Но снова судьба улыбнулась — появился-таки мессия. В лице немолодого, но энергичного императора Хуана Четвёртого. Который понял, что с современной ему элитой каши не сваришь. Вот взять бы их всех и...! Расстрелять!
Но другой элиты-то нет! Что делать?
Допустим. А что если другую элиту... Создать?
Хуан Четвёртый до коронации был учёным, генетиком-экспериментатором. Больше всего на свете ему мешали жить конвенции по ограничению, которые ввело человечество. Нет, по-тихому все их нарушали, конечно же, национальная безопасность важнее... Но только так, чтобы носом никто не ткнул. Но после коронации новый император взял, да и забил в этот астероид большой тяжёлый бур.
Надо сказать, человек он был серьёзный и решительный. Аристократия сразу почувствовала на себе дичайший пресс — он не стеснялся казнить направо и налево за любые 'косяки', угрожающие 'национальной безопасности' (а на том уровне, как понимаете, под нацбезопасность можно подвести многое). Но своих людей у него было мало, очень мало. И он на этот шаг, наконец, решился.
Их было несколько миллионов. Модифицированные люди, то бишь моды, с самым совершенным на тот момент набором генов. Сильные. Умные. Выносливые. С отличным иммунитетом. И очень красивые внешне — генетика же! Всё, что можно было вложить в них, император вложил. Но главной его 'фишкой', изюминкой, стал... Цвет их волос.
Блондины, беловолосые люди, к тому моменту уж лет сто как исчезли. Но кое-где, там и сям, в гетерозиготных аллелях их гены найти ещё было можно. До коронации будущий император провёл исследования, нашёл и выделил этот ген, и получил людей с заданными параметрами — первых, пока ещё экспериментальных блондинос. Но после решил развернуться на всю катушку — ему нужна была армия, нужны были воины. Почему бы им не быть похожими на викингов, самых грозных и свирепых бойцов прошлого? Заодно не спутаешь ни с кем. Издалека, по волосам видно — офицер, человек его императорского величества...
Итак, он запустил людей в массовое производство. Запустил по линии военного ведомства, как будущих солдат и офицеров, потому никто и не пикнул — армия Империи на тот момент оставляла желать лучшего по своим качествам.
Ставка оправдалась — новые люди, воспитанные суровыми воинами, оказались куда более приспособлены для службы. Они не боялись умирать — жили войной, существовали ею, и шли до конца, куда бы бог войны и приказ их ни забрасывали. В первых же конфликтах армия, ведомая офицерами и сержантами из модов, разбила всех врагов и выполнила задачи по стратегической обороне.
Обновив армию, Хуан Четвёртый не остановился на защите интересов, а сам пошёл в нападение. И сокрушил Северную Америку, старинного врага и господина. Взорвал гору Президентов на севере, расплавил Статую Свободы, уничтожил другие символы — чтоб не было памяти. Самих же гринго после попыток ведения партизанской войны начал массово истреблять, создав в Техасе, Оклахоме, Калифорнии и на других территориях концентрационные лагеря, в которых сгноил более двадцати миллионов человек. Орёл, клевавший южноамериканский континент несколько веков, не дававший ему дышать, был, наконец, повержен, причём окончательно. Та Северная Америка, что существует сейчас — бесправная буферная зона между Канадой и Империей, у аборигенов там прав меньше, чем у северных и южных соседей... Но мне их не жалко.
Следующим шагом стала адаптация новой расы. Воины — это хорошо, но императору нужны были свои люди в высшем сословии. И началось постепенное втягивание новых викингов, словно вакуумным насосом, в среду аристократии. Ведь по логике сеньоров буржуев, эти люди не были 'безродным быдлом'. Они вообще не были 'быдлом' — ни они, ни их предки (которых не существовало в природе), никогда не занимались простой работой, которая как бы отделяет знать от не-знати. А война наоборот, дело, достойное благородных идальго! Война — это круто!
