать, срослись быстрее, чем локтевая кость, которую я пару дней назад ей восстанавливал. И из комы она тоже сама вышла.
— Да ну?
— Представь себе. Я очень-очень, очень сильно удивлён.
— Ой, не парился бы слишком, бывают и в наше время такие феномены, — внезапно кинув свой журнал под ноги Василию, скривилась женщина. — Я вот тоже теперь, после полёта в Польшу, ни одну прививку нормально перенести не могу, а лекарства на меня, как ты помнишь, не действует. Вдруг и эта твоя... Элена, когда-то на самолётах летала? Ты об этом не думал?
— Точно! А об этом я не думал! — ни грамма ни смутившись своей не то забывчивости, не то недогадливости, радостно воскликнул хозяин кабинета.
— Да ты не только склерозник, ты ещё и тугодум, — раздражённо выпалила его собеседница, поправив в ухе серёжку. — Знала бы, что ты такой, ни за что бы за тебя замуж не вышла!
— Ага, ты меня тоже за последние дни своим токсикозом уже достала, — согласился Василий, по большему счёту продолжая думать о своём.
В частности о том, какими способами можно было бы вытянуть из Элены немного сведений о её семье и о ней самой, чтобы попробовать найти родных девушки. Ведь если никто не объявиться, то её саму, с большой вероятностью, отправят в приют.
И Василий, зная, что ничего хорошего его пациентку там не ждёт, хочет помочь ей. Тем более, была бы информация, а связи у него найдутся.
Карл-Алексей.
Из больницы меня выписали через пять дней. Трудно описать нематными словами, как я был счастлив возможности наконец-то свалить из этой шарашки!
Мою радость частично разделяли Кристиан, Дженнифер и Себастьян, неприкасаемые, которых отец ещё при жизни планировал взять с собой в Россию и которых я не так давно назначил своими телохранителями. Почему возмущался Сёба, я понимаю, он всё-таки чёрный, а значит кое-какие чувства, в том числе и злость на местный персонал, ему доступны, но Крис и Джен... им не свойственно реагировать на такие мелочи. Я знаю, мне Маэстро хорошо вдолбил в голову свои уроки по психологии неприкасаемых. Так хорошо, что я даже не представляю, что могло спровоцировать моих персональных, толстокожих рабов на раздражённое шипение и нервные поглядывания в сторону здания больницы.
— Царь, можно я останусь на улице, пока вы будете разбираться со своими делами? — щурясь от яркого солнечного света, но при этом даже не споткнувшись на моём новом прозвище (куда там всяким Мастерам и Маэстро), спросил Крис. Из-за слишком высокого роста этого неприкасаемого мне пришлось задирать голову чуть ли не к самому небу, чтобы заглянуть в его бесстыжие глаза и, с трудом удержав лицо серьёзным, поинтересоваться:
— С чего бы это?
— Нам не нравится, что там много людей. Они очень шумные, но убивать вы их из-за этого не разрешаете, а простых слов они не понимают, — вылезая из машины, которую я буквально позавчера купил в небольшом городском автосалоне, негромко проговорила Джен, отвечая на мой вопрос вместо Кристиана.
— Ты думаешь, кто-нибудь будет слушать малолетку вроде тебя? — в свою очередь поинтересовался Себастьян, приблизившись к девушке со спины. В его тоне различных чувств и эмоций было побольше, но тоже, скажем честно, не фонтан.
— Люди должны прислушиваться к другим людям, — с твёрдой уверенностью ответила неприкасаемая, повернувшись к напарнику лицом.
К слову, и Джен, и Сёба были не очень высокого роста, светловолосы и с одинаково простоватыми, детскими лицами. И не скажешь даже, что у одной родители серийные маньяки, а у другого в списке больше полусотни изнасилований, убийств, обвинений в педофилии и четыре приговора к смертной казни.
За педофилию, если бы она действительно имела место быть, а не выражалась пустыми обвинениями, я бы его и сам убил, но Сёба, приложив поистине титанические усилия, смог убедить меня в обратном. До сих пор поражаюсь его выдержке и находчивости.
— Должны прислушиваться, как же, — наклонившись вперёд, всё тот же Себастьян, юноша-психопат с добрейшей в мире улыбкой, взял Джен за подбородок и лизнул её в щёку. Девушка на подобное никак не отреагировала, зато проходящие мимо нас по тротуару люди посмотрели на сие действо весьма красноречиво с хорошей долей скепсиса и высокомерия. Да и я вмиг насторожился. Потому как если вовремя не прекратить это своеволие, чёрный может быстро слететь с катушек и начать заниматься тем, чем он обычно занимался до прихода в наш Дом — насилием. А Дженнифер может посчитать его действия за угрозу своей жизни и схватиться за оружие. Оно мне надо их потом разнимать?
