Пасынок судьбы

Сергей Кусков

Аннотация:XXV век. Венера, богатая космическая держава, бывшая колония Латинской Америки, управляется кланами — прослойкой людей, которым на планете принадлежит почти всё. В борьбе с ними королева, правительница планеты, решается на уникальный генетический эксперимент по созданию наследника со сверхспособностями.

Хуан(Иван) не знает, что является продуктом этого эксперимента. Живет с суррогатной матерью, бывшей проституткой из оккупированного сектора и считает себя выходцем из самой бедной прослойки общества. Учится по гранту в частной школе и несмотря на ум и силу безуспешно противостоит группировке богатеньких подонков под предводительством сына криминального авторитета, пытающихся поставить его на место. Но всё меняется, когда он случайно встречает Бэль, аристократку, наследницу одного из богатых кланов.

От автора

Монархическая форма правления — единственная, способная уравнять различные составные части государства, не сравнимые друг с другом в плане экономического развития, развития культурного, по численности населения, ВВП на душу населения и множеством иных показателей. Не важно, на каком языке ты говоришь, какова экономическая мощь твоего региона, не важно, сколько в нем живет людей и каково его представительство в общеимперском парламенте, ты в равной степени подданный императора, как и жители других регионов. Нет иного способа сделать равными жителей Эквадора и Бразилии, Уругвая и Аргентины, Никарагуа и Мексики, кроме как уравняв их перед 'царем-батюшкой' их реальности, государем-императором. Тем более, несмотря на республиканские традиции, патернализм за века не умер в душах простых латиноамериканцев. Эти строки пишу для 'экспертов', критически воспринимающих саму идею создания латиноамериканской монархии, 'потому что не может быть, потому, что не может быть никогда'.

Непривычной для нас особенностью латиноамериканской культуры являются имена. Жестких границ и рамок, в отличие от Испании и Португалии за океаном нет, но сами принципы образования имен незыблемы в течение веков, и вряд ли в обозримом будущем изменятся. Первая особенность — у человека столько имен, сколько святых покровителей, 'назначаемых' ему при крещении. Имена неравноправны, первое имя считается главным, но, в принципе, использовать второе или третье, или иное последующее (при наличии) не возбраняется.

Некоторые имена — двойные. Например, есть имя Хуан, есть имя Карлос, а есть имя Хуан Карлос. Так же есть мужское имя Хосе Мария, как и женское Мария Хосе. Нам, русским, не понять, надо просто принять их так, как есть. Всё равно большинство имен образовалось в седой древности, в далекие средние века, и сами латиноамериканцы вряд ли вам скажут, почему это так, а не иначе.

С фамилиями проще и сложнее одновременно. Проще тем, что с момента рождения фамилия не меняется. Состоит она из двух частей: главная, фамилия отца, и неглавная — фамилия матери. Главная передается собственным детям, неглавная — теряется, ибо детям достается в качестве неглавной главная фамилия матери. Звучит сложно, но на самом деле элементарно. Фамилией матери подписаться можно наравне с главной фамилией, например, некоему Пабло фамилия Пикассо досталась от матери. В редких особых случаях фамилию матери так же можно оставить детям в качестве главной, например если у аристократической семьи в качестве наследников остались одни девочки — чтоб не прервался род. В венерианском королевстве сия традиция законодательно закреплена, потому все женщины на троне Венеры имеют одну фамилию — Веласкес.

Фамилию мужа женщине использовать можно, она так же законна, как и собственная, но с приставкой 'де'.

Далее, есть устойчивый миф, что латинос, как и все южные ребята, не умеют работать. Можно соглашаться с этим, можно нет, но в любом случае делать этого они не любят. Однако, когда надо, работают, и достаточно усердно. Однако, ни у кого не вызывает сомнения факт, что воевать эти ребята горазды. Мне лично знакомый рассказывал об Анголе, где он бывал в светлые советские годы, и о кубинских ребятах, которых награждал эпитетом 'звери', и в описании которых превалировали нотки глубокого уважения. Да, у них нет ВПК, нет своего вооружения, нет много чего — сейчас, в данный момент. Но латинос — не трусливая североамериканская пехота, воюющая только с сильно разбомбленным противником и вскидывающая лапки кверху в случае потерь, 'более, чем запланированы'. Так что в случае единого континента и при наличии собственного современного ВПК, латинос, по мнению автора, дадут жару кому угодно. Воевать ведь не работать, это достойно сынов истинных идальго!

О 'Планете'. Да, это 'сериал'. Огромная сага, в которой написано более десяти томов, и сложно сказать, сколько будет ещё. Однако это не мыльная опера с розовыми соплями, хоть и описывается латиноамериканская планета. И не типовой мужской экшен-блокбастер а-ля-Голливуд, где сюжет состоит сплошняком из роялей, а супергерой-МС побивает всех одним махом, имея по пути к 'главному боссу' всё, что движется. Это книга о людях. О человеке. Растущем, взрослеющем, делающем ошибки. Ибо императорами, даже самыми мудрыми и крутыми, не рождаются. Ими становятся, в муках от последствий ошибок, через труд, пот, и, конечно, кровь. Так устроен мир. А вот места для супергероев в нём, к сожалению, не предусмотрено.

Брату Дмитрию посвящается

La fe. La conciencia. El honor

Вера. Совесть. Честь

Надпись на гербе департамента безопасности (1)

ПАСЫНОК СУДЬБЫ

(Золотая планета-1)

ПРОЛОГ

Июль 2429 года, Венера, Альфа

'У-а!... У-а.!!!'...

Ребенок плакал жалобно и трогательно, и плач этот напоминал кваканье крошечного лягушонка. Его вытащили в негостеприимный жестокий мир из мягкого и тёплого места, защищенного от всех невзгод, и теперь ему придется делать самое сложное из всего, что существует на свете — жить. Королева, наблюдающая за операционной из-за односторонне прозрачного стекла смотровой, умилилась, по щекам её прокатились две счастливые слезинки. Ну, вот и малыш. Её малыш! И пусть не она его родила, но готова убить, порвать на куски любого, кто посмеет утверждать обратное! Впрочем, об этой авантюре знают всего три человека, и никто из хранителей секрета не позволит себе такой дерзости.

Наконец-то подошли к концу её раздумья и треволнения. И, как оказалось, это всего лишь начало нового пути, новой жизни, в которой она не будет хозяйкой, вершащей судьбы всех и вся. Теперь её удел — дергать за ниточки, двигая куклы в том или ином направлении, оставаясь в тени. Но так надо. Таковы правила.

Женщина в операционной пришла в себя. Ей показали малыша, она улыбнулась. Королева почувствовала глубокий укол ревности, и, чтобы не сорваться, быстро развернулась и зашагала в крыло больницы, которое она инспектировала, и где ждала её свита.

— Ваше величество! Время! — выскочил наперерез пресс-секретарь — молодой парнишка из небогатого и не слишком знатного рода, но очень уж старательный. Эта должность для него — подарок судьбы, большего ему в жизни не добиться. Осознавая это, он кровью и потом отрабатывал свой хлеб. — Мы уже начали волноваться!.. Вы не забыли, пресс-конференция по поводу теракта в марсианском квартале? А всего через полтора часа прием нового китайского посла!..

Она прошествовала мимо, направляясь к комнатам, обозначенным на мини-карте вихря перед глазами, как туалеты. Пресс-секретарь и охрана засеменили следом.

— Надо сделать заявление о том, что... — паренек на ходу активировал козырек вихря перед лицом и бегло пробежал его глазами. — Что власть берет на себя...

— Не сейчас, Марко, — оборвала она, останавливаясь возле двери. Две молоденьких девочки-ангела второго кольца тут же юркнули внутрь, всё внимательно осмотреть, несмотря на то, что весь этаж был заранее оцеплен, каждое помещение проверено. — Займи прессу ещё на полчаса. Мне надо прийти в себя.

— Конечно, ваше величество!.. Как пожелаете, ваше величество!.. — быстро закивал юноша, делая шаг назад. Лицо его выражало крайнее неодобрение. Он и так уже в течение часа вешал прессе лапшу. Они выбились из всех возможных протоколов с этой долбанной больницей, придется отменить кое-какие запланированные ранее мероприятия, а такие вещи на уровне монарха расписываются на месяцы вперёд. Каждое из них невероятно важно, и разгребать это придется ему, подставляясь под удар лоббистов, проталкивающих королеве те или иные вопросы.

Но ей было плевать. Для того она и держала Марко — отдуваться. А сейчас, действительно, нужно привести себя в порядок. Причем не столько внешне, сколько внутренне.

Войдя в туалетную, она открыла кран, несколько раз плеснула воды в лицо, после чего уставилась на свое отражение. Сдала она за последнее время, сильно сдала. Не фатально, конечно, пока сойдет... Немного поправить грим, да подвести глаза...

— Елена, визажиста сюда, распорядись, — бросила она, глядя через зеркало, безмолвно стоящей позади начальнице охраны и давней подруге.

— Ты в порядке, Принцесска? — участливо спросила та, шагнув к ней.

— Да. Оставьте меня ненадолго.

По знаку Гарсия, обе телохранительницы бесшумно скользнули в коридор. Сама Елена, неодобрительно и лаконично вздохнув, покачала головой и последовала за ними.

Всё, она осталась одна. На каких-то полчаса. Но этого хватит.

...Сказочница. Она — сказочница. Так называла ее мать в детстве за манию всё перевирать и сочинять на пустом месте. Она могла рассказывать вполне взрослые законченные истории, мимоходом, на лету придумывая многочасовой сюжет, видоизменяя его, и так же на ходу ваяя концовку, парадоксально стыкующуюся с началом. Или наоборот, нелогичную, но в жанре абсурда, вполне себе взрослом, совершенно не похожем на россказни маленькой девочки. Сложно ожидать подобное от существа четырех лет отроду, но так было.

На самом деле есть в кого: её мать тоже была сказочницей, иначе не назвала бы дочку Леей. 'Звездные войны', древнее сказание народа гринго — мать с детства была на них помешана. Джедаи, сияющие мечи, планетарные разрушители, истребители, корабли, летающие к звездам... Человек в черном шлеме по имени Вейдер... Маленький смешной зеленый мастер Йода с длинными ушами, как у Чебурашки, только острыми... И, конечно, извечная борьба добра со злом. Эта детская сказка популярна до сих пор, регулярно переиздается, каждые лет десять-двадцать, и за века обросла не одним десятком томов достаточно вольного продолжения. Сейчас уже сложно сказать, какая именно история придумана легендарным детским писателем Люкассом, а какая появилась столетие или два спустя. Но это по сути ничего не меняет.

Принцесса Лея, перемещавшаяся со своими друзьями по галактике в небольшом космическом корабле, была героиней той сказки. Принцесса-победительница, разящая зло ярким голубым мечом. Принцесса-легенда...

Сказка.

Её жизнь, по аналогии с прототипом, тоже была похожа на сказку. Маленькая принцесска, защитница бедных, слабых и угнетенных, заступница перед сильными мира сего. Сколько дел она наворотила после корпуса, но до коронации? Мир обожал и почитал её по делам, безо всяких PR технологий. Даже непримиримые ортодоксы из среды вечных противников Венеры признавали её заслуги.

Люди любили её искренне. Так искренне, что после памятного покушения в Дельта-полисе, когда она лежала в госпитале без сознания, весь мир носил цветы к венерианским посольствам и консульствам, зажигая свечи и не давая им гаснуть, символизируя таким образом её борьбу со смертью. Маленькая добрая принцесса, надежда целой планеты на счастливое будущее...

Надежда разбилась сразу после смерти матери, за последовавшей коронацией. Реальный мир оказался неподъемен для маленькой сказочницы, слишком жестоким, поскольку правят им не чувства и чудеса, а голая убийственная целесообразность. И главный постулат выживания государства звучит так: 'Хочешь жить — дави. Дави всех! А для этого выжми из имеющихся ресурсов все соки. И плевать на тех, кто думает не так, как ты!'

Как оказалось, кровь — это тоже ресурс, наряду с финансами, армией, флотом, СМИ или законами. Кровь гвардейцев и солдат, каждый день умирающих при исполнении долга, не всегда честного и праведного, но всегда необходимого. Кровь тех, кто попал в жернова политической машины и выбрал не ту сторону. Неплохих людей, иногда очень даже симпатичных в личном плане, способных и умных, но чья жизнь несовместима с существованием государства. Жизнь бесправных рабочих, вынужденных горбатиться ради процветания Родины, не живя даже, а выживая, борясь за кусок синтетического хлеба, глоток регенерированной воды и плохо очищенного кислорода. Жизнь людей из криминальных трущоб на окраинах, ежедневно и еженощно ведущих борьбу только за то, чтобы добраться домой целыми и невредимыми. Всех не перечислить.

Власть — это большая кровь. И ложь, чтобы эту кровь оправдать.

Она была защищена от всего этого самой надёжной в мире крышей по имени 'мама', и столкнувшись с суровой реальностью, чуть не сдалась, чуть не пала под волной навалившегося. Она утонула бы в этой страшной реке под названием 'политика', если бы не окружение, не самые близкие люди, сумевшие в последний момент собрать все силы, всех верных сторонников и подставить плечо.

Но всё, чего им тогда удалось достичь, это поддержание достигнутого, поддержание статуса-кво. Сеньоры аристократы, реальные, а не номинальные властители этого маленького вращающегося вокруг Солнца каменного шарика, не дают вздохнуть и давят, только и ждут малейшей слабины королевской власти. Её удел — барахтаться и дальше, всю оставшуюся жизнь, не давая сеньорам отхватить тот или иной жирный кусок, из последних сил удерживая их в рамках. И ничто на свете не сможет помочь, ибо это только в сказках можно всё.

...Но она — сказочница!

Лея улыбнулась, впервые за последние несколько часов. Настроение начало поматься, и вскоре должно будет перейти положительный рубеж. Сказка...

Да, если вокруг тебя нет сказки — надо её придумать. И поведать этому миру. Ведь она — сказочная героиня, кому, как не ей!

...И она придумала, свою последнюю сказку. Пусть не может ничего изменить сейчас, но эта планета ещё не раз содрогнется от её истории, которую только предстоит рассказать.

Будущее? Теперь она спокойна за будущее. Она не боится никого — ни бога, ни чёрта, ни тем более сеньоров олигархов. Потому, что от королевы ждут реальных дел, реальных поступков, а она дала планете... Чудо.

И пусть жестокий продажный мир начинает молиться!..

Сентябрь 2428 года, Венера, Альфа

Следователь отсутствовал более четверти часа. Сидящая в наручниках перед его столом молодая женщина с безучастным лицом смотрела перед собой, полностью погруженная в свои мысли. Она не производила впечатления матерой уголовницы, хотя на допросе вела себя соответствующе — нагло, развязано, дерзко. Смеялась следователю в лицо, хамила, язвила. А сейчас, оставшись в одиночестве, отключилась, уйдя в себя.

Конечно, она знает, что все её потуги бесполезны. Законы жестоки, но это законы. Что бы она ни делала, что бы ни говорила, её будущее на ближайшие пять лет определено четко и недвусмысленно. Так зачем трястись, лебезить, бояться?

Она никогда никого не боялась, не собирается этого делать и теперь. И шла бы вся гвардия, в лице следователя и громил-надзирателей, далеко-далеко!..

Именно это прочел в её лице худой высокий мужчина с длинными, ниже плеч, светлыми волосами, вот уже пятнадцать минут задумчиво наблюдавший за подследственной с большого стационарного визора кабинета следователя. Сидящий у стены референт, копающийся в файлах управления гвардии с переносной планшетки, наконец, воскликнул:

— Да подходит, сеньор граф! По всем параметрам.

— Наконец. Долго ты!.. — недовольно фыркнул длинноволосый.

— Так база данных-то чужая, — пояснил референт. — Они тут сами себе ноги переломают, где уж мне быстро нужное отыскать?

Взглянув на изображение вслед за шефом, он с неким ехидством в голосе спросил:

— Ваше превосходительство не смущает её... Немного экзотическое прошлое?

— Первый срок? — Его превосходительство хмыкнул. — Мне кажется, именно такая нам и нужна. Сильная. Решительная. Волевая. И чтобы было за что зацепить. Чтобы боялась, что мы передумаем, стелилась перед нами, но шла при этом по жизни напролом.

— Ты посмотри на ее глаза, — кивнул он на визор. — Это глаза хищницы, львицы. Пусть сейчас ей плохо и на многое наплевать, но она не сдается, не опускает руки. И того, что у неё осталось, никому ни за что не отнять.

— Львицы не занимаются незаконной проституцией в самом центре Красного квартала, сеньор граф, — покачал головой референт. — Это прерогатива забитых европеек, нищих американок или нелегалок с Востока. Тем нечего терять, максимум, что им грозит — депортация. А она — чистокровная венерианка, хоть и с Обратной Стороны.

— Ничего ты не понимаешь в людях! — подвел итог его превосходительство, после чего поднес к губам браслет. — Сеньор комиссар, проводите к задержанной.

Женщина подняла глаза. Вслед за охраной в допросную вошел высокий длинноволосый человек в строгом лощеном костюме, уверенный в себе, и невысокий человечек с 'заезженным' лицом, с активированным вихрем планшетки в руках. Это ещё что за явление Христа народу?

О втором можно было сказать с уверенностью — личный секретарь. Слишком уж рабочее, сосредоточенное, выражение лица. К тому же неброская внешность, соответствующая статусу. Однако первый выделялся. Как внешностью, так манерой держаться: ни дать, ни взять — Князь Вселенной, а все вокруг, в лучшем случае, подданные. Блескучий, хорошо скроенный дорогой костюм, неброский, но и не символизирующий что-то вроде: 'Смотрите, мой хозяин — аристократ в энном поколении! Он купит всех, если захочет!' Ей на подобный и за целый год не заработать, даже, если ее возьмут на полную ставку в 'Рай' или 'Остров Малибу'. Что уж говорить о Красном квартале?

Секретарь сел за один из столов позади неё, активировал над на левым глазом козырек, завихрил голограмму и принялся просматривать выведенные на планшетку документы. Высокий же уселся перед ней на стол, закинул ногу на ногу и забарабанил пальцами по колену. Во взгляде его читалась насмешка, превосходство, издевка. А еще... Какое-то уважение что ли?

Да, уважение. Сильного к другому сильному, хотя и более слабому. Несмотря на аристократизм, он не презирал ее, как презирает простых людей большинство представителей высшего сословия. Что радовало, утешало... Но не особенно. В любом случае, добрым этот взгляд назвать было нельзя. Если она не подойдет ему для своих планов (естественно планов — а иначе для чего ему, аристократу, приходить в тюрьму к уличной проститутке, как не с предложением сотрудничества?), он легко утопит ее в дерьме. Закон ведь писан только для плебеев; таких, как этот франт, мир не пугает. Они могут сровнять с землей, а могут и вытащить из самой большой передряги, наплевав на всё тот же пресловутый закон. Интересно, что он хочет предложить?

Помолчав ещё минуты две и не добившись от женщины никакой реакции, светловолосый прекратил барабанить пальцами и усмехнулся.

— Стефания Шимановская, 2403 года рождения, Новая Самара, русский сектор. Окончила базовый уровень подготовки, средняя школа номер сто восемнадцать, Любинский район сектора, поселок Рудный, где и проживала до семнадцати лет с родителями. Иного образования нет.

Первый привод за незаконную проституцию 4 июля 2420 года там же, Рудный. Итог: предупреждение и административный штраф. Впервые оступившихся законы королевства щадят... — прокомментировал он, понизив голос и ехидно оскалившись. Женщина продолжала сидеть с отрешенным видом, но последние слова её явно зацепили. — Далее, не вняв намеку, второй привод. В ноябре, всего через полгода, но уже в Самаре. — Длинный сделал паузу, подавляя молчанием. Стефания непроизвольно втянула голову в плечи. — Вина не доказана за отсутствием состава преступления. И тут же третий привод, ещё через девять месяцев. Сопротивление при задержании, грубость с сотрудниками гвардии...

Его глаза смеялись. Так всё и было. Женщина заметно ссутулилась. Лощеный франт бил метко, прицельно, и в совершенстве знал ее биографию.

— Полгода условно. Вновь невероятно щадящее наказание, не правда ли, Стефания? — мужчина вяло рассмеялся. — Не знаю, чего тебе это стоило, у вас там на Обратной Стороне черт ногу сломит от коррупции, но приговор суда — есть приговор суда. Итак, продолжим... — Он делано-сосредоточенно вздохнул. — ...Полностью исчерпав себя и потратив все сбережения в Самаре, перебралась в Санта-Розу. Здесь тоже не повезло: в течение месяца два залёта. Ты что, местному авторитету не отстёгивала, с чего тебя так шуганули? Или нужным людям не дала? Два раза за месяц! Вроде на полную дуру не похожа, Стефания? А?

Женщина скривилась, невозмутимый минуту назад вид растаял, как снег. Нет, перед ним сидела не матёрая уголовница, а неопытная провинциальная дурочка, запутавшаяся в собственных поступках.

— Скорее подстава, — озвучил высокий мысль вслух. — Поскольку дело было закрыто за отсутствием, как и в Самаре, могу лишь предположить, что гвардейцы пожалели бедную девочку, вышвырнутую жизнью на помойку, уже имеющую весь необходимый багаж до следующего залёта лет на пять...

...И, наконец, Альфа. Столица. Очередная провинциальная шлюха, приехавшая покорять местные сексуальные вершины. — Мужчина иронично оскалился, а затем подался вперед и заорал ей в лицо:

— Ты что, родная, совсем охренела? Красный квартал! Рай для шизофреников-извращенцев со всей Солнечной системы! Стефания, как можно так низко пасть? Не могла найти что-нибудь поприличнее?

Да в Альфе каждая третья хоть раз в жизни подрабатывала твоим ремеслом! Здесь Мекка для озабоченных со всей Земли! Сколько мест! Сколько улиц! Районов, кварталов! А ты опустилась до притона! Бомжатника! Самой-то не стыдно?

— В других местах платить надо за место! — огрызнулась, наконец, Стефания, выпалив ответ прямо в лицо франту. — Сразу и много! А Барон согласился на поруки взять, в рассрочку! Чтобы вернула, когда заработаю!

Мужчина, не ожидавший подобной реакции, отшатнулся.

— Да если б у меня были эти грёбанные двести империалов, разве я пошла к этой узкоглазой сволочи? Вы тут в столице совсем охренели! Слишком много своим ребяткам позволяете за место брать! Только на бумаге 'профессия, защищаемая законом, основа туристического бизнеса...'! — А на деле как драли нас братки, так и дерут! Только с гвардией делятся! Свободная профессия, тьфу, мать вашу! — она, не стесняясь, плюнула на пол.

— Чего ж ты другой-то профессии не обучилась? — ядовито хмыкнул мужчина. — Работала бы сейчас кем-нибудь посолиднее, замуж вышла?

— 'Посолиднее'? Это что, продавщицей в супермаркете? А, поняла! Оператором шахтных установок! Зашибись профессия!

Мужчина пожал плечами. Сам он в юности работал простым бухгалтером и не разделял подобный взгляд на специализацию.

— Только у нас в Рудном работать негде больше! С теми сраными балами, которые дает ваша сраная школа, даже в самый сраный ВУЗ Самары не поступить! А о грантах и мечтать не приходится!

— Так ты, значит, выживала, как могла. М-да, бедная девочка. Как жаль, весь мир против неё... — голос мужчины просто источал ехидство. — А вполне официально приехать, купить лицензию, отстёгивать налог — этого, значит, ваша школа дать не может? Наверное, в ней не говорят о венерианских законах, о том, что делать можно, что нельзя, и что можно, когда нельзя? Ах, какая плохая школа! Надо сказать министру образования, пусть туда инспекцию пошлет, а то мы тут не знаем, что в провинциях творится...

— Слышь, начальник, хорош комедию ломать! Говори, зачем пришел, или проваливай! Я ж вижу, что не из гвардии! Мораль читать припёрся или лекцию по юриспруденции?

Дозрела. Длинноволосый мысленно потёр руки.

— А зачем мне говорить? Я, может, хочу тебе предложить со дна выбраться, человеком стать, а ты сама этого не желаешь? Я тебя из тюрьмы вытащу, а ты по старой дорожке пойдешь? — он усмехнулся. — Пойдешь или не пойдешь, Стефания?

Женщина положила лицо в ладони и вдруг заплакала.

— Видала я твою ... свободу, знаешь где! И твою ... лицензию! И всех ...вас!

— Вот-вот, именно это я и хотел услышать. Полное психологическое неприятие, равнодушие к себе и судьбе. Тебе просто наплевать, что будет дальше, да? Ты согласна жить и в тюрьме, потому, что жизнь вне неё свободой не считаешь.

— Пошёл ты!

Человек встал со стола и бодро зашагал по комнате.

— Знаешь, я бы на твоем месте просто спился. Да-да, именно спился! Всего-то за пару лет, — заговорил он с сочувствием в голосе. Женщина недоуменно подняла глаза. Уж сочувствия она никак не ожидала. — Ты же живёшь дальше. Пусть не в ладах с законом, на который тебе плевать, но не опустилась до уровня овоща, когда утешение можно найти только в водке.

Водке? Он — русский? Шальная мысль уцепилась за оговорку. Местные, даже местные русские, водку почти не употребляют, предпочитая более слабые напитки. Особенности планетарного менталитета. Она присмотрелась внимательнее... Да, и черты лица, и легкий НАСТОЯЩИЙ русский акцент (в отличие от акцента венерианского русского сектора), говорили, что он — представитель далекой родины её предков. То есть не потомственный венерианский аристократ, как она посчитала вначале, а богатый иностранец. Но с ОЧЕНЬ хорошим испанским выговором!

Стоп, кажется, она где-то видела его лицо. Где? В СМИ? Но где именно? Эх, жаль, она не интересуется политикой и не смотрит новости. Это что-то слишком знакомое, она должна вспомнить его...

Но память подводила. Мужчина меж тем продолжал:

— После такой аварии, случись подобное со мной, я бы не смог жить дальше. Так что я горжусь тобой, девочка! Горжусь, что ты ещё держишься! И только поэтому я предложу тебе то, что хочу предложить.

Он подошел, снова сел на стол и взял в руки ее ладонь. Она смотрела на всё это обалдевшими глазами, шизея от резкой перемены.

— Ч— что?.. — выскочило у нее. Недоуменно и... Жалко. — Что предложить?

Покровительственная усмешка.

— Операцию. И ребенка. Это будет не твой ребенок, но ты сможешь его выносить, родить и нормально воспитать.

— Мне не нужны чужие дети, понятно?! — закричала она. — Я не хочу быть суррогатной! — она выдернула руку, оттолкнула мужчину и отскочила в сторону. Глаза ее застилали слезы. — Я хочу стать нормальной, настоящей!

— Я не бог, вернуть то, что ты потеряла при аварии, не в моих силах, — спокойно и бесстрастно чеканил мужчина, окончательно её добивая. Лучше б уж кричал и оскорблял, унижал — не так больно было, честное слово. — И я не благотворительный фонд, чтобы спонсировать сложнейшую операцию вместо него. Извини. — Он развел руками. — Конечно, ты можешь накопить денег и сама сделать её за свой счет, благо, нет в мире ничего невозможного... И родить нормального ребенка, своего, кровь от крови, плоть от плоти... Когда выйдешь на свободу, конечно.

Стефания разрыдалась в голос. Да, он знал куда бить, этот лощеный русский! Досконально выучил ее биографию. Авария... Он знает про неё АБСОЛЮТНО всё! И ей нечего возразить, черт возьми.

Она и правда пошла в этот прибыльный, но нелегальный бизнес только потому, что хотела быстро заработать на операцию. Потому что в мире, конечно, всё и возможно, но стоят подобные услуги невероятно дорого, не по карману дочери погибшего шахтера из Горного. А работая легально, больше половины приходится отдавать 'дядям' — налоговой, профконтролирующей и медицинской службам, гвардейцам и, конечно, 'крыше'. С лицензией она бы заработала нужную сумму лишь годам эдак к пятидесяти.

Потом была неудача в Самаре. Да, она откупилась, потратив все, что успела накопить, все те жалкие центаво. Получила всего лишь предупреждение. Последнее. После чего, попадись она ещё раз, сразу впаяют срок без разговоров.

Тогда она решила попытать счастья на 'имперской' территории, в Санта-Розе. Тамошние расценки выгодно отличались от 'беспредельной' Самары, а уровень контроля над криминалом оказался существенно выше — коренная же нация!..

...Но там ее, действительно, кинули. Свои, 'крыша'.

Она перебралась в Аврору. Но в бывших имперских владениях девочки зарабатывают хотя и больше, но и откупиться от гвардии, попадись она снова, практически невозможно. Пришлось сворачиваться и там.

И вот столица. Да, провинциальная дура. Да, просто дура. Но расценки здесь, в битком набитом туристами сердце планеты Любви, на порядок выше той же Санта-Розы, и вообще несравнимы с забытой всеми богами Самарой. Она решила поставить ва-банк, была, не была — или окажется в дамках, или ее смоет в сортире этой гребанной жизни...

...Почему, ну почему те же китаянки или европейки, проработав здесь год, спокойно уезжают домой, увозя с собой столько денег, что с земными ценами можно всю оставшуюся жизнь не работать? И им, и семьям, ради которых они в основном приезжают, эти земные цветочки? И всё у них получается? А она, неудачница, облажалась сразу, на второй же день? Первая же облава оказалась её? Ну почему ей так не везёт в этой жизни?

— Думай, Стефания, думай, — давил светловолосый. Он не настаивал, не убеждал. Он просто требовал ответа. Не согласна? Что ж, до свидания. Найдёт другую. — Я могу дать тебе Шанс. Дать тебе ребенка. Ничего не потребовав взамен. Даже буду помогать, ведь ребёнок — это слишком большая ответственность и слишком большие затраты для дочери шахтера без специальности и опыта нормальной работы.

— А потом заберёте? Когда подрастёт? — шмыгнула она носом, пытаясь снова не расплакаться. Всё, она в его власти, и сама это поняла.

— Нет. Это будет твой сын и только твой.

— Сын?

— Да. Мальчик. Ты будешь воспитывать его так, как посчитаешь нужным, говорить то, что посчитаешь нужным. Может, он и не будет похож на тебя, но это Шанс, согласись?

Женщина кивнула.

— Что от меня требуется?

— Во-первых, никакой... Прежней работы. Официально или неофициально, даже просто подработок. Я знаю, в местном обществе поход 'налево' за хорошую оплату не сильно осуждается, особенности менталитета — дикая страна, дикие нравы! Но не мне судить. Это — главное условие.

— Я согласна! — торопливо пискнула женщина, будто опасаясь, что он передумает.

— Далее, воспитывать ребенка одной очень накладно, даже с господдержкой, — спокойно и размеренно продолжал мужчина. — Потому тебе будут помогать материально. В достаточной мере, чтобы вы не скатились к нищете, но в недостаточной, чтобы на них можно было вести иждевенческое существование. — Он вперил в женщину колючий пронизывающий взгляд. — Так что работать тебе всё же придется, Стефания. И крутиться. Выживать.

Та кивнула.

— Понимаю.

— Естественно, никаких вредных привычек, пристрастий и тому подобное. Никаких пьяных хахалей среди ночи, дебошей... Ты поняла, о чём я?

Снова кивок.

— Занимайся им так, чтобы он не чувствовал ненужность или бесполезность. Одари заботой и любовью. Он для тебя — всё. Я прикрываю тебя и плачу за то, чтобы ты была хорошей матерью. Вырастила достойного человека. Больше, в принципе, ничего. Но если вдруг не будешь с этой работой справляться... Сама понимаешь, я могу быть и жестоким.

Она снова кивнула.

— И последнее, он ничего не должен знать о нашем соглашении. Для него ты — мать. Ты и только ты. Всё ясно?

— Спасибо!.. — у Стефании отлегло от сердца. О таком подарке судьбы она не могла и мечтать. Действительно, что значат эти чертовы гены, да ещё реплицированные искусственно, по сравнению со всем остальным, предложенным этим сеньором?

— Рад, что мы пришли к взаимопониманию. — Сеньор кивнул жестом эдакого повелителя мира. Женщина съёжилась. — Жан, занимайся документами. Как все оформишь, доложи.

Затем, не слушая ответа секретаря, развернулся и быстро вышел из кабинета. Наверное, у него ещё много дел — у таких людей всегда много дел. Лишь на пороге обернулся и бегло бросил:

— Да, Стефания, и никаких польских или русских имён. Это тоже условие.

Когда её, не помнящую себя от счастья и пытающуюся в полной мере осознать, что же с нею только что произошло, охрана вела назад в камеру, она вдруг вспомнила, где видела этого русского. От неожиданности Стефания даже споткнулась, за что получила тычок и нервный окрик гвардейца:

— Ну, ты, аккуратнее там, стерва!

Но было не до охраны. Господин Козлов, Сергей Палыч. Финансовый гений (по словам ведущих умных СМИ) и автор современного венерианского экономического чуда. Но главное, принц-консорт, муж королевы и отец наследниц престола, обоих её детей. Эта сучка обожает ядрёный перепих чуть ли не со всеми подряд, но рожает только от него.

Мудрая сучка!

Или уже бывший муж?

Жаль, она не следит за подробностями ссор в монаршьей семье, но это и не важно. Важно то, что перед ней только что сидел некоронованный властитель Венеры, государства, раскинувшегося на трех планетах и нескольких десятках более мелких, но жизненно важных космических каменюк. Человек, реально заправляющий всем, трахающий королеву вне очереди и являющийся отцом наследницы престола.

Во что она только что ввязалась? И кто тот ребенок, которого ей... Она... В общем...

???

Волосы на голове зашевелились, поднимаясь дыбом. Радужное настроение вмиг улетучилось.

— Лицом к стене! Ноги на ширине плеч! — раздалось откуда-то сзади, но как будто в другом измерении.

ЧАСТЬ I. НЕУДАЧНИК

Глава 1. Лотерейный неудачник

Август 2447 года, Венера, Альфа

Я ненавидел эту школу всеми фибрами своей подростковой души. Наверное, если бы можно было ненавидеть в жизни что-то больше, я всё равно ненавидел бы её. Но надо честно признать, что без этой школы мне не выжить. А значит придется и дальше ходить сюда каждый божий день, терпеть этот ад... И заодно разгребать проблемы, которые по глупости сам свалил себе на голову.

Я вырос в не самом плохом районе. Конечно, до респектабельных фешенебельных кварталов далеко, но и не трущобы, рассадник бандитизма. И школа там под стать — в ней нас всё же учили, не пуская образование на самооткуп, как на рабочих окраинах. Однако, этого образования для зелёного света по дороге в жизнь недостаточно, и если ты хочешь стать кем-то старше второго исполняющего обязанности третьего помощника четвертого наладчика системы аэрации, надо рвать жилы и получать заветную бумагу (настоящую, из природного дерева), носящую громкое название 'грант'.

Гранты придумала, говорят, ещё королева Катарина, мать её нынешнего величества, заложив основы титульного обучения. Но до идеала, до уровня отлаженного механизма, работающего, как навигационные хронометры, его довела всё же наша нынешняя королева Лея, дайте ей здоровья все высшие силы, какие существуют. И несмотря на жестокость, эта система логична и местами даже справедлива.

Ведь на самом деле, зачем Короне тратить деньги на обучение того, кто сам не хочет ничему учиться? Для кого должность 'второго исполняющего обязанности' и есть предел мечтаний, равно как возможность в пятницу после работы пропустить с коллегами стаканчик вина, а раз в две недели выбраться в центр города на матч любимой команды Примеры, поорать, подраться и быть в жизни донельзя счастливым?

Нет, не подумайте, я люблю футбол. Кто ж в восемнадцать лет его не любит?! И даже активно болею за столичный 'Эстудиантес'. Но он не должен быть целью жизни, показателем достаточности стремлений. И именно те, для кого такой уровень достаточен, в системе титульного обучения безжалостно отсекаются — будущие докеры, шахтеры, строители, обслуживающий персонал. Те же, кто хочет стать адвокатом, пилотом космического судна, инженером, врачом, должны получить заветный документ и три последних года обучения провести в одной из многочисленных частных школ, где уровень подготовки на порядок выше среднего по стране. Таких школ много, и государство щедро финансирует их, проводя аттестации, чтобы определить уровень подготовки, и, следовательно, их финансирования. Те, кто выйдет оттуда, так же бесплатно, автоматом, будут зачислены в ВУЗы, после которых получат заветную корочку и будут первыми кандидатами при приёме на хорошую работу.

Отличная система. Всем от неё в теории хорошо. Школы получают финансирование, а значит, стремятся давать качественные знания. То же и с ВУЗами, ибо среди них так же проводятся аттестации. Титуляры на выходе получают образование, почти бесплатное, за маленьким исключением — отработкой гранта на малопрестижной работе или в отдаленных провинциях в течение пяти лет. Но пять лет не срок, плюс, за это время ты получаешь бесценный опыт, что не следует сбрасывать со счетов. А все 'лишние' объекты финансирования исключаются, повышая благосостояние как казны, то есть налогоплательщиков, так и собственно учебных учреждений.

Но это в идеале. В реальности же слишком сильна вторая характеристика системы — жестокость. Потому, как ввиду отсутствия альтернативы, многие, очень многие волнуются и не могут сдать экзамен на грант, хотя их знаниям позавидовал бы сам Энштейн. Или сдают, но вылетают — не все выносят нервное напряжение после перемены климата. И хорошо, если после этого не остаешься должным государству — поначалу практиковалось и такое. А без гранта, без заветной бумажки, ты обречен на обучение за собственный счет, который, возможно, сможешь потянуть, лишь окончив базовое обучение и устроившись на работу. То есть, потеряв много, нереально много времени. Да и сил — кому охота лишний раз суетиться, когда жизнь вокруг начала налаживаться, дети, семья, возраст к тридцати, а за окном стаканчик вина в пятницу и 'Эстудиантес' на стадионе раз в две недели...

...Итак, вернусь к началу. Я ненавижу эту школу. Поскольку именно этот сценарий мне и грозит — с вином и билетами на матч. Да, я буду сопротивляться — я всегда сопротивляюсь, не могу иначе. Но я всего лишь человек, да ещё титуляр с окраины. Здесь же учебное заведение, в котором учатся дети родителей, имеющих уровень дохода с шестью-семью нулями, а то и больше. Нет, это не аристократия, элита планеты; школы для аристократии платят хорошие деньги за право не допускать к себе 'быдло'. Но люди очень и очень влиятельные. И дети таких людей крайне не хотят лицезреть рядом с собой нас, выскочек и плебеев. Причем если некоторые не хотят пассивно, ограничиваясь показным игнорированием нас, как пустого места, или презрительными взглядами, то некоторые в формах выражения 'нехотения' не стесняются. Потому, что администрация всегда стоит на стороне таких camarrados, и на моей памяти им ещё ни разу не перепало за излишнюю агрессию 'форм выражения'. В отличие от титуляров, которых вышвыривают 'в народное образование' за любой проступок.

...Я сидел в кабинете куратора и слушал получасовую лекцию на тему 'Какой ты нехороший' и 'Да ты ничего в жизни не понимаешь, сопляк!', посвящённую как раз этому вопросу.

— Хуанито, пойми, ты можешь стать кем угодно! — вещал дон Алехандро, низенький седовласый мужчина с проплешиной на темечке. — Я смотрел твои тесты — и гуманитарные, и точные дисциплины тебе даются слёту! Поступай куда хочешь, все дороги твои! Если возьмешься за ум, через пять лет я, возможно, буду называть тебя 'сеньор Шимановский', и скромно тупить глаза! Ты что, не понимаешь этого? У тебя есть способности, сынок! Почему ради сиюминутного юношеского максимализма ты приносишь в жертву своё будущее?

— Дон Алехандро, можно я пойду? — устало вздохнул я. Спорить не хотелось.

— Сиди, я тебя не отпускаю! — куратор заходил взад-вперед по кабинету. Он нервничал, переживал за меня искренне, и это подкупало. 'Интересно, у него есть дети?' — подумалось вдруг мне. 'Если есть, они должны быть не сильно намного старше меня — то есть ситуация для старика знакомая, он такое совсем недавно проходил...'

— Да, пойми ты! — продолжил куратор. — Если забросишь учиться, если тебя 'уйдут', это будет означать, что они победили! Борись! Борись, мальчик! Держись! Не губи свое будущее из-за богатеньких сволочей!

— А зачем? Для чего, дон Алехандро? — вспылил я. Меня, наконец, достал этот получасовой бессмысленный разговор, переливание из пустого в порожнее. — Вы говорите, выучиться? Хорошо, я закончу школу. Поступлю в престижный университет. Предположим! — уточнил я, поднимая вверх палец. — Опять же, по гранту — денег у меня нет. Допустим, мне даже дадут его закончить. И что тогда? Кем я буду? Менеджером?

А такие, как Толстый, станут старшими менеджерами. Потому что туда их пропихнут родители, сразу, по знакомству. Я буду вкалывать, пахать как вол, а они — сидеть на заднице, ничего не делать и вовсю пользоваться продуктами моего труда, получая себе за это бонусы и премии. Стать инженером? А он станет главным инженером. Ведь главному инженеру не нужны мозги, ему нужен в подчинении грамотный инженер, чтобы быть на хорошем счету. Кем ещё стать? Экономистом? Юристом? А он станет начальником отдела! Журналистом? А он — главным редактором! Причем сразу редактором и сразу главным! — разорялся я. Прорвало. Слишком долго копил это в себе. — Я не хочу так, дон Алехандро! Сейчас эти подонки кулаками доказывают, кто здесь есть на самом деле, и что такие, как я, должны лизать им задницы, если хотят учиться дальше. А потом? Сейчас я ещё могу дать сдачи, уйти, сбежать, показать свой гордый несгибаемый нрав. А потом мне придется это делать, придется прогибаться! Иначе я мгновенно скачусь до уровня той самой помойки, на которой окажусь, если уйду сейчас, несмотря на потраченные годы и силы. Или вы думаете, это подростковая дурь? Что я испугался и сдаюсь?

Я сруливаю не потому, что боюсь. Я сруливаю потому, что сейчас ещё могу найти какую-то свою дорогу в жизни. А если не уйду, то попаду в западню, из которой никогда не выберусь. До свидания, сеньор куратор! — я привстал, собираясь выйти из кабинета, но меня настиг громовой раскат его голоса:

— Сядь, я сказал!

Мой зад бессильно опустился на стул. Слушаться учителей, беспрекословно подчиняться — в этой школе одно из базовых правил, въевшихся в кровь с первых дней обучения. За непослушание тут запросто выгонят хоть платника, хоть титуляра.

Дон Алехандро насмешливо выдавил:

— Сосунок! Неужели ты веришь, что действительно найдешь что-то в этой грёбанной жизни? Место, где ни перед кем не надо будет пресмыкаться? — Он во весь голос расхохотался. Я поежился. Стало вдруг не по себе от его взгляда, от смеха. — Поверь мне, старику, горбатившемуся в этом дерьме под названием 'жизнь' не один десяток лет, такого места не существует! Точнее, оно есть, но чтобы туда попасть, ты должен родиться как минимум в семье Феррейра. То есть быть ОЧЕНЬ богатым человеком! В любом ином случае тебе придется лизать и пресмыкаться. В любой сфере, от частного бизнеса до королевских войск.

Я опустил голову. Конечно, дон Алехандро прав. То, что я делаю — дурь. Обычная, подростковая. Но почему я, понимая это, иду на принцип, против себя? Почему не могу остановиться, согласиться и перестать выкаблучиваться? Максимализм?

— Знаешь, из твоего разговора возникло ощущение, что тебе не восемнадцать, а как минимум двадцать пять, — хмыкнул куратор, читая мою душу, как раскрытую книгу. — Как минимум, хотя до подобных выводов многие не доходят и к сорока. Это тебе плюс. Но вот оружие ты себе выбрал... Откровенно дурацкое!

Он помолчал немного, сверля насмешливым взглядом.

— Да, наш мир несправедлив. Да, богатеньким живется несказанно легче. Да, нам всем приходится продираться через колючие кусты там, где они наймут рабочих, которые проложат им прямую дорогу. Но!..

Он снова замолчал, делая театральную паузу. Он — куратор, у него работа такая — воспитывать. А без актерских навыков достучаться до нас, оболтусов, практически невозможно.

— Но это значит, — закричал вдруг дон Алехандро так, что я вздрогнул, — что ты — тряпка! Что ты сломался!!!

Я покраснел. Этот вывод на самом деле был гораздо ближе к истине, чем я пытался себе доказать, хотя упорно его отрицал.

— Вот ты говоришь о рабстве, вечном рабстве у системы, контролирующей всю нашу жизнь. Пусть так. Так что, теперь спиться? Ах, как нам плохо! Бедным и несчастным, которым не дают дорогу! Хорошую работу, шоколадные условия жизни! А ты что, думал получить всё на халяву? Задаром? Появились трудности — и лапки кверху? 'Всё, сдаюсь, сеньор куратор! Не хочу прогибаться! Я лучше сдохну, лёжа под шлюзом аэрационной шахты, грязный и вонючий, оборванный, с бутылкой дешевого пойла в руке, в компании таких же неудачников! Вот это по мне! Это — моё!'. Так?!!

Я закусил губу. Больно закусил. И опустил глаза — стыдно.

— И еще, ты можешь забить на учебу, дождаться, чтобы тебя лишили гранта и вышвырнули, дело твое. Но когда это случится, помни! Повторяй про себя, пока не зазубришь, пока это не станет девизом на всю твою оставшуюся никчёмную жизнь: 'Они меня победили!!!'

Да, победили. Банда Кампоса и его дружков. А ты сдался, прогнулся, как последний хлюпик! Неудачник!

Учитель замолчал и отвернулся. Несколько минут царила гнетущая тишина. Он давал время осознать всё сказанное. Вообще-то я и сам это прекрасно понимал, но почему-то, когда слышишь собственные мысли из чужих уст, они действуют несколько иначе. Более действенно.

Через некоторое время дон Алехандро обернулся и спокойно, ставя точку в монологе, произнес:

— Не ты первый, не ты последний. Всем бывает плохо. Но у тебя не возникало такой мысли, что эту жизнь можно прогнуть под себя?

Пауза.

— Да, именно. Прогнуть под себя. Это удается не всем, только самым смелым, сильным духом в первую очередь, но это возможно.

Я поднял глаза и недоверчиво хмыкнул. Дон Алехандро иронию проигнорировал.

— Такие люди есть, и, как правило, их все знают, они на виду. Потому что уникумы. Упорным трудом выкарабкиваются из этого дерьма, прогибают под себя таких, как ты говорил, старших менеджеров и начальников отделов. Становятся НАД ними. Помыкают ими. И те не пикают. Знаешь, почему?

— Почему?

— Потому, что 'начальник отдела' — это их потолок. Уровень, выше которого они не прыгнут при всем желании и богатстве папочки. А настоящую политику, настоящие судьбы мира вершат те, кто не останавливается на этом уровне и идет выше. Кто стоит НАД всеми этими сынками, аристократами и буржуями. Ты понимаешь меня?

Я понимал. Правда, смутно.

— Это нереально.

— Реально. Для этого требуется всего четыре условия: иметь способности, холодную голову, безграничную наглость и толику везенья. Способности у тебя есть. Голову холодной можно держать всегда, это вопрос самоконтроля. Наглость... — куратор скривился. — С этим я тебе помочь не могу, тут уж сам.

— А везение?

— Везение? — он присел и посмотрел мне в глаза. От его взгляда, холодного и решительного, взгляда уверенного в себе воина, а не школьного куратора, пробрал озноб. По телу побежали мурашки.

— Верь в него! — произнес он. — Верь в своё везение! И тогда тебе действительно повезет.

Снова театральное молчание. Дону Алехандро с его способностями можно, наверное, было стать звездой эстрады, не выбери он стезю преподавателя. А может, так и надо? Ведь хороший преподаватель должен быть в первую очередь актером.

Тем временем старик подошел к визору, выполняющему функцию окна, включил его и уставился вдаль на запрограммированные системой релаксации зеленые альпийские луга, уходящие в небо, то есть в потолок.

— Среди тех, кто на САМОМ верху, тоже одни 'сынки' и аристократы, — вяло возразил я. — Туда не пробиться простым смертным.

— Думаешь? — не оборачиваясь, усмехнулся наставник. — Отчасти ты прав. Там много богатеньких. Но это очень, очень талантливые сынки! Бездарей в этом гадюшнике сожрут, это не их уровень. К тому же ты ошибаешься.

— В чём?

— Что там одни представители знати.

— Вы можете привести пример хоть одного человека из простых людей, добравшихся до самого верха? — ехидно оскалился я. Дон Алехандро вновь проигнорировал насмешку.

— Кто правит нашей страной? — сухо спросил он в лоб.

— Ее величество королева Лея, — не задумываясь, ответил я.

— Я спросил не о том, кто царствует, а кто правит?

Стоп! А за такие вопросы и, более того, за ответы на них недолго угодить в допросную пятого управления.

Дон Алехандро — провокатор?

Нет, не похоже. Да и наша страна ещё не скатилась до уровня тоталитарных режимов Земли, у нас пока можно говорить о персонах номер один всё, что думается. Пока...

— Смелее! Кто правит страной? Не царствует, а правит? — давил он.

Я молчал. Вот оно что. Прогнуть всех под себя. Высший уровень. Самый высший!..

— А ведь он даже не венерианин! — продолжал куратор, не оборачиваясь. Он прекрасно чувствовал меня и спиной. — Ему и титул графа-то дали, лишь бы заставить замолчать ярых ортодоксов из старой аристократии.

— Ему повезло! Оказался в нужное время в нужном месте, встретил нужного человека!.. — парировал я. Попробовал.

— Везения не бывает без умения и без веры, мой мальчик! — снова повысил голос учитель. — Без веры в свои умения! И без наглости.

— По-вашему, любому человеку можно стать императором? — усмехнулся я.

— Почему нет? — обернулся он.

— А почему тогда вы сами им не стали?

— Не знаю как... — Куратор деловито пожал плечами, на губах его заиграла улыбка. Напряжение, витавшее в воздухе, начало спадать. — А ещё я старый неуверенный в себе маразматик. Куда мне! Мой уровень — как раз тот самый 'менеджер', даже не старший.

— А мой? Мой уровень вы можете определить?

— Реши сам для себя. Пока я вижу слабака, испугавшегося кулаков богатеньких недоносков и наложившего в штаны. Где уж тут уровень, откуда ему взяться!

Да, грубо. Но в яблочко.

— Вы считаете, что это действительно реально? Стать правителем? — выдавил я после долгого раздумья.

— Конечно. Теоретически нет ничего невозможного. Хочешь им стать? — дон Алехандро коварно усмехнулся.

— Я не думал об этом... — честно ответил я, опустив глаза.

— И не надо. Не ставь это самоцелью. Будь гибок, толерантен. Но всегда иди к цели, маленькой цели на большом Пути. Перешагивая через все преграды и ставя новую маленькую цель. И тогда, кто его знает, чем он закончится, твой большой Путь?

— Значит, холодность рассудка, наглость и вера в удачу? — задумчиво потянул я. И почувствовал, как глаза мои сверкнули. Желание заниматься дурью, филонить, бесследно исчезло.

— Иди на занятия, император! — куратор громко рассмеялся. Я смутился, но без злобы, это была добрая подначка.

Лишь затворив за собой дверь, мысленно прокрутил произошедшее и позволил себе посмеяться. Ай да талант, этот милый старикан! Стать императором!..

...Бред, конечно. Но посыл был не в термине, термин — стёб. Главное в его монологе — вернуть мне волю к борьбе, желание доказать всем, что не на того напали. И у него получилось.

Стать императором? А что, жизнь — длинная штука! Кто знает, как сложится лет через двадцать?

Холодная голова, наглость и вера в удачу — вот отныне три кита моего сознания. Мне повезёт. Обязательно повезет!..

Император, блин!..

* * *

Перемена уже давно закончилась. Я, конечно, знал расписание наизусть, но на всякий случай посмотрел на браслет — 'а вдруг!'. Чуда не случилось, всё осталось по-прежнему. 'Военная подготовка (теория)' — гласила надпись. Иначе говоря, военная история, основы стратегии, тактики, нормативной документации из тематической области и промывание мозгов нудным лекторским тоном в течение почти полутора часов. Ну, за вычетом моего опоздания, что, кстати, радует. Но с другой стороны, лучше б я и дальше сидел у куратора!..

Аудитория находилась на минус четвертом. Я — на минус первом. У нас хорошая школа, безопасная — наземные этажи занимают парковка, служебные уровни и вспомогательные строения. В случае прорыва атмосферы и опускания аварийных гермозатворов на минусовых этажах, под землёй, выжить гораздо легче, и именно они отведены для детей, для учёбы. Спустившись на свой уровень, я замер... Перед закрытыми створками гермозатвора. Командор в своем репертуаре, скотина!

Даже гермозатворы на дверях, способные в случае аварии выдержать стоатмосферное давление и пятисотградусную температуру внешней среды, говорили о небедности школы — для муниципальных учебных заведений такая роскошь неподъёмна. Эти створки не пробить выстрелом прямой наводкой из среднекалиберного орудия, что уж пытаться открыть! Их как бы обычно никто не закрывает, они именно что аварийные... Кроме командора, отлавливающего с их помощью опоздавших. Вздохнув, я вытянул руку и приложил браслет к инфракрасному глазку. Всё, теперь мое имя появится в списке опоздавших. И объяснение, что был у куратора — там не отмаз.

Раздался гудок, тяжеленная плита поползла вверх. Следом раздались в стороны и створки. Я неторопливо вошел — спешить как бы... Давно уже некуда.

— А об этом нам сейчас поведает сеньор Шиманьски! — радостно сообщил аудитории командор. Он всегда так, если делает какую-нибудь гадость, обязательно радостно.

Вообще-то дон Ривейро не командор, а майор, это всего лишь прозвище. И служил в десанте, а не на флоте — так что к нему сие звание тем более не применимо. (2) Но заносчивым поведением он иногда смахивает на бригадного генерала, ни больше ни меньше — за то и прозвали. А так — обычный офицер ВКС, даже не из ОСО, (3) раненый в Северо-Африканскую кампанию и списанный на гражданскую службу за непригодностью к военной. Человек умный, к делу относящийся щепетильно, со старанием и всей серьезностью, но невероятно скучающий по своей прежней лихой службе. И вымещающий недовольство злодейкой судьбой на нас, учеников, как будто мы в чем-то виноваты.

Я вышел на 'точку' -это такое специальное место для доклада. Командор обожает театральные эффекты, но в отличие от дона Алехандро, способности к актерскому мастерству и режиссуре у него отсутствует напрочь. Что не мешает ему издеваться над нами, заставляя проявлять уже наши способности на 'точке' перед всей аудиторией.

За моей спиной горел экран визора, показывающий трехмерное изображение старушки Земли, политическое устройство. Я вздохнул, опустил глаза и настроился на бой. Уж если попал под руку командору — то этот тип не отстанет, пока не выжмет все соки. Армейская привычка. А у меня за последние тесты очень мало балов (по понятной причине), и злорадствовать он будет с двойным упоением.

— Итак, сеньор Шиманьски...

— Шимановский, — автоматически поправил я, за что не был удостоен даже беглого взгляда.

— ...Расскажите аудитории причины, по которым наша страна принципиально не подписывает конвенции 'О запрете глобальных противостояний' и 'О запрете бомбардировок гражданских объектов'. В чем вообще суть вопроса. А то, вот, сеньора Долорес совершенно не представляет себе этого! А также, не представляет, какие нормативные документы сопутствуют этим конвенциям, время и место их подписания.

Ага, чувак спросил дуру Долорес, высоченную смуглую сисястую куклу с дыркой в башке, через которую улетают все умные мысли, и теперь вымещается на мне. Конечно, Хулио Долорес — главный управитель коммунального хозяйства одного из городских районов, царь и бог подкупольной жизни для почти двух миллионов человек! Эмму, тронуть, конечно можно... Но не нужно.

Коммунальная система под слоем защитного аэрогеля и металлопластика, отделяющих город от сумасшедших условий поверхности, а именно: вода, воздух, хладагенты и энергия — это власть, и немалая. Это распределение воздушных потоков, регенераторов, фильтров, терморегуляторов и прочего, без чего жизнь станет очень грустной. Например, что такое плохие фильтры? Кашель, удушье, болезни. Из-за дыр в санитарном законе, можно сделать такой поток воздуха, который будет соответствовать всем нормам, вот только дышать им сможет далеко не каждый. То же и с водой, и с терморегуляцией. Каково это, жить на сковородке, когда температура в квартире плюс сорок — пятьдесят градусов? Или холод около нуля? А что, провод жидкого азота рядом проходит, согласно проекту, ничего не можем поделать...

Коммунальная власть — это возможность давать избирательно блага и так же избирательно их забирать. С коммунальными боссами лучше дружить, если ты не Феррейра. Быть таковым боссом предполагает наличие у тебя знакомых, связей, связей и ещё раз связей, а это в свою очередь значит, что командор никогда не сорвется на шпалу, даже если та будет нести полную ахинею. А если она завалит контрольные тесты, её протащат на следующий год обучения за уши. В отличие от меня, титуляра.

Конвенции военного сдерживания... Этот вопрос я знал, и неплохо. Вот только с командором нельзя так, 'знать и неплохо'. Когда он не в духе, ответишь одно — спросит другое. А потом третье. И четвертое — солдафон грёбанный. Пока не завалит. А это баллы. Поэтому, если не хочу потом бегать с пеной у рта, пересдавая много-много тестов, а я не хочу, надо дать сеньору Ривейра шанс вызвериться, выпустить пар. Причем не на себе. Лучше всего поднять его любимые темы, на которые он клюнет и 'раскроется'. Проблема только в том, как перейти к ним незаметно, не заваливая основной ответ? Ладно, как говорил один из военачальников прошлого, ввяжемся в бой, а там посмотрим.

Я вздохнул. План ответа в голове начерно проявился. Но отвечать придется долго, очень долго!

'А ты куда-то спешишь?' — иронично хмыкнул мой внутренний 'я'.

Через несколько секунд я, театрально улыбнувшись (спасибо куратору), прокашлялся, набрал в грудь воздуха и начал повествование, будто нахожусь на конкурсе дикторов или чтецов литературного клуба:

— Как все знают, Земля уже много лет истощена. На ней, даже под водой, почти не осталось минеральных ресурсов. Те же, что использовать можно, находятся либо в слишком труднодоступных формах, рентабельность добычи которых пока очень низка, либо их контролируют страны, плотно окопавшиеся вокруг них, вставшие намертво, и не дающие чужакам контроля за месторождениями. Например, Россия и Канада.

Командор кивнул. Это, конечно, элементарщина, но только не для его атрофированных солдатских мозгов. Я же почувствовал эйфорию — сейчас или я его сделаю, или он лопухнет меня. Азарт борьбы, победа или поражение, когда всё зависит от тебя, твоего ответа, твоего старания... Это возбуждает! Я воспрял духом:

— В связи с освободительными революциями в колониях и образованием Космического Альянса, государства Земли потеряли контроль и над поставками сырья из космоса, оказавшись в безвыходной ситуации...

Дальше я начал вносить в речь цветастые обороты, словно артист перед камерой, рассказывая в общем-то известные всем вещи. Но главное было не ЧТО, а КАК я говорю. Командор аж заслушался, сердце простого вояки потеплело. Его задача — объяснить нам, кто и почему может на нас напасть, и за что мы будем воевать, не более, и с нею он справлялся.

А суть моей речи можно было изложить в двух словах: мы не подписываем конвенции потому, что правила игры земных держав не для нас. У нас не те экологические и географические условия, и совсем иное геополитическое положение. Если они начнут бомбить друг друга, произойдет глобальная экологическая катастрофа, которая потянет за собой все остальные: экономическую, социальную и прочие. То есть, произойдет апокалипсис. Нехорошо это, бомбя кого-то уничтожать самого себя, грустно. Нас же сколько ни бомби — никому на Земле плохо не станет.

То есть, пока мы не скованы конвенциями, можем нанести любому агрессору ответный удар апокалиптического масштаба... И всё! Но только пока не взяли на себя обязательств таковой не наносить. Но два слова при желании всегда можно растянуть в три, а три — в двадцать три.

Вообще, я вру. Преувеличиваю. Не боюсь я никакого командора — меня просто мутит от него, как от человека. Его предмет тесно связан с историей, а историю я знаю хорошо. Особенно историю родной планеты, но с поправкой, ВСЕЙ планеты, всех секторов, а не только то, что преподают в 'имперских' школах. Это во мне кровь говорит, ведь я на целую половину, причём лучшую, выходец Обратной Стороны, и как бы... Обязан знать такие вещи. А в истории Венеры на самом деле много интересного, хоть время жизни нашего государства — каких-то несчастных сто лет.

Но какие это сто лет!

Началось всё до безобразия банально. Венера, имперская её часть, была... Скажем так, богата природными и особенно энергетическими ресурсами. У нашей адской атмосферы есть крайне выгодное качество — высокая температура поверхности. Наладь выпуск пироэлектриков, ставь их рядами, полями, плантациями рядом друг с другом... И получай бесконечное количество энергии, с помощью которой можно делать всё. Под 'всё' в те годы понималась добыча огромного количества ресурсов, истощённых на старушке Земле. Ресурсы совершенно спокойно поднимай на лапуты — парящие на границе облачного слоя искусственные летающие острова, а оттуда — в открытый космос, ибо за лапутами начинается разряжение, там свободно летают и привенериваются модули космолётов с ядерными двигателями. Всё, профит; при адекватных вложениях в пироэлектрики, с Земными ценами норма прибыли — тысячи процентов даже несмотря на адову атмосферу. И это я не говорю о том, что многие вещества, редкозёмы всякие, на Земле в принципе отсутствуют, находятся в следовых количествах, и кто владеет ими — владеет всем.

Инвестиции в планету потекли рекой, и всю её колониальную историю только росли, причём по экспоненте. Пока однажды Венера не достигла стадии индустриализации и автоматизации процессов настолько, что стала тяготиться опекой имперского правительства. 'Ну правильно, — рассудили местные сеньоры буржуи, — зачем мы будем делиться с Земными собратьями, с тем же императором, с тем же многомиллиардным народом Латиноамериканской империи, который надо кормить и чем-то искусственно занимать, если можем создать своё маленькое, но очень богатое государство, и на всех плевать?'

Подумано — сделано. И в момент, когда все державы Земли (а их уже который век всего три) жёстко передрались, на Венере вспыхнуло восстание, война за Независимость. Буду объективен, имперцев здесь не любили сильно и на 'нижнем этаже', в массах, и было за что, но об этом позже. Пока остановлюсь на том, что (естественно) при поддержке России и Востока, мы, маленькая латиноамериканская территория на далёком-далёком безжизненном шарике, с адовыми условиями на поверхности, по которой могут течь свинцовые реки, обрели вдруг свою свободу. Прецеденты в истории были, но касались как минимум богатых плодородных территорий, способных всем обеспечить себя самостоятельно, которым переставали быть интересны бзики метрополий. Но так, чтобы независимыми стали подземные города, рудники и лапуты...?

Всё это оформили красиво. В Империи шла борьба за власть, и сильно 'белые', прямые наследники престола давным-давно 'приказали долго жить'. Остались только боковые, дальние наследники, которые, поддерживаемые различными кланами и группировками по интересам, яростно мутузили друг друга. Кроме Аделины Веласкес, внучки почившего императора, дочери сосланной сюда в юности принцессы, которая всю жизнь прожила среди наших камней и рудовозов (благодаря чему, собственно, и выжила). Она осталась единственной прямой наследницей и... Провозгласила себя императрицей.

Ага, здесь, на Венере. За сотню миллионов километров от территории страны.

Трон официально был её — не придерёшься. Претенденты на Земле — узурпаторы без кавычек. Вот только то, что красиво, не всегда истинно на самом деле. На самом деле это было именно восстание, и Венера, местные буржуи, хотели именно независимости, и все вокруг прекрасно всё понимали.

Война вышла кровавая. Имперцев никто здесь не любил, и они отвечали взаимностью, уничтожая купольные подземные города и инфраструктуру. Но в открытых боях терпели поражение за поражением и вынуждены были уйти. Под занавес Земные буржуи, то есть тамошние олигархи, потерявшие такой ценный источник богатств, сделали мину при плохой игре — даровали Аделине независимость при условии отказа от претензий на имперский престол. И мы перестали быть Южно-Американской империей, превратившись после показательного референдума в королевство. Первую монархию, созданную за незнамо сколько веков в крайне экзотических условиях. Эта экзотичность настолько... Экзотическая, что мы, Венера, до сих пор воспринимаемся всем миром (и нами самими) как нечто невообразимое, непонятное. То, чего не может быть, но каким-то чудом есть. Мы — уникумы... Но об этом тоже в другой раз.

Дальнейшая история планеты, после провозглашения независимости и обретения международного статуса, это почти непрерывная война с кем-то против кого-то. Вначале с русскими против Востока, закончившаяся оккупацией Восточных секторов и тотальной депортацией почти всех индусов, китайцев, персов, японцев и процих тайцев с яванцами, которых оперативно успели поймать. Поймали не всех, но их осталось слишком мало, чтоб быть силой. Потом война с русскими против Империи, которая попыталась взять реванш и собрала огромные армию и флот для вторжения. Затем с ослабевшими Империей и Востоком против самих русских, ставших слишком крутыми на мировой арене. Особенность тех войн это то, что сверхдержавы Земли того времени не рассматривали Золотое Королевство, как достойного противника. Оно было лишь союзником на одном из многочисленных фронтов их борьбы друг с другом в космосе. Важный фронт, бесспорноно, но не самый главный. 'Вот, сейчас добьем этих, а потом тех, а амигос сами приползут, на брюхе. Куда они денутся?! На что они годны в одиночку-то?'

Гордыня погубила немало народов, не стали исключением и земные державы. Пока они драли друг другу глотки, Золотая планета вначале отхватила себе Восточную зону, присоединив её к собственным территориям и даже переименовав местные исторические названия, затем окончательно выбила с планеты имперцев, забрав оставшиеся за ними территории, а после оккупировала и русский сектор, создав на его месте автономную русскоговорящую провинцию, так называемую Обратную Сторону. Населения там было немало — исторически русские первые начали осваивать Венеру и окопались на совесть. Депортировать его... Не получилось, в общем. И Обратную Сторону оставили как есть, лишь понизив аборигенов в правах по сравнению с коренной нацией.

Всё, с этого момента Золотое королевство превратилось в монолит — контролировало всю поверхность планеты. А значит, можно было начинать думать об экспансии (ибо деньги для этого исправно текли и до того, а после потекли ещё быстрее) И экспансия началась.

Теперь Золотое королевство сражалось уже само, на чужих фронтах, на чужой территории. Луна. Меркурий. Марс. Сектор Юпитера. Сектора Урана и Нептуна — главные кладовые гелия-три около нашего жёлтого газового шарика. Опорные гелиоцентрические станции в поясах астероидов. Жадные руки венерианских стерв прибирали к рукам всё, до чего могли дотянуться. Ибо главное, что нужно для любой войны — это деньги, а они, повторюсь, у королевства были, ибо после объединения планеты оно познало сладкое слово 'монополия'. Некоторые вещества, без которых загнётся вся высокоточная современная промышленность, что здесь добываются в промышленных масштабах, на Земле в следовых количествах, и даже кладовые под толщей океанов не могут обеспечить ими человечество.

...Венерианские стервы. Наверное надо рассказать про эту особенность нашего государства. Одну из, но это важная особенность. Планетой за прошедшее столетие правили... Одни женщины. Как? Почему? Да кто ж его знает! Я ж говорю, мы — уникумы, и в этом тоже.

Первой правительницей была Алисия Мануэла Веласкес, дочь одного из последних великих императоров и сестра троих других, невеликих, своих братьев. Это она подготовила восстание, отделение, но не дожила до него. Переворот осуществила её дочь Аделина, и ставшая первой королевой.

Её со временем сменила тоже дочь, Верджиния. А ту — Оливия, тоже дочь. Это был единственный момент, когда была вариативность — у Оливии был брат-близнец Оливье... Но он как-то нехорошо скончался за пару месяцев до смерти матери. Мутная, но очень стандартная для мира верховной власти история.

У Оливии была одна дочь, Катарина. Крутая тётка, однако, но об этом тоже позже. А у Катарины... Тоже одни дочери, Лея и Алисия — наша королева и её сестра, глава департамента безопасности.

В нашем поколении, скорее всего, тоже ничего не изменится. У Алисии — девочки, двойняшки. Ну, а что традицию нарушать! А вот у её величества есть сын. Но править ему вряд ли удастся, ибо у него есть две сестры, и обе — старшие. Наследница престола носит божественное имя Фрейя, и говорят, вся в мать. Но может оно и к лучшему?

Потому, что женщины совсем даже не слабый пол, каковым его принято считать. Они слабее в прямом бою, в прямом столкновении с мужчинами. Но в тонких играх со многими противниками женщины хитрее, изворотливее, и гораздо легче одерживают победы. Тонкий ум первых королев позволял им маневрировать между различными покровителями, позволял королевству выжить, избегая тотальной войны на выживание. А после, когда Венера встала на ноги, завоёвывать себе жизненное пространство спокойно, без резких потрясений и крупных войн. У Венеры самый большой и сильный флот, но после Русской войны, по большому счёту, мы его почти не использовали. Умудрившись отхватить при этом в свою сферу влияния Марс и множество других космических 'печенек'.

Ум вёртких стерв, монополия на ресурсы и желание местной аристократии быть независимыми — вот, пожалуй, три кита, на которых стоит наше государство. И не просто стоит, а диктует Земле свою волю. За что его, конечно, никто не любит (сильного всегда не любят), мечтая разделаться с Золотой планетой под 'ноль'. Это нормально, так устроена природа — если внутри не всё в порядке, придумай для своего государства внешнего врага. Придумай и демонизируй. И ударь, но только когда точно будешь знать, что тебе за это ничего не будет. Мир следует этой логике, и ВЕЗДЕ, на всей старушке, венериан не любят и презирают, считая исчадиями ада, ну или просто второсортными выскочками. Нам от их ненависти ни тепло и ни холодно... Но мы ЗНАЕМ. Они — ударят. Как только дадим слабину. А нас мало, каких-то сто миллионов, тогда как их — миллиарды.

И мы должны быть готовы к войне. Готовы всегда, в любое время дня и ночи, в любую астрономическую фазу наших планет. Просто потому, что другого выбора у нас нет.

— ...Поэтому, любая, даже локальная война на Земле может привести всю планету к экологической катастрофе, к глобальным и необратимым последствиям, — продолжал я, отвечая на дебильный вопрос командора. — В 2309 году, после Аравийского конфликта, когда Земные политики наконец это поняли, все мировые лидеры собрались в Нанкине и подписали эту конвенцию.

— А конвенция о гражданских объектах? — оживился 'потеплевший' командор.

— Гаванские соглашения, 2324 год. Причины — недопущение тотальной гибели гражданского населения, массово сосредоточенного под купольными образованиями в колониях. Полный запрет бомбардировок специально помеченных демилитаризованных купольных зон.

Я замолчал, наблюдая за преподавателем. Сеньор Ривейро благополучно заглотил наживку. Ещё пара слов, и начнется давно надоевшая всем лекция о патриотизме с пеной у рта. И стрелка с меня благополучно переведется дальше.

— А эту конвенцию почему мы не подписываем? Мы что, хотим истребления миллионов в бессмысленной бойне? — его лицо светилось иронией, хотя он только что мне подыграл, сам того не ведая. Блаженны идиоты!

— Скорее, наоборот, не хотим. Где гарантия, что враг, в случае высадки на нашей планете, будет обходить стороной ничем не защищенные купола, не имеющие возможности защититься и лишенные любых оборонных систем?

— Правильно! — вскочил с места командор и зашагал по аудитории, вытаращив глаза в очередной раз нам доказывая одну и ту же истину, от которой мы давно устали. — Зачем тратить жизни собственных солдат, когда можно спасти их за счет гибели жизней врагов? Пускай, размен будет идти один к тысяче, но это же враги!

Запомните, не бывает хороших врагов! Не бывает благородства на войне! Война — это грязь, такая грязь, что... — он махнул рукой. — Никто никогда не оставит в тылу вражеский купол, даже если он беззащитен, как ребенок. Они будут долбить его, и плевать на жизни гражданских внутри. Вы должны запомнить это, должны знать, если, не дайте высшие силы, начнется такая война, безопасных мест не будет. Вы, каждый из вас, и юноши, и девушки, должны взять в руки оружие, и с ним в руках бить врага. Хоть из-за угла, хоть из-под земли! Но не давать ему ни минуты покоя. Чтобы он умылся кровью, чтобы проклял тот день, когда высадился на нашей планете...

Командор всё заводился и заводился. Глаза наливались безумием, слюни брызгали изо рта. Все, находящиеся в аудитории, во избежание, уткнулись в терминалы и с трепетом 'внимали', дабы тяжелый взор экс-майора не споткнулся об их персону. Я праздновал победу.

Наконец, спустя минут десять, командора отпустило.

— ...Они прилетают сюда потратить денежки и потрахать наших девочек, но в душе каждый из них ненавидит нас! Ненавидит всем сердцем! И только на плечах наших солдат, простых венерианских парней со стальными яйцами, держится наша страна. Таких, как вы. И вы не должны посрамить Отечество, случись беда!

— Всё. — Он повернулся назад, увидел мою персону и вспомнил о её существовании. Но заряд уже вышел, сил осталось только на то, чтобы вяло бросить:

— Что-то ещё хочешь сказать, Шиманьски?

— Шимановский, — вновь поправил я. Так же безрезультатно. — Следствие. Купольные города, даже хорошо вооруженные крепости, идеальные мишени...

— Садись, Шиманьски... — махнул командор, отпуская меня. Есть! Я это сделал! — Итак, тема сегодняшнего занятия...

Под его монотонное бормотание я проскочил к своему терминалу и опустился на стул, на ходу доставая из кармана информационную капсулу. Ну вот, теперь можно расслабиться и хоршенько обдумать разговор с куратором. Ой, не простой мужик, этот дон Алехандро!..

* * *

Звонок окончания урока прозвучал как избавление. Мысленно поблагодарив всех существующих и несуществующих богов, я закинул рюкзак на плечо и направился к двери. Мозги кипели, к следующему занятию надо чуток встряхнуться.

Математика. Один из важнейших предметов. Идти к нему через четвертую оранжерею — небольшую живую рекреацию, где можно посидеть минут пять под сенью настоящих деревьев и глотнуть живого воздуха.

Оранжереи — тоже гордость школы. Далеко не в каждой, даже частной, они имеются. В нашей их аж пять — акционеры считают, что юным чадам полезно дышать не регенерированной фильтрованной дрянью, а ароматом живой природы... И в общем правильно считают, я — за.

На самом деле, природой тут не пахнет — в воздухе витает тот же аромат сухости, пластмассы и чего-то едко-затхлого, что и везде. Ну, есть примеси запахов настоящего дерева, листьев, цветов, не спорю, но я никогда не чувствовал себя здесь таким уж 'раздышавшимся'. Проще сходить в аэросалон и дохнуть настоящим, привезенным с Земли воздухом, чем ловить здесь непонятно что — с этой точки зрения оранжерея себя не оправдывала. Но есть второй аспект, гораздо более важный для большинства из нас — 'расслабон'. В качестве отрыва от реальности это место помогает весьма и весьма, а это важно для человека, у которого мозги кипят от нагрузки.

Я никогда не был на Земле, но думаю, мне там понравится. Люблю настоящую зелень, деревья, травку. Ради этого постоянно тусуюсь в Центральном парке, огромной государственной рекреации в центре города, могущей вместить в себя до пары миллионов человек, где действительно пахнет природой и зеленью. И здесь, в незамысловатой школьной оранжерее, сразу чувствую, как быстрее бежит в жилах кровь, а проблемы уходят на задний план. Так устроен человек: мы колонизовали всю Солнечную систему, полетели к звездам (правда, медленно, но летим), создали технологии, казавшиеся ранее невероятными, но так и остались в душе кроманьонцами, только-только слезшими с дерева и взявшими в руки палку. Мы те же, что были десять, двадцать, тридцать тысяч лет назад — так же живём, так же растим детей, так же бьемся друг с другом за кусок 'вкусного'. Женщины так же вынашивают и рожают младенцев, хотя технологии искусственного выращивания давно существуют и лет сто назад энергично использовались в военных целях. Мы едим продукты с теми же белками, жирами, углеводами и микроэлементами, только в несколько иной форме, дышим тем же воздухом, спим столько же часов в сутки, страдаем от тех же финансовых, экономических, политических и социальных кризисов, что и много лет назад.

Мы — те же. Только вместо копий и луков вооружены ядерными деструкторами и рельсотронами. Нам нравится, как и пещерным людям, посидеть у костра под деревом, вдохнуть чистого утреннего ветерка, хлебнуть кристальной водицы из живого ручья...

...Но вокруг лишь металл и бетонопластик подземного купольного города, разделенного на районы, шлюзы переходов, стены, вентиляционные шахты, коммуникации и теплоотводы. И затхлость, въевшийся в кровь аромат пластмассы, от которого невозможно избавиться, кроме как разве взорвать под куполом ядерную бомбу.

Затхлость воздуха, затхлость регенерированной воды в кране, затхлость жизни, отделённой от нормальной среды обитания тяжелой вязкой раскаленной атмосферой и миллионами километров пустоты... И только такие вот рекреации дают нам надежду, что не всё ещё потеряно, дают почувствовать себя настоящими людьми, какими они должны быть, а не пробирочными тепличными индивидами.

Я присел у фонтана, плеснул горсть воды в лицо. Не долго думая, залез на парапет с ногами, облокотившись спиной о статую. До следующего занятия минут десять, как раз хватит, чтобы прочувствовать себя тем самым кроманьонцем.

Оранжерея быстро заполнялась — я тут не один такой, любитель натурального. Вскоре в рекреации стало не протолкнуться — все свободные кусочки лавочек, парапета фонтана и даже голой земли были заняты галдящей толпой молодежи.

Это довольно интересно, наблюдать за людьми на перемене. По их походке, по выражению лиц, по морщинкам в уголках глаз, по подрагиванию кончиков губ или частоте дыхания можно запросто определить, какое у кого настроение, кто о чём думает, кто чем занимается, у кого какой характер. Кто внутри — говнюк, а кто ещё ничего, так себе. Но сейчас наблюдать за кем-то было лень, и я прикрыл глаза, слушая шум падающей рядом в фонтане воды, ни о чём не думая.

— Шимановский, вот ты где! — Рядом со мной на парапет опустился зад длинноногой смуглой брюнетки с необъятным бюстом. Хотя, дело вкуса, кому-то он покажется в самый раз, но я такие не люблю. Впрочем, я не столько не люблю бюст, сколько её обладательницу. Эмма Долорес, та самая тупая дылда, что засыпалась у командора на простейшем вопросе, собственной персоной. Долорес это не имя, в её случае это фамилия(4), но с точки зрения логики, а почему бы не существовать такой лаконичной фамилии, как 'Боль'? 'Эммануэль Боль' — звучит ведь! В русском языке и не такие выверты! — Вот ты где! Я почему-то знала, что ты будешь здесь.

— Наверное, пораскинула мозгами? — съязвил я.

— Ну, ты ведь всегда тут сидишь? Верно?

Она хлопнула ресницами — не заметила моей иронии. Вообще, завидую таким людям — ни забот тебе, ни хлопот. У них просто не достает ума осознать, что у них заботы и хлопоты! Как и не достает ума понять, что тебя только что оскорбили.

Как таких вообще оскорблять? После пары попыток настроение делать это безнадёжно пропадает.

Наверное, это здорово, заморачиваться лишь на никому не нужных мелочах, пропуская мимо себя все сложности жизни. Эмма — счастливая, пусть и не знает об этом. Но мне так не дано.

— Мне надо с тобой поговорить. — Она сделала вид, что замялась.

— Ну, говори, раз пришла, — милостиво разрешил я.

— Знаешь, Родригесы скоро устраивают бал... — Эмма стрельнула глазами и посмотрела на меня ТАК, одарив улыбкой завзятой совратительницы... Что я чуть не подавился.

Стоп! Это что-то новенькое!

Спиной почувствовал ревность стоящей сзади компашки старшекурсников. Они видели, КАК она смотрела. А ещё почувствовал внимание людей вокруг, вроде занимающихся своими делами, но с оглядкой на нас. 'Эмма Долорес зажигает с Шимановским? Это интересно!'

Я нервно сглотнул. Как бы про себя не поносил эту соску, а от её взгляда всё равно прошиб пот. Быстро взял себя в руки, но сознание отложило: я также чувствителен к её магии, как и все вокруг. Секс-бомба, блин!

— Понимаю, мы с тобой немного из разных кругов общения, и почти не знакомы... — мило щебетала она, скромненько опустив глазки, — ...так может, давай познакомимся поближе? Ты парень неплохой, самый серьёзный из всей нашей группы...

Нет, она на самом деле секс-бомба. Половина учащихся юношей этой школы стелятся штабелями, чтоб обратить на себя её внимание. И не потому, что у неё крутой папа. А половина лохудр писают кипятком от зависти и ненависти, эдакой, присущей лишь слабому полу в отношении к той, кто красивее тебя, или лучше в чём-то чисто женском. И Эмма активно пользуется тем, как выглядит — на это её скромного умишки хватает. Иначе говоря, она — местная звезда, и ей плевать на тех, кто её таковой не считает.

Я, вот, не считал. А ещё я привык реально смотреть на вещи. Причём делаю это параллельно и независимо от потока сознания, управляемого тем, что находится в штанах. Потока, заставляющего в данный момент пялиться на неё, пуская слюни, и остро реагировать на ужимки, коими она доводит мальчиков до безумия. Это не потому, что я такой весь из себя умный и сдержанный, умеющий контролировать сознание даже в моменты гормонального выброса. Это — защитная реакция, рефлекс, вбитый кулаками тех, кто не хочет меня здесь видеть, для которых я — пустое место, груша для битья. Кто с удовольствием подставит меня в глазах однокурсников и администрации. Без этой реакции я бы уже давно учился где-нибудь в другом, более спокойном и менее престижном месте.

То есть, я, как и все, оценивал её фигуру, млел от глубины антрацитовых глаз, шелковистости смуглой кожи, мысленно мял в руках необъятные буфера, раскатывая губы на большее... Но в то же время дальним уголком сознания понимал: 'Кто я такой, чтоб она со мной зажигала?' Простачек-титуляр, не имеющий ни гроша за душой. Парень из бедной семьи с русской фамилией без особых внешних данных, которого сторонятся девушки, и которого на каждом шагу преследует группировка богатеньких недоносков, держащая всю школу в руках. И она — самая красивая, самая влиятельная, самая богатая, самая сексуальная, имеющая сотни поклонников. Подобные девочки не гуляют с такими мальчиками, и не стреляют в них глазами. Подстава, самая натуральная подстава! И нужно быть последним лопухом, чтобы поддаться на провокацию.

Я усилием воли взял себя в руки и стрельнул глазами в ответ, выдавив самую сексуальную улыбку, которая мне когда-либо удавалась.

— Эмма, прости, что перебиваю, но ты сегодня великолепна!

Это был искренний комплемент. Ведь если не считать её умственные способности, внешне она — супермодель.

Долорес смутилась и покраснела. Точнее, сделала вид, что смутилась и покраснела, играть на зрителя она умеет, хотя в глубине души ей было искренне приятно. Иисус, до чего же легко читать людей!

— Спасибо! Хуан, ну ты это... — она замялась. Тоже игра на зрителя, но уже на меня. Эдакая скромность...

Ага, знаю я эту скромность. Половина школы отодрало эту суку, причем, зачастую, в весьма экзотических местах и позах. Ну, я имею ввиду богатенькую половину школы. — Ну как, ты пойдешь со мной на бал к Родригесам?

И снова этот взгляд, это хлопание ресниц, разящее мужчин наповал. Детка, да что же тебе нужно?

Я нервно сглотнул и снова взял себя в руки. Плохо, когда тебе восемнадцать, очень тяжело справиться с атаками таких вот стервочек. Тот же Хуан Карлос, мой единственный друг в этом гадюшнике, был бы сражен, и, невзирая на все возможные подставы, помчался бы следом хоть за орбиту Эриды. Трахнуть Эмму Долорес, когда она сама тебе это предлагает?

Отвлекусь. Танцы — это действительно танцы. Культура латинской Америки ужасно консервативна, и если ты не владеешь азами самбо-мамбы, румбы и прочих вальсов с тангами, в высшем обществе тебе делать нечего. Такие вечера устраиваются в высшем (ну, условно высшем, достаточно обеспеченном) обществе для общения: собираются люди, которым в неформальной обстановке нужно обсудить важные дела, сделки и прочее, и при этом блеснуть показным гостеприимством. Дескать, смотрите, какой вечер я могу устроить! Старшие на таких мероприятиях чинно выпивают, обсуждая дела, изредка отвлекаясь на танцы; их жены и молодежь наоборот, развлекаются, показывая себя и смотря на других, изредка отвлекаясь на дела... Всем хорошо, все довольны. Там же заключаются и браки (договоры о браках), и балы на самом деле — большие смотрины, на которых можно как повысить, так и понизить свои акции в матримониальном плане. В общем, вещь стоящая, пусть и сплошная показуха. Это что касается собственно мероприятий, официальной их части.

Однако то, что вытворяет за их фасадом молодое поколение... Слово 'отрыв' тут не подойдёт — мало красок. Игры 'золотой молодежи', дорвавшихся до воли пай-мальчиков и девочек... Это круто!

И оттарабанить ту же Эмму где-нибудь в туалете или комнате наверху, подальше от взрослых глаз, можно влёгкую. Это там само собой разумеющееся — мало кто из взрослых пытается пасти своих деток. Во всяком случае, совершеннолетних. Или, на худой конец, можно отвезти её куда-нибудь после праздника, в бар, клуб, а уже потом в номера...

В общем, знаю я поднаготную этого общества, предложение брюнеточки звучит четко и недвусмысленно: 'Пошли, потрахаемся? Потанцуем заодно!..'

Нет, свидание может и не закончиться тем, что я тут сам себе надумал, игра гормонов иногда порождает больную игру фантазии. Но слухи — великое дело, а о безобразиях пьяной Долорес ходят легенды. Так что это скорее всего то, о чем я думаю. Вопрос только, для чего ей это надо?

— А почему именно я? — я коварно улыбнулся, строя из себя рокового мужчину. Сомневаюсь, что у меня получалось, но шпала игру приняла и даже подыграла, начав жеманиться. — В группе много парней, серьезных, красивых, гораздо лучше?

— Ну... Ты такой сильный! Умный! Да и симпатичный — зря на себя наговариваешь.

Далее следовало путанное описание того, какой я хороший, а она этого так долго не замечала. И теперь, заметив, хочет познакомиться поближе, и я не имею права ломать кайф такой девушке, как она.

'Толстый? Его подстава? — проносились в голове тем временем мысли. — Нет, они из разных группировок. Этот, если бы хотел сделать гадость, подослал бы шалаву уровнем ниже. Отец Толстого — хефе, криминальный босс одной из 'звёзд'. (5) Наркотики, оружие — чем там эти организации занимаются? Долоресы же, и связанные с ними люди — легальные бизнесмены, а такие не очень уживаются с авторитетами. И дети их предпочитают гулять в разных компаниях...'

Кукла не замечала, что я её не слушаю. Искала слова, чтобы внятно сформулировать повод, и не скажу, что безуспешно. Говорила она проникновенно, играла глазами, уголками губ, и если бы не гнилые подставы в своё время, когда я становился всеобщим посмешищем, то давно на всё это купился бы.

Надо докопаться до причины. Причины, а не повода, почему меня вдруг 'цепляет' такая девочка. Мозг работал, усиленно работал...

...Есть! Нестыковка! Сразу не обратил должного внимания, но сейчас напряжённая до предела интуиция это почувствовала. Нас внимательно слушали.

Десятки пар глаз жадно следили за развитием событий — гораздо больше, чем следовало бы. Разговоры в оранжерее стихли почти полностью. Да, шпала — звезда, но это не значит, что все должны бросать дела и бежать смотреть, кого она там охмуряет! Такое ощущение, что все вокруг знают причину того, что происходит, ту самую, которую пытаюсь вычислить я. ...Ну, большинство — ведь в стаде достаточно небольшому количеству особей сделать что-то одинаково, и остальные начнут делать то же самое. Так и в рекреации, все, занимающиеся своими делами, отвлекались, и начинали вслушиваться в наш разговор, подражая десятку заинтересованных лиц, которые изначально нездорово на нас косились.

То есть тех, кто пришел сюда специально посмотреть за развитием событий.

Окончательно по местам всё расставили её подруги, ближний круг общения. Они стали справа от меня, за фонтаном, все три штуки, и оживленно перешептывались. Глаза их горели азартом, огнём людей, делающих ставку в казино или идущих ва-банк в покер. Стали так, чтобы всё видеть, и по возможности, чтобы я не видел их. Значит, это то, что думаю?

Внутри всё упало. Наверное, вопреки разуму, что-то во мне хотело, чтобы повод оказался причиной. Чтобы такая девочка мною заинтересовалась искренне. Ну и что, что дура? Красивая же дура! На худой конец, я был готов забить на подставу, пойти с нею и сделать то, на что она намекает. Эдак, на память, дескать, я тоже с ней был, и повеселились мы неплохо. Подстава-подставой, но оно того стоит!..

...Но только не 'лотерея'!

Информацию об этой милой игре растрепал по школе кто-то из их компании, похваставшись чем-то перед кем-то. А что такое секреты и как они хранятся в этих стенах...

Так вся школа узнала, что существует некая группа пай-девочек из довольно обеспеченных семей, подруг — не разлей вода. Денег у них так много, что все имеющиеся доступные удовольствия они давно перепробовали, но не нашли для себя ничего экстремального. Того, что берет твою душу и тянет вон из тела, заставляя кипеть в крови адреналин, что приносит кайф и разнообразит серую скучную жизнь. Воровать в магазинах? Пробовали. Не то. Какой в этом смысл, ведь даже если поймают, папочки их откупят — не интересно. Прыгнуть со скалы в пропасть? На Венере спектр подобных экстремальных услуг огромен, как и количество гор, подходящих для оного. Для вязкой атмосферы достаточно банального парашюта, чтобы получить незабываемые ощущения полета в перепаде высоты километров на десять. Но нет, страшно!

Что остаётся богатеньким гламурненьким дурам? Секс? Его они тоже перепробовали, весь и всякий, в любом виде и с любыми партнерами, благо, эта индустрия — одна из столпов венерианской экономики. Но банальный, разрешённый секс — не интересно. А неразрешённый...

Не всякого на такой тянет. Надо быть жутким извращенцем, чтобы любить то, что запрещено ЗДЕСЬ, а эти девочки на извращенок не похожи.

Когда компания отчаялась, кто-то из них вдруг придумал 'Лотерею'. Суть игры в том, что одна из них, именуемая 'хозяйкой', загадывает человека. Это может быть кто угодно: бомж, мусорщик, пьяный грузчик из супермаркета, слесарь канализационных систем — главное, чтобы он был по тем или иным причинам не уважаем в обществе (разумеется, ИХ обществе). Те, кого не любят и презирают богатые, не считая за людей; грязное быдло, долженствующее делать не очень чистую работу, или просто асоциальные субъекты. Такого человека 'хозяйка' записывает на листе бумаги, добавляет к нему пустых листков по количеству играющих, тщательно все листки перемешивает, а затем дает тянуть жребий.

Та, которая лотерею 'выиграет', вытянув бумажку с надписью, обязана охмурить этого человека и переспать с ним. Обязательно переспать, в этом и смысл!

'Ну и что тут такого?' — скажут некоторые. 'Подумаешь, секс с сантехником!' Согласен, это для нас, жителей трущоб, сантехники — люди. А для них — то же, что для нас — немытые неделями бомжи. (Кстати, бомжа тоже в лотерею загадывали, если слухи не врут. Правда, кто его вытянул, у девочек хватило ума не растрепать. К сожалению)

Теперь я. 'Лотереец'. Неудачник. Да, я трахну эту секси, но стану при этом посмешищем — вон, сколько народу уже в курсе. Собрались, ждут, следят за развитием событий... Сволочи!

Наверное, многие парни захотят оказаться на моем месте. Подумаешь, что значит сплетня в обществе богатеньких, если можно будет всю ночь жарить саму 'мисс-школа'?

Да только они не на моем месте! А эту длиноногую дрянь я никогда не прощу.

Я почувствовал, как дыхание участилось, зрачки расширились, а кулаки сжались, и призвал всё оставшееся хладнокровие, чтобы не сорваться. Не сейчас! Не здесь! Позже, обязательно выпущу адреналин, вымещу злобу на тренажёрах. А пока надо улыбаться. Улыбаться, чего бы это ни стоило!

К тому же, если 'билетик' вытянула Долорес, это значит, что не она меня загадала. Вытянула и загадала — совсем разные вещи. 'Так что остынь! Остынь, парнишка! Ударь по ним так, чтобы эти шалашовки больше никогда не думали унижать тебя! Унизь их сам!' — Помог мне бестелесный собеседник.

— Знаешь, Эмма, — перебил я наивные разглагольствования шпалы. — Я так подумал и решил... Я не пойду с тобой к Родригесам.

— Почему? — удивленно вытянулось её личико. Ещё бы, мой отказ не означает, что 'лотерея' отыграна; это всего лишь значит, что у неё не вышло с первой попытки. Но охомутать меня она обязана, хоть через месяц, хоть через год. Это правило игры. А девочки будут внимательно следить за развитием событий и издеваться. Мой отказ — лишний геморрой для неё, не привыкшей к строптивости самцов при виде её чар.

Я внимательно оглядел присутствующих. Разговоры в небольшой рекреации практически полностью стихли. Лишь несколько парней с младшего курса в дальнем конце, под банановой пальмой, обсуждали подготовку к какому-то сложному тесту, да обнималась на лавочке напротив парочка влюбленных. Итак, зрительный зал из тех, кто 'в теме' и сочувствующих в сборе, пора и мне поиграть на него.

Глубоко вздохнув, как бы собираясь с мыслями, я начал повествование, мысленно повторяя про себя завет дона Алехандро: 'Умение. Везение. Наглость. Умение. Везение. Наглость' Концентрация и так на пределе

— Понимаешь, Эмма, вот ты сейчас учишься на предпоследнем курсе. Пройдет два года, останется за плечами выпускной, и кем ты станешь?

Есть, кончики пальцев задрожали. Это всегда так — когда я пытаюсь быть убедительным, они дрожат. И я бываю ОЧЕНЬ убедительным! К сожалению, далеко не всегда это мне помогает.

'Зал' затаил дыхание от преамбулы. Почувствовали, что я что-то задумал. Не буду томить:

— Ты станешь одной из самых завидных невест, с очень высокими акциями. — Эмма, на минуту смутившаяся началом, облегченно кивнула. Детка, рано! — Вокруг тебя будут виться прекрасные принцы, один другого влиятельнее и краше... Сама пойдешь работать куда-нибудь в модели, станешь известной, будешь зарабатывать кучу денег. Молодая, красивая. Перспективная.

Удачно выйдешь замуж за крупного бизнесмена, родишь двух-трех детей... — Она кивала и кивала, видно, так себе дальнейшую жизнь и представляла. Мои же ладони подрагивали всё сильнее, а из груди рвалась буря, охватывая меня всего, заставляя глаза гореть. Нет, они не горели в смысле сияли, но я чувствовал то, что называю 'волной'. Лишь бы не переиграть и не сорваться — и такое бывало.

— Но потом тебе стукнет тридцать, и вся твоя красота уйдёт, — огорошил я, перейдя ко второй фазе, к негативу. — Часть её заберут дети, часть — возраст, но в модельном бизнесе ты окажешься ненужной.

Долорес удивленно вскинула голову. Я говорил не по шаблону, и возразить мне, заткнуть меня, как бы нечем.

— Хватки, чтобы открыть собственное дело, у тебя нет, тут уж извини, как есть... — я пожал плечами, продолжая. — А твоего отца в это время тихо 'уйдут' на заслуженный отдых. Его место хлебное, а такие в цене. Всегда есть люди помоложе и покруче, и возраст — хороший аргумент для ухода. И он мигом потеряет большую часть своего авторитета, друзей и влияния. То есть, в случае чего, он ничем не сможет помочь тебе в этой жизни...

Ладони дрожали. Голос... Не знаю, может быть и голос. Смугляночка хотела возразить, но так и осталась с раскрытым ртом. Она хотела перебить, заткнуть меня, ведь как можно слушать такие рассуждения из уст какого-то русского придурка? Но я 'держал' её. 'Волна', пожар в моих глазах и голосе. Они появляются редко, и только когда я очень-очень разозлюсь, не по прихоти и глупому желанию.

Зал тоже внимательно слушал. Он жаждал крови, жаждал конца истории, ради этого здесь и собрался. Ещё несколько фраз, и она не сможет меня заткнуть, не выставив себя дурой, даже если переборет 'волну'.

— Твой муж тем временем найдет себе нескольких молоденьких любовниц, — продолжал я повествование. — Зачем ему старая некрасивая жена, когда вокруг полно восемнадцатилетних смазливых курочек, только и мечтающих прыгнуть ему в постель? А ты останешься с ним ради детей, ради будущего. И своего, и их. Тебе будет плевать на мужа и семью, но в один миг вдруг окажется, что идти от него тебе особо некуда...

От зала повеяло волной удовлетворения. Которое усугублялось молчанием Эммы — если бы она просто кричала, это не сказалось бы столь плачевно. Но у неё банально не хватало мозгов понять, что надо делать, как бороть мой голос, а интуиция сплоховала.

Но это ещё не конец, девочки и мальчики. Я 'сплагиатил' у дона Алехандро театральный эффект, паузу, чтобы усилить действие своих слов. Получилось, замолчали даже парни под пальмой, не понимая, откуда вокруг такая тишина.

— Ты будешь сидеть дома, одна, страшная и никому не нужная, растить детей и тихо плакать в подушку, глядя на фортели цветущего жизнерадостного муженька, кляня жестокую судьбу, — бил я. — Твоё время уйдёт, и осознание этого станет самым страшным ударом за всю жизнь. Время, когда ты была звездой и всё могла, останется в прошлом...

Долорес снова попыталась что-то ответить, но 'волна' не давала. Я же, словно пресекая возражения, останавливающем жесте поднял руку, вкладывая в голос как можно больше напора и оптимизма.

— Но не всё так плохо, Эмма! В один прекрасный день всё изменится! Вся твоя жизнь обретет смысл, появится надежда на лучшее!..

Зал затаил дыхание. И я ударил.

— В этот день у тебя появится любовник.

Со всех сторон раздалось ржание. Злое, ироничное. Вот тебе и звезда, вот тебе и поклонники. Как легко в стаде попасть из вожаков под копыта. Эмма попала, а ведь я ещё не закончил!

— Он будет утешать тебя, жалеть, говорить ласковые слова, — развивал я наступление. — Ты будешь считать, что любишь его, всячески ублажать, лелеять, хотя нужен он будет лишь чтобы сбежать от одиночества.... Самого же его будут интересовать только деньги. Деньги твоего мужа. И когда он, наконец, получив желаемое, исчезнет из твоей жизни, ты сначала поплачешь, привычно попеняешь судьбе, а потом поймешь, что это выход. Спасение от одиночества...

...И заведешь целую кучу любовников!!!

Последнюю фразу я буквально выкрикнул, раскинув руки в стороны, акцентируя как можно больше внимания именно на ней. Снова раздались смешки, но уже жидкие. Лица зрителей вытянулись в предвкушении развязки, никто не понимал, к чему я клоню, но что апофеоз близко, осознали все. Соль повествования в том, что это — совершенно реальный сценарий, это придало изюминку, 'купило' зрителей. А Эмма... Теперь она не может возразить, даже если захочет, безо всякой волны — которая, надо сказать, незаметно для меня спала, вместе с нашедшей выход излишней злостью.

— Муж будет смотреть на это сквозь пальцы, пока его авторитету ничего угрожает, — додавливал я. — Ему будет плевать на тебя лично, развлекайся, дорогая, только не мешай. Не зарывайся со связями, не подставляй, и всё твоё. Но ты вроде не дура, чтобы рисковать положением ради забавы? Так всё покатится по гладкой дорожке, и в один день ты превратишься... — Апофеоз. Я снова сделал паузу, дав зрителям его прочувствовать. — ...В обычную дешевую шлюху, которая сама платит, лишь бы ее пожалели и трахнули.

Гробовое молчание. Такого зрители не ожидали. Классовое родство как-никак.

Но я не из вашего общества, ребята. Мне на вас всех начхать.

Эмма сидела, раскрыв рот от растерянности. И судя по всему, выйдет из облома не скоро. Ничего сверхъестественного, никакой 'волны' — банальная психология.

— Ты превратишься в шлюху, в ничтожество, — улыбнулся я и зашёл на завершающий круг. — А я... — Набрать в легкие воздуха... Качнуть головой, и... — Наглость — так наглость, выдать на одном порыве:

— ...А я как раз в это время взойду на престол. Стану императором.

Тишина. Долгая, продолжительная. Челюсти отвисли у всех — такого поворота никто не мог даже измыслить. В царящей логичности моих доводов (а я обрисовал вполне реальную судьбу) эти слова прозвучали настолько твердо и уверенно, а мое лицо оставалось таким убийственно серьезным, что скривить губы в милой ироничной улыбке не получилось ни у кого. Слишком по-взрослому всё прозвучало.

...Да-да, вы правы, 'волна' подействовала не только на Эмму — весь зал хоть немного, но 'облучился' ею. Но никому об этом не говорите, хорошо? Ну, что, девочки-гламурочки, как-нибудь сразимся еще? — победно ухмыльнулся мой верный товарищ.

Я довольно улыбнулся, придвинулся к брюнетке, взял в руки её ладонь, и сочувствующе поглаживая, прошептал:

— Эммануэль, пойми меня правильно. Ты хорошая девушка. Красивая, умная. Но я не хочу, чтобы в тот момент меня, начинающего монарха... Чтобы мое доброе имя дискредитировала какая-то шлюха, заявляя, что, дескать, десять — пятнадцать — двадцать лет назад именно она была моей девушкой и ходила со мной на бал к будущим магнатам Родригесам.

Всё, финал. Занавес.

Ну, кошелки, я покажу вам лотерею! Жаль, конечно, что не Эмма, испуганно выдернувшая руку и шарахнувшаяся от меня, как от прокаженного, вписала мое имя, что 'хозяйка' партии останется в стороне. Но Долорес свое заслужила честно — мне ее нисколечки не жаль. А остальные пусть имеют в виду на будущее.

Император? Да, меня будут теперь обзывать так, подкалывать, смеяться. Подшучивать. Но это будет добрая шутка, совершенно не сравнимая с фразой 'лотерейный неудачник'.

Тут прозвенел долгожданный предзвонок, это который звенит за две минуты до занятия, и вся массовка встрепенулась, вспомнив, что перемена подошла к концу, пора двигать дальше. Сама шпала в прострации побрела к таким же опешившим подругам, лишь шепча под нос в мой адрес нечто матерное. Один-ноль.

Я обернулся за рюкзаком и тут столкнулся взглядом с НЕЮ.

Эта девушка тоже бесплатница, кажется, ее зовут Николь. Она с нами только с этого года, новенькая. С первого дня нравится мне безумно, но я отчего-то стесняюсь подойти и познакомиться. Дурень, конечно, но... Стесняюсь, и всё тут!

Объект моего стеснения стояла с противоположной стороны фонтана. Когда я обернулся, она подняла мне вверх большой палец и поддерживающее улыбнулась. Я пожал плечами и улыбнулся в ответ. Она подхватила сумочку, бросила восхищенный взгляд, развернулась и быстро зашагала к противоположному от меня выходу. Я, в состоянии ступора, закинул лямку сумки на плечо и развернулся к своему.

Вокруг кипел народ, разбредаясь по аудиториям, обсуждая и разнося информацию, словно вирус, по всей школе. Главной темой ближайшей пары дней, конечно, станет то, что только что произошло. 'Опускание' королевы школы. На какое-то время я стану героем, да и 'император' — не самое неприятное прозвище.

Может, действительно, не всё так плохо в жизни? И можно найти свою дорогу даже в тесноте и диктате сильных мира сего? Ведь и на них, на каждого, можно найти управу. Пускай на каждого свою, да и искать задолбёшься, но можно же!

Пожалуй, жизнь — не такая уж плохая штука...

Глава 2. Моё императорское величество

Я зашел последним, но математик, как обычно, опаздывал. Прийти на пять минут позже для него норма, он мог себе это позволить.

Юркнув за свой терминал, я завихрил панель и достал капсулу, расслабляясь и настраиваясь на занятие. Вдруг, прямо посреди панели проявилась огромная, видная всей аудитории надпись:'Hijo de puta' (6)

Рука в 'перчатке' машинально дернулась, зло, с остервенением стирая её. Поздно — вокруг раздалось дружное довольное ржание.

Новая волна ярости, гораздо более сильная, чем в оранжерее, охватила меня с ног до головы. Дыхание сбилось, руки мелко задрожали. Уроды, ненавижу!..

Смеялись в группе почти все. Большая часть не зло, но с презрением, которое не считали нужным скрывать. На их глазах разыгралась шутка, унизили неудачника, а это весело. Они ничего не имели против меня лично, но кто я такой, чтобы сопереживать, или не дайте высшие силы, за меня заступаться?

Но несколько человек смотрели с неприкрытой враждебностью, с ненавистью, получая от произошедшего эстетическое удовольствие. Я знал их всех; для того, чтобы понять, кто это, не надо оборачиваться — давно известные и проверенные в боях товарищи. Проверенные в боях со мной, разумеется. Прихвостни Толстого.

Сам Толстый скалился больше всех, в то же время напуская на себя вид святой невинности. Ну да, он не сам это сделал. Но надпись появилась с его подачи.

Толстый, он же Бенито Кампос, грузный накачанный лось, на голову выше меня, ходячая гора мышц. Сын самого Виктора Кампоса, криминального авторитета, грозы преступного мира города и планеты. В реальной жизни он, конечно, самый обычный предприниматель, не богатый, даже до уровня большинства присутствующих фамилий ему ой как далеко. Это официально. На практике же — некоронованный король, один из четырёх хефе, которым на Венере подчиняется вся 'подземка', весь преступный мир.

Наша школа, как я говорил, элитная, но эта элитность промежуточная, поскольку все, учащиеся здесь (кроме титуляров, те — вообще плебеи), представляют собой среднее сословие. Истинная элита общества, планетарные магнаты, аристократия — это замкнутый круг нескольких десятков семей, реально контролирующих ВСЮ экономику Венеры и колоний. Контролирующих давно, с самой войны за Независимость, и ряды их неизменны. Кто-то становится богаче, кто-то беднеет и теряет влияние, но всё это происходит внутри сословия. Они ведают вопросами войны и мира, развития, глобальных проектов. Их предприятия дают стране девяносто с хвостиком процентов налогов и сборов. От этих людей зависит, как будут жить в дальнейшем остальные сто миллионов жителей планеты и сорок — за её пределами. Поэтому термин 'элита' — всего лишь дань сравнения с остальным миром, миром нищеты и трущоб.

Семьи местной 'элиты' — это те самые оставшиеся десять процентов экономики, но разделённые не на сто семей, а на десятки тысяч. Их богатству далеко до настоящего богатства, а власти — до власти аристократии. Именно поэтому меня бесит, когда всякие уроды размахивают оттопыренными пальцами и доказывают тебе, что они — хозяева жизни, а ты — ничтожество. Они сами ничтожества, если сравнивать с такими семьями, как Феррейра, Торрес, Сантана или Манзони, но как сказал кто-то из мудрецов прошлого, нет ничего страшнее быдла, дорвавшегося до власти.