Вначале модов аристократы пытались презирать. Но не стоит этого делать, если у презираемых есть оружие и отличная 'крыша' в лице императора, только и ждущего, как бы с кем из противников расправиться. Сеньоры, не досчитавшись многих собратьев, это поняли и заткнулись, а с ними заткнулось и остальное население, тоже было пытавшееся исповедовать теорию расового превосходства. И начались браки. Дочери знатных сеньоров, поддерживавших императора, выдавались за смелых самоотверженных беловолосых парней; белокурые женщины-офицеры охотно выходили замуж за наследников богатых семей, так же близких к его величеству. И не только наследников. Белые люди втягивались, сливались с высшим сословием, а вместе с ними туда вливались свежие гены. Модифицироанные, самые лучшие! Давая красивое, сильное и выносливое потомство, зачастую с волосами белого цвета.
В 'низший' эшелон гены так же проникли — ведь новых викингов было много, на всех них аристократов явно не хватило бы. Но сословие — маленькая группа людей, закрытая; в нём при таком количестве свежей крови гены имели шанс сохраниться и выжить. В среде же многомиллиардного населения Империи вероятность родить беловолосое потомство у носителей за несколько поколений постепенно сошла на нет. Сами гены, конечно, остались, рецессивные, в гетерозиготных аллелях... И когда-никогда даже проявляются, являя чудо... Но в целом здесь можно ставить крест — настоящие блондинос сохранились только в армии, в потомственных офицерских семьях с многовековой историей, да в высшем обществе Империи, и, как его филиале, среди аристократии Венеры.
На дочь военных Бэль не похожа — слишком характер не тот. Я определил это с беглого взгляда, ещё до того, как заговорил, и не спрашивайте, как. Так что она могла быть ТОЛЬКО аристократкой, из самой-самой знатной семьи.
Вот это я влип!
* * *
— И что же заставило убежать от охраны? Ведь это ребячество, детский сад. Уж ты-то, в свои двадцать один, должна это понимать!
— Должна. — Бэль согласно кивнула и отвернулась.
Какая-то странная она — вроде взрослая, но временами создаётся впечатление, что не совсем. Несмотря на содержательные разговоры, серьёзные вещи, о которых спокойно рассуждает, внутри неё будто сидит маленькая девочка-загадка. И попытки разгадать её пока не увенчались успехом.
Мы степенно брели по тропинкам парка, по не самой оживлённой его части, вот уже четвертый час, ведя беседы на разные темы: от мировой литературы и архитектурных стилей неоколониализма до политики и современной моды. Впервые за много лет я встретил достойного собеседника, разбирающегося в самом широком спектре вещей. Даже в моей 'элитной' школе таких не встречал. Время летело быстро, три часа с Бэль показались тремя минутами. Огни дневных ламп, регулирующих время суток, достигли максимума — перевалило за полдень. Конечно, реальный день и реальная ночь на Золотой планете длятся почти двести пятьдесят суток, а смена времен года — вещь вообще условная, но под куполом искусственно поддерживается стандартная земная двадцатичетырёхчасовая система. Само время синхронизировано с Каракасским, временем столицы Империи, что удобно для бизнеса, и поддерживается таковым на всей планете, даже в полунезависимом русском секторе. В отличие от Земли, у нас нет часовых поясов, и это благостно сказывается на ритме жизни ста миллионов населяющих Венеру людей.
— Знаешь, Хуанито, — подняла голову девушка после долгого молчания, — я сама себя иногда не понимаю. Что-то делаю, импульсивно, одним порывом, а потом сижу и думаю: зачем это сделала? Вот и с побегом так же. Сидела, злилась, и вдруг решила: 'А полетело бы оно всё в космос!' И сбежала. А сейчас иду и понимаю, что это ничего не решило. Только теперь мне попадёт за побег, и аргументы, в чём я тогда была права, никто не станет слушать.
— Это верно. — Я усмехнулся. — И часто у тебя такое бывает? Порывы 'послать всё в космос'?