Подобравшись вплотную к переругивающейся парочке, я положил свою ладонь на шею Себастьяна и сдержанно произнёс:
— Если тебе не хватает женщин, я достану тебе железную деву, будешь с ней ночи напролёт миловаться.
Убийца вздрогнул. Замер. Покорно отошёл от Джен, неосознанно прикрывая ладонями рёбра.
Это мой маленький... не то секрет, не то безумие. Когда мне только стало известно об обвинениях Сёбы в педофилии, я немного рассвирепел и в одной из пыточных комнат минус пятого этажа собрал аналог средневековой железной девы. В моей версии спицы внутри этой милой безликой красавицы были расположены несколько иначе, чем у средневековых инквизиторов, но вместе с тем более разумно. У них жертва могла умирать мучительной смертью до нескольких дней, у меня — значительно дольше.
Себастьян несколько раз, до того как Маэстро запретил мне его трогать, нарывался на эту деву, а потому знает, что будет, если снова возьмётся за старое.
— Не надо мне женщин, — буркнул мертвенно-бледный убийца, и на лице его уже не было видно ни улыбки, ни задора, ни, тем более, похотливого желания.
— Мужчин тебе тоже никто не даст, — усмехнулся злорадно я, пихнув его в спину и кивнув в сторону больницы. — Крис, Джен, ждите здесь, никого не убивайте, если кто-то начнёт к вам цепляться — щёлкните по носу. Оружием не светить, понятно?
— Да, Царь, — и зачем я взял их всех с собой? А, точно, нам же после больницы ещё на встречу с одним фраером ехать, с которым без надёжной охраны в реальной жизни лучше не пересекаться.
Зайдя в больницу, я приказал Сёбе не отставать и не цепляться попусту к медперсоналу и первым вошёл в лифт. Нажал на кнопку третьего этажа и мимолётом заглянул в зеркало средних размеров, что висело у противоположной стены. В нём тут же отразилось моё собственное, крайне недружелюбное и не выспавшееся лицо с расширенными зрачками и бледной кожей. Волосы, которые я ещё до вылета в Россию перекрасил в тёмно-каштановый цвет, этой бледности только добавляли. Не спасали положение даже светло-серый деловой костюм и белая, выглаженная рубашка. Эх, зря, можно сказать, наряжался. Я ведь не пугать людей собирался, а производить на них хорошее впечатление. Но с таким лицом и настроением у меня, видимо, мало что получится.
Откуда-то сверху раздался тихий писк, и дверцы лифта медленно разъехались.
Не теряя ни секунды времени, я вышел в коридор и направился прямиком к нужной палате. К сожалению, заглянув в неё, я не обнаружил там ни Василия Исаевича, лечащего врача заинтересовавшей меня девушки, ни её самой.
В другую комнату перевели, что ли? — мысленно спросил сам себя, в задумчивости приложив к губам указательный палец. — Приплыли.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я под вопросительным взглядом Себастьяна вылетел из палаты. Затем, поймав пробегавшую мимо медсестру, с горем пополам вызнал у неё, где можно найти Василия. Как оказалось, седой мужик, которого я поначалу и за врача-то не признал, на самом деле являлся заведующим отделения реанимации и имел собственный кабинет чуть дальше по коридору.
— Ага, спасибо, — с небольшой заминкой выдавил из себя я, и миловидная большеглазая девушка, та самая медсестра, тут же по-доброму мне улыбнулась. Ну и Сёбе тоже.
Добравшись до кабинета Василия, я предупредительно постучался и вошёл.
Обстановка комнаты чем-то напомнила мне кабинет отца. Здесь присутствовали такие же высокие, почти до самого потолка, книжные шкафы, мягкий кожаный диван, два кресла и большой деревянный стол в самом центре. Единственная разница в том, что у Маэстро в кабинете почти всегда было темно, и свет не резал глаза так сильно, как тут. А так, в принципе, сходство феноменальное.
— Добрый день, а Василий Исаевич на месте? — ещё раз оглядев помещение, но так и не обнаружив нужного человека, спросил я у стоящей ко мне спиной женщины в белом халате. Когда она обернулась, я на автомате стал внимательно разглядывать её лицо — что поделать, профессиональная привычка — из-за чего пропустил появление Василия. Медик меня поначалу тоже не заметил, вывалившись из какой-то захламлённой кладовки и разглядывая пыльную коробку в своих руках, на крышке которой аккуратным почерком было написано "Человеческие образцы". Вау.