Большинство учащихся здесь — то самое быдло. Но Кампос — бандит, даже не бизнесмен, и тем более не представитель хоть и маленькой, но власти. Он ещё более пустое место, чем тот же Долорес. Парень из трущоб, поднявшийся на вершину криминального мира, но так и оставшийся в душе простым бычьём.

Сынок достоин папочки, если не превзошел его. Властность, стремление всем доказать, что он тут главный, что только он имеет право всем указывать...

И учителя, и учащиеся, Кампоса боятся. Самым смелым преподавателям достает храбрости одёрнуть его, когда зарывается, на словах, но это — максимум. Директор же вообще трясется при звуке этого имени, какие-то тёрки у него с Кампосом-старшим были, нам не ведомые (хотя, нетрудно догадаться какие, школа ведь тоже кому-то отстёгивает 'за безопасность'). А я вот с первого дня, когда мне популярно попытались объяснить, что должен делать, а что нет, и что нужно принести и добровольно отдать, если хочу спокойно учиться дальше, послал Бенито и его дружков на три волшебные буквы кирилицы, которые на Обратной Стороне каждый знает с пеленок.

Толстый русский знал не на достаточном уровне, но интуитивно направление понял. Он долго недоумевал, кто я такой, кто за мной стоит, что так нагло себя веду? И когда выяснил обо мне всю поднаготную, что я — никто, и за мной никого нет, для меня начался ад.

Ну, не могу, не могу я прогнуться! Не такой я человек. А у Кампоса здесь сложилась группировка 'последователей', 'друзей', банда из таких же отморозков, как сам. Они устраивают показной беспредел, выживая из школы тех, кто им не нравится.

Согласно уставу, учащийся, поднявший руку на другого учащегося, исключается. Школа понатыкана камерами слежения, здесь постоянно дежурят от трех до пяти вооруженных охранников, и правило это выполняется жёстко. А вот Кампосу с дружками можно нападать на других чуть ли не под кабинетом директора, избивать и благополучно сваливать. При мне такое случалось трижды. И им за это ничего не было, так, пожурили, 'последний раз' предупредили. При этом остальных новичков, как платников, так и бесплатников, за это же время за драки было исключено пять человек — молодежь, приходящая сюда из средних школ, поначалу несерьезно относится к уставу, за что и платится. Так происходит каждый год, для того камеры и стоят. Но Кампосу закон не писан.

Вообще, за тот год, что я учусь здесь, отсюда свалило более десяти человек. Забрали документы и ушли. Не выдержали. Но двое мне запомнились особо. Я не отношу их к тем пятерым, хотя их тоже отчислили за драку, 'за избиение сокурсников', потому, что 'избитыми' оказались всё те же перекошенные от наглости рожи. Причём в одном случае их было четыре человека, а в другом три. Представляете, избить в одиночку трёх-четырёх здоровенных накаченных лбов?

Дружки Кампоса подстроили ситуацию так, что парни первые кидались на них, офонарев от издевательств. Потом те наваливались сами, отделывали пацанов за милую душу, а затем администрация самих же ребят во всём обвиняла и исключила.

Теперь они достают меня, день за днём делая гадости, выводя из себя по мелочам, чтобы потом в момент спровоцировать по-крупному. А я вынужден терпеть, потому, что выбора особо и нет.

Платникам от них тоже попадает, но не так сильно — статус. Они из одной прослойки, одного сословия, а 'рука руку'... Ну, вы понимаете. То есть, платнику тоже может 'прилететь', и неслабо, но если не будет зарываться — отделается легко. Это сложно объяснить, но прекрасно чувствуется подсознанием.

В общем, мы, титуляры — груши для битья, ибо — чужие. С нас эти твари не стесняются в открытую брать 'подарки', угрожая расправой. Не деньгами, за это можно сесть даже Кампосу, но какими-нибудь вещами или дорогими натуральными продуктами. На худой конец услугами — сделать для того-то и того-то то-то то-то; курсач, контрольную, прогу написать... Это считается нормой, на это администрация закрывает глаза: что значат наши 'детские разборки' по сравнению с внешним благополучием и рейтингом школы?

А самое страшное, что эта школа считается одной из лучших. Здесь подонков ещё сдерживают драконовские правила, здесь всё напичкано системами слежения, к которым может апеллировать любой ученик в случае несправедливого обвинения; её акционеры — известные люди, которые не терпят бардака на своей территории и не позволяют кому бы то ни было открыто устанавливать свои порядки. И даже Виктор Кампос здесь не всемогущ. Влиятелен, стрижёт свою долю 'за безопасность', но вмешаться может лишь до определенного предела. Подонки Бенито не могут в открытую нарушать законы государства и устав школы, потому больше разбираются кулаками и шантажом, старыми дедовскими средствами, гнобя лишь тех, кто не может ответить, а таких всё же меньшинство в общей массе. В других, менее элитных школах, творятся такие вещи... Здесь рай по сравнению с ними!

Я не боюсь. И никогда не боялся. У меня не было отца, но мать всегда ставила в пример деда, сильного и смелого человека, который тоже никого не боялся. Я с детства хотел стать похожим на него, и отступать перед подонками не буду, это дело чести.

Они это поняли и отстали. Устроили для меня несколько показных избиений за территорией, затем несколько раз крупно унизили и оставили в покое. Правильно, зачем тратить время на 'этого русского придурка', если есть жертвы попроще?

Отстали... Но на мушке держали. И я не сомневаюсь, мы ещё схлестнемся.

— Забей! — раздался с соседнего ряда голос Хуана Карлоса.

Я обернулся. Специалист по воде и железу разглядывал на своем терминале какие-то чертежи, игнорируя происходящее. Очередной корабль. Большой и красивый, примерно середина двадцатого века — только тогда корабли имели такие огромные башни главного калибра.

— Достали уже! — излил я душу в двух словах. Трясун заканчивался, я восстанавливал контроль. Это тоже вошло в привычку — утихомиривать ярость, свою необузданную спутницу, моё спасение и проклятие. Слишком часто приходится это делать.

— Они просто уроды, Хуанито! Потерпи! Осталось каких-то полтора года! Ты лучше их, они это знают, оттого и бесятся. Забей!

Хуан Карлос по жизни оптимист, и с другим человеком мы вряд ли бы сошлись. Я тоже ненавижу нытье, а самому мне иногда просто необходим заряд позитивного настроя. Я черпаю у него настрой на лучшее, а он видит во мне благодарного слушателя своих безумных проектов, зубодробительных описаний и характеристик древних плавучих посудин, морских сражений и выкладок по экономике, истории и стратегии далёкого прошлого. Мне это не всегда интересно, но такое тупое унылое прослушивание поднимает настроение с минусовой отметки хотя бы до нулевой, а это того стоит.

Я выругался под нос. Сзади раздавались едкие комментарии, которыми банда Толстого перебрасывалась между собой, объектом которых были, естественно, я и моя мать. Не реагировать! Ни в коем случае не реагировать!

— А это что у тебя? Опять что-то раскопал? — кивнул я на терминал Хуана Карлоса. Надо чтобы предательская дрожь и желание встать и начистить Толстому рыло отступили. Именно этого он и добивается. Агрессии. Чтобы меня отчислили. 'Сидеть, я сказал!' — мысленно заорал я на себя чувствуя, что вновь теряю нити управления.

Полегчало.

— Это 'Тирпиц', — гордо ответил Хуан Карлос, разворачивая виртуальное изображение ко мне и увеличивая масштаб. Да, чертежи, причем очень подробные. — Германский линкор времен третьей империи. Представляешь, у него водоизмещение...!

Когда Хуан Карлос начинает говорить о кораблях, он забывает обо всём на свете. Глаза его загораются фанатичным блеском, все иные мысли испаряются, и сам он рассказывает с таким упоением, что ты волей-неволей начинаешь видеть описываемое перед глазами. У тебя появляется желание оказаться в том времени, в том месте, вот на этой самой палубе. Увидеть воочию, как эти махины сражаются друг с другом, услышать грохот разрывающихся бомб и снарядов, гром выстрела его величества главного калибра, плеск волн, когда снаряд не долетает до цели, и рокот летящих в небе самолетов. Хотя, когда появились самолеты, главный калибр уже не использовался, вся война на море сосредоточилась на боях морской авиации. Вроде.

Ладно, не важно это. Важно то, что и я поддался его магии внушения, на несколько мгновений забыв о Толстом, о школе, обо всём, что произошло сегодня. Я не вникал в то, что он говорил, на это не хватит даже моей ангельской выдержки: все эти длина, ширина, калибр орудий... Слушая Хуана Карлоса, я думал о матери. О том, как несправедливо всё в жизни получается. Ведь если бы они задевали одного меня, это бы так не бесило. Я бы 'забил', понимая, что сие не самая большая проблема жизни. Главное — доучиться. Но подонки били ниже пояса, трогали самое ценное, что есть у человека. Мать.

Моя мать когда-то давно занималась проституцией. Они жили семьёй в забытом всеми богами горняцком поселке в русском секторе, когда дед погиб, а бабушка получила увечья при аварии, разгерметизации купола. Мать была молода, образование у нее было... То самое, что дают без гранта — то есть, никакое. Работы в поселке шахтёров тоже почти не было, денег не хватало, государственная социальная поддержка в нашей 'самой прогрессивной стране мира' 'самая прогрессивная', и ей пришлось это сделать. Жизнь заставила.

Сам факт этого ничего не значит, таких как она на Планете Любви миллионы, но она решила попытаться поймать удачу за хвост, заработав больше, чем разрешает зарабатывать её величество. И попалась на незаконном контракте. А это статья.

Ей дали условный срок, но даже его вносят во все документы и базы данных. Если бы не это, не было бы всего нынешнего кошмара.

Потом, когда умерла бабушка, а я появился на свет, она встала на ноги, порвала с порочным занятием, но срок, строчка в файле паспорта, никуда не делся. И каждый, считывающий информацию с ее личного чипа, об этом знает.

Наверное, меня посчитают параноиком. Венера, планета Любви, где каждая третья-четвёртая женщина занималась или будет заниматься этим ремеслом — спрашивается, что тут такого? Подумаешь, проституция!

Тут, наверное, надо опять сделать отступление и дать вводную. Следующей особенностью нашего государства является то, что это планета Любви в прямом смысле этого слова, а не только переносном.

Началось всё два столетия назад. До латиноамериканского континента доползла-таки напасть под названием 'церковь Благоденствия'. Это такая псевдорелигиозная философия, появившаяся на Ближнем Востоке во время Третьей Мировой, на одном из ядерных пепелищ, и быстро разнёсшаяся по лежащему в развалинах миру, вытеснив на тех территориях ислам и христианство. Где-то на планете её влияние больше, где-то меньше, но ввиду своей простоты на фоне зауми, сторонники этого течения появляются везде, как раковая опухоль.

Вот и по южноамериканскому континенту понеслась эта опухоль, вытесняя традиционное христианство, к тому времени полностью себя дискредитировавшее. И единственным ответом, который Империя смогла дать — это возрождение своей родной, старой религии в лучших традициях средневековья. Жёсткое ортодоксальное ультраконсервативное направление — только оно могло конкурировать с моралистами новой церкви.

Началось закручивание гаек. И если в обычной жизни это проявилось слабо — мирские дела как бы... Трудно подчинить церкви, любой церкви, то такие скользкие вопросы, как проституция и азартные игры попали под удар на полную катушку. Эти бизнесы прикрывали, с ними боролись; девочек, что занимались торговлей собой, сажали в тюрьмы, клеймили и делали изгоями. И так происходило на Старушке везде, не только в Латинской Америке. Бизнесу Развлечений срочно нужна была тихая гавань, где всякие ортодоксы и моралисты не могли бы до них дотянуться...

...И тут как чёрт из табакерки всплыла Венера. Да, далеко. Но зато всем здесь было глубоко плевать на религиозных деятелей, любого калибра и пошиба. Венера — планета переселенцев, планета суровых работяг, а шахтёрам и строителям нет дела до Высших Сил, пока те не мешают им зашибать деньгу.

Да, условия... Не самые мягкие. Но и начиналось всё с малого. Приказом генерал-губернатора, той самой Алисии Мануэлы, основательницы династии, религиозные фанатики были лишены права выступать и качать права, а позже мягко выдавлены с планеты, а вместо этого во всех провинциях расцвели первые законные, официальные бордели. Единственные в то время во всей Солнечной системе.

Шахтёры и строители оценили жест, им понравилось. Оценили и девочки, сплошным потоком ломанувшиеся сюда от преследований с Земли, да со временем здесь в основном так и оставшиеся (а смысл им возвращаться туда, где тебя чуть ли не забьют камнями, если где-то кто-то пронюхает и узнает). Либерализм основательницы династии сделал для развития планеты больше, чем все инвестиции рудных корпораций вместе взятых. Ведь где есть люде, население, там можно построить всё, что угодно, а люди хлынули на Венеру нескончаемым потоком.

Но этого было мало, надо было выходить на новый уровень. И первые Веласкесы замутили... Международный проект. Нет, а почему бы и не попробовать? Если в Иране или Индии за проституцию грозит смертная казнь, причём как девочке, так и клиенту, почему бы не перевезти девочку сюда, на планету Любви, не продать ей лицензию и не заставить работать на благо Короны, а того же клиента не заставить прилететь и получить то же самое, но без риска для жизни? Жизнь стоит любых денег, сеньоры! Да, туризм не для бедных — но никто и не говорил, что жизнь лёгкая штука.

И начался новый виток освоения Венеры. Теперь драйвером роста стала индустрия развлечений — проституция, казино, экстремальный туризм вроде парения в атмосфере на парашюте или скалолазания по свинцовым шапкам в горах без страховки. Веласкесы гребли на этом бизнесе много денег, которые протаскивали мимо карманов императорской власти, ибо не были связаны ни с рудами, ни с энергией, ни с космическими транспортами. Именно благодаря этому отечественному бизнесу удалось скопить денег на восстание, на последовавшую войну за Независимость... Но это уже другая история.

Пока же, на тот момент, бизнес развлечений встал на ноги и стал сам 'вертеть собакой'. Были приняты внутренние нормативные акты, регулирующие проституцию, поощряющие её. Планета суровых переселенцев и так не отличалась моральным обликом, а теперь её жителям, во всяком случае, слабой половине, было позволено вообще ВСЁ. И гарантировалась защита — никакого насилия! За насилие кары были страшнее, чем за массовое убийство. Ничего личного, просто деньги; девочки должны чувствовать себя богинями, тогда и отдача с них будет выше.

В то же время за любое исполнение контрактов... Без контрактов были введены драконовские кары. Хочешь заниматься этим — все тебе условия. Но — плати! Не платишь, занимаешься без лицензии... Тут уж Земная инквизиция тебе покажется милыми учтивыми людьми. Бизнес, ничего личного.

Но буду справедлив, платить выгодно стало всем, и девочкам, и клиентам. Низкие ставки вкупе с колоссальным аппаратом прессинга к нарушителям и одновременно колоссальной защищённостью... Рай! А в рай, как известно, люди едут с удовольствием — и всё новые и новые переселенцы и работяги потянулись сюда, со всей Старушки, развивая прицепом и горный бизнес, и энергетический... И все остальные. Проституция как бы... Не самая доходная область в абсолютных цифрах, но она — локомотив роста всех остальных отраслей, и не надо её недооценивать. Без неё здесь жило бы всего лишь несколько сотен тысяч человек, может, пара миллионов вахтовиков. С нею мы — стомиллионное государство, держащее Землю в страхе своими эсминцами.

Соответственно, при таком отношении к проституции меняется и менталитет. То, за что презирают на Старушке, здесь становится не важным. Те же работяги женились на выходящих на 'пенсию' девочках, ибо с другими женщинами была напряжёнка — как они после этого будут смотреть на такую профессию в принципе? На Венере произошло ментальное переформатирование, мы стали самой легкомысленной нацией человечества, и это вбило окончательный клин между нами и всеми остальными, особенно неоконсервативными имперцами. Имперцы, из коренных земель, отчего-то вдруг начали презирать венериан, считать поголовно слугами и шлюхами, задача которых обслуживать их, людей первого сорта. С точки зрения Землян закономерные мысли...

...И именно они стали последним камнем в идее независимости. Ведь какими бы мы ни были, нам не очень нравится, когда нас презирают и держат за людей второго сорта.

Так что война за Независимость превратилась в войну за мировоззрение, за систему ценностей. И учитывая, сколько народу тогда погибло, наша система ценностей как минимум заслуживает права на существование. И слово 'puta' в имперских секторах не является таким уж ругательством. Относится оно скорее к женщине, не просто занимающейся этой профессией...

...А позволяющей беспредел, работающей без лицензии. Ибо всё, что без оной, всё, что не прописано перед оказанием услуги в контракте — грязно и презираемо.

А моя мать имеет условный срок за работу БЕЗ КОНТРАКТА.

— Слышь, чувак! Ты где летаешь? — Хуан Карлос помахал рукой мне перед лицом. Я очнулся. — Препод идёт!

— А-а-а-а... Ага, — потянул я, вновь раскрывая терминал, подсознательно ожидая новой каверзы.

— Ну, так что, ты идёшь? — продолжал в прежнем ритме болтать Хуан Карлос.

— Куда? — не въехал я. И понял, что сегодняшняя лекция была посвящена не только линкорам.

— На 'летучку', куда же ещё! — обиделся он. — Я ему минут пять про неё пропихивал, а он даже не слушал!

— Извини. — Я пожал плечами. — Немного мысли не те были.

— Ладно. — Друг 'смилостивился' и махнул рукой. — Вторая попытка. Короче, завтра 'летучка'. Организуют какие-то скользкие типы из Сената.

— Оппозиция? — уточнил я, хотя мог этого и не делать.

— А кто ж ещё! — Хуан Карлос довольно хмыкнул и задрал вверх нос. Я не разделял его любовь к противникам власти, но поскольку и любви к оной не испытывал, то относился ко всему спокойно. У всех свои причуды.

— Что делать будем?

В аудиторию зашел преподаватель, и мы перешли на шепот.

— 'Будем'? Это типа ты так выражаешь согласие? — усмехнулся Хуан Карлос, стараясь не шуметь.

— Не томи. Знаешь же, что пойду, — шикнул я.

— Демократию хоронить, — загадочно прошептал он и подмигнул, после чего бросил опасливый взгляд на математика.

Ничего себе, заявочка! Пожалуй, на такое стоит посмотреть.

— Во сколько?

— В десять. Я зайду. Пиво брать с собой, там его могут не продавать.

Ну, это как обычно. Рядом с акциями протеста студентов и учащихся никогда не продают спиртного. Во избежание. Хотя, это никогда не помогает.

Хуан Карлос — единственный нормальный чувак в этом отстойнике. Он платник, его дядя работает политологом в какой-то крутой аналитической конторе и может позволить себе оплатить обучение для племянника, хотя родители его не богаты. Но банда Толстого его не трогает. Почти. При его статусе им это не интересно. Пара синяков за год — небольшая цена за спокойствие.

По жизни его можно назвать конструкторским гением. Будущим гением. Ну, крутым инженером он станет точно. А как иначе, если хобби человека — строительство моделей кораблей? Настоящих, один в один, как прототип, причём плавучих. Сам вырезает, строгает, пилит, сверлит, фрезерует, корпит над чертежами, чтобы сходство было не просто полным, а феноменальным. До последнего спасательного круга на третьей палубе. Правда, в отличие от большинства, предпочитает не парусные красавцы, наподобие флейтов, галеонов, корветов или фрегатов, а более громоздкое и менее смотрящееся железо. Век пара, броненосцы. И что хорошего в этих жестянках нашёл? Он даже побеждал на специализированных конкурсах, регулярно проводящихся на Большом Озере в Центральном парке. Совсем не похож на зарвавшихся снобов, коих здесь большинство. Как и на забитых титуляров, отстегивающих Толстому за право тут появляться. Мы с ним очень разные, но в одном похожи — не такие, как все. И имена у нас тоже похожи, почти тёзки, просто его имя — двойное.

Ещё одна его черта — любовь ко всяким акциям протеста. В душе он — республиканец, причем активный. Мы много раз ходили на всевозможные митинги и демонстрации, пару раз бывали биты, один раз чуть не угодили в застенки нашей доблестной гвардии, но он упрямо, с маниакальным упорством, тащится сам и тащит меня на такие приключения снова и снова. Будь это студенческое пьяное выступление с песнями и гитарами, где девки раздеваются догола, а потом все дружно забрасывают бутылками стражей порядка, или серьёзное выступление профсоюзов, с вооруженными палками бабушками и дедушками (эту категорию не депортируют и не сажают, королева не любит обижать стариков, чем теи нагло пользуются).

Вот и планы на завтра определились. 'Летучка'. Слёт людей, которые оговаривают его в своем кругу, неожиданный для окружающих. Просто собирается в одном месте много народу, и вдруг все резко начинают делать что-то определенное, вместе. Неожиданно для всех, кроме тех, кто в теме. Самое оно для субботы!

Между тем занятие началось. Математик равнодушно прохаживался по аудитории, бубня под нос новый материал. Не унявшийся Толстый, как обычно, полушепотом с кем-то по браслету переговаривался. Наш математик не любит такие выкрутасы, он влюблен в собственный предмет, и акты неуважения жестко пресекает, воспринимая их как личное оскорбление. Вот и теперь он в мягкой форме попросил Толстого озвучить несколько моментов своей речи, известные нам теоремы, на которые ссылался. Естественно, кроме неразборчивого мычания, добиться от Кампоса что-либо оказалось невозможно.

Надо сказать, наш профессор — довольно известный в своей среде человек. Почему преподаёт в общеобразовательной школе, а не, например, в университете? Не знаю, но если судить по уровню заведения, акционеры, скорее всего, решили потратиться и нанять за большие деньги грамотного человека, повышая таким образом общий престиж школы. Ведь престиж — это статус, это рейтинг, а рейтинг — это деньги.

У них получилось. Преподавал дядечка отлично. Рассказывал связно и понятно, наши выпускники оставляют почти всех на вступительных конкурсах. Конечно, такие, которые приходят сюда учиться... Но Толстый к ним не относился.

Радушный профессор подсказывал, вытягивал его, смеясь под нос на его ужимки и пыхтения, ядовито комментировал — в общем, развлекался и развлекал аудиторию. Но в один момент это надоело даже ему.

— Ай-яй-яй, молодой человек! У меня только один вопрос: а зачем вы сюда пришли?

Кампос прошептал что-то под нос. Профессор считался одной из фигур, которых трогать нельзя, не того полета птица, и его это бесило. — С вашим отношением к точным наукам вам надо было пойти в учебное заведение попроще, юный сеньор. Стоило ли вашему отцу платить такие деньги, если вы ходите сюда лишь для галочки в строке 'посещение'? — не унимался профессор. — А как же баллы, молодой человек? Без них грош цена вашему диплому.

— А они не нужны ему, сеньор учитель, — не вытерпел я и встрял. Ну, падла, ты мне щас ответишь за 'hijo de puta!' — Ему нужен диплом хорошей школы. А баллы... Их ему папочка купит.

Заскучавшая было аудитория оживилась. Все начали поднимать головы и с интересом взирать на вашего покорного слугу.

— Да, пригрозит кому надо, кого надо подмажет, и обязательно купит, — не унимался я. — Получше наших.

— Смотрю, сеньор Шимановский разбирается в купленных балах и дипломах? — усмехнулся профессор. Аудитория засмеялась. — Что ж, продолжайте, молодой человек. Нам всем интересно, — с энтузиазмом воскликнул он, как опытный преподаватель, видя новое развлечение, новую жертву для битья, добровольно подставившуюся под удар.

Ага, ща-аз! Всё брошу и позволю себя шпынять! Толстый и только Толстый! Все стрелки на него!

— А что продолжать? — я недоумённо пожал плечами. — Всё предельно просто: сеньору Кампосу купят диплом с хорошими баллами. Через департамент образования, всё как положено — там люди тоже кушать хотят. Долго ли это сделать умеючи?

Глаза профессора смеялись. Работая среди нас, наивных школьников, он часто устраивал небольшие представления с нерадивыми учащимися, от которых получал небывалое эстетическое удовольствие. Где ещё в научном мире можно так повеселиться?

— Это всё, что вы хотели нам рассказать, сеньор Шимановский? Я думал, у вас есть более интересные для аудитории аргументы. А то, что вы говорите — пустое сотрясание воздуха, лишенное фактов.

Хм... А этот дядечка мне всё больше и больше нравится.

— Конечно, фактами я не обладаю, — согласился я, кивая. — В противном случае я бы здесь не сидел. А жил бы где-нибудь у чёрта на куличках, и меня усиленно охранял бы департамент безопасности, как ценного свидетеля...

Народ вокруг заулыбался, раздались смешки — зрителя к себе я расположил. Значит, можно бить дальше. Я начал вновь входить в раж, в состояние, подобное тому, что было в оранжерее. — Но вот аргументы могу интересные подбросить, с этим у меня проблем нет. Такое вас устроит?

Профессор рассмеялся и махнул рукой:

— Ну, давайте попробуем послушать аргументы, сеньор Шимановский.

Я картинно прокашлялся, и с напыщенным видом начал:

— Итак, окончив школу с купленным отличием, сеньор Кампос пойдёт учиться в самый престижный университет. — Я обернулся на Толстого, внимательно меня разглядывающего из под прищуренных глаз. Если б взглядом можно было убить, я бы был труп. — Учиться, конечно, он будет также, как и здесь, но в университете это гораздо легче устроить. Там нет цели учебы, нет баллов для поступления, есть лишь итоговый диплом, который тоже можно организовать при помощи шантажа и финансовых вливаний. Поэтому те четыре-пять лет станут для сеньора Кампоса непрерывным праздником, с пьянками и гулянками каждый день.

Аудитория мысленно со мной согласилась. Да и трудно с таким утверждением не согласиться глядя на его поведение сейчас.

— Затем он пойдет работать, — продолжил я. — Скорее всего, папочка сунет его в какое-нибудь хлебное место, где ничего не надо делать и получать за это большие деньги. Параллельно подарит небольшую фирму, где тот станет генеральным директором и в которой не будет даже появляться.

Так и пойдёт: он будет отдыхать, хорошо проводить время, а за него будут работать менеджеры низшего звена, таща на себе всю адскую рутину. Он же будет получать за это премии и бонусы, устраивая карьеру не ударив палец о палец.

Затем, со временем, сеньор Кампос лишится поддержки своего папочки. Не знаю, но мне кажется, что такие люди долго не живут. По крайней мере, на свободе... — В аудитории воцарилась гробовая тишина. Даже профессор перестал улыбаться — я играл с огнём, и играл сильно. Кампос-старший — не тот человек, с которым можно шутить. Мне же было всё равно, точка невозврата уже пройдена; меня несло, и остановиться смогу лишь в могиле.

— Или конкуренты грохнут, типа, передел сфер влияния. Или зарвется, своим дорогу перейдёт. — Кто его в их бандитских делах разберётся! На самый худой конец, департамент безопасности всё-таки нароет на него достаточно улик, и дона Виктора закроют, лет на сто двадцать — сто тридцать... — я картинно обернулся во все стороны вокруг, вешая на себя озадаченное лицо. — А что это вы все с таким удивлённым видом? Как будто не знаете, кто такой Виктор Кампос!

Мой энтузиазм никто не поддержал. Гробовое молчание продолжилось.

— Но его сынок к тому моменту приобретет достаточный 'опыт', — решил я вернуться к истокам темы, — и начнёт двигаться по карьерной лестнице самостоятельно. Отсидел в этом отделе? Иди замом начальника другого. Посидел замом? Иди коммерческим директором. И так далее. Ведь делать не надо ничего и нигде. Всё за тебя сделают сотрудники, подчиненные. Те, которые парились в школе, зарабатывая баллы для поступления, вкладывали в учебу душу и всё свободное время. Кто потел и не спал ночами перед сессиями в универе, кто своим трудом достиг долгожданной корочки красного цвета... По которой их и возьмут на такую высокую и хорошую должность, как подчиненный Толстого!..

Я специально сказал прозвище, но никто не обратил на это внимания. Слишком живую, слишком актуальную тему я поднял. Ту, что касается всех здесь сидящих. Я указал им, что они — быдло, только быдло высокооплачиваемое. В смысле, станут в будущем. Стоит ли говорить, что гнетущая тишина продолжилась, но взгляды, бросаемые на меня, приобрели ярко негативный характер? Ведь все мы здесь, или почти все, потенциально те самые 'менеджеры' — сотрудники, рабочие лошадки, которыми будут командовать бездельники 'кампосы'.

— Так зачем же ему напрягаться? — я снова обвел взглядом присутствующих, внимательно вглядываясь в глаза каждому. Многие опускали головы, но большинство просто отворачивалось. — У него и так всё будет хорошо. А если система даст сбой — всегда можно подставить вместо себя кого-то из подчиненных. Их вон ведь сколько: один уйдёт, другой придёт — какая разница?

Так и получится, что через много-много лет сеньор Кампос будет иметь большой дом в престижном районе, приличный счёт в канадском банке, красавицу жену, которую ему сосватают компаньоны, считающие его перспективным, несколько молодых любовниц, с которыми он будет весело прожигать жизнь, шестидюзовую 'Эсперансу' в гараже, и все-все атрибуты успешного человека. А так же сытую должность, на которой по-прежнему ничего не надо делать, свою фирму, а то и не одну, и целую кучу знакомых во всех кругах общества. Разве это не уважаемый человек?!

Я замолчал, позволяя аудитории поймать эффект от своих слов. Правда глаза колет, все мои сокурсники предпочитают не говорить на тему социальной несправедливости, а она есть даже здесь, в одном из самых престижнейших учебных заведений планеты. Каждому присутствующему уже сейчас, за много лет до окончания университета, отведено определенное место в жизни, и у платников, и тем более у титуляров. Каждый знает его, и давно с ним смирился. От самих нас зависит не много: будем ли выше на две-три позиции, или ниже.

Для всех это — норма вещей. А я вот, негодяй, взял, да и вскрыл затянувшийся нарыв, выпустив гной. Меня сегодня возненавидит много людей, и не потому, что они на стороне Кампоса. Наоборот, они лучше, чем кто бы то ни было понимают, что я прав. Но они не в силах этого положения вещей изменить. Сам того не желая, я обвинил присутствующих в трусости, в нежелании менять что-то в этой идиотической коррумпированной системе под названием 'общество'. Да-да, это будет их следующей мыслью — трусость. Они придут к неутешительному выводу, что пусть лучше всё останется, как есть, ведь так жить проще. Легче. Привычнее.

Трусость? Да, трусость. А что может быть ужаснее в этом мире, чем то, что тебя уличают в трусости?

Они ничего не сделают с 'кампосами', и давно свыклись с этой мыслью. Но вот маленький выпендрежник Шимановский, мелкая противная зудящая сошка — хороший объект для вымещения злости. Злости на самих себя. Я прочитал эту мысль на неприветливых лицах одногрупников, смотрящих виновато, жалостно, но с зачатками неприязни в глазах, которой только предстоит вырасти в стойкую антипатию ко мне и мне подобным. И желание продолжать спектакль резко пропало.

— А вы говорите: 'теорема Лагранжа', сеньор профессор!.. — подвел я итог. — Да сдалась она ему, с его-то перспективами?!!

Через силу усмехнувшись, замолчал. Минута. Другая. Все смотрели кто на меня, кто в стороны, и молчали тоже. Наконец, Хуан Карлос уронил крышку от своей информационной капсулы, и щелчок ее падения вывел всех из состояния ступора. Профессор прокашлялся, и сухим нейтральным голосом обратился ко мне:

— М-да, сеньор Шимановский, с фантазией у вас всё хорошо. Я учту это, когда буду спрашивать вас на экзамене. — Его глаза были серьезными, но ненависти в них не было. Этот человек никого не боялся, и смелых людей уважал. Но на экзамене, действительно, мне придется туго. За всё хорошее. Он не бросает слов на ветер, тем более в таких ситуациях. — А вы, сеньор Кампос, экзамен вообще не сдадите, если будете неуважительно относиться к моему предмету, — перевёл он взгляд на Толстого. Теперь в его глазах засверкали яркие искры презрения. — И вообще никому не сдадите. Я смогу вам это организовать. Думаю, МОЕЙ фантазии на такое хватит.

Итак, продолжим. Мы остановились на том, что...

Я облегченно откинулся на спинку кресла, и увидел в козырьке, переведённом на время в зеркальный режим, отражение перекошенной рожи Бенито. Кажется, сегодня вечером что-то будет.

Спина покрылась мелким липким потом, но я не боялся. Я просто трезво оценивал свои шансы.

* * *

В столовой, перед последней парой, я стал центром внимания. Весть о том, как я 'опустил' Долорес только-только облетела школу, вызвав ажиотаж, смешки и пересуды, а тут вдогонку пошла новая информация, мой монолог про Кампоса и то, кто и как устроится в этой жизни при помощи папочек. Эта тема была актуальна и тоже распространялась со скоростью молнии. Мне кивали, меня хлопали по плечу, шутливо бросали: 'Ну, ты, император!', и прочее. Знакомые девчонки весело щебетали, что-то выспрашивая и уточняя про случай в оранжерее (эти были из группировки, находящейся на ножах с группировкой Долорес), весело смеялись над моими новыми комментариями... В общем, было весело.

Но я отдавал себе отчёт, что это — веселье перед бурей. Если со стороны Эммы и ее подруг каверз можно не ждать, то Толстый настроился крайне решительно. Его не было ни в столовой, ни в ведущих к ней коридорах и рекреациях — по крайней мере, я его не видел. Его, и всех членов банды, а их в школе более десяти человек, на всех курсах, не только в нашей группе. И это плохо.

Уйти с последней пары? Спрятаться? Сбежать? Я уже вырос из того возраста, когда это помогает. Лет в двенадцать такой финт мог спасти от неприятностей, но сейчас это будет лишь отсрочкой от неизбежного. Толстый найдёт меня где угодно, надо будет — и на районе выцепит. Только там уже показным избиением я не отделаюсь. Там будет капитально выпускаться пар, методично и целенаправленно. Так что лучше встретить судьбу лицом к лицу, сегодня, здесь, после занятий. Так будет дешевле для здоровья, да и трусом не прослыву. Поэтому я веселился, шутил, кивал и смеялся, понимая, что это веселье ненадолго.

Так и вышло. Они ждали меня в десяти метрах от административной границы школы. То есть, за территорией, на которой за драку могут исключить. Десять метров, и — бах! Уже не могут. За этой линией драка — проблема гвардии, а не школы.

На последней паре ни Толстого, ни его прихвостней тоже не было. Это о многом говорило, и я настроился. Рюкзак с формой оставил в шкафу, пиджак оставил там же (он больших денег стоит, мы на этот костюм еле-еле денег наскребли), чтобы уцелел. За первозданную сохранность брюк и рубашки не сомневался — после общения с 'друзьями' они вряд ли выживут. Жалко, но альтернативы нет: пойду в спортивной форме — засмеют. Козырек виртуального навигатора с двумя отражателями, свою последнюю обновку (которой по праву гордился, не из дешевых вещица) тоже оставил в шкафу. Галстук. И его можно снять, пятьдесят империалов стоит. Вроде всё. Можно идти.

Вокруг собиралась толпа зрителей. Люди как бы между прочим останавливались недалеко от границы, возле которой кружком стояла бригада Толстого (во весь голос что-то обсуждая и ржа), и 'делали свои дела', бросая на банду и на выход из школы нетерпеливые взгляды.

К моему подходу собралось уже человек тридцать. Немного, просто я вышел одним из первых, не задерживался, а то было бы больше. Но мне плевать на зрителей, плевать на их количество. Плевать и на уговоры Хуана Карлоса, дескать, иди через парковку, через другой выход. Это не избавит от встречи, а сидеть дома, заперевшись, до конца жизни, я не могу — как он не может этого понять?

— Удачи, чувак! — на прощание хлопнул почти тёзка меня по плечу, и я пошел.

Ему драться вместе со мной? Типа, друзья? Увольте! Это не та драка, в которой он мне поможет. Нас замесят и вдвоем, и втроем, и вчетвером. (Хотя, четверо — перебор, я не смогу собрать такого количества сочувствующих, столько в нашей школе не наберётся.) Так зачем требовать от него бессмысленного пожертвования? Да и отношения у нас, так сказать... Мы дружим только в школе, и только потому, что больше дружить не с кем. Я не могу сказать, что это товарищ, с которым пойдёшь в разведку, в бой, которому доверишь свою спину. Просто 'рабочий друг', приятель по общению и интересам. Хороший пацан, но... Не более.

Так что я, как и в детстве, как и всегда, один против всего мира.

Я смело перешагнул хорошо заметную (хоть и невидимую) черту, разделяющую зоны ответственности. Разговоры вокруг смолкли. Банда развернулась, растягиваясь в цепь, как бы перегораживая путь. Да не собираюсь я бежать, родные! Не собираюсь! Некрасиво это. Можете расслабиться.

Они меня послушались, беря в полукольцо. За спиной оставался единственный выход — вернуться в школу. Но для меня и он был неприемлем.

А ещё я молился. Молился богам-покровителям планеты, молился христианскому богу, в которого верит мать, призывал в помощь Мироздание — всех, кого только можно, чтобы послали мне мою ярость...

...Я не рассказал о себе главного. То, что я способный, что учусь в престижной школе за грант, что у меня подвешен язык и дар 'волны' — это всё мелочи по сравнению с главной моей особенностью. Я — берсерк.

Ярость, безудержная, сметающая всё на своем пути — моя вечная спутница, мое проклятие, и благословение. Проклятие потому, что во время приступа я не контролирую себя, могу сотворить всё, что угодно, а благословение, потому, что подобно берсеркам древней Скандинавии, иду в бой ничего не чувствуя и не ощущая, на одних звериных инстинктах.

Звериные инстинкты — страшная вещь. Они заложены в каждом человеке, но просыпаться могут только под действием страшнейшего стресса, шока, и то не полностью, а в какой-то степени — слишком велики барьеры, поставленные вокруг них нашим сознанием. Ведь перегрызть обидчику горло, вырвать сердце в пылу битвы голыми руками — это тоже инстинкт. От таких инстинктов надо защищаться, как только можно.

У меня нет сдерживающих барьеров. Вообще. Когда начинается приступ, я ничего не чувствую, не понимаю, действую, согласно собственной установке, которую даю перед этим. Я пытаюсь достать и достаю противника, невзирая на град ударов в мой адрес, невзирая на физическое состояние. Боли для меня не существует, существует лишь Цель.

Это одна из главных причин, по которой от меня прекратили трогать. То, что я не сдаюсь, не прогибаюсь... Толстый не из тех людей, которые спускают такое. Он — беспредельщик, для него задавить меня — дело чести, без этого он стал бы в глазах банды посмешищем. Подонки никогда бы от меня не отстали, пока не добились своего, но в порыве последней крупной драки, когда меня месили скопом за то, что я начал вылавливать их поодиночке и отправлять в больницу, у меня началось ЭТО.

То был самый жестокий приступ из всех, какие помню. Точнее, не помню. Ничего не помню, вообще. Лишь себя в самом конце, когда начало отпускать, придавленного к земле несколькими телами подонков, бьющегося в конвульсиях, и окровавленное лицо одного из них со свисающими лоскутами кожи и мяса, разодранного голыми руками. И ещё одного, всего в крови сплошным слоем, воющего от боли так, как... У меня нет даже сравнения, на что тот вой был похож. Это было СТРАШНО! Я так и не узнал, что сделал с ним, но моё лицо и рот тоже были в крови. Ещё было бледное лицо третьего, стоящего на четвереньках напротив, через силу, со свистом впускающего в себя воздух, смотрящего вперед отсутствующим взглядом. И испуганные лица остальных, включая самого Толстого, когда они меня отпустили и ретировались. Да, так и было, отпустили, и, пятясь задом, ушли.

Больше меня не трогали.

Не знаю, сколько денег мать отстегнула за то, чтобы скрыть мою болезнь, что я даже смог учиться в престижной школе. Она русская, хоть и полька (о том, кто такие поляки, здесь, в имперском секторе, мало кто имеет представление). Сильно подозреваю, что ей кое-кто помогал, но это другая история, об этом тоже позже. А пока я благодарен ей за то, что она столько лет скрывала мой недуг, и скрывала успешно. Кстати, тогда подонки ничего никому про приступ не сказали. Видимо, испугались огласки, что они, сама банда великого и могучего Кампоса, наделали в штаны и сбежали от какого-то русского. Для них это смерти подобно, ведь меня всего лишь исключат, а их позор остается на всю жизнь. Но сейчас я хотел такую же ярость, как тогда. Я хотел порвать Толстому горло голыми руками. Я хотел его смерти. Его и дружков, кого достану. И пусть потом вылечу отсюда, пусть никуда не смогу устроиться, буду работать дворником и грузчиком, стоять на учёте в 'дурке'... Я готов. Но эту гниду я сделаю! Только бы явилась моя единственная и самая лучшая подруга!..

— Слышь, император! — вперед вышел сам Толстый. Ба, какими судьбами? — Слышь, ты! Мы тебя предупреждали, чтобы вёл себя тихо и не выпендривался?

— А кто ты такой, чтобы предупреждать, что мне делать, а что нет? — занял я позицию 'рогом в землю'. Пока сойдет.

— Слышь, ты! Русская сволочь! — начал один их холуёв, — Чё, приступ немотивированной храбрости?..

Но Кампос его резко одернул, вскинув руку:

— Тихо!

Уставился мне в глаза пронизывающим взглядом. Толстый, в отличие от тупоголовых дружков, дураком не был. Да, его поведение насквозь пронизано 'быковатостью', но для него это — единственный стиль поведения, который он знает, к которому с детства привык. Сам же он — человек умный и рассудительный. Относительно умный, конечно. Но это вдвойне страшно, учитывая претензии. Он подражает улице, подражает эскадронам (7), оставаясь внутри прохаваным интеллигентом и талантливым управленцем без стыда и совести. Иначе бы не учился в этой школе.

— Слышь, Шиманьский, ну чего тебе нормально не жилось? Чего тебя всё время на подвиги тянет? — тихим голосом спросил он, оставив в стороне 'уличную' браваду.

— Не люблю, когда всякие уроды меня жить учат, Бенито, — честно ответил я, нахально улыбаясь.

Теперь дуэль. Кто не выдержит первым. Проиграю в любом случае я, но цель — дать в рожу Толстому — того стоит.

Я не выдержал. Просто знал, что будет дальше, и потому прыгнул первый. Так у меня есть преимущество первого удара — бью куда хочу и как хочу, правда, при этом теряю моральное право утверждать, что это не я начал драку. Но в задницу это право!..

Промахнулся. Удар получился слабее, чем хотелось — на роже у Кампоса останется всего лишь небольшой синяк, да и тот быстро пройдёт. Дальше на меня навалились. Со всех сторон. Я ещё успел нанести несколько ударов, не глядя, в разные стороны, а потом...

...Потом меня долго-долго месили. Били не сильно, не зря же у них был 'военный совет' вместо пары? Всё предусмотрели и рассчитали! Но колоритно. Ногами, с шикарным замахом. Если бы подобные удары проводить в полную силу, я бы уже давно был трупом. Тоже играют на публику, скоты!

Но и так пришлось несладко. Лицо затекло, на губах явственно ощущался привкус чего-то липкого и солёного. Толстый, как и положено лидеру, стоял рядом и что-то говорил 'мне'. Для толпы, естественно, я его банально не слышал.

Ярость пришла тогда, когда понял, что проваливаюсь в беспамятство. Но это была совсем не та ярость. По ощущениям она напоминала мне котеночка. Я чувствовал себя эдаким маленьким злым задиристым котеночком, тогда как в день, когда они отступили, был грозным тигром. Даже в беспамятство не провалился — так, немного взревел, вскочил, бросился на Кампоса...

...И повис на руках его дружков.

Они снова навалились — скрутили, вывернули руки, не давая пошевелиться. Я ревел и выл ещё минут пять, что-то орал, но двигаться не мог. И лишь тогда, когда ярость ушла, оставив после себя трясущиеся в судороге конечности и ощущение полного опустошения в душе, когда я безвольно повис на руках, в голос плача, вперед вышел Толстый.

— Вот видишь, Шиманьский, и на тебя управа нашлась! И ничего ты больше нам не сделаешь. — Он с силой ударил под дых. Я судорожно задвигал ртом, пытаясь вдохнуть воздуха, но ничего не получалось. — Ай-яй-яй! Наш великий император плачет! — обратился он к публике. Я чувствовал, как слезы текли и текли по лицу, не переставая. Сами по себе, я их не контролировал. — Как работать языком — он герой. Император. А как отвечать за базар — сразу нюни пустил. — Снова удар. — Может, попросишь прощение? Извинишься? За плохое поведение? А? Я тебя прощу! Чего молчишь?

Толстый подошел вплотную и наклонился к моему лицу. Дружки ослабили хватку, давая мне возможности наконец-то вдохнуть.

— Давай, Шиманьский, извиняйся. Мы все тебя слушаем. — Затем отошел в сторону, всем своим видом показывая, в каком он нетерпении.

Унизить меня решил? А вот не выйдет. Я, превозмогая боль во всем теле, смог выдавить:

— Идддиии наааахх...

Толстый взревел, словно раненый бык. Удар. Ещё удар. Удары посыпались на меня градом! Он бил меня кулаками, как грушу, по корпусу, по лицу! Остервенело, осатанело, вымещая накопившуюся злость...

...Очнулся я на земле, лёжа на спине. Надо мной нависал, заслоняя 'дневной' свет, Кампос. Вокруг стояли дружки, как бы пресекая возможную попытку убежать. Я же не мог шевелиться, какой там бегать! Даже ползти не могу.

Бенито имел серьезный вид, серьёзнее некуда. Его лицо не выражало привычную насмешку над поверженным противником. Да, он сегодня победил, но всё ещё меня опасался. Типа, уважал, как достойного соперника? Скорее всего. А это хуже, чем если бы презирал — последствия иные. Медленно, растягивая слова, проговорил:

— Значит, слушай сюда, Хуанито! — последнее слово он выплюнул с издевкой. — Я сегодня добрый. Живи. Но учти, это — последнее предупреждение. — Он тоже сделал паузу, обернувшись к публике, которой скопилось уже человек шестьдесят. — Ещё один косяк с твоей стороны, и ты больше не будешь здесь учиться. Я слов на ветер не бросаю. Всё понял?

Я многозначительно молчал, показывая этим своё к нему отношение.

— Я тебя предупредил. Всё, пойдём!

Он махнул рукой, и пошел в сторону парковки. Его дружки, перебрасываясь ехидными шуточками, направились следом. Толпа, стоявшая вокруг, потопталась ещё некоторое время, глазея на избитого меня, а затем медленно начала расходиться. Через четверть часа вокруг никого не осталось.

Я нашел в себе силы доползти до стены и прислониться, переводя дух, пытаясь прийти в себя.

— Ну, сколько тебе говорить, Хуанито, да не связывайся ты с ними! — рядом присел Хуан Карлос, тяжело вздыхая. — Как маленький. Что, трудно было промолчать?

— Ненавижу уродов! — только и смог выдавить я. Объяснять что-то такому приспособленцу, как он, бессмысленно. Тем более, сейчас.

— Ладно, держи вот. — Он протянул платок. — И вот. — Из его рюкзака появилась бутылка с водой. — Это от Николь. Она сообразительная. Сбегала.

— Та девушка? — оживился я. — Новенькая?

— Забей на неё! На неё виды у Толстого, — убито ответил он, отводя в сторону глаза.

— ???

— Потом сам всё спросишь и поймёшь. Об этом вся школа знает. — Хуан Карлос снова вздохнул. — Ладно, император, вытирайся и вставай, пошли. Мне тебя ещё до дома тащить, а это неблизко.

Почти тезка поднялся на ноги и отряхнулся...

* * *

Глава департамента безопасности

Алисия Корнелия Филиппа Веласкес

Её королевскому величеству

Совершенно секретно

Согласно Вашему приказу ?..., наблюдение за объектом ..., кодовое имя 'Ангелок', продолжается.

За отчетный период новых способностей объекта не выявлено.

Все способности по-прежнему оцениваются как 'выше среднего' и 'отличные'. Коэффициент интеллекта около 130. Замечена равно хорошая усваиваемость как точных, так и гуманитарных наук. Склад ума аналитический. Прогрессируют способности быстро принимать решения, в том числе нестандартные, а также ораторские способности.

Обращаю особое внимание, что, несмотря на большое количество способностей с характеристикой 'выше среднего', только память и две-три незначительные особенности могут уверенно характеризоваться, как 'отличные', и нет ни одной, претендующей на оценку 'феноменальная' и 'гениальная'.

Внутреннее состояние объекта оценивается как стабильное, взгляды устойчивые, мировоззрение сформировавшееся. Характер твёрдый, уверенный. Несмотря на то, что был замечен в акциях протеста республиканцев, чётких политических взглядов не имеет.

Ни одну из глобальных религий рьяно не исповедует, ко всем духовным течениям относится равно прохладно. Религию матери, ортодоксальный католицизм, поддерживает умеренно.

Физически развит. Продолжает заниматься восточными единоборствами. Специалисты оценивают его состояние как 'отличное', но перспективы 'умеренные'.

Взаимоотношения с окружающими сложные. С матерью — хорошие, хотя немного натянутые. Со сверстниками — неоднозначные: близких дружеских контактов с ровесниками малочисленны, контакты с девушками с поправкой на возраст умеренные, что говорит об относительной замкнутости объекта, но в пределах порога Лоренца. Также существуют явно конфликтные взаимоотношения с агрессивной группировкой однокурсников на почве иерархии в школьном обществе. Конфликт оценивается в 3 балла по шкале Рихарда, дополнительных усилий для его погашения со стороны ДБ не требуется. Поведение 'Ангелочка' в конфликте оценивается как стойкое, действующего типа, что говорит о его нетолерантности, нежелании избежать столкновений при имеющихся возможностях.

Побочные последствия генетического вмешательства проявляются регулярно, но не часто и в слабой форме.

В данный момент производить вербовочные и иные мероприятия по привлечению к службе не рекомендую

Приложение

Совершенно секретно

Сестрёнка, для чего тебе эта бездарность? Ни по одному параметру, ни для оперативной, ни для аналитической работы объект не подходит. Никаких феноменальных способностей за восемнадцать лет так и не выявлено. Уровень хорошего клерка, не более. Считаю данный проект бесперспективным и настаиваю на закрытии.

Алиса

Её королевское величество

Главе департамента безопасности

Совершенно секретно

Продолжать наблюдение.

Приложение

Совершенно секретно

Алиса, не лезь в чужие дела. Занимайся своими.

Лея

Глава 3. Инфанта

Хуан Карлос проводил меня до подъезда. Наверх я поднялся уже сам — тело болело, но терпимо.

Дома первым делом включил воду и залез в ванную — смыть с себя грязь, кровь и расслабить мышцы. И лишь через полчаса тупого лежания и созерцания потолка, в голову полезли первые мысли.

Ну я и дурак! Нет, ну, на самом деле, кто меня всё время дёргает за язык? Что мне мешает жить так, как живут все? Как тот же Хуан Карлос? Ведь эти уроды уж было отстали от меня!

Я что, своим глупым трепом могу что-то исправить? Изменить жизнь к лучшему? Хорошо, 'опустил' Долорес, рассказал всем про 'будущее' Кампоса. Что от этого в мире поменялось?

Да ничего!

Эмма не осознает, насколько она пала. Её группировка дур считает себя утонченными гламурными красавицами, которым море по колено. Толстый же — бандит, и в будущем пойдет по папиной дорожке. Вообще, все папинькины сыночки пойдут по пути, уготованными им папеньками. А титуляры отправятся на работу куда-нибудь на Меркурий или Луну, где не хватает квалифицированных специалистов, прогниют там несколько лет, отрабатывая контракт на обучение, затем вернутся и начнут строить новую жизнь, уже собственную. И всем хорошо, все рады.

Людям плевать на несправедливость. Она — данность. Так же естественна, как необходимость чистить зубы по утрам и мыть руки перед едой

Это — нормально!

'Тогда почему ты, Хуан Шимановский, не можешь этого принять и не выпендриваться? Какая муха тебя кусает каждый раз, когда видишь возможность встрять и поиздеваться над кем-то, вывести дебильные законы Системы наружу? Ткнуть людей в вещи, на которые они давно не обращают внимания?

Наверное, потому, что это будет означать смирение, что я — прогнулся, принял уготованную мне судьбу, — ответило мое я. — А я не собираюсь ничего принимать! Не собираюсь — и всё! Буду получать снова и снова, и снова вставать! Пускай я не стану императором, бред это, конечно же, но это не значит, что останусь гнить в этом тухлом болоте'

Я выберусь. И стану... Не знаю кем, пока рано об этом, но кем-нибудь серьезным и важным, точно. И пошли бы все Толстые куда подальше!

На этой оптимистичной ноте я вылез из ванной, переоделся в чистое и побрёл показываться матери на глаза. Та уже пришла с работы и разогревала на кухонной панели ужин.

— Опять? — сухо спросила она, бегло глянув на меня в пол-оборота.

— Снова! — лаконично буркнул я в ответ.

Она продолжила так же сухо, с лёгким налетом раздражения:

— И?

— Разберусь, — выдавил я и сел. Походя глянул в зеркало. Да, фенотип разукрашен великолепно, будто скульпторы ваяли!

— Ничего не сломали? — в голосе ни грамма сочувствия. Мать вытащила из панели пирог, развернулась и поставила на стол. На лице её не дрогнул ни один мускул.

— Сломали бы — не сидел тут! — в том же тоне ответил я.

— Тогда ешь.

Ели мы молча. У нас с матерью какие-то непонятные отношения. Возможно даже, что предыдущий диалог покажется разговором двух идиотов... Но на самом деле она очень любит меня, души не чает. Но пытается воспитать из вашего покорного слуги 'достойного человека'. Такого, за которого ей потом не будет стыдно. В детстве меня это бесило, я плакал, убегал, кричал в лицо, дескать, ты любишь не меня, а свое отражение во мне...

...А сейчас считаю, что только так и надо. Жизнь — тяжёлая штука, и я готов в ней барахтаться только потому, что она своим отношением дала для этого толчок. Нарастила мне каменную шкуру, вложила в руки оружие, силы понять, принять и не утонуть.

Например, сейчас мои сверстники переживают некий возрастной мировоззренческий кризис — им кажется, что вокруг всё плохо, никто их не любит, жизнь — дерьмо. Слушают психотропную и мозгодробительную музыку, протестно одеваются, следуют за какими-то модными молодежными движениями, чтобы выглядеть 'не как все'. Кто-то напивается до поросячьего визга, кто-то нюхает, кто-то использует экзотические органические наркотики...

А я вот так не считаю. Ну, про то, что жизнь — не очень хорошая субстанция. Я считал так лет пять назад, и тоже сильно переживал. Зато сейчас знаю это точно: жизнь — оно самое 'оно', и меня стопроцентно никто не любит!!! Кроме матери. С этим я спокойно живу, не впадая в подростковую депрессию, не пишу грустные стихи и предсмертные записки, не занимаюсь прочей ерундой. Просто жизнь такая, какая есть, и мне в ней надо думать о себе, о завтрашнем дне, а не горевать, как же всё грустно.

— Что дальше делать собираешься? — нарушила молчание мать. В её голосе появилась какая-то теплота. Ну, наконец!

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Ещё не думал.

— Я тебе сколько раз говорила, не реагируй! Бог с ним, с прошлым! Это всё не важно! Главное — чтобы ты выучился и нашел хорошую работу! Забудь про меня!

— Это не из-за того. — Я виновато опустил глаза. — Не из-за тебя.

— А из-за чего? — сощурилась она. Ага, так она мне и поверила. Если существует человек, знающий меня лучше, чем я сам, то это она.

— Из-за глупости. Языка болтливого.

— Ясно.

Мать встала и принялась убирать со стола. Я вздохнул, и в общих фразах начал излагать произошедшее на математике. После моего рассказа она долго стояла, о чём-то думая.

— Ты это так оставишь?

Ой, не нравится мне её тональность.

— А что я могу, мам? — воскликнул я. — Я один, а их — банда! Причем сынков далеко не последних в этой жизни людей, для которых твоя и моя жизни — ничто!

— Ну, во-первых, зачехлить рога и кулаки. Это — первое! — грубо перебила она.

— Вот, опять то же самое! — я вспылил. — Одни и те же аргументы!

— Я же не виновата, что ты такой дурак, что не слушаешь эти 'одни и те же аргументы' и делаешь всё по-своему? А раз дурак — огребай дальше.

Я замолчал. Сейчас спорить бесполезно. В теории, я, действительно, неправ.

— Ты умнее, вот твое оружие! Каждый бьёт тем, что у него лучше получается — закон любой войны!

Помнишь, ты готовился в прошлом году к экзамену по военной стратегии? Что ты мне тогда рассказывал? напомнить?

— Ну.

— Баранки гну. У нас хороши лёгкие эсминцы — наш флот в основном из них и состоит. У русских хороши огневые линкоры — пусть попробует вражина подлететь к их орбите! Имперцы делают ставку на матрицы — и прекрасно воюют дронами в космосе. Любая нация одерживает победу только тем оружием, в котором сильна, сынок! Понимаешь? Русские никогда не нападут на врага дронами, а имперцы — эсминцами — их мгновенно порвут. Не ты ли, когда готовился к экзамену, сидя на этом самом месте, мне всё это говорил?

Вот-вот. А сам лезешь кулаками на кулаки. Ведёшься на дешёвые провокации. Когда же ты поумнеешь?

Она назидательно помолчала, вытирая руки краем полотенца. А что я мог возразить?

— У Кампоса хороши кулаки, есть собственная шайка — это его оружие. А ты бей так, чтобы оно было бесполезно. Чтобы ни кулаки, ни наличие дружков не могли ему помочь.

— Что, мам? Что можно сделать такого, чтобы его кулаки стали бесполезны? Тебе легко говорить, а когда это свинячье рыло ржёт в метре от тебя, отчего-то ничего в голову не лезет!

— Вот я и говорю, дурак ты! — подвела итог мать. — Оттого и не лезет.

Тут я разозлился не на шутку.

— Мам, что бы я ни придумал, какую бы подставу ни сделал, он всё равно выкрутится. Его не исключат из школы. А меня они потом вычислят и встретят. Ясно тебе?

Мама лишь мило улыбнулась и пошла вон из кухни.

— Я тебе всё сказала. Дальше — сам. Не маленький.

Кстати, сегодня пятница, у тебя тренировка. Не забыл?

Пока я ехал по подземке, в голову лезли разные коварные планы мести, один страшней другого. И так же быстро улетучивались под действием бронебойных аргументов реальной жизни. Я пылал от гнева, но гневом нельзя убить. И даже покалечить.

Трагедия заключалась в том, что все мои усилия что-то сделать бесполезны.

Когда меня избили первый раз... (нет, вру, второй, после первого я не успел ничего придумать), я решил мстить им поодиночке. Через преподавательский терминал (в который залез незаконно, за такое отчисляют не разбираясь, но об этом опустим), узнал кое-что о месте жительства некоторых членов банды. Кое-что выяснил через пацанов на районе и знакомых в самой школе. И встретил их. Троих. Одного за другим. Больше просто не успел. Бил сильно, без жалости. Одному свернул челюсть, двое надолго слегли с ЧМТ...

...Закончилось всё тем, что меня чуть не убили. И убили бы, если б не тот приступ ярости. Ведь встречая их по одному, я начал представлять угрозу их единству, организации, угрозу авторитету лидера, а для стаи это вопросы жизни и смерти.

Тогда я выжил. Но теперь подонки подготовились. Они знают, что приступ приступу рознь, что я не всемогущ, и меня можно положить, навалившись всеми и сразу. Не играть, как они обычно делают с жертвами, выходя по очереди, по два-три человека, загоняя жертву до полусмерти, забивая постепенно, красиво, с удовольствием, а тупо валить на землю и давить, чтоб не мог пошевелиться.

Да, я могу снова встретить пару-тройку из них. Подкараулить, отправить на продолжительное лечение. Но, во-первых, самого Толстого таким образом я не подстерегу, его охраняют папенькины дуболомы (а остальные — шушера, которая мне, в общем, не сильно мешает). Во-вторых, меня встретят после второго или третьего же контакта, мир слишком мал для того, чтобы мы с Толстым в нем разминулись. И на сей раз меня убьют, убьют окончательно, даже не станут делать инвалидом. И это плохо.

Тренировка прошла вяло. Тело болело и не могло выдавить из себя даже половины обычно возможного. Пацаны смотрели на меня и художества на лице косо, с недоумением. Тренер покрикивал на всех, как обычно, но в целом меня почти не трогал, проявляя сочувствие.

На спарринге он занялся моей персоной лично, проверяя удары. И вроде бы остался доволен, хотя печать легкого сочувствия на лице осталась до конца занятия.

Когда все пошли в душевую, я зашел к нему в каморку.

— Можно?

Тренер кивнул на стул, стоящий в углу, возле стола, а сам сел на микроскопический диван напротив. Диван, стол, на котором покоился ржавый электрочайник, и стул — это всё, что помещалось в маленькой комнатушке. Ну, ещё шкаф, на котором были водружены все четыре кубка, которые выигрывала наша спортивная школа в различных состязаниях в прошлом. Не много, но в масштабах планеты и не мало. Я сел.

— Сеньор тренер, можно вопрос... Немного щекотливый?

Тот закинул ногу за ногу, смотря на меня с нескрываемым интересом. Он относился ко мне лучше, чем нейтрально, но в любимчиках я никогда не ходил.

— Насколько я понимаю, 'щекотливый' — значит, по поводу украшений?

Я потрогал синяки на лице.

— В общем, да.

— Хм... Ну и чем могу помочь?

— Их много, сеньор тренер! — сразу выпалил я. — Человек десять. Они наваливаются все сразу, и я ничего не успеваю сделать. Все эти приемы, которым нас учат — чушь собачья! Это для одиночных маханий руками и ногами с одним-двумя, максимум тремя противниками. Или для татами, для ринга. Но не для боя с десятком-полутора отморозков.

— И что ты предлагаешь? — снова усмехнулся он. — Не учить тебя 'маханиям руками и ногами'? А чему учить? Бальным танцам?

Я смутился.

— Нет. В смысле, учить... — я аккуратно подобрал слова, — Мне нужно научиться драться против нескольких противников одновременно. Такая техника ведь есть! — я скорее утверждал, чем спрашивал.

Тренер молчал, лишь напряженно смотрел мне в глаза, думая о чём-то своем.

— Мне не надо владеть ею на уровне костолома, крутого убийцы, спецназовца, сенор. Мне нужны только азы, чтоб защитить себя. Самое начало, базовые навыки, ничего более. Вы можете помочь?

Тренер думал долго. Налил из чайника в стакан воды, выпил. Затем поманил меня пальцем.

— Шимановский, слушай сюда... — шепотом произнес он почти в самое ухо. — Ты вроде обычный пацан, не провокатор, не стукач, только поэтому я с тобой разговариваю. — Он с опаской посмотрел на дверь и так же шепотом продолжил:

— Ты прав, такая техника есть. Именно для такой вот борьбы, когда их много и наваливаются сразу. Но...

Тренер тяжело вздохнул, словно борясь с собой — говорить или не говорить. Наконец, решился.

— Но изучают её только в элитных подразделениях спецназа. Или в армии, но тоже в спецназе. Любое иное преподавание подобных дисциплин преследуется по закону. И преследуется жёстко, вплоть до физического уничтожения ренегата. Ты меня понял?

— Но сеньор тренер...!

— Я сказал, Шимановский!!! — повысил он тональность, — Что такую технику изучают только бойцы элитных подразделений. Они и только они. За пределами войск специального назначения её преподавание карается смертью. Её знание — само по себе оружие, а её величество не любит, когда кто-то использует ЕЁ оружие не по назначению. Что не ясно?

Я обреченно вздохнул. Наш тренер — очень крутой мужик. Как раз из того самого элитного подразделения. (Мы грешим на ОСО, но по понятным причинам правды не знает никто, да и вообще об этом все предпочитают помалкивать, и пацаны, и другие тренеры.) И кто я такой, чтобы он подставлялся, преподавая мне запрещенную к использованию технику, да ещё зная, что я собираюсь с её помощью дубасить мальчишек в школе?

— Вот-вот, Шимановский. То-то и оно, — подтвердил он мои мысли. — Поэтому, если хочешь её изучить, тебе нужно сначала выучиться в средней школе, затем отслужить хотя бы два года по армейскому контракту, и лишь после этого написать заявление о переводе в войска специального назначения.

— А раньше никак нельзя? — поднял я умоляющий взгляд. Я знал, что напрасно, тренер не пойдёт навстречу. Он и так показывал мне раньше кое-что из не совсем легального арсенала, по доброте душевной. Но то — помощь полюбившемуся ему неудачнику постоять за себя, а то, что ему предлагаю я (точнее, прошу) — уголовное преступление. Даже не уголовное, а военное, что гораздо хуже.

— Можно, — неожиданно кивнул тренер и усмехнулся. Подлым таким смешком. — Если покажешь достаточно хороший уровень, я напишу тебе рекомендацию. Чтобы тебя изначально брали в спецвойска. Чтобы не пылиться два года в обычной казарме. Тебе до этого уровня осталось не так много, чуть нажми на занятия, и... Я помогу.

Всё ясно. Надежды нет. И перспектив в этом направлении искать не стоит. Если уж отказал тренер, относящийся ко мне более чем хорошо, другие меня просто пошлют.

— Спасибо, сеньор тренер. Я пойду?

— Да, иди, Шимановский. — тренер вздохнул с видимым облегчением. Я его прекрасно понимал.

Когда я уже стоял в дверях, меня настиг его окрик:

— Хуан!

Я обернулся. Лицо тренера было извиняющимся, каким-то неуловимо виноватым.

— Этому, правда, учат только в элитных частях.

— Да, я понял. Извините, что побеспокоил, сеньор тренер.

— Не за что. Всегда рад помочь, если могу. Тебе же только посоветую больше заниматься. Вот в этом можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо, сеньор тренер. В моем случае тренировки не помогут.

И в подавленном настроении поплелся в душевую.

* * *

'Летучка' мне не понравилась.

Начать с того, что народу там было много, несколько сот человек, при этом 'идейных', вроде нас — единицы. Основная масса — тупые 'кивалы' — зашибающие деньгу студенты столичных ВУЗов. А что, время свободное есть, глотка, чтоб поорать, в наличии, кулаками помахать желание — тоже. Дай таким 'героям' выпивку и пару десятков империалов на рыло, они тебе не то, что 'летучку', революцию организуют!

'Кивалы', как и следовало ждать, оккупировали все козырные места, откуда хорошо видно, и не стесняясь, орали, не давая послушать, что там с импровизированной трибуны говорят. Пиво при этом лилось рекой — даже нам с Хуаном Карлосом перепало. Нахаляву, как 'своим'. Хотя, сомневаюсь, чтобы эти ребята за него платили из собственного кармана.

На мои длительные и настойчивые расспросы, что же за законопроект такой приняли, никто из поддавших студентов ответить не смог. А когда я прицепился с этим в десятый, наверное, раз, мне, 'проклятому либералу', грубо посоветовали идти подальше.

Я и пошёл. Подальше. От разгоряченной, доведенной до кондиции толпы. Схватил за локоть Хуана Карлоса и потащил поближе к трибуне. Не для того я угробил субботнее утро, чтобы так просто отступить. Уж что происходит-то обязан выяснить?

Хуану Карлосу было откровенно стыдно. Шел за мной молча, не сопротивлялся, чувствуя неловкость. Он рьяно болел за дело республиканской партии, и видеть такое свинство...?

Я его понимал. Действительно, такие придурки редко участвуют в акциях. Это — показушники, их привлекают, когда надо попиариться перед прессой. На моей памяти подобное происходило в первый раз. Кстати, вон и она, пресса, собственной персоной. Стоят в сторонке, через улицу, журналюжьи рожи, все как на подбор: наглые, хитрые...

Итак, эта 'летучка' запланирована специально для них, прикормленных журналюг, чтобы поведали стране, какой наш Сенат плохой, принимает нехорошие законы, и как возмущается праведным гневом 'народ'. Тут уж неловко стало мне.

— Хуанито, пойдем отсюда! — потянул меня в сторону товарищ по несчастью, оря прямо на ухо, пытаясь перекричать выпившую ватагу 'республиканцев'.

— Пока не выясню, что ж там за хрень, и по какому поводу праздник собрали — никуда не пойду! — жестко отрезал я. И попёр, орудуя локтями. Друг вздохнул и двинулся следом.

Возле самой трибуны оказалось потише — тут стояли 'идейные' Можно было расслышать слова, что орал в громкоговоритель старый дядька с лицом профессионального мошенника. Точнее политика. А, какая разница, это в общем одно и то же. Рядом с ним полустояло-полулежало нечто, напоминающее...

— Ого! Реально, гроб! — офонарел Хуан Карлос. Я тоже удивленно присвистнул.

Трибуной служил серый старенький бронированный 'фуэго' планетарного класса с плоской крышей, на которую был водружен настоящий гроб, положенный одним концом на возвышение, чтобы толпе было видно выведенное золотыми буквами огромное слово 'ДЕМОКРАТИЯ'. Рядом, с другой стороны от оратора, стоял лысый тип в черном балахоне и что-то заунывно напевал медленным речетативом. Нечто, наподобие молитвы за упокой, только не культовой, а переделанной под 'нужды партии'. Большая часть людей, стоящих перед трибуной, тоже была в балахонах и подпевала ему таким же заунывным и нудным речетативом. В руках люди держали горящие парафиновые свечи.

М-да, вот это шоу отгрохали!

Некоторых, стоящих перед трибуной, я знал — встречались по прошлым акциям протеста. 'Идейные'. Их было не так много, как 'кивал', несколько десятков, но большая часть камер была направлена именно на них; студенты же являлись именно массовкой, фоном, который будет почти не заметен после монтажа сюжета.

Из-за шума я плохо слышал слова 'молитвы', что-то там было наподобие: 'как нам хорошо жилось с тобой, о родная демократия', 'как плохо будет без тебя' и 'на кого ты нас покидаешь'. Действительно, на кого ты их покидаешь, сирых и убогих? Убогих в прямом смысле слова, морально, без кавычек. И это они называют 'продвинутой летучкой?' Кому и что они хотят показать? Кого на свою сторону привлечь?

Возможно, это задумывалось как нечто смешное, как минимум, весёлое. Но мне весело не было. И тем более не было смешно. Устроители действа — явные психи!

Хуан Карлос стоял рядом, стиснув зубы, перебирая в руках две большие свечки, держа под мышкой два черных балахона (Так вот для чего они ему! А то все: 'Потом объясню, потом объясню...') Судя по растерянному выражению, ему тоже было не слишком весело.

Конечно, это смотрелась бы прикольно, если б присутствовали лишь 'идейные', без 'кивал'. Но не показывать же на всю страну три — четыре десятка придурков, хоронящих демократию в траурных одеждах? Кто на это поведется? Кого проймет? Покрутят зрители пальцем у виска, скажут: 'Есть же шизы на свете!' Интересно, но несерьезно. А вот акция протеста оппозиции с несколькими сотнями молодых людей — это да. Это то, что попадёт на первые полосы.

Но вот всё вместе, и массовка, и театрализация — глупый бездарный фарс.

— Пойдём отсюда. — Хуан Карлос, мрачнее тучи, тянул меня за рукав. Я ему сочувствовал. Он искренне верил этим людям, верил в идею республики. Будет ли верить теперь?

Наверное, будет. От единичного провала трудно изменить устоявшееся мировоззрение. Но какой-то бой в его душе сегодня произойдёт.

— Щас, погоди! — Я всё же решил досмотреть действо хоть до какого-нибудь логического завершения, и медленно, шаг за шагом, начал протискиваться ещё ближе.

— Долой правительство Торреса!

— Да здравствует свобода!

— Смерть либералам и олигархам! — кричали сзади. Студенты, похоже, не знали, ради чего их собрали, что надо кричать и что делать, а потому выкрикивали стандартные привычные лозунги и потрясали свеженькими баннерами, порою идущими вразрез с текстом кричалок.

Например, 'Покойся с миром!', 'Мы тебя не забудем!', 'Ты навсегда останешься в наших сердцах!'... И тут же возгласы: 'Смерть либералам!' и 'Долой правительство воров и предателей!'!

Я был уже почти у 'трибуны', когда долгожданная развязка, наконец, наступила. Но совсем не так, как предполагал.

С другой стороны площади послышался рев двигателей, затем из боковой улицы, одна за другой, вылетело несколько машин и остановилось. Ближе всех к толпе демонстрантов подъехал миниатюрный ярко-синий 'инспирасьон' в окружении двух огромных, словно монстры, 'либертадоров' — летающих бронированных убийц, используемых всей планетой в качестве транспорта для охраняемых объектов. Убийц потому, что такая может раздавить своим весом даже лёгкую машину планетарного класса, не говоря уже о купольных, а набрав крейсерскую скорость, на форсаже, способна пробить своей массой планетарный шлюз.

'Инспирасьон' же говорил сам за себя. Тачка, стоящая десятки и десятки миллионов, если не сотни. При малом весе имеет практически такую же прочность, а вот скорость её... Сравнима лишь со скоростью боевого истребителя. Такие по карману только магнатам, тем самым представителям ста семей, владеющих большей частью планеты. Крупная шишка пожаловала, да с охраной!

Я оказался почти прав. Ну, насчет охраны — точно прав. Из обоих 'Либертадоров' выскочило человек двадцать громил в легких черных доспехах с глухими забралами без опознавательных знаков, вооруженных армейскими игломётами — тяжёлыми и средними гауссовками. Громилы стали в полукруг, оцепив часть площади, не подпуская никого к машинам. Из 'Инспирасьона' же весело высыпало... Человек десять молодых людей! И как там только поместились?

Шикарно одетые юноши и девушки. На мой теперь уже намётанный взгляд, любой предмет их гардероба стоил, как годовая зарплата матери. Они смеялись, некоторые держали в руках бутылки, к которым периодически прикладывались. Золотая молодёжь! Причем, золотая без кавычек. Приехали развлекаться? Поглазеть на 'похороны демократии'? Ну, да, этим всё можно и любое море по колено. Но как бы чего не вышло...

Мои опасения разделили почти все, находящиеся на площади. Студенты сзади резко смолкли, кричалки оборвались, щиты опустились. 'Молящиеся' тоже заткнулись, как и их лысый предводитель, вместе с сенатором. Установилась гнетущая тишина. Камеры собравшихся вокруг журналюг, вяло снимавших ход безликого фарса, резко оживились, чувствуя напряжение и предвкушая неожиданную острую развязку. Воздух вокруг неумолимо накалялся.

— Эй, вы, там! Слезайте! — выкрикнул один из приехавших парней — высокий крепко сложенный тип с длинными русыми волосами, собранными сзади в хвост. В руке он держал початую бутылку с пойлом, судя по виду, стоящим целое состояние. Красавец, весь из себя, природа не обделила его внешними данными. Красота парня была какой-то слащавой, не мужественной, но как раз такие пользуются бешеным успехом у противоположного пола. Высокий, мускулистый, уверенный в себе... Сын Аполлона, блин! Ненавижу таких. И судя по всему, он был главным среди приехавших: окружающие кучковались вокруг него, ловя каждое слово, копируя движения и реакцию на 'раздражители'. Чем-то мне эта компания отдаленно напомнила банду Толстого.

— Слезайте, обезьяны! — продолжил парень и засмеялся. Вокруг раздалось дружное пьяное ржание. Воздух на площади 'покраснел'. Я почувствовал непреодолимое желание окружающих, особенно небогатых и злых студентов, подрихтовать этому типу его наглую рожу. Но всех сдерживал грозный вид охранников, сжимающих в руках оружие. Не огнестрельное, не пневматическое, как у обычной частной охраны, а боевое. Один игломет способен за секунду покрошить в фарш десятки человек, а их тут вон сколько. Их величества давным-давно даровали знати такую привилегию — вооруженную боевым оружием охрану — много лет назад, чем те с удовольствием пользуются. И эти безликие парни, прошедшие горнило армии, бесчисленные горячие точки в разных уголках Солнечной системы, будут стрелять без колебаний. Им за это платят. А народ? Что для аристократии народ? От власти откупятся, построят за свой счет для казны несколько крейсеров и эсминцев, пострадавшим выдадут компенсации... А жизнь не вернёшь!

Вдруг из машины, позади 'сына Аполлона', вылезла девица с большой канистрой в руке. Золотая молодежь расступились, пропуская её вперед. За эту девицу невольно цеплялся взгляд — от неё шел некий ореол власти: вроде ничем от остальных не отличалась, но чувствовалось, что она привыкла командовать окружающими. Какая-нибудь юная наследница главы одного из ведущих кланов. Даже длинноволосый при её появлении сменил выражение лица с хамовато-властного на влюбленно-заискивающее, и принялся что-то объяснять, кивая на 'Фуэго'.

Девочка выслушала, утвердительно кивнула и направилась в сторону 'трибуны', распихивая собравшихся вокруг зевак. Охрана, человек пять, ломанулась следом, орудуя прикладами для убедительности, так что перед фифой мгновенно образовалось некое подобие людского коридора.

Пожалуй, стоит описать её подробнее. Молодая шатенка с распущенными волосами ниже плеч, посеребренными по последней моде неформалов разноцветными блёстками. На вид лет двадцати трех — двадцати пяти, то есть немного старше меня, но я, тем не менее, засмотрелся. Было в ней что-то, вроде аристократическое, и в то же время... Притягательное! Увидь я её в обычной жизни, то есть, не будь она представительницей знати, обязательно бы попытался познакомиться. Если длинноволосый вызывал стойкую антипатию, то к этой милашке подобного чувства не возникало, хотя она из той же прослойки общества.

Несмотря на ореол власти, на фоне расфуфыренных друзей и подружек одета девчонка была скромно. Простые серые брюки и светлая искрящаяся блузка, завязанная на пузе узлом — вот и весь туалет. Но и этот наряд был от самых модных кутюрье, стоимость его измерялась... Сколько-то нулями. Накрашена тоже неброско — эдакая природная красота, подчеркнутость родных бледных линий. Чтобы так уметь одеваться и краситься, надо иметь определенный вкус и талант: одна моя знакомая как-то призналась, что в плане макияжа сложнее всего придать лицу натуральный цвет, а в плане одежды — одеться так, чтобы выглядеть скромно. Девочке удалось и то и то.

Пока я на неё пялился, она приблизилась к трибуне, и с грацией кошки, одним ловким движением (в котором угадывались ежедневные многочасовые тренировки), запрыгнула на немаленький броневик. Толпа молчала, теперь уже с интересом. Лысый с крыши как-то незаметно исчез, сенатор же стоял и сверлил ее глазами. По лицу его было видно, как он относится к ней и ей подобным, но достоинство сенатора не позволяет связываться с соплячкой. Его взгляд был полон вынужденного уважения — дескать, ты круче меня, маленькая дрянь, но ты тут никто и концерт мне не испортишь. И еще, кажется, он её боялся.

Девчонка внимательно осмотрела гроб, обошла его кругом, протиснувшись между ним и сенатором, чуть не столкнув того с крыши, затем подняла руки вверх и воскликнула, обращаясь больше не к толпе, а к нацеленным на нее камерам крыс от пера:

— О, Великая и Справедливая демократия! Ты была с нами долгие-долгие годы! Но теперь пробил час, и настал твой черед покинуть эту обитель, оставив нас сиротами на грешной земле!

Пауза. Чтоб зрители поправили челюсти. И продолжение:

— Нам будет не хватать тебя, о, Великая! Прости же нам обиды наши! Мы же отпускаем тебя с миром, простив все обиды твои!

Обещаю! Мы будем вечно помнить твои идеалы! Да будет так и во веки веков! Клянёмся!

Нестройный удалый рев голосов возле 'Инспирасьона' дружно рявкунул: 'Клянёмся!'

— Надеюсь, в том, ином мире, тебе будет лучше, чем здесь, с неблагодарными нами! Покойся с миром!

После этого один из охранников передал ей канистру. Девчонка бодренько свинтила крышку, и облила гроб вонючей жидкостью с разных сторон. Я стоял недалеко и почувствовал едкий запах — какая-то резкая органика.

— Гори ты огнём, о мать Греха и Разврата, сестра Лжи и Падения, Убийца Свободных народов! — пафосно проголосила девчонка, затем в её руке вспыхнул огонек зажигалки. — И никогда больше не воскресай на этой планете! Аминь!

Через секунду гроб полыхнул. Весело и игриво. Пламя — первое веселое нечто во всём этом фарсе. Сенатор, заблаговременно спустившийся с 'трибуны' как только запахло органикой, что-то возмущенно говорил 'братьям по разуму' с той стороны машины. Девчонка же, склонив голову, стоя рядом с горящим гробом, прочла христианскую молитву 'За упокой', громко, на латыни. Моя мать — ортодоксальная католичка, так что подобные вещи я знаю. В толпе начали раздаваться гневные возгласы, запахло жареным (теперь уже в переносном смысле). Охрана возле 'Фуэго' выставила стволы на всеобщее обозрение, намекая. Но никто из собравшихся не дёрнулся, все ограничились криками. Девчонка же, показно игнорируя происходящее, дочитала молитву, произнесла финальное 'Амэн', неспешно левосторонне перекрестилась, затем спрыгнула с машины, и в сопровождении тут же окруживших её охранников невозмутимо пошла назад, к 'инспирасьону'.

Как-то так получилось, что я оказался у неё на пути. Люди вокруг раздались в стороны, а я зазевался. Не специально, нет, просто разиня. А когда опомнился — было поздно.

Девчонка остановилась прямо передо мной и подняла удивлённые глаза. Секунды три мы молча смотрели друг на друга... Затем она улыбнулась и кивнула мне за спину:

— Можно пройти?

Я пожал плечами и посторонился.

— Конечно.

Проходящий мимо вслед за хозяйкой охранник легонько толкнул меня прикладом в толпу, как бы намекая, что я волею случая избежал очень серьезных проблем. Я был солидарен с ним, но классовая ненависть к знати, усилившаяся сегодня, почему-то не коснулась этой юной приколистки.

Через минуту 'инспирасьон' со смеющейся молодежью, в сопровождении машин охраны, умчался вверх по улице Свободы. Люди вокруг молча пожирали глазами пылающий гроб, столб чёрного дыма, поднимающегося к вытяжкам на куполе вверху, переводили недобрый взгляд в сторону укативших транспортов, и... Вздыхали.

Лишь через несколько минут начали раздаваться первые вялые крики возмущения и угрозы всемирного потопа 'проклятым олигархам'. Ага, когда парни со скорострельными винтовками далеко, любой может угрожать!

В толпе началось хаотичное движение. Сенатор куда-то исчез, обозначив этим, что шоу закончилось, и люди стали постепенно расходиться, смакуя произошедшее.

— Слышь, а чего её никто не остановил? — толкнул я в плечо стоящего с обалделой рожей почти тёзку.

— А? — не понял тот.

— Говорю, почему её никто не остановил? Не преградил дорогу? Здесь же и сенаторы присутствовали, и народу до чёрта? Ну, не стали бы они стрелять в толпу ради хулиганской выходки! Развернулись бы, да и уехали!

— Да кто б им дорогу перегораживал? Ты чего? — покрутил пальцем у виска Хуан Карлос.

— Ну, сенатор — человек не простой, политик не из последних. Попёр бы на нее массой, вышвырнул назад, к этим мразям, вместе с канистрой? И ничего б она ему не сделала. И пацаны б подключились, дорогу перегородили, они ж умеют. А этот хмырь стоял перед какой-то девчонкой, как суслик перед коброй! Дерьмо! — я, не стесняясь, сплюнул. — И народ ваш — такой же.

— Ты чего, не понял, кто это был? — ошеломленно уставился Хуан-Карлос.

— Да какая разница кто? — я усмехнулся и пожал плечами. — Пусть даже герцогиня де Сантана.! Да хоть сама Сильвия Феррейра! Что это меняет?

— Феррейра! Сантана! — перекривил меня Хуан Карлос. — Сам ты Сильвия Феррейра, дурак! Инфанта это была! Наследница престола!

Глава 4. Случайная встреча

— А тот типчик слащавый — это и есть юный герцог Феррейра, Себастьян. Брат Сильвии. Это к слову об их семейке...

Следующие пару минут я стоял с отвиснутой челюстью. Сказать, что я был поражен — значит ничего не сказать. Я был ОЧЕНЬ поражен!

Тут же вспомнился дон Алехандро со своей теорией возможности невозможного. А так же то, КЕМ он сватал мне стать, приводя в пример одного бывшего русского бухгалтера. Сразу после этого разговора, на следующий же день, встретить наследницу, собственной персоной? Вот и не верь после этого в судьбу!

Я, на мгновение прикрыв глаза, вспомнил её взгляд — чистый и незамутнённый. 'Можно пройти?' Она могла оттолкнуть и пройти дальше, а охрана бы завершила мой полёт, удлинив его траекторию на несколько метров. Но нет, остановилась. Перед наглецом-республиканцем, заступившим дорогу.

— Эй, братишка, с тобой всё в порядке? — откуда-то издалека раздался голос Хуана Карлоса. Я открыл глаза.

— Да вроде.

— Забудь о ней. Она не для тебя, — похлопал он меня по плечу.

— Чего? — не понял я.

— Я говорю, забудь о ней! Это не нашего полета птица! — терпеливо пояснил он, как маленькому ребёнку.

— А с чего ты решил, что... — Я осекся. В точку. Mierda!

— Румянец убери. Раскраснелся, аж фингал не видно. И улыбочку свою тупую спрячь, — издевался почти тёзка.

— Что, так заметно? — я попытался выкинуть из головы лишние мысли. Не получалось.

— А то! Ладно, пойдём отсюда. Достали все...

Он потянул меня за рукав. Я не сопротивлялся. Толпа поредела, студенты почти все ушли дружной поделённой на небольшие группы толпой. 'Идейные' потихоньку сворачивались и следовали их примеру. М-да! А ведь если отбросить личное и задуматься серьёзно, политическая подоплёка произошедшего сегодня должна взорвать новостные каналы! Инфанта. Будущая королева. Сожгла муляж-гроб республиканцев, кремируя 'демократию'. Девчонка твердо наметила курс, которого будет держаться в будущем, и ясно всем дала понять, где видала попытки ей помешать.

'И никогда больше не воскресай на этой планете!' А ведь лихо получилось! Мало того, что республиканцы сами себя подставили гнилой организацией акции и шизофреническими новациями, так под занавес явилась она, принцесса на сияющем коне, и добила, втоптала в грязь. Я абсолютно точно знаю, на чьей стороне будут симпатии жителей королевства, когда они увидят в новостях и социальных сетях сегодняшнее шоу.

— Ладно, давай! — пожал руку мне почти тёзка у входа в метро. — Всё-таки ты молодец. Один, из всей этой кодлы, да ещё не будучи нашим, а так, любителем, заступить дорогу инфанте?..

Я рассмеялся.

— Это же была случайность. И я не знал, кто она такая.

— Твое счастье! Дуракам везёт. — Он подмигнул. Я не обиделся. — Но со стороны выглядело круто, чувак. Бьюсь об заклад, наши тебя после сегодня зауважали.

— Да не сделал я ничего такого! — вспылил я. Достал, если честно. — И с дороги сошёл, как только она попросила.

— Угу, 'попросила'! — перекривил он. — Именно, что попросила. А не потребовала. И все это видели. Хуанито, опять ты не въезжаешь. Преградить дорогу наследнице Веласкесов находясь в толпе республиканцев? Да ещё тогда, когда один из их шишек включил заднюю, обосравшись на всю страну? Это не символично, это именно круто, чувак!

Всё, давай, увидимся в понедельник. — Почти тезка не стал ничего доказывать, развернулся и побежал в вестибюль к турникетам. Я какое-то время постоял на месте, переваривая то, что он сказал, придя к выводу, что да, смотрелось это, действительно, круто, затем тяжело вздохнул и развернулся в сторону Центрального парка. От площади Свободы до него всего несколько кварталов, а такое милое субботнее утро располагало к созерцанию и размышлениям.

До парка я дошёл быстро. Медленно побрел по аллеям и оживлённым дорожкам, по которым гуляли горожане. Время клонилось к полудню, люди начали выбираться из своих берлог чтобы провести время с семьёй на отдыхе. Везде сновали дети, там и сям виднелись небольшие пока ещё полупустые кафешки, на каждом перекрестке располагались продавцы мороженого, сладостей и прочей стандартной дребедени, без которой не может обойтись ни одна зона отдыха в Солнечной системе.

Центральный парк — это не просто гигантская рекреация. Это свой мир, со своими правилами и законами. Он находится почти в центре городских купольных нагромождений и транспортных пересечений являясь как бы сердцем города. Именно отсюда начинаются все радиальные перекрытия районов, огромные сверхпрочные стены, которые способны выдержать прямое попадание тактической ракеты или обстрел главного калибра линкора с орбиты. Стены в целях безопасности делят город на самостоятельные автономные районы, отделённые друг от друга тяжёлыми планетарными шлюзами, а между районами проходят магистрали, тоннели, хорды и прочая связующая скоростная инфраструктура.

И каждый из секторов-районов самого первого проекта города имел выход к Центральному парку, независимо от того, богатый он, или бедный. Так задумывалось в своё время для того, чтобы подчеркнуть равенство людей перед короной, чтобы обеспечить право на доступ к свежему воздуху всем, от аристократов и менеджеров до шахтеров и дворников. Конечно, время внесло свои коррективы: столица росла невероятными темпами, и хотя сразу строилась с огромным запасом вместимости, с расчетом на рост, но вобрать в себя пятьдесят миллионов человек, включая гастарбайтеров и туристов — это чересчур для любого проекта.

Город строился, создавались новые купола, новые районы, уходя всё дальше и дальше от парка. В этих районах и живут ныне малообеспеченные; земля в Центре в наши дни стоит столько, что ни о каких бедных кварталах вокруг этой рекреации речи нет.

...Всё в мире для богатых. Так было всегда и везде, и так будет. Это тоже закон, который не преодолеет и самый добрый мудрый правитель. Хотя идея была интересной, и основательницу города, королеву Аделину, простые люди вспоминают с теплотой до сих пор.

Говорят, первое дерево в основании парка посадила она, лично. Это был момент, когда после обретения независимости полностью уничтоженную Альфу решили не восстанавливать, а строить заново. Есть легенда, что её, первую правительницу, спросили, зачем возводить такие огромные пространства в несколько квадратных километров для выращивания никому не нужных деревьев? Ведь это должен был быть самый большой купол в мире, его возведение будет стоить разрушенной экономике государства колоссальных средств! На них можно снарядить целую эскадру, или вложить в восстановление промышленности и инфраструктуры. Но Аделина ответила: а для чего нужны эти корабли? Кого они будут защищать? Для чего нужны дороги, шахты и заводы? Что и для кого они будут производить?

Создать промышленный рай для удовлетворения нужд богатых, и создать человеческий рай, с нормальными условиями жизни, для простых людей — это совсем разные вещи. Люди гораздо более охотно будут сражаться и умирать, зная, что за их спинами, рядом с их домом, растёт дерево, а недалеко от их квартала расположена площадка, на которой могут играть дети. Зная, что они нужны стране, что они — не тупое быдло, мясо, используемое государством и правящими им богачами для набивания карманов. За такое государство умереть не страшно, а почётно. А за страну, которая только отнимает, ничего не давая взамен...

Жители такой страны или разбегутся, если есть возможность, или будут ненавидеть власть. И государство в конце концов рухнет. Жаль, что последующие правительницы забыли об этой прописной истине, и почти все известные мне объекты, созданные для народа, имеют примерно столетний возраст.

Я нашёл известную мне примету и отклонился от основной аллеи, свернув на маленькую тропку. Мне требовалось спрятаться — уйти подальше от суеты, и спокойно поразмышлять, наслаждаясь таким ценным за пределами Земли ресурсом, как свежий воздух. Со вчерашнего дня произошло слишком много событий, требующих детального рассмотрения. Да и фиолетовый отлив под глазом не располагал окружающих к милому ко мне отношению.

Вот и озеро. Небольшое, искусственное, как и всё здесь. Но искусственность его подчёркивалась торчащими из кромки береговой линии кусками бетонных плит и арматуры. Это было дикое место, здесь находилась как бы изнанка парка, техническая часть. Озеро — лишь головное водохранилище для довольно разветвлённой водной системы рекреации. Деревья, трава и кустарники вокруг имели запущенный вид, поскольку сами они здесь дикие, самосад, никто за ними не ухаживает.

Отдыхающие работяги, количество которых к вечеру вырастет до сотен тысяч, займут в 'обжитой' части парка почти всё свободное пространство, а здесь будет так же тихо. Люди не ходят туда, где нет лавочек и торговых точек, где трава колюча, а деревья и кустарники представляют собой дебри и буреломы. Лишь жмущиеся друг к другу парочки заглядывают сюда с регулярной периодичностью, с целью подальше от любопытных глаз удовлетворить физические потребности друг в друге, да редкие служители парка спешат мимо по делам.

Спустившись к пахнущей сыростью и тиной воде, я сел прямо на траву и принялся раскладывать имеющийся в голове багаж по полочкам.

Итак, принцесса. М-да, заступил дорогу инфанте! Пусть случайно, пусть не догадывался, кто она — этого, действительно, никто не знает. Пусть сразу ушёл в сторону... Но она — остановилась!

Моя самооценка, сильно упавшая после вчерашних событий, начала выравниваться. Может я и неудачник, но крайне везучий неудачник! И этим надо пользоваться: нужно и впредь верить, что всё получится, всё будет хорошо — и всё действительно будет хорошо.

Я верю! Пожалуй, впервые после момента рождения, я верю в то, что надо ждать от судьбы милости! Ведь мать всегда учила обратному: сам, сам и только сам. Быть сильным, наглым, пробивным. И, конечно, умным. 'Учиться, думать, делать' — вот примерный девиз, который она с детства мне прививала. И рассчитывать только на свои силы: 'Мир жесток, он вряд ли тебе поможет'.

Я и буду рассчитывать только на себя. Но сие не значит, что при этом нельзя верить в удачу. Мне повезёт, обязательно. Но пусть это будет незапланированным приятным сюрпризом, и никак иначе.

Вдруг поймал себя на том, что мои мысли медленно, но верно, раз за разом возвращаются к принцессе. Не к анализу встречи с нею, а к ней самой. Что я оцениваю её фигуру, волосы... Пупок, наконец! Ага, а что ещё там оценивать в наглухо задраенной сверху блузке? Глазки её, динамично подведённые. Вроде скромно, но с выразительностью особы, привыкшей командовать и подавлять. Да, вот такие у неё глазки — пронзительные и хитрые, давящие, хотя издалека кажутся наивными. Походка, уверенность...

Да что это такое?! Что со мной творится?!

Я залился румянцем. 'Так, Шимановский, уймись! Она — инфанта! — произнёс мой внутренний друг и помощник. — Старшая дочь королевы! Ты — сын парикмахерши из бедного района. Да, немного одарённый, учишься за государственные деньги в солидной школе, но от этого ты не стал НЕсыном парикмахерши! Она даже не узнает тебя при встрече! Её кавалеры — лучшие представители аристократии планеты. Богатые, красивые, влиятельные юноши. Зачем ей ТЫ?

И кроме того, тот слащавый, Себастьян Феррейра, сын самого богатого человека в мире. У них вроде серьёзно. Желтая пресса заткнулась насчет их отношений, а она затыкается лишь тогда, когда у людей всё хорошо и им нечего скрывать. Он трахает её; он женится на ней, если она захочет связываться узами брака; он сильный и умный, и будет править собственной финансовой империей, которая в денежном эквиваленте покрупнее некоторых земных государств. А ты — нищий парень с района, русский поляк, сын...'

Я сбился с мысли и почувствовал, что закипаю. И на сей раз рядом нет Толстого, которого можно ненавидеть, вылив на него всю свою злость.

'Что, Хуанито, стыдно? Ну, давай, договаривай! — издевался мой друг и моё проклятие. Проклятие потому, что спорить с ним невозможно. Он ВСЕГДА прав. — Хватит себе врать! Восемнадцать лет ты врешь себе, боясь принять очевидное. То, что БЫЛО, и что никто не в силах изменить.

Ты — сын проститутки, которая залетела от клиента'.

Я опустил голову и почувствовал, что слезы готовы сорваться из глаз. Как же это тяжело, принимать правду, смотреть ей в глаза. Но сделать это необходимо.

'Что бы мать ни говорила, как бы ни врала, это ничего не изменит. Ты сам никогда и никому не позволишь произнести это вслух, но факты, документально подтверждённые, зафиксированные в базах данных — слишком объективный показатель. А значит, дорога в более-менее приличное общество тебе закрыта. Навсегда.

Будь ты трижды гением, трижды везунчиком, но прошлое не изменить. Венера, какой бы свободной и раскованной планетой ни была, тоже имеет свои неписаные законы. Даже здесь проститутка — это проститутка. Не презираемый член общества, как на Земле, нет. Но в высшие круги дороги для неё не существует. Как и её детям.

Поэтому, родной ты мой император, даже если случится нечто невероятное, ты встретишься с нею ещё раз, и она в тебя влюбится (что вдвойне невероятно), ты всё равно останешься Хуаном Шимановским, парнем с района, а она — инфантой и будущей королевой. И иначе не может быть'.

Самооценка рухнула резко и бескомпромиссно. Но зато появилось ощущение твёрдости, уверенности в себе. Наверное, стоило раньше признать сей факт и смириться, не цепляясь за соломинку неверия и неведения. Да, я буду грызть землю зубами, драть стены когтями, но царапаться и лезть наверх. Просто мой потолок — это мой потолок, и нечего разевать рот на то, что не доступно в принципе.

Я расслабился, лёг на траву и закрыл глаза. От озера исходил не очень приятный запах, но лучше полежать здесь, наедине, чем терпеть присутствие сотен людей вокруг. Переживу, не впервой.

Итак, я принял свое происхождение и наметил план действий на ближайшие годы. Не прозябать в нищете, а добиваться успеха. Больше никакой хандры, никакого нытья, никакой раскрытой не по делу 'варежки'. Плевать на уродов типа Толстого: я — это я, а они — это они. У нас в жизни разные задачи.

Способности у меня есть, везение... Будет. Уважение среди дружков Хуана Карлоса уже заслужил, а там, глядишь, на меня обратят внимание и люди посолиднее...

В общем, не надо вешать нос. Я не такой уж неудачник, каким сам себя выставляю. Вот только чтобы куда-то лезть, нужно для начала знать, что в мире происходит, и кто кого контролирует. Например, элементарные вещи: кто стоит за республиканцами? Какой-то клан, точнее несколько кланов. Но кто?

Правительство. Там тоже есть люди, поддерживаемые определенными группировками и платящие им взаимностью. Кто, кем?

Мрак! И во всём этом мне придётся разбираться, если хочу когда-то кем-то стать. Следить за динамикой, анализировать. Если хочу попасть ценным специалистом в какой-нибудь влиятельный клан, мне придётся знать все тонкости политики и экономического устройства. А я даже не знаю, как выглядят члены королевской семьи! Вот такой я лопух!

Что я вообще знаю о королевской семье? Не так много. Катастрофически 'не так много' для человека с амбициями, коим я отныне являюсь. Попробовать потренировать память, а заодно набросать план действий на грядущую неделю?

Я поднялся, отряхнулся и сел на край торчащей плиты. Внутри закипела энергия, ища выход.

Попробую. Для начала схематично разложу 'по полочкам' всё, что знаю, а позже восполню обнаруженные пробелы. Так будет быстрее. И больше никогда не буду попадать в дурацкие ситуации, наподобие произошедшей утром!

Итак, королевская семья, её прямая ветвь. Состоит из пяти человек.

Во-первых, сама королева, наша Сказочница. Вспоминать и говорить про неё что-то эдакого нечего, она всегда на виду, все про неё и так всё знают. Женщина умная и сильная. За её спиной стоят различные фавориты (то бишь любовники), влияющие на политику короны, но она всех умудряется держать под контролем. И народ её любит, хотя не считает эталоном мудрости.

Действительно, мудрой её не назовёшь — её метания туда-сюда на ровном месте в попытках провести ту или иную реформу... Иногда получается, иногда нет, но истинная королева на мой взгляд должна быть не такой. Она должна быть сильной; должна метлой вымести этот мусор в виде сеньоров аристократов и твёрдо взять власть в руки. А она этого не делает, лавируя там и сям между всеми, но в итоге лишь сидя на одном месте.

Но другой королевы у нас нет, и ещё не факт, что Фрейя окажется лучше. Может быть и хуже. Но талант подбирать себе умных помощников, делающих грязную работу, у ее величества имеется, и это неоспоримый факт.

Далее, принцесса Алисия, её сестра и правая рука.

Это — самая загадочная для меня представительница семейства. Народное прозвище её — 'Лиса', и дано ей неспроста. Очень опасная дамочка! Хитрая и коварная. И злопамятная (по слухам, конечно, не дайте высшие силы мне с ней общаться вживую!) С подачи коронованной сестры занимает пост главы департамента безопасности, (8) а это не просто министерство, это — теневая власть государства, невидимый обывателю фронт борьбы с преступностью и аристократией. И этот пост не просто занимает, а уверенно сидит на своём месте много лет. Её на планете боятся все — и знать, и бандюки, и продажные чиновники, и... Ну, кто там ее ещё должен её бояться?

Насколько известно, власть к рукам прибрать она не пыталась, хотя с её возможностями... Кто-нибудь другой попытался бы. Королева ей полностью доверяет, между ними мир и взаимопонимание, к огромной досаде аристократичных ублюдков.

Далее, дети. У Алисии их двое — близняшки лет пяти. Знаю потому, что в своё время вся страна их рождение праздновала, но так же не имею понятия, как выглядят сейчас. Но они маленькие, и относятся к боковой ветви династии, так что про близняшек можно опустить.

Дети её величества, конечно же, главная ветвь, но и о них я знаю мало. В основном слухи из жёлтой прессы.

Младший — принц Эдуардо, разгильдяй и повеса, устраивающий шумные пьянки с друзьями и шлюхами в самых экзотических местах планеты типа шахт пусковых ракетных систем орбитальной защиты. Ага, был такой скандал, года полтора назад. Военные закатили истерику, найдя во вроде бы законсервированной шахте компанию пьяных любителей 'ракетных технологий' с принцем во главе и кучей голых девах. Его изображение как-то видел, при встрече может быть даже смогу узнать, если повезёт. В отличие от его сестёр.

Сёстры. Их две. Средняя — принцесса Изабелла. Про неё тоже ходят различные пикантные слухи. Она — эдакая звезда, заводила юной аристократической тусовки на всякие гламурные безумства и экстремальные развлечения. То есть любит красиво одеваться и шалить, организует вечеринки с цистернами спиртного, тоннами наркотиков и множеством беспорядочно трахающихся мальчиков и девочек. Кстати, девочек она любит отдельно — её новые романы с представительницами её же пола в сетях обсуждают довольно часто и со смаком. Но поскольку мне эта тема не интересна, я никогда на них не зацикливался. Да и Венера — не та планета, где кого-то можно удивить нетрадиционными вкусами.

Ещё говорят, что она красивая, как богиня, тупая, как пробка, и обожает групповуху.

Про первое — не видел, не знаю. Видел, смотрел передачу про королевскую семью, но в фильме ей было всего пять лет. Более подобным не интересовался — и в реальной жизни шалав хватает, ещё буду за золотыми выродками следить!

Про последнее, групповуху, скорее всего, правда — чем ещё заниматься девочке, у которой есть всё, и которой в плане наследования престола не светит ничего? Взять для сравнения 'банду' Долрес — девочки озабочены тем же самым, поиском приключений на переднее место, почему принцесса должна стать исключением? Тем более, таких как она среди их сословия подавляющее большинство.

А насчет ума... Если ты принц или принцесса, ты обречён/обречена награждаться подобными эпитетами просто в силу происхождения.

И, наконец, инфанта. Эта малышка посерьёзнее, чем сестра, но оно и объяснимо. Её изначально готовили к тому, что она станет правительницей огромной державы. Воспитывали, прививали чувство ответственности. В пьянках и гульках, наподобие устраиваемых братом с сестрой, участвует редко и скромно, желтая пресса про неё пишет мало. Эта фифочка больше занимается политикой. Точнее не политикой, а политическим пиаром. Я не слышал, чтобы она продвигала какие-то законопроекты, серьёзно работала в различных комиссиях, управляла чем-то, зато постоянно всплывают её проделки, типа сегодняшней, где она выступает доброй умной девочкой, которую нужно любить и поддерживать. Короче, популистка!

То есть, объективно — она не самая умная королева, которую планета получит в своё время. И если мать хотя бы что-то делает сама, носится с законами, указами, проектами, то вместо Фрейи править страной будет такой же счастливчик, как граф Козлов, удовлетворяющий её в постели.

Что ж, таковы правила игры. Женщины на Венере царствуют, но никогда не обходятся без сильных мужчин за спиной — за сто лет мы к этому привыкли. К тому же, клан Феррейра находятся в стане правящей планетой группировки УЖЕ СЕЙЧАС, а значит, в случае экстренного воцарения Фрейи и наличия Себастьяна рядом, передела власти в стране не будет, а это многих устраивает. Что немаловажно.

Феррейра. Я вспомнил слащавую улыбочку 'сына Аполлона'... Мерзкий тип! Но это не значит, что стране под его управлением будет плохо, иногда государства живут отлично как раз при плохих, несимпатичных (в переносном смысле) правителях. Но дорогу ему, его отцу, или кому-то из их семьи лучше не переходить. Позиции этого клана настолько сильны, а богатство настолько огромно, что их фамилия уже давно стала нарицательной. 'Богат, как Феррейра' — синоним древнего 'Богат, как Крёз'. Но кто такой Крёз — теперь мало кто имеет представление, а кто такой 'Железный Октавио' — знают все.

К тому же, лучшая подруга инфанты — упомянутая мною Сильвия (кстати, самая богатая невеста в Солнечной системе), а это ещё более поднимает их акции. Говорят, старшая сестра не далеко ушла от младшей в плане традиционности ориентации, и с юной герцогиней Феррейра её связывает не только дружба...

...Не берусь судить, дыма без огня не бывает, но в отличие от Изабеллы, внятных доказательств 'розовой' страсти Фрейи и Сильвии ни одно СМИ до сих пор не предоставило.

Ну, и самое интересное в принцессе — это её имя. Фрейя, маленькая богиня любви древних викингов. Говорят, что наша любимая королева настолько сильно не любила своё имя, что решила таким образом отомстить матери. И на смертном одре прошептала ей имя её будущей внучки, которой была на тот момент уже беременна. Так ей, фанатке сказок гринго, и надо! Пусть, горя в аду, мучается, каясь, что назвала дочку так, как назвала!!

Правда, нет — не знаю. Вряд ли, народ что только не придумает. Но мне имя нравится. 'Фрэ-эй-йя-а-а!' Жёстко, по-королевски!

* * *

Моё задумчивое уединение вдруг было нарушено, грубо и без спросу. Да, я понимаю, парк общий, я это место не выкупал и в аренду не брал. Но вокруг столько пустого пространства, обязательно садиться в двадцати метрах от меня?

Это была девушка, прекрасная сеньорита. Она незаметно появилась со стороны аллеи, спустилась вниз, к воде, села на землю, прислонилась спиной к бетонной плите и поджала ноги. Я пробежался глазами по её силуэту и мысленно присвистнул. Красивая девушка! И не просто красивая, а ого-го, какая красивая!