Она скривила многозначительную мину. То есть, достаточно часто.
— А почему именно побег? От чего вообще может бежать девушка, у которой есть всё? Тебя не воспринимают в серьёз? Это не повод для демарша. Я бы сказал, наоборот. И ты не маленькая, чтоб этого не понимать. Что должны сделать родные, чтобы возникло такое желание? Лишили на обед сладкого?
— Смешно! — Бэль грустно усмехнулась.
— Заставили учить французский вместо футбола, баскетбола, волейбола, прогулок с мальчиками? Не похоже. Судя по тем вещам, что ты рассказываешь, у тебя прекрасное образование, и учиться тебе не в тягость. Заперли дома и не дают гулять? Бэль, ты не тянешь на девочку, которая позволит так с собой обращаться. Лет пять назад — может быть. Но не сейчас.
— Что же привело к такому заключению? — в ее голосе прорезались нотки ехидства.
— Ты слишком самостоятельная. Я видел много людей и могу сказать точно: такие, как ты, не дают собой помыкать. Даже родителям. — Девушка зарделась. — Здесь речь идёт не о разовом наказании, а о длительном противостоянии, причём сугубо моральном. У тебя строгий отец?
— Да нет, вроде... — она растерянно пожала плечами.
— Тиран и сатрап, не дающий спокойно вздохнуть.
— Нет, папка любит меня, ты что! — искренне возмутилась она. Он мне такое спускал!..
— Тогда мать, — безапелляционно заявил я
Кажется, Бэль не поняла, что я её банально развожу. — Твоя мать — тиран и сатрап, и не будучи в состоянии с ней бороться, ты устраиваешь демарши, чтобы показать, что имеешь своё мнение, отличное от её.
Девушка вновь замотала головой.
— Нет. Моя мать — хорошая женщина. Она, конечно, строже отца... — За этим последовала мимика, характеризующая сравнительную степень 'строжести'. Сильно строже. Очень сильно. — ...Но мы скорее подруги, чем... Чем она сатрап! Вот!
— Но что-то же тобой двигало? Охрана — это наёмные работники, корень зла в родителях. Я не прав?
— Прав. — Девушка с сожалением вздохнула. — Просто дело не в родителях.
— Тогда в чём? Я не вижу логики. Что может быть сильнее воли родителей?
— А тебе обязательно искать логику? — Она бросила замученный взгляд.
Я стушевался.
— Всё в жизни подчинено логике. А в твоем рассказе её нет. Вот я и... Обратил на это внимание
'Шимановский, прекрати, — осадил меня внутренний голос. — Куда ты лезешь? В чужое грязное бельё? Тебе оно надо?'
'Ну, интересно же! Когда я ещё увижу грязное бельё аристократов.'
'Кроме того, что они — аристократы, они ещё и люди, и это некрасиво', — продолжал давить мой бестелесный собеседник, но на сей раз его аргументы действия не возымели.
— Ты прав, Хуанито. Тут не будет логики, потому, что... — девушка замялась. — Потому, что у нас не нормальная семья!
— Покажи мне хоть одну нормальную? — воскликнул я. — Таких не существует.
— Тебе интересны проблемы моей семьи? — в упор задала она вопрос.
— Как тебе сказать... — Я сделал умное лицо и почесал подбородок. — Мне просто показалось, что тебе нужно поговорить об этом. Выговориться.
— Думаешь? — Она занервничала.
— Да, мне так кажется. Просто понимаешь, ты... Такая несчастная!
А вот здесь я не врал. Это чувство, действительно, проскакивало.
— Не могу этого объяснить, но мне кажется, за твоим лоском, общительностью, весёлым нравом, есть нечто, что тебя тревожит. Это воспринимается на уровне интуиции, не спрашивай, откуда я это взял.
Девушка кивнула и погрустнела.
— Настолько заметно, да?