— Нужно было нам раньше там уборку сделать. Столько устаревшей гадости накопилось, за раз не разгребёшь, — сказал он, по-прежнему не отрывая глаз от коробки.
— Здравствуйте, Василий Исаевич, — поздоровался, состроив максимально постную мину. А то вид у мужика был такой взъерошенный, что меня против воли потянуло на поржать.
— А, здравствуйте, Алексей, — улыбнувшись, медик поставил свою коробку на стол, отряхнул руки от пыли и поспешно пригласил меня войти в кабинет.
Ну да, я же мальчик воспитанный, до сих пор на пороге стою, стесняюсь как бы.
— Я по поводу той девушки, которая после аварии к вам попала.
— Да, я помню, — вздохнув, перебил меня заведующий. — Её уже выписали.
— Как выписали? — мгновенно заледеневшим голосом уточняю.
Я же заходил к нему перед своей выпиской, и сам видел, что девчонка была вообще... ни рыба, ни мясо. Куда он её уже выписал?!
— А так. Элена вышла из комы немного раньше, чем мы планировали, и с большими проблемами с памятью. За неё тут же взялись органы опеки и самые разные психологи, чтобы помочь реабилитироваться. Но из-за того, что никаких родственников у девочки не нашли, её временно, а может и на совсем, определили в одну семью. Признаюсь, я немного этому поспособствовал, потому что считаю, что в приюте с такой травмой Элене не место.
— Расскажите подробнее, что там у неё с памятью?
— Проблемы у неё с памятью, большие проблемы, — невесело усмехнулся мужчина. — Эля считает себя семилетним ребёнком и говорит, что последнее из того, что ей запомнилось перед попаданием в больницу — это то, как она гуляла со своей няней по городу и выбежала на проезжую часть...
— Подождите! Но память-то у неё вообще будет восстанавливаться?
— Естественно, будет! Со мной недавно созванивались приёмные... или как это лучше назвать... люди, которые взяли Элю в свою семью. Они рассказывали, что девочка последнее время ведёт себя очень тихо и постоянно держится за голову. Возможно, эти процессы предшествуют возвращению памяти.
— Да? А вы не можете дать мне адрес той семьи, с которой сейчас живёт... Элена, да?
— Могу, конечно. Сейчас даже напишу.
— Ага, благодарствую, — сказал, приняв через полминуты из рук медика бумажку с адресом.
Вот только вчитавшись повнимательнее в трудноразличимые каракули, я немного подзавис. Потому что по намалёванному Василием адресу проживал один известный в криминальных кругах наркобарон, с которым у меня на сегодня забита стрелка. Это что же, Элена сейчас находится на его попечении?
С какого перепугу? Почему именно у него?!
Элена.
Меня зовут Элена Романова. Месяц назад меня сбила машина, и я потеряла память. Что здесь самое неприятное и нелепое одновременно, так это то, что подобное уже случалось со мной один раз и последствия были колоссальными...
За окном прогремел гром. Небольшая, музыкальная шкатулка тут же выскользнула из моих рук и с глухим стуком упала на пол. Точнее, на мягкий ворсистый ковёр, по которому так приятно ходить босиком или просто валяться на спине, раскинув руки и ноги по примеру морской звезды.
Наклонившись с кровати к полу, я снова взяла шкатулку и стала вертеть её в руках. Так, лишь бы отвлечься. Всё равно за окном дождь, а комната, в которой я живу уже несколько дней, по-прежнему остаётся для меня большой унылой пещерой, в которой все вещи чужие, и нет ничего, что создало бы иллюзию спокойствия и добавило хорошего настроения.
Ну да ладно, не о том сейчас...
Как уже говорилось, память за свою короткую жизнь я теряла дважды.
Первый раз случился, когда мне только-только исполнилось семь лет. Тогда я попала под машину во время прогулки с тётей Настей по городу и очнулась уже в больнице, абсолютно ничего о себе не помня.
Во второй раз всё повторилось, только немного странно... из памяти ушло двенадцать последних лет жизни, а вернулось первых семь.
Скажу честно, когда пару дней назад я лежала и чуть ли не плакала от сильной головной боли, и врачи говорили, что таким образом у меня восстанавливается память, в моей душе ещё жила надежда. Надежда на то, что после возвращения всех воспоминаний, я смогу найти маму и папу. Но эта надежда себя не оправдала.