Начать с того, что она была беловолосой. Мод-блондинос, одна из потомков малочисленной искусственной расы новых викингов. Волосы длинные, ниже плеч, распущены и крепко растрёпаны, но цвет их искупал всё. Скажу честно, вживую я видел настоящую блондинос впервые!

Пропорции тела незнакомки были на мой вкус идеальны: невысокая, но и не низкая, стройная, в меру атлетическая, но именно в меру. На планете, где сила тяжести на десять процентов ниже Земной, все люди без исключения обречены заниматься физическими упражнениями, потому у нас несколько иные представления о женской красоте. В том, как она двигалась и сидела, чувствовалась некая гибкость, грация, а такие вещи мужчин всегда возбуждают. Одета была в жёлтую кофточку, под которой виднелась белоснежная блузка (почти под цвет волос), и короткую косую юбку выше колена серо-стального цвета, открывающую восхитительный вид на ровные стройные, так же в меру мускулистые ножки.

Я сидел и получал удовольствие от созерцания. Она расположилась ко мне боком и смотрела вдаль, на тот берег, с моего угла зрения был виден только профиль, но это был шикарный профиль, с европейскими очертаниями, которые не часто встретишь среди латиносов. Я бы назвал ее русской, или восточной европейкой, но смуглый цвет кожи выдавал слишком много поколений предков из Южной Америки, чтобы это было так. Нет, это — латинос. Но очень красивая латинос!

Сколько бы продолжались эти посиделки с переглядками — не знаю. Я никуда не спешил и спокойно рассматривал её; она, видно, тоже никуда не спеша, рассматривала озеро, не обращая на меня внимания. Скорее всего, девочка не видела ничего вокруг, погружённая в собственные думы. Взгляд её был рассеянный, какой бывает, когда люди 'отъезжают'. Но вдруг...

...Она заплакала.

Я бы так и не решился подойти — от девочки за версту разило немаленькими деньгами. Её юбка с разрезом сбоку — из последнего модного журнала. Наши девчонки в группе рассматривали файлы из него перед уроком позавчера, а так как мой терминал стоит следом за их, я тоже невольно приобщился. Да и кофточка, и блузка были под стать. Но главное, она — блондинос.

...Но не подойти к плачущей женщине я не мог — кабальеро, сидящий во мне, этого бы просто не пережил.

Я встал, и аккуратно ступая по уклону берега, подошел к ней. Она снова не заметила меня или не обратила внимания. Подойдя вплотную и присев на корточки, тихо произнёс:

— Если бы я знал кто он, я бы порвал его голыми руками!

Она обернулась. О, боги! Христианский, мусульманский и Древние, вкупе с силами Мироздания! Держите меня, пока я не утонул! Её глазёнки, по-детски наивные и заплаканные, нежно-голубого цвета! Трогательное мокрое личико... Я начал уплывать и срочно опёрся рукой о плиту, чтоб не упасть.

— Что? — переспросила она, осмотрев меня с головы до ног. Страха в ней не было, хотя мы находились наедине, в глуши парка, куда до вечера вряд ли кто заглянет. Я мог оказаться кем угодно, да и рожа у меня. Хм... Та ещё рожа. Это подтвердило мысль о непростом происхождении — она НЕ ПРИВЫКЛА бояться. Потому, что её всегда-всегда охраняют.

Может мы тут не одни, и в чащобе прячется от лишних глаз пара-тройка громил с рельсовыми винтовками? И мне в любой момент могут продырявить башку, стоит только резко дёрнуться?

'Стоп, Шимановский! Ты бредишь! — осадил внутренний голос.

Да рад был бы. Но бережёного...

Нет, не пойдёт. Если там кто-то и есть, я ничего плохого не делаю. Хватит гнать!

— Я говорю, если бы знал мерзавца, который довел до слез такую красавицу, порвал бы его на куски голыми руками! — с жаром повторил я, пытаясь не провалиться в ее голубые колодцы. К черту инфанта! Рядом с этой миленькой девочкой она и рядом не стояла!

Косметики на девушке не было вообще. Не 'натуральный' подчеркивающий макияж, как у принцессы, а полное его отсутствие. Но это её абсолютно не портило, наоборот, смазывало черты, придавая ещё более наивный и трогательный вид. Если по той было понятно, что она внутри — стерва, то эту милашку хотелось прижать к себе и защитить ото всех невзгод.

Девочка замялась и прекратила плакать, опустив глазёнки в землю. Выдавила тихо, словно извиняясь:

— Это не из-за мальчика.

— А из-за чего ещё может лить слезы такая красавица, как не из-за разбитой любви? — удивился я. — Разве подобные вещи могут существовать?

Она смутилась ещё больше. Не ожидала такого наезда от первого встречного. Шмыгнув носом, ответила:

— Это из-за глупости. Не обращай внимания.

— Ну, как же не обращать? — картинно нахмурился я. — Я, как нормальный мужчина, не могу спокойно идти мимо, когда рядом льёт слезы прекрасная юная сеньорита. — Достав из кармана завалявшийся неизвестно откуда чистый носовой платок, подал ей. — Так что пока не увижу твоей улыбки, ты от меня не отделаешься! — И довольно оскалился в тридцать два зуба.

Она платок взяла и принялась промокать им лицо. Затем поинтересовалась с лёгким ехидством:

— И часто тебе встречаются плачущие женщины, которых приходится успокаивать?

— Ты — первая! — честно ответил я, и тут же выпалил, закатывая глаза: — Но знаешь, я больше чем уверен, что даже будь их сотни тысяч, ты всё равно была бы самой прекрасной!

Пауза. Рука с платком замерла. Я почувствовал, как тает барьер напряжения между нами.

— Ты всегда такой наглый? — улыбнулась она. Всё, девочка отвлеклась, сместила акценты. Теперь то, что она успокоится — вопрос времени, а не факта. Теперь можно завязать приятную беседу, плавно переходящую в знакомство... И плевать на всяких там 'снайперов'!

'Шимановский, уверен?'

А то!

— Конечно. — Я улыбнулся в ответ. — Но только с такими красавицами.

— Я не накрашенная, — вдруг смутилась она.

Я ожидал контрнаезда, продолжения шутливой перепалки. А в ответ нестандартная реакция — вечный девчоночий аргумент 'от обороны'? Интересное создание. Откуда оно свалилось, с какой звезды?

И еще, они что, считают, что мы их любим за штукатурку на лице?

— И что? — безразлично пожал я плечами.

— И не причёсанная... — продолжила незнакомка стандартный набор женских 'смертных грехов', но уже не так уверенно.

— В чем дело? Вытри слёзы, улыбнись и причешись! — нагло улыбаясь, парировал я.

— Хам! — Она подумала, но рассмеялась, весело и искренне. Слезы были окончательно позабыты.

— Знаю, — ответил я и протянул руку. — Хуан.

Она пожала плечами и коснулась моей ладони кончиками пальцев.

— Бэль. Просто Бэль.

* * *

— Красивое имя! И всё-таки, просто Бэль, ты так и не ответила, что заставило тебя лить горькие-горькие слёзы, сидя в одиночестве на берегу не самого представительного озера в самом дальнем и глухом углу парка?

Бэль пожала плечами.

— Ты будешь смеяться. Не поймёшь и будешь смеяться.

— Не буду, обещаю! — положил я руку на сердце.

— Честно-честно не будешь? — опасно сузились её глаза. Мы сидели рядом, можно сказать в опасной близости, совершенно не замечая оную, и мило болтали. Я пытался понять кто она — её поведение не вписывалось в общепринятые стандарты. Как будто девчонка действительно, прилетела с далёкой-далёкой звезды! И всё более склонялся к мысли, что у судьбы сегодня хорошее чувство юмора: она преподнесла мне настоящую природную аристократку. Не ту маету, что учится со мной в школе, 'быдло у власти', а самую настоящую, дочь одного из людей, 'которым на планете принадлежит всё'. Её манеры, жесты, осанка, повороты головы и даже речь — всё отличалось от привычных мне!

— Я устала, что ко мне относятся, как к маленькой! — Сеньорита фыркнула и резко покраснела от перманентного приступа гнева, видимо, вспомнив что-то нехорошее. — Мне уже двадцать один, а ко мне относятся, как к пятнадцатилетней! 'Бэль, не делай то! Бэль, не делай сё! Туда не ходи, ходи сюда! То нельзя — это слишком опасно! Это нельзя — оно ещё опаснее! А вон то — вообще неприлично для юной сеньориты! Бэль, ну ты же... На тебя же люди смотрят, что они о тебе подумают?!' Всегда находится что-нибудь, чтобы ткнуть меня и выставить идиоткой. Я устала, Хуан! Разве я не понимаю, что можно, а что нельзя? Зачем меня этим каждый раз макать?

Оригинальные проблемы у девочки! Чтоб я так жил!

— Вот я сегодня взяла, да и сбежала. Оторвалась от охраны и поехала в Центральный парк. Воздухом подышать.

Я хочу нормальной жизни: я хочу встречаться с кем хочу и когда хочу, я хочу сама принимать решения, я хочу...

Она запнулась, и я воспользовался моментом, чтобы перебить.

— Бэль, мне кажется, что они ведут себя с тобой так потому, что ты сама ведёшь себя как маленькая.

Недоумение на лице.

— Ты сама даешь им повод вести себя с тобой так. Сама выставляешь себя маленькой девочкой, они всего лишь ведут себя в ключе, который ты устанавливаешь.

Я не стал уточнять кто такие 'они'. Понятное дело, что родители и охрана.

— И как же я себя веду? — заблестели гневом её глаза. Ну, точно, девчонка!

— Вот смотри, ты убежала от охраны. Давай раскрутим этот момент, в качестве примера? — Она кивнула. — Скажи, кто твои родители?

Бэль раскрыла рот, чтоб ответить, но не издала ни звука. Затем посмотрела на меня более внимательно, изучающе-недоверчиво. Снова открыла рот, но снова захлопнула.

Понятно, не хочет, чтобы я знал, кто она. Сбежала для того, чтоб погулять инкогнито, зачем ей раскрываться?

Ну, хорошо, детка. Не нужно мне знать ни твоего полного имени, ни семьи. Для меня важна ты сама, общение с тобой, а не из какого ты клана и кого из 'Несвятой троицы' (9) поддерживает твой отец. Потому я помогу, не заостряя внимание на этой теме:

— Это определенно богатые и знатные люди. Правильно?

Она облегченно вздохнула, кивнула. Что ж, происхождение не скроешь.

— То есть, у твоего отца есть враги, — продолжил я. — У богатых людей их не может не быть. Какие-нибудь 'партнеры по бизнесу', конкуренты, завистники, да?

— Да, — снова кивок.

— А значит, эти люди дорого отдадут за то, чтобы нанести твоему отцу вред.

А теперь представь, что в их руки попала ты, его дочь?..

Я дал девочке время для полета фантазии. Та молчала, смотря рассеянным взглядом на гладь воды. 'Ну и что'? — читалось в её реакции. Нет, она осознавала опасность, но...

Нет, пока я её не понимаю.

— Твоя охрана не потому, что родителям так сильно хочется тебя ущемить, а потому, что они тебя любят и боятся за тебя, — продолжил я решать этот ребус по имени 'Бэль'. — У них полно врагов, и эти враги с радостью сделают тебе больно, дай им только такую возможность. Что охрана ведет себя с тобой как с маленькой? — я рассмеялся. — Бэль, извини, как вести себя с тобой, как взрослой, если ты совершаешь самые что ни на есть детские глупые поступки? Убежать от охраны, потому, что они тебя ограничивают? Это детский сад!

Дальше я продолжал уже с нажимом:

— А ты не думала, что твои охранники — тоже люди? И что у них своя жизнь, свои семьи? Они вынуждены работать, нянчиться с тобой, чтобы их прокормить? А ты, сбежав, всех подставила? Ведь твой отец будет рвать и метать, когда узнает о побеге, а виноватой во всем сделает охрану! Для него не ты — простая озорница, а они — непрофессионалы, недостаточно серьёзно отнёсшиеся к своим обязанностям. Дескать, знали, что может сбежать — почему не приняли меры?

Вот они их и принимают! — подвел итог я, понизив голос — для усвоения. — Прессуют тебя не потому, что ты маленькая, а потому, что ведешь себя, как маленькая. А они хотят жить и кушать.

Как к тебе относиться, если ты способна ударить в спину? Вообще, осознаёшь, что после такого финта их больше не возьмут на работу ни в одно приличное охранное агентство? Печать непрофессионализма — это 'волчий билет', Бэль, который будет с ними всю оставшуюся жизнь! А у них, я сказал, могут быть семьи, дети. Как быть в этом случае?

Я внимательно смотрел на девчонку, на ее реакцию. Реакция была... Никакая. Впечатления я на неё не произвёл. Но в то же время что-то в её душе шевельнулось, что-то сдвинулось с места... И это уже хорошо.

Она виновато опустила голову, но большей частью ради того, чтоб я отстал. Привыкла выслушивать нотации, включила иммунитет. Значит, надо менять тактику. Правда, я не знал, как.

— Конечно же, они будут давить, — продолжил, я заканчивая мысль, сбавляя обороты. — Чтобы ты ничего не выкинула, нравится тебе это или не нравится. И чем больше будешь вести себя как маленькая, тем больше они будут пасти тебя, как маленькую. Что, убедил?

Бэль мило улыбнулась — 'виноватостью' на её лице больше не пахло. Однако уже сказал, что-то сдвинулось, поскольку какое-то время мы продолжали сидеть молча, и она о чём-то напряжённо думала. Наконец изрекла:

— Наверное, ты прав. Я веду себя как маленькая.

— Конечно, прав! — завёлся я — понесло. — А теперь представь, что с тобой, не дайте высшие силы, что-нибудь случится?! Что сделает твой отец?

— Ничего хорошего... — вздохнула девчонка и снова опустила голову. Но гораздо искреннее.

— А они при этом будут ни в чём не виноваты! — додавил я. — То есть, как расценивать поступок, в котором ты, не думая о возможных последствиях и о людях, за тебя отвечающих, всех подставляешь, включая себя саму и родителей? Разве это поступок взрослого человека?

— Ты прав! — повторилась она и положила подбородок на колени. — Я плохая. Я вредная избалованная дрянь. Просто дрянь. И мне это уже не раз говорили...

— Главное, чтобы ты поняла, что хотели до тебя донести. Слова — это сотрясение воздуха. Звуковые колебания. Они имеют смысл только если ты их осознаёшь, а не просто услышишь.

— И что мне теперь делать? — хмыкнула она. — Я хочу измениться, Хуан. Хочу отвечать за поступки. Но... Как-то не получается.

М-да! Девчонка-девчонкой. Как она до двадцати одного вообще дожила?

Я положил руку ей на плечи, притянул к себе. Жест бесцеремонный, но она на фамильярность не отреагировала, полностью впустив в личное пространство.

— Ну, я не психолог, но у меня есть маленький рецепт...

Она подняла успевшие заблестеть интересом глаза.

— Какой?

— Возьми файл, выпиши в него все свои поступки, которые ты совершила сегодня. Затем создай новый файл, раздели его на две части и внеси в одну колонку поступки, которые ты оцениваешь, как детские, а в другую — как взрослые. Тогда поймёшь, какие поступки нужно совершать в дальнейшем, какие не стоит. Причем в динамике.

— И что, поможет? — скептически скривилась она.

— Если делать это каждый день — обязательно! — вновь понизил я голос для убедительности. Бэль отвернулась, вздохнула и... Расплылась в улыбке.

— Ну вот, опять ты прав! Снова и во всем! Ты — хороший.

Интересный вывод. Значит, чтобы стать хорошим, иногда достаточно просто выслушать и дать элементарный совет?

— Я не хороший, я рассудительный! — поднял я вверх указательный палец. — А ты давай, работай над собой. Пора уже взрослеть, двадцать один год всё-таки!.. — Мы рассмеялись.

Меня несло. От близости такой красотки, от вида её голых коленок и ощущения руки на плечах. От запаха её волос... И от необычности ситуации, конечно же! Я был готов давать совет за советом до бесконечности, если при этом мы так и будем сидеть рядом друг с другом в обнимку. Но это фантастика, а я реалист. И реализм во мне говорил, что пора менять тактику и переходить к следующему этапу.

— А сейчас, надеюсь, ты не будешь против небольшой прогулки? — я поднялся и протянул ей локоть. — Раз уж ты сбежала погулять, почему бы нам вдвоем не осуществить цель твоего побега?

— А как же моя охрана? Вдруг со мной что случится? — смеялись её серьёзные-серьёзные глаза. А она с характером девочка! И ещё, несмотря на мою лекцию, что-то менять и сожалеть о содеянном не собиралась. Угу-угу, у нас внутри маленькая стервочка оказывается.

— Раз уж я тебя встретил и предложил помощь — я и буду тебя охранять! — максимально серьёзно заявил я. — В конце концов, кто-то должен нести ответственность за маленьких девочек? Нельзя отпускать их плакать в одиночестве!..

После этих слов Бэль разинула рот от возмущения, затем, пыша гневом, попыталась меня грубо толкнуть.

— Ах ты ж!.. Я ему всё рассказала, а он!.. Издеваешься, да?

Я отскочил в сторону. А потом ещё и ещё раз. И ещё. Мои тренировки не прошли даром — малышка оказалась настолько быстра, что даже в шутку я еле успевал уходить от её бросков. Наконец, ей это надоело, и она, гордо насупившись, бросила:

— Ладно, так и быть! Я тебя прощаю.

Это смотрелось настолько комично, что я расхохотался. Она, глядя на меня, последовала моему примеру.

Отсмеявшись, я сделал галантный реверанс (точнее, попытался: какой с носорога реверанс?) и снова протянул локоть.

— Вашу руку, сеньорита!

Она окинула меня внимательным взглядом, словно раздумывая, попинать меня ещё или хватит, затем сдалась, и тоже сделав реверанс, только лёгкий и элегантный, достойный приема в королевском дворце (мне даже стало неловко за неуклюжесть), зацепилась за мою руку, и мы, перебрасываясь весёлыми колкими репликами, направились в сторону 'обжитых' мест.

* * *

Март 2447 года, Венера, генерал-капитанство Полония

Поезд мерно покачивался из стороны в сторону. Даже самые сверхсовременные магнитки в прямых, ровных, как римские виадуки вакуумных тоннелях, неспособны погасить колебания — в этом за восемнадцать лет ничего не изменилось.

Восемнадцать лет. Много это или мало?

Когда тебе за пятьдесят и ты чего-то в жизни достиг, они пролетают незаметно. Но когда тебе нет и тридцати, ты — перспективный учёный и у тебя впереди вся жизнь, восемнадцать лет — это много. Слишком много, если провести их в тюрьме.

Но он свободен. И жив. Кому-то такой срок покажется слишком большим за возможность всего лишь жить дальше, без перспектив, без прошлого, без банального уважения окружающих, но стоит поискать тела десятков его коллег, лежащих под сорокаметровым слоем грунта и спросить у них, что лучше.

Он выжил. Он на свободе. Более того, по его следу не идут ищейки — молодые сексапильные девочки-зомби в белых доспехах с мёртвыми глазами. Ангелы, живые роботы её королевского величества. И пускай в кармане документы на иного, несуществующего человека, пускай ему нельзя появиться в кругу тех, кто может помнить его по прошлой жизни, но возможность просто жить того стоит.

Человек, едущий в рейсовом поезде на родину, на которой не был почти двадцать лет, устало закрыл глаза. Дрёма, одолевшая почти всех попутчиков, находить не спешила. И это плохо — в голову лезли воспоминания, которые сейчас не хотелось ворошить. Для них ещё придет время, сейчас бы просто поспать...

Но сон не шёл.

Зато из глубин поднималась злость, агрессия. Он отомстит, обязательно отомстит! За каждого, лежащего в том взорванном бункере. За себя и свою исковерканную жизнь. Сейчас он ближе к этому, чем когда бы то ни было. Это сложно... Но у него получится.

Должно получиться! Ради этого он почти двадцать лет гнил в не самых комфортных местах планеты за преступление, которое был вынужден совершить, чтобы выжить. Чтобы те, кто хотел забрать его жизнь вместе с остальными, не узнали, что он успел сбежать за несколько минут до взрыва бункера и не начали искать, методично прочёсывая всю планету. Ведь они нашли бы — планета слишком маленькая, а такие люди всегда находят того, кто им нужен. И, наверное, это даже хорошо, что тот недоумок, сделавший новые документы, решил его шантажировать. С его смертью он оказался-таки в безопасности в самом полном смысле этого слова. Пускай даже в тюрьме...

...Это началось за пару месяцев до отпуска, в мае. Кажется, в тот день он решился клеить Анхелику, свою 'боевую' сослуживицу.

Анхелика... Милая девочка. 'Старший специалист научной...'

Как же, в основном научной. И тем более старший.

Как эта бездарность с руками, торчащими неизвестно откуда, умудрилась устроиться на довольно неплохое место в их НИИ, он не понимал. Точнее, понимал, но ведь всему должен быть предел?! Понятно если бы она работала лаборантом, секретаршей, курьером, девочкой для бумаг...? Но специалист, и тем более старший?..

В целом он не был настроен против неё лично, скорее не понимал степень безответственности умного и уважаемого в остальных вопросах начальства. Недовольных Анхеликой в институте вообще было не много: если с мозгами у этой курицы было туговато, то со ртом — полный порядок. И всем остальным — тоже. Всё, что она не была в состоянии сделать в силу отсутствия образования и способностей, за неё делали другие, но она щедро вознаграждала за помощь и никогда не ломалась.

Она вообще никогда не ломалась. Даже Сам, притащивший её неизвестно откуда и какое-то время считавший личной собственностью, давно махнул рукой. Есть такая категория женщин, болеющих за 'дело' душой, и ничего тут не попишешь.

Итак, Анхелика, 'старший научный сотрудник', труженица рта, задницы и других интересных частей тела, находящаяся в 'общественной' собственности коллектива, стояла перед ним и отчаянно щебетала. На тот момент он ещё ни разу не зажигал с нею, хотя все друзья настоятельно советовали попробовать. Было в этом что-то... Недостойное! Потому он всегда отказывался. Пользоваться девкой, которой уже воспользовались все-все-все коллеги?

Но с другой стороны, она была честна: 'Я вот такая, какая есть!' И никогда не брала за свои 'вознаграждения' деньги. А это лучше, чем жечь со стервой, дававшей кому-то в прошлом по контракту (или без, не важно что за деньги), но тебе при этом втирающей, какая она замечательная овечка и вообще святая невинность. На этой планете многие девки по молодости грешат контрактами, и большинство потом отчаянно пытаются скрыть это от спутников последующей, обдуманной взрослой жизни. Поэтому он решился, тем более, что внешне девушка ему нравилась.

Настал как раз апофеоз: они выясняли, в какое заведение лучше пойти, чтобы можно было и отдохнуть, и поесть, и чтобы номера были недалеко, и всё это недорого (с его зарплатой ассистента деньги играли не последнюю роль), когда дверь в лабораторию неожиданно распахнулась, и в проёме появилось озадаченное лицо начальника отдела.

— Красуцкий? Зайди к Главному. Срочно!

Сказавши это, начальник быстро исчез. На душе заскребли кошки.

Первое — шеф проигнорировал, что он не работает. 'Клеить' Анхелику не возбранялось, но не в рабочее время. Это, конечно, не смертельно, за такое не выгонят, но покричать на него, ткнуть носом в нарушение, шеф был обязан.

Второе, скорость его 'убегания'. Отсутствующий взгляд и излишняя нервозность в голосе. Что-то случилось на самом верху. И он в этом косвенно участвует, иначе бы его не дёргали.

Что и как? Версий и предположений не было.

— Я скоро! — стрельнул он глазами девушке на прощание и с тяжёлым сердцем побрёл к лифтам. На вечер они так конкретно и не договорились, оставалась возможность, что Анхелику перехватят, но это не так тревожило, как первопричина плохого настроения начальника.

Сам сидел один, в приёмной, в кресле для посетителей. Был он белее мела, выглядел растерянно, руки мерзко подрагивали — от имиджа царя и бога, коим до сего дня здесь считался, не осталось и следа.

— А, Красуцкий! Проходи, — вяло кивнул он в сторону своего кабинета.

В огромном кабинете Главного, спиной к гигантской панели, показывающий несуществующий в подземелье института вид из окна небоскрёба, за большим длинным директорским столом... Сидела молодая женщина, девочка даже, читающая что-то с ручного виртуального планшета. Слишком молодая, чтобы производить грозное впечатление на таких важных и серьёзных людей, как их директор. Но кроме неё внутри не было никого.

— Сеньор Красуцкий? — не глядя спросила она.

— Так точно! — ответил он по-военному. Несмотря на молодость, было в её голосе нечто сродни тону его армейских командиров, и память услужливо, на рефлексе, выдала ответ в привычной форме. Непростая девочка!

— Присаживайтесь, — отстраненно кивнула она на мягкие стулья перед собой, так и не оторвав от планшета взгляда. Ему не оставалось ничего иного, кроме как последовать приглашению. В голове один за другим поднимались вопросы относительно её персоны, на которых не имелось ответа.

Начать с внешности. Молодая, лет двадцати пяти. Волосы длинные, тёмно-русые, волнистые. Лоб высокий, губы тонкие. Черты лица немного аристократические, но вот манера держаться выдавала в ней девушку 'из низов' — настоящие аристократические манеры, прививаемые с детства, не приобрести и ни с чем не спутать. Кожа относительно светлая — не чистокровная латинос, помесь с кем-то из европеоидов. То есть, к аристократии она точно отношения не имеет.

Но директор оставил собственный кабинет, ютясь в приёмной, для того, чтобы эта фифа могла поговорить с его подчиненными. Какой пост должна занимать девка-полукровка в двадцать пять лет, чтобы выгонять из кабинетов директоров важных НИИ? И пользуясь чем, если не родственными связями, этот пост можно занять?

Любовник? Сразу нет. Да, она красивая, но одной постелью так не взлететь. Потолок подобных карьерных индивидок — их Анхелика. В серьёзных конторах к кадрам не относятся настолько наплевательски, а что она из серьёзной конторы — сомнений не возникало ни минуты.

Дальше, коммуникативность. Если обычно, наблюдая за невербальными проявлениями людей, он щелкал их, как орешки, то сейчас видел человека, полностью закрытого 'бронёй'. Ни форма бровей, ни прищур глаз, ни форма губ не говорили об эмоциях и внутреннем состоянии сидящей ровным счетом ничего. Это было странно, и объяснение имелось только одно — эта особа прошла специальную подготовку, профессиональную, как раз с той целью, чтобы любители, вроде него, не смогли её прочитать.

Следовательно, 'серьезная контора' — однозначно спецслужба. А это плохо.

Но и это не объясняет, как настолько молодая особа могла взлететь на ТАКОЙ верх!

— Войцех Красуцкий? Правильно? — сидящая за столом, наконец, подняла глаза. Голос её был ровный, интонация холодная — профессиональный тон работников спецслужб. Но больше всего поразил взгляд: колючий, ледяной, она прожигала им насквозь, вытаскивая наружу все нехорошие помыслы. Даже те, которых нет. А ещё в нём читалась неприкрытая угроза: 'Только дёрнись Войцех, только скажи полслова неправды! Взгляд холодного и жестокого убийцы, видящего, где и когда его могут 'наколоть'. Мужчине стало не по себе.

Он не боялся спецслужб. Сталкивался, его проверяли при устройстве в институт. Но за ним и его семьёй не водилось ничего противозаконного, в работе он не касался секретных разработок и был не интересен иностранным 'конторам'. Паниковать из-за теперешней беседы не стоило, а взгляд этот — всего лишь профессиональный приём, стандартный, используемый в разговорах с любым 'клиентом' службы.

...Но отчего-то душа всё равно уходила в пятки.

— Сирена Морган, императорская гвардия, второе управление, — очень приятно, — с намеком на кивок произнесла она.

Контрразведка? К НЕМУ?

— Мне тоже, — кивнул в ответ Войцех, пытаясь взять себя в руки. Не получалось. Потому следующая фраза вырвалась помимо его воли, как часть бравады, за которую прячется человек, когда ему страшно. — Гринго?

— Гринго? Хмм...? — на лице собеседницы промелькнуло удивление. Затем глаза её опасно сузились. — Кто бы говорил, пан Войцех, кто бы говорил!..

Её тон не предвещал собеседнику ничего хорошего, но несмотря на показную грозность, мужчина разглядел за ним всего лишь удивление. Кажется, он эту особу заинтересовал.

— Вы не похоже на латинос, и ваша фамилия... — начал он оправдываться, но его перебили.

— Её величеству всё равно, какую национальность имеют люди, которые верно ей служат. И она, кстати, ничего не имеет против поляков, несмотря на то, что те считают иначе.

Сказано было резко, с намёком. Это был камень в его огород, и он понял, что конкретно она имела ввиду.

Скорее всего, это его досье сия молодая сеньора листала только что. А в его биографии достаточно историй, которые, если копнуть поглубже, дадут плачевные для его карьеры результаты. И судя по всему, кто-то их уже копнул.

— Ваш национализм — проблема сугубо вашего внутреннего менталитета, — продолжала она. — И в государственной политике большую роль не играет.

— Я не сторонник польского национализма... — начал петь старую песню Войцех, но вновь был грубо прерван.

— Странно, у меня другие данные.

Глаза сеньоры смеялись. Но теперь это был не интерес, а насмешка. Насмешка многоопытного удава над кроликом-неудачником, из последних сил безуспешно пытающимся её обмануть.

— Оч-чень другие и оч-чень красноречивые! И стопроцентно проверенные!..

М-да, обмануть такую вряд ли получится. И это плохо. С печатью неблагонадежности в личном деле его в момент выпрут отсюда, и найти другую хорошую работу вряд ли получится. Но с другой стороны, если бы на нём хотели поставить крест, с ним бы не разговаривали. Значит, что-то эта фифа от него хочет. И действительно, сеньора не стала ходить около и сразу заявила:

— Но, сеньор Красуцкий, я здесь не за этим... — Тон её резко потеплел. Видимо, она решила играть роль 'хорошего гвардейца', а перед этим была демонстрация возможностей — чтобы знал свою планку и не дергался. — Давайте оставим ошибки прошлого прошлому, все мы люди. Я готова ничего и нигде не регистрировать о ваших... Убеждениях, но вы в обмен будете говорить со мной правду, не пытаясь врать и юлить. Согласны?

Мужчина про себя выругался. Хорошо проявлять 'благородство', зная, что собеседник в твоих руках и осознаёт это. Хорошо быть добренькой, приперев к стенке!..

Но трусом Войцех себя не считал и полез напролом.

— Где гарантии? Что не станете регистрировать, сеньора Морган? — зло усмехнулся он.

— Никаких гарантий! — со слащавой улыбкой парировала она. — Лишь тезис, что если бы мне надо было вас утопить, вы были бы уже за воротами, а не сидели передо мной. И за воротами института, и нормальной жизни. Такой аргумент устроит?

Войцех тяжело вздохнул.

— Согласен. — Он небрежно кивнул, разваливаясь на стуле и готовясь к обстоятельному разговору. — Но сначала разрешите вопрос? Для прояснения ситуации? Откуда такое лояльное отношение к такой проблемной нации, как наша?

Фифа с видимым удовольствием так же откинулась в кресле и закинула ногу за ногу. Ей нравилась беседа. Ей нравилось его нагловатое поведение. Она должна по логике давить, подчинять его, но она специально давала ему свободу для манёвра и бравад, чтоб послушать и получить эстетическое удовольствие. Возможно даже в ущерб делу. Неправильная контрразведчица!

— О, с удовольствием, сеньор Красуцкий!

Понимаете, вы мертвы, как нация. Вы всегда жили лишь ненавистью к другим нациям, точнее, к ДРУГОЙ нации. Чувством ущемлённости, обиды. 'Мы такие бедные и несчастные, а во всем виноваты ОНИ, подлые и нехорошие!'

Но с нами такой фокус не пройдёт.

Она сделала паузу, наблюдая за его реакцией. Войцех слушал.

— Вы исчезните. Вам не за что нас ненавидеть, и это подтачивает вашу национальную идею, выбивает почву. Да и плевать нам на вашу ненависть! Мы не русские, и нас не устраивает наличие под боком целого народа, живущего по чуждым правилам. Поэтому сначала мы лишим вас традиций, затем культуры, потом истории. Привьём вашим детям и внукам нашу систему ценностей, и через пятьдесят лет вы станете нами, белокожими латинос с экзотическими фамилиями. Как такое объяснение?

Мужчина скрипнул зубами так, что слышно было даже в приёмной. Сеньора из ИГ (10) спокойно, словно говорила о ценах на гаванские сигары, продолжала:

— Моим коллегам из пятого управления нравится искать среди вас предателей, подстрекателей к восстанию, бунту, искать центры 'сопротивления' и культурного подполья. Но её величество понимает, что вы всего лишь больная обречённая нация, и относится к венерианским полякам снисходительно. И, следовательно, те из вас, кто будет осознанно верно и преданно служить ей сейчас, получит гораздо больше благ, чем те, кто будет делать это добровольно, и БУДЕТ делать это, но в следующих поколениях. Я ни к чему не призываю, это просто следствие, информация к размышлению.

Войцех молчал. Да, эта сеньора с фамилией гринго любит развлечения. Но развлекается она жестоко — безо всякой жалости и чувства такта. Да и к кому жалость-то испытывать? К презренному поляку? Нет уж, пусть он знает всё как есть, а затем или сам валит на историческую Родину, или становится одним из них. Осознанно. Добровольно.

— Это не мои домыслы, — закончила фифа. — Это целенаправленная программа, которая уже много лет как запущена. Просто мы не спешим, но будьте уверены, сеньор Красуцкий, так будет.

Со стороны это выглядело, как идиотизм, наверное. Молодой офицер императорской гвардии припёрлась в важный исследовательский институт, выгнала из кабинета его начальника и втирает ему, рядовому сотруднику, истины национальной политики. Но безопасники — особая нация, люди с иной психикой и иным миром. Кто знает, о чём говорят их агенты в беседах с потенциальными резидентами при вербовке? Уж никак на скупые рабочие темы.

— Что вы хотите от меня? — созрел он. Собеседница довольно улыбнулась.

— Хороший вопрос. А главное, после хорошей прочищающей преамбулы...

Войцех снова скрипнул зубами.

— По нашим данным, вы — хороший специалист в области генетического программирования, — начала она.

Он ожидал чего угодно: что предложат стучать, доносить, следить за кем-то... Но не этого.

— Я бы не стал утверждать это в превосходной степени. Я бы сказал, я ОБЫЧНЫЙ специалист...

— Скромность — хорошее качество, — уважительно кивнула она. — Её величество ценит его в людях. Особенно в представителях проблемных наций... — Снова эти довольные смеющиеся глаза. Как она уже достала национальным вопросом! — ...И тем не менее, некоторые люди, достойные того, чтобы относиться к их мнению уважительно, указали, что вы хоть и молодой, но очень способный и перспективный специалист.

— Может быть, не буду спорить, — примирительно кивнул Войцех. — Но лично себя я так высоко не ценю.

— Зря, — недовольно скривилась фифа. — Амбиции зачастую то, что не хватает молодым учёным, чтобы стать знаменитыми.

Серьезно она это сказала, или нет, он не понял.

— Под эгидой департамента безопасности планируется важный эксперимент. Естественно, секретный.

— Департаменту безопасности нужны эксперименты с генным программированием? — Войцех присвистнул.

— У вас плохо со слухом, сеньор Красуцкий? — брови сеньоры слегка нахмурились. Но это 'слегка' от человека её ранга — слишком много, чтобы утопить в дерьме такую сошку, как он. Мужчина съёжился и подобрался.

— Что вы, совершенно нет! Я внимательно слушаю! Просто не мог поверить. ДБ... И генные эксперименты. Для чего им это?

— Это вас не касается, сеньор Красуцкий. — Собеседница расслабленно улыбнулась. — Скажу больше, это не касается даже меня.

Он кивнул.

— Итак, эксперимент, связанный с генным программированием. Сказать подробности не могу, не обладаю информацией, но поскольку мне рекомендовали ваш отдел и вас лично, думаю, это ваш профиль.

— Можно уточнить: это касается психофизических реакций? Морфологии, поведенческих установок? Скорости рефлексов, мышечных реакций? Понимаете, я узкий специалист...

— Я не знаю об эксперименте ничего! — повысила она голос. Войцех понял, что это неправда. — Всё, что могу сказать — это генетическое программирование человека с заданными параметрами.

— Такие опыты запрещены международной конвенцией... — Войцех осёкся.

Женщина флегматично смотрела на него, покачивая ногой и внимательно следя за реакцией. Боги и Священный круг! Вот это да!

— Я понял. Всё понял... — быстро затараторил он. Сеньора понимающе улыбнулась. — А каковы условия? Что от меня требуется, и что мне могут предложить? И как насчет работы, которую я веду здесь? — он окинул взглядом кабинет, имея в виду институт.

— Замену здесь вам найдут. Ваше начальство ещё не окончательно утратило профессионализм, думаю, с этим справится... — она плотоядно усмехнулась. Понятно, почему так дрожали руки у Главного. Она их тут всех круто прижала. Видать, есть чем. — Оплата... — Сеньорита подвинула к нему клочок натуральной бумаги размером с визитку, на которой были написаны цифры. Увидев их, Войцех ужаснулся.

— Это за год работы, — прокомментировала сеньора из безопасности.

— Так много? — его челюсть отвисла. Столько он не заработает и за десять лет вкалывания в НИИ.

— Секретность... — собеседница пожала плечами. — К тому же, есть дополнительные условия.

Он перешел весь во внимание, вновь готовясь услышать что угодно. Но вновь, второй раз за десять минут у него отвисла челюсть от удивления.

Глава 5. Бэль

Ну вот я и встретился с нею, девочкой-мечтой, в том или ином качестве прошедшей через всю мою жизнь. Но прежде чем описать тот далёкий и очень интересный день, наверное, стоит описать, почему увидев её, я впал в состояние крайнего удивления и обалдения. Начну, пожалуй, издалека — меньше ликбеза потом писать придётся.

Жил да был... Континент. Большой, богатый ресурсами. Но населён был... Скажем так, ленивыми людьми, которым было ничего не надо и не интересно. Другие народы совершали открытия, промышленные революции, двигали научно-технический прогресс, летали в космос, захватывали колонии и оных лишались; у других народов начинались и проходили кризисы, кто-то 'тонул' в глубинах истории, а кто-то наоборот, возвышался и доминировал. А эти люди всё так же сидели себе под пальмами, ничем не интересуясь, танцуя свои национальные плясульки и почитая, словно богиню, её величество Сиесту.

Не сказать, что другие народы этим не пользовались — ещё как пользовались. Вначале континент сделала своей неофициальной колонией Англия, затем — Северная Америка, после — Китай. Но им было наплевать — сиеста же! И всё бы ничего, все привыкли... Но с течением времени огромный-огромный шар Земли, на котором они жили, начал сжиматься, превратившись со временем в планету, где известно и освоено практически всё. Людно, тесно стало на Земле, перестало хватать места и ресурсов. И на других континентах начали рваться термоядерные бомбы, уничтожаться города, губя миллионы и миллиарды. Народы за пределами континента сцепились друг с другом в смертельной схватке на выживание, в самой страшной войне за всю историю...

Но жителям этой земли было по-прежнему наплевать. Какая Третья Мировая? Сиеста!

Однако не все на континенте были глупыми и беспечными. Некоторые люди, стоящие у руля местных государств, обладали достаточной способностью к аналитическому мышлению и поняли, что на этот раз, после Третьей Мировой, очередь дойдёт и до них. И лично они, элита континента, потеряют всё — их сменят на другую элиту, которая придёт сюда с новыми народами и новыми порядками.

Волею судьбы, именно в этот момент у Латинской Америки выдалась двадцатилетняя пауза, небольшое окно, когда можно было что-то сделать. Северная Америка, мировой гегемон прошлого, получила по зубам и отлёживалась в своей норе, ей было не до 'заднего двора'. Китай, гегемон настоящего, тоже получил по зубам, но силы заниматься 'задним двором' у него были. Только в случае Китая 'задний двор' это Азия и Австралия, вот в чём штука. А Россия, гегемон будущего, сама только-только встала с собственных колен и не думала об экспансии.

В общем, собрались эдакие 'пацаны', самые умные и продвинутые представители национальных элит из разных стран на Первом Конгрессе в Каракасе, и порешили: 'Надо что-то делать!' Например забыть, что они бразильцы, перуанцы или аргентинцы. Они — ЕДИНЫ, поскольку у них едины интересы и едины враги. Континент надо срочно консолидировать, установить единый Центр, Столицу, и начинать 'отжимать' собственность гегемонов, пока ещё можно это сделать.

Все с такой постановкой задачи согласились — повторюсь, когда над тобой угроза, что у тебя заберут всё, что у тебя есть, мозги работают на четыреста процентов, — но упёрлись в вопрос: 'А как? Как это сделать? Mierda!'

К счастью, история такая штука, которая идёт по спирали, постоянно повторяясь — ничего нового в ней не происходит. Меняются лишь декорации. Всё было уже давно придумано до 'пацанов', осталось только запустить процессы. И 'пацаны' запустили.

Первым делом создали нечто вроде единой организации, в которую вошли они, представители разных стран и сочувствующие. Ведь не все национальные элиты были с 'пацанами', и остальных нужно было срочно задавить. А задавить можно только коллективно, собрав 'общак' на борьбу с 'теми, кто не с нами'. 'Общак' это всегда больше, чем даже суперпупербогатство одного человека, на 'общак' можно совершить гораздо больше дел и поступков, утопив в дерьме больше противников.

И 'пацаны' топили. Пока остальные не поняли, что в корне не правы и им самим надо войти в организацию и 'отстегнуть' в 'общак'.

Так было создано наднациональное СОСЛОВИЕ, прослойка, которая станет будущей наследственной аристократией. Все, кто не вошёл в эту прослойку, остались за бортом истории и забыты.

Далее, придя к власти по всей Южной Америке и на Кубе, они запустили промывку мозгов, технологии программирования толпы, с тремя целями: победить сиесту, насадить идею общенационального единства и, наконец, создать и насадить латиноамериканский фашизм.

Сиеста оказалась непобедима, но с другими пунктами повезло больше. Необходимость объединения витала в воздухе давно, народ был в общем не против, и тоже давно — не хватало только практических шагов. А фашизм такая зараза, что только дай послабление — пойдёт распространяться, как опухоль. Это побороть, задавить его сложно, а наоборот... Так что идея, что 'мы — бедные несчастные обделённые латиносы, все нас всю историю имеют, и теперь должны взять у мира своё', попёрла в массы, как дорожный каток.

Двадцати лет хватило, идеи заработали. Остался вопрос, а как, собственно, создать единое государство юридически? В какой форме? На основании чего? Элита-то уже общая, сплочённая, но вот как соединить низы? Бразилия и Эквадор слишком разные, чтобы быть равноправными и иметь равное представительство; Колумбия и Венесуэла постоянно друг с другом лаются и лезут в драку; Аргентина и Перу выступают против португальского языка, считая, что их поглотят и они, испаноязычные исчезнут. Куба вообще мутит что-то своё, отказываясь подчиняться, чтоб не менять социальную систему, самую продвинутую в мире, которой у остальных не пахнет и в первом приближении. Как тут создать единое государство? На 'нижнем', национальном этаже сложился слишком большой перекос в экономике, культурном, социальном развитии... В размерах стран и в численности населения, наконец! По какому признаку объединять ни пытайся — по другим будет засада. Объединить всех могла только...

...Монархия. Благо, несмотря на столетия республиканского строя, каждый латинос в душе патерналист (оттого и приживались на континенте диктатуры, да и сейчас приживутся, если возникнет надобность).

Из под ковра была срочно вытащена племянница последнего испанского короля, жившая где-то там в эмиграции. Слава богу нашлась таковая, а то сеньоры бы подрались друг с другом за право сесть на трон, и ничего бы не получилось. А тут королевская кровь уважаемой династии — не придерёшься. И оппоненты как бы тоже... Не придерутся — рылом не вышли.

Девушку срочно выдали замуж. Вот тут были баталии, но разум возобладал. За эквадорского генерала Хуана Веласкеса, основателя династии Веласкес, которая правит на Венере и по сей день. Эквадор слишком маленький, чтобы 'задвигать' Бразилию, Аргентину и Колумбию в их попытках быть 'сверху', сам Хуан Первый — человек военный, дисциплинированный, понимающий, что должен сидеть на троне, ничего не делать, только наблюдать, как 'пацаны' правят теперь уже Империей. И лишь изредка в спорных вопросах выступать третейским судьёй. Идиллия!

Так и возникла эта страна, олигархичесая монархия, в которой император был визитной карточкой и марионеткой. И так она прожила двести лет.

Но времена меняются, меняются обстоятельства и геополитические расклады, экономические условия и политические ориентиры. И через двести лет, вобрав в себя так же Мексику и Центральную Америку, страна стала на самом деле монолитом, способным отстоять себе место под солнцем. Но вот её элита постепенно деградировала — рвала себе куски, плевав на всё и вся; ей не было дела ни до чего, кроме личного обогащения. А мир ушёл вперёд; Империю начали теснить все — и Россия, первой начавшая освоение Венеры и Марса, и Восточный Союз, который китайцы, наконец, создали на 'заднем дворе', и даже США, тоже оправившиеся от прошлых неудач. Надо было спасать страну, мобилизовать, сплотиться... Но сеньоры олигархи этого понимать не хотели и продолжали рвать 'вкусное' у государства и друг друга.

Но снова судьба улыбнулась — появился-таки мессия. В лице немолодого, но энергичного императора Хуана Четвёртого. Который понял, что с современной ему элитой каши не сваришь. Вот взять бы их всех и...! Расстрелять!

Но другой элиты-то нет! Что делать?

Допустим. А что если другую элиту... Создать?

Хуан Четвёртый до коронации был учёным, генетиком-экспериментатором. Больше всего на свете ему мешали жить конвенции по ограничению, которые ввело человечество. Нет, по-тихому все их нарушали, конечно же, национальная безопасность важнее... Но только так, чтобы носом никто не ткнул. Но после коронации новый император взял, да и забил в этот астероид большой тяжёлый бур.

Надо сказать, человек он был серьёзный и решительный. Аристократия сразу почувствовала на себе дичайший пресс — он не стеснялся казнить направо и налево за любые 'косяки', угрожающие 'национальной безопасности' (а на том уровне, как понимаете, под нацбезопасность можно подвести многое). Но своих людей у него было мало, очень мало. И он на этот шаг, наконец, решился.

Их было несколько миллионов. Модифицированные люди, то бишь моды, с самым совершенным на тот момент набором генов. Сильные. Умные. Выносливые. С отличным иммунитетом. И очень красивые внешне — генетика же! Всё, что можно было вложить в них, император вложил. Но главной его 'фишкой', изюминкой, стал... Цвет их волос.

Блондины, беловолосые люди, к тому моменту уж лет сто как исчезли. Но кое-где, там и сям, в гетерозиготных аллелях их гены найти ещё было можно. До коронации будущий император провёл исследования, нашёл и выделил этот ген, и получил людей с заданными параметрами — первых, пока ещё экспериментальных блондинос. Но после решил развернуться на всю катушку — ему нужна была армия, нужны были воины. Почему бы им не быть похожими на викингов, самых грозных и свирепых бойцов прошлого? Заодно не спутаешь ни с кем. Издалека, по волосам видно — офицер, человек его императорского величества...

Итак, он запустил людей в массовое производство. Запустил по линии военного ведомства, как будущих солдат и офицеров, потому никто и не пикнул — армия Империи на тот момент оставляла желать лучшего по своим качествам.

Ставка оправдалась — новые люди, воспитанные суровыми воинами, оказались куда более приспособлены для службы. Они не боялись умирать — жили войной, существовали ею, и шли до конца, куда бы бог войны и приказ их ни забрасывали. В первых же конфликтах армия, ведомая офицерами и сержантами из модов, разбила всех врагов и выполнила задачи по стратегической обороне.

Обновив армию, Хуан Четвёртый не остановился на защите интересов, а сам пошёл в нападение. И сокрушил Северную Америку, старинного врага и господина. Взорвал гору Президентов на севере, расплавил Статую Свободы, уничтожил другие символы — чтоб не было памяти. Самих же гринго после попыток ведения партизанской войны начал массово истреблять, создав в Техасе, Оклахоме, Калифорнии и на других территориях концентрационные лагеря, в которых сгноил более двадцати миллионов человек. Орёл, клевавший южноамериканский континент несколько веков, не дававший ему дышать, был, наконец, повержен, причём окончательно. Та Северная Америка, что существует сейчас — бесправная буферная зона между Канадой и Империей, у аборигенов там прав меньше, чем у северных и южных соседей... Но мне их не жалко.

Следующим шагом стала адаптация новой расы. Воины — это хорошо, но императору нужны были свои люди в высшем сословии. И началось постепенное втягивание новых викингов, словно вакуумным насосом, в среду аристократии. Ведь по логике сеньоров буржуев, эти люди не были 'безродным быдлом'. Они вообще не были 'быдлом' — ни они, ни их предки (которых не существовало в природе), никогда не занимались простой работой, которая как бы отделяет знать от не-знати. А война наоборот, дело, достойное благородных идальго! Война — это круто!

Вначале модов аристократы пытались презирать. Но не стоит этого делать, если у презираемых есть оружие и отличная 'крыша' в лице императора, только и ждущего, как бы с кем из противников расправиться. Сеньоры, не досчитавшись многих собратьев, это поняли и заткнулись, а с ними заткнулось и остальное население, тоже было пытавшееся исповедовать теорию расового превосходства. И начались браки. Дочери знатных сеньоров, поддерживавших императора, выдавались за смелых самоотверженных беловолосых парней; белокурые женщины-офицеры охотно выходили замуж за наследников богатых семей, так же близких к его величеству. И не только наследников. Белые люди втягивались, сливались с высшим сословием, а вместе с ними туда вливались свежие гены. Модифицироанные, самые лучшие! Давая красивое, сильное и выносливое потомство, зачастую с волосами белого цвета.

В 'низший' эшелон гены так же проникли — ведь новых викингов было много, на всех них аристократов явно не хватило бы. Но сословие — маленькая группа людей, закрытая; в нём при таком количестве свежей крови гены имели шанс сохраниться и выжить. В среде же многомиллиардного населения Империи вероятность родить беловолосое потомство у носителей за несколько поколений постепенно сошла на нет. Сами гены, конечно, остались, рецессивные, в гетерозиготных аллелях... И когда-никогда даже проявляются, являя чудо... Но в целом здесь можно ставить крест — настоящие блондинос сохранились только в армии, в потомственных офицерских семьях с многовековой историей, да в высшем обществе Империи, и, как его филиале, среди аристократии Венеры.

На дочь военных Бэль не похожа — слишком характер не тот. Я определил это с беглого взгляда, ещё до того, как заговорил, и не спрашивайте, как. Так что она могла быть ТОЛЬКО аристократкой, из самой-самой знатной семьи.

Вот это я влип!

* * *

— И что же заставило убежать от охраны? Ведь это ребячество, детский сад. Уж ты-то, в свои двадцать один, должна это понимать!

— Должна. — Бэль согласно кивнула и отвернулась.

Какая-то странная она — вроде взрослая, но временами создаётся впечатление, что не совсем. Несмотря на содержательные разговоры, серьёзные вещи, о которых спокойно рассуждает, внутри неё будто сидит маленькая девочка-загадка. И попытки разгадать её пока не увенчались успехом.

Мы степенно брели по тропинкам парка, по не самой оживлённой его части, вот уже четвертый час, ведя беседы на разные темы: от мировой литературы и архитектурных стилей неоколониализма до политики и современной моды. Впервые за много лет я встретил достойного собеседника, разбирающегося в самом широком спектре вещей. Даже в моей 'элитной' школе таких не встречал. Время летело быстро, три часа с Бэль показались тремя минутами. Огни дневных ламп, регулирующих время суток, достигли максимума — перевалило за полдень. Конечно, реальный день и реальная ночь на Золотой планете длятся почти двести пятьдесят суток, а смена времен года — вещь вообще условная, но под куполом искусственно поддерживается стандартная земная двадцатичетырёхчасовая система. Само время синхронизировано с Каракасским, временем столицы Империи, что удобно для бизнеса, и поддерживается таковым на всей планете, даже в полунезависимом русском секторе. В отличие от Земли, у нас нет часовых поясов, и это благостно сказывается на ритме жизни ста миллионов населяющих Венеру людей.

— Знаешь, Хуанито, — подняла голову девушка после долгого молчания, — я сама себя иногда не понимаю. Что-то делаю, импульсивно, одним порывом, а потом сижу и думаю: зачем это сделала? Вот и с побегом так же. Сидела, злилась, и вдруг решила: 'А полетело бы оно всё в космос!' И сбежала. А сейчас иду и понимаю, что это ничего не решило. Только теперь мне попадёт за побег, и аргументы, в чём я тогда была права, никто не станет слушать.

— Это верно. — Я усмехнулся. — И часто у тебя такое бывает? Порывы 'послать всё в космос'?

Она скривила многозначительную мину. То есть, достаточно часто.

— А почему именно побег? От чего вообще может бежать девушка, у которой есть всё? Тебя не воспринимают в серьёз? Это не повод для демарша. Я бы сказал, наоборот. И ты не маленькая, чтоб этого не понимать. Что должны сделать родные, чтобы возникло такое желание? Лишили на обед сладкого?

— Смешно! — Бэль грустно усмехнулась.

— Заставили учить французский вместо футбола, баскетбола, волейбола, прогулок с мальчиками? Не похоже. Судя по тем вещам, что ты рассказываешь, у тебя прекрасное образование, и учиться тебе не в тягость. Заперли дома и не дают гулять? Бэль, ты не тянешь на девочку, которая позволит так с собой обращаться. Лет пять назад — может быть. Но не сейчас.

— Что же привело к такому заключению? — в ее голосе прорезались нотки ехидства.

— Ты слишком самостоятельная. Я видел много людей и могу сказать точно: такие, как ты, не дают собой помыкать. Даже родителям. — Девушка зарделась. — Здесь речь идёт не о разовом наказании, а о длительном противостоянии, причём сугубо моральном. У тебя строгий отец?

— Да нет, вроде... — она растерянно пожала плечами.

— Тиран и сатрап, не дающий спокойно вздохнуть.

— Нет, папка любит меня, ты что! — искренне возмутилась она. Он мне такое спускал!..

— Тогда мать, — безапелляционно заявил я

Кажется, Бэль не поняла, что я её банально развожу. — Твоя мать — тиран и сатрап, и не будучи в состоянии с ней бороться, ты устраиваешь демарши, чтобы показать, что имеешь своё мнение, отличное от её.

Девушка вновь замотала головой.

— Нет. Моя мать — хорошая женщина. Она, конечно, строже отца... — За этим последовала мимика, характеризующая сравнительную степень 'строжести'. Сильно строже. Очень сильно. — ...Но мы скорее подруги, чем... Чем она сатрап! Вот!

— Но что-то же тобой двигало? Охрана — это наёмные работники, корень зла в родителях. Я не прав?

— Прав. — Девушка с сожалением вздохнула. — Просто дело не в родителях.

— Тогда в чём? Я не вижу логики. Что может быть сильнее воли родителей?

— А тебе обязательно искать логику? — Она бросила замученный взгляд.

Я стушевался.

— Всё в жизни подчинено логике. А в твоем рассказе её нет. Вот я и... Обратил на это внимание

'Шимановский, прекрати, — осадил меня внутренний голос. — Куда ты лезешь? В чужое грязное бельё? Тебе оно надо?'

'Ну, интересно же! Когда я ещё увижу грязное бельё аристократов.'

'Кроме того, что они — аристократы, они ещё и люди, и это некрасиво', — продолжал давить мой бестелесный собеседник, но на сей раз его аргументы действия не возымели.

— Ты прав, Хуанито. Тут не будет логики, потому, что... — девушка замялась. — Потому, что у нас не нормальная семья!

— Покажи мне хоть одну нормальную? — воскликнул я. — Таких не существует.

— Тебе интересны проблемы моей семьи? — в упор задала она вопрос.

— Как тебе сказать... — Я сделал умное лицо и почесал подбородок. — Мне просто показалось, что тебе нужно поговорить об этом. Выговориться.

— Думаешь? — Она занервничала.

— Да, мне так кажется. Просто понимаешь, ты... Такая несчастная!

А вот здесь я не врал. Это чувство, действительно, проскакивало.

— Не могу этого объяснить, но мне кажется, за твоим лоском, общительностью, весёлым нравом, есть нечто, что тебя тревожит. Это воспринимается на уровне интуиции, не спрашивай, откуда я это взял.

Девушка кивнула и погрустнела.

— Настолько заметно, да?

'Шимановский, хватит давить! Ну, прав ты, не всё в порядке в Датском королевстве. Но она же страдает! Такой кайф, лицезреть расстроенную девушку, да?!

— Да нет, вообще-то... — Я всё же внял голосу и сбавил обороты. — Просто... Просто... Я вижу людей, Бэль! Это что-то типа таланта. Мимика, жесты, невербальные проявления. Морщинки вокруг глаз, форма губ, когда о чём-то думаешь. Люди учатся этому годами, а я вот... Просто чувствую. Это с детства так. Не обижайся на меня, ладно?

— Я не обижаюсь... — Она вдруг расплылась в улыбке. — А ты что, готов стать моим духовником?

— Думаешь, ты первая? — усмехнулся я.

Вообще-то самонадеянно. С моим дурным характером мне мало кто решается плакаться в жилетку. Хотя, из меня получился бы хороший психоаналитик — я всё это на самом деле вижу и чувствую. Это направление, кстати, в качестве будущей профессии, очень даже серьёзно рассматриваю.

— А где гарантия, что то, что ты услышишь, завтра не попадёт на первые полосы таблоидов? — её глаза опасно прищурились.

Она видела во мне ровню, человека с возможностями, и это позабавило.

— И как я это сделаю?! — наигранно-удивленно воскликнул я.

— Папарацци... — начала она, но я грубо перебил.

— Бэль, папарацци засмеют и оплюют меня, предложи я им информацию о тебе. Скажут: 'Мальчик, иди покури ещё, хорошая у тебя травка. И не мешай серьезным людям работать'. Не забывай, я — парень с рабочей окраины, а не видный деятель планеты, к которому нужно прислушиваться. У меня нет ни авторитета, ни нужных знакомых. Да и не нужны они, в общем... — я равнодушно пожал плечами. — Мне и на своём месте хорошо.

Быль сникла. Да, при долгом тесном общении о социальной пропасти забываешь быстро. Но с другой стороны, именно я — идеальная кандидатура в духовники. Просто потому, что ничего не смогу ей сделать даже при всём желании. Наоборот, посочувствую и дам совет, если смогу. Хотя, как показывает практика, чтобы разобраться в себе, чужие советы не нужны. Достаточно озвучить волнующие тебя вопросы вслух, и решение напросится само. Одно время я даже вёл аудиодневник, который затем переслушивал, пока не перерос. Зато теперь горжусь сохранением здравого мышления в самые трудные периоды.

— Кстати, вот и лавочка освободилась, как по заказу! — Парочка, сидящая на лавочке чуть впереди, поднялась и ушла в противоположном направлении. Я, ускорив шаг, плюхнулся на неё, забивая место. — Присаживайся!

Бэль, как положено порядочной сеньорите, плавно опустилась на пластиковое сидение, поправляя юбку и держа спину перпендикулярно земле. Элементарный вроде жест она сделала с такой грацией и такой элегантностью, что я, со своими медвежьими повадками, почувствовал себя неуютно.

Моё смущение не осталось незамеченным — в глазах Бэль промелькнула веселая искра удовлетворения. Вот зараза!

Сев, девушка какое-то время молчала, собираясь с мыслями. Затем, глубоко вздохнув, воскликнула:

— Хорошо, убедил. Расскажу. Только при условии, что всё останется между нами.

— Разумеется. — Я согласно кивнул.

— Мой отец — никакой не тиран. Он очень хороший, добрый и отзывчивый человек, и очень нас любит. Меня и брата с сестрой. И никогда нас не ругает.

— Значит, мать?

— Мать тоже очень хорошая, хоть и строгая, и нас любит, — покачала она головой. — Мы нашли общий язык, от неё я бы никогда не удрала. Но она — глава одного из древнейших родов планеты, уходящего корнями в старую аристократию, ещё доимперской эпохи.

При этих словах я присвистнул. 'Доимперская аристократия'... Только что сеньорита подтвердила мои худшие опасения. Теперь понятны тревоги насчёт папарацци.

— Мама возглавляет семейный бизнес, она — очень занятой человек, — продолжала сеньорита, — и мы слишком редко видимся, чтобы ссориться. — В её голосе прорезались нотки грусти. Здесь я ей сочувствовал, но помочь не мог — у каждого статуса как свои плюсы, так и минусы. — Это огромная компания, Хуан! Там столько дел, столько проблем, столько ответственности!..

Я кивнул. Масштабы такой компании приблизительно представлял. Бюджет родителей учеников ВСЕЙ нашей престижной школы не составит и десятой части их чистой прибыли.

— Тогда с кем у тебя трения? Зачем было бежать? Разве может быть кто-то авторитетнее ТАКИХ родителей, ТАКОЙ матери?

— Может. — Она вновь тяжело вздохнула.— Всё не так просто, Хуан. Трения у меня не с родителями, а с... Мачехой. Вот. И сбежала я, чтоб насолить ей.

Я раскрыл рот от удивления. Бэль глядела вперед невидящим взором.

— Это злая гарпия, занимающаяся нашим воспитанием, которая ни во что не ставит ни меня, ни моё мнение. Мы промеж собой даже прозвали ее 'штандартенфюрер'. Вот и весь конфликт, Хуанито. Теперь можешь смеяться.

Смешно мне не было. Даже от экзотического прозвища.

— Как всё запущено!

— Это точно. И главное, я совершенно ничего не могу сделать! У неё что-то типа карт-бланша на воспитательный процесс. Любые попытки проявить себя, доказать, что я взрослая, обречены на провал.

— Но она же должна понимать, что ты... Не маленькая.

— Она понимает. — Бэль покачала головой. — Скажу больше, она не такой тиран, как кажется, и многое нам позволяет. Но дать мне по мордасям в присутствии друзей и подруг у неё за здорово живёшь!

А вот тут я расхохотался от души, и хохотал долго. Бэль же насупилась и съёжилась, забыв о своей аристократичной осанке и манерах. Кажется, я своего добился: скелеты ее семьи, гремя костями, громко посыпались из шкафа на землю — только успевай собирать.

— Я знала, что ты будешь смеяться! — обиженно пробурчала девушка. — Но для меня всё это серьезно.

— Извини. — Я силой взял себя в руки. — Я не хотел. А родители что, совсем ничего не делают? А мать? Уж она-то должна тебя защитить?

Бэль отрицательно покачала головой.

— Почему?

— Это долгая история.

— Так мы вроде никуда не спешим?

Ответом мне стал очередной тяжёлый вздох.

— Главой нашего рода является мать, — начала она долгий рассказ. — Это не нонсенс, добрую треть кланов на планете возглавляют женщины. Хотя бы номинально.

Я кивнул. Да, это так. На Венере, в отличие от бывшей метрополии, с самого основания действует закон о равноправии полов при наследовании. Единственное условие при этом — у женщины-наследницы дети принимают фамилию матери, а не отца. Для далёкой Земли это варварство, там вообще не понимают, как полы могут быть равноправны, но на то они и далёкая отсталая планета. В Империи такой закон касается лишь ПОСЛЕДНИХ представительниц рода, когда кроме них нет никого по мужской линии. У нас же 'кто первый встал', в смысле родился, 'того и тапки'.

— С отцом они развелись, когда мы были совсем маленькие. Отец в один день взял и ушёл от нас. И женился на маминой подруге. Причём, не просто подруге, а ЛУЧШЕЙ подруге!

Я покачал головой.

— Бывает. Но как тогда она стала надзирательницей? И почему ты её боишься, если она — никто, папина пассия?

— Я не боюсь её! — гордо вскинула носик девушка. — Просто мы друг друга не до конца понимаем. Вот и всё.

Ага, задело? Вижу, как ты 'не понимаешь'. Аж трясёшься от злости.

— Как — долгая история. Если коротко, то... — она задумалась. — Понимаешь, моя мать — глава клана. А отец — из менее знатного рода... Да что там, он вообще не из знатного рода! — воскликнула Бэль, повышая голос. — Из-за этого все проблемы. Не из бедных, конечно, но ты знаешь законы нашего мира, для знати это не играет никакой роли. Все, кто не из нашего круга — плебеи...

Сказав это, она бросила виноватый взгляд.

— Извини... Но они правда так считают!..

Неловкость. Боязнь задеть, зацепить меня этими словами. Она не такая, как её круг, и не считает окружающих плебеями. По крайней мере, не всех. Почему-то в тот момент мне вспомнилась инфанта, прущая сквозь безоружную мирную толпу напролом в сопровождении вооружённой до зубов охраны. Уж та бы ни за что не извинялась, тем более за вещь, от неё не зависящую и пустяковую. А вот Бэль неловко.

— А, ладно тебе! А то я этого не знаю. — Я махнул рукой, решив не развивать тему. — А при чём здесь его происхождение?

— Ну как же, у него нет никаких прав на бизнес. Он-то семейный! Но мать сама, без него, не справилась бы. Она ведь всего лишь женщина. А отец очень умный. Вот.

— То есть, после развода она не могла послать его... Выгнать, — поправился я. — Потому, что зависела от него.

— В целом да. — Бэль снова вздохнула, на сей раз обреченно. Я вновь чуть не рассмеялся. Типичная femenino, знаем мы вас! Признать, что зависите от мужчины — смерти подобно! Тем более, наследнице древнего рода. Даже если зависите на самом деле. Смелое заявление!

Ты, девочка, смелая femenino, раз можешь произнести такое вслух первому встречному. И мама твоя смелая, раз смогла признать сей факт и позволяет об этом рассуждать. Интересная у вас семья! Я уже заочно вас всех уважаю.

— Знаешь, как женщине тяжело тащить такой груз, как промышленная империя, входящая в сотню крупнейших на планете? Особенно, когда у неё на руках трое маленьких детей? — продолжала оправдываться моя спутница, и я поспешил согласиться, чтоб не акцентировать ненужное внимание на больном вопросе. Меня больше беспокоило другое. 'Первая сотня'. Это нарицательное обозначение ста самых влиятельных семей планеты по рейтингу самого авторитетного экономического издания Венеры. Как правило, с течением многих лет фамилии там лишь меняются местами, в целом оставаясь одними и теми же.

— Она не могла справиться без отца, и не могла найти ему замену, — продолжала изливать душу спутница. — Потому, хоть он и ушел, но они продолжали видеться, работать бок о бок. Только подумай, после такого ещё и видеться каждый день? И работать? И продуктивно работать!

— Сочувствую, — выразил я соболезнование, представив подобную картину. Себе бы такого не пожелал!

— Ага. — Бэль поникла. — Ты не представляешь, что тогда у нас творилось. Крики, ругань, битая посуда! Звонки и разговоры на повышенных тонах! Они даже пытались нас делить. То есть, отец ставил условия, чтобы видеться с нами, но мать была против. И эта... Нехорошая женщина, моя мачеха!.. Они ведь были лучшие подруги с мамой! Выросли вместе! Понимаешь? — в ее голосе послышалось отчаяние.

Что тут сказать? Могу озвучить лишь присказку из древнего, ещё доимперского фольклора: 'Богатые тоже плачут'.

'Что, Шимановский, как тебе скелеты? Весёленькие?'

'Ага, весёлые. Богатые, оказывается, такие же люди с такими же проблемами на первом месте. Только у них всё сложнее, потому, что деньги дают ощущение безнаказанности. Не нуждайся мать Бэль в её отце, или найди вовремя замену на стороне, его попросту грохнули бы где-нибудь в подворотне, и все дела. Это большая удача, что всё сложилось именно так. Так что я тебе сочувствую, девочка. Иногда лучше быть простым парнем с простого района, чем с рождения тонуть в гламурном дерьме, воняющем паленой орлятиной. (11)

И ещё, некому молодому парню, гуляющему рядом с обалденной девчонкой-блондинос из древнего рода, нужно быть аккуратнее, чтобы вдруг не втрескаться и не пойти по пути её отца. Не хочу кидать понты, дескать, какой я растакой, но в жизни чего только не бывает!

К тому же... — Я внимательно оглядел свою спутницу с ног до головы. С обалденных ног до фантастической светлой шевелюры. — Кажется, я опоздал. Она мне нравится. Очень нравится! Гораздо сильнее, чем любая из всех знакомых мне доселе девчонок. И дело совсем не в её происхождении...'

— И её приставили к тебе после всех этих криков и битой посуды? — с усилием попытался я вернуться в прежнее русло беседы, отогнав опасные мысли. Мы слишком разные, мне нельзя 'мутить' с нею. Но мысли продолжали настырно что-то шептать.

Бэль сдула со лба белоснежный локон.

— Они помирились. Не сразу, со временем. Через несколько лет. Мама её простила.

— Я бы на ее месте не простил. Ни за какие сладости! — жёстко отрезал я.

— И я бы не простила, — поддержала Бэль. — И мама не хотела. Они до сих пор... Немного на ножах, вот. Часто спорят, не понимают друг друга, хотя столько лет прошло. Обстоятельства их тогда заставили, вот и помирились.

— Это какие же?

— Мы.

— ???

— Мы росли в этой войне никому не нужными, всем было не до нас. Мать спихивала нас на руки нянькам, а няньки... Сам знаешь, что такое няньки.

Естественно, я, выросший на руках у матери-одиночки, работающей в бюджетной парикмахерской, не знал, что такое 'няньки'. За мной никто никогда не присматривал, кроме донны Татьяны, маминой старшей подруги с соседней улицы, доброй и милой женщины, тоже из русского сектора. Но это происходило только в крайних случаях, и рассматривать всерьез эти присмотры не стоит. Но Бэль мою реакцию не заметила.

— У неё не было времени на нас, совершенно, а отца не пускали. Но он тоже был всё время занят, и тоже не мог бы нами вплотную заниматься. Они с мамой ставили друг другу палки в колёса, а мы тем временем росли бандитами, без родительского пригляда. Маленькие детки, считающие, что им позволено всё — можешь представить себе такой коктейль?

Я представлял.

— И когда от нас сбежала последняя няня, а агентства одно за другим отказались работать с нашей семьей, только тогда родители были вынуждены подписать перемирие и сесть за стол переговоров.

— Успешно?

— Как видишь! — она горько усмехнулась. — Не знаю, как они договаривались, какие аргументы приводили, но итог потряс всех, и нас троих в наибольшей степени. Мачеха была признана членом семьи, как жена отца, ей отпускались все 'грехи' прошлого, и она становилась нашим воспитателем. То есть надзирателем. А по совместительству начальником охраны, и нас, и дома, коей до сих пор официально числится. Теперь понимаешь, что ссора с охраной — не происки родителей?

Я кивнул, но затем усмехнулся пришедшей мысли.

— Бэль, если вы довели до ручки не один десяток нянечек, что с вами могла поделать какая-то жена отца, к которой вы привыкли относиться не очень хорошо, как к главной врагини матери? И как мать вообще могла доверить детей женщине, уведшей после стольких лет дружбы у неё из-под носа мужика?

Девушка вздохнула и подобрала под себя ноги, одним движением сбросив туфли, обняв колени. Мне этот жест понравился, красивые колени! А главное, куда делись великосветские манеры?

— Я же говорю, Хуан, они лучшие подруги были. Жизнь друг другу спасали несколько раз. Это просто так не уходит. Она согласилась, потому, что знала, что та не сделает нам ничего плохого. Люди, спасшие друг другу жизнь, выше этого, понимаешь?

Я понимал. Хотя, не до конца. Не всегда это так, и от денег сие совершенно не зависит. Видно, слишком хорошая у них была дружба, раз осталось такое колоссальное доверие после всего случившегося. И такое в мире богатых, оказывается, имеет место. Может мне сегодня вечером сесть, и кардинально пересмотреть взгляды на аристократию? Семейку Бэль я уже уважаю, всех участников процесса, так сказать... Может, в среде 'первой сотни' найдётся ещё немало достойных людей?

— А что касается её и нас... А ты попробуй сделать ей хоть что-нибудь! — зло воскликнула моя спутница. — Она ведь не просто 'нянька', а полковник императорской гвардии! Что в переводе означает: 'Ходячий кошмар для трёх ангелочков, привыкших к полной свободе!'

Я снова присвистнул. Императорская гвардия, главная спецслужба страны, госбезопасность. Создалась ещё тогда, когда юная Венера провозгласила себя Империей, в пику узурпатору в метрополии, и какое-то время юридически таковой являлась. Затем страна превратилась в королевство, но название службы так и не поменялось — что-то типа дани традиции. А может с претензией на будущее — мало ли какие у кого геополитические фантазии? Полковник госбезопасности... Это сильно!

— 'Штандартенфюрер' — потому, что полковник? (12) — спросил я.

— Угу.

— Настолько крутая сеньора?

— А как ты думаешь? Если она командовала батальоном коммандос?

— Но три 'ангелочка' — это не батальон коммандос! — поддел я, лучась иронией. — Тем более, 'принцы'! Ни ремня всыпать, ни за ухо отодрать...

— А ей побоку, что мы 'принцы', я же говорила! — недовольно прошипела Бэль, а затем вновь осунулась и красноречиво шмыгнула носом. — Она нас быстро на место поставила и по струнке ходить заставила.

Я скрючился от судорог рвущегося наружу смеха. И на таких деток, оказывается, бывает управа. Правда, наверное, только командир батальона спецназа ИГ её и найдёт...

— А когда мы пошли жаловаться, какая она тиран, и что мы больше не хотим с нею общаться, — продолжила девушка, тщетно попытавшись взять себя в руки, — так мать сама накричала на нас и привела назад. И предупредила, что это был последний раз, когда мы на нее жалуемся.

Я, не таясь, расхохотался в голос. Такое искренне-плаксиво-негодующее выражение на бледном наивном личике... Такое надо видеть! Бэль в ответ вновь насупилась.

— И ничего смешного не вижу! Мы до сих пор по струнке ходим, и конца и края этому нет!

Я был категорически не согласен с нею. История с 'ангелочками' меня не впечатлила и сочувствия не вызвала. Моё мнение — драть их всех надо, и драть нещадно. В одном она права: 'принцы', дети аристократов, действительно, растут с осознанием, что им всё можно. Они — высшая каста, и любые попытки ущемить их права — преступление, это вкладывается в их головки с раннего детства. Найдётся очень мало воспитателей, которые могут объяснить им, что это не так.

Отсюда и вырастают такие типы, как 'сын Аполлона' и остальные ублюдки, виденные мною возле 'Инспирасьона'. Они — избранные, им можно всё — вот корень бед этой планеты и главная, скрытая причина ненависти к аристократии со стороны остального народа. И я, как представитель оного народа, несказанно благодарен сеньоре полковнику за то, что хотя бы трое из 'золотых' выросли более-менее нормальными людьми.

Но Бэль, конечно же, мой оптимизм не разделит, и такую точку зрения не поймёт, потому лучше оставить её при себе. Мы из слишком разных миров.

— Даю руку на отсечение, с батальоном спецназа ей было проще! — подвел я итог витку беседы. Чем вызвал согласную улыбку собеседницы.

— Это точно! Ну что, пошли дальше?

* * *

Перед нами расстилалась водная гладь 'Копакабаны', к которой мы неожиданно вышли. Глаза моей спутницы, глядя на сотни купающихся и загорающих (уровень ультрафиолета в этом месте искусственно сделан выше, для большего сходства с земным водоёмом), предвкушающе заблестели.

— Хуан, что-то мы заболтались, тебе не кажется? — Она очаровательно стрельнула глазками.

— Ты это к чему?

Я хмыкнул, понимая, на что она намекает. И понимая, что мысль эта мне не по душе.

'Копакабана' — народное название огромного пруда, оборудованного под купание. Ну, что пруд будет огромен, только предполагалось, когда Альфа проектировалась. Время, как обычно, внесло свои коррективы. Город разросся гораздо больше от запланированного, и при том количестве народа, что здесь отдыхало в выходные, пляж оказался в несколько раз меньше требуемого. И это единственный водоём такого масштаба в столичном округе, где только постоянно проживает тридцать миллионов человек. Не считая гастарбайтеров, марсиан, туристов и тех, кто ездит сюда на заработки из других провинций и не регистрируется. Люди ютились здесь на каждом квадратном сантиметре пространства, а в самой воде по головам купающихся, наверное, можно ходить пешком! Брррр!

— Я хочу купаться! — безапелляционно заявила девушка, оглядывая пейзаж сквозь сощуренные глазки.

— Но не здесь же, Бэль? — я показал рукой на людской муравейник.

Она скривилась, но согласно кивнула. Затем указала на изгиб водоёма, теряющийся за деревьями.

— Может дальше будет меньше народа?

Я отрицательно покачал головой.

— Там то же самое. Тут везде то же самое. Выходной же...

Водоем этот — единственный в парковой системе, замкнутый сам на себя, непосредственно на регенерационные агрегаты. Для скорости очистки. Но я не стану в нем купаться ни вечером, ни ночью, ни в будни.

Моя спутница была солидарна насчёт 'Копакабаны', но саму идею купания из головы не выбросила. По её нахмуренному личику читалась привычка получать всё, что захочется, наплевав на целесообразность этого получения, и она должна, обязана получить это сегодня, здесь и сейчас, чего бы это ни стоило.

— И что, во всём парке нет, где искупаться? А другие пруды? А протоки?

— Не-а, — закивал я. — Пруды и протоки не намного чище. Этот хоть постоянно рециркулирует, а в тех вода неделями по парку путешествует. Если не месяцами. Здесь же искусственная экосистема, это тебе не Земля.

Ну, и что теперь с ней делать? Как отговаривать? Ведь окунется же где-нибудь, из принципа!

Я преувеличивал насчет других водоёмов, вода в них не настолько грязная. Но там тоже купаются, тоже гуляют и пьют на берегу, тоже мусорят и так далее.

— Есть вариант один, но он тебе не понравится, — замялся я. — Тот пруд, где мы познакомились. Он — головной, значит — самый чистый.

Разочарованию Бэль не было предела. Фыркнув, она присела прямо на коротко подстриженную траву, спуская на лицо с виртуального навигатора, маленького бесцветного обруча на голове (который я сразу не заметил), контур экрана мультивизора, и щелчком пальцев завихряя на нём изображение.

Я присел рядом и молча наблюдал за развитием событий. Бэль, как видно, из породы таких, кто принципиально не любит оставлять неудовлетворенными свои капризы. Не только разбалованная, но ещё и очень упрямая девчонка! Бедная её мачеха! Теперь для неё важен не сам процесс купания, а купание как факт, результат, достижения цели. Маленькая богатая дрянь!

На голограмме тем временем мелькали картинки — схемы, карты, надписи. Интересно, что она придумает? Что вообще можно придумать в этой ситуации? У меня соображений не было, но её ресурсы отличались от моих, и было интересно, насколько.

Наконец, она остановилась на одной схемке и довольно фыркнула:

— Есть, живём!

Но тут же скисла.

— Что такое? — я придвинулся поближе, пытаясь разглядеть с этой стороны отзеркаленное изображение. Смотреть на зеркальную копию карты — не самое благодарное занятие, понять ничего не получилось.

— Есть тут недалеко один нормальный водоем. Маленький, но чистый. Но две вещи: меня там могут узнать, и вход туда на противоположном конце парка, очень далеко. А потом ещё после входа в эту сторону столько же идти. Вот, сам посмотри.

Она аккуратно приподняла волосы на затылке, расстегнула навигатор и протянула мне. Дорогущая штукенция! Тонкая, сливающаяся с волосами, мощная (судя по качеству картинки), и при этом безо всяких козырьков — прямое изображение!

Так-с... Карта. Схема парка. Увеличиваем. Ого, какие подробности! Я таких карт раньше не видел! Такие не продаются в туристических магазинах и не качаются из сетей. Это уровень департамента архитектуры как минимум! Указаны неровности рельефа, возвышенности с высотами...

Да это схема для охраны! Очень-очень подробная схема! С указанием, где можно сделать засаду, где расположены 'карманы' и мёртвые зоны, куда ведёт та или иная тропинка... И такое существует?

А вот и пруд. Бэль подсветила искомый объект зелёным, чтобы я мог его быстро найти. Он находился в другой, в платной части парка, вход туда, действительно, находился далеко. И по территории платной зоны от входа до него тоже не близко. Минут сорок ходьбы туда, и столько же обратно. Зато от нас здесь рукой подать.

— Бэль, я ни разу не был в той части парка, — осторожно начал 'отмазываться' я. Мне не улыбалось тащиться к чёрту на кулички и платить немалые (для моей персоны) деньги ради её глупого каприза.

— Не страшно, — отмахнулась она. — Там ничего интересного. Народа немного, почище, но зато и места в несколько раз меньше. Проблема в другом. — Она грустно вздохнула. — Меня там узнают и быстренько доложат куда надо, что объявилась. И через пять минут свобода закончится.

— Боишься мести 'штандартенфюрера'? — поддел я.

Она не стала отпираться и красноречиво промолчала. Затем резко вскинулась, как будто ее осенило:

— О, есть идея! Давай заберемся туда через забор?

— Куда? — я закашлялся.

— Туда. Куда ж еще?

Эта идея мне тоже не понравилась. Но Бэль уже загорелась, и теперь остановить её, наверное, не сможет и 'Экспресс любви' на полном ходу. (13)

— Если перелезем через забор, не надо будет светиться при входе. Да и до самого дальнего конца пруда, где мало людей, отсюда по прямой рукой подать! — продолжала уговаривать она.

— Но там же охрана. Камеры. Системы слежения. — Меня пробрал легкий озноб. Конечно, это интересно, приключения, всё такое; восемнадцать лет — возраст, когда на подобное тянет. Но я — не 'принц', меня родители не вытащат из нехорошей ситуации, случись что. А охрана там серьёзная — Центральный парк на планете один, и богатые люди тоже хотят в нём отдыхать.

— Я тебя умоляю! От охраны откупиться можно! — скривилась Бэль.

— Как? За ними же следят.

— Вот этим. Лови!

Девушка вытащила из сумочки тоненькую золотую пластинку, и, щелкнув пальцами, подбросила мне. Я поймал её в полете и удивился — та оказалась несколько тяжелее, чем показалась. Золотая...

Да она в прямом смысле золотая! С клеймом пробы венерианского государственного банка и выбитыми цифрами 'триста'! Вот это да!

Я впервые держал в руках настоящие деньги, триста золотых империалов одной пластинкой. Все настолько привыкли к виртуальным деньгам, что не задумываются о том, что за каждым электронным империалом, за каждым центаво, стоит такая же пластинка. Или 'кирпич'. Точнее лежит. В подвалах венерианского банка. Что каждая денежная единица обеспечена золотом и является гарантией платежеспособности как людей, так и государства в целом. А ещё золотые пластинки нельзя проследить, нельзя контролировать в потоке, и, соответственно, если охрана возьмёт деньги в таком виде, никто не сможет доказать, что это взятка.

А значит, охрана возьмёт их с большим удовольствием. Если верить Бэль, конечно.

— Ты всё предусмотрела! — я восхищенно цокнул языком.

— Не-а, не всё. Просто несколько пластинок завалялось, и я подумала, почему бы не рискнуть?

— Бэль, но у меня нет таких денег!.. — замялся я.

— Забудь, — пренебрежительно махнула она. — Это моя идея — я и плачу. Тем более, что трёх сотен с лихвой хватит. А то зажрутся мальчики, распоясаются... К хорошему быстро привыкаешь. Ну что, идём?

Я неохотно убрал пластинку в карман.

— Ладно, убедила.

Глава 6. Победитель получает всё

Трехметровая громада бетонной стены цвета хаки тянулась в обе стороны, куда хватал глаз. Деревья обрывались чётко за двадцать метров до нее: вот вроде лес лесом, р-раз — и пустырь. Даже кустов нет, только аккуратно подстриженная травка. Значит, территория тщательно охраняется.

Этой мыслью я поделился со спрятавшейся вместе со мной за огромным стволом дуба девушкой. На что получил исчерпывающий ответ:

— Здесь работает только электроника. Дроидов и других роботов нет. Охранников достаточно, но они кучкуются ближе к выходу, где людно, в этой части парка их не много. Если что серьёзное, они, конечно, кинутся сюда, но ради двух подростков поднимать на уши службу безопасности не станут. Нет смысла.

— Почему? Мы же нарушители. А там важные люди могут отдыхать.

— Хуан, кто ты такой, чтобы ради тебя поднимать на ноги оперативную группу?

— ???

— Ты с виду — обычный парень. Я — обычная девушка. На террористов мы не похоже. На бандитов тоже. Одеты цивильно, не бомжи. У обоих латинская внешность. То есть, мы — мелкие хулиганы, захотевшие бесплатно проникнуть в платную зону, только и всего. Разумеется, они нас засекут и вышлют патруль, пару человек. Для порядка. А с живыми охранниками можно договориться.

— А что будет, если мы того... — я выгнул бровь в сторону забора. — Не договоримся?

— Вышвырнут нас наружу, вот что! — повысила она голос. — Тихо, без шума, чтоб не потревожить отдыхающих.

— А гвардия? Сдать властям за незаконное проникновение могут?

Девушка с сомнением покачала головой.

— Не думаю. Это лишние хлопоты. А люди не любят хлопоты.

Я сам не знал, почему ною. Всегда любил рисковать, и трусом себя не считал, но в этот раз что-то взыграло. Наверное, подсознательно всё же не доверял ей. Не из личных качеств, а оттого, что она аристократка: вечное противостояние, классовый антагонизм. 'Олигархи — подлые сволочи, которым плевать на тех, кто ниже по статусу'. 'Выжить нормальным в мире больших денег невозможно'. Старые стереотипы, укоренившиеся в подсознании. Видно, на моём лице все эти опасения отражались достаточно четко.

— Хуан, не переживай. — Голос Бэль заметно потеплел. — Даже если сдадут, я тебя вытащу. Слово даю! Веришь?

Ей верил. Лично ей. Для этой девочки слово не было пустым звуком. А 'штандартенфюрер'?

...Да нет, какая бы крутая ни была ее мачеха, уж Бэль-то, с ее упрямством, своего добьётся! Наверное, и правда лучше расслабиться.

— Понимаешь, меня из школы попрут в случае чего. — Я, извиняясь, развёл руками. — А школа неплохая, в другой раз в такую не возьмут.

— Ты ещё в школе учишься? — неожиданно округлила она глаза. — Я думала, ты студент! Сколько ж тебе лет?

Я нехотя ответил. Девушка разочарованно скривилась.

— А по тебе не скажешь. Мне казалось, ты старше...

Я уставился в землю, чувствуя, что краснею. Не то, чтобы сильно переживал по поводу возраста, но... Для многих её ровесниц разница в три года со знаком минус — штука ощутимая. Достаточная, чтоб посмеяться и отшить.

— И разговоры у тебя такие... Взрослые. — Она задумчиво покачала головой.

— Я тебя разочаровал?

— В общем, нет. — Бэль замялась. — Ты извини, если что. Просто не думала, что ты такой маленький. Ты на свой возраст не выглядишь, а судя по разговору, тебе вообще за тридцать.

— Настолько старый? — я усмехнулся.

— Ты на моего кузена похож. Ему чуть больше тридцати. Не внешне, а так... Манерой говорить. Он тоже любит морали читать, и ни к одному слову не придерёшься — всё в точку!

— И часто даешь ему поводы для нотаций? — поддел я.

— Да бывает... — уклончиво ответила она. Судя по хитрющим глазам, 'бывает' даже более, чем часто.

— Кстати, а моему братцу младшенькому тоже восемнадцать недавно исполнилось! — осенило её. Вы ж с ним ровесники получается?

Я кивнул.

— Ну вот, ровесники, а какие разные! Ты — серьёзный, взрослый. Он — оболтус, одни девчонки на уме. Причем все сразу. И больше от жизни ничего не надо! — пожаловалась вдруг она. — Вы с ним... Небо и земля! Я бы ни в жизнь не подумала, что вы... Почему так бывает, Хуан?

Ответ на этот вопрос я не знал даже приблизительно. Подозреваю, что не только я. Но информацию о балбесе брате-ровеснике и мудром взрослом кузене к сведению принял. Пригодится.

— А как ты к этому относишься? К разнице? Лично? — задал я животрепещущий вопрос, хотя мог не задавать — и так по её лицу было понятно. Но слишком уж он животрепещущий.

— Лично? — она задумалась. — Наверное, мне всё равно. Меня учили относиться к людям так, как они этого заслуживают. И сейчас я вижу перед собой умного симпатичного парня, в которого можно запросто влюбиться, и который будет этого достоин.

На какой-то момент между нами возникла некая близость, притяжение, которое она тут же разрушила:

— Тем более, в горизонтальном положении это не имеет никакого значения!

После чего резко толкнула меня на траву, вскочила и побежала к стене. — Догоняй!

Вредина!

Я неспешно приподнялся и попробовал собрать мысли в кучу, что было сложно. Её слова, особенно 'влюбиться' и 'достоин', немного выбили из колеи. Их можно трактовать, что я ей симпатичен... Но если разобраться, это не так. Эти слова — лишь видение ситуации с её стороны. Главное слово здесь 'достоин', меня возвысили, подняли на уровень рядом с собой. Дескать, мы можем общаться, я принимаю тебя в свой круг. Но это не значит, что мне стоит на что-то надеяться.

— Стой! Подожди! — я вскочил и потрусил за нею.

Когда мы только подошли к забору, я подумал, что её придется подсаживать, помогать. Но пока поднимался и оттряхивался, она уже перемахнула на ту сторону. Лихо, без напрягов и усилий. Лишь промелькнула в верхней точке ограждения её сияющая юбчонка и тут же исчезла. Вот бестия!

Мне, чтоб преодолеть стену, понадобилось больше времени. На несколько секунд, но больше. Хотя я почти профессиональный спортсмен. Это задело.

Шустрая бестия!

Когда приземлился на той стороне, она, не давая осмотреться, с силой потянула за руку.

— Бежим! Быстрее!

И мы помчались, не разбирая дороги.

Растительность на этой стороне оказалась дикая, неухоженная. Точнее, она была оформлена так, чтоб создать ощущение дикости и неухоженности, не поверю, что в этой части парка что-то запустили. Кустарники в непролазных зарослях цеплялись нам за ноги, ветки деревьев хлестали по лицу; дороги было практически не видно, лишь мелькали, сбивая ощущение направления, стволы деревьев. В общем, складывалось ощущение заправского леса, настоящего, какие растут только на Земле.

Я не был на Земле, но современные игрушки, посвящённые подобной тематике, любил. Бегать по 'джунглям', 'тайге' или 'сельве' с бластером или гранатометом наперевес... Кайф! Одно время на них крепко 'висел'. Не ради войны, ради окружающего фона. Виртуальная реальность может подарить почти полное визуальное ощущение от слияния с окружающим. ...Почти.

Здесь ощущения оказались намного ярче за счет осознания реальности — прикосновений, хлёста, ссадин и одуряющего запаха. И если бы не крыша купола, проступающая сквозь ветви, я бы точно потерял ощущение инопланетности. Может как-нибудь наведаться сюда ещё раз, уже без Бэль?

Минут через пять безудержной гонки мы остановились отдышаться.

— Оторвались?

Она отрицательно покачала головой.

— Здесь нельзя спрятаться. Не с нашей экипировкой. Но камер в зоне прямой видимости нет, значит, у охраны развязаны руки. Я про 'договориться', — кивнула она.

То есть, делать это предлагалось мне. Причем в уведомительной форме. Но карману, который оттягивала золотая пластинка, было довольно приятно, потому я не возражал.

— Камер нет... Всё-то ты знаешь! — пробурчал я, но она лишь хитро усмехнулась и поправила обруч виртуального навигатора.

— Он должен быть где-то тут, пойдём, — потянула меня дальше.

Пользуясь навигатором, нашли водоем мы быстро. Несколько сотен шагов, и перед нами сверкает зеркальная гладь чистой прозрачной воды, одетой не в бетон и не в искусственно насыпанный песок, а в крутой земляной обрывистый берег по всей кайме береговой линии. От увиденного перехватило дыхание. Длину водоем имел метров сто, ширину — пятьдесят. Не сравнить с громадиной 'Копакабаны', но и маленьким его назвать сложно. Похожий на лесное озеро, настоящее, дикое, напоминал заставки релаксационных программ — я не видел ничего подобного. Вода тоже была живая, настоящая; она двигалась, шевелилась, ловя малейшие колебания воздуха; всплывающие 'подышать' рыбы оставляли на поверхности концентрические разводы; лёгкие полнил одуряющий запах влажного воздуха. Вот, значит, где отдыхают обеспеченные люди! И на Венере можно найти уголок настоящей природы, если у тебя есть деньги.

— Этот пруд используется как 'дикий', — прокомментировала Бэль. — Он далеко, в почти безлюдной части, специально для тех, кто любит природу и не любит много людей. И рядом с ним нельзя мусорить. — Она, не теряя времени, опустилась на траву, рука ее потянулась к застежкам блузки. — Ты раздеваешься?

— Совсем? — я присел в паре метров, но скидывать одежду пока не спешил, оглядываясь по сторонам, оценивая обстановку. Всё же, мы тут незаконно, нас разыскивают. Да и люди с той стороны есть, несколько человек вдалеке с удочками.

— Конечно! — её глаза смеялись, ожидая от меня реакции. — А как ты собрался купаться? В одежде?

В общем, нет. Но сейчас главным в её вопросе звучало не то, что купаться без одежды, а то, как я на это отреагирую. Она меня проверяла, пыталась вывести из равновесия, и мне это не нравилось.

Чего она хотела, я понял, когда по моему телу начала подниматься волна возбуждения. Рука Бэль к тому времени расправилась с липучками, и белоснежная блузка тряпкой отлетела в сторону, оставив хозяйку в одном прозрачном, ничего не скрывающем лифе.

Ничего девочка! Всё при ней! Одно слово — мод. Сердце в груди забилось учащеннее.

— Нравится? — промурлыкала эта бестия, стреляя глазками.

Я честно признался, подняв вверх большой палец:

— Супер! — И принялся сжирать её глазами, как малолетний юнец. В тот момент я им себя ощущал, хоть было противно до безобразия. Она довольно улыбнулась, дескать, иного и не ожидала, и через секунду лиф полетел следом за блузой.

— Ненавижу, когда грудь что-то сдавливает!

Я уважительно прицокнул:

— Такую грудь сдавливать кощунственно!

Она рассмеялась. Пальчики ее быстренько принялись за юбку, тело эротично выгнулось дугой. Тут и кретину стало бы понятно, для чего всё это. Это был стриптиз, быстрый и без музыки, но не менее притягательный. И мне он безумно нравился.

'Стоп, Хуанито, СТОП!' — закричал я сам себе. — 'Придурок! Идиот! Возьми себя в руки! Как пацан, ей богу!'

Меня передернуло. Это было приглашение, четкое и недвусмысленное. И организм откликнулся на него с большой радостью. Я готов был сорваться и... Принять это предложение, прыгнуть в поток безумия и сладострастия, но...

Но интуиция, та самая сеньора, выпестованная жизнью, почему-то сигналила красным: 'Неправильно! Опасно! Остановись!' А я привык доверять своей интуиции.

Лишь после пятого глубокого вдоха удалось взять себя в руки и отбить у рефлексов хотя бы часть мозга, чтобы трезво всё взвесить. 'Что, недоумок, сбылась мечта?' Бэль — девочка без ненужных комплексов, всё сама прекрасно понимает. Не надо ни ухаживаний, ни флирта, ни прочей ерунды. В тебе признала равного себе, 'достойного'. Достойного ее тела! Ты этого хотел?

'Да, этого!' — крикнула та часть меня, которая пускала слюни, наблюдая, как опускается на землю ее юбка, и как следом за блузкой и лифом летят трусики, больше похожие на белые кружевные веревочки, чем на предмет белья.

...Пускала слюни! Вот именно! Я не мог пускать слюни, я не мог чувствовать себя идиотом!

Но я им был, вот что неправильно!

На Венере сложился особый менталитет, своеобразный культ обнаженного тела. Заключается он в том, что оно само по себе красиво. Это связано с тем, как планета осваивалась, бесспорно, но бесспорно ещё и то, что после обретения независимости собственный менталитет на планете наконец сложился, сформировался в единое целое, после чего начал эволюцию — то есть в нём начались закономерные плавные изменения, зависящие от внутренних причин, а не внешних факторов. Там, где можно одно почему бы не быть можно другому? А когда можно и другое — третьему? Обстоятельства тянут за собой другие обстоятельства, превращаясь в традиции, но эти традиции обязаны не мировоззрению переселенцев, не догматам той или иной Земной церкви; они — сами по себе. Венера находится в культурной изоляции, и я ещё удивляюсь насколько консервативно наше общество по сравнению с тем, каким могло быть.

Последним всплеском традиционализма мы обязаны русскому сектору, оккупации его после войны. Сектор развивался иначе, и проституция в нём до сих пор не поощряется, считается чем-то эдаким (хотя и там горы сдвинулись с места). Люди с Той хлынули на Эту сторону, менталитет получил удар и не пошёл по дороге тотального разварата, культивировавшегося в пику влияния Империи. И это замечательно.

Но обнажённое тело — красиво, это признают все, и если ты находишься не в городе или на улице, а на пляже, ты имеешь полное моральное право раздеться и купаться-загорать голым — не станешь при этом музейным экспонатом, на который все примутся глазеть. Кроме туристов, конечно — они дикие, причём все, независимо от национальности. Но и туристы знают, что пока не подпишешь контракт, руками на Венере лучше ничего не трогать, только глазами.

Меня воспитала ортодоксальная католичка мать, кстати, родом с Обратной Стороны. Мы не щеголяли дома обнажёнными (что во многих семьях норма — в квартирах, особенно небогатых, обычно очень жарко), некоторые вещи о природе человека я узнавал на улице, от пацанов... Но я тоже венерианин! И даже не девственник (хотя и до этого прекрасно знал строение человеческого, читай, женского тела). И к обнажёнке на пляже отношусь очень даже спокойно. Но сейчас... Что сейчас случилось такого, что я перестал себя контролировать? Почему хочется наброситься на неё и подмять, прямо здесь, на берегу озера? Красивого, между прочим, очень оригинального в качестве фона!

Да, мод. Да, красивая. Но я видал девочек красивее, пусть с тёмными волосами!..

Как я уже говорил, сеньора Интуиция спасала меня не раз и не два. Иногда она заставляла делать вещи, казавшиеся бессмысленными, а иногда даже вредными, но всегда, когда я следовал её 'советам', выходил в итоге победителем. Интуиция — младшая сестра моей ярости, но гораздо более надёжная. И она говорит, что мне НЕЛЬЗЯ делать это с Бэль.

Я сделал ещё один глубокий вдох и медленно досчитал до пяти. И только после этого поднял глаза на обнаженную девушку, уперевшую руку в бок с самым недовольным видом.

— Ты чего не раздеваешься? Не хочешь купаться? — Голос её лучился ехидством и насмешкой.

— Бэль, солнышко, чуть попозже... — я мило улыбнулся во весь рот, обретая контроль над собой. Она перевела многозначительный взгляд на 'шишку' на моих штанах, говорящую красноречивее любых слов, довольно улыбнулась и бросив: 'Жду...' — прыгнула в воду, не сомневаясь, что я тут же последую за нею.

Это был невероятный прыжок, я не переставал удивляться её физической форме. Подпрыгнув вверх, она выкрутила сальто назад и красиво, 'рыбкой', нырнула в воду, почти не поднимая брызг. Чтоб так уметь, надо обладать отличной координацией и иметь опыт. Чем она занимается? Чем-то лёгким, не силовым. Гимнастика? Синхронное плавание? Прыжки в воду?

Не стоит гадать. На этой планете все хоть чем-то, но занимаются, иначе пониженная гравитация сделает с твоими мышцами нечто ужасное. Но Бэль — не любитель, это точно.

Сняв-таки рубашку, сел возле самого обрыва берега по-турецки и попытался подумать о выявленных интуицией напрягах, абстрагируясь от вида весело плещущейся девушки. Получалось плохо. Мыслям было интереснее наблюдать, как она показно ныряла, выставляя из воды разные аппетитные части тела, устраивая настоящее эротическое шоу. Такие шоу не увидишь в сетях. Их ценность в предметности, конкретности объекта-исполнителя, именно это возбуждает. Гибкое тело, совершенная пластика, соблазнительные формы...

Но я сдержался. И когда она подплыла, и томным голоском поторопила:

— Ну, ты идешь, Хуанито? Я теряю терпение! — я всё понял.

Понял, почему к ней так отношусь.

Понял, почему она так поступает.

Понял, почему мне нельзя поддаваться её чарам.

Всё упирается в такое банальное слово, как 'приключение'. Богатая девочка, наследница одного из крупнейших состояний на планете. Я уже развивал эту тему относительно Долорес, здесь же ситуация намного хуже, потому, что в отличие от Эммы, она умеет думать. Ей мало для удовольствия простого (или наоборот, непростого) секса. Ей мало игрищ, наподобие 'лотереи'. Ей нужна изюминка.

Я — её изюминка. Неискушенный зритель, ничего о ней не знающий и способный оценить по достоинству, как гурман оценивает качество пищи в ресторане с завязанными глазами. Я — гурман, она — экзотическое блюдо. А то, что я о ней ничего не знаю — повязка для беспристрастности.

Утонченные педрилы вроде 'сына Аполлона'? Профессиональные самцы, делающие это в за деньги? Горячие мачо с алчными глазами? Нет и ещё раз нет! Все они — пристрастны. А вот мальчик с рабочего района, нормальный мальчик — то, что надо.

Теперь я. Мне она нравится, безумно нравится! Мне ещё никто и никогда так не нравился, я чуть не кончил в штаны, когда она прыгала! Но она — всего лишь гламурная богатая сучка, пусть и имеющая немного мозгов.

...Ненавижу богатеньких сучек!

Сделав такое открытие, я окончательно успокоился и взял себя в руки, превратившись в закоренелого венерианина. Тело капитулировало.

— Хуанито, ну где ты там?... — снова промурлыкала она, подплывая поближе.

— Зай, я, наверное, тут посижу. Что-то расхотелось мне купаться... — лениво потянул я и вальяжно развалился на натуральной зелёной траве.

По лицу Бэль пробежала тень. Её чары не срабатывали, это было неестественно, непривычно, но что происходит, она ещё не поняла. Потому по инерции продолжила раззадоривать:

— Стесняешься? Или боишься, что смеяться буду?

— Всё может быть... — я безразлично пожал плечами и сощурился, переведя всё внимание на противоположный берег. Красивое место. Какой обалденный пейзаж! Стоило того, чтобы просто прийти сюда.

Может быть, я не прав. Я подошёл к ней именно для этого — познакомиться с последствиями. Но обстоятельства изменились, и теперь я просто не смогу зажигать с нею. Кто-то из мудрых сказал, что женщина бывает или любовницей, или шлюхой. В качестве 'любовника', человека для серьезных отношений, я ей не интересен, она запросто найдёт сотни парней, умных, утончённых, воспитанных, имеющих перспективы и более подходящих ей по статусу. А в качестве 'шлюхи' её больше не хочу я. Именно потому, что она мне не безразлична. Вот такие дела.

Развернуться и уйти я не мог, во мне всё-таки сидел кабальеро, сопротивлявшийся мысли бросить девушку одну. Потому не осталось ничего другого, кроме как занять себя чем-нибудь. Например, изучением навигатора, оставленного ею на берегу, дабы не слетел с головы и не утонул во время кульбитов.

Я осторожно нацепил его на голову, активировал и для большего контакта подсоединил к браслету. Первое, что удивило — защищённый выход. То есть, со стороны, 'с улицы', никто не сможет подключиться к нему, пока он в связке с моим браслетом. Прикольно! Второе — это камеры. Обилие камер внешнего наблюдения, всплывших сразу же, как появилось первое меню. Я увеличил размер экрана и вывел в ряд все видеоканалы. Их оказалось семь штук. И они давали полную круговую картину местности. Сидя здесь и тупо пялясь в сторону противоположного берега, я полностью контролировал пространство вокруг себя, на триста шестьдесят градусов! Определенно не дешёвая штукенция. И главное, мог не просто смотреть, а оперировать каждой из камер! Вот как сейчас, например. Что это за точка?

Я навел и приблизил. Точкой оказался охранник. Усатый тип в чёрно-зелёной форме, с дубинкой в руках и пистолетом на поясе. Судя по размерам — 'Абехорро', 'Шмель', портативный ручной игольник малой мощности. Тип стоял, спрятавшись за деревьями, прикрываясь веткой, и рассматривал нас в козырёк собственного навигатора. Что он рассматривал — можно сказать даже без камер и не оборачиваясь, настолько умиротворенным выглядело его лицо. Будь угол зрения чуть иной, я бы разглядел в его визоре зеркальное отображение плавающей Бэль в десятикратном приближении. Ага, красивая ножка, и девочка, очень красивая! Сеньорита, вы хотели зрителей?

Кроме рассматривания эротики вживую, охранник ещё что-то говорил вслух. Связывался со своими. Что это означает для нас и что ожидать в ближайшем будущем — не знаю, но пока дёргаться нет смысла: хотел бы подойти — давно бы подошёл, а не прятался за ветками.

Вторым пунктом в меню после связи стояла, как ни странно, музыка. Не долго думая, я нажал на воспроизведение. И тут же в подключённых к браслету встроенных в уши кольцевых мембранах зазвучала лёгкая зажигательная мелодия, народная музыка южноамериканских народов. Но не современное исполнение, а с неким налётом древности, патины — как будто вдруг всплыла из глубины веков. Качество музыки оставляло желать лучшего: двухмерное, необъемное, с посторонними шумами — но в целом слушать можно. Даже язык вроде как португальский, но не совсем понятный. Я понимал через слово, с трудом воспринимая общую картину, и то потому, что припев повторялся по кругу несколько раз.

Картина песни оказалась до одурения проста: 'Мы танцуем самбу, и нам по барабану всё вокруг'. Странно, от такой древности я бы ожидал большей смысловой нагрузки. Но мелодия и впрямь зажигательная, несмотря на простоту — сейчас так не играют.

Тут меня осенило: да это же старопортугальский, доимперский! С нехарактерными ныне грубыми сочетаниями 'ыщ', 'ущ', и вообще обилием шипящих! Этой песне больше трехсот лет!

После такого открытия плавающая нагишом девушка из моей головы испарилась. Всё внимание сосредоточилось на виртуальных пунктах меню и на названиях песен, зачастую непереводимых, написанных на неведомом языке. На основе латиницы, но не испанском или французском, более грубом.

Я нажал на один из пунктов, случайным образом. Понравилось название исполнителя — четыре больших буквы 'A' 'B' 'B' 'A'. Какая-то аббревиатура?

Музыка не подкачала. Это оказалась грустная песня с пронзающим душу мотивом. Пел её женский голос, но с такой отдачей, что я, не понимая языка, чувствовал и переживал всё вместе с исполнительницей. Язык был странен, не похож ни на один существующий. Немного напоминал североамериканский или шведский, но гринго так не говорят, а как звучит шведский, я слышал от туристов — это точно не он. Хотя, если этой песне тоже триста лет...

Язык не давал покоя, потому я быстренько вызвал из браслета 'Лингвомаксимум', мой карманный переводчик, и забил в него название песни. 'Линвго...' не слишком мощная штука, ориентирован на среднестатистического потребителя, не замороченного древними и экзотическими языками, но мне показалось, что справиться тот должен.