'Шимановский, хватит давить! Ну, прав ты, не всё в порядке в Датском королевстве. Но она же страдает! Такой кайф, лицезреть расстроенную девушку, да?!
— Да нет, вообще-то... — Я всё же внял голосу и сбавил обороты. — Просто... Просто... Я вижу людей, Бэль! Это что-то типа таланта. Мимика, жесты, невербальные проявления. Морщинки вокруг глаз, форма губ, когда о чём-то думаешь. Люди учатся этому годами, а я вот... Просто чувствую. Это с детства так. Не обижайся на меня, ладно?
— Я не обижаюсь... — Она вдруг расплылась в улыбке. — А ты что, готов стать моим духовником?
— Думаешь, ты первая? — усмехнулся я.
Вообще-то самонадеянно. С моим дурным характером мне мало кто решается плакаться в жилетку. Хотя, из меня получился бы хороший психоаналитик — я всё это на самом деле вижу и чувствую. Это направление, кстати, в качестве будущей профессии, очень даже серьёзно рассматриваю.
— А где гарантия, что то, что ты услышишь, завтра не попадёт на первые полосы таблоидов? — её глаза опасно прищурились.
Она видела во мне ровню, человека с возможностями, и это позабавило.
— И как я это сделаю?! — наигранно-удивленно воскликнул я.
— Папарацци... — начала она, но я грубо перебил.
— Бэль, папарацци засмеют и оплюют меня, предложи я им информацию о тебе. Скажут: 'Мальчик, иди покури ещё, хорошая у тебя травка. И не мешай серьезным людям работать'. Не забывай, я — парень с рабочей окраины, а не видный деятель планеты, к которому нужно прислушиваться. У меня нет ни авторитета, ни нужных знакомых. Да и не нужны они, в общем... — я равнодушно пожал плечами. — Мне и на своём месте хорошо.
Быль сникла. Да, при долгом тесном общении о социальной пропасти забываешь быстро. Но с другой стороны, именно я — идеальная кандидатура в духовники. Просто потому, что ничего не смогу ей сделать даже при всём желании. Наоборот, посочувствую и дам совет, если смогу. Хотя, как показывает практика, чтобы разобраться в себе, чужие советы не нужны. Достаточно озвучить волнующие тебя вопросы вслух, и решение напросится само. Одно время я даже вёл аудиодневник, который затем переслушивал, пока не перерос. Зато теперь горжусь сохранением здравого мышления в самые трудные периоды.
— Кстати, вот и лавочка освободилась, как по заказу! — Парочка, сидящая на лавочке чуть впереди, поднялась и ушла в противоположном направлении. Я, ускорив шаг, плюхнулся на неё, забивая место. — Присаживайся!
Бэль, как положено порядочной сеньорите, плавно опустилась на пластиковое сидение, поправляя юбку и держа спину перпендикулярно земле. Элементарный вроде жест она сделала с такой грацией и такой элегантностью, что я, со своими медвежьими повадками, почувствовал себя неуютно.
Моё смущение не осталось незамеченным — в глазах Бэль промелькнула веселая искра удовлетворения. Вот зараза!
Сев, девушка какое-то время молчала, собираясь с мыслями. Затем, глубоко вздохнув, воскликнула:
— Хорошо, убедил. Расскажу. Только при условии, что всё останется между нами.
— Разумеется. — Я согласно кивнул.
— Мой отец — никакой не тиран. Он очень хороший, добрый и отзывчивый человек, и очень нас любит. Меня и брата с сестрой. И никогда нас не ругает.
— Значит, мать?
— Мать тоже очень хорошая, хоть и строгая, и нас любит, — покачала она головой. — Мы нашли общий язык, от неё я бы никогда не удрала. Но она — глава одного из древнейших родов планеты, уходящего корнями в старую аристократию, ещё доимперской эпохи.
При этих словах я присвистнул. 'Доимперская аристократия'... Только что сеньорита подтвердила мои худшие опасения. Теперь понятны тревоги насчёт папарацци.