Справился, хотя и с трудом — язык определился, как английский. Надпись под строкой ввода гласила: 'Победитель получает всё' — и всплывающие комментарии, указующие, что я в двух местах допустил грамматические ошибки, неправильно использовал артикль и вообще неправильно построил фразу. Но этого оказалось достаточно. Тут же сам собой дошёл смысл песни, он легко угадывался по голосу и тональности исполнения. Это была песня о поражении — о том, что проигрывать нужно достойно. И здесь песня оказалась пророческой.

Не знаю, насколько была популярна певица Abba в прошлом, но сейчас, спустя триста лет, её музыка учила меня, как быть дальше. Люди не всегда выигрывают; я должен смириться и признать, что проиграл, что у меня нет шансов. И сделать это с высоко поднятой головой. Да, эта девчонка мне нравится. Но она — не идеал мечты, какой бы миленькой и умной не казалась. Победитель получает всё, проигравший — ничего, но не бывает побед без поражений, и мне нужно стиснуть зубы и идти дальше, усвоив сегодняшний урок.

Повинуясь внезапному порыву, я быстро сбросил все песни, какие были, с навигатора на браслет (ещё удивился, что они мало весят — передача прошла почти мгновенно), и в этот момент девушка, которой надоело плескаться 'вхолостую', вылезла на берег.

Она была прекрасна. Валькирия! Амазонка! Богиня! Разъяренная львица, жаждущая порвать на кусочки некого выскочку, сидящего на берегу и полностью ее игнорирующего, несмотря на все старания! Быстро одевшись, прямо на мокрое тело, Бэль с раздражением бросила:

— Ты это специально, да?

Я кивнул.

— Импотент несчастный!

Я безразлично пожал плечами:

— Всё может быть.

Одевшись, она подвела некий итог нашему общению:

— Меня ещё никто так не обламывал!

На что я философски заметил:

— Когда-то всё случается впервые...

Не скрывая ярости, Бэль ломанулась сквозь кусты напролом, по направлению к стене. Н-да, это я кабальеро, ей же меня бросать можно. Я в принципе не против остаться в одиночестве, как-нибудь выберусь, вот только вещицу свою она забыла. Не дешёвая вещь, надо отдать, пусть она и может позволить себе покупать и выбрасывать их сотнями в день

Я поднялся, надел рубашку и побрёл следом. Оставалась лишь надежда, что на той стороне она убежала не далеко.

Повезло, не убежала. Сидела на первой же лавочке, пылая во всех диапазонах. Злость, разочарование, раздражение... Обида! В том гремящем букете, что излучала она, не разобрался бы и лучший психолог мира, не то что интуитивный самородок без теоретической базы. Поэтому, молча расстегнув навигатор, я аккуратно снял его, отсоединив от браслета, и подойдя, положил рядом на лавочку.

— Вот, возьми. Это твоё.

Больше говорить нам было не о чем — я не видел смысла в разговоре, она понимала бессмысленность любой гневной триады в мой адрес. Оставалось только развернуться и пойти по аллее прочь, к старой доброй прежней жизни, где нет Бэль — маленькой задорной романтичной аристократки и большой гламурной шлюхи. Что я и сделал.

— Хуанито, стой! — раздалось сзади.

Медленно обернулся. Глаза девушки наполнялись слезами.

— Не уходи. Пожалуйста!..

Слёзы. А это уже ниже пояса. Красавица, так не честно.

Я вздохнул и подошёл. А что ещё оставалось делать? Её рука протянула навигатор назад:

— Посиди со мной, а?

Пожав плечами, я присел. В конце концов, я ничего не терял. Но о чём говорить дальше — не имел ни малейшего представления. И как это мы могли весело щебетать всего час назад?

Она тоже молчала, через силу душа слезы. С чего бы такая реакция? Что творится в ее прекрасной головке?

— Ты, наверное, считаешь меня шлюхой, да? — наконец, выдавила она. Я чуть не свалился с лавочки. Интересный поворот сюжета! — Развратной шлюхой, которая... С первым встречным?

— А кем бы ты себя считала на моем месте? — парировал я, переложив бремя ответа на неё саму.

— Я не такая! — в её тоне сквозила детская обида напроказничавшего ребенка.

— Бэль, мне всё равно, какая ты, — спокойно заметил я. — Ты живёшь в одном мире, у тебя одни ценности. Я в другом — у меня другие. И не моё дело обвинять или читать нотации. Я не твой взрослый кузен.

— Мне показалось, я тебе нравлюсь... — она опустила глаза в землю.

— Что это меняет?

'Действительно, что это меняет, Шимановский?'

— Ты мне тоже понравился. И я подумала, было бы здорово...

Я тяжело вздохнул. Мне не нравилась ситуация. Мне не нравилось её поведение, резкая смена генеральной линии. И главное, не нравилось, что я не могу понять, играет она, или говорит серьезно.

— Не оправдывайся, Бэль. Я не тот человек, чтобы ты передо мной оправдывалась.

— Жаль. Ты такой добрый. И умный. Я думала, ты станешь мне другом! — заявила она, окончательно выбивая меня из колеи.

— Ты спишь со всеми друзьями? — съязвил я.

— Нет, я не сплю с друзьями, — обижено вздохнула она. — У меня вообще нет друзей. Есть только те, кто хочет меня трахнуть, потому, что я красивая, и те, кто хочет меня трахнуть, чтоб поиметь себе что-то от моего положения. С подругами, кстати, то же самое — или завистницы, или тоже хотят что-то поиметь от дружбы.

— Сочувствую.

Мне стало ее немножко жаль. Самую малость. Действительно, быть богатым непросто, отсутствие друзей — это их крест. Слишком мешают деньги возникновению искренней дружбы, потому слишком редко та возникает. Её мать и мачеха — редкое исключение из правил. Редчайшее.

— Знаешь, у меня тоже нет друзей, — начал я свою исповедь, чтобы немножко разрядить ситуацию. — Есть один друг, но он — изобретатель, фанатик, не от мира сего по жизни. Строит модели броненосцев и крейсеров. И больше никого. Так что отсутствие друзей и положение в обществе... Слабо связаны.

— Спасибо! — она улыбнулась.— За поддержку. Ты будешь моим другом?

От такого предложения я вновь чуть не свалился с лавочки. И что на это можно ответить?

Пауза, нужно взять паузу, чтобы всё неспешно обдумать. Слишком много резких поворотов за жалкие полчаса.

— Бэль, ты меня извини, но тебе не кажется, что нам надо куда-нибудь, на 'солнышко'? Где теплее? Ты вся мокрая, замерзнешь и заболеешь. У меня такое чувство, что в парке держат температуру чуть холоднее, чем везде.

Она согласно кивнула.

— Это из-за природы. Здесь нет металлических и бетонных преград, лучше теплорассеивание. Есть идеи, куда идти?

Я покачал головой.

— А у тебя?

После секундного раздумья, ее глаза загорелись:

— Ты любишь мороженое?

* * *

Хм... Да, внутри тепло. И мороженое в этом заведении продают отличное. Но я бы ни за что не пошел сюда, тем более с девушкой.

— Бэль... Ты, конечно, извини, но порция мороженого здесь стоит половину маминой зарплаты, — заявил я, не спеша входить. Да, я бедный. Да, плебей. Отсутствие финансов не принято светить перед девушками, особенно на первом свидании, наоборот, принято пускать пыль в глаза, дескать я такой и растакой... Но сегодня привычные правила не работают.

— Брось! Я угощаю! — походя махнула рукой она и помчалась за дальний столик. — Зато у них очень вкусно.

В ее жесте я не увидел надменности или иронии превосходства — дескать, ты ничтожество и я тебя покупаю. Она даже не обратила на мои слова внимания. И это понравилось.

Официант прилежно проигнорировал тот факт, что у меня малокредитоспособный вид, а с моей подружки ручьем стекает вода. Приторно-стандартно улыбаясь, подошёл, словно тень, и молча принялся ждать заказ, ничем (вроде платежеспособности) не поинтересовавшись. Бэль аристократично, будто официант пустое место, обратилась в никуда:

— Три клубничных и три шоколадных.

Делала она это автоматически, въевшимся в кровь жестом, не задумываясь. Я бы так не смог, для меня официанты — люди. Потомственная аристократия, блин!

— А тебе чего? — Это уже мне. Я закашлялся.

— Шесть порций?

А горлышко не заболит, красавица?

— То же самое. — Это официанту, прилежно записывающему на планшете. Нет, не заболит. Она даже не поняла причину моего удивления. — Только в одном экземпляре.

Мороженое оказалось божественным. Такого я раньше не ел и вряд ли в ближайшее время буду. Бэль, получая истинное наслаждение ценителя, активно принялась наяривать клубничное.

— Хуан, расскажи о себе? Я ведь тебя совсем не знаю. Про себя рассказала всё, но не знаю даже твою фамилию.

— Бэль, но ведь я тоже не знаю твою фамилию! — парировал я.

Она смущенно улыбнулась.

— Ой, и верно!

Затем, задумавшись, добавила:

— А знаешь, так даже интереснее будет: общаться, не зная друг друга. У меня раньше никогда такого не было. Обычно меня все знают и издалека узнают.

— Тебя трудно не узнать! — я с восхищением оглядел ее лицо и видимую часть фигуры, сделав акцент на волосах.

— Это точно, — зарделась она с заметным удовольствием. — Давай продолжим эту игру: ты не говоришь мне своё имя, я — своё. Ты как?

— Я за, — пожал я плечами. Бэль довольно улыбнулась.

— Итак, расскажи о себе. Всё, кроме имени Кто ты, чем живёшь, почему у тебя нет друзей?

— Ну?.. — я задумался. — Кто — простой парень. Ничем среди себе подобных не выделяюсь. Даже в голову не приходит, чем себя выделить. Чем живу? Учёбой. Учусь по гранту в неплохой школе, планирую в будущем поступать в хорошее заведение. Какое — пока не определился. Занимаюсь спортом, единоборства. Участвовал в турнирах, призовых мест не занимал. Раньше занимался танцами и плаванием, но бросил.

— Почему? Танцы — это же здорово! Да и плавание...

Судя по блеску глаз, это место моей биографии вызвало бурный интерес.

— Плавание — не пошло. Сам процесс мне нравился: плыть, рассекая волны, брасом или кролем.... — я зажмурился, вспоминая это божественное удовольствие. — Здорово! Но мне нужно было научиться драться, стоять за себя, а в бассейне этого не сделаешь. Ну, и до такой формы, как у тебя, мне, конечно, далеко, — сделал я комплимент, вспоминая её прыжок. — Так красиво входить в воду! Это надо иметь талант.

Мой комплимент пришелся по душе, она заулыбалась. Появившийся между нами лёд начал таять.

— В этом нет ничего сложного, поверь. Ты тоже так сможешь, если немного потренироваться. А что с танцами?

Я сокрушенно вздохнул.

— Дорого. Ещё и танцы мы бы не потянули. Ни финансово, ни физически — в школе такая нагрузка, что я на тренировки время с трудом выделяю, где там ногами дрыгать!

— И хорошо у тебя получается 'ногами дрыгать'? — улыбнулась она. Так вот, что тебя заинтересовало, девочка! Хорошо танцуешь? Задел знакомую струну?

— Не знаю, — честно ответил я. — Самому трудно себя оценить. Но если хочешь, можем как-нибудь устроить показательные выступления?.. — я бросил вызывающий взгляд.

Бэль наживку заглотила.

— Очень интересная мысль!

'Шимановский, остынь! — вновь ожил внутренний голос. — То сваливать собирался, а теперь снова её клеишь? На второе свидание набиваешься?'

'Ну и что? Хочу и клею! Не такая она ужасная, как казалось у озера. Скорее несчастная избалованная и запутавшаяся в себе'.

'Угу. Один раз с нею обломался, жаждешь второй облом? Чтобы опять понять, что вы — не пара, а она тебя держит не за того, кого ты хочешь?'

'А если и жажду, то что? Она — не Долорес, и это — не лотерея. Так что утухни, Шимановский!' — подвёл я итог беседы с самим собой.

— Как у меня будет возможность, я вытащу тебя в место, где можно будет проверить и твои, и мои способности, и сравнить их, угу? — воскликнула Бэль, предвкушая хорошую забаву. — Только не вздумай отвертеться, дескать, не хочу и пошутил!

— Замётано! — я поднял вверх большой палец.

— А дальше? — кивнула она.

— Что дальше?

— Семья. Ты ничего не рассказал о семье.

— Семья как семья! — не удержался и соврал я, беззаботно пожимая плечами. — Ничего интересного.

Дамоклов меч маминого прошлого висел надо мной. Может, Венера и особая планета, но напротив сидела девочка из высшего общества, не хотелось портить о себе впечатление сразу, на первом свидании, когда в общении ещё остры стереотипы. — Не сравнить с твоей душещипательной историей!

— Это хорошо, — с легкой завистью вздохнула она. — Ты даже не представляешь, какой счастливый!

А вот и нет, девочка, представляю. У тебя хотя бы есть отец, оба родителя, что бы между ними ни происходило. Они — достойные люди, и ты знаешь, кто они такие. Но пусть это знание остается со мной.

— А почему у тебя нет друзей? — резко перешла она на следующую тему, словно прочтя мысли о нежелании продолжать предыдущую.

— Наверное, потому, что я неудачник. — Я не удержался и махом излил сокровенное. Это неправильно, плакаться девчонке в жилетку, но мы из слишком разных миров, чтобы делать друг другу гадости или подлости. Если меня кто-то и выслушает в этом мире, то только она.

— С чего ты это взял? — в глазах девушки вновь появился блеск интереса.

— Разве можно считать себя 'удачником', когда девчонки отворачивают от тебя нос при встрече? Или когда банда недоносков считает, что я не гожусь ни на что большее, кроме как быть их грушей? А ещё у меня такой язык, что выдает всю правду о людях, в самом нелицеприятном свете, невзирая на время и место.

— Меня обходят стороной, Бэль, за несколько километров. Но от меня и надо держаться подальше. Я вообще удивлен, что такая девушка, как ты, сидит со мной и беззаботно болтает.

— Какая 'такая'? — напряглась она.

— Замечательная! — не удержался я. Она всё поняла по моим глазам и потупилась, чуть покраснев.

— Правда?

Я кивнул.

— Спасибо.

Мне снова стало её жаль. Если тебе некому сказать, что ты замечательная, сказать искренне, не подлизываясь — это серьёзно.

— Но знаешь, ты не прав. Насчет себя. Ты не неудачник, — продолжила она вдруг с жаром. Теперь напрягся я. — Ты тоже замечательный. Я ещё не встречала таких, как ты.

— Ты преувеличиваешь.

— Ни капельки. Хуан, у меня много знакомых. Среди них есть и достойные люди, не только лжецы и льстецы. Я знаю, что говорю.

Ты говоришь, тебя не любят за правду. Но тех, кто говорит правду, всегда не любят, это закон. Эта нелюбовь говорит о внутренней силе: ты готов драться с окружающим миром, готов показывать, что не боишься его. Вскрываешь недостатки людей, даже зная, что за это в ответ получишь 'кару' — неприятие себя.

Я отложил ложку и весь перешел в слух. Эта девочка снова меня удивила, и это было самое сильное удивление за сегодня.

— Говоришь, тебя прессингует банда отморозков? Кстати, их работа? — она указала на фингал. Я почувствовал себя неуютно и бегло кивнул, потупившись в столешницу.

— ЗдОрово! — Бэль, гадина, расплылась в улыбке. — Шрамы украшают мужчину!

— Это не шрамы... — пробурчал я.

— Не важно. Это знак, что ты — мужчина, а не тряпка.

Теперь зарделся я. Интересная логика! И ей действительно нравился мой 'фонарь'!

— Но ты не похож на хлюпика, не могущего дать сдачи, — продолжала она. — Значит, что-то тут с бандой не так, есть какая-то причина вашего противостояния.

— Социальное неравенство, — вновь вздохнул я. Кажется, наша беседа перешла все рамки 'светской' и больше напоминает взаимный прием двух психологов. Вначале я принимал её, теперь она принимает меня. И несмотря на свою врождённую интуицию, я не был уверен, кто из нас в профессиональном плане лучше. — Им неприятно видеть рядом с собой титуляров, они их давят. А я огрызаюсь.

— И где тут 'неудачность'? — она показно округлила глаза. — Хуанито, мне кажется, эта ситуация показывает обратное, ты в состоянии противостоять банде и отстаивать свои права. Неудачник наоборот, сделал бы всё, чтобы его не трогали.

У меня на мгновение проскочило ощущение deja-vu. Будто сижу в кабинете куратора, и тот читает мне очередную лекцию. Но только на мгновение — это была приятная и нескучная лекция.

— Ты не неудачник! — вынесла вердикт Бэль. — Просто очень принципиальный человек, и не любишь слабых. То есть людей, имеющих отличную от твоей жизненную позицию. А сильных в мире мало, Хуан!...

Да, что-то есть в её словах. Сильные и принципиальные обречены на одиночество. А я никогда не стану тесно общаться или дружить с людьми, которые, словно шакалы, прогибаются под обстоятельства, дабы легче жилось. 'Инопланетянин' Хуан Карлос, фанатик и изобретатель, горе-республиканец и прочая-прочая — сильный, каким бы на первый взгляд ни казался. Сильнее любого из нашей группы. Потому мы общаемся. Бэль, золотце, почему я не встретил тебя раньше?

— Согласен, — кивнул я после долгого раздумья. — Касаемо всего согласен. Но последнее обстоятельство, девушки. Как ты объяснишь их патологическое неприятие меня? Сила? Девушки любят сильных. Но терпеть не могут неудачников. И они шарахаются от меня, как от огня.

— Это тоже не показатель 'неудачности' — покачала головой собеседница.

— Хорошо. — Я задумался и выложил последний аргумент. — Ты знаешь, что такое 'лотерея'?

Бэль кивнула.

— Дурацкая игра для малолеток. Мне она никогда не нравилась.

— Главное не то, что она кому-то нравится или не нравится, а то, что в неё играют. И вчера меня загадали.

Я смутился. Бэль же, наоборот, рассмеялась. Громко и заливисто, во весь голос. И смеялась достаточно долго, чтобы я сам не начал понимать абсурдность этого аргумента.

Отсмеявшись, Бэль надолго задумалась.

— Хуан, почему ты не прыгнул, когда я купалась?

У меня из горла чуть не вырвался стон. Ну вот, только вроде замяли и расслабились!

Но 'наезда' в ее словах не было.

— Почему ты не сделал этого? — давила она.

Придётся отвечать.

— Не мог. Не хотел. — Мысли сбились в кучу, толково объяснить свой поступок не получалось.

— Брезговал! — уверенно отрезала она. — Ты мною брезговал!

Я застыл с раскрытым от неожиданности ртом, но оскорбления и обиды в её словах вновь не услышал.

— Ты увидел перед собой шлюху дающую первому встречному, и не захотел быть 'первым встречным'! — добила она. Затем расслаблено откинулась на спинку кресла. — И знаешь что? Ты прав. Уже здесь, на лавочке, я поняла, как низко пала. А ведь до того даже не задумывалась об этом!

— Низко? Пала? — выдавил я. Наверное, на всей стомиллионной планете второй такой, как Бэль, не найдётся. Не бывает столько неординарных и эксцентричных особей женского пола с таким странным мыслительным аппаратом.

— Ты предъявляешь девушкам слишком высокие требования, Хуан. Настолько высокие, что они не в состоянии под них подстроиться. А ещё ты давишь на них так же, как и на всех остальных. Они для тебя — часть общества, и ты не можешь терпеть их 'неправильность'. Потому они шарахаются от тебя, как от огня. Они знают, что не потянут, и бегут, предпочитая не связываться, даже если ты им нравишься. Кстати, то, что тебя загадали, значит, что ты нравишься 'хозяйке'. Подсознательно. Люди склонны через агрессию обозначать то, что им по душе. Это как мальчики, дёргающие понравившихся им девочек за косички.

— Можно ещё раз? Немного не догнал!.. — я почувствовал, что голова идёт кругом.

— Ты нравишься 'хозяйке', — повторила она. — Но она боится признаться в этом и подругам, и даже себе, потому, что на тебе общество поставило печать 'странного' и 'не такого, как все'. Но на то, что ты ей нравишься, общество повлиять не в силах, и отрицая тебя, переводя в твой адрес некую агрессию, подставляя, она реализует свои тайные фантазии. То есть, твоя 'лотерея' — подтверждение моих слов, а не твоих.

— Интересно-интересно!.. — Кажется, ко мне вернулся дар речи. — ...Только не понятно. Не вижу логики. Чем я 'давлю' на них, почему они 'бегут'? Почему проще загадать меня, чем подойти и поговорить?

Бэль сокрушенно покачала головой и придвинула последнюю порцию мороженого. Лихо она, за разговором я и не заметил, как опустело пять вазочек!

— Не знаю, как это объяснить. Чувствую, но сказать трудно. Вот смотри, мужчины бывают двух типов. Я имею ввиду настоящих мужчин! — уточнила она, будто за что-то оправдываясь. Что-то личное. — Первые — 'Мачо'. Назовем их так. — Я согласно кивнул. — Их задача — побеждать женщин. Найти смазливую красотку, быстренько затащить в постель и наутро так же быстро слинять, пока на него не надели хомут серьезных отношений.

— Что, все мужики такие? — усмехнулся я.

— Нет, только мачо, — парировала она. — Поверь, в моей жизни было предостаточно мачо, уж их-то я изучила, как свои пальцы!

От этих слов стало немного не по себе, но я быстро взял себя в руки. Передо мной — юная сеньорита, обеспеченная всем и имеющая за плечами собственную семейную службу безопасности, способную защитить от любых невзгод. Но не имеющая достаточного родительского пригляда, предоставленная самой себе. Мачеха не в счёт, с нею они на ножах. С такими возможностями и внешними данными она должна менять мужчин как перчатки, десятками! Что, скорее всего, и делает. Но кто я такой, чтобы осуждать её или на что-то претендовать?

— Но есть другой тип мужчин, — меж тем продолжала она. — Им не нужна победа над женщиной. Сиюминутная победа, — поправилась Бэль, выделяя слово 'сиюминутная'. — Им нужна капитуляция, полная и безоговорочная. Только такую победу они считают победой и ни на что больше не размениваются.

Ты из таких, Хуанито. Ты не 'мачо'. Ты — 'победитель'. Тебе нужно всё или ничего, третьего не дано.

Я долго думал над её словами. В них, к изумлению, было больше правды, чем хотелось бы.

— Значит, по-твоему я эдакий... Ловелас?

— Не ловелас. Ловелас — это мачо, — поправила она. — С мачо всё понятно: пришел, сунул, ушёл. Арривидерчи!

Ты думаешь, мы, женщины, не видим, кто перед нами и что будет утром? — усмехнулась она. — Всё мы видим. Это не они побеждают, это мы им сдаёмся. Нам тоже хочется приключений, хочется быть очарованными, проиграть сражение. Но с такими, как ты этот номер не пройдет Ваша цель не победа, ваша цель — свобода!

— Экие мы нехорошие! — усмехнулся я. — Девушек свободы лишаем!

— Не надо иронии, так и есть, — фыркнула она. — Только нам это нравится! Нравится, понимаешь? Каждая из нас, я имею в виду настоящих женщин, а не дур femenino, мечтает не о блистательном мачо, сбегающем поутру, а о таком вот 'победителе', который украдёт у тебя свободу, подчинит, поставит на место, а ты не сможешь даже пикнуть.

Нам нравится быть покоренными! — воскликнула эта девочка-загадка. — Нам нравится быть слабыми! Нравится сидеть в покое и уюте за мужской спиной, защищенными от всех невзгод. Мы — всего лишь женщины. Просто в последнее время об этом говорить не модно.

Хм... Час назад я бы не сказал по тебе, девочка, что ты так считаешь. Но ладно уж, каждый имеет право на сокровенное. В конце концов, даже распоследняя стерва мечтает о сильном мужчине.

— Твои девочки бегут от тебя в стороны потому, что чувствуют подсознательно, что ты от них хочешь, — подвела она к главной мысли. — Чувствуют, но осознают, что пока не готовы быть покорёнными. Потому и сохраняют дистанцию. Кроме тех, кому нужен секс на одну ночь. Так, Хуанито?

Я кивнул. Вот это теория! Всё объясняет! Какой я оказывается тиран, а?

— 'Победитель получает всё!'

— Что?

— Я говорю, 'победитель получает всё'. Это строчка из песни, я нашел её у тебя в навигаторе.

— А, 'ABBA', — кивнула она. — Да, хорошая песня. И название как раз про тебя. — Она протянула ладони через стол и взяла меня за руку. — Так что не расстраивайся. Ты не неудачник. Просто ты... Ты...

— Победитель, — подсказал я.

— Да, Победитель! — согласилась она без тени иронии. — И должен гордиться этим.

— А ты? — я поднял глаза, уперевшись ими в её цепкий взгляд. — А как же ты? Почему не бежала, как остальные?

Она замялась и потупилась, мягко высвобождая руку. Лицо её начала заливать краска.

— Знаешь, Хуан, когда я увидела тебя сегодня, там, у пруда, что ты идёшь ко мне знакомиться, я подумала про себя: 'Бэль, беги, дурёха! Не разговаривай с ним! Молчи! Или отшей. Сразу отшей и не разговаривай! Влюбишься в такого, потом проблем не оберёшься!!!'

— И что? — улыбнулся я.

— И то! — одернула она. — Вот она я! Здесь!

Глава 7. Разбор полётов

'Итак, Шимановский, всё гораздо сложнее, чем казалось. То, на что ты боялся надеяться, свершилось: ты ей нравишься. Ты для неё не представитель безликой серой массы мужского пола, а нечто большее'.

Я затаил дыхание, пытаясь не выдать волнения от собственных мыслей.

'Ты сломал ее, Хуанито. Иначе бы она не осталась ждать тебя на лавочке. Мои поздравления!

'Меня ещё никто так не обламывал...' Она привыкла ВСЕГДА получать то, что хочет, а тут ты со своей 'брезгливостью'! Парнишка, тем отказом ты добился большего, нежели мог добиться любыми иными средствами! Она увидела в тебе не партнера на один раз, а...'

Мысль сбилась.

'Шимановский, соберись!'

Я попытался взять себя в руки и проанализировать произошедшее ещё раз. Слишком шоколадно получается, так не бывает.

'Да, это симпатия, но лишь симпатия. Не стоит строить наполеоновские планы и кичиться, какой, дескать, весь из себя. Но симпатия и интерес — основа любых взаимоотношений, они дают шанс на всё остальное: стать не ловеласом-мачо, а тем самым таинственным 'победителем'. Главное не забывать, что шанс — это только шанс, потенциальная возможность, и можно изменить отношение к себе одним неосторожным словом или жестом.

Пауза, срочно нужна пауза. Чтобы в спокойной обстановке разобраться и решить, что делать дальше (и стоит ли что-то делать)'

Бэль, словно прочтя мои мысли, поднялась:

— Я сейчас! — И направилась в сторону дамской комнаты.

'Ей тоже нужен тайм-аут. Она, тоже чувствует растерянность и подсознательно желает дистанцироваться. Самое разумное сейчас будет настоять на том, чтобы проводить её домой. Хватит, нагулялась, пора и честь знать.

Вот только как её убедить в этом, если она будет против? А она будет против'.

Я откинулся в кресле и задумался. Да, вопросик тот ещё. Какие приводить аргументы, чтобы пробить её упрямство, но не затрагивать скользкие темы? По инерции приблизил к себе окна видеовыходов на визоре (после пруда я играюсь с ними постоянно). Приблизил... И похолодел.

Девушка. Волосы светлые. Тёмно-русые, светлые по сравнению с окружающими. Кожа тоже светлая — не латинос. Судя по массивности строения тела — марсианка. На Марсе сила тяжести в два раза меньше нашей, даже больше, чем в два раза, и они вынуждены качаться куда интенсивнее, постоянно нося с собой утяжелители и прочие 'радости'. Это именно строение тела — в ней нет ни капли лишнего веса. Такая в подворотне зажмёт — сам все ценности отдашь! Но при этом очень красивая марсианка, с хорошими пропорциями!

Возраст — примерно двадцать пять лет, точнее не скажу. Лицо... Я бы назвал его излишне сосредоточенным. На эдаком боевом взводе — она напоминала пружину в сжатом положении, или кобру перед броском. А взгляд... Я знаю, как смотрят вокруг люди, загруженные проблемами, вышедшие в парк отдохнуть. И как люди, ожидающие кого-то, но теряющие терпение и надежду на встречу. Зло смотрят, расстроено, даже с лёгкой ненавистью к окружающим. Эта смотрела СОВСЕМ иначе — словно хищник, высматривающий жертву на охоте. При её конституции, выглядело жутковато.

Мы видели её когда брели к кафешке, она почти всю дорогу плелась с потерянным видом вдалеке за нами. А шли мы долго, минут десять, несколько раз делали вынужденные круги — Бэль не помнила, где точно это заведение находится. Встретить её после здесь, внутри? Это не может быть совпадением. Особенно учитывая происхождение Бэль. Я ещё обратил тогда внимание на её одежду — просторные серые брюки и неброская тёмная максимально закрытая блузка с высоким воротом. Под нею скрывалась замечательная грудь, у меня глаз намётан, но её шикарные размеры в такой одежде были почти незаметны. Меня, как представителя сильного пола, задевают такие вещи!

Одежда вообще скрывала в сеньорите всё, что только можно скрыть. Зато в такой удобно активно двигаться. Например, заниматься спортом. Драться, бегать, кого-то догонять...

...Или за кем-то следить.

Эта особа сидела так, что мы могли пройти к выходу, только идя мимо неё, с какой бы стороны не шли. Глаза её цинично царапали спину; она, не таясь, внимательно изучала меня, не догадываясь, что я её вижу, и от этого взгляда становилось не по себе.

Когда вернулась Бэль, я весь извёлся. Спутница заметила это и напряглась:

— Что-то случилось?

Я придвинулся ближе и произнес, понижая голос почти до шёпота:

— Бэль, скажи, ты знаешь вон ту особу? Сзади меня, второй ряд второй столик?

Девушка украдкой глянула мне за плечо и по лицу её пробежала тень. Неуверенно потянула:

— Не знаю...

Всё она знала. И сеньориту узнала.

— Вспоминай лучше. Она шла за нами практически от самой стены. А теперь сидит здесь. Это не может быть совпадением.

— Почему не может? А вдруг...

— Не может! — повысил я голос. — Мы петляли, как зайцы, пока не нашли эту кафешку. Сколько раз меняли направление?

— Ну...

— Она отставала, метров на двести, но всё равно не потерялась. Либо ты её знаешь, либо она по твою душу. В смысле... — картинно провёл ладонью по горлу.

Я впился в аристократку пронизывающим взглядом. Та стушевалась, уставилась в столешницу.

— Лицо знакомое. Но знаешь, сколько людей я 'знаю', и при этом не могу даже имени назвать?

Снова ложь. Ничего, детка, я тебя на чистую воду выведу.

— Журналистка? Папарацци?

— Возможно.

Журналистов так не пугаются. Ненавидят, злятся, но не более. И ещё факт — сидящая сзади при её появлении резко оживилась, всячески проявляя нетерпение. Профессиональные детективы и киллеры так себя не ведут, они — сама незаметность.

Охрана?

Глядя на мускулы сеньориты, такая мысль в голову пришла. Но — нет, чтобы получить охранную лицензию, нужно оттарабанить стандартный армейский контракт. На Венере полно женщин-охранниц, чуть ли не половина всей частной охраны. Но все они — сеньоры от тридцати. Раньше получить лицензию просто не получится. Ни мужчине, ни женщине.

И тем не менее, эти двое знают друг друга, и от их встречи моя спутница не ждет ничего хорошего. Что остаётся?

Правильно, доверенная служанка. Либо доверенная служанка... Пусть будет друзей семьи. Той же мачехи, если они живут не вместе (а я бы не стал селить под одной крышей жену своего бывшего мужа). Мы засветились в парке, на той стороне, охранник, который пялился на эротическое представление, узнал мою спутницу и доложил куда надо. Не зря же он так к нам и не подошёл!

То есть, на месте марсианки мог оказаться кто угодно. В том числе... Киллеры конкурирующего клана. Сейчас, скорее всего, уже нет, сейчас к парку на всех парах летит бригада быстрого реагирования со скорострельными винтовками, а может уже давно стоит у входа и ждёт команды. А марсианка — знак, мол, Бэль, закругляйся. Подстраховка.

...Защитил, называется! А ведь обещал! Стоило тогда давать подобные обещания, если не могу их выполнить? Если даже понятия не имею, как их выполнять? Я отнёесся к ней, как к обычной девушке, сверстнице, забыв, что она знатного рода. В кафешку притащил! А если бы на самом деле первыми были конкуренты?

— Бэль, свяжись со своими, — попросил я, но больше тут подошло бы слово потребовал.

— С кем? — та картинно округлила глаза, хотя было видно, всё поняла.

— Со своими. С охраной. Пусть тебя заберут.

Молчание.

— Хочешь от меня избавиться, да? — Спутница презрительно фыркнула, но я видел, что это показная бравада и внутри ей не по себе.

— Нет, Бэль. Тебе угрожает опасность. Я это чувствую.

— Откуда?

— Интуиция. А ещё факты. Ты не заметила, что в парке к нам не подошел охранник?

— Ну... — она растерялась.

— А ведь он был там! Я его видел! Он что-то говорил, с кем-то связывался. Бэль, тебя узнали.

Снова молчание.

— Бэль, кто ты? На тебя могут напасть?

Моя спутница сидела, задумчиво глядя в столешницу.

— Бэль, это не игрушки! — повысил я голос.

Девушка виновато отвела глаза.

— Можно не буду говорить, Хуанито? Пожалуйста! Мы же договаривались.

Я обреченно вздохнул.

— Хорошо. — Вот так красивые девушки зарубают на корню наши лучшие начинания. — Так ты вызовешь своих?

— А может ещё посидим? — Она посмотрела таким умоляющим взглядом...

В ней не было страха. То есть марсианка — точно из своих. И ГНР где-то неподалёку есть.

Но мы ещё не дошли до охраны. А тот тип мог поговорить не только 'с кем-то', но и с 'кем надо' тоже.

...Да и паузу надо взять. Хватит на сегодня.

— Бэль, я человек рисковый, но не сейчас. Я не смогу спокойно сидеть и разговаривать, зная, что где-нибудь неподалеку могут находиться люди, желающие тебя убить, украсть, сделать что-то неприятное. Я не способен защитить тебя, если что. Я всего лишь простой парень.

— Но меня тогда сразу заберут!.. — продолжала канючить она.

— По-твоему, наши посиделки дороже жизни?

Молчание. Оценка. Новый, переосмысленный взгляд. Странно, но она согласилась, и даже зауважала меня — я прочёл это в её глазах.

— Я не справлюсь даже с такой, как она, Бэль! — продолжал давить я. — А настоящие специалисты разделают меня под орех в два счёта. Пускай приедут ваши охранники и заберут тебя. Плевать на мачеху, жизнь важнее глупой ссоры.

— Хорошо. — Кивок. Убедил, наконец. — Подожди здесь.

Бросив беглый взгляд мне за спину, она вновь направилась в туалетные. Девчонка за спиной, словно почувствовав, что говорили о ней, расплатилась и вышла. Я остался на месте, но сидел, будто весь на иголках.

Моя спутница вернулась через пять минут, хмурая до невозможности, и неловко плюхнулась в кресло, подзывая официанта.

— Сейчас приедут. Вот и закончилась моя свобода!

— Поверь, так будет лучше, — улыбнулся я.

— Да знаю я! — раздраженно бросила она и протянула подошедшему официанту карточку. Карточка была золотого цвета с зеленой каймой, с выгравированными на ней солнцем, орлом, короной и символикой венерианского королевского банка. У девочки неограниченный кредит в самом надёжном финансовом учреждении планеты? Классно!

— Ну что, пойдём? — поднялась она, поправляя юбку.

— Куда? — я тоже поднялся.

— К дороге. Меня подберут на выходе, со стороны площади Хосе де Сан-Мартина. Тут рукой подать. — Я кивнул. — Охрана уже снаружи. Они недалеко были, почти вычислили меня... — В её голосе появилась досада.

— Это их работа. Всего лишь работа, — попытался я её успокоить. Бесполезно.

Мы вышли наружу. Вечерело. Дневные огни светили на минимуме — ещё пара часов и начнёт темнеть. Взрослые, отдыхавшие с семьями и детьми, неспешно покидали сие гостеприимное место. Молодежь же, только вышедшая на прогулку, перебиралась из этой части парка в более глубокие, далёкие от дорог и окраины. Такого скопления народа, как днём, не было, но затеряться можно и тут.

Я взял девушку под руку, больше не стесняясь и не испытывая неловкости, и медленно повёл в сторону выхода. Действительно, тут недалеко. Нужная мне фигура находилась метрах в ста, на соседней аллее: сидела на лавочке к нам спиной и смотрела вдаль. Но скорее всего, у нее такой же навигатор, как у Бэль — незаметный и дающий круговой обзор. Она за нами внимательно следит, тут к гадалке ходить не надо.

— Эта особа... — начал я, но Бэль равнодушно перебила:

— Вижу. Ее отсекут, не бойся.

Я переключился на камеры и повращал их в разные стороны. Люди, кругом люди. Десятки человек, сотни, всех мастей и социальных слоёв. Кто из них может быть телохранителем?

Да кто угодно!

Нет, пожалуй, у Бэль хорошая охрана. Круче, чем эта горе-наблюдатель.

— Я и не боюсь! — резко бросил вдруг я. От её тона стало неприятно. — Я переживаю. За тебя.

— Можешь не переживать! Теперь я в безопасности! Твоя миссия по моей охране выполнена на отлично!..

Блин, и не поймёшь, чего больше в её словах: разочарования или одобрения? Женщины! Что за существа?

— Кстати, а почему ты считаешь, что не сможешь сделать ту сеньориту, если она вдруг нападёт? — В глазах Бэль появился блеск ехидства и интереса.

— Ну... — Я задумался. Действительно, с чего я это взял? Но ведь взял же, и мнения своего менять не стану.

— Мужчине очень тяжело признать, что кто-то круче него. Тем более, если это женщина. Тем более, молодая и красивая. Она ведь не производит впечатления излишней крутости. — Я улыбнулся. — Тебе не понять. Чтобы видеть опасность, надо знать её, сталкиваться с нею. Она двигается, как... Мастер! — нашёл я нужное слово и нужную ассоциацию. — Плавно, текуче, готовая атаковать из любого положения. Это очень опасная кошечка, Бэль, лучше с такими не сталкиваться! Может я и справлюсь с нею... — Я скептически пожал плечами, бросая взгляд на голографический козырек. — ...Но уверенности в этом нет.

— Когда мы увидимся? — резко сменила она тему и плотнее прижалась плечом. Я выпустил руку и притянул ее к себе. Давно бы так!

— Может, завтра?

Она отрицательно покачала белой копной.

— Завтра не могу. Меня с сестрой везут в Дельту, по делам. Давай на неделе?

— На неделе я не могу. Учусь. Забыла?

— А, точно! Ты же у нас ещё маленький! — Она громко покровительственно рассмеялась. — Тогда давай на выходных?

— В субботу?

— В субботу будет выставка в королевской галерее. Посвящённая культуре Золотого века... — наморщила она лобик. Затем резко приняла решение:

— Ты любишь культуру Золотого века?

Я пожал плечами.

— Никогда не относился к этому вопросу с должным вниманием.

— Тебе понравится! Пошли, сходим? — она потянула меня за руку, словно упрашивая. Сеньорита, да с вами я готов хоть на край света! — К тому же, ты сказал, тебе понравилась 'ABBA'...

— Ну, в общем... — я кивнул. — ...Да. Правда, я слушал всего одну песню.

— Остальные тебе тоже понравятся, поверь! Итак, решено. Где встречаемся?

— Давай прямо там, у входа в метро 'Королевская художественная галерея'?

При слове 'метро' девушку легонько перекосило, но лишь на мгновение.

— Хорошо. В девять утра. — Я согласно кивнул. — Ну, вот мы и пришли...

За этой небольшой беседой мы незаметно подошли к выходу из парка. В паре десятков метров от нас шумела дорога. У обочины стояли, припаркованные, разномастные транспорты. Один из них принадлежал семье Бэль.

— До встречи? — она повернулась и посмотрела мне в глаза.

— До встречи! — вздохнул я, пожимая ей кончики пальцев.

— Ты меня даже не поцелуешь на прощание? — в её голосе слышался вызов. Я вызов принял, спокойно, без эмоций, ответив:

— Ещё успею.

Она хитро улыбнулась, развернулась и пошла к дороге. Припаркованный вдалеке 'мустанг' дал по газам и мгновенно очутился рядом. Так же резко затормозив, поднял люк, в который быстро юркнула девушка, не остановившаяся перед дорогой ни на секунду. Вот это точность! Профессионалы, блин! Богатая у Бэль семья, очень богатая!

Развернувшись, я быстрым шагом направился в сторону метро 'Площадь де Сан-Мартина', и не видел, как за моей спиной точно так же (разве с меньшими понтами) залезла в такой же 'мустанг' испугавшая нас русоволосая девушка.

* * *

— Мы потеряли его. Ушёл в метро.

Лана грубо выругалась, используя отборные фразеологизмы Великого и Могучего. Настолько великого и настолько могучего, что даже консерваторы латинос пришли к выводу, что на нём ругаться удобнее, чем на испанском и португальском, и активно эту науку перенимают.

— Что теперь? Перехват с расширением зоны? — продолжил голос.

— Притормози.

Это водителю. Машина остановилась.

Русоволосая девушка медленно вылезла наружу и встала возле обочины, душа злость, ярость и страх. Получалось не очень хорошо. Перехват с расширением? Подключение к операции гвардии и гражданских властей? Это однозначно утечка. Да и нужен ли этот парень? У них ничего на него нет, а если бы тот хотел сделать что-то плохое, сделал бы — для этого было достаточно времени.

— Отставить, пусть уходит. Возвращаемся на базу. 'Девять девять', что у тебя?

— Чисто, хвоста нет, — раздался в ушах бодрый голос Диего, их сегодняшнего водителя. Ну, хоть это слава богу!

Через две минуты рядом остановился другой 'мустанг', и она торопливо влезла в поднявшийся люк.

— Гони.

Машина покатилась по улицам города, всё ещё петляя и запутывая возможную погоню, заодно оную вычисляя. Лана попыталась отрешиться и успокоиться, но вид угрюмо сопящей девушки со спутанными после купания волосами этому не способствовал.

— Судя по твоему виду, спрашивать, раскаиваешься ты или нет, бесполезно, — усмехнулась она.

— Я тебе уже сказала: да, была не права, что сбежала. Но это всё.

Лана пожала плечами. Пусть так. Она и на это признание не рассчитывала, с девчонкиным-то упрямством!

— И всё-таки, кто это был?

— Я же сказала, не знаю.

— То есть, ты пять часов шаболдалась по Центральному парку неизвестно с кем, при том, что он мог оказаться агентом какой-нибудь разведки, террористом, шпиком недружественного клана, маньяком, или бандитом?

— Да. Так всё и было. И не смотри на меня такими глазами! Достали вы уже все! — Бэль прорвало. Лана довольно улыбнулась — сразу бы так. — А он — никакой не агент. Он — нормальный парень. Слышишь? Я вообще таких никогда раньше не встречала! Не то, что эти... — она противно скривилась.

— Ему вообще от меня ничего не надо было! Вообще, поняла? — продолжила она тише. — Он просто был рядом, потому, что хотел быть рядом. Вот.

— И как же звать этого героя? — поддела Лана. — Это-то хоть узнала?

Её беспечная подопечная пожала плечами.

— Зовут Хуан. Живёт где-то на окраине. Не бандит, не уголовник. У него вообще дурных мыслей никаких не было. Мы просто гуляли.

— Так уж и просто?

— Да, просто! — Девчонка красноречиво покраснела. Лана усмехнулась, но промолчала. — А тебе одни бандиты да маньяки мерещатся. Особенно там, где их нет.

— Работа у меня такая... — довольно потянула Лана, закидывая руки за голову и разваливаясь в кресле.

Бэль затихла и уставилась в пол.

— Он ничего не знает. Ни о разборках кланов, ни о политике, ни о чём вообще. Тебя принял за папарацци.

— Бывает.

— А меня вообще не узнал!

— На этой планете остался кто-то, способный тебя не узнать? — Лана расхохоталась

— Оказывается, да. Сама в шоке! — Бэль почувствовала, что злость утихает, и ей тоже хочется расхохотаться. — А ещё он очень хороший...

Русоволосая девушка, внимательно считывающая эмоции по лицу девчонки, моментально всё поняла. И то, что она поняла, ей не понравилось.

— Представляешь, мы просто болтали! Ни о чём! — понесло на откровение Бэль. — Все пять часов! Без всяких попыток поддеть, польстить, без этих дурацких словесных дуэлей...

Лана вновь рассмеялась, но уже по-доброму.

— Хуан... Как хоть его фамилия, бродяга? Хуан...

— Не знаю. — Бэль расцвела в мечтательной улыбке. — Просто Хуан.

Пауза.

— То есть, ты даже не спросила его фамилию? — опешила Лана.

— Нет. Так интереснее. Он же не узнал меня. — Глаза девчонки лукаво блеснули.

Повисло напряженное молчание. Лана уже пожалела, что не отдала приказ о перехвате.

Брать паренька, ничего на него не имея, только за то, что тот гулял по парку с девочкой? В городе, на виду у всех, когда надо соблюсти режим 'тишины' и секретности? Да, некрасиво, и по головке не погладят. Но блин, как же захотелось вдруг его попотрошить!..

— Навигатор. — Русоволосая девушка протянула руку, но наткнулась на удивлённые глазки подопечной.

— Ой, я его забыла!

Сказано это было с наивной-наивной простотой. Такой, что ругань застряла в горле.

— Где?

— У него. Я дала ему его поносить. — Бэль ехидно усмехнулась. — Но думаю, он тебе не поможет: я выключила функцию автозаписи и стёрла кристалл памяти.

Лана всё же выругалась, не стесняясь, в самых грубых выражениях.

Судя по лицу девчонки, она его, действительно, забыла. Забыла забрать. Но данные самописчика перед этим, действительно, стёрла, дабы прочувствовать бОльшую свободу. Дал же бог такую стерву в подопечные!

— Ты представляешь себе, ЧТО это за навигатор? — закричала в сердцах Лана. — Для чего он существует и каковы его возможности?

— Естественно. — Бэль бегло пожала плечами. — Но без прошивки, без системы координации боя он — простая железяка. Ничего страшного.

Лана почувствовала, как её прошибает холодный пот.

Ничего страшного? Ах, да, конечно! За исключением того, что прибор, созданный специально для действий королевского спецназа в бою, официально запрещенный к распространению, с гигантским объёмом секретной информации внутри, попал к человеку, даже имени которого они не знают! Ну да, ничего страшного! Бэль же продолжала, словно речь шла о покупке фруктов в супермаркете:

— Да ладно тебе, ничего не случится. Он ему не нужен, поверь. Да и не сообразит, что там к чему, сама знаешь, сколько часов люди тратят, чтобы освоиться с этой системой. Вместе с инструкторами, на специальном полигоне. А он один и без инструктора! А в субботу мы с ним встретимся — заберу.

— Бэль, я говорила тебе, что ты безответственная? — бессильно выдохнула Лана.

— И не раз. — Девчонка откинула голову, мечтательно улыбнулась и прикрыла веки. — Да расслабься ты! А ещё он сказал, что хорошо танцует. И что ему понравилась 'ABBA'...

Лана поняла, что любые разговоры сейчас бесполезны.

* * *

Мужчина молча ходил по кабинету из угла в угол. В воздухе витало напряжение, которое ощущалось даже кончиками пальцев.

Лана боялась его, хозяина кабинета. Да, осознавала, что не должна этого делать, что это неправильно, но вновь и вновь, попадая сюда, отдавала себе отчёт, что это так.

Он был худым, щуплым на вид, и при высоком росте производил впечатление эдакого хлюпика: пальцем ткни и рассыплется. Но то, КАК он смотрел... И КАК говорил... Это выбивало из колеи любого человека, даже сильного и смелого.

Этот мужчина никогда не повышал голоса, никогда не кричал, даже в отношениях с жёнами — бывшей и нынешней. Хотя обе такие стервы, что поискать — не найдёшь! Но каждая его фраза, каждый жест сопровождались такой властью и привычкой повелевать, что поджилки тряслись даже у неё, прошедшей огонь, воду и горнило гражданской войны.

— Лана, я крайне недоволен!

И всё. Четыре слова, но она, как малолетняя девчонка, втянула голову в плечи и приготовилась к раздаче. Четыре слова, и от хладнокровного снайпера Второй Национально-освободительной армии Марса не осталось и следа.

— Сколько можно, Ланочка? — добавил он в голос показного участия. — Каждый раз наступаешь на одни и те же грабли.

Мужчина остановился напротив окна. Это было настоящее окно, не голографический муляж релаксационной программы. И показывало это окно самый настоящий унылый венерианский пейзаж — серое пасмурное небо, тучи, камни и песок. Ещё вырисовывался вдали силуэт безликих гор, но они больше напоминали кляксу, тёмное пятно, и красоты пейзажу не добавляли. Панорама венерианской равнины, что может быть унылее?

Но этот человек любил всё натуральное. И если заказывал в кабинет окно, значит, это должно быть именно окно, и никак иначе.

Лана молчала. За прошедшую ночь ей надоело оправдываться. Действительно, сколько можно?

— Ты знаешь, почему к Бэль приставили именно вас, 'девятку'? Хотя есть люди повзрослее и поопытнее? И, несмотря на все перипетии, ваше звено до сих пор не отстраняли от дела?

— Нет, сеньор, — уныло выдавила она.

— Потому, что именно ты, согласно всем этим долбанным психологическим тестам, лучше всего подходишь для этой роли! — Мужчина обернулся. Она уткнула глаза в пол. — Ты должна была стать ее подругой, Ланочка! Напарницей для её безумств! Чтобы в случае чего она бежала не в Центральный парк, побродить в одиночестве, а к тебе, за советом! И что я вижу в итоге?

— Но долг службы... Инструкции... — попыталась протестовать девушка, но была перебита гневным окриком:

— Негру в задницу долг службы! И инструкции все туда же. Речь идёт о моей дочери, Лана! Никто... Никто и никогда пальцем бы не посмел шевельнуть, чтоб наказать тебя за... Креативный подход к обязанностям, — сформулировал он. — Если бы ты была рядом, и она тебе доверяла. Понимаешь меня?

Лана понимала.

— Главный критерий — результат. Так было и так будет. А за инструкции прячутся лишь бездари и трусы.

Девушка тяжело вздохнула. Да, у неё не получилось войти в доверие. Ни у кого из их звена. Плохо старались?

Возможно. Она думала над этим вопросом, но не находила ответа. Бэль слишком сложный человек, с непредсказуемым дурным характером, с нею нельзя ничего планировать.

— Я пыталась.

— Плохо пыталась! — рявкнул мужчина, но уже тише, остывая. Затем ещё раз прошелся по кабинету и сел напротив неё.

— Итак, разбор полётов. Оставим пока в покое мою дочь и поговорим о ваших ошибках. Раз от тебя никакой отдачи, значит, огребать будешь на сто процентов, и без обид. — Он злорадно усмехнулся. Лана кивнула. — Сколько ошибок вы вчера допустили?

— Я не считала.

— А ты, голубушка, попробуй, посчитай. Сколько получится? У меня вот вышло аж семь! А потом сравним.

Девушка выпрямилась и расправила плечи. Да, она его боится, но она — профессионал. И сейчас разговор из абстрактных форм перешёл к конкретным вещам, за которые она в состоянии ответить, что бы там ни было.

— Первая. Не успели отреагировать, когда Бэль убегала. Мы должны были следить за нею, но слишком ей доверились. А она, усыпив бдительность, спокойно исчезла.

— Правильно, — кивнул мужчина. — Неуместное доверие. Вы знали, на что она способна, это не первый её фокус. Дальше.

— Не смогли вовремя локализовать её, когда обнаружили факт побега. Дали уйти. — Лана сделала паузу. — Но сеньор, если бы на ней было следящее устройство, этого бы не случилось.

— Это моя дочь, Лана! — ледяным тоном отрезал мужчина. — Пока я жив, на ней не будет никаких следящих устройств. Вы — лучшее следящее устройство. И вы дали сбой. Дальше.

Девушка опустила глаза.

— Мы не смогли перехватить того юношу, что находился с нею рядом. Упустили.

— Это следствие. Ошибка в другом. В чём?

— Мы не установили его личность.

Мужчина кивнул.

— Вы и не обязаны перехватывать таких, как он, для того есть другие люди. Но вы не добыли ни одной наводки, по которой его можно найти.

— Но это можно сделать через архив камер слежения метро, а еще...

— Я и без тебя знаю, как можно вычислить и найти человека в этом городе! — перебил её мужчина. — Есть десятки способов, как сделать это в муравейнике под названием Альфа! Но это мои способы, вы к ним не имеете никакого отношения!

Лана вновь втянула голову в плечи. Это правда. Вчера они лопухнулись по полной. Но в отличие от предыдущих ошибок, которые можно оспорить (насчет факта бегства), это стопроцентно их недоработка. И далеко не последняя за вчерашний вечер.

— Вы даже не сделали ни одного его изображения! Только двухмерный вид сзади и сбоку! Позор, Лана!

— Так точно, сеньор... — девушка готова была провалиться сквозь землю.

— Вас восемь человек! Неужели никто не догадался зайти спереди? Почему архивные записи навигаторов — это все, что у нас есть? Где микродроны? Где оборудование, которое вам выдают, мать вашу?

— Осталось на базе. Когда обнаружили, что она исчезла, спешили. А потом не успели.

А спереди не зашли потому... — Вздох. — Потому, что рядом никого не было, сеньор. Мы рассеялись по парам, чтоб если что, если опять взбрыкнёт и попытается бежать, оперативно перехватить. Сеньор, в нашей группе мало людей, надо...

— Не надо! — рявкнул мужчина. — Если мозгов нет, количеством делу не поможешь.

Ладно, о том, сколько вас было ещё поговорим, а пока, в текущий момент, рядом находилась лично ты! И ты момент с изображением успешно, провалила!

— Так точно, сеньор...

Мужчина замолчал. Привёл эмоции в порядок.

— Теперь по поводу пар. Вы нашли её, но вас двое. Представь, что кто-то в этот момент попытался бы на неё напасть. Не киллер-одиночка, а опергруппа группа. Она гуляла несколько часов, только Древние знают, кто её мог за это время узнать. Могло такое произойти?

— Могло.

— Что бы вы сделали вдвоём, на дальней дистанции против опергруппы? Из профессиональных бойцов?

Лана хотела возразить, но промолчала. Да, она бы грохнула минимум двоих. Ещё столько же Арабелла. Но этого мало. Их задача — не убивать врагов, а не дать в обиду нулевой объект. А опытная группа, даже понеся чувствительные потери, сумела бы отсечь их с напарницей, похитить Бель и скрыться.

— Это великое счастье, слава всем богам, что мы добрались до неё первые! Богам, Лана! Не вам! А что дальше произошло? Вообще цирк! Поняла, о чём я?

Лана поняла.

— Как ты могла подставиться так глупо, что тебя раскусили, словно дешёвую потаскуху на приёме в имперском посольстве? Да ещё кто? Человек, далекий от вашей работы, как Земля от Венеры! Эмоции зашкалили? У ТЕБЯ?

Вот тут Лане захотелось заплакать. До этого речь шла о непрофессионализме, неправильном планировании, распределении сил, и она была с этим согласна. Но то, как она подставилась в кафешке — это не непрофессионализм. Это позор.

И она заплакала бы, если б не разучилась делать это давным-давно, ещё в детском доме, когда детишки-латинос избивали её, марсианку, прижимая ко рту подушку, чтоб не кричала.

— Это провал. Я согласна. И готова понести наказание... — покорно склонила она голову, полагаясь на судьбу и Древних.

— Готова она! — Мужчина пренебрежительно фыркнул. Затем встал и вновь прошёлся по кабинету. Подошел и сел рядом с нею на стол. Не терпящим сопротивления жестом приподнял подбородок, участливо посмотрел в лицо. — Я знаю, что ты готова. Иначе бы ты не разговаривала со мной, а сидела бы в боксе, раздумывая о смысле жизни.

Лана молчала, не смея отвести глаза в сторону.

— Дурочка. Главное не наказание. Главное — уроки. Понять ошибки, чтобы их не допускать. — Он сделал паузу. — У меня много людей. Но шанс я даю далеко не каждому, учти.

Снова встал и подошел к окну, вглядываясь в неясный силуэт Сьерра-де Рояль. Лана почувствовала, что глаза её всё же покрываются слоем влаги.

Жалость. Она могла вытерпеть её по отношению к самой к себе. Но жалость со стороны этого человека, заслуженно имеющего репутацию бессердечного?

— Какова твоя пятая ошибка? — словно не замечая её состояния, произнес тот. — Можешь сформулировать её одним словом? Подскажу, у христиан она входит в список семи самых-самых страшных ошибок.

— Гордыня. — Лана постыдно всхлипнула. — Я поддалась ей, считая, что самая крутая. Не учла элементарных вещей, что навигаторы с круговым обзором есть не только у нас.

— Вот! — Мужчина с облегчением вздохнул и обернулся. — Ты сама всё понимаешь. Ну что, будем продолжать, или и так всё ясно?

— И так ясно. — Лана вытерла непрошеную слезу.

— Отлично. — Мужчина привалился к бронированному стеклу и засунул руки в карманы — старая привычка, из той, былой жизни, которую не выкорчуешь и за десятилетия общения в высшем обществе. — Сама понимаешь, после стольких ошибок я не имею права оставить вас возле дочери. Я отстраняю 'девятку'. Пока на время, до особого распоряжения, а там посмотрим. Посидите, подумайте, где и в чём вы не правы.

— Есть, сеньор. Так точно, сеньор. — Лана поднялась и стала по стойке 'смирно', деловито шмыгнув носом. Непрошеные слёзы высыхать не собирались.

— В Овьедо, в Омеге, есть наш дворец. Резервный, на случай войны. С большим количеством бункеров и всякой тайной инфраструктуры.

— Знаю, сеньор. Я была там.

— Вот и замечательно. Завтра отправляетесь туда. У меня проблемы с управляющим — что-то нехорошо себя ведёт последнее время. Подворовывает много, ни стыда, ни совести. И абы кого не пошлёшь, только очень доверенных людей — догадываешься почему. К утру оформим все бумаги, будешь моим личным спецпредставителем. Подчиняешься лично мне, докладывашь лично мне. При попытке поставить вас на место или силового сопротивления можете открывать огонь на поражение.

— Даже так, сеньор?

— Я же говорю, там очень интересная инфраструктура. А значит соответствующая охрана. Часть из которой этот выродок наверняка купил. Разберитесь с этим.

— Есть, сеньор! — воскликнула Лана, воспрянув духом.

— Думаю, пары месяцев для размышлений вам хватит. А там видно будет.

— Есть, сеньор! — повторилась она. — Разрешите идти?

— Иди.

Девушка по-армейски развернулась и вышла.

Охранять безлюдный пустой дворец на противоположной стороне планеты? Кажется, они легко отделались!

Мужчина ещё какое-то время постоял, глядя вслед ушедшей, затем весело усмехнулся, сел на своё место и набрал несколько символов на коммутаторе, активируя личный защищённый канал с человеком, которому доверял. Одному из немногих на этой планете, кто реально способен помочь в трудную минуту, без утечки информации на сторону.

Щелчок соединения раздался почти сразу. Стена напротив подёрнулась рябью вихревых полей, и через секунду перед ним простирался гигантский визор с которого деловито ухмылялась красивая рыжеволосая женщина лет тридцати пяти.

— О, какие люди! Давненько не заглядывал! — усмехнулась она вместо приветствия. — Что-то случилось?

Мужчина тяжело вздохнул.

— Заметно?

— Вообще-то нет. Но по моим данным, у тебя кое-что случилось, и раз ты звонишь... Значит нужна помощь.

Да, в логике не откажешь.

— Вообще-то, я сделал всё возможное, чтобы никто не узнал о том, что у меня случилось.

— Вообще-то, об этом знает вся планета, — рассмеялась женщина. — Не знаю, что ты делал, но у тебя не получилось.

Мужчина скрипнул зубами от досады. Женщина вновь рассмеялась.

— Да ладно, не бери в голову. Все знают, что от твоей дочери можно ожидать чего угодно. Что хотел?

Вот так, быка за рога, без резких переходов. Мужчина собрался с духом и выпалил:

— Мне нужно с десяток молодых (или не очень) парней, не обременённых излишними нормами профессиональной этики в общении с работодателем, способных на любой поступок, единственным критерием которого будет безопасность Бэль.

— Угу, так я и думала... — Женщина картинно разваливаясь в кресле. — Говоря испанским языком, тебе нужны неподкупные мальчики, с которыми нельзя договориться, которым плевать на личность охраняемой персоны, и которые, если что, не будут бояться твоего гнева. Я правильно перевела?

Мужчина расплылся в красивой улыбке.

— Главное — её безопасность. Даже против её воли. Остальное я потерплю.

— Поняла.

Женщина, словно малолетняя девчонка, принялась вращать кресло из стороны в сторону, напряжённо размышляя.

— По моим данным, у тебя без дела сидит четырнадцать групп. Четырнадцать! Неужели никто не подойдёт? Тебе действительно хочется подписаться под это?

— Не четырнадцать, а десять, — зачем-то уточнил мужчина. — Из них для такого специфического задания годятся только семь. Но и эти доверия не внушают — восемь их коллег с завтрашнего дня отправляются чистить картошку в Овьедо.

— 'Девятка'... — Женщина усмехнулась. — Зачем ты их покрываешь? Отправь их в резерв, они заслужили. Караульная служба где-нибудь у рамки на входе располагает к бОльшим раздумьям, чем картошка в Омеге.

— Это мои проблемы, — улыбнулся мужчина. — Раз покрываю — значит надо.

Женщина была с ним не согласна, но оставила своё мнение при себе. Здесь не её епархия.

— Хорошо. У меня есть группа мальчиков. Но предупреждаю сразу, отмороженные на всю голову. Хотя дело знают.

— Две, — произнёс мужчина. — Две группы, чтоб менять друг друга.

— Хмм... Совсем своим не доверяешь? — улыбнулась рыжеволосая. Качание головой в ответ.

— Просто слишком хорошо знаю дочь.

— Хорошо, — согласилась женщина. — Найду две. На тех же условиях.

— Договорились! — Мужчина расплылся в коварной улыбке.

* * *

Март 2447 года, Венера, генерал-капитанство Полония, Новая Варшава

Несмотря на полуденное время, на улицах не было ни души — все словно вымерли. Это показалось бы стороннему наблюдателю странным, и он был бы прав, если бы имелся ввиду любой другой район провинции. Люди же, живущие в этом, передвигались исключительно на транспорте, исключительно на роскошном и исключительно в сопровождении охраны, и их здесь жило не так много, чтобы создавать массовку. Праздно шатающиеся же гуляки тут не приветствуются и быстро выдворяются за пределы купола, хоть это и не совсем законно.

Здесь вообще много чего незаконно. Это ведь не столица, и даже не 'имперский' сектор, где блюдут видимость чего-то, тратя на это драгоценные ресурсы. Местные аборигены по меркам планеты не богаты, но с другой стороны, столица отсюда дальше Плутона (если смотреть на вещи реально), а значит, эти люди могут позволить себе устанавливать дома ЛЮБЫЕ правила.

Район этот находился на окраине Большой Варшавы, в десятке километров от куполов центрального массива. Ветки метро, протянутые практичными 'имперцами' везде, где только можно, даже к самым отдалённым пригородам, сюда не проводились и не проектировались, что дополнительно гарантировало отсутствие публики и позволяло установить небольшой горстке охранников стопроцентный контроль за порядком.

Охрана знала практически всех обитателей района. Потому присутствие на визорах незнакомой молодой девушки лет двадцати броской внешности в откровенном корсете и не оставляющей места фантазии юбке сразу обратило на себя внимание. Оба оператора наружного наблюдения, как один, приблизили её изображение со всех трёх камер, в радиусе которых та находилась, после чего один поставил недопитую чашку кофе, а другой быстренько свернул в капсулу планшетку, на которой последний час интенсивно разгадывал цифровой кроссворд.

— Ого, вот это фифа! — потянул первый, вытирая губы тыльной стороной ладони и смахивая с груди крошки от пончика.

— Угу, — подтвердил напарник, и убрал со своего терминала ноги.

У девушки было на что посмотреть. Высокая, не меньше метра восьмидесяти роста (14), грудь размера пятого, да ещё в корсете. Ноги...

Такие ноги ребята видали не часто, хотя с женщинами её профессии общались регулярно. Кожа девчонки выглядела мягкой и шелковистой даже отсюда, а ещё казалась очень светлой. Но недостаточно светлой, чтобы они не смогли опознать в ней латинос. Лицо её, рабоче-сосредоточенное и в меру напряженное, ярко накрашено: слишком ярко для обычной жизни, но достаточно, чтобы не спутать её с представительницами древнейшей профессии. Она специально подчеркнула некоторые черты, но за боевым камуфляжем было видно, что краситься умеет. И самый главный элемент в её облике, заставивший их оторваться от наиважнейших дел, это её волосы. Длинные, распущенные, почти до самой поясницы... Ярко-алого цвета.

— Ни хрена себе! — первый выругался на смеси нескольких славянских диалектов. — Ты видел?

— Чего? — не понял второй.

— Из 'Рая' девочка!

— И что? — равнодушно пожал плечами второй.

— Ты знаешь, сколько стоит час пребывания в 'Раю'?

— Да не, — потянул второй, — откуда в нашей глуши девочка из столицы? Из местных кто-то зашибить решил. — И в подтверждении кивнул на визоры. — Столичная фифа не будет стоять на перекрёстке и искать нужный дом. Её сюда привезут, отдерут и цивилизованно увезут. Культу-ура!

Первый оператор был со вторым не согласен по двум причинам. Первая — он, холостяк, более искушен в делах любви и в 'товаре' разбирался лучше. И вторая — Варшава слишком маленький город, чтобы не заметить здесь ранее такую цацу. Не так много среди местных жриц Венеры (в основном имеющих славянские корни) высоких юных латинос, да ещё ТАКИХ латинос. Да ещё с волосами, крашенными, как в самом дорогом публичном заведении Альфы.

...Нет, живущие здесь могли позволить себе всё, что угодно, в том числе подобных девочек на завтрак, обед и ужин. А ещё есть охрана дворцов и прислуга, которые тоже регулярно пользуются продажной любовью, но что-то здесь было не чисто. И первый оператор силился понять, что.

Отставив кофе на соседний стол, он вывел перед собой во весь экран выход с восемьдесят седьмой камеры и максимально приблизил остальные два. Двести девяносто шесть других видеовыходов были благополучно забыты.

Девушка, словно вспоминая что-то, или прислушиваясь, долго стояла на перекрёстке. Затем твердым уверенным шагом направилась к одному из шикарных особняков, наглухо огороженным бетонной стеной с полупрозрачным, по моде двадцатых годов, верхом, сливающимся с куполом. Пошла она не к парадному входу, а к дальней двери-шлюзу за углом, в поле зрения всего одной камеры. Это полностью подтверждало версию второго — настоящая элитная девочка проходит только через парад. Но в этот момент первый понял, где нестыковка. Такие девочки не бывают НЕэлитными!

— Местная. Самая обычная шлюха из переселенок, — презрительно скривил губы второй.

Первый не стал спорить. Желудок его сводило от ощущения тревоги.

— Чей это дом?

Второй ответил сразу, он знал всех владельцев местной недвижимости.

— Мексиканцу.

Первый понял, что дело-труба. Даже если что-то сейчас случиться, согласно негласной инструкции (да и просто здравому смыслу), гвардия будет последней инстанцией, в которую они обратятся.

— А как думаешь, куда они её сначала... — веселился второй, не замечая его напряжения.

Она громко постучала по металлической окантовке двери-шлюза, сделанной из монолитного бронепластика (как подозревали местные органы правопорядка, совсем не на случай прорыва купола). Через секунду раздалось шипение, и в сторону отъехала крышка зарешечённого окошка, из которого на неё зыркнула пара злых глаз.

— Чего надо?

— Мальчики желают развлечься? — томно потянула она, облокачиваясь о дверь.

На той стороне задумались, но ответили тем же тоном:

— Это дом сеньора Фернандеса! Иди отсюда!

— А что, у сеньора Фернандеса работают мальчики, которые не любят развлекаться? Или они импотенты? А, наверное они предпочитают друг друга!.. — последнее заявление сопровождалось усмешкой.

За решеткой крепко выругались на смеси славянского и испанского, и вновь задумались.

— Сколько?

— Сотня. С рыла.

— Жди здесь.

Окошко въехало на место, послышался щелчок герметизации.

Через несколько минут раздалось шипение, и теперь уже в сторону отъехала вся дверь, открывая тёмный провал входа.

— Быстро! Заходи! — произнес тот же голос из-за косяка, не показываясь внешним камерам, которые, по её сведениям, располагались прямо за спиной.

Девушка довольно улыбнулась. Сработало! После чего деловито поправила волосы, подвигала попой и последовала приглашению.

Вели её долго, темными запутанными коридорами. Лица своего проводника в темноте она не разглядела, но внешность его была сугубо латинская, а подрагивание рук указывало на нетерпение поскорее приступить к делу. Тому самому, ради которого её впустили. Мальчик порнухи обсмотрелся? Похоже на то. Чем ещё заниматься скучающим мальчикам, охраняя дом в самой защищенной части города, принадлежащий человеку, напасть на которого решится далеко не каждый псих?

Наконец коридор окончился, площадкой с несколькими бронированными дверьми без опознавательных знаков. Проводник прикоснулся к счетчику одной из них болтавшихся на шее карточкой, и та отползла в сторону. Вошли.

За дверью оказалась караулка. В ней сидело и скалилось, изучая её глазами, четверо мужиков бандитской внешности, облаченных в форму частной охранной фирмы, которая, как знала девушка, принадлежит хозяину дома и занимается далеко не охраной. Хотя, не совсем правда — когда дело касается персоны хозяина, как раз охраной она и занимается. Но судя по тому, что она внутри — ребятам эта работа не по душе.

— Сколько? — нагло скалясь, спросил один из них, наголо бритый тип с жутким польским акцентом. Вид у него был развязанный, и, судя по манере держаться, он тут маленький авторитет. Про себя она окрестила его 'сержантом'.

— Сотня, — повторилась девушка и надула пузырь из жвачки.

— А чё так дешево? — усмехнулся стоящий справа у двери, здоровенный детина с наколкой в виде тигра на плече. Серьёзный противник, — автоматически отметило сознание. — Уж не туфту ли нам подсовываешь?

На девушку ни тон говорящих, ни их свирепый вид, ни окружающая атмосфера не оказали никакого воздействия. Она не боялась их, наоборот, держала себя дерзко, словно предупреждая: 'Не подходите, укушу!'

— Не нравлюсь — ради бога! Без вас обойдусь. А дёшево потому, что оптом.

— Это как? — подал голос второй из сидевших, бугай с тупым выражением лица. Стандартное бычьё, мышцы накачаны, а способностей ноль, — машинально оценила его девушка.

— А так. Если вас меньше, чем шестеро — я пошла. На этой улице ещё много домов, где сидят голодные мальчики... — Она скорчила рожу и стрельнула глазками, обозначая, что здесь она диктует условия.

— А если больше? — спросил бритый, так же нахально. Этот из местных, по тону видно. У них, в отличие от 'имперцев', презрительное отношение к жрицам любви в крови.

— Больше — можно, — согласилась красноволосая.

— Сколько — больше? — поддержал детина с татуировкой. 'Тигр' — окрестила его она.

— Сколько есть — всех можно! — Она вновь надула пузырь и хлопнула.

— А не лопнешь? — усмехнулся 'тупой'.

— Не лопну! — парировала она, излучая уверенность фонарного столба в своей несокрушимости. Сидящие в караулке отчего-то заржали.

— Будет тебе шестеро. И больше будет, — выдавил 'сержант', сверля её глазами. — Только не все сразу.

— Сразу, не сразу — дело клиента. Сотня с рыла — и как хотите! Ну, так что?

Проводник, по знаку 'сержанта', полапал её грудь, оценивая упругость. Надо сказать, грудь эта представляла большой интерес даже для гурмана, и была подана в самом аппетитном виде.

— Нормально, — вынес вердикт тот.

Кто бы сомневался!

— Договорились, — вздохнул Лысый. — Если скажешь, нахрена дешевить так. С твоими данными за раз можно до трех сотен брать!

Девушка усмехнулась. Три сотни?

В свое время ей предлагали кусок в час! Золотом! И стояли при этом на коленях. Тоже, специалисты нашлись...

— Я ж сказала, оптом беру. Деньги на учёбу нужны. А там, где три сотни за раз, больше трех сотен за раз и не заработаешь. Конкуренция... — Она деловито сплюнула жвачку прямо на грязный пол караулки. — Ну, кто первый?

— Чё, пацаны, как будем? — спросил 'тупой', подсаживаясь поближе. — Сразу?

— Я те дам сразу! — подал голос 'тигр'. — Я первый, а там можешь и 'сразу'!

— А чё это ты всегда первый? — воскликнул её проводник, отчего-то заводясь. В караулке моментально запахло жареным.

— Заткнись! — рявкнул вдруг 'Сержант'.

— А чё он... — пробормотал проводник, поворачиваясь к бритому. Как-то жалко пробормотал, сразу сдулся. Девушка непроизвольно усмехнулась. Видать, шибко авторитет у них этот лысый.

— Кто сейчас на посту? — спокойно спросил 'сержант'. — Вот как отстоишь своё время — будет твоя очередь. А пока идут те, кто отдыхает. Сначала он, за ним Черт. Потом время Карася заканчивается. И только потом ты. Кто чё не понял? — обернулся он к остальным.

Судя по рожам, поняли все.

— И если увижу, что кто-то не на месте, а с девкой кувыркается... Иди на пост! — это уже типу. Тот недовольно засопел, но покорно развернулся и вышел.

Девушка вновь подала голос, словно ничего не произошло:

— Пока вас пятеро, мальчики. Что делать будем?

— Это пока пятеро. Народ ещё подвалит. — 'Сержант' усмехнулся. — Ты куда-то спешишь?

Она не спешила. Медленно кивнула и достала из сумочки миниатюрную планшетку.

— А всего сколько будет?

При виде планшетки у четвёрки оставшихся бойцов любовного фронта рожи скисли. Автоматический портативный регистратор контрактов. М-да, девочка подготовилась!

— Человек восемь. Может десять, — пожал плечами лысый. — А это зачем?

— Гарантия. Что не 'кинете'. — Девушка бросила на окружающих бандитов, коими присутствующие и являлись, победный взгляд. — Знаю я вас, орлов! Не первый день работаю! Кто первый? — повторила она вопрос, добавляя в голос нетерпения.

— Я. — 'Тигр' подался вперёд.

Девушка чуть было не скривилась. Из присутствующих это худшая кандидатура. Даже 'сержанта' она оценивала ниже. Ну, да ладно, справится.

— Денежки вперёд! — покачала она регистратором.

Детина внимательно прочел текст контракта, кивнул и протянул руку с браслетом. Девушка считала с него информацию, затем поднесла регистратор к глазу будущего клиента и дождалась писка сканера сетчатки. И лишь после этого взяла карточку и провела по магнитке, списывая оговоренную сумму. Налоги и прочие выплаты тут же автоматически ушли на государственные счета, а взамен она получила гарантию, что если что с ней случится, гвардия найдет её обидчиков в течение нескольких минут. Хорошая гарантия, от всяких извращенцев и бандитов. Правда, очень дорогая — в некоторых районах страны до половины стоимости контракта, но по закону необходимая (хотя кто смотрит на законы ЗДЕСЬ?).

— Куда?

— Иди за мной.

'Тигр' отворил дверь и повёл её новыми коридорами и комнатами. По её подсчетам, шли они вглубь здания, и это хорошо. Вид окружающего убранства был не очень презентабелен, всё-таки крыло для прислуги, но даже здесь отдавало уютом. Хорошо Мексиканец устроился, и людей своих гоняет! Сказано — имперец! (15)

— Сюда.

Её спутник отворил неприметную дверцу и затащил девушку в помещение, сплошь заставленное швабрами, вёдрами, ящиками, каким-то инвентарем и рулонами с чистящей тканью. Здесь сильно пахло моющими средствами и хлоркой — девушка поморщилась.

— Чего кривишься? Не аристократка поди, не сдохнешь!

— Да, думала, тут есть что поприличнее этого свинарника, — потянула она.

— Где приличнее там... Нельзя там, в общем, — ушел от комментария клиент.

'Угу, естественно, нельзя. Где поприличнее — там стоят камеры внутреннего наблюдения. А за развлечение с девочками в его доме в рабочее время Мексиканец на кол посадит...'

Детина тем временем перешел к активной фазе действа, высвобождая такую прелестную и мягкую, и при том упругую грудь из давящего корсета. Дыхание его сбилось, а рабочий орган напрягся до такой степени, что девушка испугалась, как бы он не кончил раньше времени.

— Ыыыыы!!!...

В голове мужика зашумело, он потерял контроль над происходящим. Она ему нравилась, эта шлюшка, как же нравилась! Ему всегда нравились латинос с большими сиськами. А цветные волосы...

Он жадно вдохнул их запах, развернув девку и прижав к себе. Обалдеть!

— Нравится?... — томно выгнулась она. Отвечать не было смысла.

Ну и что, что шалава? Именно таких он любит — высоких, грудастых!.. Таких сильных и гибких!.. А она сильная, не чета местным потсакушкам, и оооо! Очень гибкая!

Девчонка выгнулась дугой, обвивая руками его плечи.

...Пускай, ею пользовались сотни людей, но он хочет, ХОЧЕТ такую! Хочет не на раз... Много раз! Он обязательно найдёт её в городе потом, она станет ЕГО женщиной...

— Я тебя раньше не видел здесь... — пролепетал он, сбитно дыша.

— Новенькая... — пискнула девушка.

— Надолго?

— Да уж, не на день. Мы говорить будем, или дело делать? — усмехнулась она. Он пропустил ехидство мимо ушей.

— Я хочу тебя! Не сейчас... После! Завтра! И сейчас, и завтра!...

Девушка довольно улыбнулась.

— Я тебе понравилась, да? — и накрыла его руки на груди своими.

— Да... — Мужик почувствовал, что теряет рассудок от желания. Он скользнул ей под юбку и одним движением разорвал трусы, проверяя, что у девчонки под ними. Обнаруженное там ему понравилось, он вновь издал нечленораздельный утробный звук.

— Не спеши... — она убрала его руки. — Посмотри, как я умею...

— Ыыыыы!

Она играла с огнём: эластично двигалась, выгибаясь в его руках под разными углами, демонстрируя чарующий танец, и в то же время ставя некий порог: 'Не сейчас! Я всё равно буду твоя! Наслаждайся моим видом ещё!'. Она сводила его с ума, и она умела это делать. Бандит, олигарх, преступник, госслужащий — перед нею в такие моменты все были равны.

— Ты готов? Иди сюда, мой хороший! — воскликнула она, подпрыгивая и обвивая его тело ногами, утыкая его лицо себе в грудь, обхватив затылок.

Мужик взревел. Он утонул в ней, забыл обо всём на свете, вновь и вновь издавая что-то мычаще-матерное. Он придавил её спиной к стене, да так, что у девушки потемнело в глазах.

Но она терпела. Надо было доигрывать до конца.

— Нравится?

— Гы! — детина приподнял голову, отрываясь от груди: лицо его расплылось в счастливой улыбке.

Это было потрясающе! Обычно проститутки тупо отрабатывали контракт, зачастую без лишних эмоций, а то и вообще без оных. Что такое оргазм на работе знала едва ли треть из них. А тут такое шоу, да ещё всего за сотню...

У него почти снесло крышу, а они ещё не начали!

Вот за это он и любил латинос — они живые, настоящие. И если что-то делают, то делают на совесть, потом вспоминаешь их выкрутасы очень долго.

— А хочешь, покажу кое-что ещё? Совсем отпадное? — прошептала она. Подтверждения не требовалось. Девушка медленно эротично повернулась, томно выгнулась...

...И резко, с разворота, опустила ребро ладони на основание шеи детины.

Проследив за падением тела и убедившись, что тот выведен из строя, девушка поправила грудь, заправив её назад, в лиф, сняла бессмысленный ныне клочок тряпки, ещё несколько минуту назад бывший нижним бельём, грязно выругалась на венесуэльском диалекте испанского, после чего принялась вытаскивать из-за широкого пояса юбки, за которым эти дуболомы не догадались ничего проверить, шесть небольших предметов, которые, если собрать их вместе, превратятся в два миниатюрных игольника облегчённой конструкции. Мужики!..

Пока она неспешно собирала детали, подгоняя замки к нужным пазам, а затем вставляя в оружие лежащие в сумочке батарейки, 'тигр' застонал. Быстро он! Сильная сволочь!

Девушка с силой ударила его ногой по лицу, отбрасывая назад и переворачивая на спину, затем приставила один из пистолетов ко лбу.

— На каком этаже центр электронного контроля?

— Ттттыыы...

Удар. Снова удар. Первый — носком в челюсть, второй — в промежность. Мужчина взвыл.

— Повторяю вопрос.

Слишком просто. Чересчур просто! Неужели они настолько теряют голову, что даже элитного бойца преступного мира, личного телохранителя пахана, так легко отделать? Она ожидала лучшей реакции, большего сопротивления! Большего самоконтроля, наконец! Потому и тянула резину с эротикой, рисковала.

'Так, только не расслабляться, это только начало!' — одёрнула она сама себя.

— Уууууу!!!... Су... — потянул тот.

Ещё удар. Хлесткий, в лицо. Раздался хруст переносицы. Из разбитого носа обильно потекла кровь, заливая подбородок.

— На каком этаже центр электронного контроля?

— Пы покойница, плядина...

Удар, на сей раз в пах. Мужик вновь взвыл. Не давая ему прийти в себя, она перевернула его на спину и взяла в мягкий, но надежный захват.

— Значит так, падаль! Сейчас я отрежу тебе яйца!

Раздался щелчок. Из ее руки, с боков от запястья, рассекая кожу, на свет выскочило два тонких пластиковых лезвия. Из раны вокруг заструилась кровь, придавая лезвиям зловещий вид.

— Видел это? — она наглядно продемонстрировала ему запястья, развернув его чуть в сторону.

Мужик увидел. И испуганно задрожал. Он знал, что означают эти лезвия. И что у сделавших это вне закона должны быть ТАКИЕ покровители, рядом с которыми Мексиканец — навозная муха.

— Веришь мне? — переспросила она. — Что отрежу?

Детина закивал.

— На каком этаже центр электронного контроля?

— Ма втагом... — промямлил он, но получил удар в ухо.

Девушка била резко, сильно, но с некой грацией, видной только профессионалам. Мужчина себя к числу профессионалов относил, и грацию оценить смог.

Перед ним стояла не уличная торговка телом, и не студентка, решившая зашибить деньгу. Перед ним стояла киллер, хладнокровный убийца, и все его потуги что-то сделать, обречены на провал.

— Тгетьем... — прохрипел он.

— Вот так-то лучше, — злорадно усмехнулась она и сделала невозможное. Освободила захват и отступила не шаг назад.

Мужчина до этого момента ещё на что-то надеялся, хотя осознавал, что его шансы невелики. Надеялся на ошибку, что убийца на секунду откроется, подставится — всего лишь на секунду. Он сильнее и тяжелее её, он справится — нужна лишь одна ошибка!..

Но такие не подставляются. Это мечты. Оттого его удивлению не было предела, когда захват ослаб. Целых две секунды он искал подвох. Искал, но не мог найти. Он не верил, что эта тварь его освободит или пощадит, но и не видел козырей у нее в руках. Стоит, безоружная (не считая 'бабочек' на запястьях), мило улыбается, приглашая действовать.

Но это шанс, как ни крути, и им надо воспользоваться.

Он так и не понял, чего она добивалась. Его бросок, в который он вложил всю мощь тренированного тела, такой быстрый и резкий, натолкнулся на пустоту. Затем чьи-то руки и чье-то тело развернули его, и он, ведомый собственной массой и набранным ускорением, начал заваливаться вперёд, сделал в полете кувырок...

...Хрум!...

Девушка какое-то время стояла над трупом, словно не веря, что тот мёртв. Но это было так — у живых людей голова не может лежать под таким огромным углом к туловищу.

Она могла пристрелить его, зарезать, убить множеством других способов. Но он — 'тигр', боец, и достоин смерти в поединке. Эдакая дань уважения одного профессионала другому...

— Это Огонёк. Я внутри. Пока чисто, — произнесла она, выбираясь из каморки и активируя связь. Над левой бровью ее вихрился голографический козырёк со схемой внутреннего расположения помещений. — План дома нашему не соответствует. Центр электронной защиты предположительно на третьем.

— Действуй по обстановке, — прозвучал голос в ушах.

Она действовала. Быстро, на случай, если операторы камер всё-таки не зря едят свой хлеб, подбежала к виднеющейся в конце коридора бронированной двери-шлюзу, ведущей во внутренние, 'хозяйские' помещения, и прислонила к глазку карточку поверженного противника. Раздалось шипение и шлюз отъехал в сторону. Она вошла.

Всё, операция выполнена. На девяносто процентов. Конечно, до завершения ещё очень далеко, но то, что было до — самое трудное. Теперь она в любом случае доберётся до операторского центра и отключит периметры охраны, разблокирует все двери и снимет сигнализацию — это лишь вопрос времени. После в дом ворвутся три группы захвата, из подвала, с улицы и с территории соседнего владения. Преград, отделяющих её от центра, больше нет, а помешать не сможет никто. В какой-то мере все, находящиеся внутри дома уже покойники.

Она быстро шла по коридорам, словно немезида, ангел возмездия, распахивая интересующие её комнаты и несясь дальше. Все встреченные ею люди, не успев удивиться или испугаться, получали раскаленную иглу в голову. Игольник — страшное оружие, особенно маломощный. Тяжелые армейские Гауссовки способны только на то, чтобы крошить людей в фарш, а от такого, с низкой скоростью иглы на выходе, закипают мозги. При полном внешнем благообразии трупа...

ЧАСТЬ II. БОЕЦ

Глава 8. День икс

Воскресенье прошло, словно в тумане. Не помню, как пришел домой в субботу, не помню, как лёг, как что-то отвечал матери... Я слушал музыку. Не так. МУЗЫКУ!!!

Как я мог раньше пропустить мимо себя такое? Почему не слышал ничего подобного? Да, качество оставляло желать лучшего. Да, местами звучали довольно наивные вещи, совершенно немодные и откровенно смешные. Были моменты, назвать которые грамотно у меня не хватит словарного запаса (я всё-таки не музыкант), но от которых несло таким примитивизмом, что скручивались уши. Но почти каждое произведение несло в себе драйв и энергию, от которых душа вырывалась из тела и не хотела возвращаться. Это было неистовство ритма, неистовство мотива, доводящее до слез. И я плакал.

Всё воскресенье никуда не ходил, сидел дома. Слушал и качал, качал и слушал, искал в сетях старые архивы, древние, как само время, поднимал комментарии и биографии, и уже к вечеру имел некое представление об эпохе, о стилях и направлениях (зачастую неразличимых на глаз), о биографиях, да и об истории Золотого Века вообще.

Это было классное столетие, рубеж XX-XXI веков. Жаль, что оно закончилось так трагично. Но эти годы канули в Лету не зря, они оставили нам великое наследие.

Утром в понедельник, стоя в вагоне подземки и слушая уже знакомую 'Аббу' (кстати, это не исполнительница, а группа. У них две вокалистки с очень похожими голосами. А Родина их, действительно, Швеция, ещё та, старая, 'белая', христианская, хотя поют на английском), я думал о Бэль. О том, кто она, что за человек. И кто её родители.

С одной стороны, это импульсивная маленькая дрянь, не знающая, чего хочет её левая нога. Но с другой — умная и рассудительная сеньорита, которая заткнет за пояс любую девочку в нашей школе, по всем параметрам. Как она сходу по полочкам разложила то, над чем я бился много лет... Многого стоит!

В общем, это очень умная девочка, которая прячется за маску ребёнка. Возможно, они с маской в несколько более сложных отношениях, это не банальная мимикрия, но рассуждающий психолог в ней превалирует.

И ещё, за вчерашний день я понял то, от чего пытался бежать в субботу. Понял и спокойно принял. Мне нравится Бэль. Не хочу употреблять слово 'любовь', им можно всё опошлить, но жить без неё... Не смогу. Так или иначе, она должна остаться в моей жизни.

А значит, я должен быть её достоин. Но поскольку я человек с не очень... Высоким статусом, мне нужно доказать это, и ей, и её семье. Следовательно, с сегодняшнего дня нужно начинать решать свои проблемы, доказав это вначале себе самому.

Voulez-vous

Take it now or leave it

Now is all we get

Nothing promised, no regrets

Voulez-vous

Ain't no big decision

You know what to do

La question c'est voulez-vous

Voulez-vous...

— подбадривали меня голоса из далекого прошлого.

* * *

Школа. Наверное, я всё же смогу воспринимать её без ненависти. Ведь это просто здание, в котором я и мне подобные получают знания, без которых тяжело устроиться в жизни. Она не виновата, что в ней учатся и работают подонки.

Да, преподаватели некоторые... Скверные люди. Тот же командор, вызверяющийся на слабых, но пресмыкающийся перед сильными. И Кампос со своей бандой, устанавливающий бандитские законы. Но они — отражение общей Системы, контролирующей нашу жизнь. Школа кончится, а 'командоры' и 'кампосы' останутся. И дай бог, чтобы их было не больше, чем здесь.

Школьный двор встретил меня привычным фоновым шумом, издаваемым рассосавшимися вокруг фонтана группировками по интересам. Все что-то обсуждали, о чём-то спорили, кто-то с кем-то ругался — нормальное времяпровождение перед началом занятий. Я принялся искать того, кто мне нужен, но неожиданно был атакован сзади.

— Фигасе у тебя реакция! — почесал Хуан Карлос ушибленную руку.

— А нечего со спины прыгать, — усмехнулся я.

— Я ж не зло, я так...

— И я так. Хотел бы сломать — сломал бы.

— Ладно, проехали, — примирительно махнул он. — ЗдорОво!

Мы обнялись и присели на край парапета фонтана. Я выбрал место так, чтобы видеть арку, следить за входящими. Согласно утрешнему плану, мне требовалось поймать двух человек, очень разных, но очень нужных, и я не знал, кого лучше ловить первым.

— Как выходные?

— Расскажу — не поверишь, — усмехнулся я.

— А это что у тебя? Ух ты! — Его лапищи потянулись к навигатору. Инстинктивно я перехватил их.

— Руки мыл?

— Я тоже себе такой хочу. Дай посмотреть?

Я расстегнул и дал ему. Он надел его, активировал. Внимательно изучил стартовое изображение перед глазами, куда я по умолчанию вывел три видеовыхода с боковых камер, чтобы иметь представление, что происходит вокруг, и прицокнул языком.

— Где взял?

— Поносить дали.

— Нутром чую, дорогая штука!

— Угу, — лаконично согласился я.

— А кто дал?

— Сеньорита одна. Ты её не знаешь. До субботы.

Я умолчал о том, что эта сеньорита его банально забыла, как Маша-растеряша из маминой детской книжки. Я тоже забыл, вспомнил о нём только в подземке, уже отъехав от 'Площади де Сан-Мартина'. Но я ведь не хозяин вещи, мне простительно!

— Кстати о сеньоритах. С тебя бутылка. — Он скорчил заговорческую мину.

— За что? — Я напрягся, приготовившись к какой-нибудь пакости. А как иначе, это же Хуан Карлос!

— За Николь. Ту девушку.

— А что с той девушкой? — не понял я.

— Ну... Я ей немного объяснил вчера, что она нравится одному человеку, который от природы очень скромный...

Я чуть не врезал некому конструктору-судостроителю-самоучке в челюсть. Сдержался в последний момент. Он же ехидно усмехнулся, принимая мою реакцию совсем за другое.

— Только не говори, что она тебе не нравится.

Я обреченно вздохнул. Ну, зачем он сюда влез?

— Слушай, я тебя просил об этом? — Почувствовал, что начинаю заводиться.

— Но она тебе нравится! — утвердил он с уверенностью многомиллионотонного астероида, мчащегося сквозь просторы вселенной.

Добрый мальчик. Альтруист, блин, недоделанный. Поотрывать бы ему ноги его альтруистичные! И язык.

— Я? Тебя? Об этом? Просил? — по слогам выдавил я. Хуан Карлос воззрился с недоумением.

— В чём дело, Хуанито? Что-то не так?

— Всё не так! — Я почувствовал, что ещё немного, и сорвусь на крик. — Кто тебе сказал, что она мне нравится?

— Да ты не нервничай! А разве это надо говорить? Я тебя сколько уже знаю, ты так на неё смотрел...

— Я много на кого ТАК смотрю! И что, всем будешь меня сватать? Или ты думаешь, что я такой неудачник, что не могу подойти к понравившейся девушке и познакомиться сам?

— Ну... Да.

Святая простота. Я так и застыл с открытым ртом.

Повисло недоброе молчание. После эдакого признания, моя самооценка, только-только выровнявшаяся, начала показывать отрицательную динамику.

'Шимановский, ты и сам хорош! Как там говорится, 'не надо зеркало ругать, когда лицо некрасивое'?

Что было бы, не встреть ты в субботу Бэль? Как бы ты тогда отреагировал на эту новость? Растерзал бы негодяя, или удавился от стыда? Всё правильно, ты — неудачник. И тебя таким воспринимают. Если уж лучший друг о тебе такого мнения... Это о многом говорит.'

'Значит, утром я принял правильное решение, — сделал вывод я. — С таким общественным мнением мечтать о Бэль... Не стоит.'

— Слушай, дружище. — Я взял себя в руки и попробовал говорить спокойно. — Не знаю, что там тебе привиделось, как кто на кого смотрел, но в делах сердечных я пока ещё в состоянии обойтись без твоей помощи. И более того, та девушка в том смысле, который ты вложил, меня не интересует. Понимаешь?

— Нет. — Хуан Карлос покачал головой.

— Я не хочу с нею встречаться. У меня есть... Другая девушка, которая мне нравится и которую я буду добиваться.

— Уж не та ли сеньорита? — он усмехнулся, кивнув мне на голову.

— Возможно. Поэтому делай что хочешь, но ты кашу заварил, ты и расхлёбывай. А у меня дела, извини.

— Какие ещё дела? — воскликнул он. — Так что, получается, я напрасно...?

Но я его уже не слышал. Я шел наперехват человеку, которого ждал, только что вошедшему, но не дошедшему до толпы подружек сбоку от фонтана. Это не самый важный человек из ожидаемых, но терять момент я не собирался. В кругу подруг, а она почти всегда в кругу подруг, сделать то, что я хочу, невозможно.

— Эмма, подожди!

Швабра, а это была она, обернулась. Я быстро подошел, резко обнял её за талию, рванул к себе, и не давая опомниться, смачно поцеловал в губы. Пришлось встать на цыпочки, ну да бог с ним.

Несколько секунд ничего не происходило — она не успела сообразить, что надо дёргаться и вырываться. Ну, не ожидала от меня такого! А когда сообразила, стало поздно — со стороны это смотрелось как горячий страстный поцелуй влюбленных. Которые в ссоре, не могут выяснить отношения, но всё равно любят друг друга. И её смачное отпихивание выглядело как декорация, а не защита невинной девушки от посягательства на свою честь. Люди ещё помнили пятницу.

Она испуганно подалась назад, оглядываясь по сторонам на окружающих и ища поддержки.

— Шимановский? — в её голосе не было предела изумлению.

— А кто ж ещё, звезда моя! — потянул я, строя из себя заправского мачо. — Или не соскучилась?

— Но...

Что именно 'но' — она не смогла сформулировать. Я же чувствовал, что мы становимся центром излишнего внимания, люди отрываются от своих дел и оборачиваются к нам. Для ошеломления Швабры того, что есть, достаточно, а становиться эпицентром новых сплетен в мои планы не входило. Хватит старых.

— Быстро! За мной!

Она не прекословила.

Я уверенно тащил её за руку через двор, не останавливаясь. Она то и дело спотыкалась, ошалело оглядывалась, но семенила следом. Никто не заступил нам дорогу, не возмутился, не спросил, как дела — как будто мы встречаемся незнамо сколько лет, и произошедшее — наши личные проблемы. Весь школьный двор вернулся к своим делам, моментально забыв и о Шимановском, и о Долорес. Даже её подружки. Это стало для Швабры сюрпризом, потрясением даже большим, чем мой поцелуй.

Вошли в здание. Я тащил её по коридорам, мимо аудиторий, к закутку за лестницей первого этажа, где уборщицы оставляют инвентарь. Обычно там закрыто, но я знал пароль от него — случайно нашел в школьной базе, когда искал адреса недоумков банды Толстого. Встретившиеся нам люди также игнорировали сие действо, что ещё более угнело мою спутницу.

— Что ты себе позволяешь, Шимановский? — взъярилась она, когда я втолкнул её внутрь и закрыл дверь. Послушный свет включился автоматически.

— Милая Эмма... — я подошел к ней мягкой походкой хищника на охоте и грубо, но не сильно, толкнул назад, сажая на грязный, видавший лучшие времена, пластиковый столик. — Милая Эмма, заткнись, пожалуйста, и слушай сюда!

Она заткнулась. Было в моём тоне нечто такое, что подсказывало — перечить не стоит.

— Сейчас ты сделаешь две вещи. Первая — скажешь мне, кто хозяйка игры. И вторая — что ты будешь ей должна, когда не выполнишь условие лотереи.

— Я... — Она дернулась, вдохнула воздуха, но беззвучно выдохнула.

— Какой лотереи?

— Эмма, мы взрослые люди. Я могу превратить твою жизнь в ад. Веришь мне?

Я приблизил лицо к её и внимательно посмотрел в глаза. Она подалась назад, но я предусмотрительно схватил её за плечи.

— Я вижу, что ты не хотела мне зла, что ты просто выполняешь чужую прихоть, чужую дурь. И я даже готов пойти тебе навстречу, помочь тебе. Но мне нужны ответы. Что вы загадали?

Эммануэль ссутулилась и опустила глаза. И, кажется, покраснела.

— А можно я не буду это говорить? Это всё равно не касается никого, кроме нас.

— Это что-то связано с сексом? Нетрадиционным сексом?

Она кивнула. Жалко как-то кивнула.

— Это очень... ОЧЕНЬ плохая вещь!

Блин, что ж надо было такого загадать, чтоб сама Эмма Долорес ударилась в краску? Не думал, что такое существует. Но дело это не меняет.

— Ладно, раз касается только вас... Но имя 'хозяйки' ты назовёшь.

— А если назову, ты со мной переспишь?

Ее глаза ехидно блеснули. Швабра резко, слишком резко, к моему изумлению, пришла в себя. Отошла и сразу перешла в контратаку. Я не ожидал такого, не так быстро, потому сдал позиции, уйдя в оборону.

— А чего сразу 'переспишь'?..

— Тогда зачем я буду говорить, если ты всё равно этого не сделаешь?

Логично. Пожалуй, она не так безнадежна в плане интеллекта, как я считал. Но, тем не менее, силовая партия окончена, я не смог задавить её. Пат.

Но это только партия, не битва. Вторая запланированная мной партия носит название 'дипломатия', и в ней у меня преимущество.

— Ладно, Эмма, давай по порядку. Ты знаешь меня? Знаешь, что я без башни и мне пофигу, кто и что из себя представляет в этой школе?

Она кивнула.

— И что если упрусь — меня не сдвинешь и танком?

Она вновь кивнула.

— В течение какого срока ты должна переспать со мной? Месяц? Два? Полгода?

— Три. Три месяца... — грустно пробормотала она.

— А ты можешь им сказать, что сделала это? А я подыграю?

— Нет, нужно видео.

Прикольные девочки! Я с них падаю!

— Закон 'О порнографии', параграф первый, пункт первый, определение понятия 'порнография'. УК ВК статья 113 пункт два, 'Нарушение закона 'О порнографии', штраф и лишение свободы до пяти лет. Вы перед игрой это почитали?

Она покраснела. Да, почитали. Но всё равно играли.

— Мы никому не показываем его! Смотрим сами и тут же стираем!

— Всё равно. Пять лет смотреть на небо в клеточку из-за глупой игры?

Она промолчала.

— Эмма, я тебе уже говорил, я могу пойти навстречу... — Я изменил тональность на участливую. Честно, никогда такого не делал, все знания почерпаны из литературы и сетей, даже не думал, может пригодиться. Старый добрый трюк — 'хороший гвардеец — плохой гвардеец'. Один угрожает, другой обещает содействовать и защитить. В моём случае я представлял сразу обоих, но по очереди. — Давай договоримся: я соглашусь на твои условия, и даже дам официальное согласие на порноролик, чтобы не было проблем, если что. — Она кивнула. — В обмен ты скажешь, кто хозяйка, и ещё окажешь для меня некую услугу.

При слове 'услуга' Эмма встрепенулась.

— Ничего противозаконного, — поспешил успокоить я. — Просто мне нужно найти одного человека, но я не знаю где и как его искать.

Она пожала плечами.

— Что за человек?

— Скажи, ты знаешь тусовку? Я имею в виду высший свет, аристократию. Самых богатых людей планеты и членов их семей.

— Ну... Немножко, — задумчиво потянула она, не совсем понимая, что я хочу.

— В среде первой сотни много модов?

— Достаточно. А что?

— Мне нужна девушка, ориентировочно двадцать — двадцать пять лет. Блондинос. Дочь главы клана, входящего в золотую сотню. Много среди знати таких?

— Ну, есть...

— Можешь назвать хоть одного человека?

— Сильвия Феррейра.

Я чуть не выругался. Опять эта Сильвия, блин! Третье упоминание за два дня! То там всплывает, то тут...

Я задумчиво почесал подбородок. Бэль — самая богатая невеста в Солнечной системе? Да ну! Так не бывает!

С другой стороны, встретить аристократку в людном месте без охраны — вообще не бывает!

— У клана Феррейра глава — мужчина, 'Железный Октавио'. У семьи этой девушки номинально глава — женщина.

— Дон Октавио взял фамилию жены, — разбила мои умозаключения Эмма. — Полностью сменил имя по требованию тестя.

Я задумался. Крепко задумался. И лишь спустя какое-то время, когда прозвенел звонок на занятие, смог сформулировать мысли:

— Давай так. Я расскажу тебе всё, что о ней знаю, все детали. Ты же проверишь всю золотую сотню и составишь список, кто это может быть в принципе. Возможно, кроме Сильвии есть ещё кандидатки, подходящие на эту роль.

— Это же титанический труд! — Эмма округлила глаза.

— А я разве говорил, что будет легко? Не говорил. Но если не хочешь, я пошёл. А ты жди три месяца, и отпахивай то, что вы там загадали.

Я демонстративно развернулся, но она вскочила и схватила меня за локоть.

— Я согласна! Не уходи!

Сразу бы так.

— Что еще?

— Ещё ты говоришь имя 'хозяйки' и немного подыгрываешь в моих представлениях... Скажем так, в представлениях с воспитательными целями, которые я организую по отношению к ней. Идёт?

— Это всё?

— Да. В обмен я сделаю то, что ты хочешь, но это произойдет на моих условиях, где и когда скажу.

Эмма кивнула.

— Хорошо. Это Карина.

Я усмехнулся.

— Так легко сдаёшь подругу?

— Сама виновата. Я, правда, ничего не хотела тебе плохого. Это она тебя туда написала. Я даже не поверила сразу и пыталась протестовать... Но игра есть игра.

'Угу, игра есть игра. Именно поэтому, девочка, мне тебя нисколечко и не жаль. Ты огребёшь свое, Карина своё. А пока ты составишь для меня список кандидаток, кем может являться Бэль.

Да, я обещал, что не буду выяснять, кто она. Так я и не буду! И даже Эмма не будет, а лишь составит список кандидаток среди не такого уж большого количества семей аристократии'.

'И ещё, кто может в этой школе лучше ориентироваться в высшем свете, как не гламурные шлюхи? Из всех знакомых мне людей Эмма сделает это быстрее всех'.

— Она мод-блондинос, — начал я. — Аристократка. Её семья входит в число первых ста семей. Номинально глава клана мать, реально всем управляет отец. У неё есть сестра и брат (брату скорее всего восемнадцать, но не бери это за точную цифру), а ещё взрослый кузен, лет тридцати.

— Этого мало. У всех есть кузены и братья, — покачала она головой.

— Я тебе говорю всю информацию, которой владею. А ты бери и сравнивай, подходит или не подходит человек под эти параметры.

Эмма кивнула.

— А зачем она тебе? Кто это такая? Что она тебе сделала?

Я непроизвольно коснулся обруча навигатора на голове.

— Эмм, у тебя свои секреты, у меня свои.

* * *

В столовой было шумно, как обычно. Я сел за столик у стены, вокруг привычно установилась мертвая зона. Не то, чтобы меня презирали или боялись, просто так повелось, но мне отсутствие рядом шумных соседей нравится, помогает сконцентрироваться на собственных мыслях. С Эммой я поговорил, но это меньшее из моих бед. Гораздо более беспокоило, как повести беседу с другим человеком, чтобы тот согласился помочь, или хотя бы не выгнал с порога.

— Привет.

Я поднял глаза. Передо мной стояла с подносом та девушка, Николь. С самым агрессивным видом. Блин, только этого мне не хватало!

Указал ей напротив. Села. Посмотрела на меня как-то... Непонятно. Ну-ну.

Я молчал. Оправдываться мне не за что, а говорить нечего. Пускай начинает первая, раз пришла.

— Мы вчера виделись с Хуаном Карлосом... — начала она издалека.

— Ты его давно знаешь? — помог я.

— Несколько лет. — Легкое пожатие плеч. — Это он мне рекомендовал подать документы сюда, в эту школу.

Вот даже как? Не знал.

— Мы друзья... — для чего-то смущенно добавила она.

— Молодцы. — А что ей на это ответить?

— Он вчера рассказывал про тебя. Что ты... Что я тебе...

— Что ты мне нравишься?

— Да.

Этот придурок, что, не поговорил с ней после нашей утренней беседы? Я его точно убью!

— Понимаешь, он учёный. Инженер. И неплохой инженер! — я пытался собраться с мыслями и найти слова, чтобы не обидеть её. — Иногда я хочу убить его за некоторые вещи, но понимаешь, он видит мир иначе, чем другие. Все творческие личности видят мир иначе. Поэтому ты двадцать раз перепроверь то, что он говорит, и только потом делай выводы.

Она согласно кивнула.

— Я для этого и пришла. Сделать выводы

От неё разило неловкостью. Но она хотя бы знает, что Хуан Карлос трепло, значит, не всё так плохо.

— Он не прав. Ошибся. Самую малость, но ошибся. Ты красивая, даже очень красивая, но...

— У тебя есть другая, — понимающе кивнула Николь, и я не понял, с разочарованием или нет.

— Пока нет. Но надеюсь, что будет.

— Понятно.

Нет, всё-таки с грустью. Я ей нравлюсь? Этого только не хватало!

Чтобы уйти от темы, решил перевести разговор на что-нибудь более нейтральное.

— Ты титуляр?

Кивок

— Знаешь, я уже много думал над этим... Мне кажется, нам, титулярам, нужно держаться вместе. Помогать друг другу. Ты в курсе, что происходит в школе?

— Конечно.

— Это неправильно.

— Везде так. Бывает ещё хуже.

— Мы не везде! — повысил я голос. — Мы в одной из лучших школ планеты. Это не трущобы на окраине.

Она усмехнулась.

— И что это меняет? В трущобах проще: кто сильнее, тот и прав. А что мы можем здесь? Мы здесь никто! Все вытирают о нас ноги, и сверстники, и администрация. Если бы себя кто так вёл у нас на районе — мигом бы объяснили, что почём! А тут одним можно безнаказанно делать то, что нельзя другим.

Она права. Но не стоит опускать руки. Если опустишь их сейчас, так и будешь ходить по жизни — с опущенными руками.

— Это называется классовое родство. Оно не даёт им топить друг друга.

— Скольких платников при тебе отчислили за неуспеваемость? — продолжала заводиться девушка. — Я совсем недавно здесь, полгода, но что-то не помню никого. А титуляров — человек десять. Хотя за нас корона регулярно перечисляет деньги, мы здесь не за бесплатно учимся.

— Мы — каждый сам за себя, — возразил я. — Барахтаемся, барахтаемся... А нас топят поодиночке. В этом наша проблема, в отсутствии единства. Только вместе мы сможем решить свои проблемы.

Она рассмеялась.

— И как это будет выглядеть? Самим организовать банду и колотить обидчиков? За территорией? Как они? А с учителями что делать? Им тоже морды бить?

Мне смешно не было.

— Почему нет? Не надо так утрировать, всё более реально, чем ты думаешь. Я про морды. Я делал это, но в одиночку, поэтому меня поставили на место. А если нас будет десяток?

— То нас будут бить десятком, а не одиночками, — хмыкнула она, но уже тише.

— Ты думаешь, Виктору Кампосу нужно лишнее к себе внимание? — я усмехнулся в ответ. — Пусть и вызванное поведением сына? Да ДБ зубами вцепится за это дело, такие случаи на дороге не валяются! А если драка с применением чего-нибудь эдакого? Представляешь, как можно его шантажировать, определив Бенито отдыхать в казематы суток на пятнадцать?

— Я... Я не думала об этом... — ошеломленно уставилась на меня Николь..

— Бьют слабых, это закон жизни. И одиночек. Но для начала неплохо просто собраться и обменяться информацией. А уж потом решить, что делать дальше.

Она задумалась.

— Ты смелый.

Я пожал плечами.

— Я рассудительный.

— Нет, ты смелый. Но боюсь, единственный смелый в этой школе.

— Ты не права. Другие тоже смелые. Но они не знают, что делать. Каждый бьется лбом о свою стену, и в итоге расшибает лоб.

— А если они, правда, начнут ловить нас поодиночке? А если подключат административный ресурс? Здесь же всё принадлежит им!

— Ты когда-нибудь слышала такое слово, 'революция'?

Николь покачала головой.

— Не получится. Они просто отчислят нас всех.

— А мы подадим коллективную жалобу в департамент образования, параллельно иск о нанесении побоев, причинение ущерба и ущемлении личного достоинства. Подкреплённые фактами и уликами. Параллельно сольём эту информацию в СМИ. Через день, ручаюсь, не более, здесь будет такая инспекция из ДО... Они сделают всё, чтобы пойти на уступки, восстановить нас и утопить в шоколаде. Слово 'лицензия' ещё никто не отменял, а она окажется под вопросом.

Действительно, если нас будет хотя бы с десяток, да если никто не побоится драться за свои права, как дрались рабочие начала двадцатого века...

Мечты. Во всяком случае, пока.

Я придумал совершенно иной план, не включающий в себя никаких революций, никаких СМИ и прочего. План, касающийся одного меня. Но если у неё получится найти хоть кого-то, довести эту мысль хотя бы до двух-трёх человек... Можно будет смело простить Хуана Карлоса, ибо это благодаря ему состоялся наш разговор.

— Ты думаешь, я смогу помочь? — потянула девушка.

— Думаю, да. Ты красивая и общительная, тебя будут слушать. Моя же репутация слишком испорчена, слишком радикальна, чтобы кого-то впечатлить.

— Понимаю. — Она задумалась. — Хорошо, я попробую.

— Объясни, что ПОКА ничего противозаконного делать мы не будем. Ничего, идущего в разрез с уставом и решениями администрации. Пока нам надо лишь оценить возможности. У меня есть кое-какие мысли, как провернуть всё без революций.

— Ты ими поделишься? — улыбнулась она.

— Обязательно. Но не сейчас. Не хочу сглазить, всё на волоске, зависит от помощи одного человека, за которого ручаться я не могу. Кстати, можно у тебя спросить о Кампосе?

— Что 'о Кампосе'? — лицо её сразу посерело.

— Хуан Карлос говорил что-то о нём и тебе.

Она замялась и опустила голову.

— Он меня преследует. Вроде как ухаживает, но...

Я отложил вилку и превратился весь во внимание.

— С этого места поподробнее.

— Привет-привет, а вот и я!

'И как всегда не вовремя' — чуть не вырвалось у меня вслух. Но я молча отодвинул поднос и отсел, освобождая место горе-конструктору.

— А чего это вы такие грустные? Что обсуждаете? Может...

Николь зыркнула на него так, что тот заткнулся на полуслове. Затем повернулась ко мне:

— Он постоянно ходит вокруг, делает намёки, приглашает на свидания.

— А ты?

— А я его боюсь.

— Он тебе нравится?

— Нет. И когда он поймёт, что я его... Не буду с ним... Я не знаю, что делать. Это страшный человек!

— Почему?

— Он грозил перебить моих родных, если я... Если буду встречаться с другими.

Девушку затрясло. Да, это в стиле Толстого. Вот урод, а?!

Я нежно взял её за руку и успокаивающе погладил.

— Не бойся. Мы что-нибудь придумаем. Я сумею тебя защитить. Толстый получит по заслугам, обязательно...

Глаза Николь подернулись влажной плёнкой. Чтобы постыдно не разреветься, она быстро вскочила и схватила поднос.

— Извините.

Затем с улыбкой, конкретно мне, добавила:

— Спасибо...

После чего быстро убежала прочь.

— Она из Флор дел Параисо. Жуткое место! — прокомментировал Хуан Карлос.

Я кивнул. Конечно, трущобы. Гвардия боится заглядывать в те края ночью.

— Он её выцепит там, спокойно, среди дня. И сделает, что хочет. И никто пальцем не пошевелит, чтоб помочь. Да и кто рискнёт?

И почему я узнаю самые важные новости последним?

— Ладно, что-нибудь придумаем. А пока извини, дела.

— Опять дела! Я только собрался с ним поговорить...

— Извини. Отнеси, пожалуйста, мой поднос... — и я отодвинул к нему свой недоеденный обед. Его ругань вслед не слушал, потому, что увидел человека, которого искал полдня.

— Дон Алехандро?

Куратор обернулся.

— Хуанито? Что-то случилось?

В глазах его плескалась тревога.

— Пока ещё нет. Но чтобы не случилось, мне надо с вами серьёзно поговорить.

— Насколько серьезно? — нахмурился он.

— Так, чтобы нас не могли слышать посторонние уши. — Я картинно обернулся на проходящих мимо девчонок с младшего курса. Дон Алехандро понятливо хмыкнул и почесал подбородок.

— Разговор долгий?

— Это будет зависеть от вас.

Он помолчал, о чём-то задумавшись.

— У тебя сейчас что, химия?

— Да.

— Через десять минут подходи в мой кабинет.

Ну, Шимановский, отступать некуда.

* * *

— Дон Алехандро, мое предложение покажется вам слегка... Незаконным. Но всё же дайте возможность изложить его до конца, и только потом пинайте.

— Ну, говори, что там удумал, — усмехнулся куратор в своей артистичной манере. Я его заинтересовал.

Я вновь сидел перед ним в его кабинете, как и в прошлый раз. Но теперь у меня была иная задача, и от того, расположу ли к себе старика, зависит многое.

— Мне нужна схема расположения камер системы внутреннего наблюдения.

Пауза.

— А пароль к базе данных учебной части тебе не надо? Или 'клъютч от квартьйиры, гдье дьенги льежят'? — добавил на ломаном русском.

— Ключ не надо... — я отрицательно покачал головой, намекая на серьёзность восприятия этого предложения. Он вновь усмехнулся, на сей раз от моей наглости. — А схему камер можно.

Куратор встал и прошёлся по кабинету. Я не торопил. Он должен понять, что это серьёзно. Раз я спрашиваю ТАКОЕ, то готов идти до конца.

Он, по большому счету, не сильно рискует. Я не собираюсь светить схему, показывать кому бы то ни было, да и раздобыть её можно много где. Но факт есть факт: в том, что я затеваю, он окажется сообщником.

— Продолжай, — махнул он, дозрев, и уставился в альпийское окно релаксационной программы.

— Два месяца назад её величество назначила на пост главы департамента образования нового человека, я вчера этим вопросом интересовался. Одну тётку из корпуса, которую все заочно боятся.

— Эта тётка четырех генералов повесила! — гневно перебил куратор.

— Это же замечательно! — парировал я выпад обезоруживающей улыбкой. — Её программой был лозунг наведения порядка в сфере школьного образования. Я понимаю, воз и ныне там, но пока министр — человек новый, это можно использовать в своих целях, дон Алехандро.

— И как же, мой юный друг, ты собираешься это использовать? — усмехнулся он. — И с чего взял, что воз и ныне там?

— Вижу. Ничего за это время не изменилось. И вряд ли изменится. Где она — и где мы! — я показал ладонью уровень пола и уровень куда достану.

Дон Алехандро скептически хмыкнул. Кое в чём он был со мной не согласен. Но общий настрой разделял.

— Продолжай.

— Я хочу сделать так, чтобы Кампоса и его дружков исключили. Для этого спровоцирую его под камерами, устрою знатный дебош...

— И ничего этим не добьёшься. Скорее исключат тебя.

— Я подам жалобу во все возможные инстанции. Если понадобится — выйду на министра.

— Да кто тебе даст, выйти на министра!

— Министр сама выйдет на меня.

Дон Алехандро присел напротив, внимательно слушая.

— Я сделаю дебош таковым, что не отреагировать власти не смогут. Не знаю, что это будет, но не рядовое избиение. Возможно, я буду не один, нас будет несколько, но пока это под вопросом. В любом случае, замолчать это им будет не под силу. Не в этот раз.

— Ты не знаешь возможностей хозяев этой школы. Они смогут всё! Например, разрушить ваши будущие карьеры, чтобы вас не приняли ни в одно стоящее место.

— Может быть. Но лицензии им не видать.

Куратор встал и нервно прошелся по кабинету. Я его озадачил. Но он не видел в этой затее того, что видел я — успеха.

— Ты так говоришь, будто у тебя есть знакомые во всех сферах деятельности, которые отмажут от чего угодно.

У меня есть знакомые. В той или иной степени. И это не Бэль, которую тоже можно попросить, скажем, выйти на опытных журналистов, которые помогут в раскрутке сюжета о школе имени генерала Хуареса, одной из лучших, но в которой царят тюремные порядки.

— Кое кто имеется... — я коварно усмехнулся.

— Может быть, может быть... — подозрительно быстро согласился дон Алехандро. — Продолжай.

— Я собираюсь спровоцировать Толстого на массовый беспредел и опубликовать его в сетях. Но для этого нужно, чтобы всё было заснято на камеры системы безопасности. Затем будет комиссия департамента образования — они не могут пропустить мимо такое в момент, когда глава ДО говорит на всех углах о наведении порядка в частных школах и защите обладателей грантов.

— Ты точно уверен, что сможешь обставить дело так, чтобы они клюнули? — глаза дона Алехандро сверкнули.

— Уверен. — Я почувствовал, что в животе что-то съежилось. Я не был уверен настолько, насколько декларировал, но драться за это буду, не щадя себя. Если понадобится — продам душу дьяволу. Куратор прочел это в моих глазах и удовлетворенно кивнул.

— Хорошо. Продолжай.

— А затем мне понадобитесь вы.

— Я??? — Он даже закашлялся от удивления.

— Вы. Когда комиссия прибудет, вы сделаете всё, чтобы вывести администрацию на чистую воду за прошедшие случаи. Я имею в виду тех титуляров, которых отчислили за последний год. И тех, кто бил их, но которых не отчислили.

Куратор натужно рассмеялся.

— Малыш, а зачем это мне надо, выводить администрацию на чистую воду? Я пожилой человек, у меня есть всё, что нужно: прекрасная работа, стабильная зарплата, уверенное будущее... Зачем мне подставляться и рисковать неизвестно ради чего?

— Чтобы стать директором школы, конечно же!

Молчание. Лишь изумленный взгляд карих глаз.

— Когда прибудет комиссия, вы валите Витковского. Все огрехи, все стрелки — всё, что находите, переводите на него. НО!!! — Я сделал паузу. — Но на него одного. Дескать, это из-за дона Витковского в школе творится беспредел.

Естественно, его место останется вакантным. Акционеры люди практичные, а ещё злопамятные, волчий билет директору обеспечен. И тут вы отчитаетесь перед ними, что, дескать, если бы не вы, не ваши показания, то тень легла бы на всю школу, а не на продажного директора. Вы — спаситель школы, и готовы и далее защищать её, уже в другом статусе.

Я замолчал. Дон Алехандро задумчиво сопел, потирая подбородок, смотря в одну точку где-то за моей спиной. Наконец, усмехнулся.

— Долго думал?

— Нет. Главное не придумать, главное решиться.

— А мести Кампосов не боишься?

Я отрицательно покачал головой.

— Или я, или Толстый. Третьего не дано.

— Зря, — усмехнулся он. — Виктор Кампос — слишком опасный человек, чтобы упускать его из вида.

— Я сделаю все так, что дело примет официальный оборот. Там он будет бессилен.

— Как бы тебе самому не заплакать от официального оборота! — хмыкнул он.

— Значит, поплачу.

Дон Алехандро вновь осмотрел меня удивлёенным взглядом. Да что он во мне такого нашёл?

— А директор-то тебе что сделал? Его-то ты за что?

— За компанию. Кем-то же придется жертвовать? Да и сам он виноват во всём.

Куратор вновь задумался.

— Да, сам виноват. Приходится жертвовать... А если всё же не достучишься? До министерства? И самого отчислят, и ребят подставишь, которые за тобой пойдут?

— Ребята — это край. Для начала попробую своими силами. — Я вздохнул. — А не достучусь — есть ещё СМИ. Пока ещё есть.

— Чтобы привлечь внимание СМИ, надо устроить в этих стенах нечто поистине глобальное. Революцию, маленькую войну. На меньшее крысы пера не размениваются! Осилишь?

— Осилю.

Он побарабанил пальцами по столу, наконец изрёк:

— Вот и замечательно. А пока марш на занятие! Я подумаю.

Парень ушел минут десять назад, а старый куратор всё сидел и смотрел то на дверь, то на открытую голограмму планшетки, на которой ничего не было написано, и думал. Наконец, процитировал:

'Кем-то придется жертвовать!'

— Мальчик, кто из тебя вырастет? Кто вылупится? Ты уже способен жертвовать, хотя даже не догадываешься, что это такое. Вот только сейчас пожертвуешь плохими, теми, кто виновен, виноват в собственной трусости, но кто будет следующим? Кем пожертвуешь через год? Через пять лет? Десять? И какова будет Великая Цель, ради которой будет совершаться это?

Наверное, они всё же правы, раз пасут тебя столько лет...

Пальцы его притронулись к вихревому полю клавиатуры, на планшетке проявились первые буквы.

Главе департамента безопасности...

* * *

Март 2447 года, Венера, генерал-капитанство Полония, Новая Варшава

— Изоляция. Полная изоляция на всё время эксперимента. Никаких контактов с внешним миром, никаких посылок, передач, связей с близкими. Это большие деньги, но согласитесь, за просто так их не платят.

— Я не... — У Войцеха пересохло в горле. — А как же?..

— Никак. — Сеньорита решительно покачала головой. — Исследовательская группа будет размещена в специальном охраняемом бункере, местоположение которого засекречено, непосредственно рядом с лабораториями. Еда, предметы быта, простейшие детали комфорта — всё будет своевременно доставляться. Допускается изучение новостей, выход в информационные сети, но всё в одностороннем режиме: никаких писем, почты, форумов и прочего.

— Это настолько важный эксперимент, что создаются такие беспрецедентные меры?

Сеньорита задумалась.

— Её величество считает, что да. А следовательно, все остальные не могут считать иначе. Я понятно объясняюсь?

Куда ж понятнее! Войцех кивнул. Эта юная выскочка-королева, не успела взойти на престол, а уже устраивает шоу с секретными экспериментами. Ну что может быть эдакого в генном программировании? Да, официальной конвенцией создание модов запрещено. Но все спецслужбы мира без исключения тайно проводят подобные исследования, это интересное и увлекательное занятие, если отбросить такие условности, как мораль. Но после революционных открытий Хуана Четвертого в мире не произошло ни одного крупного прорыва в этой области, те опыты стали вершиной генетики, как науки, пусть далеко не каждое государство решиться повторить их.

Мы знаем о генетике и генах почти всё: что где и как вставить, добавить, убрать, чтоб получить тот или иной результат. Ещё остались неисследованные области, вариативным подбором 'наудачу' можно добиться некоторых результатов, но это мелочи. Ничего глобального, революционного, создать уже невозможно. То есть, вполне достаточно было бы организовать обычные секретные исследования в обычном секретном институте, коих на планете достаточно, а не устраивать шоу с изоляцией персонала. Насколько он знал, это крайняя степень секретности, для самых важных исследований, к которым генетику отнести нельзя

Девочка на троне считает иначе. Забавно!

Но сеньора права, что бы там ею ни двигало, каковы бы ни были её цели и как бы к этому ни относились он, сидящая напротив её доверенная девочка из корпуса и сотни других людей, которые будут участвовать в проекте, главное то, что считает королева Сказочница, а не они.

— А если эксперимент займёт не один год, что тогда? — задал он единственный по-настоящему важный вопрос. Сеньорита Морган ни капельки не смутилась.

— Тогда вы проведёте в бункере не один год. На тех же условиях.

Затем подумала и добавила:

— Но мне кажется, её величество не будет против небольшого охраняемого отпуска персонала. Это стандартная отработанная процедура, вы её знаете.

Войцех не знал, но кивнул. Догадался. Отпуск, в котором за каждым твоим шагом будут следить специальные агенты, а прослушка не выключится ни на секунду.

— Да, никакой свободы, но это лучше, чем совсем не видеться с родными. Верно?

Теперь он понял, почему выбрали именно его. Да, он неплохой специалист. Но именно неплохой, не более. Зато он — свободен, холост и ничем не обременён, в отличие от более опытных и ценных кадров. И беден — с удовольствием погонится за лишним центаво. А если речь идет о СТОЛЬКИХ центаво...

Словно читая его мысли, сеньорита вынула из нагрудного кармана и протянула стандартную пластиковую карточку без опознавательных знаков. Из 'серых', разовых, что не контролируются системой слежения за платежами. Они не требуют идентификации личности или авторизации, но при потере их также невозможно восстановить: потеря — так потеря. Зато удобно скинуть на неё деньги, чтобы идти в ресторан, или за покупками. Хорошая вещь!

— Здесь аванс. Оплата за первые полгода.

Войцех привычно вставил её в мини-терминал, разъём браслета. От суммы, высвеченной на табло, сделалось дурно.

— Но это же...

— Половина. Как я и сказала.

Сеньорита принялась невозмутимо раскачивать кресло влево и право, наслаждаясь его реакцией.

— Как только вы дадите принципиальное согласие, эта карточка станет вашей собственностью. Условия вы знаете, сумму аванса видели. Возьмите. — Ангел, а это могла быть только ангел, представитель корпуса королевы под прикрытием императорской гвардии, протянула другой кусочек пластика, одновременно забирая карточку назад. — Это моя визитка. Как только решитесь, свяжитесь со мной. А пока распишитесь.

И дала лист бумаги с распечатанным текстом. На сей раз бумага была обычной, синтетической.

— ...'Обязуюсь сохранять в тайне'... — Войцех быстро пробежал текст глазами. Сеньорита кивнула.

— Стандартная подписка о неразглашении. Вы понимаете, что будет, если нарушите её?

— Понимаю.

— Детские игры в национализм закончены, сеньор Красуцкий. Добро пожаловать во взрослую жизнь.

— Ваши документы, сеньор?

Здоровенный гвардеец-латинос с 'жалом' за плечом и поднятым забралом шлема устало перегородил дорогу. Снова латинос. Да, сильно изменилась Варшава — двадцать лет назад их тут было днём с огнём не сыскать. Теперь чуть ли не на каждом перекрестке стоит наряд, а в нём один — два стража имеют южные корни. И кроме гвардии их тут достаточно — каждый десятый в толпе смуглокож.

Переселенцы? Местные полукровки? Стражи — скорее первые, а вот смуглая молодёжь — вторые. Времени наплодить их было достаточно. Но если переселенцы до конца жизни осознают, что они здесь чужие, живут на чужой земле, то их дети резонно будут считать оную своей, со всеми вытекающими следствиями. Политика, о которой говорила сеньора, в действии.

Да, они вытесняют местную культуру и местное население, но делают это медленно. Только то, что он провёл почти два десятка лет вдали, дает возможность трезво оценить происходящее и подивиться масштабам. А ведь парни и девушки, идущие по улицам, смеющиеся, занятые важными делами юности, даже не представляют, что когда-то было иначе!

Они, все они, оторваны от Родины, от Большой Земли. Пускай, та несколько столетий фактически оккупирована, там не трогают их культуру, дают жить по своим законам. Дети же или внуки этих мальчиков и девочек своей культурой будут считать культуру Латинской Америки, а своей историей — историю Империи, и не будут испытывать от этого никакого дискомфорта.

Он шёл по родному, но чужому городу и прислушивался к себе, но не чувствовал злости. Да, обидно. Но это обида маленького ребенка, участвовавшего двадцать лет назад в акциях протеста, в избиении этнических латинос, провокациях против военной полиции, губернатора и прочих. Этот ребенок давно им не управлял, тюрьма, где все равны, независимо от национальности и веры, взяла своё. Обидно, но это жизнь. И еще, он не был уверен, что для его народа конфронтация с хозяевами планеты, жёсткими и жестокими людьми, не стесняющимися стрелять в женщин и детей, депортировать миллионы в тесных трюмах военно-транспортных кораблей, лучше, чем ассимиляция.

Сам город был совсем не той Варшавой, из которой он когда-то уезжал. Он покидал нищую, забытую всеми высшими силами, дыру, где процветала безработица и коррупция, где основная масса людей ютилась в больших типовых коробках довоенной постройки, в которых и развернуться толком нельзя. Сейчас его встретил сияющий современный город, ничем не уступающий Альфе. Довоенные короба посносили, маленькие домики частных кварталов — тоже, улицы расширили и спрямили, уничтожив старую планировку, но внеся элемент порядка. Отовсюду смотрели современные здания, сияли рекламы и баннеры. Витрины магазинов и салонов больше напоминали бутики прошлого. Исчезла нищета, люди одеты хорошо и добротно, пусть и по латинской моде. Город встал на ноги.

И ещё, он не видел больше печати забитости на лицах, ущербности, нигилистического радикализма — дескать, мы единственные и брошенные, вокруг одни враги и все нас обижают. Его соплеменники плавно превратились в обычных подданных короны, как в десятках других провинций, и находили это для себя выгодным и приемлемым.

Вот тебе и Сказочница! Медленно, никуда не торопясь, никого не прессуя и не репрессируя, планомерно отстраивая и накачивая деньгами его родной город, добилась того, что лет двадцать назад казалось невозможным в принципе. Он невольно всё больше и больше уважал её. Ненавидел, но уважал.

— А? — он поймал себя на мысли, что слишком глубоко погрузился в себя. Настолько, что не заметил двух гвардейцев в полном боевом снаряжении, что-то у него спрашивающих.

— Сеньор, ваши документы? — повторно откозырнул один из них. Делал он это согласно инструкции, без эмоций, хотя про себя наверняка поносил его за рассеянность. Ещё одно различие между ними — местный бы всячески показал своё недовольство, и плевать на всякие там инструкции.

— Вот. — Войцех вытащил карточку с чипом из нагрудного кармана и протянул стражу. Тот молча вставил её в ручной терминал, просканировал его сетчатку и задумался.

— Только справка об освобождении?

— Да. Я ещё не успел получить документы.

— Желаю удачи. — Молодчик снова откозырнул и вернул карточку. — Не затягивайте с документами.

— Спасибо.

Войцех кивнул и двинулся дальше. Естественно, он не любил гвардию. Но не до того смешанного чувства злости и ненависти, какое присутствует у большинства бывших заключенных. Тюрьма не сломила его, и он прекрасно помнил, что сам взял нож в руки, и помнил почему — ему не за что их ненавидеть. Единственно, они были латинос, и недолюбливал он их только за это.

Перекрёсток. Он узнал его и остановился, как вкопанный. Здание напротив педантичные 'имперцы' не снесли, оставили, лишь отделали и разукрасили рекламой. И на первом этаже всё так же находился ресторанчик. Пусть, вывеска его теперь иная, и название продублировано на испанском, но это всё то же заведение, где они отмечали выпускной, и где ещё раньше он впервые поцеловался с девушкой.

Ноги сами внесли внутрь. Да, часть уюта за годы потерялась, теперь это не заведение для влюбленных, а недорогая пивная для работяг, но приступ ностальгии не прошёл. Он, словно в тумане, зашагал по знакомым плитам, потерявшим от времени лоск, но отчего-то не заменённым на новые, и сел к барной стойке. Плечистый усатый бармен славянской внешности невозмутимо протирал стаканы.

— Что пан изволит?

Сказано было на родном непривычном языке. 'Пан'. Давно он не слышал такого обращения.

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Я не был тут двадцать лет. Чего-нибудь из старого доброго.

— Пиво ему налей! Лучше нашего старого доброго пива ничего нет! — подал голос захмелевший мужик слева, тоже плечистый и накаченный, с короткой стрижкой и большим шрамом на щеке.

Через минуту перед ним стояла старинная деревянная кружка с пенным напитком.

— Где пропадал-то? — улыбнулся мужик и протянул руку. — Кароль!

— Войцех. — Он задумался. Говорить про тюрьму не хотелось. Но, похоже, здесь ныне собираются люди, которых трудно удивить этим словом.

— 'Пуэрто-де-Диос'.

Это название говорило само за себя. Мужичок, потянув жалобное 'Уууу', покачал головой. Бармен, не спрашивая, поставил рядом вторую кружку.

— За счёт заведения.

'Пурто де Диос', 'Ворота Бога', на самом деле являлись таковыми для многих. Отправляясь туда, они точно знали, что оттуда попадут только к богу — слишком большие сроки. Тюрьма для самых-самых, сверхстрогого режима. Сбежать невозможно — куда сбежишь, 'голый', из под купола без подземных коммуникаций? Да-да, эта долбанная конструкция не врыта в землю, а стоит на поверхности, и даже раздобыв, отбив у охраны скаф, далеко не уйдёшь — первый же патрульный дрон отправит тебя к адресату оных ворот, уже в прямом а не переносном значении слова. Эта тюрьма даже не охраняется толком, охрана там охраняет скорее саму себя от заключенных. Это ад, но пройдя тот ад, становишься сильнее, как нигде больше.

— И как там? — задал глупый вопрос Кароль. Видимо, хмель брал своё. Бармен косо зыркнул на него, но мужик сделал вид, что не заметил.

— Хреново. — Войцех усмехнулся. — Еда — дерьмо, а баб нету. Лучше расскажите, как тут.

— А как у нас может быть? Тихо, как в морге, — незаметно подключился к беседе бармен.

— Отстроились, смотрю. Город на себя не похож.

— Это да. Город совсем не тот ныне... — потянул Кароль. — Вот раньше было!..

— Зато работа у всех есть! — перебил бармен. Видно, он не разделял нытьё по поводу 'старых добрых времён'. Войцех как-то сразу зауважал его. — И дома новые постоянно строят, чуть ли не каждый год купола возводят. Я, вот, в своё время в армию только из-за этого ушёл — негде работать было!

— О, служил? Где? — оживился Войцех.

— Сто вторая лётная. А ты?

— Двести девяносто пятая десантная. — Рыбак рыбака видит издалека. Он протянул и пожал бармену руку. — Войцех.

— Ярослав.

— Сорок первый стрелковый, особого назначения, — вновь потянул руку Кароль. Все дружно рассмеялись.

М-да, сразу трое, прошедших горнило королевской армии, здесь, в анклаве, где до сих пор терпеть не могут чужаков-латинос? Лётчик, десантник и спецназовец? Забавно!

— Только вот последнюю неделю неспокойно как-то стало, — продолжил Кароль. — Видал, черноты понагнали? — и он кивнул за спину, где располагалась витрина и окно на улицу.

— Я думал, это местные, — развел руками Войцех.

— Ага, как же! Нужны нам тут эти 'местные'! — процедил Ярослав, отставляя стаканы в сторону.

— Пришлые они, усиление у нас, — поддакнул Кароль.

— Да я не только про гвардию, я и про простой народ. — Войцех поделился наблюдениями. — Многовато их стало. Чуть ли не каждый десятый. И всё молодежь!

Собеседники грустно потупились, даже бармен Ярослав.

— Что тут сделаешь? — выдавил он. — Ну, много их! Но живут ведь тихо, не строят из себя завоевателей, наших не унижают. Поначалу били их, бывало, потом привыкли.

— Но черноты столько в гвардии не наберётся, хоть их всех мобилизуй, — недовольно фыркнул Кароль. — Со всей планеты нагнали, со всех провинций! Русские, кстати, там тоже есть, хотя мало.

— Почему?

— Корневая нация — опора власти! — пафосно ответил за него Ярослав. — А москали им такие же чужаки.

Глядя на его недоуменное лицо, Кароль похлопал по плечу и соизволил объяснить с самого начала.

— ЧП у нас тут случилось, парень. Авторитета одного на неделе завалили крупного. Жестоко завалили! С расчленёнкой и всеми делами. Бунта они опасаются, вот и понагнали, в ком уверенны.

— И что, правда, бунт зреет? — по спине Войцеха поползли мурашки дурного предчувствия.

— Да откуда? — махнул рукой Ярослав. — То ж криминал, а то народ.

— Не скажи! — помахал пальцем Кароль, язык его уже начал заплетаться, и Войцех понял, что попал в удачное время для получения самого полного объёма информации о родине. — Не бунта они опасаются, а разборок криминальных. Чтобы те, кто под Мексиканцем ходил, мстить не начали и весь город в крови не утопили.

При слове 'Мексиканец' Войцех покрылся испариной. Он почувствовал, что надо встать и бежать, пока не поздно, но не мог уйти, не дослушав.

— А что произошло-то?

И бармен, и Кароль, дружно хмыкнули. Слово взял Ярослав, видно, как обладающий более полной информацией.

— Кто-то напал на дом Мексиканца. Это местный команданте, 'смотрящий' за Варшавой. Слыхал про такого?

— Как не слыхать! — не стал врать Войцех. — Одну зону топтали. Он тоже в 'Пуэрто-де-Диос' отдыхал. Только я в 'мужиках' ходил, а он... Но видеть его видел.

— Так вот, кто-то решил, что засиделся он на этом свете. Но самое интересное, как его кончили. Не бомба, не снайпер, а настоящий штурм.

— В его доме до двух десятков бойцов сидело, — подключился к разговору Кароль. — У меня кум в гвардии, он мне много чего рассказал. Так вот, всех перестреляли, как баранов! Никто не успел даже оружие поднять! С нескольких сторон штурмовали, говорят, минут за пять управились.

— А главное-то, что не только братков мочили, — перебил Ярослав и глаза его сверкнули. — И слуг, и девочек, что там в тот момент находились — всех кончили!

— Сволочи! — Кароль сжал кулаки.

— Наши братки, как узнали, поклялись, что найдут их. На крови поклялись! И гвардия с ними — там ведь тоже люди. Вот после этого сюда черноту-то и перекинули. Могут, когда надо, работать!

— Кто ж это их так? — воскликнул Войцех, хотя уже знал ответ. — Известно?

— Знамо кто, конкуренты! — ответил Кароль.

— Какие конкуренты? — смерил его презрительным взглядом Ярослав. — Окстись, сержант!

— Ну, не наши, не местные... — Кароль скептически скривился. Было заметно, что у него есть версия, но вслух, перед ним, пока ещё чужаком, он говорить боится.

— Может ДБ? Или ИГ? — начал перебирать версии Войцех, пытаясь вытянуть мужиков на откровенность. Ему нужна была эта откровенность, нужно было подтверждение, хотя бы косвенное. Слишком долго он провёл в застенках, жизнь слишком разучила его бояться.

Ярослав деловито прокашлялся.

— ДБ так не работает. Ну, оставят пару-тройку трупов, не без того, но те живьём берут. А ИГ?.. Зачем Мексиканец 'тихушникам'?

Кароль махнул рукой, призывая говорить потише, и подался вперед.

— Ходят слухи, что не чист наш Мексиканец был на руку. Не про криминал я.

— А про кого? — не понял Войцех.

— Местный 'бизнес', крыши, поборы, всё прочее — это так, подработка его. Основное же дело — информация. — Старый спецназовец сделал паузу. — Он занимался тем, что по дешёвке покупал её и перепродавал нужным людям.

— Кланам?

Кароль загадочно усмехнулся.

— И не только. Планета большая. Говорят, и с властями сотрудничал, с теми же ДБ и контрразведкой. Потому те на его выкрутасы в городе сквозь пальцы смотрели. На том и погорел наш Мексиканец — на информации. Что-то про кого-то не то собрал.

— Про силовиков?

Кароль резко замолчал.

— Мне-то откуда знать? Может про силовиков! Может про кланы. У них вон сколько наёмников! У каждой семьи, почитай, своя армия имеется!

Ярослав презрительно оглядел своего, как понял Войцех, друга, и отрицательно покачал головой, после чего тоже нагнулся пониже.

— Не кланы то были, парень. Смотрю, на стукача не похож, а я в людях пока разбираюсь. Корпус это. Корпус телохранителей. Шавки Сказочницы.

'Ну вот, прозвучало' — пронеслось в мыслях у Войцеха. Вставать и бежать? Внутренний голос настоятельно рекомендовал сделать это, но ноги не шли — хотелось дослушать.

— Сам думай, в пехоте служил. Я, авиатор, и тот уразумел. Не под силу наёмникам такое — штурм дома-крепости в охраняемом районе.

— Почему?

— Потому. Никаких данных о времени налёта в системах слежения не осталось, операторы разводят руками и несут лепет. Главный сервер управления гвардии сразу после штурма 'полетел', данные за несколько часов благополучно стерлись. Свидетелей нет, все мертвы, а кто со стороны что-то видел — молчит, как рыба. Что это напоминает?

— А почему не силовики? — выдавил Войцех, и поразился осведомленности простого бармена. Хотя, маленький город, анклав, все всё знают — это вам не полсотнимиллионная Альфа. — Та же ИГ?

— Нет. — Бармен снова покачал головой. — Силовики так не работают. ИГ бы взяла его по-тихому, никто б ничего не узнал. И трупов столько бы не оставили.

— Говорят, последнее время Мексиканец копал под Веласкесов, — подлил масло в огонь Кароль. Войцех усмехнулся.

— Копать под корону? Вору-авторитету? Смешно!

— И тем не менее. — Ярослав просверлил его глазами и взял в руки отставленный стакан. — Свечу не держал, но слушок такой ходит. Настойчивый такой слушок.

— Копал, копал! — закивал пьяный спецназовец. — Точно говорю. И работать так, как работали его убийцы, могут только ангелы. Проверено.

Войцех сидел ни жив ни мертв, пытаясь изо всех сил не выдать заинтересованности. Судя по хваткому взгляду бармена, это получалось не очень. Но его приняли за 'своего', доверяли, и это многого стоит.

Кароль отхлебнул пива, затем, отставив кружку, воскликнул:

— Дурак Мексиканец. Чтобы копать под Веласкесов, нужно быть как минимум Феррейра. Вот и поплатился за дурость.

Войцех крепко приложился к своей кружке, допивая её, начал вторую. И правда, вкусное пиво.

— Не может этого быть. Даже если б он и копал под корону, у королевы десять тысяч способов, как прижучить маленького авторитета из далёкой провинции. Не станет она посылать ради этого ангелов творить беспредел.

— Там волосы нашли, — как бы про между прочим произнёс Ярослав. — Женские. Длинные.

— Среди наёмников много баб. У латинос равноправие ещё при мне было. Вряд ли что-то изменилось. В армии их чуть ли не треть!

Бармен скептически усмехнулся.

— Согласен. Но только почему их сразу забрал ДБ на экспертизу? После чего благополучно 'потерял'? У нас весь город за этим делом следит, это проверенная информация. А уж ДБ-то просто так никогда ничего не теряет. Слишком много нестыковок, Войцех, слишком много.

— Ненавижу сучек! — пробормотал Кароль и стукнул кулаком по столу. Глаза его плавно окутывал хмельной туман. — Пришли, постреляли всех и ушли!

— Это акция, Войцех. — Ярослав повесил стакан и взял новый. — Они не сильно шифровались, как видишь. Люди должны были понять, чьих рук дело. Их цель — обозначить: так будет с каждым, кто замахнется на корону. Быстро, без пощады, как эти сучки и умеют.

Воцарилось молчание. Войцех медлил, не хотел уходить, хотя понимал, что безнадёжно опаздывает. Но всё же сидел.

— Говорят, они все зомби...

Кароль мрачно покачал головой.

— Не зомби они. Да, глаза у них... Мёртвые. Но это только кажется.

— Ты их видел?

Тот кивнул.

— В армии, году на четвёртом. Мы обложили дом, где пятеро фанатиков заперлись. Моралисты хреновы. Заложников взяли, человек десять, дети маленькие там были. Потому нам штурм запретили, мы ж армия, не наш профиль. Побоялись. Ждали ДБшников, а прилетели ЭТИ...

Он скривился, затем вспыхнул:

— Представляешь, писюхи, лет по пятнадцать! Может шестнадцать. Это ещё не ангелы были, а так, молодняк. Их на кровь так натаскивают.

— Освобождая заложников?

— Убивая мясо, которое не жалко.

— Только не девочки то были, демоны во плоти! — продолжал он с жаром. — Просто выглядели, как девочки. Видели б, как они двигались!

Войцех помнил, как они двигались. Не забыл.

— И как штурм, взяли?

— Да. Быстро, чётко, жестоко. Мы даже до пяти досчитать не успели. Рр-аз — и всё, выводят заложников. — Он задумался. — Только знаете, что нас поразило? Не скорость, не организация и планирование — они там на уровне, с армейским бардаком не сравнить. А обыденность. При штурме погиб заложник, женщина, и они начали резать всем яйца (16). Сами. — Он покачал головой.

— Раз на штурм сами шли, пусть сами и режут, — усмехнулся Войцех. — Подумаешь — молодняк! Убивать же не молодняк!

— Угу. — Кароль согласно кивнул.— Вот что бы вы ждали увидеть в глазах пятнадцатилетних писюх при этом? Страх? Отвращение? Мерзость? Ничего подобного. Усталость. У них у всех в глазах была лишь усталость. От обычной приевшейся рутины.

Он вновь помолчал.

— Не люди они. Не зомби, но и не люди. Не могут люди так.

Пользуясь возникшей паузой, Войцех допил пиво и спросил, где туалет. Пора сваливать, засиделся он, но сначала неплохо сходить по делам.

Внутреннее расположение в заведении изменилось, кое-что здесь всё-таки перестроили. Теперь туалет находился рядом со вспомогательными помещениями, и в коридоре рядом приятно пахло из кухни. Сделав дело, он пошел обратно, но в последний момент, ведомый чувством опасности, уже толкнув дверь, правда, легко, замер.

Возле стойки, спиной к нему, стояло три молоденькие девочки лет двадцати трех в черно-синей форме бойцов ДБ, с гаусовками за плечами, и что-то спрашивали у активно кивающего и отрицающего бармена.

'Нет, не знаю такого. Первый раз вижу... — прочел Войцех у него по губам.

Попался! Как последний лопух попался! И ведь сидел же, ждал!

...Дождался.

Он оставил дверь приоткрытой, и, стараясь идти спокойно, отправился назад, к кухне.

Итак, Мексиканца взяли. Допросили и убили — а иначе зачем он им нужен? У них хорошие методы допроса, рассчитывать, что тот его не выдал, глупо. Взяли команданте быстро и не оставили свидетелей — город полон слухами, но слухи к делу не подошьёшь. Ангелы, конкуренты, пришельцы с Альфа Центавра — мало ли люди понапридумают! В новости убийство не попало, как и ввод в провинцию национальной гвардии, даже в местные СМИ — что особенно странно. То есть, был использован шикарнейший админресурс! Вывод?

А вывод простой. Из Варшавы для него сделали одну большую ловушку. Сделали совсем недавно и легко, почти не напрягаясь — то есть это именно ТЕ люди. Оставалось лишь дождаться его появления, когда он где-нибудь засветится, и захлопнуть её. И мир вновь ничего не узнает и не почувствует, правда, ему будет всё равно.

Есть и плюсы. Подключать гвардию к его разработке корпус не станет, это утечка. Потому и штурм проводили, скорее всего, своими силами (иначе бы слухи пошли, в спецназе тоже люди), и слуг в доме ликвидировали (по той же причине). И гвардейцы на улице его не тронули — нет у них приказа его трогать. Они — ловчая сеть, а не загонщики. Базы данных гвардии, ДБ, нацгвардии и всех остальных силовых структур, что сейчас работают в провинции, контролируются и настроены на поиск одного единственного человека. И в момент, когда его чип полчаса назад коснулся считывающего устройства патруля... Войцех похолодел. 'Полчаса'.

Бежать? Куда? Документов у него нет, а какие есть — делал Мексиканец, по ним его найдут быстрее, чем по нынешним. Вырваться из города, не показав при этом документы, можно, только, если брести пешком, в скафандре, по поверхности, до соседней провинции. Мягко говоря, гиблое занятие, хоть и знакомое. Но это всё потом. По его душу УЖЕ пришли, и первым делом нужно скинуть хвост, уйти от этих троих крох с пушками.

Туалет. Не то. Дальше. Он помнил, что двадцать лет назад у этого здания был чёрный ход, и теперь тот ход — его единственный шанс. 'Служебный вход'. Коридор. Посудомоечная. Кухня.

— Пану что-то нужно? — какая-то молодица в переднике. Молча идти дальше — отстанут, не их дело. Поворот. Ещё поворот. Многое изменилось! Но выход должен остаться. Кладовая, ещё кладовая. А вот и он.

Заперто!!!

Войцех выругался. Замок на двери выхода стоял не электронный, обычный, но навыков взломщика у него не было — не сподобился.

Спрятаться? Где? Ресторан небольшой, помещения маленькие, да и выдать персонал его может, попытайся он прорваться куда-нибудь в укромное место. Что делать?

Для начала он вернулся в исходную точку, к двери в главный зал — авось пронесёт. Девочки всё ещё стояли. В коридоре было достаточно темно, и он спокойно смотрел на них, не боясь быть увиденным. В двух из них угадывались полукровки — черты лица как латинские, так и европейские. Это были близнецы, две совершенно одинаковые сеньориты с тёмно-русыми волосами и чуть вздёрнутыми неправильными носиками. Видел их он в полоборота, но этого достаточно, чтобы почувствовать — опасные противницы! Третья, невысокая шатенка-латинос, по-видимому, командир, все ещё беседовала с барменом, который спокойно ей что-то объяснял. Рядом поддакивал уже в дупель пьяный Кароль, оживлённо жестикулируя. Доспехи на всех трёх девчонках лёгкие, не стесняющие движений, но годящиеся разве для защиты от огнестрела. То есть, ловят человека, не имеющего тяжёлого оружия — но у него нет вообще никакого. Сами же вооружены достаточно солидно — штурмовые скорострельные винтовки средней мощности ALR-112 'Жало', вещь коварная и лёгкая. Шлемов девочки не имели, но пластиковые козырьки, на которых отображались данные системы ведения боя, на глазах висели.

Близняшки внимательно обшаривали глазами зал, присматриваясь к каждому клиенту. Одна из них случайно посмотрела на дверь. Он машинально подался назад, но пронесло — не заметила. В этот момент Ярослав картинно развел руками и что-то гневно воскликнул. Кароль, поддерживая его, начал крыть третью девчонку отборным матом, впрочем, напрочь ею игнорируемым. Тяжело вздохнув, та повернулась. Глазки цепкие, пронзительные...

Да, латинос, но латинос не местная. Она назвал бы её европейкой — только там в генофонд влилось столько всего, что рождаются подобные. Слишком много крови перемешалось. Она могла быть из христианского Севера Италии, из Испании или Португалии, но никак не с территории Империи или её бывшей колонии. Шатенка представилась Войцеху самой опасной из троицы — он непроизвольно поёжился и отступил на шаг, впрочем, не теряя её из вида. Противница махнула, близнецы развернулись к выходу.. Но вдруг сама посреди зала резко остановилась...

...И медленно повернулась к нему.

Он вновь отпрянул, на сей раз разрывая контакт, но краем глаза заметил, что девчонка идёет в сторону двери. Назад, срочно назад!

Туалет? Нет, не вариант. На кухню? Но там же негде спрятаться!

Что она увидела? Как его почувствовала? Биоэнергетик? Он слышал о таких, правда, только сказки — дескать, их используют в спецслужбах, специально выращивают и всё такое. Но опять-таки, слухи — на то и слухи.

Но девка идёт за ним. А это уже факт.

Послышался скрип двери и шаги по первому коридору, до поворота. Оставалась пара секунд, и Войцех принял решение — подался назад, спрятавшись в нише мощной бронированной двери, очевидно кладовки.

Шаги рядом, в нескольких метрах, но его не должно быть видно. Замерла у туалета, задумалась. Войцех услышал щелчок спускаемого предохранителя, игломёт, напитываясь энергией батарейки, издал тихое характерное 'у-у-у-и-и-и'. Он вжался в бронепластик косяка и старался не дышать — против игл нет ни единого шанса. Как вдруг открылась дверь туалета, из нее вывалился мужик, напевая что-то под нос заплетающимся языком.

Мужик скрылся за поворотом, скрипнула открытая до упора дверь. Девчонка исчезла внутри, послышались звуки открывающихся по очереди дверей кабинок.

Бежать! Прямо сейчас! — поднялся в его душе отчаянный порыв.

...Нет. Он внял голосу здравого смысла и остановил готовое сорваться тело. Да, он проскочит эту милашку со сверхспособностями, но в зале осталось ещё два ангела, близняшки-полукровки — её напарницы. И их тоже не надо недооценивать.

Бум! — Раздался гулкий звон попадания металла в пластик, удар и звук ломающейся, сорванной с петель двери одной из кабинок.

— Эй, ты чего! Охре...

И далее грубый испуганный мат. В ответ звонким девичьим голоском скупое, даже равнодушное:

— Perdóneme.

Кому-то не повезло 'заседать' в это время. Ему подсознательно было жаль мужика: сидишь, никого не трогаешь, вдруг ломается дверь и перед тобой деваха в форме с иглометом. Заикой можно остаться!

Может рискнуть и напасть из-за двери? Он не слабый, и реакция у него отменная — все эти годы активно занимался физически, плюс армейские навыки. Да и игломета бояться не стоит — подобные штуки средней и малой мощности стреляют не только иглами, но и капсулами, вряд ли девчонка нацелилась сразу на поражение. Им надо его вначале допросить — зачем заряжать боевыми? Да, он не прошёл мозговую раскачку, не в спецназе служил, но...

Не успел. Слишком долго сомневался. Единственный шанс — удар из-за двери — проморгал, преследователь вышла из туалета, и теперь их разделяли метры чистого пространства, как нельзя более удобного для стрельбы. Он не успеет даже вскрикнуть.

Войцех сидел и молился, иного ему не оставалось. Шум ругани стих, дверь туалета закрылась. Девчонка стояла на пороге и смотрела в его сторону, направив оружие перед собой. Он чувствовал её, будто видел, серо-стальные глаза профессиональной убийцы дырявили его даже сквозь толщу коробки люка.

Столько лет отсидеть, и так глупо попасться? Печально!

Девчонка сделала шаг, медленный и неторопливый. Шаг хищника на охоте. Он в конце коридора, есть вероятность, что она пойдёт на кухню. Ещё шаг, и ещё. Мягкий и неторопливый. Нет, прошла мимо кухни, прямо к нему. Так и есть, чувствовала. Значит, сказки про биоэнергетиков не совсем сказки. Обидно.

Войцех приготовился драться. Да, он уступает ей в скорости реакции и оружии, но у него за спиной десантные войска и 'Пуэрто-де-Диос'. Он дорого продаст жизнь!

Когда он приготовился прыгать, впрочем, не строя иллюзий, девчонка замерла, как вкопанная. Простояв с полминуты, произнесла:

— Слушаюсь! — И зашагала прочь.

Последнее, что он услышал перед тем, как она скрылась за поворотом, были слова:

— Роза, Мия, уходим. Его нашли.

Войцех перекрестился. Ему в очередной раз повезло. Крупно повезло.

Через пять минут он яростно тер лицо водой из-под крана, не решаясь выглянуть в большой зал. Поджилки тряслись. Он всё ещё не мог поверить в удачу и не спешил уходить. Вдруг дверь туалета открылась, и со стеклянными от выпитого пива глазами, шатающейся походкой вошел Кароль, напевая себе под нос. Исчез в кабинке, вернулся через минуты две. Стал рядом, вымыл руки и также ополоснул лицо, не замечая его. Лишь идя к двери, совершенно трезвым голосом, не вяжущимся с походкой и взглядом, бегло бросил:

— Больше не подставляй старину Ярослава. — Из-за его плеча полетел предмет, который Войцех инстинктивно поймал ладонью. Ключ. — Это от чёрного хода. Чтобы больше здесь не появлялся — мы не воюем с Веласкесами.

Глава 9. Пристрелка

С утра меня уже ждали. Хуан Карлос, Николь, двое парней и девушка. Последних трёх я не знал — все они из младших групп, ровесники Николь.

— Привет. Я поговорила с ребятами. Вот те, кто захотел помочь.

Я устало вздохнул и сел на парапет фонтана, собираясь с мыслями. На всякий случай ополоснул лицо — с утра соображается туговато.

— Хуан. — Поклонился девушке и пожал руку парням. Те также представились.

— Ты говорил, что у тебя есть план, как подставить Кампоса, — начал один из них, но я жестом остановил.

— Немного не так. Я говорил, что собираю людей, которые готовы побороться за свои права с администрацией и Кампосами, кто не боится их.

— Кампос — это одно. Администрация — это другое, — возразил другой парень.

— Ничего подобного, это звенья одной цепи. Я бы даже сказал, вседозволенность Толстого — всецело вина администрации, как и отношение к нам вообще. Поэтому бороться нужно не с ним, а с системой. Именно поэтому мне нужна команда, один я не справлюсь.

— То есть у тебя есть план. — Утвердила девушка.

Я натужно рассмеялся и залез на парапет с ногами, чтоб быть на уровне глаз присутствующих.

— Давайте определимся для начала, кто и на что готов пойти. На что готовы вы?

Молчание.

— То есть, вы сюда пришли так, для мебели. Ты, Шимановский, разгребай, а мы на тебя посмотрим и подумаем, будем мы так делать, или не будем. Типа, я обезьянка в зоопарке.

— Нет, ну мы этого не говорили! — начал возмущаться второй парень. — Просто нам надо знать, что делать.

— А мне надо знать, на что я могу рассчитывать. От этого зависит, каков будет план.

Я смотрел на них с вызовом. Ребятки засмущались. Может зря я так с ними, слишком прямолинейно?

— Ребят, помните Себастьяна? — взяла вдруг слово Николь. — Долговязого.

Все кивнули.

— Его месяц назад исключили. — Это уже мне. — Он из нашей группы. А ещё раньше 'ушли' Диего.

Я помнил. Кажется, Диего — это тот, которого спровоцировали прямо под кабинетом директора. А с Себастьяна требовали деньги. Такой страшненький паренек, длинный, худой и костлявый, не поиздеваться над ним банда Толстого не могла. Или наоборот? А, не важно — обоих исключили.

— Так вот, не знаю, как вы, а я не хочу оказаться на их месте, — заключила она.

Великолепно. Коротко и лаконично.

Тут встрял Хуан Карлос, к удивлению, в тему.

— Ребят, не знаю, как вы там про себя думаете, цепляясь за эту школу руками и ногами, но реально вы тут никто и не имеете никаких прав. И реально вас могут вышвырнуть даже перед итоговыми экзаменами, без объяснения причин. Был тут один такой в прошлом году, на препода косо взглянул — и отправился домой. Ничего не доказал, что невиновен, его слушать никто не стал. Так что кроме Кампоса есть ещё всевластие администрации, это вы забываете. А Хуанито как раз хочет поставить их всех на место, начиная с администрации.

— Нет, ну мы понимаем... — вновь начал первый из парней, но его перебила девушка, решительно сделав шаг вперед.

— Я за. Я с вами. Что надо делать?

Первый сторонник. Браво, Хуан Карлос! На всякий случай я уточнил:

— То есть, ты готова идти на противоправные и противоуставные действия, даже под угрозой отчисления?

Девушка твёрдо кивнула. Парням стало совсем неловко. Я перевел на них тяжелый взгляд: не хотят — пусть убираются.

— А вы?

— Я — за, — переступил с ноги на ногу первый.

— Я тоже, — присоединился второй, — но сначала расскажи свой план. Если тупо устроить дебош — нас повыкидывают отсюда, и все дела. Я за, только не хочу подставляться напрасно. Понимаете меня? — обвёл он всех глазами.

Логично в общем. Парень не трус, но не знает, что ожидать. У меня ведь слава дебошира и драчуна, а не уравновешенного интеллектуала-мыслителя.

Забегу вперед. Как показало время, именно эти два неуверенных паренька оказали мне наибольшую помощь. Подставились, наплевав на всё.

— Да, правда, каков твой план? — поддержала Николь.

Я вздохнул и принялся излагать.

— Плана как такового нет. Пока нет. Для него не хватает множества деталей, нюансов, сведений. Но есть... Скажем так, направления развития. Куда двигаться, в какую сторону, чтобы план выработать.

Их два. Первый — слить администрацию департаменту образования, подставив Кампоса с его беспределом под камеры наблюдения и зафиксировав бездействие Витковского. Второй — слить самого Кампоса, но уже департаменту безопасности, также подставив, спровоцировав на беспредел с элементом криминала. В любом случае сработает эффект домино, на орехи достанется и тем и тем.

Молчание.

— Я больше склоняюсь к первому варианту, он проще в реализации. Но второй со счетов сбрасывать не стоит.

— И ты думаешь, получится? — усмехнулась девушка, но вяло, задумчиво.

— Нет. Но сидеть сложа руки и ждать, когда меня отправят следом за Себастьяном и Диего, не хочу.

Вновь молчание.

— И как это сделать? Как спровоцировать, чтобы пошел эффект домино?

Это уже Николь. Чётко и по делу. А она мне всё больше нравится.

— Насчет второго варианта — не знаю, — честно признался я. — Это опасно, и нужны контакты в ДБ, а у меня их нет. Но в жизни всё возможно, просто поверьте на слово, и если вдруг что-то нарисуется... Я обязательно воспользуюсь. У вас имеются знакомые в ДБ?

Все отрицательно покачали головами. Так я и думал.

— С ДО проще — это не силовая структура, обычная бюрократическая помойка. Но глава этой помойки, сеньора Сервантес, на всю страну провозгласила борьбу со злоупотреблениями в частных школах. То есть, нам нужно всего лишь запустить машину бюрократии, расшевелить ее, дальше гайки и винтики закрутятся сами. Она не сможет пойти против своих же слов, её утопит оппозиция. ДО вынужден будет реагировать, весь вопрос в том, как создать достаточную шумиху, чтоб это шевеление организовать.

— У меня есть знакомый админ, — поднял руку второй паренек. — Он общается по сети чуть ли не со всей планетой. Игры, софт, новости, кучу блоггеров знает, геймеров. Можно поговорить с ним, как организовать шумиху в виртуале.

— Супер. — Я поднял вверх большой палец. — То, что надо. Но одна шумиха сама по себе может не сработать, в виртуале часто полыхают бури, на которые власти не обращают внимания. Нужно вливание сверху, акцент. И поможет нам в этом Хуан Карлос.

Все повернули головы в сторону изобретателя. Тот стушевался, но держался, лишь пожав плечами.

— Что надо сделать?

— Посоветуйся с дядей. Аналитики имеют выходы на журналистов. Нам нужно найти хорошего журналиста, но не монстра пера, такие с нами дело иметь не станут, а кого-то поскромнее. Начинающего журналиста, ищущего материал для бомбы, но из солидного издания. Осилишь?

— Попробую. — Хуан Карлос кивнул.

— Без шумихи в прессе никак не обойтись, виртуал и сети не дадут нужного эффекта, и в первом варианте, и во втором, без разницы. Поэтому это — стратегическая задача.

— Да понял я, понял! Поговорю с дядей.

— Замечательно. — Я довольно потер руки. — Схему расположения камер, скорее всего, я достану. Вроде пока всё, работаем над тем, что есть. Пока не определимся с конкретикой, планы строить нет смысла, сами видите. — Все согласно кивнули. — Ещё предлагаю создать что-то вроде сигнальной сети. Каждый из нас что-то видит, слышит, подмечает. Кто куда пошёл, кто с кем поговорил. Ну, вы поняли меня.

— Если почувствуем, что они что-то затевают, сразу сообщать всем членам группы, — подобрал нужные слова первый паренек.

В точку. Наверное, эта деталь касается в большей степени меня лично, но поскольку дебош буду устраивать я, я резонно предположил, что остальным не грех для этого поработать информационными рецепторами.

— Вот именно. Чтобы ни для кого не стало сюрпризом, что его поджидает за углом компания.

— Я создам форум в школьной сетке, закрытый, — предложила Николь. — И дам пароли доступа только нам. И все мы будем писать туда, как только что-то обнаружим.

Я отрицательно покачал головой.

— В школьной сети нельзя, опасно. Администрация её полностью контролирует. Заглядывает туда редко, и не всё просматривает, но риск в один момент пролететь есть, а рисковать мы не можем.

Все согласились.

— Но на территории школы пользование другими сетями запрещено, — возразила девушка.

— Как будто кто-то это распоряжение выполняет! — усмехнулся Хуан Карлос.

Это точно. Официально на территории школы запрещен выход в планетарные сети, запрещены звонки, кроме как через школьный сервер, запрещена любая съёмка. И стоят специальные глушители от всего этого. Только реально есть очень много способов правила обойти, и все учащиеся хотя бы раз это делали.

— У меня знакомые есть, по технической части, — произнес первый паренек. — Я попрошу сделать что-нибудь, чтобы войти в планетарную сеть отсюда.

— Сигнал будет слабый, — возразил второй.

— Я ж говорю, поговорю с ребятами. Может что присоветуют.

— Уже одно это не совсем законно. — Девушка уставилась в землю.

— Боишься? — усмехнулся я.

— Нет.

Верно, не боится. Глаза не бегают, смотрят прямо. Ну, вот и замечательно. Я подвел итог:

— Итак, решено. Я добываю схему расположения камер. Николь создает портал. Ты — указал в одного из парней — говоришь с технарями, ты — с виртуальщиками, а он — кивок в сторону Хуана Карлоса, — ищет выход на журналистов. Пока всё, если что — встречаемся в столовой.

Все вновь согласно закивали и начали расходиться. Прозвенел предзвонок на занятие.

Первый день превзошел мои скромные ожидания. Тьфу-тьфу — не сглазить.

* * *

После первой пары пришел вызов от куратора. Вместо оранжереи я пошел к нему, старательно подавляя волнение.

Дон Алехандро уже выходил из кабинета и лишь бегло сунул мне в руку капсулу.

— Не подведи. Надеюсь, знаешь, что делаешь.

— Я буду осторожен...

Но его спина уже удалялась.

'Ну что, Шимановский, 'сбылась мечта идиота'?

Я пошел сразу в аудиторию, обойдя рекреацию боковыми коридорами. Та оказалась почти пуста, никто не мешал, и я спокойно принялся за изучение полученного материала.

Перво-наперво, скопировал данные из капсулы, но не на браслет, а в навигатор. Далее капсулу отформатировал и закинул в папку. После чего залез в настройки и установил на навигаторе режим защиты. Теперь он будет работать только с моим браслетом: в случае утери навигатора тот не выдаст нашедшему ни байта информации. Давно надо было это сделать, очень уж большой на нём объём данных, которые я бы причислил... Если не к секретным, то уж никак не для общего пользования. Откуда у Бэль всё это?

Моя схема камер завалящей школы ничто, по сравнению со схемами охраны торговых центров, парковок, разбивки главных улиц на сектора просмотра камер гвардии, планы ключевых городских зданий со схемами внешней охраны — мэрии, офисов государственных департаментов, иностранных представительств и посольств. Различные выставки, музеи, зоны отдыха и досуга — всего не перечислить. Громадный материал, и не дайте высшие силы, попадет в руки террористов! Если уж у Бэль все это лежало без защиты, то моя невинная схемка рядом просто потеряется.

Изучая расположение зон охвата камер, я задумался о произошедшем у фонтана. Интересные дела!

Титуляры решили восстать. Давно пора, это боль всей планеты, не только нашей школы — где-нибудь, да должно рвануть. Если устроить грамотную шумиху, подобное может произойти и в других школах, а там, глядишь, народ и на улицы выйдет. Конечно, мы не марсиане, это они могут устроить беспорядки в городе только за то, что где-то кто-то избил одного из них, но когда чаша терпения переполняется, всегда случаются скверные вещи. Власти должны, не могут не отреагировать.

Далее, Хуан Карлос. Он платник, но затесался в нашу компанию. И это хорошо, он единственный, у кого имеются хоть какие-то связи, без него будет трудно. У меня тоже есть связи. Я не знаю какие, буду использовать их как луч последней надежды, последний рубеж обороны, но иметь в виду их надо.

Почему? Потому, что у ребят нет и таких. Они голы, беззащитны, в отличие от меня.

Связи-связи... Это больной вопрос для меня. Я не знаю про них ничего, кроме того, что они есть, и помогают нам с матерью на протяжении всей моей жизни. Как так получилось?

Начнем с того, что я — латинос. Внешне обо мне не скажешь, что мать — чистокровная славянка, ни единой её черточки, к сожалению, мне не передалось. То есть, я весь в отца, кем бы он там ни был. Далее, когда мне исполнилось четырнадцать, я начал обращать внимание на такие вещи, как деньги, откуда берутся и как тратятся. Живем мы бедно, с сумой подаяния не ходим, не голодаем, но лишнего себе позволить не можем, а такие вещи в четырнадцать, когда всё хочется, ощущаются остро. В то время я стал достаточно взрослым чтобы начать прикидывать бюджет, считать, и пришёл к неутешительному выводу — мы с матерью живем не по средствам.

Платежки за квартиру лежат в коробке на тумбочке, секретом для меня не являются, по магазином тогда чаще ходил я, и цены на продукты знал. И выходило, что тратим мы раза в полтора больше, чем мать получает. Ещё были секции: танцы, бокс, единоборства. Вместе с ними выходило, что мы практически в двукратном минусе. Меня это тогда сильно озадачило, но мать на эту тему говорить категорически отказалась.

После того, как я вышел из ступора, вспомнил ещё кучу 'невинных' нюансов нашего бытия. Например, то, что меня частенько, под липовыми предлогами, отправляли к донье Татьяне — той самой женщине, маминой подруге. Или сбагривали на тренировку, хотя по плану таковая в тот день не значилась, сунув в зубы несколько империалов на неё. Такие случаи происходили нечасто, раз в несколько месяцев, может реже, и до того момента я банально не обращал на них внимания. Но после...

Что бы вы подумали на моем месте? Правильно, мать взялась за старое. Или, что более вероятно, никогда это старое не бросала. Клиентура? Есть разряд элитных проституток, принимающих лишь определенных клиентов, завязанных на определенные виртуальные клубы. Как правило, это не совсем традиционные разновидности секса, а клиентура — очень-очень обеспеченные люди, не желающие раскрывать инкогнито. Они не ходят в обычные клубы, чтобы не светиться, а регистрируются вот в таких виртуальных заведениях, где им лишь дают адреса. Девочки, работающие там, получают неплохо, гораздо больше товарок на улице или в салонах, а то и поболее, потому что главный критерий их работы — секретность. Почему бы моей матери не работать в таком заведении? Постоянный и узкий круг клиентов, проверенный годами, хорошие деньги, практически нулевая ответственность и куча свободного времени на основную работу.

Я готов был закатить истерику сбежать из дома, удерживало только то, что бежать мне особо некуда.

Дождавшись одного из таких дней, я спрятался у подъезда, за машиной, на внеплановую тренировку не пошел. Мать клялась, что после моего рождения не занималась проституцией, и уличить её во лжи стало делом всей тогдашней жизни. Это был столп, на котором держалась психика ребенка, и мне нужно было знать, стоит он, или же давно рухнул.

У неё была крутая машина, у той сеньоры. 'Гранд Эскудо', кажется. И четверо телохранителей. Двое остались внизу, двое поднялись вместе с нею к нам домой. Когда я увидел, что это женщина, я настолько опешил, что чуть не подавился челюстью — это оказался даже больший шок, чем был бы, узнай, что мать не бросила старое занятие.

Мать не любит женщин, у неё самая обычная ориентация. И та сеньора выглядела слишком деловой, чтобы заниматься глупостями. Свечу не держал, может она ими и занимается, у каждого свои причуды, тем более у богатых, но к нам она приехала не развлекаться.

Она пробыла наверху около десяти минут — для контракта маловато. К сожалению, я так и не увидел её лица; когда сеньора шла туда — стоял сзади, через дорогу, а когда возвращалась — решил подобраться поближе и прятался за машинами от охраны. Она прошла мимо в каком-то метре, а я лежал на земле и боялся высунуть голову. Мать вышла с нею, они о чем-то тихо поговорили, потом сеньора уехала.

А на следующий день мы купили новый костюм и записали меня на плавание.

Я не стал расспрашивать мать про ту сеньору, она всё равно не скажет. Вместо этого долго и нудно, вновь и вновь, пытал её насчет отца. И вновь и вновь слушал одну и ту же фразу:

— Тебе это знать не нужно. Ты только мой сын и больше ничей!

Угу, не нужно. Твой. Но только живем мы почему-то на деньги, которые даёт нам родственница моего отца. Настоящего, биологического, имя которого ты так тщательно скрываешь.

Кто она? Тётка? Наверное. Она моложе матери, латинос, но светлокожая. Волосы тоже светлые, возможно рыжие, под шляпкой точно не определил. Почему она остаётся в тени и мать не желает раскрывать наличие родни? Почему она, а не сам отец? Какая тут выгода? Или отец далеко и не может сам помогать нам? А может он умер, а она делает это в память?

Жизнеспособной версии ответа на эти вопросы у меня нет. Зато есть грант на обучение в частной школе и заключение медицинской комиссии, что я абсолютно здоров и могу там обучаться.

Нет, грант я получил сам, кровью и потом. Те экзамены стоили мне многого, но я сдал их. Но вот справку о здоровье ни я, ни мать, ни кто другой, даже при наличии больших денег, раздобыть бы не смогли. Это ОЧЕНЬ хорошая школа, здесь ОЧЕНЬ хорошая проверка. Любое подозрение о психической неуравновешенности — и человек вылетит с треском. Даже не так, такого сюда просто не пропустят, отфильтруют на стадии подачи документов.

Так что у меня есть блат. Родня по линии таинственного отца, о котором я ничего не знаю. Они меня чураются, происхождение, видно, не то — бастард от уличной проститутки, но помогают — кровь есть кровь. И эта родня — моя последняя надежда: раз уж раздобыли справку о здоровье, то и из передряги в случае чего вытянут.

— Слушай, Хуанито, вчера нам так и не удалось поговорить. — Я и не заметил, как рядом, за соседний стол, опустился Хуан Карлос. — Ты так и не рассказал, кто она.

Я откинулся назад и смахнул козырёк визора выше уровня глаз, вспоминая девушку из парка. Бэль. Красавица. Судьба. Беловолосая богиня.

— Судя по твоей идиотической улыбке, это серьёзно, — вынес вердикт изобретатель. Я мечтательно вздохнул и согласился.

— Кажется, я люблю её.

— Заметно. И все-таки, кто она, когда успел познакомиться?

— В парке. Сразу после того, как мы расстались. Зовут Бэль. Мод-блондинос и аристократка.

Хуан Карлос рассмеялся.

— Смешно. А серьёзно?

— Это и есть серьезно. Она настоящая аристократка, наследница семьи из первой сотни.

Наверное, по моему задумчивому лицу он понял, что это правда.

— Хуанито, это не смешно!

— Ну вот, то смешно, то не смешно. Определись!

Друг задумался.

— Что за семья?

Я покачал головой.

— Не знаю, дружище. У нас уговор — я не спрашиваю, кто она, она — кто я. Но она из 'золотой сотни', точно тебе говорю. Манеры, повадки, речь — такое не подделаешь и ни с чем не спутаешь. Я рядом с ней местами себя сусликом чувствовал!

Хуан Карлос задумался. Переваривал.

— Ну, хорошо, допустим. А Бэль... Это вообще имя или прозвище? И что собираешься дальше делать?

— Прозвище, имя — не знаю. Может и имя. А может и нет. А дальше... Иду в субботу на свидание. Потом — будет зависеть от субботы.

Вновь молчание.

— И что, думаешь, тебя примет её родня? Позволит с нею гулять?

Я неопределенно пожал плечами. Все эти мысли роились в мозгу и ответа на них не было.

— Она говорила, у неё строгий отец. Это плохо. Но он незнатного происхождения. Это хорошо, может и разрешит. Так что честно, дружище, не знаю. Но мне кажется, я ей нравлюсь.

— Кажется?

Я вспомнил лавочку, её реакцию. И её неловкое поведение в кафе.

— Да, нравлюсь. Шансы у меня есть. А там будь что будет.

— Слышали, нашего Шимановского подцепила богатенькая сучка! Аристократка и мод! И будет развлекаться с ним, пока не видит папочка! — Сзади раздался дружный девичий смех. — А что, экзотика! Принцесса и нищий! Я бы тоже так на её месте поступила. Обожаю плебеев — они такие забавные. — Вновь взрыв смеха.

Я медленно обернулся. Мы и не заметили, что нас слушали, притом внимательно. Вся 'банда' Эммы. Сидели и ехидно улыбались. Сама Эмма тщательно отводила глаза, как бы говоря, что не при делах, но остальные скалились в цвет.

Карина, заводила в этой шайке-лейке. Она же загадавшая меня 'хозяйка'. В отличие от Долорес, девочка с мозгами, хотя внешне ей уступает сильно — низенькая, пухленькая, с вытянутым лицом и неправильным носом. Но ее отец — владелец сети супермаркетов экономкласса, и ей плевать на внешность. В конце-концов, не уродка.

Я почувствовал, что закипаю. Только силой воли, жесткой, тренируемой все выходные, удалось подавить готовую сорваться ярость. Она не стоит того, чтобы провести остаток жизни в тюрьме!

— Что, зацепило? — усмехнулась Карина, глядя мне прямо в глаза.

Молчать! Молчать и не связываться! Я не в том состоянии, чтобы играть в словесную дуэль. Сейчас я проиграю.

Медленно развернулся к Хуану Карлосу и невинно пожал плечами.

— Кажется, какая-то тупая шлюшка решила, что у нее есть мозги. Не стану ее разочаровывать.

— Зацепило, да? — донеслось в спину. — Ну, Хуанито, прости! Я же не виновата, что ты плебей и неудачник! Какой есть — такой есть.

Я сделал вид, что не слышу.

— Подумаешь, богатенькая нашла себе игрушку. Не обижайся на неё, правда, знаешь, как скучно без экзотики?

— Кстати, Бэль мне привела очень интересную теорию! — я принялся с энтузиазмом пересказывать мысли девушки из парка, напрочь игнорируя шлюх сзади. — Научно доказано, что люди подсознательно проявляют агрессию к человеку, который им нравится, но с которым не могут быть вместе из-за завышенных требований.

— И что? — не въехал Хуан Карлос. Понял, что мне надо подыграть, но не понял, как.

— Представляешь, у меня есть тайная поклонница. И не кто-нибудь, а сама Карина Руис де Гуэррера!

— Да ну, с чего взял? — он картинно округлил глаза. Начало доходить, что делать. Компания сзади превратилась в слух.

— Понимаешь, она влюблена в меня. Но у меня слишком высокие требования к женщинам, по которым она не проходит, и знает об этом. Ну, не люблю я шлюх! Вот она меня всячески пытается задеть. Зацепить, подставить, в 'лотерею' вот подруге загадала...

Я получил злорадное удовольствие, бегло бросив взгляд на козырек, на задний видеовыход. Эмма покраснела от стыда. Карина от ярости. Пока получалось.

— Слышишь, Шимановский! Да ты на себя посмотри! Кому ты нужен! — Карина попыталась рассмеяться, но вышло как-то натужно и зло. — Ты никто! Сын проститутки! Тебя чморит вся школа! Да я не посмотрю на тебя, даже если ты останешься последним мужчиной на планете!

Я медленно обернулся и вернул ехидную ухмылку.

— Не льсти себе, детка. Если я останусь последним мужчиной на планете, до тебя не дойдёт очередь.

Сидящие вокруг и волей-неволей прислушивающиеся к перепалке одногрупники рассмеялись. 1:1.

— Ты меня любишь, но тебе кажется, что я тебе не подхожу. Отсюда и злость. Так, моя красавица?

— Да ты...

Вдруг она откинулась назад и расслабилась. Плохо, она — не Эмма, с ней концерт на публику не пройдет.

— Конечно, зайчик. Я тебя люблю. Обожаю. Больше всего, конечно, люблю за то, что ты — не умеющий постоять за себя хлюпик, который раскрывает рот, чтобы вякнуть не по делу всегда, когда возможно. Но ты же герой, какая разница! А ещё люблю тебя за то, что ты — холуй. Оно ведь знаешь как, когда тебе прислуживают, это всегда нравится...

— Ты хочешь сказать, что я тебе прислуживал? Это когда же было?

Она пожала плечами.

— Всё ещё впереди, пупсик. Не мне — так другому.

Ты холуй, халдей, холоп — какие там ещё синонимы в вашем русском? А ещё неудачник. Как же, я тебя обожаю! Обожаю неудачников!

Она картинно причмокнула, отправляя мне воздушный поцелуй. 1:2. Нет, всё же зря я ввязался в эту баталию.

— Ах да, я забыла! Ты же у нас ещё и император. Конечно, как же без этого. Ты же взойдешь на престол, и тогда все, кто не любил тебя, об этом пожалеют. А я уже люблю, видишь? Какая я корыстная!

Вокруг вновь засмеялись. 1:3. И главное, я не мог слёту сообразить, что ответить. Я проигрывал, безудержно проигрывал. А потому решил не мудрить.

— Знаешь, Карина, я, конечно, не самого благородного происхождения. И семья у нас не богатая, в отличие от твоей. И работать буду со временем не на себя, а на кого-то. Ты во всем права. Но только то, чего я добьюсь — я добьюсь сам. А ты — так и останешься паинькой, сидящей на шее папочки, всем ему обязанной.

Ты — тупая дура, которая ничего из себя не представляет. А тупизна твоя в том, что вместо того, чтобы найти человека, который был бы рядом и тянул тебя по жизни, за спину которого можно спрятаться, ты занимаешься обратным — разгоняешь всех, выпячивая то, что у тебя от рождения и к чему сама не приложила руку.

Аудитория замолчала. Я вновь 'грузанул'.

— То есть, ты хочешь сказать, что я должна хвататься за тебя и тащить наверх, потому, что ты — способный?

Я кивнул.

— Необязательно меня. И необязательно тащить. Но тебе нравлюсь именно я, так уж вышло, и ты понимаешь, что добьюсь в жизни многого. Почему бы не сделать это, наплевав на происхождение?

Судя по ошарашенным глазам, я ее удивил.

— То есть, я должна хвататься за такое быдло, как ты, бросать на семью несмываемое пятно, только потому, что люблю, и что это быдло когда-то что-то там сможет?

— Именно. — Я выдавил слащавую улыбку. Карина не смогла даже рассмеяться. — Я тебе больше скажу, когда-нибудь, не ты, другая, и не такая голозадая голытьба на понтах, сделает это. Сделает — и до конца жизни ни разу не пожалеет. А ты будешь кусать локти. Долго кусать, тоже до конца жизни. А я буду защищать ее, свою принцессу. А заодно править этой грёбанной планетой.

Молчание. Кажется, про планету — это я зря. Но вырвалось, не удержалось.

Карина рассмеялась, на сей раз легко и непринужденно.

— Ах, да, конечно, ваше величество! Так и будет.

— А теперь кроме шуток — ты, действительно, об этом пожалеешь — добавил я и отвернулся. Прозвенел звонок и в аудиторию вошел учитель.

* * *

Я её никогда не прощу. Не за отношение ко мне лично, а к таким, как я, вообще.

Признаюсь, вначале я хотел устроить некий воспитательный концерт, типа того, что случился в оранжерее. Но она не Эмма, нужно было тщательно всё продумать и составить чёткий план. Теперь же никакого концерта не будет.

Я раздавлю её. Тупо, как червяка. За презрение к тому, у кого меньше денег, менее значимое положение в обществе, кому не повезло в жизни так, как ей. Такие люди не должны жить. В смысле, жить спокойно. Если Кампоса я все же уважаю — да, ненавижу, козел он — но уважаю, то её, не могущую ударить самостоятельно палец о палец, но философствующую по поводу 'быдла', презираю.

Но о ней потом, не до Карины сейчас. Что-нибудь придумаю, пока терпит. Сейчас меня больше заботило то, что я видел на козырьке навигатора.

Камеры были двух видов, сектора обзора одних подкрашены синим, других — красным. Последних было меньшинство, и располагались они в труднодоступных местах, где, в общем, располагаться не должны. Например, в кабинете директора и приёмной, в учительской, в центре информационного контроля, во всех раздевалках (даже в женской) и комнате отдыха охраны. Необычные камеры! Для чего они? Остальные, синие, самые обычные, перекрывали помещения, где обитают учащиеся.

Но перекрывали не полностью, далеко не полностью. Даже в холле, главном вестибюле, где фонтан, имелось множество мёртвых зон. По углам, вдоль стен, но достаточно. И этим можно воспользоваться.

Что я хочу? Спровоцировать Толстого. Но провоцировать надо грамотно и постепенно, поэтапно. Они пытаются давить на меня морально, пользуясь неприкосновенностью, что я не могу ударить, и мне надо действовать также. Бить в местах, где неприкосновенен я, где могу делать это безнаказанно, и выходить в подконтрольные зоны, фиксируя, как на меня бросаются с кулаками, а я лишь защищаюсь. М-да!

Я тяжело вздохнул. Много ума придумать такое не надо, главнее — эффективность.

Теперь следующая задача — схему камер нужно опробовать. Не то, что не доверяю дону Алехандро... Доверяю. Но душа просит.

Решено, так и сделаю. При первом же удобном случае.

К сожалению, случай не заставил себя долго ждать. Как я уже сказал, мёртвые зоны понатыканы везде, на каждом шагу, оставалось лишь подгадать совпадение трёх факторов: наличие в этих зонах меня, кого-нибудь из холуёв Толстого и отсутствие людей вокруг. Мне казалось, вещь трудновыполнимая, особенно последний фактор, но я сильно ошибался.

После пары я не спешил, выпустил из аудитории почти всех — хотелось поразмышлять в одиночестве. Но когда вышел, меня за рукав дернула Шпала:

— Хуан, надо поговорить.

— Я обреченно вздохнул и повёл ее в сторону, к стене. Навигатор услужливо подсказывал, что там тоже мёртвая зона. — Я ещё не всех проверила, но у меня есть кое-какие мысли насчёт этой девушки.

— Озвучь?

Я напрягся. Сзади, у релаксационного окна, оттряхивался один из моих обидчиков. Гнида, державшая меня в пятницу за руки, пока Толстый бил по лицу. Ненавижу!

— Есть одна девушка, которая подходит по всем твоим критериям. Но проблема в том, что она...

...Гнида, как про себя я его и окрестил, отряхнулся, и медленно пошел в нашу сторону, улыбаясь и что-то насвистывая. В коридоре вокруг, не считая Эммы, никого не было — все разбежались по аудиториям, спеша на пары. Мой мозг лихорадочно заработал, в кровь выплеснулась ударная доза адреналина.

— Что? — переспросил я у Эммы, не слыша, что она говорит.

— Она... Не из 'золотой сотни', скажем так.

— А откуда?

Гнида шёл. Прямо ко мне. Ему нужно было пройти мимо, в двух шагах, сквозь мою мёртвую зону. Такой шанс упускать нельзя.

— Эмм, она аристократка? — нетерпеливо вздохнул я.

Пять. Четыре. Три.

— Да, можно сказать и так.

— Что значит 'можно сказать'? Да или нет?

Два. Один. Гнида почти поравнялся со мной, я не только видел, но и чувствовал его спиной.

— Она не такая, как остальные. Она...

— Внеси её в общий список, делов-то! А я потом посмотрю.

Ноль...

Я развернулся и с оборота и засветил Гниде боковой в нос.

...Хрясь!

Звук ломающейся переносицы привел в чувство, заставил эйфорию убраться к чертям собачьим.

Что я наделал? Это же объявление войны! Готов ли я?

И тут же подобрался — готов. Война уже идёт, идёт давно. Просто настала очередь бить мне.

— Что ты сказала про ту девушку? — как ни в чём не бывало обернулся я к Эмме, но та стояла с открытым ртом и выкаченными глазами.

— Ты!.. Ты!..

— Что я?

— Ты его ударил! Тебя же отчислят!

В её голосе можно было кроме страха разобрать нотки переживания. Я усмехнулся:

— Разве?

И демонстративно покрутил головой.

— А мне кажется, что он просто упал. Шёл, споткнулся и упал. Ты ведь ничего не видела?

— Нет, но...

Я крепко, изо всей силы, схватил Эмму за локти и притянул к себе.

— Эмма! Ты! Ведь! Ничего! Не! Видела! Так?

Она какое-то время непонимающе хлопала ресницами, потом вырвала руки.

— Псих!

— Какой есть.

Теперь уже я принялся насвистывать лёгкую песенку, что-то из 'Аббы', развернулся и побрёл на следующую пару, оставив Эмму разбираться с потерявшим сознание Гнидой.

* * *

— Да, сеньор директор, я настаиваю на своих показаниях.

— Тогда объясни, почему сеньор Рубини утверждает, что ты его ударил?

— У нас с сеньором Рубини... Сложные взаимоотношения. Вам любой в школе это подтвердит. Например, он, наряду с сеньором Кампосом, участвовал в моём избиении в пятницу после занятий. Я могу найти сотню свидетелей этому. Кстати, это произошло буквально за воротами школы.

— Школа не несёт ответственности за происходящее за её пределами! — нервно одёрнул директор.

Здесь я был первый раз, в кабинете у Витковского на разборе полётов. Но что-то подсказывало, не последний. Директор глянул исподлобья грозным-прегрозным взглядом, который, впрочем, не произвел на меня никакого впечатления.

— Значит, сеньор Рубини участвовал в драке с тобой.

— Избиении, — уточнил я, но замечание было проигнорировано.

— И ты, в отместку, ударил его и сломал нос.

— Неправда. Он споткнулся и упал сам, а меня оговорил из личной неприязни. Что может подтвердить система внутреннего наблюдения.

Директор сжал кулаки, встал и нервно прошёлся по кабинету.

— К сожалению, система наблюдения дала сбой, и я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои слова.

— Рядом находилась сеньорита Долорес, она может подтвердить мои показания.

Директор вздохнул, открыл дверь и быстро произнес:

— Заходите. Оба.

Они зашли. Гнида, с перевязанным носом, гипсом на пол-лица, и Эмма, наивно хлопающая ресницами, стискивающая в руках сумочку. Эмма старательно играла дуру, вот уже второй час, и я, признаюсь, был о ней худшего мнения. Когда надо — она гораздо умнее, чем кажется.

Гнида бросил на меня взгляд, которым можно убить, и сел на диван. Я по знаку директора пересел в кресло напротив него и беззаботно закинул ногу за ногу. Эмма села на моё место.

— Итак, сеньорита Долорес, расскажите нам ещё раз, как было дело.

— Я уже говорила, сеньор директор, — Эмма неуверенно пожала плечами, — я не видела.

— Как, как ты не видела?! — взбеленился тот. Это был не первый допрос за сегодня, и своей показной тупостью она его достала. — Ты не видела, как один учащийся, стоявший рядом с тобой, ударил другого учащегося, стоявшего рядом с тобой?

Дылда снова пожала плечами.

— Я такая рассеянная!..

Я из последних сил давился, чтобы не рассмеяться. Глядя на её совершенно серьезные ужимки нельзя было не поверить в это. Да, Эммануэль, тебе бы в актрисы идти. Правда, роли бы у тебя были типовые, играть дур, но их же тоже кому-то нужно играть!

Витковский успокоился, взял себя в руки и присел назад. Выдавало его лишь не в меру красное лицо.

— Сеньорита Долорес, расскажите нам тогда, что вы видели.

— Ну... — она задумалась. — Мы стояли с сеньором Шимановским. Разговаривали.

— Вы видели сеньора Рубини?

— Да. Он шёл мимо.

— Вы видели, как сеньор Шимановский его ударил?

— Нет, не видела.

— В таком случае, вы, наверное, видели, как сеньор Рубини споткнулся и упал?

— Нет, не видела.

— Как нет, если вы стояли в метре от обоих?!

— Наверное, я отвернулась.

Директор стал краснее двести девяносто восьмого плутония.

— Да ога с гим заодго! — вякнул Гнида, противно гнусавя. — Ога же спит с гим!

Эмма гневно обернулась. У нее был вид мегеры, гарпии, она готова была растерзать его голыми руками, и сдерживало её только присутствие директора.

— Слышишь, козёл, за такие слова я тебе сейчас ещё один нос сломаю!

Где она собралась искать у него второй нос? Я изо всех сил пытался не рассмеяться, но получалось плохо.

— Долорес! — прикрикнул директор.

— Ещё вякни хоть что-нибудь! Я тебя так разукрашу — мама родная не узнает!

— Эмма!

— Я тебе член оторву! — заводилась Шпала. — Потом прикручу назад и опять оторву! Только заикнись, с кем я сплю!

Лихо с фантазией у девочки! Под горячую руку к ней лучше не попадать! Я заржал на весь директорский кабинет.

— Эммануэль Долорес! — закричал Витковский, теряя остатки терпения. — Это всё же мой кабинет, попрошу вести себя соответствующе!

Шпала замолчала, уткнулась в пол.

— Извините.

— Эмма, как тебе не стыдно!

— А не стыдно! — вскинулась она. — Пускай они сами разбираются! Нечего меня сюда приплетать! Я ничего не видела, ничего не знаю и ничего не скажу!

Витковский стер со лба пот. Воевать со Шпалой... Я ему не завидовал.

— Иди на занятия, — вырвался его обреченный вздох.

Эмма гордо поднялась, поправила платье и величественно поплыла к двери. Гнида выдавил ей вслед сквозь зубы:

— Шука! — Но та лишь презрительно фыркнула.

— Сеньор Рубини, вы также свободны. Можете идти домой.

— Го седьог дидектог...

— Да свидания, сеньор Рубини! — властно указал тот на дверь

Гнида встал, поклонился и вышел. Витковский устало плюхнулся на свое кресло.

— Шимановский, я прекрасно понимаю твою игру. Ты доиграешься.

— Какую игру, сеньор директор? — невинно округлил я глаза.

— Не прикидывайся. Я не знаю, где ты раздобыл схему мёртвых зон, но поверь, в следующий раз тебе так не повезёт.

— То есть, вы утверждаете, что в следующий раз, если кто-то из друзей сеньора Кампоса поскользнется и что-нибудь себе сломает, и оговорит меня, вы меня накажете?

— Именно, Шимановский. И не передёргивай. Ты прекрасно знаешь, как было дело.

Я отчислю тебя. В следующий раз, как только выкинешь что-нибудь эдакое. Всё понятно?

— Понятно. Но думаю, департаменту образования это не понравится, — задумчиво потянул я.

— Что? — не понял он.

— Я говорю, думаю, отчисление без веских улик и доказательств — это то, что не понравится сеньоре Сервантес. Она женщина грозная, четырех генералов повесила. Мне кажется, отбор лицензии для неё — вещь пустяковая...

Сказать, что директор побагровел — ничего не сказать. Он стал пунцовым. Но держался.

— Шимановский, ты играешь с огнём. Я тебя предупредил, предупредил по-хорошему. В следующий раз будет по-плохому. Тебе нужны доказательства? Будут доказательства, можешь мне поверить. А теперь марш отсюда, и молись, чтобы мы с тобой в этом кабинете больше не виделись!

— До свидания, сеньор директор. Всего хорошего, сеньор директор. — Я медленно поднялся, расшаркался и направился к выходу, держа на губах слащавую улыбку. У, падаль!

Дверь приемной за мной закрылась, и я грязно выругался, используя в обороте элементы русского, польского и испанского. Итак, система работает. Это хорошая новость. Остальные новости — плохие.

Банда Толстого наживку заглотила, просто так это не оставит, раз. Директор предупреждён, а значит, вооружен, два. Он тоже просто так не оставит такое поведение и угрозы в свой адрес. Он привык быть богом, давить титуляров, как тараканов, а тут выискался один. Он тоже будет строить козни. Для начала изменит схему расположения камер, затем подстроит нужные ему доказательства для моего отчисления. Конечно, активно заниматься этим не станет, всё же я червяк, что ради червяка напрягаться? Но это лишь до первого моего фокуса. А фокусы будут.

То есть, впереди намечаются весёлые времена, и я только что растерял все свои козыри.

Глава 10. Рассмешить богов

Март 2447 года, Венера, генерал-капитанство Полония, Новая Варшава

Он ушёл, но это была чистая случайность. Кого-то они взяли, посчитали, что это он, причем в тот самый момент, когда одна из ангелов находилась от него в трёх метрах. Невероятное везение!

Были ли шансы с нею справиться? Конечно. Девчонка молодая, неопытная. Он не сомневался, в свои двадцать с небольшим та пролила крови больше, чем многие рецидивисты в 'Пуэрто-де-Диос'. И стреляет великолепно, и с рукопашной всё в порядке. И это не считая мозговой раскачки — здесь ангелы вообще вне конкуренции. Но опыт не пропьёшь, он тоже что-то да значит. У него были шансы победить, ошеломив её... Но только её. Две её напарницы тут же ринулись бы на помощь...

А вот тут без шансов, даже если не считать, что за ними к месту стянули бы полгорода.

Он шёл по улице, постоянно осматриваясь, выбирая дорогу, где не видно патрулей: первая же проверка — и конец. Город изменился, исчезла старая планировка, но переулки, проулки и проходы между зданиями остались, в пределах квартала добраться до нужного места, не выходя на главную магистраль, можно, найти неохраняемый переход между кварталами — тоже.

К вечеру он прошел кварталов двенадцать, вымотался изрядно. Больше всего давило напряжение, необходимость постоянно осматриваться и просчитывать шаги. Так не могло продолжаться до бесконечности, и, посчитав, что прошёл достаточно, он забурился в маленькую уютную кафешку. В Варшаве более двух миллионов человек — путь попробуют найти!

Кафешка представляла собой небольшое помещение с притушенным освещением и живыми растениями вдоль стен. Также имелись уютные отделения, ограждённые перегородками, где можно уединиться от посторонних глаз — рай для влюблённых. То, что ему надо! Цены кусались, но он решил, лучше переплатить, чем рисковать, и сразу попросился в отдельную комнатку. Деньги у него были, пока были, а так, как будущее стояло под вопросом, экономить их он не видел смысла.

Сделав заказ молчаливому вышколенному официанту, достал из кармана капсулу и активировал её, превратив в плоский голографический планшет. Это всё, что у него осталось, всё, что успел передать Мексиканец. Надпись на титуле его разочаровала, в ней говорилось, что это — ознакомительный файл, здесь собрана подборка данных, составленная на основании информации, находящейся в свободном доступе, никаких секретных сведений не содержится. Оно и понятно, кто будет доверять секретные сведения камере хранения на вокзале? Видимо, Мексиканец рассчитывал, что он, человек, проведший в неволе двадцать лет, слабо разбирается в предмете, и перед их встречей должен изучить досье хотя бы поверхностно, чтобы к серьезному разговору явиться подготовленным — кому охота разговаривать о деле, когда собеседник не знает элементарной банальщины? Но с другой стороны, именно эта банальщина спасла ему жизнь — будь в ней что-либо серьёзное, его взяли бы тёпленьким, прямо на вокзале. Отсутствие секретности иногда тоже великая вещь.

Диего Альваро Фернендес, по рождению имперец, мексиканец, получил прозвище от места рождения. Года в три эмигрировал с родителями на Венеру, отец его, отслужив армейский контракт, получил подданство, которое автоматически передалось несовершеннолетнему сыну. Маленький Диего пошёл не по стопам правопорядочных родителей, а по собственному пути, далёкому от идеала и закона. Но на этом пути ему везло, он обладал умом и хваткой, и через несколько лет его короновали авторитеты, другие команданте, признав равным.

Мексиканец выгодно отличался от других криминальных авторитетов тем, что не лез в их дрязги. У него был собственный уникальный бизнес; он не переходил дорогу никому из них, но зато и конкурентов в своем секторе влияния валил жестоко, не разбираясь и не разговаривая. Он торговал информацией. У этого человека на крючке сидели многие небожители — представители аристократии, спецслужб, члены правительства и сенаторы. Ходили слухи, что сама королева работает с ним, естественно, через посредников. Обосновался он в богом забытой Варшаве тоже поэтому — не нужна шумиха вокруг своей персоны. Город маленький, контролировать легко, выявлять нехороших личностей, имеющих дурные намерения, также легче лёгкого. Умный и грамотный, в одиночку стоивший целой спецслужбы, он идеально подходил для задуманного Войцехом.

Это случилось в 'Пуэрто-де-Диос', куда Мексиканца ненадолго посадили. Войцех подошёл к нему, и как на духу выложил свою историю. Имеющий чутьё на прибыльные сенсации Мексиканец приблизил его к себе, долго обстоятельно расспрашивал, а затем обрадовал, что его заинтересовало это дело и он поможет. Именно Мексиканец, запустив неведомые пружины правопорядка, сделал так, что Войцех вышел по УДО на несколько лет раньше. Это он дал новые документы, целый пакет документов на разные имена, и подкинул денег. Войцех должен был приехать сюда, к нему, в Варшаву, и встретиться, чтобы обсудить дальнейшие планы. К этому моменту Мексиканец собирался найти всё возможное по проекту 'ноль-двадцать-один', и им осталось бы лишь обсудить стратегию.

К сожалению, произошло то, что произошло. Где-то в недрах машины, управляющей государством, до сих пор висят пружины, реагирующие на термин 'Проект 021', и Мексиканец случайно задел одну из них, привлекая к себе внимание. А ангелы всегда славились жесткостью и скоростью реакции.

Что теперь? Как делать ноги из Варшавы? Они знают его настоящее имя, как и все вымышленные: стоит одному из них засветиться — и кара не замедлит ждать. Новых Ярослава с Каролем больше не будет, такого не происходит дважды, судьба дала всё, что могла. Как быть?

Кароль и Ярослав. Эти люди заслуживают отдельного внимания. Ну как так может быть, что он, пять минут, как свободный человек, приехавший в город после двадцатилетней разлуки, сходу налетел на сопротивление? Да, это не то сопротивление, что было раньше — они не поджигают машины губернатора, не избивают этнических латинос и не делают множество других глупостей. Это взрослые люди, мудрые, прошедшие горнило армии, и действия их должны быть продуманными и эффективными. Вряд ли они завязаны на крупном терроре, ДБ не дремлет, но убить можно не только ударом обуха по голове, но и уколом рапиры.

Что-то они делают, чем-то занимаются, и это 'чем-то' однозначно в противофазе с законом. А он чуть не подставил их, приведя в их логово ангелов-хранителей её величества. М-да. Ребята признали в нём своего, безошибочно признали, и доверились, открыв некоторые тайны, вряд ли лежащие в свободном доступе, и так нехорошо вышло. Но будем надеяться, всё окончится благополучно: корпусу нет дела ни до чего, кроме собственных проблем, есть шансы, что ангелы просто оставят их в покое.

Принесли заказ. Войцех помешал кофе, вдохнул божественный аромат и откинулся на спинку кресла, переворачивая титульный лист файла. Сердце учащенно застучало, по лбу потекли капельки пота — этого момента он ждал много лет. Жаждал увидеть, узнать в лицо своих противников. И вот они перед ним, их досье, каждого, кто причастен к тёмным делам ее величества. Волнение? Да, у любого на его месте руки подрагивали бы от осознания важности момента...

...И он опустил глаза на первую строку.

Перед ним вихрилось всего восемь строчек, восемь ссылок, восемь имён, но каждое из них представляло собой целый мир. Это были люди, правящие планетой, и всего два из них представляли власть реальную. Семь женщин и один мужчина, восемь миров, восемь целей. Его дорога, его крест, его война.

Она убила сорок человек только потому, что хотела сохранить проект в тайне. Убила подло, пообещав каждому золотые горы, а затем обманув. Он убьёт в ответ всего лишь восьмерых. Но эти восемь стоят сорока миллионов.

Глаза медленно переходили от одной строчки к другой, вычленяя детали по одному только прозвищу. Одно имя заставило вздрогнуть — сеньора Морган. Та самая, что вербовала его в институте. Её прозвище совпадало с именем, единственное из всех. Её величество же звалось просто 'Принцессой', но оно и понятно — в те годы, когда ей давали прозвище, она была всего лишь наследницей престола.

Неприятно удивило наличие в списке фамилии 'Сантана'. Клан Сантана многочисленен, наверняка вышла замуж за кого-то из отпрысков или племянников герцога, сменив фамилию. Смена фамилии среди ангелов приветствуется — бывшим бродяжкам так легче запутать следы своих биографий. Это плохо, внутри клана все поддерживают друг друга, чего бы это им не стоило, а враждовать с одной из могущественнейших семей планеты?..

Прозвища стояли напротив каждого имени. Причём только у мужчины оно было народное, данное людьми за глаза, все остальные заработали свои в мясорубке корпуса. Сильные противники, опасные. Смертельно опасные! Но кто говорил, что будет легко?

Глаза Войцеха раз за разом возвращались к началу, в память намертво вгрызались буквы, переходящие в слова:

— Аделия Сервантес, 'Бестия'

— Елена Гарсия, 'Нимфа'

— Мария Жозе Фернанда Сантана, 'Малышка'

— Алисия Корнелия Филиппа Веласкес, 'Лиса'

— Лея Аманда Катарина Веласкес, 'Принцесса'

— Сирена Морган, 'Сирена'

— Мишель Тьерри, 'Красавица'

— Сергей Козлов, 'Хан Соло'

* * *

Для начала расскажу, чем окончился вечер. Меня ждали. Там же, за административной границей школы, где и в прошлый раз. 'Банда' Николь, которую я про себя окрестил 'сопротивлением', успела предупредить меня, не мудрствуя, скинув инфу на браслет через школьшую сеть. Вот и первая отдача от нашего сборища.

Естественно, я сбежал. Постыдно, немужественно, ушел через черный ход — через парковку. Таких ходов в школе несколько, варианты, на случай, если бы меня ждали и здесь, в голове крутились, но меня не ждали. Привыкли к гонору, что я играю по правилам.

Не по мужски поступил? Ну и что. Время благородства прошло, я не рыцарь в алмазных доспехах, пытающийся кому-то что-то доказать, а бандит, бьющий со спины, из-за угла, откуда не ждут. Может 'бандит' звучит жёстко, но по сути ведь так? Потому наплевать, кто и что обо мне подумает.

Утро не задалось сразу. В холле на меня смотрели с удивлением, многие с сочувствием. Все интуитивно чувствовали, что что-то должно случиться. Не сегодня так завтра, не завтра так послезавтра. Из хороших новостей можно назвать лишь то, что Николь сделала-таки портал, провозившись полночи, и раздала 'сопротивлению' адреса с паролями. Но следом подошёл первый из парней, и сказал, что технически выход вне школьного сервера осуществим, но его легко 'накрыть', а за это тоже легко вылететь. Он ещё поспрашивает, что-нибудь придумает, но пока портал Николь будет работать лишь вне этих стен.

А вот Хуан Карлос обрадовал: сказал, нашел журналистку, молоденькую девочку, выпускницу журфака, работающую на двенадцатом канале. Ему вообще везёт на молоденьких девочек — куда не плюнь, везде сексапильные знакомые женского пола. Та же Николь, например. И что странно, он со всеми ними просто дружит! Той самой ненормальной дружбой, без оценивающих взглядов, намёков и намерений затащить в постель. Хотя, эта девочка постарше будет, ей должно быть в районе тридцати... Но общую картину это не меняет.

Нет, у него нормальная ориентация. Потому вдвойне не укладывается, как с таким количеством отменных красавиц можно просто дружить? Может быть, они не знают, что он не гомик, потому открываются? У девок ведь это болезнь такая — дружить с гомиками.

Ой, не знаю — не знаю. Одно скажу точно, чтобы так себя вести, надо быть Хуаном Карлосом.

После первой пары меня вежливо окликнул Толстый. Я задержался.

— А ты всё-таки трус, Шимановский. Подлый трус. Ай-яй-яй.

Я усмехнулся:

— Правда? А мне понравилось. Знаешь, Бенито, я, наверное, побуду немного подлым трусом. Так жить легче...

— А я ведь тебя предупреждал. — Кампос осуждающе покачал головой. — Чтобы не высовывался. А ты не внял голосу разума. Ты идиот, или слишком смелый?

Я безразлично пожал плечами.

— Какая разница?

Логично. На это ему не нашлось, что ответить.

— А не боишься, что мы тебя снова встретим? И в следующий раз не убежишь?

— А что это ты меня всё время чем-то пеняешь? А слабо прямо здесь? Сейчас?

Толстый натужно рассмеялся.

— Всё-таки дурак.

— Почему же? Вы бьёте вне зоны камер, используете количественный перевес, ваш козырь, и чувствуя себя в безопасности. Я тоже бью вне зоны камер, использую свой козырь — внезапность и индивидуальное превосходство, и тоже чувствую себя в безопасности. Какая между нами разница, объясни? Её нет, мы с тобой абсолютно одинаковы.

— Ага, близнецы братья. — Тут он расхохотался, уже легко и искренне. — Меня вот другое волнует, Шимановский. Ты что же, считаешь, что камеры спасут тебя? Защитят? Ты правда такой наивный, или прикидываешься?

— Наверное, наивный. Но ты меня можешь в этом переубедить. Бей! — Я стал во фронтальную стойку, перемещаясь с ноги на ногу, но при этом опустил руки, как бы приглашая его ударить. — Ну, что не бьёшь? Мне ведь это мне не поможет! Ни камеры, ни устав, ни регламент! Ты тут царь и бог, все порядки под тебя, бей, давай!

— Эх, Шимановский-Шимановский. — Толстый дружески похлопал меня по плечу. — Бывай, увидимся еще.

Я в этом не сомневался.

Следующая пара была не просто скучной, а очень скучной. 'Испанская литература'. То есть всё, что было написано в течение последних нескольких столетий на испанском и португальском языках вне зависимости от региона написания. Муть полная, скрытая пропаганда, вытеснение посторонних культур на обочину. Мне, как выходцу из оккупированного сектора, самостоятельно изучившему многие литературные шедевры на русском, французском и некоторых других языках в переводе, на 'испанке' всегда хотелось спать. Чтобы не заснуть, втихую включил навигатор на малую мощность и принялся изучать схему камер.

Минут через пять мне стало дурно: зоны охвата изменились! Синий рисунок охвата холла теперь покрывал почти весь вестибюль!

Директор держит своё слово, не теряет времени даром. Пока мы отдыхали, он, видимо, вызвал рабочих, и те за вечер установили новые камеры и подправили старые. Впрочем, новых я насчитал немного, всего несколько штук, но в стратегически важных точках. В небольших помещениях не изменилось ничего, просто угол падения синих секторов стал иным, мёртвые зоны сдвинулись вправо или влево. Но даже так, не зная их расположения, легко попасть впросак.

Я проверил красные камеры. Эти остались на месте, в неприкосновенности. То есть, они не входят в систему общего контроля администрации.

Итак, директор взялся за мёртвые зоны, меняет их конфигурацию, чтобы некий неудачник вроде меня не смог больше безнаказанно 'ронять' сынков богатеньких папочек. Это понятно и закономерно, я его вчера сильно достал своей наглостью, но вопрос не в этом, а в том, почему картинка их расположения изменилась у меня???

Я залез в настройки и проверил формат файла, сброшенного вчера из капсулы. Да, динамический, самообновляющийся. Это не удивительно, файлы служб безопасности, строителей, коммунальщиков и прочих структур, работающих в реальном времени, изначально пишутся на динамической платформе. Вопрос в том, КАК он смог обновиться?

Начну с начала. Система безопасности школы защищена. Скачать что-либо оттуда невозможно, или очень-очень сложно, а я не хакер. Далее, в школьный банк данных вначале нужно просто войти, а при входе браслет оставляет в системе след, электронную подпись: 'Здесь был учащийся Шимановский!', по которой меня элементарно найти. И отчислить. Но я сижу на паре, меня никто не трогает, а такие вещи, как безопасность, имеют приоритет всему.

Я вытер рукавом выступивший пот и проверил браслет — глухо. Нигде без моего ведома не регистрировался, и я бы сильно удивился, будь это так. Но как-то же он проник в школьную сеть? Как?

Предположим, пока только предположим, что мой браслет связался с каким-то специализированным терминалом, имеющим право на неограниченный доступ в систему безопасности школы, и скачал инфу оттуда. Например, сервисная служба, устанавливавшая камеры — она ведь имеет право их тестировать, значит, подобный допуск у них есть. Предположим, я связываюсь с их терминалом, тот меня 'узнаёт' и передает нужную информацию. Просто? Просто. И насколько я разбираюсь в технике, скачать данные без регистрации отсюда можно только так. Именно отсюда, поскольку время обновления датируется часом назад, когда я сидел на первой паре. Тогда возникают ещё два вопроса: первый — я понятия не имею, что за фирма обслуживает камеры, их система меня не знает и пошлёт подальше со всеми вытекающими, и второй — чтобы связаться с ними я должен преодолеть школьные глушилки, а это тоже непросто.

Блин, технических проблем валом, но дата вверху экрана показывает четко — час назад!

...Разгадка обнаружилась, когда дата обновления прямо на моих глазах изменилась на текущее время. Если бы я в тот момент не сидел, я бы упал — такого электронного цирка в своей жизни ещё не видел. И только тут мою светлую гениальную голову озарила вспышка: 'навигатор'!

Не знаю, откуда у Бэль такая штука. Даже если она дочь крупного олигарха, ТАКИЕ вещи носить на голове, а главное, давать поносить первому встречному... Верх безумия! Мой навигатор самостоятельно (!), поскольку автообновление было установлено по умолчанию, не подключаясь к браслету (!), связался со школьной базой данных и выбрал оттуда всю требуемую информацию. При этом слово 'подключиться' будет нелогичным, он тупо взломал её, прошел сквозь все уровни защиты, как нож проходит сквозь масло, и скачал строго то, что необходимо. У него ведь прописано, что надо связаться — он и связался, и пофиг на все преграды. И судя по тому, что я сижу здесь, на паре, программа обновлялась при мне уже дважды, а меня до сих пор под белы рученьки никто не схватил, система до сих пор в полном неведении, что её кто-то там ломал.

...Охренеть!!!

Это не навигатор — дошло до меня.— Это оружие, мощное электронное оружие. Ему плевать на всяческие глушилки, плевать на пароли и защиты — оно создано как раз для их игнорирования.

Покопавшись ещё полчаса, я выяснил, что могу не просто видеть каждую из камер, но и подключаться к ним по желанию, к любой, кроме красных. Это уже была функция самого навигатора, не программы дона Алехандро. А поколдовав ещё минут десять, пришел к выводу, от которого потемнело в глазах:

Я могу произвольно подключиться к любому устройству в этой гребанной школе, могу закачать и воспроизвести здесь любую информацию, и мне за это ничего не будет!!!

В ступоре я сидел минут десять. Вот это фарт! Я мог ждать от судьбы любого фокуса, но такого?

Единственное, что не подчинялось моему прибору, это красные камеры — что ж за птица их поставила? И для чего? Эти люди обладают такой же технологией, какая заложена в навигаторе, или даже лучшей. Кто это? Зачем им это надо?

Пока эти вопросы оставались открытыми. Но мне и без них нашлось чем заняться. Например, когда в самом конце занятия из аварийных динамиков вдруг раздалось:

If you change your mind,

I'm the first in line

Honey I'm still free

Take a chance on me...

— я получил истинное удовлетворение гурмана. Все, включая преподавателя, переглядывались друг с другом, пытаясь понять, в чем дело, а я сидел и балдел.

Итак, прибор Бэль — это оружие. И относиться к нему надо, как к оружию. То есть то, что я вчера его запаролил — это хорошо, но давать его в любые чужие руки в будущем — нельзя. А в субботу, сразу же, как только встретимся, вернуть.

С этими мыслями я выключил музыку и пошел в столовую. Прозвенел звонок.

* * *

В столовую я забежал одним из первых, быстро загрузил поднос и присел в углу, размышляя, как можно использовать навигатор в борьбе 'сопротивления'. Пока выходило, что никак. Съёмка внутри школы запрещена, как и любая передача данных. Безопасность, едрить её налево!

Предположим, такая картина: снимаю я Толстого на навигатор, с разных ракурсов, красиво, и даю этой съёмке ход. Её могут принять, как вещдок, после соответствующей экспертизы, а могут и не принять (всё-таки, это оружие, в нём могут быть защитные штучки от экспертного оборудования). Но допустим, подлинность записи установлена, что произойдет?

Правильно, Кампоса пожурят. Погрозят пальцем. А меня вполне официально, на законных основаниях, отчислят за нарушение устава. И ни сеньора министр, ни сама королева ничего не смогут с этим поделать.

Выходит, дело дрянь. Всё-таки, нужно придерживаться старого плана и опираться только на систему внутреннего наблюдения.

Рядом поставил поднос Хуан Карлос, и я вспомнил одну маленькую деталь на схеме камер, на которую вчера не обратил внимания — логотип в левом нижнем углу. Маленький такой, незаметный, и смутно знакомый. Где-то я его видел, а вот где...

То, что я видел его раньше, усыпило бдительность. Дескать, раз вещь знакомая — значит всё хорошо. Но после сегодняшней 'Аббы' в динамиках интуиция говорила, что зря я так думал.

— Слушай, не подскажешь, что означает значок: двухцветный щит, за ним меч, на самом щите орёл с солнцем в когтях?

Изобретатель окинул поднос довольным взглядом, взял ложку и принялся трескать за обе щеки. Насчет еды он всегда был будь здоров.

— Орёл черно-синий? — уточнил он.

— Щит чёрно-синий. Орел золотой.

— Ну да, правильно, щит чёрно-синий. Департамент безопасности.

Когда я осознал услышанное, моя ложка выпала из руки и противно булькнулась в суп, подымая в воздух фонтан брызг.

— Mierda! Мама моя женщина!

— Что-то случилось?

— Нет, ничего.

Я снова взял в руки ложку, но мысли были уже далеко.

Итак, красные камеры — подарок от ДБ...

...ДБ держит школу под контролем. Для каких целей? Пути её высочества неисповедимы, но скорее всего, задумала пакость сеньорам, пинающим титуляров. Не зря же крутая-прекрутая сеньора Сервантес так экстренно была назначена на должность главы ДО? Её величество что-то запланировала, пакостное, в своем коронном стиле, ответный ход владельцам частных школ: прижучить самых высокомерных, разорить кое-кого, а кого и посадить, чтоб другим неповадно было. Почему ДБ, не имеющее отношения к образованию? Это понятно, департамент образования — лишь система бюрократических кабинетов, объединённых в единое здание под одной крышей, средств для контроля у них нет, и тем более нет специалистов, могущих грамотно организовать подставу с горами компромата. Для этого и привлечены ресурсы безопасников.

Но общее руководство при таких делах должно тянуться не куда-нибудь, а в Золотой дворец! Твою же!..

Я покрылся мерзким холодным потом. Плохо, всё очень плохо.

Если коротко, моя проблема в следующем: руководство ДО во главе с недавно назначенной для этой цели крутой тёткой, на технической и кадровой базе ДБ, с подачи и одобрении её величества (никак иначе), роет яму дядям, устанавливающим в школах свои порядки. Это не только администрация, это акционеры и хозяева школ, совсем иной уровень. И тут вырисовываешься ты, Хуан Шимановский, со своей маленькой войной и непомерными амбициями, и пытаешься спутать всем карты. М-да!

Получается, дон Алехандро — шпик ДБ? Причем шпик не рядовой, с положением? Иначе не смог бы подкинуть схему камер. Блин, а я ему пост директора предлагал! Тупица! А он ещё мои слова так спокойно-спокойно воспринял, а я не обратил внимания!..

Да он прекрасно осведомлён, что будет дальше, гораздо лучше меня! И про судьбу директора, и про Кампосов. Если заварушка случится — достанется всем, сеньора Сервантес — бывший ангел, а ангелы бывшими не бывают. Она никого не боится, начнет вешать, невзирая на чины и должности. Вот это я попал!

Стоп, не сходится. При таком раскладе схема в моих руках не могла появиться без ведома чинов из департамента. То есть, они в курсе, и решили сыграть партию со мной в главной роли. Резонно. Другой вопрос — схема 'палёная', с логотипом. Проглядели или специально такую подкинули? Чтобы догадался?

Что теперь мне делать? Подыграть им? Я не знаю их планов, не знаю, как играть. Вдруг напортачу? А если я — всего лишь пешка, которую отдают на убой, чтобы выиграть фигуру?

А что, версия! Мне впаривают карту, я действую, думая, что меня подстрахуют, а они молча сидят и смотрят, как меня исключают. Чтобы учесть ошибки и самим сыграть более тонко, не спотыкаясь о мои кочки. Кто я такой? Букашка. Почему бы не пожертвовать одной букашкой, ведь на кону десятки тысяч букашек!

От этих мыслей мне сделалось дурно. Нет, я не пессимист, просто стараюсь быть реалистом. Им хорошо, в своих кабинетах, сидят, мозгами раскидывают. А если я буду исключён — дальше в жизни меня ждет только помойка.

Так, хватит ныть, Шимановский! Вставай и дуй к дону Алехандро. Есть вероятность, что они тупо проглядели логотип — там ведь тоже люди сидят. Или посчитали тебя тупым, что не догадаешься (и правильно считали). Или у них есть план, и всё же подстрахуют?

Всё может быть. Хватит жрать, потом доешь!

Я встал и на негнущихся ногах направился к ленте для подносов. Почему я раньше не обратил на логотип внимания? Решено, никаких активных действий до выяснения ситуации. Никаких провокаций и конфронтаций. Сейчас это чревато.

Есть такая поговорка, хочешь рассмешить богов — расскажи им свои планы. Я в полной мере познал её в этот день, можно сказать, он стал для меня историческим. Кампосы, провокации, ДБ, ДО, виртуал, журналисты... Всё это ерунда, лишь фон для хорошего божественного анекдота.

Этого типа я знал неплохо — он был с моего потока, из соседней группы. Именем не интересовался, но один из главных в банде, наряду с Кампосом, можно сказать, правая рука. Его отец тоже шишка в криминальном мире, хотя и не такая, как отец Толстого. Эта мразь шла с подносом, беседуя с двумя девочками слева. И когда я, не чувствуя подвоха, проходил справа, резко задрал локоть, и тарелка со вторым перевернулась мне на пиджак. Отпрыгнуть или что-то сделать я не успел.

Все разговоры вокруг нас моментально смолкли, повисла настороженная тишина. Этот козёл смотрел на меня и довольно скалился, провоцируя на дальнейшие действия. Как бы насмехаясь, выдавил:

— Ой, извини, дружище! Я сегодня такой неуклюжий!

'Что, Шимановский, скушал? Думал, ты самый умный? А тебя твоим же оружием!'

Все смотрели на меня во все глаза, что я сделаю. Ведь если я кинусь драться, а хочется, меня отчислят. Сразу, не разбираясь, почему я это сделал. Напал — и точка. Мне НЕЛЬЗЯ кидаться на эту мразь. И нельзя перевернуть на него свой поднос в ответ, ибо это тоже будет агрессией. Но если я развернусь и уйду — навсегда потеряю уважение окружающих.

На меня ведь смотрят не только детки платников, плевал я на них из рубки линкора — титуляры тоже пялятся во все глаза. В том числе те, которых привела Николь, которые согласились помочь. Все прекрасно понимают, что мне нельзя реагировать, нельзя отвечать, но всё равно потеряют уважение. Я перестану быть лидером, заводилой, перестану играть роль, которую на себя взял, а это значит, вновь, как и раньше, останусь в одиночестве.

Что это я всё о практической стороне? Знаете, как обидно просто стоять и видеть лица знакомых людей, кривящиеся в презрительной усмешке? Особенно девчонок. В социуме, любом, обязательно есть люди, играющие типовые роли: лидер, клоун и т.п. И есть неудачник, мальчик для битья. Тот, которого никто не уважает и не воспринимает всерьез. Я был 'блаженным', агрессивным парнем не от мира сего, со мной не связывались, но считались, теперь же перейду в касту 'неприкасаемых', неудачников, кто даже уважения не достоин. Рука Толстого, однозначно. Умная скотина!

— Смотри куда прёшь, урод! — прошипел я, и медленно побрел дальше.

Да, меня сделали моим же оружием. Да, я скатился до уровня мальчика для битья, презрительные усмешки и улюлюканья вслед уже раздались за спиной, и это только начало. Пусть так. Толстый не учел один единственный момент.

Я. Никогда. Не сдаюсь.

Внутри меня кипел адреналин, мечтая, моля о жажде деятельности. Но сейчас нужно спокойствие, каменное спокойствие! Я должен уйти, и уйти с позором. Они должны поверить, что я лох и неудачник, что смирился, хотя бы в данный момент. И только тогда можно будет нанести ответный удар.

Что хуже осознавать, что тебя избил мастер спорта, чёрный пояс, или ботаник-рохля, которого все чморят? Правильно, ботаник. Если тебя по лицу двинет мастер, ты не кинешься в ответ с кулаками — достойному противнику не стыдно проиграть. А если это сделает школьное ЧМО? О, тогда ты бросишься мстить, наказывать, давать сдачи! Зарвавшееся дерьмо надо ставить на место, иначе сам превратишься в дерьмо. Это ловушка, в которую загнал себя Толстый, устраивая ловушку мне.

Я медленно-медленно сгрузил тарелки на ленту, хотя сердце внутри колотилось в бешенном ритме, медленно пошел назад, к раздаче. Сеньорины в белых кепочках оглядели меня и мой пиджак, и сокрушенно покачали головами.

— Можно ещё? Я... Не наелся. Не получилось. — И как бы извиняясь, пожал плечами.

Не говоря ни слова, мне и супа налили, и второго наложили. Суп я выбрал самый горячий, второе — самое маркое, где побольше соуса. Не жалеючи полил всё это дело майонезом и кетчупом. Хорошо! И молочный кисель на закуску — гулять так гулять.

Вновь, еле переставляя ноги, поплёлся назад. Вроде как мне не дали поесть и теперь буду навёрстывать. Унизившая меня гнида села почти на месте стычки, чуть-чуть дальше, в окружении всё тех же девчонок. Села плохо, не с краю от прохода, придётся прыгать. Но ничего, не далеко, получится.

Когда я приблизился, разговоры вокруг вновь стихли, все интуитивно ожидали от меня какой-нибудь выходки. Правильно ждали, я не стал никого разочаровывать: картинно споткнулся, и пролетев метра полтора, упал, влетев мордой прямо в столешницу того стола, где сидел мой обидчик.

Ударился я чувствительно, грязно выругался, и только после этого поднялся.

Тип сидел с отвиснутой челюстью, мокрый, грязный, со свисающей с уха макарониной, весь перепачканный красно-белой жирной смесью. Один-один.

Девушки моментально отодвинулись от него, вскочили, бросая на меня и на него испуганные взгляды. Столовая затихла. Вся столовая, до последнего дальнего столика. Вот и отлично, аудитория собрана — теперь посмотрим, кто кого переиграл.

— Извини, я сегодня такой неуклюжий... — я нахально улыбнулся.

Описывать дальнейшее в деталях нет смысла. Пока он офигевал, я успел сгруппироваться — теперь самое сложное. САМОЕ — САМОЕ сложное! Не дать рефлексам победить.

В меня вбивали это с детства, с самой первой тренировки: инстинктам надо доверять, давать им волю. Если в тебя летит кулак — уворачиваться, или хотя бы ставить блок. Тело за годы привыкло к такой философии, и в опасных моментах делает все необходимые действия за меня само, дабы не отвлекаться по мелочам. Сейчас же мне НЕЛЬЗЯ это делать, и это слабое место в плане. Один уворот, простейший блок, и я не докажу, что не начал эту драку. Он должен ударить первый, ударить меня беззащитного, стоящего с опущенными руками.

Но и вырубить с первого удара тоже не должен — я не имею права остаться небоеспособным, в этом заключается проблема. Дать ударить себя, но не дать себя ударить.

— Ты, козёл, совсем охренел? — Друг Толстого пришёл в себя, отшвырнул столик в сторону.

— Я нечаянно. — Я старался быть самой невинностью и даже сделал робкий шаг назад. Никакой агрессии, Шимановский, никакой агрессии!

— Я те щас покажу, нечаянно!..

Замах. Время для меня остановилось. Фуууу-ууууу-бамц!

А эта скотина умеет бить! Ещё чуть-чуть, и убил бы, нахрен!

Я увернулся лишь самую малость, но этого оказалось достаточно. Кулак впечатался по касательной, ущерба мало, но голова красиво отлетела назад в сторону, и смотрелось это крайне эффектно. Ориентацию я потерял, секунды на две — слишком сильный был удар, но это уже не принципиально: как всякий актёр, играющий на публику, мой противник сделал паузу, давая зрителям понять, какой он молодец, как здорово поставил на место своего обидчика. Я же почувствовал то, о чём в пятницу лишь молился — приступ.

Моя подруга просыпалась, и просыпалась не так, как тогда, за воротами. Внутри бушевал пожар из злости и ненависти, ярость приобретала вид даже не тигра, а свирепого голодного дракона. Я вдруг отчетливо понял, что из этой столовой сегодня выйдет только один из нас, и даже догадывался, кто. И мне это доставляло несказанное удовольствие.

Я напал первый, ведь его удар уже сделан, триста человек подтвердит — драку начал он. Можно было не стесняться в средствах, и я не стеснялся. Нырок, сверху пролетает рука, вскинутая во встречном ударе, но задевает лишь волосы на макушке. Удар в корпус, мощный удар, я вложил в него всё, что только смог.

Пробрало. Мой противник согнулся и отступил. Я попытался добить правой, вдогонку, и даже попал, но по касательной — этот гад оказался проворнее, чем я думал.

Он снова попытался меня атаковать, я контратаковал, он отошёл. Шустрый, гадёныш! Шустрый и сильный. Пора заканчивать с этими танцами, долго в таком темпе я не продержусь.

Закончить мне не дали. Сбоку ко мне метнулась тень, я пригнулся и ушёл, лишь чудом угадав направление удара. Есть. Вновь уход, и ещё, и ещё. Этого громилу я знал лучше — ему я свернул челюсть, когда охотился за ними поодиночке. Забыл уроки старика Шимановского, охламон?

Да, забыл. Двигается быстро, но нападает так же топорно, как тогда. Ну, я ему и показал, что вредно иметь короткую память.

Вновь увернувшись, выпрямился, но не один, а вместе с апперкотом. Раздался противный хруст — чистый нокаут! Кажется, у парня вновь что-то будет не то с челюстью, но тут уж сам виноват.

Отвлекшись на второго противника, я забыл о первом. Тот прыгнул на меня и повалил на землю, пытаясь достать горло. Мы упали.

Воздух исчез, рука на горле красноречиво намекала, что бой я почти проиграл. Я пытался несколько раз достать противника, но тот блокировал удары четко.

Выручил меня вновь подлый удар. Не мудрствуя, я зарядил по яйцам. Не попал, он разгадал мой маневр, но уклонился, и в этот момент я выскользнул и из неудобного полусидячего положения заехал ему в рыло.

— Ах ты ж ... ... ...!

Приступ накрыл меня. Что происходило после этого момента, помню так, будто стоял и смотрел со стороны. Эмоции исчезли, схлынули, остались лишь цель и голый убийственный расчёт. Дракон вырвался на свободу.

Тип попытался меня атаковать, но на сей раз я не ушёл, а блокировал его, после чего заехал в челюсть, слегка ошеломив, и со всей силы швырнул на раздаточные лотки.

Тётеньки в белых кепочках завизжали и разбежались, туша моего противника смяла непрочный термопластик, приземлившись на ванночки с котлетами, сосисками и соусами. Горячие ванночки!

Тот вскочил, не обращая внимания на ожоги, и кинулся на меня — но это уже был жест отчаяния. Я повалил его на землю, как до этого он валил меня, и схватил ладонями горло. Время кидать камни — время собирать камни.

Он хрипел, трепыхался, пытался вырваться, но я держал крепко. Мои мышцы походили на гидравлические цилиндры атмосферного шлюза, они не чувствовали боли или нагрузки. Просто делали то, что надо, наплевав на всё — ими управлял не я, а дракон.

Я хорошо запомнил его глаза. Почему запоминаются такие вещи — не знаю, но в отличие от хода боя, который помню поверхностно, выражение его глаз запало в душу намертво. Это был ужас, первобытный ужас человека перед стихией, перед чем-то большим и неумолимым. Когда он повалил меня, в его глазах плескалось превосходство. Теперь же в моих он видел смерть.

Дракон не собирался щадить его, останавливаться на полумере. Всё или ничего — это его драконий девиз. Нет, не так. Это мой девиз, ведь дракон — лишь часть меня, дикая и необузданная. Это моё кредо по жизни: беловолосая девочка Бэль раскусила его, объяснив мне самому, кто я есть.

Я пришёл не драться, не ставить на место, а убивать. Он прочел это в моих глазах, и на его лице отразились отчаяние, паника и бессилие. Он смел и горд, лишь когда толпой окружает кого-то слабого: тогда можно и поглумиться, дескать, какое ничтожество. Избивая слабого, чувствуешь превосходство, самоутверждение, это так, но это пустое утверждение. Ты не вкладываешь в победу ничего — ничего и получаешь. Этот тип, оказавшись на месте загнанного зверя, чувствуя неотвратимость возмездия, превратился в скулящее дерьмо, способное только выть, потому, что он и есть дерьмо, и понял это.

Выигрывает не тот, кто сильнее, а тот, кто готов отдать за победу всё. Именно поэтому я сильнее всей банды Толстого — они пустые, ненастоящие, не готовые рисковать. И я верю... Даже не верю, а знаю — победа за мной.

А свою смерть этот урод запомнит до конца жизни. Почти уверен, в следующий раз поостережётся трогать тех, кто дает отпор.

Мне не хватило всего лишь чуть-чуть, совсем немного времени. Он уже не хрипел и не трепыхался, когда охрана, наконец, соизволила почтить столовую своим присутствием. Дракон всесилен в рукопашной, но, к сожалению, против шокера у него защиты нет.

* * *

— Кажется, мы договаривались, что я больше не увижу тебя в своём кабинете? — Витковский вошёл злющий и сразу взял быка за рога.

— Я не виноват, сеньор директор. — Я меланхолично пожал плечами. — У меня не было намерения видеться с вами. Я прекрасно себя чувствую и так.

Он плюхнулся напротив и скривился от отвращения.

— Ты за два дня отправил на больничный троих учащихся моей школы. И после этого смеешь утверждать это?

— Именно, сеньор директор. Сеньор Рубини споткнулся и упал, вся моя вина заключается в том, что я стоял рядом. Сегодня же я стал объектом целенаправленной агрессии, это может подтвердить несколько сот человек. Сеньор Рамос напал первый, и сделал это в не терпящей двоякого толкования форме.

— Ты спровоцировал его, Шимановский! — заорал директор. — Это видело несколько сот человек! А теперь смеешь утверждать, что стал объектом агрессии?

— Да, сеньор директор. Я не специально это сделал, произошло недоразумение. И я пытался извиниться, вы можете просмотреть записи и убедиться в этом.

— Ты спровоцировал его! — повторился директор и зашипел, наклонившись. В этот момент он был больше похож на змею, не хватало только раздвоенного языка. — Специально, чтобы я его отчислил! Так?

— Никак нет. — Я невинно замахал головой. — За несколько минут до этого сеньор Рамос поступил точно также, целенаправленно, облил меня, пытаясь вызвать на конфликт.

— Не переводи стрелку, Шимановский! Я смотрел записи, он сделал это случайно, в отличие от тебя, подонка, ведущего охоту на моих учеников! У тебя ничего не выйдет, понятно? Я не отчислю Рамоса!

Мне захотелось рассмеяться. В принципе, этого стоило ожидать. Глупо было надеяться на справедливость ЗДЕСЬ.

— То есть, когда провоцируют меня, а потом избивают, это нормально, это не охота. Но если это делаю я — то это нарушение порядка и устава?

— Если тебе не нравится наша школа, ты можешь в любой момент забрать документы и идти в другую, — Витковский откинулся на спинку кресла и потянулся, сложив руки в замок. — И я настоятельно рекомендую тебе это сделать. Крайне настоятельно.

Вот так, прямо в лоб, без предисловий. Главные слова. После них начнутся боевые действия со стороны администрации, а её не стоит недооценивать Интересно, он что, думает, я испугаюсь и сложу лапки кверху?

— Объясните мне логику, сеньор директор. В вашей школе, за которую вы отвечаете, банда подростков терроризирует целый класс учащихся, социальный класс. Вы же, вместо того, чтобы навести порядок и защитить их, для чего собственно и поставлены, помогаете бандитам, прикрывая их террор и вышвыривая неугодных. Почему так?

Зачем я это спрашиваю, ведь и так всё понятно? Не знаю. Наверное, чтобы посмотреть ему в глаза. Раньше ведь у меня не было такой возможности. Никаких практических действий или раскаяния с его стороны я не ждал — глупо это.

Директор поёрзал в кресле и усмехнулся.

— Пока что я вижу иную картину. Один выскочка, решивший, что ему всё можно — довольно наглый выскочка — терроризирует группу учащихся моей школы, избивая, или делая так, чтобы тех исключили. И я не могу не отреагировать на это, посему предупреждаю тебя, последний раз предупреждаю — уймись. Больше разговаривать с тобой не буду.

— А как же те, кого терроризировала эта ваша 'группа учащихся', и подставляла? — Я назвал ему имена исключенных с подачи Толстого парней, а также нескольких человек, ушедших добровольно. — Вы перевираете факты, сеньор директор, покрывая преступное сообщество.

— Шимановский, я тебе уже сказал: не нравится — уматывай. Это моя школа, и я устанавливаю здесь такие порядки, какие я хочу. И не надо мне угрожать сеньорой Сервантес!

— Корона платит за нас деньги...

— Корона не платит и половины стоимости вашего реального обучения! — перебил он. — А сами вы — грязное отребье, и вам не место в цивилизованном обществе! Если бы не эти дурацкие законы, я бы никого из вас на выстрел не подпустили к школе! Быдло должно учиться с быдлом! Ну что, доволен? Всё услышал?

Я кивнул. Всё. Даже больше, чем всё. Итак, дело не в страхе, точнее не только в нём. Витковский — грязный мудак, презирающий тех, кто ниже его по социальной лестнице. 'Быдло во власти'.

— Сожалею, но не могу вышвырнуть тебя, как провокатора, — продолжил откровенничать директор. — И то только потому, что сеньор Рамос-старший не хочет огласки, не хочет привлекать к этому делу внимания. А без его согласия я не могу послать на экспертизу запись, в которой ты подстрекаешь его сына.

— Его сын первый подстрекал меня...

— Меня это не интересует, Шимановский! Ты остаёшься в этой школе, но помни, больше предупреждений не будет. Один залёт — и я сам выдам тебе документы, с пометкой в личном деле о нарушении устава.

Он сделал паузу. Я молчал.

— Чем выше возьмёшь, Шимановский, тем ниже падать, не забывай об этом. Всё, свободен. Марш на занятия!

Я поднялся.

— До свидания, сеньор директор. Всего хорошего, сеньор директор...

— Не паясничай. И ещё, забыл: школу должна посетить комиссия из департамента образования. Если ты хоть словом, хоть жестом, хоть ещё чем спровоцируешь кого-нибудь, или выкинешь что-нибудь эдакое, берегись, Шимановский. Я сделаю так, что ты вылетишь из любой другой школы, куда бы ни пошёл после этой.

— Да, я верю вам, сеньор директор. Вы в достаточной степени козёл, чтобы такое организовать.

— Пшел вон, придурок! — рявкнул тот, выходя из себя.

Я вышел. В приемной сидела секретарша, тупая смазливая блядь, которую мечтает отодрать вся школа. Но при том весьма высокомерная блядь! А дерет её, естественно, Витковский, единолично. Она зыркнула на меня с таким презрением... Кукла, чья бы корова мычала!

Когда дверь захлопнулась, она встала и вошла в кабинет. Его хозяин сидел, обхватив голову руками, и напряженно думал. Она коснулась его плеч и начала нежно разминать их.

— Погоди, сейчас не до тебя.

— Тебе всегда не до меня. Расслабься, всё хорошо!..

— Эта малолетняя сволочь все нервы вытрепала!.. — он грязно выругался. Женщина начала от плеч перебираться дальше и дальше, к груди, призывно лаская.

— Вышвырнул бы ты его, и дело с концом. Зачем держишь?

Хозяин кабинета накрыл ее руки своими, не давая развивать наступление.

— ДБ дважды присылал на него запросы, на личное дело. В том году, и в этом, с разницей в полгода.

— И что?

— Безопасность не интересуется людьми просто так. Кто его знает, для чего он им?

— Брось... — Женщина томно выгнулась, все же развивая успех, и перекочевала начальнику на колени. Тот принялся гладить её ноги, перебираясь всё выше, с интересом изучая декольте.

— Если бы был один запрос... Но второй... Они наблюдают за ним, и если я его просто так исключу... Могут возникнуть проблемы.

— Мало ли для чего департамент за кем-то наблюдает? Может быть сотня причин. — Она меланхолично пожала плечами.

— Но он...

— За ним кто-то стоит?

Мужчина поколебался, но отрицательно покачал головой.

— Нет.

— Тогда в чём дело? Департаменту плевать на всяких выскочек, поверь... — Она впилась ему в губы. — Возьми меня, прямо сейчас...

Мужчина с силой оторвался от неё.

— Наверное, ты права. — Затем резко передислоцировал её на стол и до верха поднял юбку. — Кажется, на тебе много лишней одежды...

Глава 11. Социальное неравенство

С доном Алехандро я так и не поговорил, никакой стратегии не выработал.

Я не знал, что делать и за что браться; всё валилось из рук, ничего не придумывалось. Ситуация сложилась следующая: директор — мудак, который покроет Толстого, что бы тот ни выкинул. Уж если он Рамоса после всего не отчислил...

Признаюсь: я сильно подозревал, что меня вышвырнут вместе с Рамосом, за компанию. Но в столовой не было иного выхода, кроме как сделать то, что сделал. Это был вопрос чести, престижа... Самоуважения, наконец! Как я буду смотреть в глаза Бэль в субботу, зная, что я дерьмо? Ни одна школа не стоит этого! Поэтому результат вчерашней баталии немного озадачил, но в то же время обрадовал — я продолжаю учиться, у меня есть небольшая отсрочка.

Так вот, к ситуации. Директор с удовольствием вышвырнет меня, наплевав на правила и уставы, и даже на сеньору министра. Конечно, где я и где она: мне не достучаться до неё, и он прекрасно об этом знает. Блеф не сработает. Все мои планы относительно Толстого, администрации, подстав, департаментов и прочего накрылись никелевым астероидом. Техническая часть, кроме моего навигатора (но то отдельная песня), не работает, как преодолеть глушилки и не запеленговаться — ребята так и не придумали. С виртуалом тоже возникли проблемы — быстро такие вещи не делаются, либо наоборот, делаются очень быстро и молниеносно, но для того надо обладать просто термоядерной сенсацией. Таковой пока не было, и я молился, чтоб не было подольше. С журналистами тоже пока не густо — одна знакомая дяди Хуана Карлоса, вечно занятая сеньора, уделит нам время в воскресенье. То есть, мы встретимся в воскресенье, только тогда выясним, поможет она или нет, и лишь затем начнём разрабатывать план. Ключевое слово 'начнём'.

Тем временем банда Толстого рвёт и мечет. Вчера встретить меня они не пытались, были растеряны, но что им мешает сделать это сегодня? Или не так: что им мешает найти меня на районе после занятий? Вечером, после тренировки? Перед школой? Это беспредельщики, они жаждут моей крови и мне нечего им противопоставить.

Короче, дело — труба. Ко всему ещё и дон Алехандро уехал, так сказали в учебной части, куда я подошёл перед занятиями.

Во дворе, перед фонтаном, меня встретили трое во главе с Кампосом. Я решил не уклоняться от разговора и подошёл вплотную, внутренне готовясь ко всему. Но нет, на сей раз они решили просто поговорить.

— Хуанито, дружище, разговор есть, — начал Кампос.

— Слушаю. — Я был весь во внимании.

— Мы все прекрасно знаем, что ты вчера натворил. — Я кивнул. — Так вот, сегодня ты забираешь документы и чешешь из этой школы. И больше здесь до конца жизни не появляешься. Это ультиматум, даём времени тебе до пятой пары. Если после неё ты всё ещё будешь числиться здесь, ты об этом пожалеешь.

Кампос был серьёзен, как никогда. И он не шутил, не блефовал — больше чем уверен, уже подготовил мне веселую вечернюю программу. Но то, что он говорил не вязалось с его имиджем и поведением. Кампос не Иисус, чтобы что-то прощать.

— Откуда такая тактичность? С чего бы это ты меня отпускал, вот так, не отомстив?

Лицо выродка исказилось в гримасе. Говорить ему не хотелось говорить, он попытался уйти от ответа:

— Я добрый. И справедливый. И не хочу лишней крови. Ты уйдёшь, все забудут о случившемся инциденте, и все будем счастливы. Ты — что остался жив, мы — что не будем лицезреть здесь твой фенотип.

— Бенито, может ты ещё и вторую щеку подставишь?

— А?

Ясно, библию не читал.

— Не похоже на тебя. Где гарантии?

— Моё слово в присутствии пацанов. — 'Пацаны' кивнули, как бы подтверждая этим незыблемость авторитета предводителя. Мне захотелось рассмеяться, но сдержался.

— Моё слово твердо. Если ты уйдёшь отсюда с документами — ты уйдёшь отсюда. Если решишь продолжать колотить свои бессмысленные понты... Ты отсюда не уйдёшь. Я ясно выражаюсь?

Я кивнул.

— И не вздумай пытаться сбежать. Я найду тебя везде, где угодно. Это будет делом принципа.

'Пацаны' вновь кивнули, подтверждая, что да, так и есть.

— Бенито, за убийство посадят даже тебя.

— Кто говорил об убийстве? Есть много способов отравить всю дальнейшую жизнь человека. Кстати, на камеры не надейся, они не спасут. Я закопаю тебя прямо под ними. Хочешь на спор?

— Да нет, верю. — Я вспомнил последний разговор с Витковским. Да, не помогут. — И всё же, Бенито, откуда столько благородства?

Тот вновь замялся, но всё же выдал:

— Я пообещал одному человеку, что не трону тебя. Дам шанс. Если воспользуешься им — живи, если нет... — Он лаконично развёл руками. — Мне кажется, ты им не воспользуешься.

Это было утверждение. Выдав его, несвятая троица развернулась и пошла на занятия. Я долго ещё стоял, обняв горгулью рукой, и пошел следом лишь услышав предзвонок. Mierda, как всё достало!

— Николь, иди сюда! — Я нашел её в одной из оранжерей и поманил пальцем. Девушка подошла, виновато опустив голову. — Рассказывай.

— Что рассказывать?

Судя по залившей лицо краске и наворачивающихся слезах, я прав.

— Об излишнем благородстве Толстого.

— Я пойду...

Я схватил её за руку, притянул к себе и поднял подбородок. Она опустила глаза, стараясь не встречаться взглядом.

— А как же всё это? Наше 'сопротивление'? Наши уговоры?

— Они убьют тебя. — Она заплакала. — Я буду с ним встречаться, а ты уходи.

— Почему, Николь?! — закричал я на всю оранжерею.

— Я не хочу, чтобы тебя убили! Мне пора...

Она высвободилась и убежала.

— Не трогай её. Она хочет как лучше. — Мне на плечо легла рука. Я обернулся. Оба мои соратника по не сложившемуся 'сопротивлению'.

— Вы тоже считаете, что мне надо валить?

Они покачали головой.

— Получается, всё напрасно?

— Так будет лучше.

Осталось развернуться и идти. Они свой выбор сделали.

* * *

Хуан Карлос отмалчивался, делал вид, что занят. Правильно, что он может сказать? Чтобы я валил, для меня так будет лучше? Так я пошлю его, и он это знает. Пусть лучше молчит. Единственный человек, порадовавший в тот день, была девушка, последняя оставшаяся 'сопротивленка'. Нашла меня после четвёртой пары, ждала в коридоре. Когда я подошёл, схватила за рукав, и, оглянувшись, куда-то потянула.

— Их здесь нет. Они всегда, когда устраивают пакость, на занятия не ходят, — успокоил я, но она всё равно вытянула меня в пустой коридор.

— Я понимаю, глупо спрашивать, что ты решил?

Я согласился.

— Глупо.

— Николь дура. Прости её.

Я недоуменно пожал плечами.

— Мне не за что её прощать.

— Ты ей нравишься, и она решила тебя таким образом спасти.

— Я понял.

К чему этот разговор? Николь строит из себя мученицу, идущую на страдания ради дела добра? Я её об этом не просил, скорее наоборот. Это её проблемы, и только её.

Моя спутница, к сожалению, не запомнил тогда её имени, не стала развивать тему, а вытащила капсулу и развернула в виртуальный планшет. Большой планшет. На нём была изображена подробная схема школы.

— Вот смотри. — Я внимательно вгляделся...

Ни хрена себе! Вот это работа! Девушка принялась подробно объяснять, что здесь начеркано и как обозначено.

— Вот это вестибюль, вот фонтан. Здесь их человек пятнадцать. Наших, в смысле обучающихся у нас, чуть больше половины, остальные, судя по роже — урки.

— Откуда информация?

— Была там. Только что. Дальше, смотри сюда, это минус первый этаж. Вот выход со столовой. Тут припаркованы три машины, внутри сидит не меньше десятка-полутора бойцов. Тоже урки. — Она сменила лист. — Это первый этаж. Вот выходы номер три, четыре и пять. Между ними большое расстояние, но там их тьма тьмущая, человек пятьдесят. Примерно три десятка растянуты в цепочку, вот так — она указала как. — Остальные вот здесь, три машины, сзади. Даже если выскользнешь отсюда, перехватят вот тут.

Я кивнул.

— Там ты тоже была?

— Да.

— А что охрана? А гвардия?

— Ничего. Их там нет. Да и что они сделают? Ну, стоит народ, пиво пьёт. А что морды уркские...

— А ты откуда знаешь, уркские или не уркские? — усмехнулся я.

— Здравствуй, Хуанито! — она картинно развела руками. — Я из Южного Боливареса!

Я хмыкнул. Да уж, везёт мне на девчонок из трущоб!

— Вот тут ещё один выход должен быть. — Она ткнула в следующий лист. — Я проверяла, он закрыт. Но с той стороны всё равно стоит ещё машина, пять-семь человек. Плюс те, которые здесь, в резерве, от них это близко, доедут минуты за две.

— Ты и там побывала? — я покачал головой, ошарашенный масштабами проделанной работы. — Когда ты всё успела?

Она довольно улыбнулась.

— Пары прогуляла. А ещё я девочка, они на меня не обращали внимания, мне проще.

Логично.

— В общем, школу охраняет более семидесяти человек. Сбежать тебе не дадут. Почти все они, кроме тех, что в холле — не наши, дружки Кампоса с районов или сочувствующие.

— Наверное, вчера весь вечер эту блудню собирал, — предположил я. Она скептически скривилась.

— Ты забываешь кто его папочка, вряд ли. Один звонок Виктора Кампоса — и такую 'блудню' можно собрать за пять минут.

— Думаешь, без Кампоса-старшего не обошлось?

Она задумчиво покачала головой.

— Не знаю. Может не он сам, но кто-то из его подчинённых — определённо. Смотри, школьная охрана пропустила в холл посторонних, раз. Скопление нескольких десятков агрессивных молодых людей... Незаконопослушной внешности рядом с одной из престижных школ, и нулевая реакция на это гвардии, два. Достаточно? Но хочу обрадовать, это хорошая новость.

— ???

— Убивать тебя не будут. Но тут же и плохая — ты ничего потом не докажешь, всё спишут на каких-нибудь 'левых' хулиганов, которых 'не найдут'.

— Это точно. — Я тяжело вздохнул.

— Поэтому единственный твой шанс — это холл. Смотри, они как будто приглашают тебя туда. Вот и воспользуйся приглашением.

— Считаешь, у меня есть шансы? — я поднял на нее вопросительный взгляд.

— Считаю, есть. — Она замялась. — Если у кого-то в этой школе есть шансы, то только у тебя. На, держи.

— Что это?

Девушка вытащила из сумочки квадратный чёрный предмет и протянула мне.

— Шокер. Смотри, не домашний, боевой. Такие носят гвардия и частная охрана. Он мощный, хоть и маленький.

— Спасибо!.. — я озадаченно почесал макушку.

— Вот ещё. — Она протянула кастет — первое оружие любой банды из трущоб. Судя по вмятинам, побывал не в одном сражении.

— Откуда это всё? — опешил я.

— У брата позаимствовала. Это ещё не всё. На.

От вида следующего предмета я мне стало плохо.

— Ты смогла протащить в школу ЭТО?

Девушка скромно кивнула.

— Она не боевая, световая. На ближней дистанции ослепляет так, что охренеешь, береги глаза.

— Угу. — Я кивнул, все ещё не в состоянии выдать ничего членораздельного. — Это тоже у брата?

— Нет, это у своего парня попросила.

— А кто он?

— Он... Он в эскадроне.

Всё ясно. Мне повезло, что я живу в спокойном районе и далёк от её мира — это единственный вывод, который напрашивался.

— Слушай, ты извини... — Мне было очень неловко, но не спросить нельзя. — ...Я забыл твоё имя.

Она рассмеялась.

— Селеста.

— Спасибо, Селеста. Я тебя... Никогда не забуду!

— Да не за что... — она засмущалась и покраснела.

— Я сделаю тебя губернатором какой-нибудь важной провинции. У тебя сумасшедшая хватка!

— Хуанито, сейчас не время шутить.

— Да? А что тогда делать?

Я отпросился с пятой пары минут за двадцать до окончания. Учитель долго вглядывался в меня, оценивал, но кивнул.

Драка всё равно случится, но провести её я хотел без зрителей. План, порядок действий, что делать и за чем, в голове появился. Если сделаю без ошибок, и если повезёт, то шансы выжить есть. Интересный, конечно, термин, 'если повезёт', но в данном случае без везения их нет вообще. И я верил в везение: в жизни случается всё — встреча с Бэль этому подтверждение. Кажется, теория дона Алехандро на самом деле работает.

Поднялся на первый этаж. Здесь меня ждал сюрприз.

— Привет. Мы с тобой.

Оба соратника стояли в коридоре и ждали. Возле одного из них стояла тяжёлая пластиковая доска, возле второго — металлическая труба.

— Туалет разорили? — усмехнулся я, кивая на инвентарь.

— С них не убудет.

На минус втором уже третий день ремонтировали туалет. Что-то там с воздуховодом не то, где-то что-то забилось, и рабочие не могут выяснить, где. Трубы и доски валялись возле него грудой, всяких разных размеров и диаметров.

— Вы в курсе, что меня там ждут, и что их много?

Они кивнули.

— Один ты не справишься.

— Ребят, извините, но вы понимаете, что шансов у нас нет? И что им нужен я один?

— Что ты предлагаешь, сидеть и дрожать? — вспыхнул один из них, который спец по виртуалу. — Хватит, насиделись!

— Да они убьют вас, идиоты! Или отобьют чего-нибудь! Просто за компанию! Будете потом всю жизнь локти кусать, какие дураки были!

— Да пошел ты! — вспыхнул второй.

...И я понял, что они не уйдут. А ещё, что я за них теперь отвечаю.

— Идите сюда, — я поманил их. Присели. Коротко изложил свой план.

— Только когда меня положат и обездвижат, только тогда. Иначе у нас не будет шансов вообще. Ни минутой раньше!

— А зачем вся эта свистопляска? — не понял первый. Я хмыкнул.

— Когда меня скрутят, они расслабятся. А если расслабятся, вам будет проще. Ваша задача сделать так, чтобы меня выпустили: делайте что хотите, как хотите, хоть убивайте, но шанс мне дайте. Орите, не знаю, придумайте что-нибудь!

Они задумчиво закивали.

— Затем я использую вот это. — Я показал им гранату. — Когда крикну: 'Ложись', сразу отворачиваетесь и зажмуриваетесь, как можно крепче.

Вновь кивок.

— А потом? Для чего это всё? — кивнул второй на гранату, но имел в виду бой вообще.

— Шанс у нас есть только один: убить Толстого.

Молчание.

— Убить? — нарушил первый из парней, оба побледнели.

— Да. А что в этом такого?

— Ну...

— Поднимется шумиха. Такая шумиха... Вся планета забегает! Может хоть тогда кто-то что-то сделает, начнёт наводить порядок?

Они мою надежду не разделяли.

— А без этого никак? — страдальчески переспросил второй.

— Если не хочешь — я тебя не держу. — Я указал на коридор за их спинами.

— Не, я понял. Но Виктор Кампос, он же будет мстить. Он найдет тебя и убьёт, убьёт страшно!

Я нехорошо усмехнулся.

— Ребят, меня сейчас будут делать инвалидом. Или отобьют чего-нибудь, или — ту-ту — оставят идиотом. — Я покрутил у виска ладонью. — Буду всю жизнь улыбаться. Ну, нет у меня выбора, ребят, нету! Так и так — смерть! Причём, инвалидом быть — хуже смерти.

Я заберу его сына с собой, это единственное, что могу сделать. Может хоть тогда эти сеньоры поймут, что им не всё позволено в этом мире? Что они тоже могут нести потери? А где-то в другой школе кто-нибудь посмотрит на меня, и тоже кого-нибудь грохнет от безысходности. — Помолчал. — А иначе — сдохнуть без боя, словно бык на заклании.

Они поняли.

— Спасибо, ребят! — я пожал им руки и с благодарностью обнял. — Я пошёл.

* * *

Проходя мимо, внимательно посмотрел на охранников. Они не могут не знать, что школа оцеплена урками, да и по словам Селесты, кто-то пропустил часть из них внутрь. Кто, кроме них?

Отвернулись. Стыдно.

Хотел спросить, как же так, а работа, мужики? А долг? Но передумал. Глаза я их увидел, всё остальное — сотрясание воздуха.

Перед самым выходом в вестибюль задержался — надо было подготовиться и кое-что сделать. Тут же пришла в голову идея, точнее старая русская идиома: 'Помирать, так с музыкой'.

Откуда знаю столько идиом? Словарь в виртуале скачал, много-много лет назад. Тогда меня это прикалывало — быть не таким, как все. 'Русским'. Хреновый я русский! Да и поляк никакой, если честно, подростковая дурь то была. Но прочитанное зацепилось крепко.

Итак, об идиомах. Музыка мне как раз не помешает, а вот противников моих собьет с толку. Я развернул голографический козырек и вызвал меню. Выбрал песню — нечто ритмичное и тяжелое, со странным названием 'Numb'. Имя группы, 'Linkin Park' не ассоциировалось ни с чем — нет такого парка в Северной Америке, но то не важно. Просто это единственная вещь подобного тяжелого формата из коллекции моей маленькой аристократки, под которую хорошо махать кулаками. Теперь найти динамики.

Поиск динамиков занял полминуты. Странно, вручную их не нашёл. Автопоиск?

Есть. Блин, '452 устройства готовы к приёму информации'. А, пропади оно всё пропадом, 'Выбрать все', пусть вся школа потанцует! Звонок через несколько минут, погоды это не сделает.

Уже открывая дверь, наткнулся глазами на маа-ааленькую кнопочку внизу, которую до этого не замечал за ненадобностью. Буквы 'SOS' на красном фоне. А вот это то, что надо!

Нажал её. Затем толкнул дверь и под термоядерное вступление группы вышел в главный вестибюль.

Их было семнадцать человек, почти как сказала Селеста. Чужаков всего четверо, но не профессиональные урки-бойцы, а обычные пацаны, просто не из нашей школы. Урки, значит, только в оцеплении, а здесь — идейные. Ну что ж, тем лучше. Козырёк я расправил, как делают бойцы спецподразделений в фильмах и новостях — действительно, так лучше видно — и вывел на верхний ярус пять видеовыходов (больше с непривычки чревато, не услежу) — контролировать пространство вокруг — уже пятьдесят процентов победы.

Они кинулись ко мне, но поскольку звонка не было и меня не ждали, стройной сметающей лавовой атаки не получилось. Чем я незамедлительно воспользовался.

Первый налетел весь такой радостный, счастливый. Присест, динамический блок, касание шокером, толчок в сторону. Готов. Второго я поймал на ту же удочку, но провозился с ним непозволительно долго — пришлось защищаться, а потом контратаковать. Но не ожидавший подлости противник позволил прикоснуться к голому телу. Два.

Третий и четвертый уже остановились и поняли, что дело не чисто, причем одновременно, и одновременно начали меня теснить. Я, не мудрствуя лукаво, прыгнул на одного из них. В иной ситуации этой атакой многого бы не добился, но мне нужен был всего один удар — один единственный. Даже не удар, касание. И я его нанёс. Его напарник прыгнул мне на спину, повалил, но перевернуться и полоснуть его по щеке оказалось не так сложно. Четыре.

— У этой мрази шокер! — раздалось на весь двор.

Я вскочил и атаковал, размахивая прибором. Остальные противники очнулись, сообразили о внеплановой угрозе, и не вступая в контакт, резво отпрыгнули от меня назад. Один оказался недостаточно ловок, я подался вперед и в прыжке достал его. Пять. Но это оказалась последняя победа — во время следующей атаки шокер выбили из рук.

Блицкриг закончен. Его итоги внушали — пятеро поверженных противников, почти треть от общего числа. Но оставались ещё две трети — достаточно для одного меня. И я сделал глупость — ринулся в атаку, не имея никаких козырей.

Следующий раунд закончился достаточно быстро. Я старался, кого-то даже послал в нокдаун, всё же находился на пике формы, но против десятка человек этого недостаточно. Меня скрутили и дали под дых:

— Ах ты, падла!..

Сержант Карвальо, дежурный диспетчер управления гвардии по двадцать третьему округу, собирался позвать напарника, чтобы выпить кофе и передохнуть. Пока в районе тихо. С утра две кражи, опера ими уже занимаются, да разок пришлось наряд вызывать, бомжей от тепловых люков отогнать.

— Луис!

Луис, широкоплечий негр, ветеран-десантник Северо-Африканского конфликта, показался из комнаты релаксации.

— Подмени минут на десять?

Луис вздохнул и направился к пульту. Корвальо собирался уже вставать, как вдруг раздался противный высокий звук тревоги, а на карте района замерцал красный огонек. Mierda, попил кофейку!

Пальцы сержанта забегали по виртуальным кнопкам и иконкам, отслеживая и локализуя источник, классифицируя, и делая ещё много привычной работы. Напарник стоял за плечом и напряженно всматривался в карту.

— Твою бога душу, тревога-один! — выкатил он глаза, всё поняв.

— Угу. И сигнал открытый, без шифровки, — отозвался напарник..

— Локализовал?

— Да. Школа. — Голограмма карты приблизила район в северном конце их участка. — Имени генерала Хуареса.

Луис грязно выругался.

— Выводи.

Верхний визор тут же выдал картинку, точнее пять картинок. Судя по векторам направления, все они исходили из одной точки и давали круговой обзор.

— Посылаю машины.

— Погоди! — перебил напарник, поднимая руку. — Смотри!

Судя по происходящему, съемка осуществлялась с надетого на голову виртуального навигатора, и на его носителя пытались наброситься сразу несколько человек. 'Человеками' в полном смысли этого слова назвать их сложно — это были подростки, обычные ученики школы, одетые в принятые там дорогие костюмы. Носитель навигатора орудовал ловко и чётко, и вот уже трое из нападавших отлетели в сторону. Все это действо сопровождалось странной архаичной скрипящей музыкой на неизвестном грубом языке, которого никто из них не знал.

— Код сигнала?

— Я ж говорю, открытый! Совсем открытый, Луис, свободный доступ!

— Странно...

Действительно, странно. 'Тревога-один', 'единичка' на сленге — крайняя степень тревоги, на которую всем силовым ведомствам планеты надлежит немедленно отреагировать. Круче только 'тревога-ноль', или 'нулёвка' — выдается в эфир если в беде лицо королевской крови. Кроме 'нулёвки' все остальные номерные тревоги имеют шифр, код — сигнал ловят все, но расшифровать его может лишь та служба, которой он принадлежит. Сделано это по соображениям секретности, дабы не раскрывать личности посылающих 'SOS' (это могут быть, например, агенты внедрения), знать подробности может только определенная служба, но как правило что где происходит выясняется быстро — все специальные службы города постоянно поддерживают тесный контакт.

— Свяжись с коллегами. — Луис показал пальцем в потолок. Корвальо тут же щёлкнул тумблером экстренной связи с диспетчерской ДБ.

— Это двадцать третий участок. 'Тревога один'. Да, открытый сигнал. Фиксируете? Сами? Так точно, вас поняли. — Повернул голову. — Сказали не лезть, они уже занимаются.

— Вот и славненько! — Луис довольно потёр руки. Известно, какой же гвардеец не мечтает перекинуть свою работу на безопасность?

Меж тем на картинке стало видно, что носителя прибора скрутили. Ох уж эти дети! В восемнадцать они ещё не взрослые, что бы о себе ни думали. Глупые детишки, просто большие, Луис хорошо знал это. Но очень-очень злые детки!

— Сколько их? — спросил у напарника.

— Одиннадцать.

— А положил он сколько?

— Шестерых.

Чернокожий гвардеец присвистнул от удивления.

— Кто это, как думаешь?

— Откуда мне знать? О, смотри-смотри! — Корвальо аж приподнялся. На экране, по ориентации вид сзади и чуть сбоку, показались новые действующие лица. Ещё два паренька, оба — вооруженные безобидными с точки зрения закона, но эффективными в драке орудиями — доской и дубиной, и с криком набросились на нападавших. Картинка сбилась, началась куча мала.

— Они что, поохренели там все?

Парни сработали как надо. Подбежали сзади тихо, когда банда Толстого уже не ждала нападения, громко заорали и принялись остервенело дубасить всех подряд, кого достанут. Дрались неумело, но компенсировали неумелость безудержной яростью. В глазах парней искрилось безумие, они сжигали в нём самих себя. Упоение, эйфория, кайф — у ребят впервые в жизни появилась возможность поквитаться с обидчиками, и они, как и я, были готовы идти ради этого до конца.

Я не стал терять времени и вырвался, пользуясь общим замешательством. Дальше что-то происходило, кто-то кого-то бил, кто-то кому-то лез под ноги, мешал, раздавал и получал удары. Сколько по времени это заняло — не скажу, но не долго — в драке всегда всё недолго. Наконец, устаканилось.

Итог не впечатлял. Ребят теснили — сказалось численное преимущество. Их было пятеро против двоих, но ребята были вооружены и прикрывали друг друга. Положение тяжёлое, но стабильное. Ещё двое наших обидчиков валялись на земле — живы, но небоеспособны, один — с окровавленной головой. Это его трубой так. Мразь! Ещё пятеро, включая Толстого, оказались напротив меня.

Противники выглядели помято, в глазах у них больше не светилось выражение слащавого превосходства. Парнишки не были уверены в победе, как раньше, но осознавали, что их всё ещё намного больше. Теперь они готовились к битве; не прогулочной драке, на которую рассчитывали изначально, а к серьезному бою на выживание. Такой расклад мне нравился. Теперь главное снова не допустить ошибки.

Я не стал ни на кого бросаться, наоборот, развернулся и побежал назад, к фонтану. Против пятерых на ровном месте шансов нет, будь я хоть трижды супермен, а вот задумка с фонтанам шансы давала.

Взлетел на парапет. Бегущий следом противник остановился и отскочил — я выше его. Следующий попытался атаковать, но удар моей туфли в челюсть переубедил его действовать неосмотрительно. Следующим бежал Толстый. Притормозил, затем попытался атаковать вместе с первыми двумя, один из них запрыгнул на парапет сбоку.

Но соль в том, что парапет был обставлен горгульями, изо рта которых к центру била струя воды. Почему горгульи — никто не знал, видно, кто-то из основателей школы был повёрнут на фэнтезятине. Они символизировали зло невежества, которое учащиеся оставляют за порогом этой школы (по крайней мере нам так говорили). Их было восемь штук, восемь статуй, две из которых защищали меня справа и слева, оставляя для атаки либо пространство спереди, где у меня было преимущество высоты, либо сзади, со стороны бассейна. Туда-то и устремился первый из преследователей.

Я рванул ему навстречу, спрыгнув в воду. Воды было по колено, даже чуть больше, она стесняла движения, но с другой стороны, противники также теряли преимущества мобильности.

Оказавшись в воде, в непривычной ему среде, противник растерялся, и я засадил ему хороший прямой в челюсть, на несколько секунд выведя из строя. Тут же развернулся и встретил второго, уже спрыгивающего в воду сзади.

Удары снизу — штука вообще коварная. А если вместе с ударом перекинуть противника через себя, да швырнуть в воду — то ещё ошеломляющая. Второму не повезло вообще — падая, неудачно приводнился, ударившись виском о каменное колено горгульи. Бассейн начал окрашиваться красными разводами крови. Убил? Даже если так — мне его не жалко.

Тут вновь пришлось отступать, дальше от барьера. Подоспели Толстый и ещё двое, двигались ко мне с двух сторон. Я напал на Толстого, обменявшись парой ударов. Толкнул его. Тот упал. Блин, дно скользкое, поросло какой-то зелёной гадостью. Как бы самому не навернуться!

На меня наседало ещё двое. Вроде как очухался первый, их стало трое. А сзади поднявшийся Толстый вытаскивал на бортик окровавленного второго, но скоро он присоединится к остальным.

Я лавировал по бассейну, мокрый, по колено в воде: рубашка и штаны намертво прилипли к телу, сковывали движения, но мои противники чувствовали себя не лучше, потому наседали не очень активно. Шла эдакая позиционная борьба за места, с которых меня можно окружить. Но бассейн хозяева школы построили большой, развернуться есть где, со скульптурной композицией и чашей в центре, с восемью массивными расправившими крылья горгульями, льющими воду в чашу изо рта.

Бой шёл с переменным успехом. Мешало всё: вода, скользкое дно, выступающие части фигур, струи воды в лицо — потому моих скромных контратак было достаточно, чтобы сдерживать троих противников. Но тут к ним присоединился Толстый, что-то крича сквозь журчание воды. Что — не расслышал, да и что хорошего он может крикнуть? С четырьмя стало сложнее — они отвоевывали сантиметр за сантиметром, загоняя меня в ловушку, и я почувствовал, что настал момент для последнего козыря. Если не сейчас — то никогда.

Достав из кармана гранату, сдернул с неё предохранитель и подкинул вверх, оря, что есть мочи:

— Ложись!

Услышали меня пацаны, не услышали — не знаю, я находился слишком далеко. Да и поможет ли она им? У них иная позиция, возможно, полыхнет как раз им в лицо. Но судьба поединка решалась не там, значит, роли это не сыграет.

Я упал на колени, окунувшись по плечи в воду и подняв тучу брызг. Полыхнуло. Венерианские светошумовые гранаты производятся не такими, как на Земле. Здесь везде замкнутое пространство, ударная звуковая волна может натворить слишком много бед, потому акцент делается на вспышке, а не звуке. Звук тоже мощный, меня оглушил, но всё же не настолько, как если бы я взорвал русскую или имперскую гранату.

Они не успели отвернуться или зажмуриться. Толстый вроде как смог что-то сделать, и ещё один выродок, но и они оказались небоеспособными. Два их напарника вообще стояли в прострации — орали, схватившись за глаза.

Я начал с них. Бил без жалости, чтоб наверняка вывести из строя — только удара в спину не хватало. Одного успокоил ударом в кадык, а затем под дых, второго 'поцеловал' с чашей, затем ударом, недостойным кабальеро, двинул по почкам — этот точно больше не соперник. Третий пытался оказать сопротивление, но поскользнулся и упал. Также не достойным истинного кабальеро ударом я отправил его отдыхать, превратив лицо в кашу коленом. Он упал лицом вниз и не двигался, вокруг также расплывались кровавые лужи. Захлебнется? Туда и дорога!

Толстый тоже пытался оказать сопротивление, и я был рад, что эта скотина что-то соображает. Убивать бесчувственного человека?.. Не то, что подло, мне плевать на моральный аспект, а... Не тот кайф что ли.

Несколько коротких атак, и Кампос завалился на спину, подняв тучу брызг. Я медленно надвигался, переставляя ноги в воде. Он попытался отплыть или отползти, но уперся затылком в бортик. Я добрел до него и двинул кулаком в корпус. Затем схватил за грудки, приподнял и отвесил с размаху в челюсть. Кулак взорвался от боли, что-то я не рассчитал, но и на рожу Толстого было страшно смотреть: губа разбита, из носа кровь, сам деморализован и лепечет что-то невразумительное.

— Дурак ты, Бенито! — я снова заехал под дых. — Не трогал бы меня, и было б всё замечательно!

Он что-то крикнул в ответ, но я перевернул его и с силой опустил головой в воду. Толстый сопротивлялся, барахтался, пытался меня достать, но бульбы вокруг его головы говорили, что процесс пошёл. Как-то изловчившись, он умудрился вырваться и вынырнуть, закашлялся, но я вновь врезал ему со всей силы и вновь опустил под воду.

Сержант Корвальо смотрел во все глаза и не мог им поверить. Владелец навигатора сделал красивый финт и перенес арену действия не куда-нибудь, а в работающий фонтан. То, что у них фонтан в школе дополнительно добавило ему неприязни к этому учебному заведению — он ненавидел богатых, а там учились самые что ни на есть буржуи.

— Во даёт, а?

Но Луис взирал на происходящее молча. Лишь когда один из ребят ударился головой и бесчувственно осел в воду, не выдержал.

— Охрану школы, быстро!

Корвальо набрал что-то на пульте, и через три секунды индикатор соединения на карте загорелся зеленым.

— Вы что, поохреневали там все?! — заорал Луис в резервный ручной микрофон. — У вас что творится? Что за побоище? Щас вас всех посадим, нахрен!

На том конце что-то пытались протестовать, но чернокожему гвардейцу на это было наплевать.

— Это гвардия, двадцать третий участок! Бегом разобрались, мать вашу! Щас спецназ высылать будем, если не растащите своих орлов!

На том конце буркнули нечленораздельное, означающее испуганное согласие.

— Бегом! — добавил Луис и отключил связь. — Пооборзели, уроды!

Бой тем временем подходил к концу. Защищающийся (Корвальо всё бы отдал, чтобы увидеть его лицо) отбивался умело, но перед ним оказалось сразу четверо, и бассейн фонтана больше не мог помочь ему. Затем он что-то крикнул, и произошло...

Что произошло два гвардейца поняли, лишь, когда фильтры голографического изображения взвыли и выдали сигнал о реальной мощности светового потока. Корвальо и Луис ошарашено переглянулись.

— GRF-116, — вымолвил Корвальо.

— В средней школе, — убито добавил Луис.

Несмотря на то, что дело официально взял в разработку департамент, они почувствовали, что скоро на их участке начнутся очень-очень большие проблемы. Достанется всем, и гвардии в том числе.

Тем временем на визоре защищающийся, нанеся несколько болевых приемов, добил оставшихся противников, а затем принялся топить последнего, самого здорового и толстого из них.

— Что он делает?! — Луис вновь выругался. — Он же его убьёт!

— Мне кажется, именно этого он и хочет, — усмехнулся Корвальо. И ощущение, что скоро наступит чёрная полоса в работе, сильно окрепло.

Ситуацию спасли охранники, только в этот момент выбежавшие из школы, с дубинами-шокерами наперевес. Гвардейцы видели их смутно, навигатор был мокрый, находился в неудобном положении, наклоненном, обзору мешали водяные струи, которые были там всюду, но силуэт человека, опускающего шокер в воду, рассмотреть успели. После этого картинка схлопнулась и наступила тишина.

— Как думаешь, он успел его прикончить? — обернулся Корвальо к напарнику. Луис отрицательно покачал головой. — Кто это вообще такой? Один положил около десятка!..

Чернокожий гвардеец ответа не знал. Зато у него были иные мысли.

— Дружище, ты говорил, у тебя среди журналистов есть знакомые?

— Ну, есть немножко... — не понял к чему клонит Луис его напарник.

— Звони.

— Зачем? Это оперативная информация, дело взял под контроль департа...

— Корвальо, ты дурак! — рявкнул Луис. — Это какой канал? Открытый! А открытый — что значит? Общедоступный!

— Но утечка...

— Пусть об этом думает начальство того парня, что послал сигнал. Мы устав не нарушим.

Гвардеец просиял.

— Как думаешь, сколько они за это заплатят? — Луис кивнул на потухшую голограмму.

— За такой материал... Душу продадут!

Пальцы сержанта Корвальо уже завершали нужные манипуляции. Откинувшись в кресле, он величественно произнес:

— 'Свободная Венера'? У меня есть сенсационный материал. Да, просто сенсация. И вы ещё успеете к пятичасовым новостям...

* * *

Если кто-то думает, что отходить от шокера приятно — он сильно ошибается. Прошло часа три, а я всё ещё чувствовал себя выжатым лимоном. Выжатым, скомканным и порванным в клочья. Одежда высыхать не торопилась, благо, стена возле приемной, к которой я прислонился, была теплой, не заболею.

По порядку. Как донесло 'радио' в лице Селесты и Хуана Карлоса — браслет с меня не снимали и я висел в сети, пусть и школьной — охране, действительно, приказали не вмешиваться. И эти сволочи бы не вмешались, но им позвонили из управления гвардии и заставили это сделать. К сожалению. Также к сожалению, Толстый остался жив. Ему досталось хорошо, всех их, находившихся в финальный момент в бассейне, как и меня, шандарахнуло током, плюс к имевшимся повреждениям, скорые мотались одна за одной, но всех выходили. Даже того типа, что ударился виском. Итого, семь человек госпитализировано с различными степенями тяжести, трое — в бессознательном тяжелом состоянии, но 'холодных' нет. Меня этот факт огорчил.

Департамент, тот самый, на который я возлагал большие надежды, оказался заодно с Виктором Кампосом. Продажные шкуры! Приехавшие детективы отобрали у меня навигатор Бэль и завели уголовное дело об использовании электронных военных систем не по назначению, как-то так, чёткую формулировку не запомнил. Вдобавок к делу о хулиганстве, которое завели сразу.

Навигатор... Это вообще оказался не навигатор, а система координации боя, прибор, используемый спецподразделениями. Старой модели, не подпадающей под гриф 'запрещено к распространению', но распространялись такие только в специализированной среде и под жёстким контролем. То есть, Бэль и её охрана могли, как юридическое лицо, охранное агентство, получив кучу разрешений, использовать такой, а я не мог.

Комиссар беседовал со мной полчаса, но я ничего ему не сказал. Что сказать, что мне дала его девочка-аристократка, которую я случайно встретил в парке? Бред! Да и раскрывать Бэль перед каким-то безопасником...

Комиссара очень интересовал и другой вопрос, как мне удалось перепрошить прибор, стерев хорошо защищённый идентификационный номер. Я так понял, это очень сложная процедура, в кустарных условиях её не сделаешь, а без номера определить настоящего владельца они не могут. Стирание номера — это не ношение, это уже преступление, и комиссар горел желанием выслужиться, а потому прессовал меня по-чёрному.

Я говорил, что нашел его в переходе метрополитена, ничего не знаю, крутил это по кругу, как диск, и повоевав со мной полчаса, ДБшник сдался: вид у меня уж больно потрепанный и пофигистский — понял, что большего сейчас не добьётся. Но проблема не решена, в будущем меня ждут серьезные испытания.

К слову о навигаторе — это он поднял весь сыр-бор. Мой бой фиксировали все службы города, та красная кнопка оказалась активатором сигнала тревоги, да такого, на который обязана реагировать вся планета. Но даже несмотря на такую огласку, с мёртвой точки в плане коррупции ничего не сдвинулось.

Кроме спецслужб, мой сигнал схватили более четырехсот человек, учащихся и работников школы — те самые устройства, которые я активировал перед выходом в вестибюль. Там были не только динамики — абсолютно все приборы связи в радиусе сотни метров. Я принудительно отправил сигнал на них, на все окружающие браслеты, и не только музыку, а всё. Так что я стал героем, школа говорит только обо мне, но от этого на душе не легче.

— Да, сеньор комиссар... Конечно, сеньор комиссар... — расшаркивался Витковский перед офицером-безопасником. Не тем, что допрашивал меня, а другим, как понял — более важным. — Это дети, всего лишь дети, сеньор комиссар! Конечно, справимся! Ситуация полностью под контролем!.. Нет, родители не будут заявлять. Ну, не поделили дети чего-то. Конечно, разберёмся... Нет, не стоит акцентировать на этом внимания... Конечно, школа договорится с родителями, можете положиться в этом на меня!.. Да, как обычно...

Я видел, как в карман офицера из рук директора перекочевала золотая пластинка, они не стеснялись делать это почти в моём присутствии. Пластинка не такая, что валяется у меня в кармане, которую я забыл отдать Бэль в субботу, а более массивная, империалов на тысячу. То есть, и здесь глухо, как в воздуховодной шахте.

Итог. Я (пускай не сам, с помощью прибора, полученного случайно от другого человека) устроил дебош. Знатный, мощный, агрессивный, какой и планировал, с тяжёлыми последствиями. При этом подал в город сигнал, круче которого быть не может, параллельно скинув информацию четырём сотням человек. И всё равно с мёртвой точки ничего не сдвинулось. Кампоса и дружков увезли в больницу, кто более-менее ходячий — отпустили по домам, не предъявив никаких обвинений, а против меня завели сразу два дела — хулиганство и электронный терроризм. Даже камеры системы охраны школы, были всем до марсианского Олимпа. Золотая пластинка в карман ДБшника — и проблемы решены.

Расшаркавшись с комиссаром, директор подошел ко мне, и, кивнув, 'пошли', вошёл в приёмную.

— Сиди здесь.

Я сел.

Кресло было кожаным, причём из натуральной кожи, не заменитель, не промокнет. Жаль. Хоть в мелочи, а хотелось напакостить напоследок. Передо мной сидела крашеная кукла, секретарша Витковского. Я развалился, закинул ногу за ногу, и принялся внимательно её рассматривать, оценивая сиськи и остальные внешние данные. Да, с такой бы и я повалялся! Теоретически. Практически бы побрезговал. Ненавижу высокомерных шмар.

Она меня боялась, и сильно. Руки её дрожали, постоянно что-нибудь роняла, а глаз без конца дёргался, косясь в мою сторону — прямо здесь убивать буду, или повременю? Я состроил кровожадную гримасу — такая реакция на свою персону начинала нравиться: 'Я Шимановский, великий и ужасный, падите ниц передо мной!' Она занервничала ещё больше.

Встала, вошла к Витковскому, прикрыла дверь. Раздался гневный рык слышимый даже сквозь закрытую дверь. Клёво!

Секретарша выскочила, семеня мелкими шагами, смотря в пол. Следом появился директор, красный, как рак, рявкнул:

— Заходи!

Я поднялся и вошёл, развалившись в кресле перед его столом. Он сел, уставился на меня. Помолчали.

— Шимановский, я тебя предупреждал? — начал он старую песню. Я не реагировал. Пусть говорит, что хочет, итог всё равно известен. — Я предупреждал тебя, никаких фокусов. И что в итоге?

— В итоге на меня напали, и я был вынужден защищаться.

— Да? — он сделал очень удивлённое лицо. — А у меня другие сведения. Ты с двумя подельниками подло напал на сокурсников, избил их, да так, что трое находятся в больнице в тяжелом состоянии.

Я безразлично пожал плечами. Что-то сдерживало его, какая-то боязнь — видно, не был уверен в ДБшной 'крыше'. Потому сидел и разговаривал со мной вместо того, чтоб молча дать пинка под зад. Накручивал себя, решался.

— То, что вы нарушили закон, я молчу — пусть разбираются гвардия и суд, у меня нет полномочий лезть в их дела. Но то, что это произошло в моей школе, на подотчетной мне территории... — он назидательно покачал головой. — Здесь я имею власть и все полномочия. Ты отчислен!

Почему я даже не вздрогнул от этих слов?

— Вы не можете отчислить меня без решения дисциплинарной комиссии, — решил я всё же пободаться. Да, бесполезно, но иначе не могу, апатия ещё не полностью овладела мной.

— Могу, почему нет? — удивился он.

— Потому, что у вас нет доказательств. Я же могу предоставить массу свидетельств обратного, что сам являлся объектом агрессии, на меня напали.

— Разве? — он картинно развел руками. — Ты наверное имеешь ввиду съёмку, коротая велась с твоего... С той штуковины, что была у тебя на голове?

Я кивнул. Что эта крыса придумала?

— А согласно уставу, данные с посторонних источников не могут являться основанием для исключения. Кроме проверенных специальными службами, подлинность которых установлена экспертами. А теперь подумай, Шимановский, ДБ станет ввязываться в вопрос твоего исключения? Оно им надо?

Ах ты ж скотина такая!

— Гвардия...

— Гвардия это дело не ведёт. — Витковский ехидно оскалился. — Ну, кому и что ты доказал? Слушать старших надо, Шимановский, а не выпендриваться. А теперь смотри.

Он развернул на боковой стене панель визора, во всю стену, и что-то понажимав, вывел туда данные камер внутреннего слежения. Их было шесть штук, с разных ракурсов.

— Смотри-смотри!

Я смотрел, во все глаза. Наблюдать за картиной боя со стороны, видя все допущенные ошибки... ЗдОрово! Бой, оказывается, длился совсем не долго, хотя казалось, шёл целую вечность.

— Ай, яй, яй, какой агрессивный мальчик! А говоришь, жертва нападения. — В этот момент я добивал предпоследнего противника и брался за Толстого. — Опять же, откуда у тебя граната — пусть разбирается безопасность, но пронос её на территорию... А также шокера и кастета... Ты сам прекрасно понимаешь, Шимановский.

Я понимал. Это вещдоки, которые безопасники также изъяли и увезли. Но их-то в случае чего они предоставят, как миленькие.

— А теперь последний штрих.

На экране все шесть каналов свернулись в дорожки, директор поднял их выше и выделил рамкой.

— Единственным основанием доказательства твоей правоты является эта съёмка, так? На неё ты рассчитывал, выходя в вестибюль? И тогда, в столовой, и когда бил сеньора Рубини?.. Эх, юноша-юноша, как можно быть таким наивным!

На голограмме высветилась табличка: 'Удалить?'

Подтверждение.

'Файлы удалены'.

— Всё, Шимановский, свободен. Завтра зайдёшь за документами.

— Но... — я привстал, пытаясь протестовать, но он со всей силы рявкнул:

— Я сказал, завтра заберёшь документы! Сегодня рабочий день закончен! Пшёл вон!

Глава 12. Вопрос национальной безопасности

Март 2447 года, Венера, генерал-капитанство Полония, Новая Варшава

Досье содержало много интересной информации. Раньше Войцеха не очень интересовало подобное, проходило мимо, а теперь всё казалось увлекательным и познавательным. Читая, он переоценивал противников, смотрел на них по-новому, другими глазами. И всё больше уважал этих людей. Ненависти и желания отомстить это не убавляло, наоборот, приятно драться с достойным противником, а эти люди были куда как достойны.

Начать стоит с того, что когда её высочеству исполнилось тринадцать лет, её отдали в корпус на обучение. Все члены прямой ветви королевской семьи, по крайней мере, девочки, проходят его — что это за королевы, если они не способны постоять за себя? Но на сей раз её величество королева Катарина решила выпендриться, поступить не как обычно. А впрочем, чего ещё ожидать от фанатки 'Звездных войн'? Она решила сделать из дочери настоящую принцессу Лею, сказочную героиню, тем более, титул позволял.

В корпус набирают девочек тринадцати-четырнадцати лет, шерстя приюты планеты. Набирают группу человек в сто, затем отбраковывают слабых или глупых (тесты на интеллект входят в программу наряду с физическими), и неуравновешенных. Остается группа человек в десять-двадцать, которой в дальнейшем занимаются.

Лея, с переделанными документами на имя Катарины Веласкес, очутилась среди группы тех сирот. Катарина её официальное третье имя, тут не много лукавства, а Веласкесов на планете пруд пруди — могло сработать. И сработало. Она сдавала тесты наряду со всеми, как самая обычная девочка из приюта, и никто ничего не заподозрил (в приютах ведь тоже разный контингент, не только бродяжки и воровки). Даже экзаменаторы не знали, что среди их подопечных принцесса крови, настолько основательно её величество подошло к делу. И девочка прошла конкурсный отбор, сама, безо всякого административного ресурса.

Её зачислили в группу самой обычной курсанткой, кадеткой, или как они там называются. Два года после этого, оторванная от внешнего мира, она проходила обучение наряду со всеми — а учат там очень жёстко.

Принцесса выдержала. Именно там выковывался её железный характер, благодаря которому она всё ещё на плаву, и даже диктует знати свою волю.

Но через два года настал этап, испытание, отделяющее 'малышню' от полноправного звания ангела — Полигон. Полигон с большой буквы. Это сакральное испытание для всех кадетов корпуса. Реальная битва на выживание, в котором гибнет много их воспитанниц. Им не заканчивается обучение, оно длится ещё года три, но после Полигона девочки дают вассальную клятву, получают право голоса и становятся полноправными членами их общества.

Это испытание — игра, похожая на контрас (17). Такие же лабиринты, та же цель — уничтожить всех соперников, только в отличие от игры, оружие у всех настоящее. Как и кровь.

Команды две, с равным количеством бойцов. Первая — кадетки, претендентки, вооруженные до зубов пятнадцатилетние писюхи. Вторая — зэки-смертники. Он не раз видел вербовщиков корпуса, приезжавших в 'Пуэрто-де-Диос' с предложением участия. Некоторые его знакомые согласились — в случае победы с них снимут все обвинения, изменят внешность, документы, и с новым именем выпустят в Большой Мир, перечеркнув прошлые преступления. Туда берут не абы кого — самых сильных, самых отвязанных, самых опасных — настоящих зверей. Этим людям нечего терять, они знают это и дерутся, как львы. Его бы точно не взяли, хоть он и служил в армии. Зэки также вооружены до зубов, перед поединком им дают на выбор целую гору оружия — что хочешь, то и используй. Цели, правда, отличаются: у ангелов — уничтожить всех зэков, не допустив спасения ни одного из них; у зэков — добраться до выхода, находящегося за позициями ангелов, в самом конце лабиринта.

Ангелам засчитывается победа, если все зэки уничтожены, никто не спасся. В противном случае — поражение и дополнительное обучение с переэкзаменовкой. Скользкие моменты рассматривает их совет офицеров, орган, имеющий право наложить вето на приказ королевы. Стоит ли говорить, что ангелами становятся далеко не все? Демократично и просто: если убили — то убили, значит, плохо училась и права стать королевским телохранителем у тебя нет. Естественный отбор, очень жестокий, но справедливый.

Её нынешнее величество пошла на Полигон вместе со своей группой. Кроме королевы и нескольких доверенных лиц, никто не был в курсе об этом — страна могла проснуться утром и узнать, что наследницы престола больше нет в живых. На взгляд Войцеха, королевы не должны поступать так, но королева Катарина пошла на это.

Вышла Лея из Полигона полноправным ангелом, а это очень много. Её приняли как свою — не как объект охраны, будущего работодателя и повелительницу, а как РАВНУЮ. Первая в истории королева, имеющая такой статус! Она даже дала клятву матери, как и все, правда, не вассальную, а клятву верности, но ритуал был соблюдён. Поэтому Корпус за неё горой — они всегда горой друг за друга — но на основании идеи, солидарности, близости, а не потому, что клялись служить. Вот как-то так.

'Группа Принцессы'. Этот термин появился лишь после коронации Леи, но не удостоился от СМИ должного внимания. А зря. На самом деле 'группа Принцессы' уже тогда определяла будущую политику государства — это были люди способные, сильные, лично преданные Лее — те, на которых она могла опереться и которые никогда не предадут — ведь за плечами у них нечто, что не купишь и не осуществишь повелительным росчерком пера. За плечами у них была дружба, боевое братство.

В группу входило шесть человек, включая её саму. Принцесса, Сирена, Красавица, Бестия, Нимфа и Малышка. В корпусе нет имён, по крайней мере, первое время. Попадая туда, человек лишается права его носить, это право надо заслужить... Да и после его знают только самые близкие. Имя взрослых особей рассекречивается лишь в силу необходимости и как правило после завершения контракта, а 'мелюзга', кадеты, прав вообще не имеют. Прозвище — твой идентификационный номер и имя одновременно... Но Войцех был согласен с таким подходом — у подобного учреждения должна быть своя специфика.

У взвода Леи оказалась довольно странная подборка имён, отдающей сказкой, лаской, нежностью. Только Войцех имел отчётливое представление, что за такой 'ласковостью' скрывалось очень-очень много крови. Их прозвища — как бы ирония, насмешка над остальной жизнью, над всеми, кто не связан с корпусом телохранителей. Малышка? А то, что эта малышка голыми руками может порешить десятерых, не доставая оружия? Так, самое то! А Нимфа? звучит? Нимфа, глава СБ клана Веласкес, личная немезида её величества. Её имя произносят шёпотом даже главы богатых и сильных кланов! Бестия? Да, эротично. Только вот работая инспектором по особым поручениям, куда Лея пристроила её после своей коронации, Бестия арестовала больше ста человек, многие из которых получили реальные, вполне ощутимы сроки. А инспектируя как-то тыловые структуры вооруженных сил, не стесняясь, отдала приказ о повешении четырёх генералов прямо на месте, по факту вскрытия крупных хищений. Точно Бестия!

Сама Лея получила прозвище 'Принцесса' не за то, что была принцессой, а, судя по записям, за аристократизм. Коллеги не знали о её положении вплоть до окончания Полигона, пока королева Катарина, вся в слезах, не бросилась к окровавленной дочери. Ранена та была несерьёзно, но разве сердце матери этим успокоишь?

'Принцесса' так и осталась Принцессой, несмотря на изменение статуса, и ныне, в недрах Корпуса, ветераны зовут её так и никак иначе. Её сестра Алисия позже прошла такой же путь, по проторенной дорожке, но на сей раз товарки знали, кто она такая — просочилось. Тем не менее, принцесса Алисия Полигон прошла наряду со всеми, без поблажек, превратившись в хищную Лису, первую помощницу и главу департамента безопасности.

Командиром 'группы Принцессы' была не Лея, как могло показаться, а Сирена. Да-да, та самая сеньорита с 'тихушной' ксивой, вербовавшая его. После коронации её имя рассекретили, и она возглавила корпус, правда, не надолго — что-то у них с её величеством не срослось, поссорились. Но в момент вербовки она занимала пост главы всех ангелов, следовательно, ни ДБ, ни ИГ отношения к 'проекту-021' изначально не имели, несмотря на прикрытие. То есть, его противники — ангелы и только ангелы. Клан Веласкес.

Войцех вздохнул и допил холодный кофе. Он и не заметил, как за чтением прошел целый час, настолько его увлекло. Что ж, это была только вводная статья, дальше шли подробности по конкретным людям. Он вызвал официанта, заказал чего-нибудь поесть, понимая, что застрял тут надолго, и открыл первое досье.

Аделия Сервантес, 'Бестия'. Происхождение неизвестно. Рассекречена в 2425 году, после коронации. Около года занималась своими делами, затем в конце 2426 года была призвана на службу, инспектором по особым поручениям с самыми широкими, считай неограниченными полномочиям. Осуществляла проверки во многих ведомствах, силовых структурах, армии. Про генералов Войцех уже прочёл, тогда разразился скандал, на который её величество не обратила никакого внимания. Скандал постепенно стих, но планета вдруг поняла, что королева — совсем не та Сказочница, которой её считали до этого.

С подачи или при содействии Бестии было казнено более тридцати человек, более сотни получили сроки, количество административных санкций исчисляется тысячами. За шесть лет она выявила нарушения и хищения на сумму в десятки миллиардов империалов, превратилась в грозу коррупции в силовых ведомствах. На неё пытались покушаться восемь раз, из них три более-менее удачно — сеньора Сервантес была ранена — но ни разу успешно.

В 2432 году она создаёт особую инспекционную службу при ИГ, существующую поныне, в которую по традиции набирают закончивших свой контракт ангелов, после чего надолго исчезает.

Вновь появляется на горизонте лишь год назад, назначенная её величеством инспектором по делам образования. С тех пор громких скандалов вокруг её персоны не было, но Войцех был уверен, что при такой биографии — будут.

Он принялся всматриваться в её черты. Маленькая склонная к полноте девушка с суровыми глазами. Пухленькая, по-другому не скажешь! Где её атлетические черты, где доказательства ангельской подготовки?

Вот она старше, а вот и современные снимки. Всё такая же круглая, невысокий рост... В жизни не подумаешь, кто это на самом деле!

Но эта женщина именно та, о которой написано, досье Мексиканца он доверял.

* * *

Когда я пришел, мать уже вся извелась. Запричитала, начала что-то высказывать. Грязный, местами всё ещё сырой, побитый, на несколько часов позже — что бы вы подумали на её месте?

Спустя полчаса, на кухне, переодевшись и помывшись, я улепётывал за обе щеки ужин, рассказывая свои приключения. Мать лишь вздыхала и качала головой. По лицу видно, хотела расплакаться, как это бывает у женщин от избытка чувств, но держалась.

— Твою школу по всем каналам показали, — наконец, выдавила она. — Массовая драка, десятки людей пострадали. Директор ваш выступал, сказал, виновные выявлены и будут наказаны. А потом ты не отвечал. Я сразу подумала, что ты где-то там, в центре событий.

Я аккуратно взял её за руку.

— Мам, всё нормально. Ничего бы со мной не случилось. Веришь мне?

Она обняла меня и всё-таки разрыдалась.

'Ну вот, Шимановский, единственный человек, который тебя любит. И чем отвечаешь ты? Как бы она пережила, если бы тебя сегодня убили? Понты, да, дело благородное, но задумывался ли ты во время их приступов о близких людях? То-то, герой!'

Мне было стыдно и неловко. Но она простит меня, любого, какой ни есть, чтобы я ни натворил в жизни и что бы при этом ни думал.

— Мам, я не мог иначе. Прости.

Она всё поняла. И, естественно, простила.

Отставив пустую тарелку, я сел перед ней и вновь взял за руку.

— Мам, теперь дело. Не обижайся, оно очень важно, только поэтому прошу. Попробуй связаться с моими родственниками. Может быть они могут помочь?

Мама отпрянула, испуганно глянув.

— Какими родственниками?

Совершенно не умеет врать! Хоть бы и не пыталась, что ли?

— Мам, мы взрослые люди, давай не будем. Тем родственникам, которые финансируют нас уже много лет и благодаря которым я учусь... Учился в хорошей школе. Если не хочешь — не говори про них ничего, просто свяжись. Они должны помочь — помогали же всё это время?

Затем, вздохнув, добавил:

— Кроме них у меня больше никого не осталось, никаких надежд. Остаётся только забрать документы с волчьим билетом и идти в старую школу на районе.

Молчание.

— Пожалуйста, мам. Если надо, я пойду, погуляю, мне не сложно. И не буду подсматривать, кто они.

— Да, иди, иди... — Мать в прострации отвернулась. — Хорошо, я попробую.

Темнело. Я гулял уже третий час, но домой не торопился. Если бы мама не договорилась, или наоборот, договорилась, она бы дала знать. Значит, всё в процессе. В конце концов, это богатые люди, а значит, занятые. У них может не быть времени вот так сразу взять и приехать, или хотя бы выслушать. Скорее последнее, кто приедет на ночь глядя?

Я в любом случае не в обиде, лишь бы выслушали, хоть через десять часов. Вопрос в том, хватит ли у них влияния, чтобы помочь? Кто они вообще такие?

Но спрашивать об этом не буду. Раз мать скрывает... Это её право. Она — мать.

А если они аристократы? Настоящие, из 'золотой сотни'? Было бы здорово, эти бы решили проблемы в два счёта. Ну, встретил же я Бэль, почему и тут не может подфартить? Правда, на мои отношениях с девушкой это не повлияет, или даже повлияет в худшую сторону — я ведь не знаю, из какого они клана, может с отцом Бэль в контрах — но всё равно было бы здорово.

С такими мыслями и рассуждениями я добрался до центра района. О районе нашем можно рассказать отдельно, он заслуживает этого. Дело в том, что он проектировался как городок для военных, точнее флотских. Офицеры флота, отслужив определенное количество лет, получают служебное жильё с правом выкупа после завершения контракта. Вот для них и их семей и строили район изначально: полностью независимый, с автономными коммуникациями, своей станцией метро и отдельной магистралью к городским виадукам. Было это давно, Альфа строилась быстро, и планировалось, что район станет чуть ли не элитным, но затем по каким-то причинам генеральное строительство повели в другом направлении, а 'район космонавтов' так и остался на отшибе. Конечно, позже построили районы дальше к северу, но там сейчас вообще трущобы. Этот всё же считается благополучным, хоть его рейтинг по городу невелик.

Одной из достопримечательностей района, позволяющей удерживать хоть какую-то планку, является комплекс монументов, посвященных космосу — всем людям, так или иначе внесшим вклад в его развитие. В центре находится круглая площадь-аллея, посреди которой высится большой памятник с барельефами и колонной-ракетой 'Восток', основа композиции. Вокруг него, словно лучи, расходятся аллеи, переходящие затем в главные магистрали района. На каждой из них — памятник поменьше, посвящённый конкретному пионеру, дающему также название аллее и улице.

Вот, например, памятнику Нейлу Армстронгу, первому лунопроходцу. Я подошёл и принялся внимательно разглядывать композицию. На мой взгляд, самая скучная из всех — но что можно ждать от гринго? Ведь это они делали статую, по заказу венерианского правительства, как и все остальные. Улица за ним так и называется, 'Улица Нейла Армстронга'.

А вот китайская достопримечательность, выполнена в помпезно-пропагандистском вычурном восточном стиле — памятник пионерам Марса. Три человека, держащихся за руки, и развевающийся флаг с пятью звездами в верхнем углу. Никакого намёка на историчность момента, лишь символика. Их улица не отражает имена, называется скупо и лаконично: 'Улица пионеров Марса'. Жёлтые, с присущими им традициями коллективизма, в своё время не стали делить свой экипаж и считать, чья именно нога ступила на коричнево-красный грунт первой и занесли в анналы истории сразу всех, а власти Альфы, проектируя район, сочли, что перечислять троих долго, и назвали улицу так, как есть.

С противоположной стороны расположен, пожалуй, самый роскошный памятник. Энрике Фернандес, первый человек, спустившийся сюда, под облачный покров Венеры, и установивший на грунтет флаг Империи. Кстати, место первой высадки, находится недалеко от Альфы, там тоже расположен мемориальный комплекс, куда везут на экскурсию сотни туристов. Но и здесь памятник пронизан былой славой и величием метрополии, цветы у его подножия не переводятся.

А вот и главный для меня памятник. И не потому, что я живу на этой улице, 'Улице первого космонавта Гагарина'. И не потому, что считаю себя, как и он, немного русским. Той России, в которой жил он, давно нет, а та, что есть сейчас, также далека от меня, как и от него. Просто этот человек... Герой, легенда! Симпатичный улыбающийся бронзовый юноша с поднятой рукой, в скафандре с надписью 'СССР'. И монументальная фраза, выбитая на всех языках мира: 'Поехали!'. Он притягивает своей простотой, внешностью, своей харизматичной улыбкой. Его делали русские, как Фернандеса — имперцы, а китайцев — китайцы, и скульптор умело передал своё трепетное отношение к человеку-истории.

Он был первым. Не так, ПЕРВЫМ. Больше в истории первых не было, как бы ни пытались американцы утверждать, что они круче, раз первые добрались до Луны, а китайцы — до Марса. Имперцы тоже строят из себя героев, дескать, проникнуть сюда, сквозь сферу вечного урагана, сесть в пятисотградусной жаре и почти стоатмосферном давлении — не хухры-мухры, но это всё не то. Они НЕ первые, какие бы аргументы ни приводили.

До этого человека в космос летало лишь несколько собак, половина из которых не вернулась. Взлетая, он сам не был уверен, что приземлится — вероятность успеха оценивалась чуть более пятидесяти процентов. Всё же приземлившись, он чуть было не погиб, его нашли уже на исходе расчётного времени, когда искать живого человека бесполезно. И он победил.

Я подошел к монументу и внимательно его осмотрел. Весёлое лицо парня... Насколько же старше меня он был тогда? Не на много.

Это герой, но герой не только он. Целая нация, страна героев. Нищая, разрушенная в годы Второй мировой войны, страдающая от человеконенавистнического режима. Страна, где люди питались впроголодь, но смогли, напрягая все силы, сделать это — стать Первыми. Подвигом может называться лишь то, что сделано через силу и муку, претерпевая лишения или опасности, а не то, на что потрачены бОльшие деньги.

А я, сделал ли я в жизни хоть один поступок, который может назваться подвигом? Не знаю, но знаю, на кого буду ровняться.

В ушах раздался противный 'пиим' от браслета. Я активировал связь — мама. В душе всё поднялось от волнения.

— Да?

— Сынок, он точно удалил все файлы?

— Да. В моём присутствии.

— Он мог блефовать?

Я задумался.

— Не думаю. Кто я такой для него? Да и не нужны ему лишние проблемы.

— Хорошо.

Мать разъединилась.

Сделав ещё круг, я опустился на лавочку, наблюдая за людьми. Жизнь не окончена! Подумаешь, исключили. Зато я ушёл сам, с гордо поднятой головой, а не уполз, побитый, как щенок. Парни... Интересно, что стало с ними? Хуан Карлос обещал выяснить, но пока известий не поступало. Их сильно избили, та схватка тоже была нешуточная, но вроде приказа об отчислении никто не видел. Что бы там ни было, завтра я всё узнаю.

Минут через десять вновь раздался звонок.

— Да?

— Можешь идти домой.

— Что они сказали?

— Придёшь — потом.

Я не против.

— Завтра пойдёшь и напишешь заявление, чтобы забрать документы, — сходу огорошила мать. — Будешь учиться в другой школе.

— Но они и так мне их отдадут... — не понял я.

— Ты не правильно понял, не они отдадут, а ты! Заберёшь!

Я присел, стоять и размышлять на такие абстрактные темы сложновато.

— То есть, меня не могут отчислить.

— Да. Данных с камер нет, следовательно, нет никаких доказательств, что ты виновен.

— У них останется открытое дело. Даже два. Ещё запись с навигатора и вещдоки...

— Сын, — серьёзно посмотрела мать. — Где вещдоки?

Я замялся.

— В департаменте. — И зачем-то уточнил — Безопасности.

— А запись с экспертной оценкой кто может выдать? Что ты сказал по этому поводу?

— Департамент...

До меня дошло.

— Блин, они что... Могут надавить на департамент?

— Ну, зачем сразу 'давить'... — усмехнулась она. И я понял, что всё гораздо круче, чем я думал. — Приказать!

С открытым ртом я сидел минут пять.

— У них своя волосатая рука в департаменте, у твоих родственников — своя... — мама усмехнулась от слова 'родственники'. — Вопрос лишь в том, чья рука чьей может приказывать.

Вот это я идиот! У меня под носом всё это время находилось решение проблемы, а я бегал, суетился, придумывал какие-то схемы. Да было достаточно лишь подставить самого себя и подключить их, и проблема была бы решена! Точно, идиот.

И тут же я одёрнул сам себя — всё правильно я делал. Если они за столько лет не соизволили со мной связаться, значит, у них были на то причины. Например, нежелание меня видеть и слышать. Неспроста же мама ничего не говорит про них. Так что всё правильно, помогли — и ладно, рассчитывать на них в будущем не стоит.

— Спасибо, мама! — Я бросился ей на шею. Она аж прослезилась от счастья. Она любит меня, сильно-сильно. И я больше не должен допускать, чтобы она из-за меня плакала.

— А теперь марш в постель, тебе завтра рано вставать.

Я попробовал протестовать.

— Зачем? Я там всё равно больше не учусь. Высплюсь.

— Раньше встанешь — раньше отстреляешься! — отрезала она. — Если Витковский не захочет идти на контакт, с ним будут разговаривать юристы. Так что иди... Не прямо к открытию, но пораньше, к десяти.

— Хорошо, мам. Спасибо.

Я пошел в свою комнату. Она лишь улыбнулась вслед.

Я уже ложился, когда меня настиг звонок Хуана Карлоса.

— Мужик, ты крут! — заорал он. — Ты видел это?

— Что? — не понял я.

— Как это что? Сюда зайди!

'Ударившись' о мой визор изнутри, на 'пол комнаты' упала ссылка.

— Посмотри, потом обсудим.

Я встал, нехотя включил терминал и зашел в сеть по ссылке.

И офонарел.

Пять картинок, пять радиальных изображений, на которых запечатлены мои сегодняшние противники, возглавляли топ планетарной сети. '8 246 532 просмотра' — гласила подпись внизу.

Восемь. Миллионов. Просмотров. За. Пять. Часов. На стомиллионной планете. Вот это дела!

— Понял? — радостно заорал Хуан Карлос. — Ваша революция свершилась! Сработало, ты победил!

Но я и так это уже понял. Витковский труп, даже если завтра молча, не споря, вернёт документы.

В довершении Хуан Карлос кинул мне другую ссылку, музыкальную. Одна из популярных радиостанций столичного региона, текущий хитпарад. И гордая строчка с надписью: 'Numb. Linkin Park'

Попасть в топ-50 недельного хитпарада в пятницу, за пять часов звучания? Поистине, революция свершилась!

* * *

Март 2447 года, Венера, генерал-капитанство Полония, Новая Варшава

Вторую он узнал сразу. Боль, подзабытая за долгие годы, вновь нахлынула с новой силой, в глаза ударила кровь. Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Эту сеньору пристрелит лично, с особой жестокостью! Теперь, увидев её изображение, он понял, почему её назвали 'немезидой', а от одного имени дрожат неслабые имперские гвардейцы. От этого имени затрясся бы и он сам.

Тот день закончился хорошо. Дон Мигель, руководитель проекта, объявил, что основная работа завершена, остались лишь тестовые испытания. Что это за испытания, касаемые человеческого зародыша, никто понять не мог, но люди верили — они всегда верили дону Мигелю. Им надоел этот бункер, надоела такая жизнь. Да, здесь хорошо кормят, есть все условия для комфорта, но нет главного — того, что отделяет человека от счастливого человека. Свободы. Мужики вешались от скуки и отсутствия баб, не спасали ни работа, ни тренажёры. Огромный груз, толщиной пятьдесят метров, нещадно давил.

Вечером того дня прилетела юная королева. До этого он не видел её, не приходилось, хотя она посещала их не первый раз. А тут прошла рядом, в метре от него. Ангелов он тоже до этого времени не видел, ну кроме стервочки-Морган, и представлял их иными — на самом деле оказались обычные девчонки. Молодые. Глаза их никакие не стеклянные, наоборот, живые, любознательные. Единственное — форма, легкие доспехи белого цвета с гербом Веласкесов на груди, да тяжёлые гауссовки в руках, с которым они не расставались ни на секунду.

Затем было общее собрание. Анхелика побежала туда, визжа от удовольствия — предчувствие скорого окончания работы вселяло в людей уверенность и хорошее настроение, он же остался — веселиться не хотелось. Тревожное чувство обуревало его, Войцех не мог понять, откуда исходит угроза.

Анхелика. Каким образом эта фифа умудрилась проникнуть сюда — толково не могла объяснить даже она сама. У него было две версии — либо прослышала, что здесь хорошо платят, и с кем-то переспала, либо её взяли специально, выслушав умных людей, для определенной ненаучной цели.

С женщинами тут туго, всего пятеро, и, не считая Анхелики, самой младшей из них сильно за сорок. Мужикам хочется, а нету: игрушки — пожалуйста, а живых жриц любви сюда не доставляют. Вот и завербовали, хотя бы одну на всех.

Первые полгода он не обращал на неё внимания, и даже избегал. Но потом... Всё произошло случайно, он даже не успел понять, как. Просто они проснулись в одной постели, и всё.

Самое интересное началось дальше. Анхелика стала всё чаще и чаще ночевать у него, и всё реже и реже с кем-то другим, пока в один день не перенесла к нему вещи. С тех пор с другими он её не видел.

Любил ли он её? Может быть, теперь уже трудно сказать, но она ему нравилась. Взбалмошная, горячая... И, оказывается, верная. Но верная не первому встречному, а... Он не мог подобрать слова, но такое случается — девочки остепеняются, найдя мужчину мечты.

Быть мужчиной мечты ему нравилось, тем более ночью она вытворяла такое... Что он ни разу не пожалел и не вспомнил ей прошлое. Да и ей было наплевать на прошлое, принцип: 'Не нравится — не трогай' — у Анхелики остался до конца.

Тогда он бродил по различным помещениям в поисках того, чего не знал сам. Чего-то, цепляющееся за взгляд. Взгляд не цеплялся ни за что, кроме некого напряжения — то тут, то там ему попадались ангелы, куда-то бредущие и что-то проверяющие. Это не понравилось. И когда Анхелика вернулась в их каюту, план уже созрел.

Единственная возможность отсюда выбраться — строительная шахта возле третьего блока. Она замурована, да и им не давали атмосферные скафандры — на всякий случай. Но несколько резервных скафандров хранилось у выхода, на аварийном щите, и под шумок их можно взять.

Обычно щит охранялся вместе с выходом молчаливыми парнями из дворцовой стражи, не разговаривающими и не понимающими шуток. Но сегодня, по случаю приезда королевы, все парни были рассеяны по внутренним помещениям, а палубу сторожили те, кто прилетел с королевой на шлюпках — совсем другие люди. Но их задача — охранять шлюпки, насчет скафандров в аварийке они могут и не знать.

Он рискнул — и не прогадал. Пилоты на палубе не сводили с него глаз, но ровно до того момента, как он внаглую не открыл щит и не сгрёб скафандры, после чего стал им неинтересен.

Пронести к шахте их удалось, но оставался второй момент — как её вскрыть? Ключ ему никто не даст, а замки там надёжные, нужно оружие глубокого проникновения, типа игломёта, или взрывчатка. Где взять то или другое?

Долго думать ему не дали, на следующий день королева улетела. Что ему не понравилось, так то, что её сопровождал дон Мигель, царь и бог эксперимента, а две телохранительницы сзади несли тяжёлый свинцовый ящик. Кто хочет угадать, что там могло быть?

Правильно, результат их работы.

Это не понравилось ещё больше, и он начал готовиться.

Анхелика ломалась, не верила. Он творил чудеса красноречия, но она, как заведенная, утверждала:

— Вот закончатся испытания и нас всех выпустят.

— Да не выпустят они! — яростно шептал он. — Это утечка, понимаешь? Слишком много людей знает, что и как мы тут делали! Не знаю, для чего ей это, но в оборонную концепцию этот эксперимент не входит! Мы — угроза!

Но девушка лишь дула губки и уходила прочь.

Они прилетели через неделю. Всё это время работы не было, люди ходили поникшие, в плохом настроении. Слонялись из угла в угол, как неприкаянные — словно чувствовали дамоклов меч. И звук открывающихся лифтовых шлюзов привел всех в восторг, все радостно помчались поближе к палубе. Только он, стиснув Анхелику и зажав той рот, бросился к строительной шахте.

Они были почти на месте, когда услышали первые крики. Крики сопровождались противным звуком 'жжжж' — когда иглы на большой скорости врезаются в высокопрочный металл.

— Сиди здесь! Никуда не выходи! — Он затолкнул девушку под стол и двинулся к четвёртому блоку. Ему нужно оружие, хоть какое-нибудь!

В правдивости своих предчувствий убедился почти сразу, первый труп встретился через два поворота. Паренёк-лаборант из группы 'B'. Они вместе пили пиво и болели 'за наших' на чемпионате мира два месяца назад, просмотр которого им не могли запретить даже под страхом апокалипсиса. Покойся с миром!

Следующий лежал через десять метров. Он был ещё жив, истекал кровью, но его рот лишь беззвучно открывался, не в силах ничего выдавить. Войцех лишь крепче стиснул трубу, выточенную недавно здесь же, в бункере, специально для сегодняшнего события.

Ему помогла внезапность. Они рыскали по помещениям, добивая уцелевших, ведя охоту и не ожидая сопротивления — какое может быть сопротивление, когда в руке твоей игломёт? И когда та, первая девчонка вынырнула из-за угла, удивиться его резкому появлению просто не успела.

— Привет.

Труба опустилась ей на висок.

Девчонка сползла по стене, следом за её головой тянулся кровавый след — бить Войцех умел. Теперь оставалось молился, чтобы её координатор боя не был связан с другими, чтобы остальные не видели, что произошло.

Оружие, отсоединить от браслета. Координатор тоже можно снять. Система прицеливания запитана на браслет, как и множество других функций, но это не смертельно — он может стрелять и так, навскидку, а сквозь голограмму перед лицом достаточно видеть только карту. Теперь он вышел на охоту, трепещите, стервы!

Охотники, или убийцы, как правильнее, потеряли ещё двоих, прежде, чем поняли это и не организовали полноценную погоню. Войцех почувствовал, что надо делать ноги и помчался в укромное место, также подготовленное ранее.

У ангелов есть традиция под названием 'вендетта'. Гибель каждого из своих они обставляют с большой помпой; зверски казнить виновника гибели считается делом чести всего корпуса, и пользуясь неприкосновенностью и неподсудностью, они устраивают на планете целые рейды, во время которых кого-то бьют, мучают, пытают и отправляют к праотцам в поисках убийцы. Потому сейчас, потеряв троих, они озвереют.

Он успел. Затем целых полчаса сидел и смотрел, как пробегают мимо, то в одну сторону, то в другую, топоча, белые бронированные сапоги. А, вот вам, выкусите! Анхелику найти тоже не должны, тот стол не простой, под ним стойка центрифуги, за которую можно спрятаться. Если не знать об этом, ни за что не догадаешься, что там может находиться человек, так что Анхелика в безопасности.

Когда всё стихло, решил рискнуть и направился к третьему блоку. От игломётной очереди замки разлетелись, словно стёклышки. Прикрыв их куском внешней обшивки, он бросился в лабораторию за девушкой.

...И угодил в ловушку.

В центре лаборатории стояла юная сеньора, судя по манере держаться, привыкшая отдавать приказы. О, это была великолепная сеньора, просто красавица! Чёрная, как смоль, смугляночка с длинными волосами и большими чувственными ресницами. Встреть он такую наверху, обязательно бы влюбился! Но они были не наверху. Из угла сбоку в него целилась ещё одна ангел. Напротив... Двое держали под руки бледную дрожащую Анхелику, приставив ей к виску игольник.

— Я вышла тебя искать... — жалобно пролепетала та и зарыдала.

Всё понятно. Дура, чего от неё ожидать! Как безумно жаль!..

— Бросай оружие, — спокойно произнесла сеньора. Она стояла, опустив руки вниз, оружия в них не было. Но сеньора повелевала, и он чувствовал, что имеет на то основания.

— Щас, прям!

— Тогда умрёшь быстро, — продолжала соблазнять она, довольно сверкнув глазами. Эта из цыпочек, обожающих риск больше жизни, — понял он.

Что ж, возможно она даже не врала. Но быстро умирать ему хотелось ничуть не больше, чем медленно. Ну что ж, значит судьба у него такая. Вскинув свою винтовку, он нажал на спуск, одновременно пытаясь отпрыгнуть вбок, сбив прицел девки в углу. Что затем произошло — не понял. Даже сейчас, через много лет, он боится думать об этом.

Чёрная двигалась быстро, невероятно быстро! Вскинула руку, и прямо из руки в него полетело нечто. Она тоже прыгнула, и раскалённые иглы лишь оцарапали ей бок. Оружие в руках Войцеха издало звук 'хрр' и замолчало.

Конечно, он знал про нейронное ускорение. От него сходит с ума каждый четвёртый, кто его делает, и чем глубже 'погружение', тем больше риск. Но соревноваться по скорости с иглами гауссовки?.. Безумие! Такого он не видел ни до, ни после. Именно тогда он понял, что такое на самом деле ангелы, и как ему повезло, что удалось грохнуть хоть кого-то из них.

Он лежал на полу, тяжело дыша от напряжения, в руке дымился игломёт с вошедшим в него точно в систему питания метательным ножом. Хороший нож, вошел в легированную сталь, словно в масло. О таких только слышал — в десанте подобных не было, только в спецназе. Чёрная встала и довольно улыбнулась. Это был великолепный прыжок, у неё был повод собой гордиться.

Да, игра со смертью для неё была важнее всего, важнее жизни. Лишь выполнение приказа, наверное, значит для неё больше. И она безумно зауважала его, ибо он доказал, что достойный противник. Одна из державших Анхелику указала на её окровавленный бок: доспех в этом месте был вспорот и кровавые лоскуты одежды вылезли наружу.

— Зацепило, — безразличным голосом произнесла чёрная и приблизилась к нему. — А ты смелый!

Войцех молчал, прикидывая свои шансы. Пока выходило, что их нет. И вряд ли будут.

— Девчонку.

Ангелы отпустили Анхелику, та по инерции брякнулась на пол и заревела. Чёрная вытащила сзади из-за пояса ручной игольник, и, не целясь, даже не поворачивая головы, выстрелила ей в голову. Из груди Войцеха вырвался вскрик.

— Ты сильный и смелый, — вновь произнесла чёрная. — Живи. Вы всё заминировали? — это уже не ему. Ей что-то ответили по внутренней связи. — У тебя осталось немного времени, герой. Проведи его с пользой!

Она усмехнулась и направилась к двери, не делая попыток добить его, проверить, обыскать или отобрать возможное оружие. Самоуверенная, сучка! Остальные молча пошли следом.

— Анхелика! — он подполз к возлюбленной, но надежды не было — стеклянные глаза боевой подруги смотрели ровно в потолок. — Я доберусь до тебя! Доберусь, слышишь? — прокричал он.

В ответ послышался гул открываемого шлюза палубы. Ох, ё..., сейчас же рванёт!

Времени на горе и злость не осталось. Он оплакает её, обязательно. Как и всех остальных, кто полёг здесь. Но — позже. А пока что есть мочи, спотыкаясь на поворотах, рванул к шахте.

Грохнуло. Но пока это лишь взорвалась палуба, отсекая его от внешнего мира, надежно замуровывая на глубине. Ну, это они думали, что замуровывая. Девочки плохо знали бункер, ориентировались по своим электронным схемам, тогда как он провёл здесь больше года и самолично излазил всё.

Вот и тайник. Скафандр. Теперь нужен только один — второй больше никогда никому не понадобится. Одел.

Кислородный патрон. То, что скафандр остаётся здесь не значит, что добро должно пропадать. Всё-таки в два раза больше воздуха — это в два раза больше времени, чтобы продержаться на поверхности. Активация экзоскелета. Есть, всё работает.

Время. Он залез в шахту и пнул ногой коробку управления шлюзом. Крышка отлетела. Теперь включить.

Послышался гул, нижний люк шлюза начал отъезжать. Работает! Радости не было предела. Но медленно, очень медленно... Так можно не успеть!

Есть! Наконец! Шахта строительная, рассчитанная для переброски грузов, потому скоростными характеристиками шлюз не обладал. Влез внутрь, нажал 'закрыть', нижний люк с той же скоростью поплыл на место.

Стыковка, отлично. Раздалось шипение, начала наваливаться тяжесть. Верхний люк загудел и сдвинулся с места.

Сколько они будут ждать, прежде чем взорвут бункер? Пять минут? Десять? Может, хотят убраться подальше, чтоб не светиться, когда сейсмоприборы зафиксируют толчок от подземного ядерного взрыва? Надежда только на это.

Есть, готово. Тяжёлая вязкая атмосфера навалилась на него, словно туша слона. Только слон в десятки раз легче, вот в чём проблема! Идти, надо идти, лезть вверх, тогда может быть удастся спастись...

...Ему удалось. Кто ему тогда помог? Бог? Силы таинственного Мироздания, смысла которого он до конца так и не понял? Древние? Этого Войцех сказать не мог. Но он выжил, и теперь должен, обязан отомстить, за всех, кто остался там. И за Анхелику.

С планшета на него смотрела та самая сеньора, только постаревшая на два десятка лет. Те же бесстрастные чёрные глаза, та же форма губ с немного увеличенной нижней, те же длинные чувственные ресницы. Южный персик! Она красива, очень красива, эта латинос! Но судя по документам, это самая опасная женщина планеты — главная убийца и палач её величества. Нимфа, Елена Гарсия. Любовница и её личный телохранитель.

* * *

Странности я начал замечать ещё за квартал от школы. Оживлённая обычно улица была перекрыта жёлто-серым, цвета хаки, военным броневиком. Возле него стояли двое гвардейцев в штурмовых доспехах со скорострельными винтовками в руках и опущенными забралами. Серьёзные ребята, с такими не поспоришь!

Вокруг самой школы царило оживление, но какое-то непонятное. Суета? Какая-то тихая суета, не маетная. Подойдя ещё ближе, я понял причину — школа была оцеплена.

Вокруг входа, от стены к стене, растянулась цепочка вооруженных до зубов бойцов. Здоровенные лбы, кто в штурмовых, кто в лёгких доспехах, как на подбор, идеально чёрных — я таких раньше не видел. Вооружены солидно — игломёты и рельсотроны различной мощности и модификации, включая тяжёлый 'кайман', самую мощную рельсовую винтовку королевства. Кто это? Какой-то спецназ? Боятся, что сегодня снова будет дебош? Да нет, ребят, хватит! Хорошего понемногу. Комиссия из ДО? Возможно, после вчерашних новостей я бы этому не удивился. Но у ДО нет своих бойцов, тем более в идеально чёрной форме.

ДБ? Её высочество заглотила наживку и лично решила почтить нас своим присутствием? Более вероятно. Но нестыковка: бойцы ДБ носят черно-синюю форму, с опознавательным знаком — тем самым орлом на щите. Эти же ребята не носили ничего, даже погон — голые латы.

Весь в прострации, я подошёл к цепочке охранников. Перед ними стояла небольшая толпа — журналисты и зеваки, человек пятьдесят, но ближе, чем на пять метров никто не приближался, обсуждая происходящее издалека. Я не стал спрашивать, что случилось — узнаю внутри. Если бы лицензию отобрали или отменили занятия — Хуан Карлос бы сообщил. Значит, занятия идут, и меня должны пропустить.

Напрасно я так думал. Дюжий охранник толкнул меня в плечо, отбрасывая назад: толкнул чувствительно, но благодаря сервоприводам, даже этого не почувствовал.

— Куда?

Я потер ушибленное место и кивнул в сторону арки.

— В школу.

— Нельзя. — Бесцветный-бесцветный голос.

— Почему?

Он не ответил. Такое ощущение, что я комар, досадная помеха, а кто в своём уме станет объяснять что-либо комару?

— Мне нужно забрать документы. Меня ждут. Школа ведь работает?

— Работает. — Охранник согласился, но на его дальнейших действиях это никак не отразилось. Видать, совсем проблемы с причинно-следственной связью.

— Я там учусь! — борзел я — теперь решил пробиться из принципа. — Если школа не закрыта, работает, почему я не могу туда пройти?

В голове бойца зашевелились извилины. Это выразилось в мучительной гримасе на лице.

— Стой здесь, — бросил он и начал делать пассажи, что-то набирая в виртуале.

Через минуту к нам подошла женщина, увидев которую, челюсть отвисла.

Высокая, стройная, атлетически сложенная, по виду я бы дал ей не больше тридцати, хотя лицо выдавало, что это сильно заниженная цифра. Смуглая, чистокровная латинос, с длинными угольными волосами и большими выразительными глазами. Одетая в лёгкий бронированный доспех белого цвета с опознавательными знаками полковника, но не простой, резной доспех, с различными металлическими завитушками и прибамбасинками. Красивый! С его грудной пластины на меня смотрел выгравированный кондор, раскинувший крылья и поднимающийся к выгравированному же чуть выше солнцу. Герб Веласкесов, правящей династии.

— Ты что-то хотел? — обратилась она ко мне.

— Яааа.... Аааа... Ээээ...

Я стоял с раскрытым ртом, не в силах ничего произнести. Мой мозг отказывался воспринимать такую информацию. Мгновенно вспомнилась её высочество на 'летучке' — там были бойцы в точно такой же чёрной броне без опознавательных знаков! Вот это я лопух!

Стоп, так не бывает. Шумиха вышла знатная, но не до такой же степени?

Или до такой?

— Ты здесь учишься? — видя, что я в ауте, сеньора полковник взяла инициативу в свои руки. Я кивнул. — Чип?

Молча протянул ей карточку с чипом учащегося. За час её не должны были отключить, даже отчисление — это бюрократия, а бюрократия быстро не делается.

Вставив карточку в свой прибор, она задумалась, кивнула мне и посторонилась.

— Проходи.

Я сделал несколько неуверенных шагов и обернулся. Теперь проход внутрь не казался мне хорошей идеей.

— Она там, — кивнула сеньора на школу, неправильно истолковав пой порыв.

Ну и что? Нафига знать, где она, если мне туда не надо? Но ноги, подчиняясь жесту сеньоры, понесли дальше.

Вот это я попал! Если её величество здесь, следовательно, директору не до меня. Даже больше — никому не до меня. Сейчас вся школа бегает, оправдываясь и ублажая ее. Наоборот, мне надо держаться как можно дальше отсюда, чтобы не попасть под горячую руку. Это на Витковского мои таинственные родственники управу найдут, вытащат из передряги, а кто будет вытаскивать, если на меня вызверится ОНА?

— Иди, не бойся, она не кусается, — раздался смешок сзади. Я снова обернулся. Сеньора королевская телохранительница стояла и довольно улыбалась.

'Допрыгался, Шимановский! Иди вперёд и не оглядывайся! Теперь поворачивать поздно, эти ребята тебя неправильно поймут, а с ними не стоит шутить,' — помог собраться внутренний голос. — Сейчас ты спокойно войдёшь внутрь, друг мой, сядешь где-нибудь в уголке, и будешь сидеть тихо, как мышка — авось пронесёт. А когда всё закончится и её величество уедет, тогда выберешься и пойдёшь решать свои проблемы. По факту того, что останется от школы, конечно же'.

С такими оптимистичными мыслями я вошёл в арку и прошёл в вестибюль. Здесь уже всё убрали, кровь с пола отмыли, фонтан работал в обычном режиме. Возле него шаталось ещё трое бойцов в чёрном — это официальный цвет дворцовой стражи, теперь я вспомнил эту давным-давно известную, но не требуемую в жизни информацию. Раньше я дворцовую стражу не видел, откуда было сообразить? И 'летучка' не в счёт — там я этим вопросом не заморочился, не о том мысли были. Это у них издревле так повелось: ангелы — в белом, мужчины — в чёрном, контраст, типа.

Эти трое отреагировали на меня вяло, лишь вытянув шеи в моём направлении. Когда я прошел мимо, вновь вернулись к прерванному ничегонеделанию.

Куда теперь? В коридорах пусто, ни души. Учащиеся на занятиях, остальных разогнали. Даже привычной охраны на посту, и той нет.

Отсидеться я решил в пятой оранжерее — там комфортно, уютно и хорошо пахнет. И её величество, буде, решит побродить здесь, может туда не дойти — она находится на самом дальнем, минус пятом этаже школы.

Сказано-сделано. Я шёл по коридорам, осторожно поворачивая за каждый угол, силясь понять, где она, чтобы невзначай не нарваться. Спросить не у кого — по-прежнему не видно ни души. Единственные, кто встретился — это ангелы. Совсем юные, почти девочки — лет восемнадцати максимум.

Эти вооруженные до зубов шмякодявки проводили меня заинтересованными взглядами, причём заинтересованность их была совсем не профессиональной. Я зарделся, как пацан — такой человеческой реакции от каменных супервоинов, коими они считались, не ожидал. Спрашивать у них ничего не стал — боязно. Про королевских телохранителей ходят жуткие легенды, одна другой кровавее — ни дай бог нарвусь! И что чокнутые они, и что зомбированные, и что могут ни с того ни с сего пальнуть в живот на поражение и смотреть, как мучаешься — типа юмор такой. В общем, болтают всякое, проверять желания не было, хотя смотрели они весьма многозначительно. Единственное, что отметил — доспехи облегали девчоночьи фигуры очень эротично, совершенно их не портили.

А вот и оранжерея. Я облегчённо выдохнул, залез на парапет фонтана (привычка) и пожалел, что здесь нет горгулий, на которые можно опереться. Открыл меню своего навигатора, того, старого, которым неделю назад несказанно гордился, лишь теперь понимая его убогость. Выбрал закладку 'Книги' и подзакладку 'Новенькое'. Давненько я не просматривал новинки, всё некогда было, а их скопилось уже на несколько страниц. Нашёл подходящее случаю — фантастика, космическая опера. Цикл знакомый, и автора вроде раньше читал. Фантастика сейчас самое оно, лучшее средство, чтобы уйти от реальности.

Недавно я узнал, что первые космические оперы появились ещё четыреста лет назад, в эпоху Золотого века. Яркий пример — 'Звездные войны', самый старый из существующих циклов. Может неудачный пример — пишут там все, кому не лень о чём не лень, без чёткой направленности и последовательности, но раз уж с подачи королевы Катарины его так разреклакмировали, то будем утверждать, что это единый цикл. Так вот, его придумали четыреста лет назад, во второй половине двадцатого века, и первые произведения по нему совсем не были похожи на нынешние, ни по сюжету, ни строением вселенной, ни именами и характерами героев. Есть множество циклов 'помоложе', которым и пятьдесят, и сто, и почти двести. Все эти годы человечество грезит о звёздах, тянет к ним руки, предвкушает. Но вновь и вновь, как и четыреста лет назад, упирается в технологический барьер — не видать нам гипердвигателей, исказителей пространства, сверхсветовых ускорителей ещё долго, как и деструкторов, звездных крейсеров и планет-убийц. Но год за годом, век за веком, человечество всё пишет и пишет, лелея мечту, что когда-нибудь это случится — мы полетим к звездам...

...Господи, ну кому я вру! Себе вру. А себе врать не надо — себе единственному в жизни лучше не врать. Мы не хотим к звёздам, не мечтаем о них. Фантастика — удел уникумов, не таких как все; только благодаря им жанр до сих пор не умер. Люди мечтают о трёх вещах — о деньгах, славе и... Ну, пусть будет о хорошем сексе с противоположным полом. Всё, на этом любая фантастика заканчивается. Потому и ценятся книги и циклы Золотого века — тогда люди МЕЧТАЛИ. Стремились. Делали, не зная, что существуют какие-то барьеры, и проходили сквозь них, не замечая. Сейчас мы ЗНАЕМ, что во что-то упёрлись, что что-то невозможно... И стоим, даже не пытаясь решить вопрос кардинально, усовершенствуя какие-то мелочи. Вместо мощных технических ароморфозов — мелкие местные идеоадаптации. Это грустно. И если я когда-нибудь стану императором, сделаю всё, чтобы люди начали мечтать вновь. Это непросто, но куда легче, чем кажется, если этим заниматься. Пока же фантастика жива за счёт нескольких сотен энтузиастов-фанатиков, за новинками которых я так трепетно слежу.

Моё чтение прервали грубо — аж вздрогнул. Зачитавшись, не заметил, как двери в оранжерею распахнулись и внутрь вошло... Ещё двое ангелов — таких же телохранительниц с кондорами на груди, только постарше — лет тридцати. Внимательно на меня посмотрев, оценив и сочтя неинтересным, они безмолвно принялись бродить вокруг, изучать обстановку — выискивая потенциальную опасность. Для чего они это делают, до меня дошло не сразу, а когда я подскочил, как ужаленный, холодный голос пришпилил к месту:

— Сиди!

Я сел и повернулся к говорившей.

— Но я... Ээээ... Того!

— Сиди, потом. — Она безразлично махнула рукой. Затем добавила:

— Ты не мешаешь, она не вас гонять приехала. Просто не делай резких движений.

Я кивнул и сглотнул огромный ком, почувствовав, что лоб покрывается испариной. Вот тебе и не нарвался!

...Стоп! А чего я, собственно, паникую? Эта телохранительница права — её величество приехала не на меня смотреть — иначе бы меня давно нашли и притащили на ковёр к ней во дворец (я мысленно сплюнул, чтобы не сглазить). Я, как субъект вчерашней стычки, не интересен её величеству. Её гораздо больше волнуют причины и следствия. А именно, кто допустил, что таковое стало возможным, и как этих людей наказать. Директор, министры, хозяева школы, вице-премьеры какие-нибудь, высокие чиновники — она тут ради них, а не ради простого парня, ставшего лишь орудием того, за чем не уследили они. С этой мыслью я успокоился и взял себя в руки. Всё будет хорошо.

Процессия появилась через полминуты. Вначале вошло ещё двое ангелов во всеоружии, с непрозрачными козырьками на глазах, затем невысокая женщина, вроде слабая на вид, но идущая походкой тигра, в которой я не без удивления узнал министра образования. Видел её изображения в сетях, но вживую сразу не признал. За ней семенил директор, как-то бочком, лебезя и кланяясь, и только после него гордо восшествовала её величество.

Я видел её изображения, всякие разные, с разных ракурсов. Что это за подданный, если не знает в лицо правительницу? Но вживую она понравилась больше — властный взгляд, жёсткая застывшая усмешка на губах, от которой веяло злостью и холодом. Директор скакал рядом, как суслик, аж пена брезжила изо рта, бесконечно кланялся и что-то объяснял, но она презрительно игнорировала его ужимки, отнесясь... Как к слуге, рабу на гасиенде! Злорадная и мстительная часть меня ликовала. Саму её трудно описать, мне мало запомнилась, как она выглядела, сознание в тот момент отмечало другие детали, но то, что она красива — заметил. Красотой опытной зрелой женщины, матери, главы семьи и хранительницы очага. Молоденькие дивы, подиумные красавицы — сексуальны, да, но они — ходячие куклы, их красота — мишура; её же величество ассоциировалась именно с женщиной.

...В общем, мне она понравилась. И эта властность... Королева только такой и должна быть, именно так я её себе и представлял.

Сзади вошли ещё люди, среди них выделялись ещё сеньоры в белых доспехах, взявшие оранжерею в кольцо по периметру, ненавязчиво контролируя всех присутствующих. Да, совет не дёргаться — не лишний, они имеют право стрелять на поражение, если им только ПОКАЖЕТСЯ, что есть угроза объекту охраны. Стоит сейчас резко вскинуть руку — и меня нафаршируют иглами под завязку. Но предупрежден — значит, вооружён, я сидел тише воды — ниже травы.

Первоначально на меня не обратили никакого внимания — сидит себе парень, да и пусть сидит. Лишь Витковский промежду прочим бросил такой косой взгляд... На кресте бы распял, вверх ногами! Я лишь ехидно усмехнулся в ответ. Затем, осмотрев помещение, деревья, цветы и лавочки, её величество направилась прямо ко мне. Процессия сзади, естественно, следом.

Я свернул козырек и выпрямился, но с парапета не встал — ноги не слушались. Сердце учащенно забилось. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки и принялась внимательно меня рассматривать.

Узнала! Она меня узнала! Блиииин! В животе предательски заурчало. Взгляд был такой, как будто она знает обо мне всё — так не смотрят на незнакомого человека.

Я не отвел глаза. Смотрел прямо и ждал реакции. Естественно, она меня знает! Если случилась такая шумиха, что она приехала сюда... Да все её службы весь вчерашний вечер и ночь изучали произошедшее в вестибюле в деталях, чтобы к утру предъявить самый полный отчёт! Не могла же она приехать наобум, не зная имён и виновников? А раз главный фигурант дела — я, координатор боя находился на моей голове, то мою личность установили в первую очередь. Глупо и наивно предполагать иное.

Она всё стояла и разглядывала меня, я сидел и смотрел снизу вверх. Повисла пауза, которую все присутствующие боялись нечаянно нарушить. Оцепенение, охватившее меня поначалу, прошло, волнение тоже, я смотрел без подобострастия, спокойно — не как на королеву, а как на обычную усталую женщину. Да-да, усталую — это читалось в её взгляде. Она очень устала от своей ноши и хотела бы отдохнуть, но не может — не имеет права. Власть — это не только почёт и слава, не только возможность вершить судьбы и получать от этого кайф, но ещё и ответственность. Сумасшедшая ответственность за жизни миллионов людей! Это крест, её крест, и она несет его, как бы тяжело ни было.

В уголках глаз её величества притаились морщинки, тщательно загоняемые туда визажистами, но в любой момент готовые к реваншу. Само лицо чуть бледное, тоже вышедшее из-под рук мастера-гримера. И я вдруг понял: как бы она ни держалась, ни храбрилась, как бы ни показывала, что молодая и энергичная, внутри её величество — обычная женщина со своими недостатками, которой хочется самых обычных жизненных радостей.

Пауза затянулась. Я чувствовал себя всё более неловко. Если хотя бы стоял... А то сижу, перед королевой! Но она словно не замечала этого. Разглядывала... С какой-то нежностью. Да, нежностью, почти материнской! Как мать смотрит на любимого, но любящего пошалить сына.

— Всё в порядке? — наконец, вымолвила она. Кто-то сзади в свите облегченно вздохнул. Я утвердительно кивнул.

— Да. — И тут же спохватился — ...Ваше величество!..

Она подняла руку и прикоснулась к художествам на моем лице. Провела пальцем по синяку, туда, обратно.

— Сильно достают?

Я готов был провалиться сквозь землю.

— Пока держусь...

А что ещё ей ответить? Она удовлетворенно кивнула.

— Держись, скоро легче станет. Обещаю!

Её величество улыбнулась. Затем, опустив руку, произнесла:

— Аделия!

Произнесла таким громовым тоном, что все присутствующие невольно втянули головы в плечи.

Министр придвинулась, став в шаге от неё сбоку. Подобострастия в ней я не заметил, но некая напряженность, нежелание попасть под руку — было.

— Да, ваше величество!

— Аделия, — повторила королева уже мягче. — Если я ещё хоть раз услышу, ХОТЬ РАЗ, Аделия, что какие-то урки избивают и унижают моих мальчиков и девочек... МОИХ, Аделия, за которых я плачу из своего кармана...

...Бедная ты будешь!

— Есть! Так точно, ваше величество! — отрапортовала та, покрываясь испариной.

Королева Лея развернулась и быстрым шагом, что свита еле успела следом, направилась к выходу. Последними оранжерею покинули несколько ангелов, бросивших на меня подбадривающий взгляд.

Я сидел в прострации несколько минут. ТАКОГО не ожидал, никак. Ждал чего угодно, хорошего, плохого, но то, что произошло...

Это нельзя объяснить. Под какую руку я ей попал, под какое настроение? Её взгляд, взгляд матери, переживающей за сына... Театр абсурда, честное слово! Такое в нормальной жизни с нормальным человеком произойти не может! Случайно встретить в школе саму королеву, правительницу целой планеты, космической империи... Которая потрепала тебя за щёчку?!!

Точно, бред!

Но всё это было, всё это произошло со мной, здесь и сейчас. Я поднялся, отряхнулся и побрел к лестнице и знакомому коридору — спросить у виденных там ангелов, уехала ли она.

Она уехала. Ну, собиралась, покидала школу, те девчонки торопились к выходу.

Я побежал за ними. И успел увидеть, как ребята в чёрном теснят толпу, как затем подъезжает несколько машин, из которых выпрыгивают знакомые уже силуэты в белом, организуя два кольца вокруг, и как окруженная ещё одним, третьим кольцом, самым плотным, её величество проскакивает и садится. Машина трогается. Девочки в белом также быстро, как появились, рассасываются по другим транспортам и едут следом.

Оставшаяся на улице толпа из журналистов и обывателей ещё какое-то время обсуждала произошедшее, затем начала расходиться. Я развернулся, и твердым шагом направился к кабинету директора. Уверенность и наглость после случившегося били ключом.

Возле его кабинета стоял мужчина в штатском, но именно, что 'в'. Слишком сильно было ощущение, что ему больше подошла бы форма.

— Сеньор Шимановский? — мягким, но уверенным голосом спросил он. Таким елейным голосом можно убаюкивать детей, но такого тона будут слушаться даже матёрые уголовники. Я кивнул.

— Да, я.

— Это вам. Распишитесь. — И протянул мне пакет, точнее спайку из трёх пакетов. В первом лежал мой навигатор... Точнее не мой, принадлежащий Бэль, но забрали его у меня. Во втором — кастет, в третьем — шокер.

— Последние две вещи я не рекомендую вскрывать на территории школы, — так же елейно пропел он, но я чуть не подавился. Это был приказ-предупреждение. Человек внимательно посмотрел на меня, давая понять, что не шутит.

— Да, конечно, разумеется, — заверил его я и расписался в специальной книжечке напротив своей фамилии, в том, что вещи получил и претензий не имею.

— Всего хорошего, сеньор Шимановский. Надеюсь, мы с вами никогда не увидимся.

— Я тоже на это надеюсь, — искренне признался я и поклонился в ответ. Человек многозначительно улыбнулся, развернулся и пошел в сторону выхода.

Директора пришлось ждать ещё минут десять. Уже прозвенел звонок, мимо потянулись недовольные лица учеников — как же так, сама королева здесь была! А их загнали на пары и никого не выпускали. Конец света! Естественно, они знали, что её величество здесь: в каждой группе кто-нибудь, да сидит в сети.

К концу перемены явился и сам Витковский. Вид у него был... Скажем так, не ахти. Красный, злой, дёрганный, с бешеными глазами. Да, он всё ещё директор, её величество, как и министр образования, не могут уволить его, работника негосударственной школы, но что этого момента ждать совсем не долго — понятно и парагвайцу.

— Тебе чего надо, Шимановский? — закипел он, увидев мою персону.

— Да вот, за документами пришёл... — растерялся я.

— Какие документы? Какие к дьяволу документы?! — заорал он на весь коридор. — Марш на занятия!

— Но вы же сами меня отчислили. Вчера. — Получивший инструкции от матери совсем про другое, я растерялся.

— Я сказал марш на занятия! Я тебе отчислю в задницу! — Затем пролетел мимо и хлопнул дверью у меня под носом.

* * *

Машина остановилась. Открылся люк и в салон влезла черноволосая офицер-полковник, пропустившая час назад Хуанито на территорию школы. На сей раз одетая в парадную ангельскую форму, без брони. Одна из молчавших до этого женщин в салоне с надеждой повернулась к ней:

— Елена, может быть хоть ты объяснишь, что всё это значит? К чему был весь этот цирк?

Елена лишь загадочно улыбнулась, присаживаясь напротив.

— Принцесска сама всё объяснит.

— Лея?

Сидящая рядом Лея тяжело вздохнула и поникла. От грозной валькирии, готовой рвать и метать, что была десять минут назад, не осталось и следа.

— Хорошо, не трогай её, расскажу. — Вошедшая сжалилась, и тоже вздохнула. — Это был тот самый Хуанито. Тот самый.

Аделии понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чём речь.

— Это который...? — глаза ее медленно полезли на лоб. — Который 'Ангелок'?

Кивок.

— О-ооооо! — в состоянии ступора она отвалилась на спинку. — Как всё сложно!

— Я первый раз его видела, девочки! — прошептала Лея.

Аделия подалась вперёд и обняла её. Та уткнулась подруге в плечо и замолчала.

— А до этого что?

— А до этого не видела, — усмехнулась Елена. — Правда, Принцесска?

Лея отрывисто кивнула.

— Заставляла себя. Через силу. Хотя хотелось — жуть!

— Бедная... — Маленькая женщина принялась нежно гладить её по голове. В чувство их привел голос сидящей напротив Елены:

— Всё, девчонки, кончай мокроту разводить! Ну, увидела — и увидела. Ещё не раз увидишь, это только начало сказки. Вырос наш Ангелок, созрел.

Это возымело действие. Королева подалась назад, всхлипывая и успокаиваясь.

— Так ты это специально подстроила? — округлила вдруг глаза Аделия. — И драку, и раскрутку? Чтобы приехать?

Лея замотала головой.

— Я бы до такого не додумалась. Слишком сложно.

— Не до того ей сейчас, — вновь вмешалась Елена. — Война у нас скоро, какие тут раскрутки!

— А кто?

— Его Алиса курирует. Надо у неё спросить.

— Плохо курирует, — усмехнулась Аделия.

— И я о том же. Что координатор подсунула — хорошо, это ей плюс. А что не могла также и инструкцию к нему подбросить? Трудно что ли было? Ты не представляешь, как я вчера выкруживалась, когда с нашими медиамагнатами разговаривала! Чтобы волну затушить, не акцентировать на сюжете внимание. Они теперь считают, что ангелы — поголовно свирепые и безжалостные стервы, мечтающие отрезать кому-нибудь половые органы, чтоб получить эстетическое удовольствие.

— Ты отрезала кому-то половые органы? — картинно удивлённо воскликнула Аделия. Елена вздохнула.

— К сожалению. Хотя под конец очень хотелось.

Все, сидевшие в машине, засмеялись.

— Ладно, оставим Алису. Я поговорю завтра с ней об этом, и не только об этом. — Лея сверкнула глазами, отходя от приступа меланхолии. — Она ещё объяснит, как такое произошло, и куда смотрела!..

Какое-то время молчали.

— И всё же, девочки, как же всё произошло?

Её величество пожала плечами.

— Да просто, нежданно-негаданно. Вчера Стефания весь вечер пыталась выйти на Алису, очень настойчиво, но так, как той не было, её в итоге переключили на Елену.

Елена кивнула и продолжила за подругу:

— А я, когда выслушала, что произошло — в ужас пришла! — она развела руками. — Начала всех поднимать, на уши ставить, выяснять...

...Ну, и выяснила. Бардак у Лисы в её департаменте, знатный бардак! И у тебя бардак, даже ещё хлеще.

Аделия нервно сглотнула.

— Вот Принцесска и решила, что нужно ехать, по первое число всем вставить. И заодно на Хуанито посмотреть — но уже в качестве бонуса. На самом деле мы не знали, застанем его или нет. Видишь, ничего сложного!

— А расскажи-ка ты нам, дорогая Аделия, — вдруг елейно произнесла королева, и глаза её опасно сузились, — почему я до вчерашнего вечера не видела последний отчёт о государственных экзаменах по программе титульного обучения?

Маленькая женщина была готова провалиться сквозь землю. Этого вопроса она и боялась, больше всего. Но зная Лею, понимала, что отвечать придётся.

— И не юли мне! Доюлилась уже.

— Хотела предоставить его позже вместе с результатами собственной работы. Чтобы в глаза не бросалось...

— И где эти результаты? — ехидно поддела королева.

Молчание.

— Лей, ну я же просила у тебя, три месяца! Ну, не готова я ещё, только два прошло! Собираю информацию, работаю, но рано! Надо всех и сразу накрыть, чтоб ни одна сволочь не успела концы в воду отдать!

А тут ещё этот случай... — добавила она тише.

Лея нехорошо покачала головой.

— Теряешь хватку, Бестия, не на пользу тебе отдых.

Пауза.

— Количество титуляров за десять лет сократилось вдвое, ты понимаешь, что это означает? — Все почувствовали, что она начинает заводиться. — Да мы гранты уже всем подряд даём, чуть ли не всем желающим! Дети НЕ ХОТЯТ учиться в престижных заведениях, Аделия! А каков процент тех, кто возвращается назад? Кого выживают или вышвыривают? Кому мы страну оставим, мать твою? — в голос закричала она. — Этим? Тупым недоноскам с длинными империалами? А всех талантливых на помойку, потому, что у них денег нет? Где мы через десять лет менеджеров возьмем, врачей, пилотов? Наводчиков, связистов, штурманов? Предпринимателей, в конце концов? Что ты молчишь?

Обе её собеседницы от греха подальше уткнулись в пол, давая выговориться и успокоиться — самая верная, проверенная временем тактика. И она помогла. Через пару минут Лея взяла себя в руки, в голосе вновь прорезались холодные нотки.

— Значит так, слушай сюда. Это — я имею ввиду ситуацию с грантами — отныне вопрос национальной безопасности. Если ещё раз узнаю, что мудришь с документами... Ты меня знаешь!

Аделия отрывисто кивнула.

— Я в школу не просто так поехала, и репортёров Елена не просто так с утра собирала — теперь вся планета знает, что я в бешенстве. Хуанито, золотой мальчик, дал нам возможность прыгнуть в дамки, не боясь общественного резонанса, сам того не ведая — побольше бы таких. Теперь ты действуешь прямо, жёстко и без этих долгих дурацких подготовок. Нет времени, Бестия, будем форсировать события.

— Нас съест Сенат. У них слишком хорошее лобби.

Ее величество презрительно фыркнула.

— Когда меня интересовало мнение Сената? Пусть клоуны пыжатся, главное — народ поддержит нас, а не их. На крайний случай у Сирены есть план — выведем на улицы студентов, пусть попробуют с ними повоевать. Я озадачила её, она уже работает в этом направлении. Сенат задавим, не обращай на него внимания — теперь главное скорость, пока резонанс не утих.

— Поняла. — Кивок.

— Никого не жалеть, отговорка, если что, железная — вопрос национальной безопасности. Все ясно?

— Так точно.

— Для этого и устраивался сегодняшний цирк. Далее, я в воскресение лечу на Землю, лечу надолго, недели на две плюс полёт. Вот документы. — Она достала из бара папку и протянула подруге. — Здесь приказы о лишении лицензии всех проблемных школ с моей подписью. Тебе останется лишь вставить число. Задача минимум — сделать так, чтобы эти сеньоры тряслись от страха, а конкурс на гранты, который будет через полгода, вырос хотя бы на десять процентов. Осилишь?

— Осилю. — Аделия вновь кивнула. — А с этой школой что делать? Такой резонанс, даже приглушённый Еленой... Как глава ДО я не могу...

— Можешь. Я взяла удар на себя — на меня и стрелки. Ничего не делай, Хуанито должен доучиться спокойно, для того Елена сыр-бор с медийщиками вчера и устраивала. С Кампосом работает Серёжа, уже давно, для каких-то целей использует — не вникала, каких. Он ему намекнёт, как себя вести. Мелюзгу его припугнёт Алиса, администрацию владельцы сменят сами, не тупые, после такого-то...

Она задумалась и подвела итог:

— В общем, ради Хуанито, эту школу не трогать, обо всех сложностях сразу сообщать Алисе. Мне, сейчас, действительно не до образования, девочки.

Она помолчала.

— Война скоро будет. И мы остаёмся в одиночестве, без союзников. Еду поговорить с Себастьяном (18), что-то он не то крутит.

* * *

Я стоял на площади де Сен Мартина, той самой, на которой мы расстались с маленькой аристократкой, и кормил голубей пластмассовым хлебом. Здесь — потому, что голуби на Венере водятся не везде, всё же искусственная экосистема, а тут их прикармливают. Да и парк рядом: вот докормлю — и пойду проветрюсь. Хлеб пластмассовый... Землянам этого не понять, но натуральные продукты на Золотой планете — 'золотые', а этот, из синтетической муки — в разы дешевле. Не покупать же ради голубей батон за десять империалов? А почему голуби...

...Не знаю. Просто захотелось посмотреть на этих глупых, но милых созданий. И очень настырных — лезут, куски чуть ли не из рук выхватывают, и совершенно не боятся.

Естественно, на занятия я не пошёл — не то настроение. Я готовился к совсем другому, к битве, а вышло... Как вышло. Какие тут академические знания? Ничего, наверстаю, с меня не убудет.

Главной целью моей прогулки стало подведение итогов и размышления, что делать дальше. В тот день у меня родилось много идей, но то были мысли глупого мальчика, не догадывающегося, что есть такая сеньора, как судьба, и что эта сеньора имеет на него особые виды.

Рассмешить богов, я упоминал об этом феномене, поэтому не буду писать о пришедшем тогда, а со спокойной совестью забегу вперёд.

После посещения её величеством нашей школы, страна взорвалась. (Ну, она бы и так взорвалась, но наша хитрая Сказочница этим рейдом приобрела в народе дополнительные очки популярности). Виртуал кипел от критики, призывая на ДО и ДБ все кары небесные. Доставалось всем, кто попадал акулам пера и монстрам блогосферы под руку. И сеньора Сервантес начала действовать.

За следующий месяц было закрыто целых три школы. Хороших, солидных, у хозяев которых всё куплено, вплоть до своей руки в Сенате. Сеньора министр туда просто являлась, ей что-то не нравилось — и бум— отзыв лицензии. И так три раза. С принудительным перераспределением титуляров в другие школы (платники не её забота)

Страна впала в ступор — такого не ожидали даже самые радикальные радикалы. После, за следующие полгода, до окончания учебного года, закрылись ещё три школы, создав дискомфорт с 'перенаселением' учащихся, которых спешно рассовывали куда можно, по всему городу. И только после этого баталии и споры стихли, страна успокоилась, а титуляров стали считать за людей.

Витковского 'ушли' акционеры на внеочередном заседании, на котором он даже не присутствовал. Как я выяснил позже, визитом королевы он получил волчий билет — его долго никто не брал на работу по профилю, ассоциируя его имя с возможным визитом её величества. Где-то он потом устроился, где — не интересовался, но в шоколаде не купается. Так ему и надо.

Принцесса Алисия вернулась из командировки на следующий день (это я тоже узнал позже), злая, и устроила в департаменте мегатеррор. За три месяца было осуждено за связи с криминалом и взяточничество, и казнено, больше тридцати человек, около сотни надолго сели в места не столь отдалённые. Я ей не завидовал — когда твои подчиненные в открытую берут деньги, даже не прячась... Это серьёзно.

В общем, можно констатировать, что революция удалась. Только в её свершении нужно быть благодарным не мне, Хуану Шимановскому, долго и нудно её планировавшему, а случайной встрече в парке с незнакомкой, благодаря которой в моих руках появился координатор ведения боя, электронная боевая система, которой революция всецело и обязана осуществлением. Это он — настоящий герой.

А кто же я? Королева, координатор, таинственные родственники... — кто я без них?

Я тряпка и неудачник, ничего не сумевший сделать своими силами. Обязанный успехом лишь вышеперечисленным факторам.

Глава 13. Королевская галерея

Так, как этим утром, я не нервничал никогда.

Вчера перед сном залез в виртуал и просмотрел информацию по поводу сегодняшнего мероприятия. Вся неделя бешенная, не до того было, а тут появилась минутка, и решил, что надо быть во всеоружии.

Лучше бы я туда не смотрел!

Когда давал Бэль обещание, и понятия не имел, что такое эта 'выставка'. Выставка — ну и выставка, мало ли их каждую неделю открывается? На самом деле для посетителей выставка откроется только в понедельник, выходные же отданы презентации. Перевожу на испанский для тех, кто не понял: сегодня и завтра в художественной галерее будет не столько экспозиция, сколько понты: туда стекутся аристократия, артисты, продюсеры, политики, видные деятели культуры и искусства... Продолжать?

Тоже думаю, не стоит. Сегодня люди идут в галерею не смотреть то, что там выставляется, а показать себя и посмотреть на других — у кого какое платье, у кого какой имидж; обсудить последние новости, сделки, сплетни, промыть кому-нибудь косточки, найти союзников и инвесторов в важном проекте. Некоторые поедут специально на распродажу редкостей — сегодня и завтра там будут действовать несколько антикварных лавочек, где за бешеные деньги продают древнюю чушь, которую богатые покупают для того, чтобы похвастаться друг перед другом. Вот такая общая картина.

А теперь представьте среди этой пёстрой толпы Хуана Шимановского, парня с рабочей окраины с разрисованным во время позавчерашних подвигов лицом.

Сам в шоке! Но я дал слово, и меня будут ждать.

Я долго искал свой самый лучший костюм. Да, учусь в хорошей школе, но для школы костюм — нечто вроде формы, в нём я и буду так выглядеть — словно забредший случайно школьник. Нашёл, он оказался немного, совсем чуть-чуть, мал, но ничего, сойдёт. Себе в зеркале не понравился, вид всё равно колхозный — но выбора нет. Положил навигатор в карман. Ещё раз покрутился перед зеркалом. Бритый, залитый лучшим одеколоном, одолженный в свое время у Хуана Карлоса по поводу какого-то случая... Ну, вроде готов.

Стрельнул у матери денег на цветы. Та по случаю хороших новостей за вчерашний день не поскупилась — и по дороге к метро выбрал букет шикарных роз — лучшее, что нашёл в киоске.

Бэль опаздывала минут на двадцать. Я стоял и старался ни о чём не думать, мало ли что. Но вредный голос с каждой минутой всё отчетливее и отчетливее шептал:

'Она не придёт. Нужен ты ей! Уже и забыла про тебя, это ты, дурачок, на такое ведёшься. Ты — её приключение, и приключение это закончено. Права Карина, ты — всего лишь игрушка богатенькой сучки...'

В момент, когда я развернулся, чтобы уходить, за моей спиной раздалось робкое:

— Хуан?

Повернулся.

Боже, это она? Девушка улыбнулась.

— Я тебя не узнала. В костюме ты выглядишь... Иначе.

— Лучше или хуже?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Наверное, лучше.

Я протянул букет.

— Ой, спасибо! — Она притянула цветы к груди и понюхала. — Я люблю белые розы.

— Я думал, они будут под цвет твоих волос.

Девушка рассеяно провела рукой по смоляным прядям.

— Это чтобы меня никто не узнал. Я хочу сегодня просто погулять, без всех этих знакомых, кривляний и показухи. Ничего?

Она ещё спрашивает?

— Ты нравишься мне любой! — Это я сказал искренне. Она зарделась.

Бэль представляла из себя даму в молодёжном неоготическом стиле: черное искрящееся платье, правда, лёгкое, почти невесомое, из дорогущего наношёлка и очень красивое, чёрные туфли, чёрные, аж лоснящиеся волосы и огромные чёрные круги вокруг глаз. Только помада красная. Но даже так она выглядела на все сто — стильно, шикарно. Просто... Стиль непривычный.

— Думаю, у тебя получится. Узнать тебя в этом... — я покачал головой.

— Правда, нравлюсь? — она покрутилась передо мной, расправляя платье. — Извини, что опоздала, макияж, краска, всё такое... — она взяла меня под руку и потащила в сторону огромного здания галереи, выполненного в средневековом стиле с башенками и острой крышей.

— Да ничего...

'Всё, убедился? А теперь заткнись, подлое бестелесное создание!'

Перед входом была расстелена ковровая дорожка. Вокруг неё стояли и ходили, чинно беседуя, разные люди, мужчины и женщины, в таких нарядах и с такими аксессуарами, что было неловко. Ноги слушались плохо, так и норовили развернуться и пойти прочь. Бэль, видя мою растерянность, крепко-крепко держала под локоть и не отпускала. Местами буквально тащила, подбадривая и попутно объясняя, кто перед нами есть кто.

— А этот пожилой сеньор — сам герцог Сантана, второй человек в государстве. Или третий — не важно. Контролирует половину банков планеты. Это София Монтеро, его жена.

— Она же ему во внучки годится! — опешил я, разглядывая шикарную сеньору, которой было в районе тридцати. Против как минимум восьмидесяти герцога, помнящего ещё королеву Оливию.

— Ну, сердцу не прикажешь,.. — усмехнулась девушка. — Не поверишь, они любят друг друга, и брак их — не договорной. Как так получилось — никто не знает, просто раз — и получилось. Теперь клан Монтеро поддерживает герцога, и вместе они отодвинули клан Ортега на третье место.

Ортега, Сантана... Вот тебе и политика на государственном уровне! От брака двух людей зависит будущее планеты.

— Прикольно! А этот, герцог, он ещё это, того...? Как мужчина? — я подленько усмехнулся.

Дедуля не впечатлял. В таком возрасте, да ещё жениться, да ещё по любви? Бэль мою усмешку поддержала.

— Того. Но видимо, не так часто, как хотелось бы. Потому София организует собственные туры по постелям всей придворной знати. Только это между нами! — шикнула она.

— Естественно! — иронично фыркнул я.

— Но даже тут она верна клану: знаешь, со сколькими представителями... Различных важных структур она договорилась в горизонтальном положении? — Теперь ирония шла из Бэль, правда не в мой адрес. — Сколько заключила союзов, сколько протолкнула нужных идей нужным людям? Клан процветает благодаря ей, а не герцогу, несмотря на всю его хищную деловую хватку и опыт.

Я прицокнул. Венерой управляли и управляют женщины, так уж повелось. А что методы у них... Своеобразные? Умный примет это как данность, как дедушка Сантана (чтоб такой человек и не знал о проделках жены?). Дурак же пойдёт по миру. Не мы управляем обстоятельствами, а они нами.

— А это кто? Это же актриса... Забыл имя. Она же ещё в фильмах играет... — я перечислил её роли.

— Да, она. А играет в фильмах благодаря вон тому человеку. — Моя спутница указала в сторонку, где стоял мужичок в неприметном сером скромном пиджаке с огромными очками на глазах. — Глава 'Венерианских новостей', контролирует треть рынка информации на Венере, ее любовник...

...И всё в таком духе. Олигархи, главы кланов, актрисы, балерины, спортсмены, жена премьер-министра... С комментариями, кто с кем спит, кто против кого дружит и какие в этом массиве людей родственные связи.

Через несколько минут с непривычки голова пошла кругом и я попросился скорее внутрь.

Надо сказать, стояли мы подальше от основной массы людей, да Бэль ещё и прикрывала лицо цветами — боялась. Затем осмелела, и, видя, что очередь на дорожке рассосалась, мы подошли.

Преисполненный собственной важности секьюрити в расшитой золотом ливрее времен императора Августо II перегородил дорогу и вежливо поклонился.

— Сеньор, сеньорита, ваши имена.

Он был сама любезность, но сквозь эту любезность я видел готовность вышвырнуть нас отсюда, словно бродячих собак. Он не узнал нас, а значит мы те, кто хочет незаконно проникнуть на светскую тусовку, не имея на это морального права. Как потом объяснила Бэль, так постоянно случается — каждый раз журналисты и другие пытаются это сделать, только успевай вышвыривать. Папарацци, бизнесмены, просители, которым нужно поймать определенного человека, к которому в обычной жизни на прием не попадут, и так далее. На мероприятиях такого масштаба охрана бдит в два раза сильнее, чем положено, но всё равно каждый раз кто-нибудь мимо них да проскочет.

— У нас пригласительные. — Бэль протянула ему две пластиковые карточки, тиснёные золотом, на которых что-то было изображено. Секьюрити внимательно осмотрел их, и так, и эдак, подумал, затем скривился и с выражением превосходства вернул их назад.

— Сожалею, сеньорита. Я не могу пропустить вас.

Бэль опешила. Такого поворота событий она не ожидала.

— То есть как, не можешь? Ты читать разучился? Это пригласительные!

— Повторяю, я сожалею, сеньорита! — улыбнулся он и бросил на меня такой презрительный взгляд... Будто он — наследник имперской короны, а я — уличный попрошайка. При том, что он — всего лишь халдей, обслуживающий мероприятие.

Сказать, что у Бэль отвисла челюсть — ничего не сказать. Она пару раз пыталась что-то произнести, но не вышло. Наконец, собралась с мыслями.

— То есть как это, сожалеешь? Перед тобой пригласительные, придурок! Пригласительные на данное мероприятие!

— Сеньорита, — охранник деланно вздохнул, словно намекая, что мы отвлекаем важного человека от важной работы глупыми домоганиями, — назовите имя человека из списка приглашённых, который может за вас поручиться. Я не вправе впустить вас только на основании этих бумажек.

Кажется, для моей аристократки это был удар. Она вспыхнула и молча потащила меня в сторону.

— Щас я ему устрою 'поручиться'! Придурок! Сукин сын! Да я его...

— Кажется, когда тебя не узнают, это не всегда хорошо, — заметил я и не зло рассмеялся. Бэль хохотнула тоже и начала успокаиваться.

— Действительно, в таком глупом положении я ещё не оказывалась. Спасибо, что показал, каково это быть, когда тебя не знают, — вырвалось у неё. — Сама бы не додумалась так поэкспериментировать. Подожди, ладно?

Она отошла в сторону метров на двадцать, и принялась с кем-то разговаривать вполоборота ко мне, чтобы я не слышал и не мог прочесть по губам.

'Вот так-так! Ты ещё не попал на мероприятие, Шимановский, а уже устроил девушке приключения. Это ведь из-за тебя, из-за твоего вида вас не пустили. Пригласительные? Их можно купить, украсть, сделать копии (ну, не знаю, может и можно), но на бал попадают всё равно лишь те, кому положено, а не все подряд. Эти пригласительные были неименные, потому охранник заупрямился.

А билеты неименные потому, мой друг, что она пытается скрыть своё имя от тебя. Если бы не скрывала — прошли б внутрь не задерживаясь ни секунды.'

'Да знаю я! — ответил я сам себе. - Но может ещё рано, говорить имя? Эта девушка знает весь бомонд лично. Она сильно крутая, и быть в тени пока лучший выход. Ты вот думал, что нужен ей лишь в качестве игрушки, а может она думает то же самое? Что нужна тебе лишь как мостик в высший свет? Или как доильная корова каких-нибудь благ? И хочет проверить тебя?'

'Затащив на тусовку? Вряд ли'

Не придя ни к какому выводу, я решил продолжать нашу игру, раз она выгодна обоим, и наслаждаться моментом. Если дальше ничего не получится, если это свидание станет первым и последним, я уже счастлив, что побывал здесь, посмотрел на высший свет.

Бэль подошла через несколько минут.

— Всё, уладила. Он труп. Больше тут работать не будет. И нигде больше не будет.

— Жестокая ты! — я усмехнулся. — Зачем так сурово?

— Это правила игры, Хуанито. Здесь один раз ошибёшься — и ты на дне. Кстати, это правило касается не только слуг. Понимаешь о чём я?

— Конечно. От лакея до герцога Сантана: одна ошибка — и adios! Жестокий мир!

Первый раз в жизни я порадовался, что живу в простом районе среди простых людей.

— Как с такими правилами игры можно выжить?

— И не спрашивай! — отмахнулась она.

— Кстати, это твоё. — Я вытащил и протянул ей забытый в кармане навигатор. — Ты забыла его. Помнишь?

Она кивнула. Восторга на ее лице при этом я не увидел: обычное рядовое событие — вернули навигатор с архисекретной информацией. Ей каждый день по три штуки таких возвращают! Это задело, но я не стал акцентировать внимание — не тот случай. — Он мне здорово помог позавчера, так получилось. Спасибо!

Схему камер в школе я удалил, остальные данные не трогал. ДБшники вроде тоже ничего с ним не сделали — изменений не нашёл. Значит, всё в порядке, отдал в первозданном виде, моя совесть чиста.

— Да не за что! — Она тут же надела его, подключая к браслету. Просмотрела какие-то странички, затем отключила.

— Пока без него похожу. О, смотри, началось!

Из здания вышел маленький неприметный человек в деловом чёрном костюме, выделявшем его среди пестрой толпы строгостью, занятостью. Какой-то менеджер мероприятия. Рыкнув на того самого охранника, он указал ему сначала на нас, потом на дверь за спиной. Охранник ошарашено вытаращил глаза, попытался что-то сказать, но человек в чёрном вновь рыкнул и кивнул себе за спину. Тот развернулся и ушёл.

После этого человек спустился к нам и вежливо поклонился моей спутнице.

— Сеньорита, произошло недоразумение. Прошу простить меня, виновные будут наказаны, подобного не повторится. — По его лбу стекал пот. Он боялся Бэль, говорил с трудом, словно выдавливая слова из себя.

— Хорошо. — Бэль не стала строить из себя оскорблённое достоинство, подозреваю, из-за меня, и мы направились ко входу. Человек засеменил следом, я даже спиной чувствовал, какое облегчение он испытал.

Остальные охранники в ливреях при нашем приближении поклонились. Урок даром не прошёл.

Мы вошли внутрь. Бэль сунула букет чёрному человеку и что-то сказала. Потом взяла меня за руку и потащила дальше, не давая рассмотреть холл и окружающих.

— Я распорядилась отвезти цветы домой, а то завянут. Пойдём в буфет?

— Зачем?

— Я не завтракала. Покраска, сушка, макияж... Пока всё сделаешь!..

'Шимановский, читай между строк: чтобы тебе понравиться, я всё утро провозилась, даже не позавтракала!'

'Ой ли из-за меня?'

'Придурок! А то ты женщин не знаешь! А из-за кого ещё?'

Я не стал себе ничего заказывать. Цены тут не просто кусались, сильно кусались, а неограниченными финансовыми возможностями, как некоторые, не располагал. Бэль же трескала за обе щеки, не забыв заказать и мороженого. Не много, порции четыре.

— Как я понял, ты — фанатка Золотого века, — решил я начать отвлеченную беседу, чтобы не скучать, пока она при деле.

— Это плохо?

— Нет. Просто интересно: откуда такая направленность? Не так много в нашем мире людей, уважающих старину, слушающих старинную музыку, изучающих старинную культуру. Изучающих не потому, что в универе учатся, а потому, что самим интересно.

— Не знаю. — Она пожала плечами. — У меня бабушка очень любила старину. Я её не застала, к сожалению, но мне рассказывали. А потом я повзрослела, начала интересоваться. Не поверишь, подсела, прямо как на наркотик! Никому это не интересно — всем нужны лишь деньги, деньги, деньги... Если кто-то интересуется эпохой, то только как коллекционер.

— Это точно!

Вокруг нас расхаживали распетушонные представители их общества. Им было откровенно плевать на экспонаты, они лишь делали вид, что чем-то интересуются. Впрочем, чего это я. 'Презентация' и 'выставка' — совершенно разные понятия.

— А ведь эта эпоха уникальна, Хуанито! — с жаром продолжила моя спутница, принимаясь за любимое мороженое. — Такой никогда не было, и не будет. Ближайшее время — точно не будет. Золотой век — это неограниченный источник того, что мы могли иметь, но растеряли, но что можем возродить. Хоть в какой-то степени, хотя бы самое ценное!

Я скептически усмехнулся.

— Ничего хорошего из этого не выйдет. Золотой век — эпоха лицемерия и морального регресса. Как можно возрождать идеи навроде: 'Люби ближнего своего даже в ущерб собственному народу и собственному национальному сознанию'? Ты хочешь, чтобы мы полюбили марсиан, переселили их всех сюда, а потом они нам тут вторую Третью мировую устроили? А как можно 'любить' гомосеков? Как можно пропагандировать их ориентацию?

Бэль рассмеялась.

— Ты глупый. Очень глупый. И рассуждаешь принятыми штампами. А ты знаешь, что эти штампы в обществе насадили специально?

— Зачем?

— Чтобы такие, как ты, простые парни, не задумывались над этими вопросами. Чтобы жили по установленным правилам и не озадачивались высокими материями.

От такого признания стало немного неловко, но на сей раз она не заметила этого и продолжала:

— Свобода, настоящая свобода — она не для всех, а лишь для тех, кто может её понять. Когда голытьба кричит о свободе... Это бунт и кровь, ведущие к тирании и тоталитаризму, это плохо. Но это не значит, что свободы не должно быть в принципе!

Я, честно, ничего не понял из этой реплики, но не перебивал.

— Понимаешь, люди тогда ошибались. Власть имущие подменили понятия, объявив собственную личную выгоду идеалом всех, потому та система и рухнула. Их демократия пала, стала жертвой собственных достижений, но это не значит, что если мы устроим нечто подобное сейчас, произойдет то же самое.

Свобода нужна, но она только для нас — для тех, кто управляет. Народ же должен видеть мир таким, какой он есть, решать текущие житейские проблемы и не разочаровываться в навязанных идеалах.

У меня чуть голова не пошла кругом от абстрактных рассуждений. О чем я ей тактично поведал, объяснив, что не изучал эпоху в таких тонкостях, как 'ценности демократии'. Она вновь рассмеялась.

— В нашем полку прибыло! Ты не первый, которого я совращу Золотым веком, но гарантирую, станешь его фанатом! Совращать?

— Совращай. — Я самоуверенно кивнул. — Только медленно, постепенно, чтобы я понял, о чём речь. Давай по порядку. Что такого экстраординарного в Золотом веке?

— Скажи, вот ты слушал мою музыку на неделе? — улыбнулась она.

— Конечно. Всё переслушал. Почти.

— Что можешь сказать о ней в целом?

— В целом? Ну... — я задумался. — Сейчас так не играют.

— Почему? — она смотрела на меня с лёгкой ехидцей, как бы проверяя интеллектуальные способности.

Я задумался. Хороший вопрос. Я чувствовал, ощущал это, что есть в записях Бэль, но нет в современной эстраде, но как объяснить музыку словами?

— Какой-то драйв, безумие что ли. Не знаю. Не ритм, а именно... Ну, это когда музыка вытягивает из тебя что-то, или наоборот, проникает внутрь, заставляя тело делать то, что нужно ей, а не хочешь ты.

— Ты сказал правильное слово. 'Драйв.' — Её глаза довольно заблестели. — В нём все кроется. Даже в медленных исполнениях есть этот скрытый драйв. Так?

Я кивнул.

— А ты знаешь, что со времени последней битвы парусного флота до создания полностью бронированных океанских флотов прошло каких-то тридцать лет?

Резкий переход. К чему он — не понял, но честно отрицательно покачал головой — не знаю. Это к Хуану Карлосу.

— А с момента отрыва от земли первого самолёта и до первого полета человека в космос — жалкие полвека?

— И что?

— Мир в те годы развивался такими темпами... Бешеными, нереальными! За тридцать лет мир менялся полностью, от старого ничего не оставалось! Компьютеры, генетика, атом, нанотехнологии... Ты не представляешь, сколько всего было тогда изобретено и за какие жалкие сроки!

Это был бешеный мир, Хуанито, — горели глаза девушки. — Это было время... Очень быстрое время! Их музыка, их искусство — все их искусства — всё развивалось также, было подчинено эпохе. Потому они и слетели в итоге с катушек — реалии жизни не успели за их развитием. Они перемудрили сами себя, наши бравые предки.

Я молчал. Она меня озадачила.

— Ты знаешь, что со времен Золотого века не сделано ни одного стоящего открытия?

Я засмеялся, от всего сердца. До этого пытался понять нить ее суждений, однако сейчас она сказала полную чушь.

— И не надо смеяться. — Она совсем не обиделась. — Назови мне хоть одно изобретение, ГЛОБАЛЬНОЕ изобретение, сделанное за последние четыреста лет? Это такое, что продвинуло человечество на качественно новый уровень?

Я начал перечислять известные мне изобретения, приходя к выводу, что почти все они касаются оружия. Бэль скептически покачала головой.

— Нет и ещё раз нет.

— Почему?

— Ты говоришь о вещах... Неглобальных. Путаешь эволюцию и революцию. А я прошу назвать научные революции!

— ???

— Хорошо. Смотри, генетика. Люди до её открытия знать не знали, что такое гены — а после смогли накормить миллиарды людей, создали модов, улучшив себя самих. Понимаешь?

Кажется, начал.

— Электронные технологии, сети, виртуал — это всё продукт одного единственного изобретения, под названием ЭВМ. Предназначенного решать чисто математические задачи! А ещё точнее, чтобы обсчитывать создание первых ядерных бомб, тоже, кстати, открытых в это время. Он был изобретён...

— Понял! — перебил я.

— А известно тебе, что всё... Не так, ВСЁ, что мы сегодня имеем — от виртуала и сетей, до систем ведения боя эскадрой линкоров — существовало в начале двадцать первого века?

Я вновь скептически хмыкнул. Неуверенно, но пока ещё надеялся, что она не сможет доказать правоту. Но судя по её сосредоточенному лицу, она полностью отдавала отчёт словам — за ними крылся долгий целенаправленный интерес к проблеме и исследования многих институтов.

— Да, существовало. В более примитивной форме, доступно было не каждому, с очень большой дифференциацией функций... Но всё это БЫЛО.

Пауза.

— Со времён Третьей мировой войны, Хуанито, мы не изобрели ничего нового. Наши истребители летают лучше, дальше, выше, космические корабли перелетают с планеты на планету за несколько недель, а не за лет, наши двигатели экономичнее и мощнее, у нас много новых композитов, из которых мы строим сверхпрочные купола и космолёты... Но это те же самые купола, что возводились сто и двести лет назад, те же самые корабли, что несли первых пионеров Марса и Юпитера, те же истребители, что использовались в Четвертую и Пятую мировые.

Мы не регрессируем, Хуанито, нет. Но и не растём. Мы, весь наш мир, четыреста лет топчемся на месте.

Четыреста лет стояния против их двух сотен бешеной гонки быстрее самого времени. Ты не задумывался, почему так?

Вот теперь она меня озадачила.

Я никогда не задумывался о таких вещах. Прогресс? Все свято верят, что он есть, каждый год защищаются тысячи патентов, выпускаются сотни наименований новой продукции. Новая техника, новые продукты, сделанные из воды и углекислого газа, которые не отличишь от настоящих по вкусу и полезности и которые в разы дешевле...

...А оно вон оказывается как. Всё относительно, главное точка, откуда смотреть. Относительно и наше общество, закостенелое и консервативное, не принимающее новых идей. В этом и заключался смысл нашей дальнейшей беседы.

Эта беседа многое открыла мне. Например то, что Венера — передовое государство в политическом плане, оно единственное, где придерживаются хоть каких-то принципов демократии. Не той, что умерла сотни лет назад, иной, и сдерживаемой традиционными порядками, но таких свобод, как у нас, нет даже в высокомерной Империи или сытой России. Королева наша, хоть и не фанат тех времён, стремится к либерализации и демократизации, пытается сделать народ активнее, надеясь вызвать в стране волну прогресса на всех фронтах. Пока не слишком удачно, но она никуда и не спешит.

...Но с другой стороны, я точно знал, что у власти достаточно репрессивных механизмов, и она подавит в зародыше любые очень уж активные 'активности' народа. Мы впереди всей Солнечной системы, но не настолько, как хочется Бэль. Просто народ — это одно из средств защиты королевской власти от всесилия кланов. Если бы не народ, привыкший к патернализму, что над ними 'монарх-заступник', которого в свою очередь надо беречь и защищать, жить бы нам всем в раздираемой на клочки буржуями чахлой республике...

В высокоинтеллектуальных спорах прошёл не один час. Мы бродили по собственно выставке, глазели на экспонаты, вели диспут. Попутно Бэль объясняла мне кое-что из виденного. Честно, меня выставка не впечатлила — ну да, картины, фотографии, непривычные, плоские, без объемного эффекта, предметы быта... В конце концов, я открыто сказал ей об этом.

— Зачем это всё нужно? Кому интересно, кроме фанатов и коллекционеров? Я так понял, понты — я обвел рукой гуляющую публику — будут только сегодня и завтра. А кто пойдет сюда после? Выставка же не окупится, это Королевская галерея, представляешь, сколько здесь стоит арен...

Она приложила палец к губам и улыбнулась, как улыбаются наивным детям.

— Пойдём. — И вновь куда-то потащила.

— Ты прав. Выставка — это понты. Это вообще понты, не только на сегодня и завтра. Просто надо что-то выставлять, вот и собрали до кучи, что нашли. Но выставка не билетами окупается.

— А чем?

Она помялась.

— Сейчас покажу. Понимаешь, ценность ЭТОЙ эпохи не в том, что можно потрогать — вещах, фотографиях — а в идеях. В философии, музыке... Вот, смотри. Мы оказались в антикварной лавке, или не так, выставке-лавке. Но не простой, а древних музыкальных дисков. Они стояли на полках в несколько ярусов, причём в отличие от стеллажей в наших магазинах, в каждом ряду стояла не стопка одинаковых дисков, а по одному, максимум два-три

— Вот то, куда я хотела попасть и ради чего пришла. — Она зашлась в счастливой улыбке. — Ради вот таких мест эти выставки и организуются. Остальное так, фон...

И она исчезла.

Нет, не исчезла в прямом смысле слова, бродила между деревянными, из настоящего дерева, приятно пахнущими временем стеллажами, но я её потерял. Всем её вниманием завладели антикварные диски, в которые она жадно вчитывалась: глаза её горели алчностью ребенка, во дворе которого перевернулся грузовик с мороженым. М-да, у каждого свои причуды.

Я тоже двинулся по магазину, но в противоположном направлении. Сказать, что был сильно рад или удивлён этим сборищем антиквариата... Не скажу. Всю эту музыку можно найти в сетях. Некоторую искать придется долго, но все равно можно. Мне этого достаточно. А диски... Фетиши это всё!

Я взял в руки один из продаваемых экспонатов. Пластиковая коробка, хорошая, надёжная, но материал неизвестен — таких сейчас не делают. Какая-то мягкая на ощупь. С обратной стороны коробка имела трещину... Нет, не трещину, линию сгиба. Но на линии произошёл разрыв внешнего слоя, и казалось, будто сейчас она распадётся.

Я недовольно хмыкнул и принялся рассматривать чёрно-белое изображение сверху. Чернокожий добряк с пухлыми щеками самозабвенно играл на трубе.

— 'Луис Армстронг', 'Парижский Блюз'? Интересуетесь джазом, молодой человек?

Я чуть не выронил от неожиданности коробку из рук. За мной стоял пожилой седовласый сеньор с добрыми глазами.

— Вообще-то нет. Просто моя подруга ушла смотреть, что здесь продаётся, она давно грезила об этой выставке. А так я не очень разбираюсь в музыке того времени, — честно признался я.

Пожилой сеньор довольно усмехнулся.

— Ничего страшного, молодой человек. Полюбив эту музыку один раз, вы полюбите её до конца жизни. Ваша подруга правильно поступила, приобщив вас, вы не пожалеете.

Что-то меня уже второй раз за сегодня 'приобщают'. К чему бы это?

— Но я даже не имею представления, что здесь! — я указал на коробку.

— Пойдемте со мной. — Старик поманил следом.

Мы вышли из закутка стеллажей к большой площадке, на которой стояли непонятные приборы с раструбами.

— Это не проблема. У нас есть всё, что может понадобиться клиенту, мы — уважаемая фирма и оказываем самый широкий спектр услуг. — Говоря это, он аккуратно открыл коробочку и извлек из нее белоснежный пластиковый диск. Странно, современные диски подобного формата серо-стального цвета. — Конечно, это 'Бэлу', жалкая переделка семидесятых, — продолжал разглагольствовать он. — Но зато обратите внимание на качество, на материал — он вечный!

Я кивнул. Старик положил диск на пластину проигрывателя, а это был проигрыватель, нажал архаичную кнопку, чтобы та начала вращаться, и плавно опустил на каёмку диска вращающееся же устройство, напомнившее мне почему-то перо. Из динамика, а раструб на самом деле оказался архаичным динамиком, полилась нежная лирическая мелодия. Качество её было... Не просто ужасно, а отвратительно ужасно, но звучание завораживало.

— Редкая вещь! — повернулся улыбающийся сеньор. — Но наша фирма только такими и занимается. А если вам нужно что-то, чего нет у нас, мы найдём вам это под заказ.

— Спасибо, конечно... — только этого мне не хватало. — ...Но я не фанат, я говорил.

— Да, я помню. — Сеньор согласно покачал головой. — Мистер Смит. — И протянул мне руку.

Я опешил, но руку пожал. В вывеске над входом значилось: 'Лавка мистера Смита'.

— Шимановский. Хуан Шимановский. Вы...

— Да, я хозяин этой фирмы. Кто ещё может разбираться в музыке гринго, как не чистокровный гринго? — он расхохотался. Я тоже улыбнулся. — Так что если у вас появится интерес на какую-нибудь редкую вещь, мистер Шимановский, смело обращайтесь к старику Адаму!

— Вы знаете, се... Мистер Смит, я как бы... Не богатый человек.

— Какие ваши годы, юный сэр, какие ваши годы!

И он как-то странно улыбнулся... Что мне стало не по себе. — Просто помните, когда станете богатым и знаменитым: старина Адам выполнит любой ваш каприз — в память о старой дружбе и том времени, когда вы были молоды и ничего из себя не представляли.

— Конечно, мистер Смит, обязательно.

— А сейчас разрешите сделать вам небольшой подарок, мистер. — Он поманил меня за собой. Мы вновь прошли через весь магазин и зашли в маленькую подсобку. Ну, подсобка только казалась маленькой, на самом деле она была огромной, просто заставлена ящиками и стопками с дисками от пола до потолка, и имела лишь небольшой проход, чтобы можно было подойти к нужному ящику в противоположный конец помещения.

Покопавшись в стопке с ведомыми одному ему ориентирами, старик вытащил на свет диск, но немного не такой. Он лежал не в пластиковой коробке, а...

— Это что, бумага? Картон? — я опешил. Мистер Смит, глядя на мое удивление, вновь рассмеялся.

— Разумеется нет, молодой человек. Та жалкая подделка — 'Белу Горизонти', 2373 год. Эта вещь выпустилась гораздо раньше, когда ещё не существовало тех материалов. Конечно, это тоже переиздание, и оно тоже в разы крепче оригинала, но оригинал будет стоить столько... Что продаваться будет на престижнейшем из аукционов. (Если будет продаваться) Куда до них старому Смиту!

— Это 'Мехико', 2258 год, — продолжил он, повертев коробку в руках. — Студия 'Золотой дракон'. Лучшее переиздание классики всех времён и народов! Держите, молодой человек. В знак того, что я не шучу, когда говорю про будущее.

— Я...

Я молча взял диск в руки. Нет, правда, не картонка, пластик, но уж очень древний пластик, выцветший и потёртый.

На диске была изображена белая гора американских президентов на чистом небесно-голубом фоне неба. Та самая, что имперцы разрушили во время оккупации Северной Америки. Только вот я изучал проблему, писал на истории по ней реферат, и точно помню, что президентов было четыре. Линкольн, Рузвельт... А, не важно — четыре. Здесь же их было нарисовано пять. И президенты эти... Не такие.

— Диип Пу... — попытался я понять название без переводчика.

— 'Глубокий пурпур', — помог мне мистер Смит. 'В скале'. Лучший альбом этих ребят! Ну, один из лучших. Ну что, пойдем, поищем твою подругу, мистер?

Мы вышли. Я не удержался и спросил:

— Мистер Смит, мне неудобно, скажите хотя бы, сколько это стоит?

Старик рассмеялся.

— Тебе не купить, мальчик. Поверь старому гринго. А насчет удобства... Не удобно с женщиной в гамаке спать. А подарок — это подарок, сколько бы он ни стоил.

— Спасибо, мистер Смит! — от всего сердца произнёс я. — Я вас никогда не забуду. Чем смогу быть полезен — обязательно помогу!

— Да что там! — махнул рукой старик. — Какая помощь! Вот когда придёшь за следующим диском, захвати старому Адаму хорошего виски. А ты придёшь, я знаю, я хорошо разбираюсь в людях.

И посмеиваясь под нос, мистер Смит отправился к стойке с кассой, возле которой что-то обсуждали двое его помощников, работников магазина, и клиент.

Бэль нашлась в соседнем ряду. Скача от радости, она показала мне несколько коробочек, идентичных первой мной увиденной (внутри которых диск белого цвета). На одной из них надпись была сделана на французском и я смог прочесть: 'Эдит Пиаф'.

— Глянь, что я нашла! — и она принялась щебетать, рассказывая про каждую из своих находок.

Я же стоял ошалелый, пытался прийти в себя. У меня в руках лежала вещь, которой более двух сотен лет. И её мне только что подарили. Просто так. Сказав, чтоб я, когда стану богатым и знаменитым и приду сюда за пополнением коллекции, принес бутылочку виски. De puta madre!

— Бэль, сколько это стоит? — почти шепотом от волнения спросил я, кивая на французский диск. Который издан в 'Бэлу-Горизонти' в семидесятых годах прошлого века. Почти семьдесят лет назад.

— Дорого! — потянула она, покачав головой. — Это же антиквариат. Этот около десяти тысяч. А этот, наверное, все двенадцать. Сейчас узнаю. А что?

— Ничего. — И показал ей свой. — А это мне только что подарили.

* * *

После происшествия в 'Лавке мистера Смита' Бэль ходила сама не своя, как придавленная. Что это, зависть? Неприязнь к чему-то, мне не понятному? Диск этот, по её словам, стоит от пятидесяти до ста тысяч империалов. То есть матери, чтоб заработать на такой, нужно работать, не есть и не пить много лет. Пока я объяснения реакции Бэль не находил и мы просто шли, разглядывая экспонаты, вяло перебрасываясь ничего не значащими фразами. Жаркие споры получасовой давности канули в Лету.

Это случилось внезапно. Я не успел ничего сообразить, и тем более предпринять, как моя спутница ужом юркнула за колонну, приложив палец к губам.

— Меня нет! — прошептали ее губы, а палец указал в сторону противоположного выхода. Из которого выходили...

...Две девочки в хороших, но 'рабочих' костюмах. Строгие закрытые серые пиджаки, строгие юбки почти до колена... Красивые девочки, но что-то сразу не понравилось в них, что-то смутно знакомое.

Что — понял через секунду, когда разглядел у каждой за поясом небольшой ручной игольник. Здесь, в охраняемой галерее, куда допуск с оружием категорически запрещён. И шарили глазами по находящимся в зале они профессионально, замечая малейшую деталь, могущую представлять угрозу. Телохранители.

Вторая моя догадка одновременно и подтвердилась, и опроверглась. Подтвердилась в том, что да, это ангелы. А опроверглась в том, что в зал вошла не её величество, как я подумал, а её высочество инфанта.

Она шла в сопровождении подруги — девушки-мода с такими же волосами, как у Бэль (в смысле белыми) и мило с нею беседовала. Вокруг них рассредоточилось ещё три девушки-ангела, а сзади 'прикрывала' шестая. Прикольно!

Я с интересом принялся рассматривать инфанту и её спутницу, внаглую, практически в упор. На сей раз её охрана была... Гораздо проще, чем там, на площади, но оно и понятно. Там — разъярённая толпа народа, здесь — тусовка высшего общества. Максимум, что ей грозит здесь — подосланный наёмный убийца, но на выявлении таковых девушки-хранительницы съели собаку.

Все они были примерно одного возраста — от двадцати трёх до двадцати пяти — двадцати шести, и её высочество с подругой, и охрана. Их что, специально так подбирают? По возрасту? Чтобы в толпе не выделяться?

Может быть. Если их приодеть, ангелы спокойно сойдут за подруг инфанты. Наверное, да.

Девушка рядом с принцессой приковывала внимание своей красотой. Моды вообще красивые, но эта была... Роскошной! Стройные ножки, пухлые бедра... Талия немного больше приевшихся стандартов, но до 'страдающей избытком лишнего веса' далеко. Мне такая полнота даже нравится. Волосы не прямые, а волнистые, витые — не один час укладки, но ей очень идёт. Ещё личико у незнакомки было милое, жизнерадостное, в отличие от холодного надменного лица принцессы. Это тоже понравилось.

Они остановились напротив стенда с фотографиями, посвященными первооткрывателям космоса. Я сделал несколько шагов в их сторону. Одна из охранниц, симпатичная черноволосая девушка, смерила меня недовольным взглядом, скривила губки, но пропустила, видимо, не найдя во мне ничего опасного. Пожалуй, если бы сеньорита улыбалась почаще, была бы ещё красивее. Да, и не забыть не делать резких движений — эти цыпочки ничем не уступят тем, что были вчера в школе, а их игольники у пояса не для красоты.

Прислушался. Девушки спорили, почему изображенная на фотографии стела, памятник первым космонавтам, совсем не похожа на реальную ракету, изображенную рядом. Я знал ответ, всё-таки вырос в квартале, посвященному космосу, потому не замедлил вмешаться. Изначально этого делать не планировал, хотел просто постоять, послушать, понаблюдать, но как-то само вырвалось.

— Во время, когда ваяли стелу, внешний вид ракеты находился под грифом 'секретно'. Шла 'холодная' война с Северной Америкой, и Советский Союз старался всячески оградить свои технологии от копирования. Потому скульпторы взяли за основу форму трофейной ракеты ФАУ-2, стоявшей на вооружении фашистской Германии...

Обе девушки разом повернули головы, вытянув лица от изумления. Охранницы сзади тоже напряглись, но резких движений я не делал. Пауза.

'Всё, Шимановский, ты попал! Слово — не воробей, вылетит — отхватишь! Давай, работай, говори что-нибудь!'

— Даже внешний вид ракеты 'Восток', — я указал на вторую фотографию, они удивленно проследили за моей рукой, — была по своей сути революционным решением. В те годы не существовало стандартов оптимальной аэродинамической формы, люди только начали экспериментировать в этом направлении, потому даже такая утечка могла ускорить американские разработки.

Меня слушали. Я воспрянул духом ипродолжил:

— В те годы это считали оправданным, но позже, когда американцы обогнали Советский Союз, а у того на памятниках осталась ФАУ-2... Это не показалось хорошим решением. Но было поздно, памятники ставятся один раз и на века.

Всё, замолчал. Их ход.

Девушка-мод вышла из ступора первая. Стрельнув мне глазками, она елейным голосом произнесла:

— Сеньор, вы так хорошо разбираетесь в истории космонавтики?

Я пожал плечами, обдумывая, к чему может привести заигрывание с нею. А она явно собиралась заигрывать.

— Когда-то увлекался. Хотите послушать что-нибудь ещё интересное?

Она картинно засмущалась. Точно, собирается!

— Разумеется, я тоже фанат космонавтики, особенно древней!..

У неё на лице было написано, какой она фанат космонавтики. Блин, меня ещё никогда открыто так не клеили! Да ещё кто — аристократка, подруга самой её высочества!

Я растерялся. Догадывался, кто эта сеньорита и потакать её флирту элементарно опасался. А за колонной стояла Бэль и прекрасно нас слышала, я даже отсюда почувствовал, как сжимаются в приступе злости её кулачки. Но незнакомка была... Слишком красивая!

Выручила инфанта, вдруг отшатнувшаяся от меня и презрительно фыркнувшая:

— Пойдём отсюда, Сильвия! — и попыталась оттащить подругу. — Я его узнала. Это республиканец. Никуда от них не спрячешься!

Сильвия заупрямилась.

— Да что ты говоришь? — Затем расплылась в довольной улыбке, словно кошка, объевшаяся сметаны. — Фрей, но это же умный республиканец! Для них такое редкость. — Затем повернулась ко мне. — Сеньор, не обращайте внимания на мнение её высочества, она субъективна, но её можно понять. Лично я обожаю республиканцев, особенно если они грамотные республиканцы...

Её взгляд был настолько многозначительным...

В этот момент во мне включился автопилот, перехватывая управление от впавшего в ступор сознания.

— Сеньорита, простите моё нахальство... — я картинно расшаркался. — ...Я немного перебью, но ответьте... Что вы здесь делаете?

И не давая опомниться ошеломленным этой фразой красавицам, добил:

— Понимаете, до сегодняшнего дня я считал, что ангелы живут только на небесах... — Указал глазами в потолок. — ...И не спускаются к нам, смертным. Но сейчас понимаю, как сильно ошибался!

Молчание. Долгое-долгое. Затем взрыв хохота, сотрясший зал.

Смеялись не только девушки, пара охранниц в стороне тоже улыбнулась и торопливо отвернулась.

— Сеньор, вы так любезны! — Девушка, именуемая Сильвией, сделала галантный реверанс. — Я не забуду ваш комплимент.

И тут же воскликнула:

— О, а это что у вас? — Не спрашивая, вытащила у меня из рук диск и начала внимательно его осматривать. Расстегнула коробочку, наполовину вытащила чёрную пластину. — Так-так, интересно!..

Кажется, она попала на знакомую стезю. Тоже интересуется музыкальным антиквариатом? Это у модов мода такая?

Её высочество выглянула из-за её плеча и тоже принялась с интересом рассматривать.

— Увлекаетесь классическим рок-н-роллом? — наконец, произнесла Сильвия.

Это название ничего мне не сказало, но так, как смысл и без того понятен, я вежливо кивнул.

— Есть такой момент.

— У вас интересный, оч-чень интересный диск! — она взглянула на меня... Но как-то иначе, совсем другими глазами. Не как на сумасшедшего, в припадке дурости или храбрости подошедшего клеить спутницу её высочества, а как на серьёзного человека.

— Это подарок, — признался я. — Мне его подарил хороший человек, который более искушен в музыкальных вопросах.

— У вас оч-чень интересные знакомые, — вновь потянула сеньорита и вернула мой подарок. — Познакомите меня с этим человеком?

Что такого в этом диске? Или дело не в нём, а в том, что она оценила меня по его примерной стоимости? Что я из их круга, раз могу позволить себе такое?

— Думаю, это невозможно. — Я, как бы извиняясь, поклонился. Не стоит рисковать и выдавать себя.

— Сильвия, ну мы идём? — вновь попыталась утащить её принцесса. И вновь бесполезно.

— Погоди, Фрей! Сеньор, надеюсь, вы не будете против как-нибудь встретиться и поговорить ещё о музыке и о вкладе советской и американской науки в развитие мировой космонавтики? Где-нибудь в менее людном месте? — Её ресницы выразительно вытянулись. Она продолжила начатое, но теперь это уже был серьёзный кадрёж заинтересовавшего ее человека, а не лёгкий ничего не значащий флирт. Я игру принял и ответил тем же.

— Думаю, кардинальных препятствий для этого не существует, прекрасная сеньорита. — Всё равно ведь не пойду, но нельзя же просто так взять и отказаться?

— Вот и отлично. — Она улыбнулась, залезла в сумочку и после недолгих поисков вытащила оттуда золотую пластину с тиснёнными буквами. — Это мой личный номер. За хорошей беседой время летит незаметно, думаю, мы хорошо проведем его... — Она сделала легкий реверанс, я вновь поклонился.

— Сильвия, да идёшь ты, в конце концов?!

— До встречи, рыцарь! — Напоследок она ещё раз стрельнула ресницами, затем взяла под руку её высочество и они вместе поплыли к следующему залу.

Я уже знал, что написано на карточке. Кстати, она оказалась не золотой, а позолоченной — позолоченный настоящим золотом пластик, инкрустированный мелкими-мелкими камешками, и сомневаюсь, что это стекло. Но глаза мои всё же медленно опустились и прочли:

'Сильвия Корнелия Валентина Феррейра'

Самая богатая невеста Солнечной системы.

Глава 14. Танцы с огнём

Бэль пылала и это слабо сказано.

— Ты от них пряталась? — После ухода её высочества я зашёл за колонну, где она делала вид, что что-то напряженно рассматривает. Девушка кивнула. — Увидела охранниц, и...

— Да, увидела ангелов и решила потеряться! Доволен?

Грубо, девочка, очень грубо. Но я на крик не отреагировал.

— Ты её хорошо знаешь?

— Кого 'её'? — презрительно фыркнула она.

— Обеих. И принцессу, и Сильвию.

Оценивающая пауза.

— Фрейю хорошо. Сильвию похуже.

Я усмехнулся.

— Похоже, ты не очень любишь сеньориту Феррейра.

— А за что мне её любить?

Логичный вопрос. Я так даже и застыл с раскрытым ртом, не найдя ядовитого комментария. Вместо этого честно спросил:

— Ваши семьи враждуют?

Моя спутница успокаивалась. Медленно, но всё же приходила в себя. Хорошо её зацепило!

— Нет, не враждуют, — ответила она уже тише. — И мы не враги. Просто... Ну, не люблю я её!

— Бэль, а пойдём-ка отсюда куда-нибудь? Где поспокойнее и не гуляют принцессы?

Она задумалась и согласилась.

— Да, ты прав, пойдём. Всё равно смотреть здесь не на что...

— Расскажи мне про неё? — Мы шли по улице, под ручку, безо всякой цели — просто шли. После галереи, свернув за угол, она дождалась своего охранника, плечистого жилистого парня лет тридцати, и отдала ему покупки. Как объяснила, их, охранников у неё несколько, и они всегда будут находиться рядом, следовать за нами. Это на случай, если мы резко вдруг захотим сорваться — не стоит осложнять им работу. А девочка делает выводы! На мой подарок она посмотрела, но забрать не предложила. Наверное, постеснялась — мало ли, как отреагирую?

— Про Фрейю? Или Сильвию? — От последнего имени глаза девушки непроизвольно сузились. М-да, ревность — страшная штука.

— Про принцессу. Я ничего о ней не знаю, кроме её наличия. — Про себя довольно усмехнулся. Нашлась вещь, которой можно позлить Бэль.

— Она нормальная, — после паузы произнесла девушка. — Совсем не такая, какой её считают. Это высокомерие, гонор... Это наносное, среди своих Фрейя скромная и жизнерадостная. И очень весёлая.

Уже интересно.

— А ещё она чувственная очень. Нет, ну, когда надо, может весьма жёстко себя повести, но внутри, в душе, она очень ранимая. И одинокая. Вот.

— Одинокая? — А это интересно. На 'летучке' она одинокой не казалась.

Кивок.

— А с кем ей общаться? Все от неё что-то хотят. Всем надо связи, положение...

А ей не нужно всего этого. Чего человек хочет в жизни? Чтобы было с кем посидеть, поговорить по душам... Чтобы тебя поняли. Да только вокруг неё таких нет.

— Кроме Сильвии, практически равной по статусу. Наследницы империи, бюджет которой сравним с бюджетом неслабого государства. Тоже своего рода принцессы.

Бэль согласно кивнула.

М-да, жаль девочку. Но что делать, у всего есть свои минусы. Нельзя быть наследной принцессой и при этом во всём остальном купаться в шоколаде. Такова жизнь.

— А ты? Ты с нею в каких отношениях? Близких?

— Да. — Пауза. — Но не настолько близких, как... Могли бы быть, — увильнула она от чёткого ответа. Ага, тоже что-то нужно от ее статуса? — Ближе Сильвии никого нет. Мне кажется, что она и Себастьяна-то не бросила до сих пор только из-за неё. Всё-таки брат лучшей подруги.

Я вспомнил Себастьяна и то, как он на неё смотрел. Заискивающе. И понял, что будь я на месте принцессы, тот бы давно получил от ворот поворот.

— У них так всё плохо? — Я поймал себя на мысли, что тайны Мадридского двора вдруг переставали быть для меня тайнами, и... Ничего такого особенного в них не оказалось. Ну, подруги с одной. Ну, встречаются с другим. Дело житейское.

Бэль пожала плечами.

— Не плохо, но он... Он её достал. Ты б знал, какой он нытик!

— Он? Нытик? — Я чуть не рассмеялся в голос. Возле 'инспирасьона' парнишка предстал наглым, властным и самоуверенным. Никогда бы не подумал. — А чего ж она его не бросит, раз он не нравится?

— Значит, не сильно не нравится! — Девушка помолчала. — Хуан, сам подумай, с кем ей встречаться? С кем-то ведь надо. А где взять нормального парня? Они все... Или подхалимы, или хлюпики. Вот.

— Потому ты гуляешь со мной, хотя я не подхожу тебе... По статусу? Потому, что не подхалим и не хлюпик? — задал я прямой провокационный вопрос. Но не на ту напал — Бэль лишь довольно улыбнулась.

— Ты сам всё понимаешь...

— А почему она не поищет парней... В другом месте? Среди других слоёв общества? Как ты?

По лицу сеньориты пробежала рябь раздражения.

— Думаешь, не искала? Знаешь, сколько мы с нею устраивали таких вот вылазок 'в люди'? Много. Одно время вообще в городе чуть не каждый вечер тусили. Только без толку всё. Нет в этом мире нормальных парней, Хуан. А если и есть... Они нам не попадаются.

— Так чего ж ты со мной идёшь? — Последнее заявление вызвало лёгкую, сдерживаемую, но злость. Она воззрилась недоумённым взглядом — и сама не поняла, что сказала. Может зря я так? Она не из этих, которые высокомерные мрази. Она просто наивная девочка, какой бы взрослой ни была.

— Если не попадались, зачем же ты гуляешь с одним из ненормальных? — повторил я, но уже с улыбкой на губах, разряжая обстановку.

Она вздохнула и плотнее прижалась ко мне.

— Извини, Хуанито, это не про тебя. Просто... Накипело!

Пауза.

— Ты на сегодняшний день самый нормальный из всех, кого я знаю. Но с тобой-то мы встретились случайно! — выделила она это слово.

'Итак, Шимановский, предварительный итог, — тут же встрял внутренний голос, воспользовавшись паузой. — Её высочество принцесса Фрейя ведёт довольно активный образ жизни, касаемый поисков 'нормальных' молодых людей. С этой целью она и её закадычная подруга Бэль периодически внедряются 'в народ', законспирировавшись под простых смертных. Судя по тому, что на выставке её никто не узнал, опыт в этом деле у неё большой — она изначально выбрала наиболее выигрышный стиль; нестандартный, но самый безопасный'.

От этой мысли стало весело. Мадридские тайны, пожалуй, не такие и скучные.

'Ты никогда доселе не встречал ее высочество, Хуанито? Нет? Жаль, а мог бы. Печально, что в Альфа-Аделине живёт тридцать миллионов человек, не считая туристов, гастербайтеров и марсиан. Будь город поменьше, вы бы обязательно встретились.

...А как тебе роль Бэль при дворе? Ну, в среде придворной молодёжи? Закадычная подруга и спутница её высочества по бля... Гулядкам? Не противно, друг мой?'

'Нет, не противно, — зло ответил я сам себе. — Это подло, пенять девушке тем, что у неё было до тебя. Некрасиво. Сама же сказала — не встречала нормальных. А если рядом будет нормальный?'

— Ты говоришь, она добрая и чувственная. — Я поспешил увести разговор в сторону от скользкой для себя темы. — Это как?

— Ну, переживает за всё сильно. И ещё... — Она задумалась. — Хуан, она только кажется суровой. Однажды ей пришлось убить человека. Даже двух. Как принцессе, как будущей монархине. Они бросили ей слишком наглый вызов. Если бы она этого не сделала, мама бы вышвырнула её из очереди на трон — настолько всё серьёзно было.

— Крутая у неё мама, — отщёлкнул я для себя.

— Да. Она же прошла корпус, и с тех пор очень жестокая. Это правильно, королева должна быть суровой, иначе какая она королева? Её величество могла так поступить с дочерью, для её же блага — слабым в политике не место...

— И Фрейя сделала. Выстрелила.

— Да. — Бэль кивнула. — С гордым надменным видом, как истинная королева. А потом две недели рыдала у себя в комнате, не выходя даже чтоб позавтракать.

— Хм... — Я задумался. Интересные пироги. — А мама что? Ну, её величество?

Моя спутница опустила глаза и вздохнула.

— Ничего. Фрейя справилась, это главное. Слёзы в подушку в своей каюте никому не интересны, даже королевы имеют на них право.

— Но она чувственная, Хуан! — с жаром вернулась Бэль к истокам темы. — Ранимая. И всегда такой была, с самого детства.

— Ты знаешь её с самого детства? — отщелкнул я для себя оговорку. Бэль снова смутилась.

— Да. Нас не так много, несколько десятков на всей планете. Не отпустят же родители своих чад играть с теми, кто ниже по статусу?

Хм, ну разумеется. А как иначе? И я — живое этому подтверждение. Но Бэль снова не заметила конфликта в версии.

— Но ты ниже её по статусу, — заметил я вместо едкой усмешки. — Как же её отпустили?

— Принцессы — исключения. — Она расплылась в понимающей улыбке. — Равных по статусу им всё равно нет, потому они играют с равными по знатности. По древности рода мы все можем посоперничать с Веласкесами, а некоторые даже заткнуть их за пояс. Поэтому мы ровня.

— Поняяятно... — потянул я. Как всё запущено.

Да, озадачила меня маленькая аристократка, пять минут разговора, а пищи для размышлений на несколько недель.

— А Изабеллу ты знаешь? Принцессу Изабеллу? Про неё тоже много чего говорят. И принца?

Бэль скривилась.

— Изабеллу знаю, но не так хорошо. А принца?.. С принцем мы не близки, он сам по себе.

А вот здесь моя красавица нагло-пренагло врала. И даже не краснела. Что из этого следует?

'Что она спала с принцем!' — засмеялся внутренний голос.

'Угу. Но с другой стороны, судя по реакции, их ничего не связывает, наоборот. С тобой же она гуляет и ревнует при одном упоминании слова 'Сильвия'.

'Значит, ты — лучше принца, Хуанито', — сделал я неожиданный вывод и от изумления чуть не закашлялся. Ладно, заканчиваем про принцесс и принцев, неблагодарное это дело.

— А про Сильвию расскажешь? — поддел я.

На сей раз Бэль отнеслась к этому имени спокойно, лишь наморщила лобик. — Вы враги всё-таки или нет?

— Нет, не враги, — задумчиво покачала она головой.

— Почему же ты её не любишь? Хотя обе дружите с принцессой?

Девушка тяжко вздохнула.

— Сильвия — очень умная и хитрая. Знаешь её папочку?

Да, естественно знаю! Каждый день по дороге в школу встречаю: 'Здравствуйте сеньор Феррейра!' 'Здравствуй, Хуанито! Как дела, как мама?'

— Она вся в него, — не заметила Бэль моей иронии. — Такая же вёрткая и цепкая. Не представляешь, какая у неё деловая хватка! У нее своя компания, даже несколько — отец выделил. И если на планете где-то есть бесхозная собственность, она её заберет по дешёвке и превратит в жемчужину. Пару раз так уже делала, и всё в обход отца, то есть прибыль положила себе в карман.

Исчерпывающая характеристика. Кажется, я начал уважать юную спутницу принцессы. Тогда получается что, за её игривостью стоял не разврат пресытившейся ничегонеделайки, а интерес коллекционера? М-да, тут есть о чём подумать.

— Себастьян — тюфяк, — продолжала моя спутница. — Одни понты. А она... Истинная дочь 'Железного Октавио'! Я думаю, это она со временем возглавит компанию, хотя она младше братца. Подвинет его, и ничего тот не сделает — даже пикнуть ему не даст.

Кажется, лежащая в кармане карточка, обожгла. Решение не звонить только окрепло.

— А Фрейя?... — Я и сам не заметил, как назвал принцессу по имени. С кем поведёшься... — С нею она тоже вёрткая?

Бэль отрицательно покачала головой.

— Нет, с нею искренняя, и они настоящие подруги. Но с другими... Я видела, она дала тебе визитку?

Отрицать было глупо.

— Не связывайся с нею, Хуан. — Странно, но именно в этот момент в голосе Бэль не было ревности, лишь голая костатация-предупреждение. — Она может походя раздавить, уничтожить, посмотреть, что получилось, и пойти дальше. Просто ради интереса. Это страшная женщина!

— Да я как-то и не собираюсь. — Я иронически хмыкнул. — А ещё говорят, что они с принцессой... Не только подруги.

Бэль, как истинная венерианка, безразлично пожала плечами.

— Ну и что? Когда-то были. Все проходят через подростковую дурь. Но сейчас они просто подруги, точно тебе говорю.

Вот даже как. Интересное обоснование принципа 'подростковой дури'. Надо взять на вооружение и самому в случае чего отмазываться за все совершаемые ошибки.

— Ты её боишься? — вновь задал я прямой провокационный вопрос. Бэль напряглась. Я пояснил:

— У неё большое будущее. Когда-нибудь Фрейя станет королевой, и ты можешь оказаться... Не в фаворе.

Ответом мне стал смех.

— А, ты в этом смысле. Нет, в этом не боюсь.

— А ты в каком подумала?

Девушка задумалась. И лишь минуты через полторы сумела сформулировать:

— Сильвия вне политики, Хуанито. Её отец и брат что-то крутят, что-то интригуют, против её величества в том числе, а она — сама по себе. Она очень устойчива, и удержится у власти в любом случае, при любых обстоятельствах и любом режиме. В этом её сила.

— А что, режим может измениться?

Лицо моей спутницы и так было серым, но посерело ещё больше.

— Дай бог, чтобы нет!

В этом я был с нею согласен.

* * *

Беседа вновь зашла в тупик, но на сей раз оживить её решилась она.

— Кстати, кто-то мне обещал показательные выступления. Не помнишь, кто? — Её глазки хитро прищурились, и я понял, что спорить бесполезно.

— Было дело, припоминаю... — в том же тоне парировал я. — Где?

— Я знаю одно прекрасное место, где можно. — Она предвкушающее зажмурилась.

— Где тебя узнают, — убил я её порыв.

— Ой! — От удивления Бэль даже остановилась. — Точно!

— А, поняла, это ты специально, чтоб не идти! — сделала она неожиданный вывод и её кулачок пребольно впечатался мне в лопатку. Если думаете, что у девушек лёгкая рука, значит, вы не общались с Бэль. Да, она не производила впечатление сеньориты, способной гнуть подковы, но моя лопатка этого не знала и нехорошо заныла. Я отскочил в сторону, замахав руками:

— И не думал! Честно! Но если тебя узнают — нам же весь кайф обломают! Нет?

Аргумент её убедил.

— Хорошо. Тогда мы сейчас пойдем прямо по улице, и в первом же приличном заведении ты покажешь, что умеешь. Договорились?

Я взглянул на улицу перед нами. Центр города, один из главных куполов. 'Заведениями' улица кишмя кишит, самые разные, любых профилей. Где-нибудь, да нам 'повезёт'. Жаль!

Нам повезло, и повезло без кавычек. Но то, что последовало после... Выветрило весь мой скепсис.

Заведение оказалось уютным. Народу было не много — обед, рано. Но на дворе стояла суббота, а выходной день никто не отменял — скоро подтянутся. Группа уже играла, и мне она понравилась. По лицу музыкантов всегда можно определить тех, которые талантливы, одержимы искусством, играют не для галочки. Такие способны на всё и творят чудеса, а что в кабаках играют... Так, надо же что-то кушать и на что-то жить?

Бэль, окинув взглядом площадку, смело направилась к ним. Что-то долго объясняла вокалисту, спорила. К их беседе с фронтменом подключились остальные музыканты, начав что-то доказывать на новый лад. Подмывало подойти и послушать, что за пакость она придумала, что даже музыканты не могут прийти к единому мнению, но поскольку меня попросили 'стоять здесь', я стоял.

Наконец, договорились. Из сумочки Бэль к ребятам перекочевало несколько золотых пластинок — полагаю, это больше, чем они налабают здесь за неделю. Сияющая девушка радостно подбежала и потянула меня за руку на площадку:

— Ты готов?

А нельзя вначале спросить, а потом уже тащить?

— Бэль, диск... — Я поднял вверх раритет, доселе остававшийся в моих руках. Я и забыл про него, а не следовало — если он стоит СТОЛЬКО...

Это всегда так, люди, не способные почувствовать, сколько стоит вещь, не способные за неё заплатить заработанными деньгами, не могут её и оценить. Я всю дорогу нёс его в руках, хотя его могли выхватить, выбить, нечаянно сломать. Я мог и сам его нечаянно уронить! Диск стоимостью в сто зарплат! От последней мысли сделалось дурно.

Бэль, как человек, способный заплатить за такое, снисходительно улыбнулась и повела меня к стойке.

— Сеньор, не могли бы вы быть так любезны и сохранить вот это? — Она протянула мой подарок бармену. — Мы с сеньором хотели бы потанцевать... А эта вещь — семейная реликвия, штука не дешёвая!

— Разумеется, сеньорита! — Бармен радушно кивнул и убрал мой подарок за стойку.

— Пойдём. — Она вновь потащила меня на танцпол.

— Но...

— Он не знает, что это такое. Определить, сколько такая вещь стоит, могут только специалисты, поверь. Теперь готов?

Теперь готов.

— Отлично. — Она обернулась и махнула музыкантам.

Донельзя довольный фронтмен вышел на середину сцены и мягким голосом произнёс:

— Сеньоры и сеньориты! Сейчас мы начинаем музыкальный марафон, который посвящается Хуану и прекрасной Изабелле! — В зале раздались робкие аплодисменты.

Заиграли.

Первая песня не вызвала у меня особых опасений — старая знакомая мелодия, известная всему миру. Я усмехнулся, лишь прикидывая, в каком темпе ребята будут её играть, ибо есть десятки версий даже классического исполнения, от быстрого мексиканского фламенко до медленной лирической баллады.

— Кстати, это тоже песня Золотого века, — шепнула Бэль, поднимая руки и становясь в позицию. — Написана аж в тысяча девятьсот сорок первом.

Я кивнул... И понеслось!

Ребята взяли не медленный темп, но и не быстрый — видно, решили идти по нарастающей. Для меня привычно исчезло всё вокруг — только мелодия, заставляющая тело двигаться, и тело девушки напротив, так же, как и я плывущей по волнам музыки, словно споря, играя со мной. И ещё фоновый голос фронтмена, где-то далеко-далеко, на грани сознания:

Besame, besame mucho,

Como si fuera esta noche la ultima vez.

Besame, besame mucho,

Que tengo miedo tenerte, y perderte despues.

* * *

Я рано обрадовался — это было только начало, разминка. Что началось потом...

Не могу это описать, сам толком не помню, что было за чем. Помню только её, девушку мечты, парящую передо мной. Сказка, танцующая богиня. Тогда я понял, что для меня существует лишь она: она и только она — никто в мире больше не нужен. Ни одна девушка, ни одна женщина не сможет с ней сравниться. Лучше — просто не существует.

Да, между нами социальная пропасть. Да, она аристократка, вращающаяся в самых высоких кругах планеты, это так. Но в тот момент это перестало иметь значение, превратилось в мишуру, шелуху. Мы сошлись в поединке под названием 'танец', жарком бою, и сражаясь, всецело отдались друг другу. Я и она, она и я — мы были одни на всём белом свете.

Знойное андалузское фламенко, пылающее огнём аргентинское танго, зажигательные и легкие кубинские мотивы, холодный аристократический Венский вальс... Я не помню всего, что там было, но это было здорово!

Бэль танцевала, как богиня, как сама Терпсихора. Она и была ею — богиней танца. Да, я не ошибся, предполагая, что эта девушка хорошо танцует, но не предполагал, что настолько хорошо.

Я смотрелся рядом так себе, моя задача была если не 'не ударить лицом в грязь', то хотя бы 'не показаться совсем уж медведем'. С такой постановкой задачи кое-как справлялся, но большего и не требовалось. Она порхала по танцполу, как бабочка, её платье развевалось, словно знамя победы, а движения отдавали сумасшедшей эротикой. Это был бой, самый настоящий бой. Углом сознания отметчал, что танцпол окружён плотным кольцом людей, которые стояли и ошарашено взирали на происходящее действо, подбадривая сражающиеся стороны возгласами и аплодисментами. Мы оказались в фокусе, но иначе не могло быть: битва между мужчиной и женщиной — что может быть актуальнее?

Сколько прошло времени? Не знаю. Час? Два? Наверное. Под конец начала выдыхаться даже неутомимая Бэль. Музыканты, эти загонявшие нас извращенцы от мира музыки, под конец сжалились и заиграли нечто спокойное и медленное. Я повел её, бой подходил к завершению, это чувствовали все. А какое лучшее завершение любой войны?

Правильно, любовь.

Это произошло будто само собой: чувствуя последние аккорды, я притянул её к себе и жадно впился в губы. Я знал, что так правильно, что она тоже этого хочет. Какие бы там, в другой, нереальной жизни, пропасти нас ни разделяли, здесь и сейчас она моя, принадлежит мне. Я — её победитель, она — моя добыча, мой боевой трофей, и знает это. А ещё я никому, никому и никогда её не отдам!

Музыка стихла. Мы стояли посреди танцпола и жадно целовались, выплескивая этим весь эротизм, кипевший внутри на протяжении битвы. Она и не думала меня отталкивать, зачем? Словами в этой жизни можно обмануть, можно обмануть взглядом, движением. Но танцем — никогда. И танец только что расставил всё, происходящее между нами, по местам.

Вокруг гремели бурные аплодисменты. Люди, завороженные зрелищем, как дети, радовались такому финалу. Они были удивлены, поражены... И счастливы. Счастливы за нас, что ещё есть на свете такие чувства. Они даже не догадывались, что мы видимся второй раз в жизни.

— Бэль, я люблю тебя, — задыхаясь, произнёс я, наконец, оторвавшись.

— Я тоже... — она прижалась к моему плечу. — Где ты был раньше, Хуанито? Почему мы встретились только сейчас? — И вжалась в меня всем телом, словно боясь, что я куда-то исчезну.

Но реальность накатывала волной безысходности.

— Мы разные, Бэль. Что будет дальше?

— Я не отпущу тебя. Что бы ни произошло, я никуда тебя не отпущу! Слышишь? А эта выдра Сильвия пускай летит в космос!

Я обнял её сильнее.

— Лучше тебя нет никого на свете. Ни одна Сильвия с тобой не сравнится!

— Спасибо.

Люди похлопали и начали расходиться. Да, народу прибавилось. Тут были не только клиенты, почти весь персонал ресторана выбежал из подсобных помещений посмотреть на нас. Деловитый дядечка с лысой головой что-то объяснял им, размахивая руками. Наверное, чтобы шли на свои места — рабочие с неохотой потянулись назад, в кухню.

Дядечка меж тем подошел к нам. На лице его сияла улыбка.

— Хм... — он неловко кашлянул. — Сеньор и сеньорита не будут против, если наше заведение вас немного угостит?

— Пойдём... — Я потянул Бэль за собой. Стоять и обниматься на танцполе, посреди всего заведения? Насквозь мокрым от пота? Не предел мечтаний. Всему своё время.

Дядечка посадил нас в укромном уединённом месте — тут и такие оказались. Судя по более богатой обстановке — престижное место, для VIPов. Вежливый официант выставил на столик перед нами коктейли и что-то лёгкого из еды.

— Сеньоры что-нибудь желают?

— Пить!

— Воды! — произнесли мы в один голос. Официант кивнул и удалился.

— Вы... Вы... — от волнения сеньор сбился. — Сеньор, сеньорита, это шоу, что вы устроили... Это великолепно! Вы даже не догадываетесь, какую создали рекламу моему заведению! Это было потрясающе! Такого здесь ещё никогда не было!.. Но я надеюсь, ещё произойдёт?

Мы переглянулись.

— Хочу вручить вам золотые карты клиентов. Пожалуйста, приходите ещё, чувствуйте себя здесь, как дома. Я и все мои люди будем готовы выполнить любое ваше желание. — Он поклонился и достал из кармана две пластиковые карточки золотого цвета с платиновой каймой. — Наше заведение всегда к вашим услугам.

— Спасибо, сеньор. Мы будем рады посетить вас снова. — Я кивнул ему в ответ и повернулся к Бэль, убирая с ее лица непослушную прядь. Понятливый хозяин тут же ретировался.

— Бэль, я люблю тебя. Мне плевать, кто ты и что между нами. Я найду способ это преодолеть.

— Это не преодолеешь. — Она грустно скривилась и вновь уткнулась мне в плечо. — Но я сделаю всё, чтобы мы были вместе. Веришь?

Я кивнул.

В тот вечер мы мало говорили. К чему разговоры, если всё и так понятно без слов.

* * *

Вечерело. Огни прошли половину своего пути к минимуму. В ресторане сидеть надоело, и мы просто шли по улицам, болтая о пустяках.

— А ты хорошо танцуешь! — заявила вдруг она. Я пожал плечами.

— Может быть. Но не супер, именно хорошо.

— Техника придёт с опытом. Двигаешься ты красиво и ритм тонко чувствуешь. Подготовка у тебя есть, опять же... — Она задумалась. — А хочешь стать моим партнёром?

— Это как? Можно подробнее? — Я заинтересовался.

— Ну... — она растерялась. — Я танцую давно, профессионально... Почти профессионально. А вот с партнёрами не сложилось. Ты же знаешь, с мальчиками в танцах вообще напряжёнка, а с моим характером...

— Ну, не могу я танцевать с кем попало! — призналась она. — Если меня не понимают — это катастрофа.

— То есть, если не потакают твоим прихотям — тебе такой напарник не нужен?

Она замялась и опустила глаза.

— Отчасти.

Я рассмеялся.

— Ничего смешного! Да, у меня тяжёлый характер. Но с тобой мы общий язык найдём. Ты же не будешь ни пресмыкаться, ни права качать?

А вот это вполне может быть.

— Что для этого надо?

— Я дам тебе деньги, много денег. Пойдёшь на курсы, и не к кому-нибудь, а к кому скажу. Тебя подтянут. Затем будем ездить по разным конкурсам, выступать.

Сама идея пришлась по душе. Но у неё был и другой аспект, из-за которого меня моментально бросило в жар.

— Бэль, мне не нужны подачки! Как-нибудь выкручусь!

Кажется, это у меня дурной характер и это меня придется ублажать.

— Глупый. — Девушка беззаботно рассмеялась, залезла на бордюр и как ни в чём не бывало продолжила шествие. — Я так и думала, что ты остро воспримешь. Но это не подачка, это инвестиция. Для меня танцы — прихоть, да, но мне действительно нравится танцевать, и родители дадут под это занятие столько денег, сколько потребуется, лишь бы я не болталась без дела. — Она задорно подмигнула. — А ты — необходимый инструмент, причём самый важный, без которого победа в соревнованиях невозможна — понимающий партнёр.

М-да, с этой стороны я проблему не рассматривал.

— Я инвестирую в тебя, чтобы победить, это не подачка. Ты же на полученные деньги встанешь на ноги. Это же твой лучший костюм, да?

Я страдальчески опустил глаза в землю.

— Ты его искал долго, потом в порядок приводил... Или у друга одолжил?

Её глаза смеялись, но она не издевалась.

— Хуан, я уже говорила, когда-то давно мы обожали 'выходить в народ', это казалось интересным, прикольным. Я знаю, как живут люди и что такое бедность. Но этого не надо стыдиться. Этот дядечка, мистер Смит, правильно сказал — когда-нибудь ты вернёшься к нему. Вернешься с большими деньгами. Есть в тебе жилка...

...Не знаю, как это объяснить, — замялась она, — но ты ещё заткнёшь за пояс всех, кого мы видели сегодня. Я тоже это чувствую. И предлагаю начать с танцев.

Она замолчала. Я долго ещё шёл и вникал в её слова. Это она сейчас придумала, или домашняя заготовка?

— Разве на танцах можно подняться настолько, чтобы когда-нибудь прийти к мистеру Смиту?

Смешок.

— Подняться можно на чём угодно, если есть мозги. Может, они станут для тебя всего лишь первой ступенькой в люди? Но с чего-то же надо начать. И ещё, хочешь, открою секрет, который знают все, кроме тебя? — её глаза загадочно блеснули.

— Ну?

— Кто был первым мужем... Королевы Катарины?

— Бернардо Ромеро. Музыкант, гитарист, — вспомнил я. Об этом знала вся планета, королева Катарина была той ещё гром-тёткой.

— Он был парнем из народа, из самых глухих трущоб, — понизила голос Бэль. — В высшем свете есть неписаное правило, люди искусства принадлежат всему миру, без различия в происхождении. Будь ты хоть из самых низших слоев общества, но если пишешь хорошие картины, хорошо поёшь, хорошо играешь в театре — высшее общество для тебя открыто.

Ты не станешь его членом — для этого надо там родиться, но тебя примут и будут смотреть не как на зарвавшегося выскочку, а как на достойного человека. Правда, лишь в том случае, если ты ХОРОШИЙ музыкант или актёр, — уточнила она.

— Или танцор, — завершил я её мысль. А что, идея неплоха!

— Бени, дон Бернардо, трижды получал приз, как лучший гитарист планеты. Он — достоин, и поэтому стал мужем королевы. И пусть у них там не сложилось, посмотри, кто он сейчас? Самый именитый и богатый продюсер! Подумай, Хуан.

— Да, конечно. — Я усмехнулся. — Ты меня озадачила.

— Иди ко мне! — Она обняла меня и я снял её с бордюра, после чего ближайшие несколько минут мы были немножко заняты.

— А, можно ещё кое-что? — прошептала, наконец, она. Я отстранился.

— Да, конечно?

— Я тоже хотела сделать тебе подарок. Нет, правда! — Она засмущалась. — Но мистер Смит меня опередил, а после того, что подарил он... Я постеснялась.

'Глупая! Да твой подарок ни с чем не сравнится! Только потому, что подаришь его ТЫ!' — хотелось закричать мне.

— Потому, когда стояла за колонной, решила отдать тебе вот это. — Она расстегнула и сняла с головы навигатор. — Я отформатировала его, он чист, как рёбенок. Знаю, ты порядочный, он у тебя и так провёл целую неделю... Но это не мои правила, так положено.

Я кивнул. Да, не она туда секретные данные загружала, не ей их и разбазаривать. Но функций системы это не уменьшает.

— Спасибо, Бэль! — Я притянул её и нежно поцеловал в носик. — Этот подарок гораздо ценнее, чем ты можешь себе представить. А главное, он спас меня. Так вышло. Спасибо!

Девушка улыбнулась.

— Это система координации боя SCL-500. Довольно старая модель, но на вооружении ещё стоит. Пожалуйста, не используй её функции, если не знаешь, к чему они приведут. Изучи сначала, ладно? А то у меня будут неприятности.

'Девочка, не могла ты это мне сказать неделю назад?' — вновь хотелось сказать мне.

— Скажи, а 'Бэль' — это производное от 'Изабелла'? — решил я вернуться к затронувшему, но забытому моменту на танцполе. Она кивнула. — А я всё гадал, что оно означает!

— Меня отец так называл, когда я была совсем маленькая. Вот и прицепилось.

Помолчала.

— Ну что, фамилию тоже говорить?

Теперь кивнул я.

— Она очень известная?

— Да. А ты не убежишь?

Я усмехнулся.

— Ну, от Сильвии же не убежал, хотя куда уж известнее!

Девушка вновь поморщилась от имени потенциальной соперницы.

— Ты знал, кто она. Догадался. Кто ещё может гулять с принцессой с белыми волосами?

— Ты.

Бэль закашлялась.

— Мы не настолько близки, чтоб ходить по выставкам.

'Угу, проедем. По мальчикам — настолько, по выставкам — нет. Впрочем, это совсем разные вещи, что уж там'.

— И ты был на свидании не с ней, а со мной, это тоже разные вещи! — уточнила она, — сверкая глазёнками.

— Ладно, говори, не убегу, убедила! — я вновь притянул её к себе.

— Я...

— Так-так-так! Какие люди!

Я обернулся. Нас брала в кольцо банда Толстого. Чуть сзади незаметно притормозили две машины, из которых выходили последние её члены, закрывая люки. Сам Бенито, с распухшей рожей, излучал мрачную решимость поквитаться за произошедшее в четверг и пятницу.

По моим данным, после визита королевы их всех забрали в ДБ. Забрали не те, кто брал деньги у Витковского, а другие люди — чистка в департаменте уже началась. И эти люди, наплевав на товарища Кампоса и весь его грозный бандитский авторитет, отделали его сынка с дружками, как бог черепаху. Теперь над ними висит дело о хулиганстве, и папочка носится по высоким инстанциям, чтобы скосить всё хотя бы под условный срок.

'Условняк', скорее всего, им и так дадут: хотели бы наказать серьёзно — уже наказали бы. Видимо, её величество слишком злая, им нужна галочка в графе 'наказать виновников', а такой срок, хоть его и нет, вроде как и есть. Опять же, дон Виктор задумается, кто на планете хозяин.

Но всё это — рассуждения о высоких материях. Они там, у себя, высоко, а я здесь. И я вновь, как и прежде, беззащитен.

— Тебе мало было, Бенито? Хочешь ещё? — Я сделал шаг вперед, заслоняя упирающуюся Бэль.

— Ай-яй-яй, Хуанито, какой же ты смелый, когда рядом девушка!

Бэль сжала мне руку:

— Всё будет хорошо!

Я незаметно кивнул. И тут они набросились: резко, сразу со всех сторон, не разводя ненужную демагогию. Уже имея опыт, я увернулся от двоих, сделав одному больно-пребольно, но силы были слишком неравны.

Бэль первоначально просто оттеснили в сторону, посчитав не слишком опасным противником, и сделали это зря. То, как она впорола одному из нападавших боковым с ноги... Полный отпад! Я таких ударов не видел, хотя девчонки на наших тренировках занимаются наравне с пацанами, и школа у нас серьёзная. Я бы ударил сильнее, и одним ударом вырубил бы, ей до полноценной победы не хватало массы, но девушка полностью компенсировала её скоростью. Как она двигалась... Это невозможно описать!

Глаз еле успевал: фух, фух — вот уже второй в ауте, третий отскочил. Я тоже рванулся на прорыв, пользуясь общим замешательством, и у меня получилось, но...

...Через минуту всё было закончено. Да, она шустрая, и я камаррадо опытный, но её быстрота и мой опыт против массы десяти человек... Так себе аргумент.

Я успел заметить, как девушку атаковали сзади, и даже как она уклонилась, но потом её банально повалили, придавив к земле. Мои успехи также нельзя назвать выдающимися — подумаешь, несколько синяков на рожах обидчиков. Один, правда, под глазом у Толстого, на сей раз он жаждал реванша и боя не избегал, но это не решение проблемы.

Бэль тоже скрутили, вывернув руки. Она шипела, брыкалась, но жёстко висела на руках напавших. Я обернулся по сторонам. Людей не густо, куда-то мы не туда забрели. Кажется, здесь район офисов, в будни тут людно, но в субботу...

— Ты не охренел, Бенито? — усмехнулся я, пытаясь потянуть время. Где же эта грёбанная охрана! — Это не твой район. Это Центр. Хочешь ещё на ковер к тёте Алисе?

Кампос скривился.

— Мы тебя и тут уработаем, Хуанито. — Он обернулся и закричал на всю улицу:

— Эй, люди? Кто-нибудь хочет помочь этому придурку? Может вы? — крикнул он девушке, семенящей по той стороне улицы. Услышав, та засеменила быстрее. — Всё, Хуанито, фенита! Некому тебе помочь! Одна надежда осталась на её величество.

Пауза.

— Ну, где же она, что не помогает? — заозирался он. — А, наверное забыла. Нужен ты ей! Кто ты такой, чтобы о тебе помнить? — Он сплюнул на землю с кровью. Кажется, я выбил у него зуб. Потому так и лютует, гнида. — Я тебе с первого дня пытался объяснить, что ты — дерьмо. Но нет, ваше превосходительство не слушало, что-то там доказывало, из себя строило!

Он заехал со всей дури мне в солнечное сплетение. Грудь обожгло от нехватки воздуха, в глазах потемнело.

— А ты — падаль и дерьмо. То, что валяется под ногами у тех, кто сильнее. Только умные люди, кто понимает, как устроена жизнь, устраиваются в ней, занимают своё место, согласно способностям. А ты? Ну, выпендрился. Ну, наделал шуму в городе. Ну, приехали высокие дяди и тёти и всех отымели. И что?

Они уехали, дружок, а ты остался. — Ирония из него так и пёрла, и самое обидное, что он до невозможности прав. — Остался один на один с теми же самыми проблемами. Что ты кому доказал?

Снова удар — я услышал свой собственный непроизвольный стон.

— Или ты думаешь, мы не могли тебя раньше хорошо проучить? Поймать возле дома, объяснить, что и почём? Да сколько угодно!

Вновь удар.

— Только ты бы не понял ничего, малыш. А так — он указал рукой вокруг — имеешь представление.

Помолчал, ехидно скалясь. Продолжил, словно ставя точку в нашей давней дискуссии.

— В этой жизни ты — никто. Слабый должен подчиняться сильному, иначе... Превратится в того, кто есть ты — скулящую падаль. Понял меня, камаррадо? — Он картинно погладил меня по макушке, словно заботливый воспитатель. — Так что сиди и не рыпайся, Хуанито. Больше тебе в жизни везти не будет. А это у нас кто?

Он подошёл к глядящей на него волком исподлобья Бэль. — Та самая аристократка? Ай-яй-яй, а мне говорили у неё волосы белые. Какой обманщик!

Он хотел потрогать ее волосы, но девушка вдруг совсем не по-женски боднула его.

Если бы она достала хотя бы чуть выше... Может у неё бы и был шанс. А так удар оказался слишком слабым. Опешивший Толстый моментально пришёл в себя:

— Ах ты ж сучка! — и ударил её по лицу тыльной стороной ладони. Ударил не сильно, напоказ, но обидно. — Обожаю таких резвых. Какая цаца!

Он схватил ее за подбородок, задрав голову.

— Будешь ещё плохо себя вести с папочкой?

Бэль ответила ему в четыре этажа.

— Тебе конец, ублюдок! Ты труп! Труп, понял! Ты ещё будешь молить меня о пощаде, когда тебя начнут за яйца вешать! Недоносок!

— Боевая девочка. — Бенито усмехнулся и кивнул дружкам. Те тоже заржали. — А что у нас у девочки есть? Какая красота!

Он нагло полез в вырез платья. Я дернулся, но меня успокоили, вновь ударив под дых. Бэль тоже попробовала вырваться, но ничего, кроме ещё одного приступа ржания недоносков, это не вызвало.

— Ай-яй-яй, непорядок! Такая красотища, а досталась... Кому? Этому ничтожеству? Мне кажется, твой кавалер перебьётся, пойдём со мной? Будем встречаться, сделаю тебя настоящей принцессой?

Вновь взрыв хохота. Бэль изловчилась и плюнула ему в лицо.

Тут Толстый рассвирепел не на шутку. Ещё раз ударив её, уже сильнее, он резким движением разорвал платье ей на груди.

— Что, думаешь тебя защитит твой Ши...

Никто не понял, что произошло. Просто Толстый вдруг начал оседать, пока не завалился на дорогу. Растерявшиеся холуи недоуменно смотрели друг на друга. Тут один из них тоже начал заваливаться, а хватка сзади меня справа ослабла — будто руку в захвате бросили. Такие шансы я не упускаю.

Я вывернулся и отправил в нокаут второго держащего, уже в полете отмечая, что его глаза стекленеют, а сам бы он осел и без моей помощи секунды через две.

Все, стоящие вокруг, поняли, что надо сваливать, и резво дёрнули в разные стороны. Но не ушёл никто. Под конец я даже слышал свист летящих им вслед ампул.

Подбежал к Бэль. Та, ревя, бросилась мне на грудь.

— Хуанито, они!.. Они!..

— Я видел. Прости, родная! Прости!..

— Они!..

Тут рядом с нами резко затормозил коричневый 'мустанг' из которого выскочило трое бойцов в масках.

— Где вы были?! — закричала Бэль. Но они не стали разговаривать, схватили её под руки и потащили к машине, грубо оттеснив меня в сторону.

— Всё в порядке? — бесчувственным голосом спросил третий. Я кивнул. Он развернулся и тоже пошел к машине. И никаких объяснений и комментариев!

— Стойте, куда вы, я не хочу домой! Оставьте меня здесь! — вырывалась Бэль, но её не слушали.

— Здесь опасно, надо ехать. Сейчас приедет гвардия — это адресовалось уже мне. Я вновь кивнул — спасибо.

Бэль затолкали в машину, которая тут же тронулась. Ещё один 'мустанг', стоявший вдалеке, в конце улицы, последовал за ними. Вот и закончилось мое свидание с мечтой!

Я наклонился к Толстому. Из его шеи торчала маленькая иголка с ампулой на хвосте. Угол её входа совпадал с углом к положению второго 'мустанга' в момент выстрела. Охрана Бэль всё же была недалеко, я зря грешил. И вмешалась, когда опасность стала угрожать ЕЙ!

'Ей, а не тебе, Шимановский' — отметило сознание

Но обидно не было, нисколечки. Они получают деньги за охрану конкретного человека, что тут пенять? А вот то, что её не смог защитить я...

Вдали раздался звук сирены. Не долго думая, я подскочил, заехал бесчувственному Толстому каблуком по лицу — на память, подхватил с земли брошенный перед схваткой, но (о, чудо) живой диск и сделал ноги в противоположную от сирены сторону.

Глава 15. Отцы и дети

Март 2447 года, Венера, генерал-капитанство Полония, Новая Варшава

Чтобы разобраться в последних досье, пришлось внимательно прочесть каждое, а затем вернуться и прочесть ещё раз — так сильно оказались переплетены в них судьбы.

Никаких вопросов не возникало лишь по поводу Малышки. Это оказалась двойник королевы, рассекреченная, как и вся группа, после коронации, с предоставлением права полной свободы действий. Она сразу же им воспользовалась, выйдя замуж за одного из многочисленных племянников герцога Сантаны, владельца крупного банка.

Надо сказать, ангелы часто после завершения контракта выходят замуж за представителей высшего сословия, это у них (у аристократии) считается шиком — жениться на бывших телохранительницах королевы. Причину он не понимал, но наверняка за этим что-то стоит. Самой королеве это также выгодно: вассальную клятву никто не отменял, а новоиспеченные мужья сто раз подумают, прежде чем интриговать против человека, которому до гроба предана его супруга. Вот так и создаётся некая прослойка среди аристократии, лояльная королеве, на которую та может в случае чего опереться и которая не даёт монстрам вроде семей Ортега, Феррейра или Сантана превратить Золотую планету в марионеточную республику. Но важным моментом было не то, что Малышка вышла замуж, влившись в высшее сословие, а то, что она двойник королевы!

Их создают специально, двойников. Изначально для этих целей пытались искусственно выращивать клонов, но выяснилось, что это опасно и накладно при низкой эффективности. Во-первых, клона нужно растить параллельно с коронованной особой, много-много лет, обучать, воспитывать и прививать такие качества, как преданность и желание умереть вместо 'нулевого объекта'. Довольно тяжёлая рутина. Во-вторых, клон имеет абсолютно одинаковый генотип с исходником, а что случится, попади таковой к заговорщикам, мечтающим о смене власти? Клон, не желающий запрограммировано умирать за кого-то с удовольствием сядет на трон вместо него, главное суметь ему это правильно предложить. Потому клонов членов королевских семей не делают, используя по старинке переодетых двойников, дублёров, с отличной от оригинала группой крови и рядом других броских параметров. Им делают хорошую пластику, один в один подгоняя к внешности исходника, но, как правило, этого достаточно.

Таковой оказалась и Малышка. Во времена официальных встреч, важных мероприятий, где много людей и велика вероятность покушения, она стояла и улыбалась в окружении кольца телохранительниц, одной из которых была настоящая Лея, привлекая к себе все предназначающиеся ей иглы и пули. Опасная работа! Судя по количеству покушений, организованных на Веласкесов за прошедшее столетие, крайне опасная! Потому благодарная Лея отпустила Малышку восвояси, как только взошла на трон, чем та не замедлила воспользоваться. И она единственная из всех, кто до сих пор живёт в собственном мирке, не привлекаясь к поручениям королевы.

Войцех усмехнулся. Он представил себе картину: просыпается утром, поворачивается к жене, а на него смотрит лицо её величества. Шутники эти Сантана!

Далее следовала Красавица. Она же Мутант (чёрт ногу сломит в этих корпусных прозвищах). Действительно оказалась красавицей, Войцех долго не мог отвести взгляда от её изображений. Даже сейчас, спустя годы и родив троих детей, она прекрасна, оставив далеко позади даже понравившуюся ему ранее Нимфу. Это была мод с золотыми волосами, голубыми глазами, строгими аристократическими чертами лица и узкими европейскими губками. Судьба Красавицы — самая шоколадная из всей 'группы Принцессы', хотя причина шоколадности чуть не стоила ей жизни.

В 2423 году её высочество в рамках развёрнутой ею широкой программы открывала построенный на деньги собственного фонда лечебный центр в Дельта-полисе. Да-да, то самое покушение в Дельте. У террористов почти получилось; почти потому, что последним рубежом обороны стала она, Мишель Тьерри (дурацкое имя), заслонившая собой принцессу. Для этого, собственно, корпус и создан, это его основная задача, жаль, что кроме оной они выполняют прорву других, сея к себе неприязнь.

Это было самое громкое покушение последней половины столетия. За жизнь принцессы врачи боролись три дня. Он помнил, как по всему миру люди несли к венерианским посольствам зажжённые свечи, словно подбадривая: 'Борись, девочка! Твоё время ещё не пришло!' И принцесса выжила. А вот её телохранительница по идее не должна была. О ней не писали, не говорили, о её здоровье не брали интервью, она не стала героем новостей, ей не носили букетов и свечек. Она просто боролась за жизнь в соседней операционной и соседней палате, причём врачи пытались спасти её только для вида — слишком всё было серьёзно.

Но она тоже выжила, назло всем. И стала...

...Как бы вы относились к человеку, который спас вам жизнь? Спас бескорыстно, подставив под иглы себя? Да, она телохранитель, да, обучалась именно этому, и давая вассальную клятву, знала, что в один день это может случиться, и у неё нет права уйти в сторону. Но всё-таки, чисто по человечески?

Мишель стала неприкосновенной, в хорошем смысле этого слова. Лея и её пока ещё живая мать простили девушке самый страшный грех из возможных для ангела — предательство. Мишель тайно выскочила замуж за офицера флота за год до коронации Леи и сбежала к нему на Землю, хотя до завершения контракта оставалось ещё много лет. Это неслыханное, самое серьёзное нарушение устава корпуса за всю его историю. И ей за это ничего не было.

У Мексиканца мало примеров того, что Лея ей прощала в дальнейшем, но судя по общему настрою, было что. Она бы простила ей и увод мужа, если бы его увела она, а не Сирена... Но это уже следующая история.

Две последние судьбы переплетаются настолько плотно, что Войцех перечитывал досье раза по четыре. Сами истории достойны того, чтобы написать по ним отдельную книгу. Особенно ему понравилась читать про человека по прозвищу Хан Соло: лишь сейчас, изучив подробную биографию всесильного вседержителя Венеры, Войцех понял, что ни за что не хотел бы оказаться на его месте. А ещё понял, какие же Веласкесы всё-таки свиньи.

Сергей Козлов, простой бухгалтер из Нижнего Новгорода, работающий в маленькой фирме, встретил её королевское высочество случайно, посреди улицы в Москве, где отдыхал на выходных, когда та инкогнито блуждала по городу согласно собственной программе 'посмотреть исторические диковинки Земли'. У них завязался бурный роман, продлившийся три месяца. С её подачи его забрали со Старушки и поставили на крупный пост в принадлежащей семье Веласкес компании, работающей с Россией и Дальним Востоком. Вскоре после этого они разбежались, но история не окончилась.

Компания, существующая лишь за счёт постоянной поддержки 'сверху', практически убыточная и неконкурентоспособная, при нём вдруг резко ушла в рост. И королева Катарина, а она слыла мудрой женщиной, разбирающейся в кадрах, уже сама, без дочери, поставила его выше, управлять другой, сходной, но более крупной компанией. За год и та увеличила обороты. И уже после этого он, превратившись в солидного обласканного властью человека, вновь встречается с её высочеством...

...И вновь крутит сумасшедший роман, заканчивающийся грандиозным разрывом.

В этот раз разрыв не проходит бесследно — его 'опускают на дно', ставят третьим помощником четвертого клерка у чёрта на куличках, но в это время обе компании, которые он вытащил из пропасти, благополучно банкротятся.

Взбешённая, но мудрая королева молча принимает удар, затем выдёргивает его и вновь ставит главой, теперь уже крупного оборонного консорциума, еле-еле сводящего концы с концами. И вновь за год тот выходит из кризиса.

После этого как по волшебству к сеньору Козлову возвращается её высочество, 'осознавшая неправоту'. Затем следует свадьба и её беременность (порядок не уточняется), а затем вновь наступает чёрная полоса. Несмотря на то, что он — якорь, не дающий уплыть в бездну банкротства крупнейшей национальной монополии и муж принцессы, в стране начинается его травля. Его 'опускают' по полной программе: пресса, виртуал, блоги, общественное мнение, высшие круги общества. Сеньор Козлов становится мальчиком для битья, не поиздеваться над которым может только ленивый. Откуда ветер дует — ясно, слишком много 'достойных' претендентов на руку наследницы престола здесь, на Венере, среди местных, а занял вакансию какой-то иностранец, да ещё неблагородных кровей. Кошмар!

Что поразительно, Веласкесы, принявшие в семью, не делают ни малейшей попытки его защитить. Наоборот, неблагодарная Лея всячески подливает масла в огонь, 'сливая' его родной знати, 'наказывая' этим за какие-то личные конфликты. Для гордости мужчины это слишком, но тот отчего-то терпит.

Затем умирает королева Катарина.

Её новоиспечённое величество коронуется, имея на руках новорожденную дочку и совокупность нескольких депрессий — по поводу рождения последней, кончины матери... Да и ТАКОЕ изменение статуса не проходит бесследно. Она в тот момент не была способна управлять страной, более того, в её личной команде не было надёжных опытных людей, на которых можно опереться, и при этом отсутствовала воля что бы то ни было делать.

В этот момент 'группа Принцессы' впервые проявляет себя, принимая первое историческое решение.

Сеньора Козлова быстренько производят в графы и за неимением других кадров ставят во главе страны. При этом именно 'сёстры по оружию' давят на королеву, заставляя забыть старые дрязги. После этого и до полного прихода королевы в себя, а это заняло больше года, он фактически управлял страной, и управлял хорошо: знать не отвоевала новых позиций, не случилось войн и социальных потрясений, наоборот, промышленность работала, появились рабочие места, начался долгий период экономического роста, замедлившийся только пару лет назад. Но и тут, придя в себя, несмотря на все заслуги перед страной, Лея не смогла не проявить высокомерия — начала по новому кругу унижать своего мужа и спасителя.

Дальше стоит рассказать о последнем персонаже. Сеньора Морган.

До этого она считалась лидером 'группы Принцессы'. После коронации, видя безволие главы государства и подруги, именно она взяла инициативу в свои руки, от её имени назначая и убирая с должностей людей, внимательно за ними приглядывая. Кажется, да кто она такая, всё решать? Но чертовка смогла себя поставить. Она возглавила корпус, и, опираясь на его штыки, принялась открыто терроризировать сеньоров аристократов. Много от них не требовала, нельзя назвать Сирену каким-то монстром или диктатором в юбке, но и 'чморить' находящуюся в прострации Лею не давала. Не нервничая и не переживая за последствия, она убивала самых 'отмороженных' сеньоров, перешедших некие незримые общепринятые границы. В тандеме с сеньором Козловым, отвечающим за власть экономическую, опираясь на ветеранов корпуса, которых все королевы всегда активно проталкивали во власть (ну, тех, кто потянет, конечно), а так же при поддержке небольшого количества оставшихся верных кланов, офицеров флота и армии, они неплохо справились с задачей удержания позиций королевской власти в переходный период. В момент появления в институте для его вербовки, Сирена фактически являлась вторым человеком после Хана Соло, и слыла безбашенной, 'склонной к насилию'. Оттого и испугались так сильно его начальники, что вызвало недоумение Войцеха. Уже тогда она стала тайной властью планеты, в придачу к официальной власти графа Козлова.

Затем началась лирика, которая, будучи помноженной на масштабы ответственности, привела к тяжелым для страны последствиям.

Буквально во время их сидения в бункере, власти тайная и полуофициальная сблизились и сошлись, что при хамском и неблагодарном отношении к мужу со стороны её величества неудивительно. Их разделяли лишь брак одной власти с королевой с одной стороны и вассальная преданность второй власти королеве с другой. Напряжённая система, но в условиях Венеры и вольных нравов высшего общества достаточно стабильная и работоспособная. Но новые закидоны Леи разрушили и её.

Естественно, Лея через время пришла в себя. Взяла управление в свои руки, подвинув людей, отыгравших свою роль, поставив их на место, под свой контроль. И началась собственно её власть, длящаяся до сих пор. А что делает человек, привыкший к чему-то, приходя в себя? Правильно, к тому, что привык.

Она взялась за старое в отношении мужа. Ситуация усугублялась тем, что теперь она у него забирала рычаги правления, и была особенно безжалостна. Войцех понимал, это как бы правильно — цезарь должен быть только один... Но с моральной точки зрения выглядело некрасиво. И на фоне этого 'некрасиво' его превосходительству, наконец, надоели унижения: он в открытую сошелся с сеньорой Морган, уведомив её величество о разрыве и требовании развода.

Лея, привыкшая к исключительному и необъяснимому с точки зрения логики послушанию этого человека, оказалась в ауте, а затем рассвирепела. Сирена, так же ходившая под прессом, моментально сместилась со всех постов, точнее с единственного официального — главы корпуса телохранителей, после чего началась её травля. Спасла сеньориту Морган лишь вассальная клятва — взаимоотношения с монарха с корпусом держатся на ней, и переступить её, даже единожды, означает разрушение сложившейся за столетие системы подчинения.

Вместо неё Корпус возглавляет срочно отозванная с Земли и мобилизованная мод Красавица Мишель, живущая там с мужем, дослужившимся до корветтен-капитана. Управляет корпусом она до сих пор, и, судя по отзывам, авторитет последнего за десяток последних лет вырос, хотя в политику тот больше не лезет, ограничиваясь тайными операциями по типу недавнего устранения Мексиканца.

Графа же Козлова отстранить оказалось невозможно — слишком много на нём сходилось узлов, а разбираться в государственной политике с нуля... Её величество трезво оценивало свои силы. Его оставили на месте, но унизили ещё больше, внеся во всевозможные списки мероприятий знати, как нежелательное лицо, и запретив видеться с детьми, коих на тот момент стало уже двое.

Почему он не бросил семью, неблагодарную страну и не уехал к чёрту на кулички? С его деньгами и опытом? Он, иностранец, которого ничто не держит на Золотой планете? Войцех не понимал. Наверное, осознание того, что ты правишь не виртуальными марионетками, а сотней миллионов реальных людей непоследнего государства. Кайф от осознания собственного могущества, иного объяснения он дать не мог. Так или иначе, сеньор Соло остался, и целых четыре года правил Венерой в одиночку, непрерывно воюя с бывшей уже женой по любому поводу, пытаясь не дать государству скатиться в яму из-за её напыщенности и высокомерия.

Но всё проходит, прошло и это. Объяснений, почему так случилось, в досье нет, только указывается факт -троица однажды собралась и выяснила отношения. Возможно 'группа Принцессы' и тут постаралась — Войцех понял, что недооценивать их влияния не стоит. Результат ошеломил планету, привыкшую к склокам в королевской семье: сеньору Козлову возвращались все титулы и регалии, он вновь становился персоной грата, а Сирена... Назначалась главой дворцовой стражи (19) и заодно воспитателем малолетних принцев, коей является и поныне.

Войцех вытер пот со лба. Вот это история!

Итак, что имеем в итоге? Графа Козлов — экс принц-консорт, реально управляющий экономическим блоком планеты, дёргающий там за все ниточки вместо королевы. Принцесса Алисия — глава ДБ, могущественнейшей силовой структуры, имеющей досье на всех и вся. Сирена — правая рука королевы и глава дворцовой стражи. Красавица Красавица — глава корпуса королевских телохранителей, этого вассального сборища с претензией на спецслужбу, неподконтрольнго никому кроме королевы и собственных офицеров. Бестия — генеральный инспектор сферы образования, возможно, будущая глава ДО. Нимфа — фактическая глава службы безопасности клана Веласкес, именно клана, а не официального государственного УДС. Малышка — жена банкира, племянника герцога Сантаны, одного из людей, без которых Венера не вращается. Да уж, достойный список врагов! Войцеха охватило чувство гордости за себя, правда, тесно переплетённое с чувством дичайшей иронии.

Что ж, иронией делу не поможешь. Врага в лицо он увидел, и теперь его задача — выбраться из Варшавы. И попытаться найти тех, в чьих интересах будет помочь ему. Ибо даже такие люди не всемогущи и имеют собственных врагов, страстно желающих отправить их в анналы истории.

* * *

— Что 'Алиса'?! Что 'Алиса'?! Сколько лет я уже Алиса, Серёжа?! — Стройная невысокая рыжеволосая женщина ходила взад-вперёд по его кабинету, разъярённая, словно гарпия, которой прищемили хвост в подземке в час пик. — Они сработали как надо! Как должны были! Ни больше, ни меньше!

— Да они даже личности не установили! Ни одного, ни других! Даже на тупую пассивную камеру ничего не засняли! Позволили какому-то хмырю лапать мою дочь! Довели дело до того, что пришлось использовать крайние средства!

Женщина обречённо закатила глаза.

— Крайние? Ты не видел крайних средств, Сережа. — Затем продолжила уже тише — выдохлась. — Расслабился ты, привык к своим ангелочкам. А жизнь такая штука, что не всегда идёт по уставу корпуса.

Что ты хотел от спецназа ДБ? Чтобы они охраняли твою дочь? Они охраняли. Она в целости и сохранности? Да. Какие проблемы?

— Они...

— Они и не должны это делать! — отрезала она, вновь перейдя на крик. — Перед ними стояла чёткая задача, которую, кстати, поставил им ты сам — охранять. Они её выполнили, от и до. Все эти слежки, камеры, базы данных — это НЕ ИХ работа, мать твою!

Она устало махнула рукой и без сил опустилась в кресло напротив хозяина кабинета. Начала спокойно, с новыми аргументами:

— Для чего они вообще существуют, в чём заключается работа их службы, Серхио? Подстраховывать тех, кто находится под прикрытием. Вмешиваться лишь в тот момент, когда ситуация приобретает крайние формы, когда под угрозой агенты внедрения. Только тогда и ни секундой раньше — их так учили, они так привыкли. И им похрену, мать твою, что кто-то там лапал принцессу крови! — снова перешла она на крик. — Похрену, понимаешь? Она дала им установку: работаю инкогнито, под личиной юной аристократки, не вмешивайтесь, что бы ни случилось. Вот они и играли по правилам! ПО ЕЁ ПРАВИЛАМ, Сережа, в невесомости тебя в созвездии рака пятнадцать раз! А что не следили, кто там есть кто? Повторюсь, это не их работа. И ты знал об этом, когда просил о помощи.

Мужчина вздохнул и виновато опустил голову, решив не спорить. Но женщина не унималась.

— Это ангелочки у нас тренированные, на все руки мастера, электроникой обвешаны — мама не горюй. У других, Серёжа, такого нет. Потому работаем, как можем и ровно настолько, насколько требуется.

— Она с ними шёлковая ходила, — выдавил мужчина, чтобы не молчать. — С ангелочками такого не было, ни с одной группой. Никто у неё авторитета не вызывал, одна неприязнь. А тут... Боялась их что ли? Или уважала?

— Это твои проблемы, Серёжа, — подвела итог беседы женщина. — Ищи к ней подходы, находи решения. Раз кто-то смог её на место поставить — значит, и другие смогут. У тебя больше десятка групп здоровенных кобылиц на отвязе — давай, работай, раз взялся. Может Мишель что присоветует — знаешь, с какой иронией она за твоим экспериментом следит? Нечего ей там филонить, подключай. А я больше людей не дам.

— И на этом спасибо, — вновь вздохнул мужчина. — Может, заскочишь вечерком как-нибудь? Мне недавно винца хорошего подкинули, полувековой выдержки...

Женщина мечтательно улыбнулась, но лишь горько вздохнула.

— Некогда, Серёж. Извини. Тут с этим 'школьным' делом такие вещи всплыли... И всё прямо у меня под носом, в открытую, никого не стесняясь! — Она грязно, по-мужски, выругалась.

— Только не говори, что не знала, какие там вещи творятся, — не мог не поддеть мужчина. Теперь настала очередь вздыхать женщине.

— Знала, куда ж без этого. Достало всё, честно! Выше крыши достало! Вешаешь их, сажаешь, сажаешь, вешаешь — а всё одно — как брали, так и берут. Но последнее дело — вообще нонсенс! До такого додуматься: среди бела дня, когда пресса уже начала раздувать скандал, а я уехала всего-то на пару дней!.. — она вновь махнула рукой. — Кстати, ты когда Кампоса мне отдашь?

— Он мне ещё нужен, — покачал головой мужчина. — Могу кого-нибудь из швали слить. Озадачить ребят?

Женщина кивнула.

— Озадачивай. Мне сейчас кровь нужна — для наглядности. — Она вымученно улыбнулась. — У самой такое творится, а тут ещё ты с Изабеллой и её вечной манерой влипать в дурацкие истории! Ладно, пора, дела у меня. — Она встала и пошла к двери. — Людей не дам, больше не проси, ни для чего.

— Разберусь. — Мужчина проводил её до выхода и поцеловал протянутые кончики пальцев.

После её ухода включил релаксационную программу на всю стену и долго-долго смотрел вдаль на какое-то живописное озеро. Настроившись, почувствовав себя бодрее, вернулся на место и включил коммутатор.

— Жан, давай сюда 'девятку'.

— Да, сеньор граф. А что с Изабеллой?

— Пусть ждёт.

Он знал, дочь слышит его. Вот пусть и подумает, пока есть время.

В кабинет вошли восемь угрюмых девушек. Вернулись они позавчера, миссию выполнили. Посланному с ними человеку, новому администратору и инспектору объекта, действительно, пытались ставить палки в колёса, и просто замечательно, что он разрешил им стрелять на поражение. После первых двух трупов всё встало на места, а трое оставшихся оперативно взятых... Скажем так, подозреваемых в хищениях, ждут допроса в казематах дворца.

— Подумали? Выводы сделали? — сразу взял он быка за рога.

Девушки кивнули. На полшага вперёд, как командир, вышла Лана.

— Такого не повторится, сеньор. Обещаем.

— Хорошо. Считаем, что я вам верю, а вы только что пообещали не мне, а совету офицеров. Заочно. — Он кивнул на расположенную в углу вверху камеру.

Девушки скривились, но промолчали. Оно и понятно, разбирайся с ними не он, а сеньора Тьерри, миссией в резервный дворец они бы не отделались. И к хранителям после такого провала их бы никто и близко не подпустил. А он имел такое право — отдать дело в совет офицеров, в конце концов, он им не командир. Он просто человек, который лично решил заняться воспитанием проблемной дочери, получив на это полный карт-бланш, и занимался этим, надо отдать должное, не без успеха.

— Итак, давайте попробуем всё забыть и начать сначала... — начал он, но был вежливо перебит.

— Сеньор, мы сделаем всё, что в наших силах, даже больше, — вскинула головку Лана, — но у нас тоже есть условие. Мы будем работать, только если нам разрешат применение специальных средств контроля.

Вот так, спокойно, в лоб, ставить условия, в их положении? Мужчина откинулся на спинку и про себя усмехнулся. Это интересно. 'Телеграф' уже сработал, девки знают, что у него нет выбора, и сразу взяли планку для торговли повыше. Альтернатива — признать поражение и вернуть дело Мишель его не устраивает — он не привык терпеть поражения. А что, у них может и получиться!

— Хмм... — картинно задумчиво потянул он. Лана, судя по огоньку в глазах, намёк поняла и продолжила, сменив вектор с давления на аргументацию.

— Сеньор, в самом деле, вы вытащили нас, НАС, 'девятку', из резерва, сделав хранителями, ради того, чтобы мы были обычной стандартной группой? Это не смешно. Вы что-то хотели. И все мы взрослые люди, понимаем, что именно вы хотели. Давайте не прятаться за политес — мы люди военные и прямые. 'Девятка' здесь для особых мер контроля, просто вы до последнего с этим тянули. Не так ли?

— Ты говоришь опасные вещи, Лана, — усмехнулся он. Хорошая девочка, умная. Дипломатичная. Он не ошибся в ней.

Марсианка не повела и бровью.

— Почему же? Сеньорины офицеры согласились на эксперимент с нами. И не думаю, что они не понимали ваших мотивов. Вы же не считаете, что они дуры, что действительно не понимали, что мы не будем действовать, как обычная группа?

Вот они, главные слова. Хорошая девочка, просто умница. Как закончится свистопляска с Изабеллой, надо забрать её у Леи — нечего мозгам гнить в корпусе. Такие ему для серьёзной работы нужны.

...Конечно же офицеры ему не доверяют. Он — гражданский, просто отец, принц-консорт, не нюхавший пороху. И все его разговоры с ангелами записываются, и просматриваются. Но теперь, после слов марсианки пусть хоть кто-то из этих стерв попытается вякнуть — сразу аргумент: 'Ты что, дура'? И ладно дура, можно взять и круче, обвинив в непрофессионализме. 'Дура' лучше, они знают это по опыту.

Пожалуй, сегодня отличный день. Ему даже торговаться расхотелось, пусть девочки порадуются.

— Я согласен, — произнёс он и мило улыбнулся.

Девушки, не ожидавшие такого сразу, приготовившиеся к жёсткой аргументации и стоянии на своём до последнего, недоуменно переглянулись. — Но сами понимаете, — продолжил он, — к вам требования также возрастут. Или вы находите с ней общий язык, или...

Продолжения не требовалось. Что ж, девочки, это вам за наглость — ну, не любит он тех, кто ставит условия. 'Или' означает передачу дел назад, Мишель, а та никогда не церемонилась с неудачницами.

— Мы согласны, — ответила за всех Лана, вновь переглянувшись со своими.

— Вот и отлично. Можете приступать прямо сейчас. Скажите Бэль, пусть войдёт.

Девушки легонько поклонились и вышли.

Следом за ними с виновато опущенной головой вошла его дочь. Его любимица, его отрада. Он сам виноват в её поведении — сильно разбаловал и дал баловать Лее, предпочитавшей откупаться за отсутствие внимания. С Фрейей они были строже, так вышло, а это чудо...

Мужчина отогнал лишние мысли, бегло кивнул на кресло напротив, и когда дочь села, долго напряженно молчал. Наконец, выдавил:

— Ну?

Та подняла глаза:

— Прости, пап.

Опять эти два маленьких голубых колодца. Когда она так смотрела, с таким искренним раскаянием в глазах, он всегда таял и прощал всё, чем эта бесовка всю жизнь нагло пользовалась. Да, это не секрет, Бэль он любил больше Фрейи и Эдуардо. Им никогда не спускалось с рук того, что сходило ей. Может, это неправильно, но он ничего не мог с собой поделать.

Вот и сейчас он оставался твёрд лишь потому, что решение уже принято, а отступать с полдороги он не умеет.

— Что 'прости'? Ты понимаешь, что вообще произошло?

Та кивнула.

— Да.

— Ни черта ты не понимаешь! — повысил он голос. — Принцесса крови гуляет по городу с каким-то хмырём, про которого никто ничего не знает, раздаривает направо и налево боевые электронные системы, а после её избивает и чуть не насилует банда гопников. Прекрасно!

Девушка гневно вспыхнула.

— Хуанито — не хмырь, не смей его так называть!

Мужчина чуть не рассмеялся. То есть, из всей его тирады только это её задело. Ну-ну!

— Ну-ну, — озвучил он вслух, — продолжай.

Спесь с девушки моментально слетела. Но собравшись с силами, она вновь пошла в наступление.

— И не надо этого 'ну-ну!'. Он — хороший и порядочный человек. Когда я найду его, ты сам в этом убедишься.

Ключевым в её фразе было слово 'когда', а не, например, 'если'. Мужчина продолжал невинно кивать:

— Хорошо, дальше что?

— Ну... Бандиты не знали, кто я. Тень на семью не упадёт.

— Правда? — он картинно закатил глаза. — И всё?

Бэль вновь уткнулась в пол.

— А что ты хочешь, чтоб я сказала? Да, их было много, и я дралась, пока могла. Но охрана вмешалась только...

— То есть, это всё из-за охраны? Это хочешь сказать?

— Да...

Молчание. Наконец, ему это надоело.

— Бэль, если бы ты вела себя по-человечески с хранителями, ничего этого бы не случилось. И не надо винить охрану — ты хотела походить под личиной? Они дали тебе такую возможность. В полной мере. САМОЙ полной. — Он почувствовал, что из глаз дочери сейчас потекут слезы. Всё-таки внутри она раскаивалась. Правда, непонятно, в чём.

— В общем, слушай мое решение, — жёстко продолжил он, давая голосом понять, что решение окончательное и возражения не принимаются. — То, что тебя там чуть не отодрали какие-то гопники... — Скривился. — ...Твои и только твои сложности. Раз такая смелая, что ходишь неизвестно где, как и с кем, ничего не боясь — терпи. Захочешь отомстить — мсти, но сама. Никакой помощи ни от меня, ни от Сирены не будет.

Но это потом, когда вернёшься. Потому, что главное на сей момент — через три часа ты летишь на Землю, я распорядился подготовить яхту.

Девушка подняла недоуменные глаза. Стараясь не рассмеяться, он продолжил:

— Твоей сестре на день рождения дядя Себастьян подарил виллу на Ямайке, помнишь?

Кивок.

— С тех пор никого из семьи там не было. Надо поехать и навести порядок: организовать охрану, прислугу, снабжение — всё прочее. Вот этим ты в ближайшие пару месяцев и займёшься. Хватит без дела болтаться — не маленькая. Заодно позагораешь, искупаешься и отдохнёшь от приключений.

— Пап, я не могу лететь на Ямайку! — в голосе Изабеллы прорезались нотки страха и мольбы. Он сделал удивлённые глаза.

— Почему?

— Я должна найти Хуанито! И тех бандитов! Ему может угрожать опасность!

Мужчина вскинул бровь.

— Дочь, если я говорю, что ты летишь на Ямайку, это значит, что ты летишь на Ямайку.

— Но папа...

— Молчать! — закричал он. Девушка стушевалась. — Умей отвечать за свои поступки. Ты разгуливала по городу с человеком, о котором ни я, ни Сирена, ни тётя Алиса — ни одна из наших служб безопасности — не имеем ни малейшего представления. А если бы он оказался террористом или китайским шпионом?

— Он не террорист и не китайский шпион! — вспыхнула та.

— Это знаешь ты, но этого не знаю я.

— Я познакомлю тебя с ним, и ты убедишься!

— Вот! — мужчина поднял палец вверх. Воцарилась тишина. — Теперь всё поняла? Что нужно было делать вначале?

Она поняла.

— Ты не пацанка с окраины, и даже не дочь какого-нибудь завалящего аристократа. Ты — принцесса одной из самых одиозных для половины Земли династий. А ведешь себя, словно... Всё ясно?

— Да, пап. — Девушка кивнула и уткнулась в пол.

— Вот когда ты повзрослеешь, когда начнёшь совершать взрослые поступки, тогда и будешь делать, что хочешь. А сейчас ты летишь на Ямайку и это не обсуждается. Когда вернёшься — можешь заняться поисками своего Хуанито и своими обидчиками, здесь я тебе преград чинить не буду — даю слово.

— Спасибо, пап... — потянула девушка — довольной она явно не была.

— Да, ещё, — продолжил он. — Тебя вновь будет охранять 'девятка'. — При этих словах девушка скривилась. — И я дал им неограниченные полномочия. Если не будешь их слушаться, они имеют право делать с тобой что угодно и им за это ничего не будет. Так что в твоих интересах найти с ними общий язык, Бэль. Теперь всё понятно?

— Да.

— Всё, ступай.

Девушка встала и обреченно, еле передвигая ноги, направилась к выходу.

— А если его убьют, пока я буду загорать на Земле? — обернулась она у самой двери.

— Значит судьба его такая, — пожал плечами мужчина. — В конце концов, как-то же он дожил до этого времени? Выкрутится.

Бэль кивнула и нажала на открывающую створки кнопку. Сейчас с отцом спорить бесполезно.

Снаружи её уже ждали. Восемь молчаливых фигур в белоснежной форме. Самая безбашенная и оторванная в моральном плане группа корпуса. Каждая из этих девочек прошла столько, что может стать легендой при жизни, буде рассекретить и опубликовать их биографии. Если бы не вербовочная служба корпуса, все они были бы либо казнены, либо сидели, долго и без надежды выйти. Но с другой стороны, это самая опытная и самая надёжная группа — им нечего терять, хотя и самая одиозная. Что ж, придётся работать с ними, никуда не денешься.

— Возьми, — вместо приветствия Лана протянула ей вещи, от которых у девушки подкосились коленки.

— Это обязательно?

Они в унисон кивнули.

Девушка молча нацепила на шею до боли знакомый 'мотиватор' — тонкую полоску пластика со встроенной внутрь электронной системой контроля и шокером, надела на запястья такие же, но поменьше. Лана, аккуратно отвернув ей волосы, застегнула тот, что на шее. Ключ от системы повесила на брелок и положила в карман.

— Достаточно? — фыркнула Бэль.

— Да.

Тут её тряхнуло. Совсем легко и на долю секунды — не сравнить с тем, что она испытывала при даче неправильных ответов когда проходила обучение. Но в глазах с непривычки замельтешило, девушка оперлась на стол, чтобы не упасть, жадно вдыхая воздух. Из глаз её потекли обидные слёзы.

— Это ты специально, да?

Лана кивнула.

— Надо было проверить, работает система, или не работает. Я не инструктор, в первый раз на кнопку нажимаю.

И глядя на заплакавшую девушку, едко бросила:

— Бэль, милая, чтобы у нас с тобой не случилось недопониманий: если мы ещё раз провалим дело, то бишь, если ты ещё раз от нас сбежишь по своим делам, нас утилизируют. А мы очень хотим жить. Ничего личного, просто мера предосторожности.

Девушка кивнула.

— Ладно, проехали, пойдем. — Лана протянула руку. В глазах её и в голосе вдруг появилась теплота. — Расскажешь, кто он и что там у вас произошло.

Бэль шмыгнула носом и взяла протянутую руку. Да, конечно, понимает. Она сбежала, и это чудо, что они живы. У них есть повод злиться...

...Но ключ продолжал висеть на брелке у Ланы. Несмотря ни на какие аргументы.

'Ты должна найти общий язык с хранителями...' — пронёсся в голове голос отца.

Да, должна. Надо.

— Он такой хороший, девочки... — начала она, давая волю слезам.

Через пять минут после её ухода люк раскрылся и в кабинет вошёл невысокий человек плотной комплекции с графином в руке.

— Воды, сеньор граф?

Мужчина кивнул на стол и на кресло напротив. Вошедший сел.

— Что теперь делать?

— Ты о чём? — не понял хозяин кабинета.

— О нападении на вашу дочь, сеньор. Кого из ребят подключать к этому делу?

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Никого, Жан. Это не тот случай.

И глядя на изумлённо влетевшие вверх брови секретаря и давно уже просто друга, объяснил:

— Изабелла сама найдёт всех. И сама накажет. Я дал ей карт-бланш, полную свободу действий, и пусть Лея, когда вернётся, только попробует вмешаться! Пусть девочка учится, пора уже.

— А тот парень?.. — неуверенно уточнил секретарь.

— Да, тот парень — тоже. Ничего и никого не трогайте. Наоборот, залезь в архив гвардии и уничтожь все записи об этом инциденте. Чтобы не осталось ни одной ссылки, ни одного имени: будто и не случилось ничего вчера вечером.

— Тяжело в учении... — усмехнулся Жак.

— Да, ей будет полезно. Ты слышал, я вернул 'девятку'?

Вошедший кивнул.

— Пускай всё, чем будет располагать Изабелла, это опыт этих девушек. И больше ничего — ни от нас, ни со стороны гвардии или Алисы. Ей давно пора повзрослеть и начать налаживать отношения с хранителями. Работа с людьми — это главный урок, который она должна усвоить.

Секретарь усмехнулся и расплылся в довольной улыбке.

— Вы как всегда хитры, сеньор граф, как всегда!

— Стараюсь, Жан, стараюсь... — довольно потянул хозяин кабинета.

Секретарь вышел. Мужчина поднялся и вновь запустил релаксационную программу, закрывая ею унылый вид венерианской равнины. Он не сказал Жану главное, почему так поступил. Дело вовсе не в том, чтобы она находила общий язык с охраной. Нет, это важно, бесспорно, но девочки теперь в лепёшку расшибутся, а язык этот найдут. Дело в другом — в вызове, который подкинула судьба ему, как отцу. Вызов под названием 'влюблённая дочь'. И его отцовская задача сделать так, чтобы она не допустила ошибок матери, чтобы не стояла на коленях, прося прощение, много лет спустя, когда ничего нельзя изменить.

Любовь должна быть выстраданной, заслуженной, завоёванной. Если она преподносится на блюдечке с каёмочкой — это уже не любовь, а игра. Бэль слишком привыкла играть, и теперь пусть сама борется за свои чувства. Или проверит их в бою...

Или поймёт, что это совсем не то, что ей надо в жизни.

Он развернулся и вновь сел за стол. Впереди у него много работы.

Глава 16. Эмма

Дверь открылась быстро. На пороге появился тот, кто мне нужен. За спиной его играла лёгкая зажигательная мелодия.

— Здорово, сосед! — воскликнул я.

Тот переступил порог и протянул мне руку.

— Здорово, Хуанито. Чё хотел?

Я показал ему коробку от подарка. Затем приоткрыл её и наполовину вытащил чёрный пластиковый диск.

— Можешь найти проигрыватель?

Сосед, а я точно знал, что он связан с разными ребятами, музыкантами и организаторами, и может достать всё что угодно, удивлённо прицокнул языком и протянул руку к диску.

— Ого! Супервинил!

— Это хорошо или плохо? — я сделал удивлённое лицо. Я рисковал, поскольку не знал, сможет ли он оценить мой подарок правильно. Мне повезло, не смог.

— Это супер, чувак! — он постучал ногтем по пластине, но не там, где звуковые дорожки, а ближе к центру. — Эта штукенция офигенные деньги стоит!

Я согласно кивнул.

— Точно.

— Наверное штукарь — полтора? Щас же такие не делают!

— Больше бери! — я картинно усмехнулся. — Два с половиной.

Он присвистнул и покачал головой.

— Где достал?

— Послушать дали... — уклонился я от ответа.

Глаза соседа вдруг загорелись любознательным огнём:

— А мне дашь?

— Самому только дали. — Я сделал вид, что задумался. — Давай так, ты тащишь проигрыватель, я его слушаю, а потом на неделю даю его тебе. Когда достанешь проигрыватель?

Сосед посмотрел на хронометр браслета.

— Через полчаса.

— Идёт.

Он кивнул.

— Базаров нет, договорились. Тогда завтра с утреца закинешь его, ага?

Я тоже кивнул.

— Договорились. Но ни дай бог поцарапаешь... — Я погрозил кулаком.

— Да ты чё! Я чё, совсем опух не понимать, что это такое? — замахал руками он.

'Угу, совсем. Но вслух я этого не скажу'

— Хоть одна царапина — заплатишь за него со своего кармана! — пригрозил я. Очень строго пригрозил. Но сосед — парень в теме, да ещё и аккуратный, этот вряд ли испортит.

— Идёт. Ну, я пошёл, через полчаса жди!

Он прикрыл дверь, оделся и тут же вновь выскочил, пробежав мимо меня вниз.

У мамы, когда она меня увидела, сошла с губ радостная улыбка.

— Опять что-то случилось?

Я вкратце пересказал свою историю, не акцентируя внимание на том, кого и где видел и сколько на самом деле стоит подаренный мне диск. Выслушав, она вздохнула и покачала головой.

— И что мне с тобой делать?!

— Мам, не начинай. И так тошно.

Я побрел на кухню, еле передвигая ноги. Очень хотелось повеситься. Или утопиться. Или сделать всё сразу.

— Тебя весь день искала какая-то девушка, — донеслось мне вслед. — Несколько раз заходила, внизу сидела, ждала.

— Что за девушка? — мне не было интересно. Я догадывался, кто это. Но она свой выбор сделала, пускай сама расхлёбывает последствия, что бы ею ни двигало.

— Высокая такая, смуглая. — Глаза матери ехидно блеснули. — Очень высокая!

— ...И очень настойчивая, — закончила она открыто улыбаясь.

Я так и застыл с разинутым ртом. Блин, я же говорил Эмме что-то про сегодняшний день! Как раз перед дракой с бандой Толстого в фонтане! Без особой надежды дожить до субботы! Зная надоедливость Шпалы, можно констатировать, что просто так она теперь от меня не отстанет.

Наконец, я остался один. Мне не хотелось ничего, совершенно. Даже раздумья о грядущем, как бы полегче и поинтереснее его встретить, не прельщали. Я лежал и тупо пялился в потолок, ни на что не реагируя. В голове крутилась только одна мысль:

'Я потерял её. Вот так просто взял — и потерял'.

Пришёл сосед, притащил проигрыватель — нечто допотопное и архаичное, без виртуального управления, но внушающее уважение качеством выходного сигнала. Я трясущимися руками подсоединил его к своей звуковой системе, запустил вращающийся круг, как делал это мистер Смит, и положил на него пластину диска. Затем, осмотрев перо, на конце которого оказалась обычная тонкая игла, опустил его на край каёмки.

Весь остаток вечера и половину ночи меня не было — я летал. Маленькая аристократка права, есть в этой музыке нечто, чего нет у нас — то, что наши предки неблагоразумно потеряли во времена Третьей мировой, объявив крестовый поход существовавшему тогда миропорядку.

Этой музыке больше четырех сотен лет. Да, клавиши звучали, как помесь органа и пианино; гитары... Тоже отставали в развитии; но вот вокалист понятия не имел, что они такие старые — его голос слышался так, будто они играют рядом, в соседнем клубе, в соседней комнате.

Несмотря на архаичность звучания, музыка, которую рождала группа, не ведала о своём возрасте. Она была вне времени, вне пространства. Я лежал и слушал, как из глубины веков доносятся октавы, ноты и слова, рвущие душу на части точно также, как рвали души людей столетия назад. Музыку вечности.

Sweet child in time

You'll see the line

The line that's drawn between the good and the bad

See the blind man shooting at the world

Bullets flying taking toll

If you've been bad,

Lord I bet you have

And you've been hit by flying lead

You'd better close your eyes and bow your head

And wait for the ricochet

* * *

Утром меня растолкала мать, огорошив спросонья:

— К тебе пришли. Девушка.

Сердце сжалось от проснувшейся на мгновение надежды. Она нашла меня?

И тут же опало. Это оказалась Эмма. Всего лишь Эмма.

— Чего тебе? — недовольно потянулся я.

— Ты говорил, чтобы я зашла, — бодро ответила Шпалаа, входя и демонстративно разуваясь.

— Эмм, не сейчас. Давай в другой раз?

Я обернулся и поплёлся в свою комнату в надежде, что там можно спастись. Какой я наивный!

— А когда? Ты обещал!

— Так, я пошла к донье Татьяне, — засобиралась вдруг резко мать.

— Мам, Эмма уже уходит, не надо!

— Мне самой лучше знать, что мне надо! — отрезала та. — Пока-пока!

Ну-ну, и мама меня бросила. Предала, оставила наедине с этой длинной горгульей.

И что теперь делать? Вышвырнуть её? Совесть не позволяет. Всё же она не сдала меня тогда у Витковского. Пускай, не от любви ко мне, по собственным мотивам, но ведь не сдала же!

Я присел на пол у кровати, кивнул ей на кресло перед домашним терминалом. Она протянула мне планшетку и села, поджав ноги. И невольно напомнила мне этим Бэль.

— Эмма, я не в настроении. Честно. Будешь приставать — вышвырну.

— Я сделала всё, как ты просил, — проигнорировала она угрозу. — Перебрала все фамилии золотой сотни, и ещё несколько десятков из второй сотни.

— И что? — я развернул планшетку и попытался сосредоточиться на том, что там написано.

— Такой девушки нет. Блондинос больше пяти десятков, но так, чтобы совпадало всё — нет ни одной.

Приехали.

— Может, тебе показалось и её на самом деле не существует? — В глазах Долорес читалась уверенность в этих словах. Дескать, Шимановский, кончай колотить понты и колись. Я в ответ громко рассмеялся.

— Эмма, я вчера провёл с ней весь день. Незабываемый день! — я прикрыл глаза, вспоминая свою аристократку. То, как пахнут её волосы, как плавно она двигается, когда танцует... — И она, правда, аристократка.

Эмма продолжала скептически кривиться.

— Ты не поверишь, кого мы только вчера не видели! — решил убедить её я. Наверное, для того, чтобы самому не разувериться, что это действительно было. — Даже инфанту.

— Инфанту? — в глазах Эммы замелькали искры интереса. Я кивнул.

— Она стояла в метре от меня. И Сильвию. Дочь Октавио Феррейра...

И я вкратце поведал ей историю вчерашней неудачи. Всю, в подробностях.

Почему рассказал ей это — не знаю. Накипело. Эмма — не лучший собеседник, но на тот момент у меня не было никакого. Хуан Карлос... Хороший парень, но он не годится в духовники. По той простой причине, что мы не друзья. Да, мы товарищи, но не друзья, и я никогда не доверю ему самое сокровенное.

А Эмма? Пожалуй, тут сработал тот же закон, что и с Бэль. Она не сделает мне плохо просто потому, что ей это не надо.

— Они уехали. Я же развернулся и убежал. Вот и всё.

Я закончил. Эмма задумчиво молчала. Долго молчала, несколько минут. Затем выдавила:

— Так не бывает.

— Бывает, Эмм, бывает. И после этого ты со своими глупостями? Пожалуйста, пожалей меня, не доставай. Я только что потерял девушку — не до тебя сейчас.

— И что ты собираешься теперь делать? — словно не услышала она.

— А что я могу?

— Как что? Искать её!

Я рассмеялся.

— Зачем? Господи, Эмма, как же ты не понимаешь, я не смогу смотреть ей в глаза после этого!

— Но ты же ни в чём не виноват.

— Не виноват?! — я вспылил, закричав во весь голос. — А если бы она не была аристократкой? Если бы сзади не ехали её охранники? Что было бы тогда?

Я неудачник, Эмма! Неудачник во всём! Да, мне везёт по жизни, сказочно везёт. То, что я встретил её... Чистая случайность! Она тупо забыла у меня свой навигатор, которым я затем растиражировал преступления Толстого — тоже случайность. Я устроил дебош, да такой, что в школу нагрянула королева, но и это случайность! ЭТО ВСЁ СЛУЧАЙНОСТИ, Эмма!!!

Я перевел дух, пытаясь взять себя в руки. Вот это прорвало! А главное, как лаконично!

— Я ничего не добился из того, что хотел, мне просто сказочно, нереально фартило! Всю прошлую неделю. А встреча с Толстым — закономерный итог. Это судьба. — Когда я заговорил, когда начал озвучивать вслух сокровенное, мне начало становиться легче. Пускай хотя бы Эмма знает, кто я — слишком тяжело таскать такой груз в одиночку. — В школе меня считают чуть ли не героем, но на самом деле я — ничтожество. Ничтожество, не способное самостоятельно защитить ни себя, ни собственную девушку. И как бы ни выпендривался, что бы ни предпринимал, всё бесполезно — от себя не уйдёшь. Я могу врать себе, могу врать остальным, могу пускать пыль в глаза, но на деле от этого будет только хуже, причём в первую очередь тем, кто меня окружает, кто мне дорог. Таковы законы Мироздания...

Ну, вот и выговорился. И стало намного легче. Спасибо Эмме хотя бы за это.

— Я не могу с ней встречаться, — закончил я. — Я не могу с ней видеться. Я просто не смогу посмотреть ей в глаза.

— Ты слишком строг к себе, — покачала Эмма головой. — Ты не виноват, что не можешь справиться с целой бандой.

Я лишь усмехнулся.

— Человек отвечает за всё, совершаемое им в жизни. Я мог что-то сделать, мог как-то договориться с ними. Раньше, в школе, с первого дня. Не знаю, что я мог, НО ЧТО-ТО ВЕДЬ МОГ ЖЕ!

Вновь горькая усмешка. Эмма не перебивала.

— Знаешь, если бы на нас напали совершенно 'левые' хулиганы, дело случая... Но это не 'левые'. Это судьба Эмм. И она дала мне понять, что нельзя выжить, опираясь на одно везение. Надо что-то делать самому, не надеясь на чудо, а с этим у меня проблемы. Пока я не решу свои проблемы, пока не смогу защититься от Толстого и ему подобных... Пока я не научусь делать так, чтобы у меня что-то получалось... Я должен забыть о ней.

Она лишь покачала головой.

— Ты не прав. Я не знаю почему, просто... Не прав ты.

— Тем более, ты её не нашла. — Я вновь усмехнулся. — Видишь, всё-таки судьба.

— Я могла плохо искать. Пропустить. Я же человек! И ещё... Помнишь, я тогда начала говорить в коридоре, когда ты ударил Рубини по носу?

Я кивнул.

— Что есть одна девушка, но не из первой сотни?

— Да. Знаешь, кто это?

— Ну, кто же?

— Принцесса Изабелла.

Я вновь рассмеялся, искренне и от всего сердца.

— Эмма, чтобы ты знала, принцесс охраняют ангелы-хранители. Это такие молоденькие девочки лет от восемнадцати и до тридцати пяти. Я вчера, да и позавчера, достаточно на них насмотрелся. Даже дворцовая стража, те ребята в чёрном, не допускаются к этому. А её охраняли здоровые молодчики. Так что это не принцесса, однозначно.

— Ну, не знаю... — Эмма задумалась. — Но она подходит по всем твоим параметрам.

Я пожал плечами. Мало ли людей подойдёт под мои скромные параметры? Наличие брата, сестры и кузена определенного возраста?

— И твою Бэль тоже зовут Изабеллой? — не унималась она.

— Ты знаешь, сколько Изабелл на планете? Это одно из самых распространенных имен. Сколько ты встретила их, пока копала? А сколько среди них модов?

— Много. — Эмма задумалась. — И модов штук десять. И четверо точно с белыми волосами.

— Вот видишь! — Я усмехнулся. — Но допустим, это она. И что? Это что-то изменит? Я смогу смотреть ей в глаза оттого, что её мать — правительница планеты?

Молчание.

— Помнишь, ты говорил Карине, что тебя найдёт настоящая принцесса, и ты её...

Я вновь рассмеялся. О, святая наивность!

— А что я ещё должен был сказать Карине, Эмма? Или ты предлагаешь мне стать альфонсом? Найти себе принцесску или аристократку, спрятаться за её юбку, решить с помощью её громил свои проблемы, затем, лечь на диван и не знать горя?

Эмма открыла рот от удивления.

— Но... Я думала... Ты серьезно тогда...

— Я серьёзно. Но только начну я с того, что я буду защищать её. Может не кулаками, как-то иначе, но только не прячась за чьей-то юбкой. Всё, Эмм, прости меня, но я хочу посидеть в одиночестве.

Она поднялась, направилась к двери, затем обернулась.

— Хуан, может, если тебе всё равно... Ты сделаешь, что обещал? Я ведь исполнила твоё требование.

Я с таким презрением оглядел её снизу вверх, что она непроизвольно отшатнулась.

— Эмма, неужели ты такая дура и не понимаешь, как низко пала со своей лотереей?

— Но я...

— Тебе так нравится быть опустившейся шлюхой без собственного мнения? Пусть даже шлюхой с деньгами и влиянием семьи?

Молчание. Долгое-долгое. Она порывалась что-то мне сказать, открывала рот, но тут же его закрывала. Наконец, увидев что-то на полу, воскликнула:

— Ой, а что это?

'Это' оказалась визитка Сильвии — кусочек позолоченного пластика, инкрустированный драгоценными камешками. Видимо, вчера, снимая брюки, не заметил, как она вылетела из кармана.

Карточка эта, даже без учёта стоимости камней и золота, сама по себе — произведение искусства. Одна работа ювелира в ней, ручная работа, стоит больше маминой зарплаты. Оно и понятно, личный номер сеньорита Феррейра абы кому не даёт, а те, кому даёт — достаточно состоятельные люди, чтобы продемонстрировать им шик, богатство и превосходство семьи Феррейра над остальными, даже в такой мелочи.

— Так это что, всё правда? — Её изумление было... Таким искренним и огромным, что мне вновь захотелось рассмеяться.

Она вроде бы поверила мне под конец рассказа, слишком эмоционально я вёл повествование, со слишком многими деталями и подробностями, но верила как бы издалека. Дескать, пока не потрогаю руками, все ваши россказни останутся сказками. Теперь же, покрутив визитку в руках, мои сказки обрели для неё предметность. А следовательно, абсолютно всё, сказанное мною, превратилось в грубую недвусмысленную реальность.

— И ты правда видел инфанту?

Я лишь устало прикрыл глаза.

— Эмма, тебе пора.

На этот раз она не спорила.

— Да, конечно. Ты действительно их видел... И теперь не хочешь...?

Я скривился. Что ещё ожидать от куклы с мозгами Эммы? Шимановский, простачёк-титуляр с окраины, из бедной семьи, сын проститутки, окунулся в мир высшего света, с ним заигрывала самая богатая девушка на планете... А теперь он сидит и добровольно от этого мира отказывается?

Ей не понять. А объяснять я не буду.

Я встал и побрёл в кухню. Чего-то нашёл, подогрел, съел, не почувствовав вкуса. Разговор с Эммой пошёл на пользу — я перестал хандрить и задумался о практических своих шагах. Что-то надо делать, но вот что?

Додумать не получилось. Я услышал шум открывающейся двери, резко открывающейся, от толчка, и поспешил в коридор, группируясь и готовясь к бою. Закрыть её за Эммой не сообразил — протормозил.

К счастью, мои опасения не оправдались, это вновь оказалась Эмма. Но это была не та Эмма, что заходила полчаса назад; глаза этой Эммы пылали бешеным огнём.

— Шимановский, раз такое произошло, значит, у тебя больше нет девушки? — сходу заявила она. Я растерялся.

— Нет. Но...

Дальнейшие мои протесты потонули в её решимости: она, словно древний гусеничный танк, попёрла на меня, схватила за грудки и потащила в спальню.

— Ты мне обещал. Я сделала для тебя работу, и ты мне должен.

— Эмма, я не...

Мои протесты и робкие попытки сопротивления оказались бесполезны.

...Хм. Скажем так, меня грубо изнасиловали. Изнасиловала девушка, которая считалась королевой школы, но к которой у меня не было ни малейшего интереса. Она оказалась сильной, очень сильной, видно, занимается чем-то силовым, и серьезно, просто мускулы не заметны благодаря общему строению тела. Я всё равно мог победить её — я боец и не из последних, но...

...Но есть такая штука, как 'совесть'. Я действительно обещал ей, и она сделала то, что я требовал. Я хотел прокатить её, выставить дурой, но...

...Но она не сдала меня. И выслушала. И не предаст. И пообещав, я не мог не сдержать слово, как бы противно себя ни чувствовал.

Что ж, сейчас она получит своё и исчезнет из моей жизни; я же буду относиться к этому, как к части сделки, которую необходимо закрыть. В конце концов, если перестану держать слово, в кого превращусь? Ее же вина лишь в том, что она толкнула меня самого в ловушку, расставляемую для нее. Я успокоился и решил просто получать удовольствие.

Этот секс был... Великолепен! Эмма вытворяла такое... Не могу найти слов, чтобы описать, чувствуемое мною тогда. Просто незабываемо. И три восклицательных знака.

— Всё, теперь ты довольна?

Мы лежали и молчали, каждый о своём. Говорить не хотелось. Эмма безразлично пожала плечами.

— Ты получила, что хотела, я тебе больше ничего не должен? — повторился я.

— Я не включала камеру, — ответила она не моргая, глядя в потолок. Когда смысл этих слов дошёл до меня, я закашлялся.

— То есть как, не включала? Если ты думаешь, что я ещё раз...

— Ты ничего не должен, — ответила она отрешённым голосом. — Просто... Просто я не хочу больше быть опустившейся шлюхой!

Затем она уткнулась мне в плечо... И заревела.

Ревела долго, минут двадцать, выгоняя из себя всё, что накопилось в душе, а я лежал, приобняв её, гладил по волосам и пытался прийти в себя, а заодно понять, что же такое только что произошло?

Наконец, она успокоилась. Мы вновь лежали и молчали. Она не решалась, а может не знала, что говорить, а от меня было достаточно лишь немой поддержки. Наконец, она решилась:

— Я больше не хочу общаться с ними. Ты прав, я пала, и даже не заметила, как низко. Они пустые, не думают ни о чём, кроме секса. У них нет никаких стремлений, ценностей, никаких... Как они называются?..

— Никаких принципов, — подсказал я. Эмма кивнула.

— Да. А я поняла, что больше не хочу так жить.

— Из-за меня?

Она вновь кивнула.

— Ты не прав, что не борешься за любовь. Но твои рассуждения... Я поняла, что хочу себе такого же парня. Рыцаря в алмазных доспехах. С принципами. И чтобы я была за ним, как за каменной стеной. Твоя Бэль — счастливая сука, и даже не представляет насколько счастливая!

— Но-но! — прикрикнул я, но вяло, не всерьёз. Лишь плотнее обнял её. М-да, раз уж до Эммы дошли такие вещи?... Что же в мире делается?

— Почему я не замечала тебя раньше? — пордолжила она. Я пожал плечами.

— Я всегда был рядом. Но теперь поздно, Эмм. Твой космолёт улетел.

— Да знаю я! — Она поднялась и принялась искать вещи. — Есть хочешь? Приготовить что-нибудь?

— А ты умеешь? — Я снова удивился, но уже вяло. Она довольно улыбнулась.

— Немного. Самое простое. Что у тебя есть в холодильнике?

Эмма торчала у меня до вечера. Мама, словно чувствуя, домой не торопилась и спровадить Шпалу удалось лишь часам к десяти, и по её лицу я сделал вывод, что несмотря на улетевший космолёт, попыток наладить со мной отношения она не оставит. Но меня это мало заботило, пока мало — были проблемы поважнее.

Моя самооценка поднялась, и теперь её уже ничто не поколеблет. Если уж я, Хуан Шимановский, своими поступками помог осознать кому-то никчёмность, помог... Если не направить на путь истинный, то хотя бы сбить с неправедного... Это многое значит.

Следовательно, не всё потеряно, у меня есть шансы добиться поставленной цели. Вопрос в том, что избрать целью?

Сейчас, после бурного неоднократного секса, охватившая меня со вчерашнего вечера хандра ушла, я был полон сил и энергии, и мог спокойно, не уничтожая себя, подумать об этом. То, что жить так же, как жил до этого, нельзя — это понятно. Потому, как в следующий раз рядом может не быть охраны, и моей девушке сделают плохо у меня на глазах, несмотря на все мои старания, выпендрёжи, концентрацию всех сил и ресурсов. Значит, мне нужен апгрейд, mejorar — кардинальное резкое улучшение каких-то жизненных качеств, свойств и установок. Иными словами, я должен резко и бесповоротно изменить свою жизнь, переведя ее на качественно новый уровень.

Направлений таких апгрейдов два: первый — тупо научиться махать кулаками и показать всем Кузькину мать, став не бойцом, а крутым бойцом, и второй — пойти 'во власть', стать членом организации, которая может постоять за одного из своих, взять на себя решение самых острых его проблем.

И третий путь — совмещение обоих первых.

С этой мыслью я лёг спать, решив, что утро вечера мудренее.

Глава 17. Mejorar

Март 2447 года, Венера, генерал-капитанство Полония, Новая Варшава

Хорошо, что он не спешил и расплатился заранее, выгадав время, чтобы посидеть и подумать. Выходя из своего убежища Войцех вдруг обнаружил в самом центре зала, за самым 'козырным' столиком... Троих ангелочков.

Это вновь оказались молоденькие девочки чуть-чуть за двадцать. Они тоже сидели в форме ДБ, но эта форма не могла обмануть даже неподкованных в проблеме обывателей — о каком департаменте речь, если рядом с каждой из девочек к столу прислонено вполне себе боевое 'Жало'?

Судя по количеству закусок, сидели они здесь давно, и сидели расслабленно — то есть пришли не по его душу. Девочки отдыхают после трудного рабочего дня, а что игломёты рядом... У каждого своя работа — такое складывалось со стороны идиллическое впечатление. В то, что их отдых здесь чистое совпадение, верилось сразу, иначе бы он давно лежал холодным трупом — у них было время провести зачистку. Это обрадовало, но с другой стороны он поразился шутнице Судьбе и своему коварному везению, тоже обладающему отменным чувством юмора.

Итак, что теперь делать? По-тихому линять, пока не засекли?

Отчего-то сейчас эта мысль не прельщала. Наверное, в этом виновато досье Мексиканца — он увидел своих противников 'в лицо', почувствовал вкус борьбы и теперь не мог бежать, как последний трус. Хотелось именно борьбы, азарта, крови: как он собирается уничтожать первых лиц государства, если бежит от тройки рядовых исполнителей?

Он сел назад, но уже под другим углом, на противоположный диван, и принялся наблюдать — благо, девочки даже не смотрели в его сторону. Первой его мыслью было, что его ценят не слишком высоко. По каким-то причинам против него бросили неопытный молодняк, которому не исполнилось и двадцати пяти. Та троица, теперь эта...

...Оно конечно хорошо, но вызывает недоумение. Он грохнул троих из них в том бункере, против него должна быть объявлена серьёзная вендетта, а в реальности им занимаются те, кого держат в резерве, втором эшелоне. Нет, молодость имеет свои преимущества. Например, у этих девчонок лучше реакция и быстрота движений. Но отсутствие опыта очень часто может стать решающим фактором, и в этом руководство корпуса просчиталось.

Он ждал. Смотрел и ждал. Этих девочек было жаль — весёлых, жизнерадостных; в их глазах плескалась сама жизнь, они шутили, что-то показывали, рассказывали, смеялись. Дети! Но ему придётся убить этих детей. Или они, или он — третьего не дано.

Люди вокруг почти не обращали на них внимания. Почти — потому, что форма и скорострельные винтовки не могли не привлекать. Но все присутствующие игнорировали девчонок, не найдя в их нахождении здесь ничего экстраординарного — сидят, и пусть себе сидят. Забытая провинциальная Варшава. За своей отдаленностью от цивилизации аборигены не знают, что может натворить эта троица. А они могут разнести здесь всё-всё, и им за это ничего не будет. Могут пострелять кого-нибудь, укокошить за один косой взгляд — а отвечать за это будут лишь своему таинственному совету офицеров — то есть перед другими ангелами, просто более старшими и опытными. А рука, как известно, руку моет.

Но это и к лучшему, что жители Варшавы не догадываются о висящем над ними дамокловом мече. Меньше нервов и ненужной суеты.

Вот одна из девчонок встала и ушла к туалетным. Подождав немного, Войцех решил, что это шанс. Сейчас или никогда.

В качестве оружия под рукой были только ножи, лежавшие на столе, да и те не острые. Ну, ничего, справится. Против ангела это всё равно, что с голыми руками, да только против них с любым оружием, как с голыми руками.

Встал. Вышел в тёмный зал. На него никто не обратил внимания. Судя по тому, что прошлая бригада показывала Ярославу его изображение, как он выглядит сейчас преследователям известно. Совсем девочки расслабились!

Дверь с нарисованным профилем человека в длинном женском платье и модной шляпке. Подумав несколько секунд, он решился и толкнул её, засовывая в рукава заготовленные ножи.

Внутри находились две женщины: одна стояла и красила губы перед зеркалом, другая мыла руки и тоже что-то делала. Обе по команде воззрились на него.

— Я жену ищу... — извиняясь, скривился он, после чего перестал быть им интересен.

Зашёл во второй отсек, где стояли в ряд пластиковые двери кабинок.

— Флориана? — громко произнес он. — Ты здесь? — и картинно постучал по ближайшей дверце. — Флориана, сколько можно ждать!

Через несколько кабинок от него послышался звук сливного бачка. Перехватив нож поудобнее, он двинулся туда. Раздался щелчок деблокируемой двери, затем она открылась...

...Он сразу, сходу, на всей скорости, какую был способен, атаковал, целясь ножом в голову, ибо из кабинки показался силуэт в чёрно-синем. Атаковал, но не успел — королевская телохранительница смогла уклониться.

Но он не зря провел шесть лет в армии, не зря уделял в тюрьме тренировкам всё свободное время — второй удар достиг цели. Пусть он целился обманным в корпус, а попал в плечо, но и это неплохо. С оружием тоже не ошибся: тупой зазубренный нож не резал, а рвал плоть при ударе.

Войцех уклонился и отступил, позволяя девчонке провести пару атак. Это тоже маневр, попытка поймать противницу в припадке ярости, и он удался — его второй нож впился ей в бедро.

Судя по виду телохранительницы, она не чувствовала боли, и атаковала бы снова и снова, но раненая в ногу, на долю секунды потеряла равновесие и ориентацию, чем он воспользовался, вначале ударив ее кулаком в лицо, пробив обманным движением динамический блок, а затем без пощады всадив третий нож ей прямо в глаз.

Тело противницы рухнуло, словно подкошенное. Смерть моментальная и совсем безболезненная.

Он отступил, смотря на дело своих рук. Да, девчонка, совсем ещё молодая, зелёная. Такой бы жить, деток рожать...

...Но не стоит сентиментальничать. Эта девочка по приказу её величества с лёгкостью уничтожит пять десятков безоружных людей, как и её более старшие предшественницы, а значит, туда ей и дорога.

По полу растекалась лужа крови, которую не спрячешь, затащив тело в кабинку, потому не мудрствуя, Войцех принялся обшаривать его прямо здесь, спеша сделать это до того, как сюда кто-нибудь войдёт.

Что имеется в наличии? Нож, настоящий боевой, годный как для борьбы, так и для метания. Ручной игольник — а это то, что надо. Документы на имя сотрудников ДБ, право на ношение оружия в 'особо охраняемой зоне C', несколько информационных капсул. Координатор старой модели, судя по изображению — к сети не подключён, используется как обычный гражданский навигатор. Хорошо, напарницы не видели, что с ней произошло, но брать его с собой не стоит.

Его грязное занятие — обирание трупа — вдруг прервал нечеловеческий женский визг: какая-то сеньора всё же заглянула в туалет. Он опоздал.

Одним движением Войцех подскочил к визжащей и вырубил её ударом в основании шеи — пусть полежит. Кинулся к двери, на ходу включая игольник, но услышав гул голосов снаружи, бросился к дальней кабинке и затаился внутри, сев на пол и прильнув к стене. И уже с этой немудрёной позиции принялся слушать звуки стандартной суеты, которая случается при обнаружении трупа в общественном заведении: визги, ор, топот, требования вызвать гвардию и угрозы, что 'я буду жаловаться'.

Но это прошло мимо, слух пытался вычленить совершенно иные звуки. И он дождался.

Несколько резких выкриков, и всё разом стихло — людей безапелляционно выдворили за пределы туалета, видимо, аргументировав требование потрясанием оружия. Тишина.

В туалете осталось лишь три человека, одним из которых являлся он сам. Одна из противниц находилась рядом с телом, вторая по его подсчетам загораживала выход, держа кабинки под прицелом.

— Минут пять, не больше! — произнесла первая противница. — Совсем тёплая! Эта тварь где-то рядом, далеко не успел уйти!

— Я посмотрю, — ответила ей вторая.

— Давай.

После этого он почувствовал, что одним человеком в помещении стало меньше. Первая противница тоже бросилась к выходу, но на самом пороге развернулась и вернулась назад. Раздался глухой звук 'бум' и треск — дверца крайней кабинки вылетела под ударом окованного сапога.

— Выходи, ублюдок! Я знаю, что ты здесь!

Она блефовала. Не знала этого, а лишь проверяла догадку. В её голосе слышались нечеловеческие боль и отчаяние, решимость сделать так, чтобы он взмолился об аде, как о невероятном курорте, когда они его найдут. В своём приступе ярости девочка открывалась, невероятно открывалась, подарив ему шанс на вторую победу.

Бум. Вторая кабинка. Бум. Третья, через одну от него. Он приготовился. Бум. Крайняя к нему. Пора. Войцех нажал на спуск.

Стенки туалета — обычный пластик. Красивый, под мрамор, солидно смотрящийся и приглушающий звуки, но абсолютно уязвимый для сверхпроникающих снарядов, вроде игл.

Выстрелив, он тут же прыгнул, выкатываясь наружу, на кафельный пол туалета, держа предполагаемое место нахождения противницы под прицелом. Не понадобилось — попал с первого раза, вторая девчонка оседала, срезанная практически напополам, не успев даже испугаться.

Осталась последняя. Координаторы скорее всего уже включены и она знает, что только что произошло. Теперь единственный его козырь — внезапность. Он вскочил и рванулся к выходу, распахнув дверь, снеся при этом стоящего за ней бритоголового охранника и повалив кучкующихся рядом с ним нескольких дамочек — естественный живой щит на случай, если ангел постесняется стрелять в невинных.

Постеснялась.

Теперь резко вправо и на пол.

Успел — за его спиной кадка с экзотическим земным растением развалилась, ошмётки листьев разлетелись в стороны.

Уже лежа на земле, он нажал на спуск ещё раз, направляя поток игл сквозь разделявший их с противницей диван. Тишина.

Тут зал взорвался: люди начали вскакивать, бегать, суетиться, создавать то, что ему нужно — панику. Но главное, что его несказанно обрадовало, это отсутствие второй очереди. Он попал.

— Всем лежать! — Войцех смело вскочил и дал залп из игольника по системе освещения, затем по верхнему ряду бутылок в баре. Хаос моментально достиг апогея, действуя от противного, что он и добивался. Все посетители, да и обслуживающий персонал, толкались, сшибали, давили друг друга, пытаясь убежать или уползти от исходящей непонятно откуда угрозы. Усмехнувшись, Войцех спокойно подошёл к третьей поверженной противнице.

Да, он достал её очередью сквозь диван, и это была заслуженная победа. Первую он победил, пользуясь внезапностью — если бы у неё было на несколько долей секунды на подготовку больше, вряд ли бы бой закончился с таким результатом. Вторую — приступом ярости, охватившим ту, заставившим забыть о предосторожности и всех инструкциях. Расслабились девочки в своём резерве. С этой же они были на равных — или она, или он. Повезло ему. Злости или ненависти к ним, простым девчонкам, зомбированным и воспитанным в духе абсолютной преданности отморозкам у власти, он не чувствовал, потому прикрыл последней противнице начавшие стекленеть глаза, взял из её рук второй иольник, вытащил из-за пояса запасную обойму и побежал к чёрному ходу — у него ещё оставались шансы спастись, хотя и призрачные.

Войцех пробежал несколько кварталов, вот так, внаглую, с игольниками в руках, спасаясь из зоны оцепления — гвардия спешно перекрывала квартал за кварталом, фильтруя всех выходящих. И успел. Проскочил, несмотря на усиленные посты вокруг. Самоубийственный трюк, но говорят же, дуракам и самоубийцам везёт, а он, судя по бою в кафешке, и дурак, и самоубийца одновременно.

Теперь он стоял на крыше небольшого здания, куда залез по пожарной лестнице, и смотрел на город.

Варшава, его родина. А возможно, будущая могила, если срочно, в течение нескольких часов не уберётся отсюда. Ибо он убил троих ангелов, троих девчонок из самой таинственной силовой структуры королевства, имеющей в своем распоряжении все ресурсы остальных структур, пользующейся правом неприкосновенности, ненаказуемости за любые, даже самые страшные преступления. На него уже объявлена охота с прилагающейся вендеттой, и никто в мире, ни один здравомыслящий человек, не окажет ему помощи. Ибо на помогающего также опрокинется гнев ангелов и королевы.

Сейчас он понимал свои ошибки. Он сглупил не сейчас, напав на ничего не подозревающих девчонок (хотя и сейчас тоже, чего себя выгораживать), а в самом начале, посчитав, простой команданте, пусть и такой тяжеловес, как Мексиканец, сможет что-то сделать против её королевского величества. Да, он крут, без вопросов... Был. Но планета принадлежит не ему и не ему подобным. Реальные хозяева планеты — кланы.

Веласкесы — тоже клан, не самый богатый, не самый могущественный, но исторически находящийся у власти в стране. Стране, скованной вековыми традициями патернализма и на одном этом основании боготворящей своих правительниц. Корпус телохранителей — это всё, что у них есть, единственное, что отличает их от других кланов, также имеющих немаленькие наёмные армии, правда, не обладающими неподсудностью. И именно они, другие кланы, считающие себя ничем не хуже Веласкесов, могут стать его реальной защитой, единственными реальными покровителями. Как сказал Кароль, 'Чтобы копать под Веласкесов, нужно быть как минимум Феррейра!'. Золотые слова на которые он не обратил должного внимания. И в результате стоит один, на крыше бурлящего города, думая, как оттянуть неизбежное.

Зря он так спешил, связавшись с Мексиканцем. Нужно было ещё немного подождать, несколько лет, до освобождения, и обратиться сразу к нужным людям. Но теперь поздно, теперь у него не осталось выбора. Он не знает, какой клан в оппозиции, кто, как и насколько решительно настроен против власти её величества. Он может сделать лишь один единственный звонок с номера, приобретенного в другом городе на имя постороннего человека, а затем ждать результата — попал пальцем в небо, или не попал.

Войцех поднял руку и переключил на браслете идентификационный номер системы связи. Внутри его колотило. Набрал несколько цифр — справочную систему. Включил виртуальную клавиатуру в режим перчатки и набрал искомое. Затем провёл пальцем по полученному результату — 'позвонить'.

Ответили с третьего гудка, автомат с голосом молодой симпатичной девушки (девушки с такими голосами не могут быть несимпатичными):

— Вас приветствует компания 'Промышленность Феррейра'. К сожалению, рабочий день уже закончен, но если вы хотите, то можете...

— Пожалуйста, соедините меня со службой безопасности! — воскликнул он. Он знал, что СБ крупных компаний, таких, как базовые объекты кланов, не спят никогда. Вопрос лишь в том, в какой из своих компаний сеньор Феррейра держит главное подразделение собственной спецслужбы.

Угадал, соединили.

— Здравствуйте! — это ответила уже живая девушка. — Отдел безопасности компании 'Промышленность Феррейра', слушаю вас.

— Сеньора, соедините меня пожалуйста с начальником СБ.

Та запела стандартную песню казенным поставленным тоном:

— Извините, сеньор, рабочий день закончен. Если хотите, я запишу вас на прием на утро...

— Девушка! — Войцех вложил в голос всё своё красноречие. — Я прекрасно понимаю, что рабочий день закончен. Но к сожалению, моя информация имеет ценность лишь сейчас, к утру она испортится и 'прокиснет'. И поверьте, ваш босс будет этим крайне расстроен. Пожалуйста, соедините меня с ним, это вопрос жизни и смерти.

Она заколебалась.

— Как вас представить? От кого сообщение?

— Родная моя! — Войцех картинно вздохнул. — Пожалуйста, не нервируй. Тебе моё имя знать совершенно не обязательно и даже противопоказано.

Пауза. Затем сосредоточенный и немного испуганный голос:

— Минуточку, ждите.

В его ушах заиграла приятная музыка. Через несколько минут, которые Войцех провел весь на нервах, музыка оборвалась, и ему ответил усталый мужской голос:

— Я вас слушаю.

От неожиданности Войцех немного опешил, но тут же взял себя в руки.

— Это глава службы безопасности 'Промышленности Феррейра'?

— Да, — нервно одёрнули на том конце. — Что вы хотели?

И он решился.

— Меня зовут Войцех Красуцкий. Я тот человек, которого разыскивают ангелы в Варшаве, и у меня есть важные сведения для сеньора Феррейра.

Пауза. Всё, ставки сделаны, ставок нет, он только что поставил на кон свою судьбу и душу. С такими людьми, как Феррейра, не шутят. От них невозможно спрятаться или скрыться.

— Касаемо какого предмета или сферы деятельности ваша информация? — спросил мужчина после долгого раздумья.

— К сожалению, это я могу сказать лишь лично сеньору Феррейра, — отрезал Войцех, понимая, что чем меньше людей будет в это посвящено, тем больше шансов выжить у него самого. И ещё, мужчина на том конце не был удивлен словами 'ангелы разыскивают в Варшаве', он лишь удивился его звонку — то есть, он знает об операции Корпуса. Что обнадежило, вселило уверенность в профессионализме этих людей.

Вновь пауза. Подумав, мужчина выдавил:

— Вы уверены, что ваши сведения заинтересуют сеньора Октавио?

Теперь задумался Войцех. Вот он, его Рубикон. Ведь если не заинтересуют...

Но свой жребий он уже бросил, как только набрал номер их компании.

— Я думаю, об этом сможет сказать лишь он сам.

Вновь молчание. Затем задумчивый вздох.

— Хорошо, вас заберут. Каково ваше местонахождение?

* * *

Когда я проснулся, часы на стене показывали без четверти девять — на занятия опоздал. Видно, Эмма вчера сильно вымотала, что не услышал будильник. Или сам расслабился?

Не важно. Раз уж проспал — неплохо бы заняться тем, на чём остановился вчера — поиском пути апгрейда. Кое-какие наметки уже имелись.

Итак, первый путь. Кто может сделать меня сильнее?

Тренер отпадает — сам это честно сказал. Из легальных способов (а с нелегальными лучше не связываться) остаётся контракт в государственном, или аккредитованном государством заведении. Какие в стране есть структуры, могущие сделать из человека супермена?

Я надел навигатор Бэль, завихрил козырёк и опустил его до подбородка, создавая вокруг себя виртуальное пространство. Перещёлкнул на браслете режим ввода на 'перчатку', развалился на кровати и начал писать в воздухе, а затем стирать написанное.

1. Армия.

В армию берут с восемнадцати. Мне восемнадцать уже есть. Армия Венеры делится на части двух типов — наемники и регуляры, разница в оплате и наличии гражданства. То есть, неграждане попадают в наёмники, самые ходовые части, использующиеся для всех мелких боевых операций, а также как чистильщики — для грязных дел, вроде подавления бунтов. Отслужившие в них стандартный шестилетний контракт получают подданство и переводятся в регуляры. Естественно, меня возьмут сразу в регулярные части, я подданный Золотой короны. Смущает лишь один момент: мне нужно попасть не просто в солдаты, а в элиту, спецназ, а для этого без рекомендаций нужно вначале два года отслужить строевиком. Итого восемь лет.

Я не склонялся к такому варианту. Армия — не моё, не панацея от моих бед. Конечно, после неё люди получают кучу льгот, купаются в шоколаде по сравнению с гражданскими. Там можно даже учиться и получить заочно высшее образование — многие видные учёные современности начали свой путь именно так, грызя науки от обилия свободного времени между караулами, защитив диссертацию после демобилизации.

То есть, теоретически, если я уйду сейчас служить, это мало скажется на перспективах моей карьеры. Даже грант за мной сохранится, можно будет пересдать его по льготной схеме сразу на обучение в ВУЗе. Но повторюсь, этот путь мне не нравится. Кто еще?

2. Спецназ ДБ и императорской гвардии.

Эти тоже звери. У каждой из этих контор собственные тактические задачи в соответствии с которыми их бойцов и учат. Например, у ДБ обезвреживание террористов, разгон демонстраций и прочее. Какой профиль у ИГэшников могу только догадываться, но вряд ли это прогулка по вечернему проспекту. Соответственно, абы кого туда не берут. Чтобы попасть к ним, нужно отслужить хотя бы обычный армейский контракт — и то не факт, что возьмут.

Ходят слухи, что у 'тётушки Алисы', как её зовут в народе, есть особое подразделение, личное, подчиняющееся только ей. И что туда набирают заключённых, по несчастливой случайности угодивших за решётку, но не являющихся прожжёнными рецидивистами. Мясо, вроде как не жалко, которое кровью смывает прошлые ошибки. Это засекреченное подразделение, оно наводит страх на верхушку департамента, позволяя её высочеству безнаказанно устраивать внутри своей конторы террор.

Но опять же, чтоб туда попасть, надо вначале отслужить, а потом сесть в тюрьму.

Итог: никто никогда не возьмёт парня с улицы в элитные подразделения, каким бы гением он ни был. Никакое традиционное подразделение.

Так мой разум вновь и вновь возвращался к нетрадиционным. Точнее нерадиционнОМУ. Единственному в стране, которому в связи со спецификой работы начхать на законы и традиции. Подразделение, изначально набирающее своих бойцов среди несовершеннолетних.

Что касается второго пути — то тут ещё более глухо. Либо криминал, либо военное училище, либо та же армия — больше ни одна структура в мире не защитит меня и не поможет решить накопившиеся проблемы.

Про армию уже сказал — не хочу. Про криминал... Думаю, тут излишне комментировать. А военное училище...

Стать офицером флота? А что, меня возьмут! Или командиром звена истребителей?

'Шимановский, как тебе перспективы связать ВСЮ дальнейшую жизнь с вооруженными силами её величества?'

'Гениально! Как раз то, о чём я мечтал всю свою жизнь!'

Часы показали десять двадцать одну. Перемена. Я вошёл в меню связи и выбрал номер Хуана Карлоса. Тот взял трубку через два гудка.

— Хуанито, что случилось? — услышал я его взволнованный голос.

— А что? — не понял я.

— Да ничего, просто тут новостей... Куча!

— Озвучивай, — милостиво 'разрешил' я ему.

— Во-первых, тебя искал Толстый. Рожа перекошенная, но агрессией от него и не пахнет. Что там у вас произошло? И ещё... Помятый он какой-то.

— Дальше, — переключил я на следующую новость. Толстый меня сейчас заботил мало.

— О тебе меня спрашивала Долорес — где ты, что с тобой и почему не пришёл. И ещё, тут сегодня спор небольшой вышел, и она защищала тебя, чуть кое-кому глаза не выцарапала. Вы что, встречаетесь?

— А что, похоже? — я усмехнулся.

Он замялся.

— Судя по её поведению — да.

— Дальше, — вновь сменил я тему. Эмма тоже интересовала меня не слишком сильно. Да, с нею придётся повозиться, возможно, нужно будет немного от неё побегать, но справлюсь.

— А что, этого недостаточно? — в голосе изобретателя послышалось искреннее удивление. — Ты встречаешься с Долорес, а Толстый боится тебя — и этого мало? Притом, что ты — виновник торжества, после визита её величества так до сих пор на занятия и не явился?

Я обречённо вздохнул.

— Дружище, поверь, всё это меня мало заботит. Ты лучше ответь, можешь проконсультировать по одному скользкому вопросу?

— Какому? — Хуан Карлос мгновенно подобрался.

— Корпус телохранителей. Ангелы. Что с чем едят и всё прочее.

Он задумался.

— Ну, корпус считается засекреченной службой, поэтому всё, что знаю — одни слухи.

— Не скромничай. — Я усмехнулся. — Твои слухи почти всегда оказываются в разы достовернее 'правдивой' информации из 'надёжных' источников.

Он снова замялся.

— Ладно, говори, что интересует, что могу — отвечу.

— Почему туда берут только девок? — задал я первый из важных вопросов.

— Ну... — Он усмехнулся. — Их дрессировать легче. Послушнее они. У мужиков гонора слишком много, а этим скажешь лежать — лягут; скажешь умирать — умрут. И никаких вопросов вроде: 'А для чего?'. Мужики так не могут! А тебе для чего?

— Понятно, — проигнорировал я его вопрос. — А их правда зомбируют?

Пауза.

— Не знаю. Но мне кажется, да. Слишком они послушные.

— То есть, это не факт, — давил я. Друг усмехнулся.

— Чувак, я сказал, это только слухи и мои домыслы! Я им свечу не держал. Ни в чём.

— Ясно.

— Ещё говорят, они брали как-то мужиков, точнее мальчиков, много-много лет назад, — продолжил он. — Для пробы. У них не получилось, и всех подопытных в итоге утилизировали. Объяснить, что это слово означает?

— Не надо. — Я непроизвольно покачал головой. — Ещё что можешь про корпус рассказать?

— Да зачем тебе это всё?

— Потом расскажу. Ты отвечай!

Хуан Карлос недовольно вспыхнул:

— Ну... Лесбиянки они там все! Это интересно?

Я вновь усмехнулся.

— Конечно интересно. А как же. Но ты им свечу не держал.

— Естественно! — фыркнул изобретатель. А я вспомнил взгляды, которые адресовали мне некоторые представительницы этой непростой организации, когда я брёл по школе. Лесбиянки, ну-ну. Интересно, они специально вокруг себя такие легенды распускают, или были прецеденты?

— Ещё что?

— Грохнуть они могут, любого, вот что! — фыркнул друг, теряя терпение. — Только за то, что им ПОКАЖЕТСЯ, будто объекту охраны угрожает опасность. Так что в их присутствии никто не застрахован от летального исхода. Случайного. И ты в оранжерее нефигово подставлялся.

Это я и так знал.

— А насчёт неподсудности что?

— Ну, это типа мера, чтоб защитить их от посягательств — они же убийцы, их убивать учат раньше, чем у них сиськи отрастают. Это так, образно. Подойдёт к такой девочке в переулке компашка...

Я мысленно представил себе такую картину. Угу-угу, будет смертельно весело.

— ...Ну, она всех и порешит. А ты знаешь законы — бойцы спецназа не могут использовать свои навыки, кроме как в крайнем случае. А девочки других просто не знают — у них все случаи крайние.

— И всё? Только поэтому?

— Не только, но это типа официальной версии. Они подсудны только своему Совету Офицеров. Совет может их наказать, только вряд ли часто делает, иначе бы девочки в приютах не исходили на говно, когда вербовщики корпуса за мясом приезжают. Неподсудность — это ж как торт в конце длинного коридора, стимул. Кто ж не захочет стать крутой и всемогущей, и чтоб за это ничего не было?

'А вот тут Хуан Карлос прав, — поймал я себя на мысли. — Возможность творить беспредел — главный аргумент заманухи. Что может притягивать сильнее? И не об этом ли думал только что ты, Шимановский?'

— А почему туда только приютских набирают, а не всех подряд?

Хуан Карлос вновь усмехнулся.

— Ты что, дружище, сироты — это же мясо! В прямом смысле слова! Не жалко — один фиг сдохнут, только чуть позже, на улице. Ты знаешь, какая у них подготовка? Древняя Спарта отдыхает! У них половина от тех, кого официально приняли, гибнет, не дожив до Полигона! И на Полигоне гибнет их достаточно.

Это ж естественный отбор. Из десятка только две-три выживают. Двое-трое из десяти, зато самые сильные и самые сообразительные.

— Жестоко.

— Вот и я о том же

Это элита, Хуанито. Элита спецназа. Круче них нет никого, но и цена этому совершенно иная, нежели в любом другом месте.

Спорно. Чтоб такое заявлять надо ЗНАТЬ. Но организация, действительно, ещё та!

— Спасибо, Дружище! Ты мне здорово помог! — поблагодарил я. — Передай привет Эмме! — И разъединился.

Мысль о Корпусе пришла вчера случайно, когда я уже засыпал. Можно сказать, между сном и явью. По ассоциативной линии 'Бэль — Королевская галерея — инфанта — охрана инфанты — чёрненькая'. И с первой секунды показалась не такой уж бредовой. Наверное, с творящейся со мной целую неделю абсурдностью сам абсурд превратился в норму жизни, не иначе. Как бы то ни было, не так плоха эта мысль, чтобы над нею не подумать. Итак, какие её плюсы?

1) Там научат драться. Научат так, как не смогут больше нигде. Как следствие, я всегда смогу постоять за себя и за своих женщин.

2) Корпус — жёсткая поддерживающая своих членов система, меня банально не дадут в обиду, а в случае чего объявят вендетту. Жить, зная, что будешь отомщён, что твои обидчики в любом случае расстанутся с жизнью, причём весьма болезненно... Это круто!

3) Пресловутая вседозволенность, маскирующаяся под неподсудность. Та самая замануха, о которой говорил Хуан Карлос.

4) 'Ангельский контракт'. Да, демобилизующиеся военные купаются в шоколаде, им открыты все дороги. У ангелов же контракт... Немыслимо шоколадный! Никакой армейский не сравнится с ним своими льготами! Плюс, служба только до тридцати пяти. (В моём случае может быть иначе, но по-любому это не вся жизнь)

5) Вассальная клятва самой королеве. Не так — ЛИЧНО королеве. В нашем обществе это много. Нереально много!

Конечно, есть и ряд недостатков, причем существенных:

1) Там могут убить. Всё-таки работа телохранителем, да ещё телохранителем одной из самых одиозных фигур для многих в Солнечной системе. Это тоже много.

2) Можно банально не дожить до клятвы. Если там такая мясорубка при подготовке, как говорит Хуан Карлос, я могу не дожить даже до Полигона. А есть ещё и сам Полигон, про который ходят легенды. Да, я занимался спортом, и очень активно, но и мне не тринадцать, в случае чего, спрашивать будут как с восемнадцатилетнего.

3) Самый несерьёзный из пунктов, но к которому, тем не менее, нужно отнестись максимально серьезно. Специфический коллектив. Быть единственным мужчиной среди нескольких сотен девчонок, да ещё не самых последних девчонок?

Я вспомнил некоторых представительниц охраны королевских особ и улыбнулся. М-да, этот пункт гораздо важнее, чем кажется. Но раз уж я дошёл до абсурда...

С чего вообще взял, что меня возьмут?

Предчувствие. Примут именно потому, что все знают, что в корпус берут одних девок. У затерявшегося среди них юноши будут банально развязаны руки — никто не примет его в расчёт в случае серьёзной заварухи. Как это называется по-научному? Полевой агент? Оперативник?

Не знаю. Но факт — зацепиться за меня должны. Хотя бы потому, что таких идиотов, как я, на всей планете больше нет. Я единственный, у кого абсурдность зашкалила настолько, чтоб подрядиться на подобное. Подрядиться ДОБРОВОЛЬНО.

Приняв решение, я поднялся, умылся, быстро съел остывший завтрак (сам виноват, соня!) и начал собираться. Для начала решил сделать то, что не сделал вчера — не успел, а именно, скачать всю возможную музыку, подобную той, что подарил мне мистер Смит. Как там Сильвия назвала направление, 'классический рок-н-ролл'? Кажется, да.

По запросу высветилась прорва ссылок. Я поискал более-менее авторитетные по прошлым поискам базы данных и скачал информацию оттуда. Получилось полторы тысячи часов прослушивания, хотя занимали места они... Почти ничего не занимали!

Собираясь выключать, наткнулся на удивительную ссылку кириллицей: 'Русский рок'. Вошёл.

'Русский рок' — музыкальное направление, получившее распространение в России во второй половине XX— XXI веках. Пик популярности приходится на восьмидесятые — девяностые годы XX века. В начале XXI в направлении наметился спад, однако в том или ином виде оно просуществовало вплоть до Третьей мировой войны, после которой модернизировалось и легло в основу многих новых музыкальных жанров.

Отличительной чертой от мирового рок-движения является акцент на текстовой составляющей песен в ущерб музыке. Как правило, песни несут глубокий протестный смысл, поднимают острые социальные, социально-политические, философские или метафизические вопросы...'

Ну, ничего себе, направление!

Я поправил челюсть и скачал всё, что было — около двух тысяч треков. Затем, пользуясь отличным знанием русского, правда, современного русского, решил послушать и поставил скаченное на случайный выбор.

Следующую четверть часа посвятил тому, что гонял первую же заигравшую песню по кругу много раз. Язык оказался приемлемым, в целом понятным, я опасался худшего — четыреста лет как никак прошло — но всё равно понять песню не удавалось ни с первого, ни со второго раза.

Понял я её раза с шестого. После чего сел на кровать и схватился за голову, в очередной раз поражаясь шутнице-судьбе.

Там, в парке, поворотной песней для меня стала 'ABBA'. 'Победитель получает всё' — фраза, перевернувшая меня самого, всё моё мировосприятие. Эта песня сейчас тоже перевернула меня, и я понял, что это высшие силы, боги, Священный Круг, Мироздание — кто они там на самом деле, подсказывают мне, что я на правильном пути. Не знаю, кто из них истинен, но то, что эти силы есть — отныне сомнений у меня не вызывало.

Придя в себя, я в тишине собрал все свои документы, снял со стенки дипломы участника соревнований — один за четвёртое, другой за шестое место — пригодятся, скачал и распечатал текущие оценки успеваемости, копию с гранта на обучение. Вроде всё. Оделся, обулся, окинул взглядом квартиру...

...И вышел.

Улица встретила меня шумом и гамом — нормальные звуки для одиннадцати утра. Окинув взглядом и улицу, пытаясь запомнить её такой, какая есть, я вновь включил ту же самую песню, но уже в навигаторе, и бодрым шагом направился в сторону метро. До него надо было пройти два квартала — около полутора километров, чуть менее двадцати минут. Но двадцати очень важных минут, ибо они разделяли мою прошлую жизнь и жизнь будущую.

Там, где я родился, основной цвет был серый

Солнце было не отличить от луны

Куда бы я ни шёл, я всегда шёл на север

Потому что там нет и не было придумано другой стороны

Первая звезда мне сказала: 'Ты первый'

Ветер научил меня ходить одному

Поэтому я до сих пор немножечко нервный

Когда мне говорят: 'Смотри — счастье'

Я смотрю туда и вижу тюрьму

Время перейти эту реку вброд

Самое время перейти эту реку вброд

Пока ты на этой стороне, ты сам знаешь, что тебя ждет

Вставай, переходим эту реку вброд (20)

Эпилог

Сентябрь 2447 года, Венера, Альфа

В кабинете пахло теплом и уютом. Было видно, что его хозяин любит свой кабинет, относится к нему с нежностью, как ко второму дому. Пол устилал персидский ковёр ручной работы, в углу, над сложенным и отделанным под мрамор декоративным камином, тикали деревянные часы-маятник с кукушкой, в углу стояло в полный рост чучело медведя. Этого медведя хозяин заколол самолично, на охоте, в лихие годы юности, когда казалось, что от твоей молодецкой удали зависит будущее половины мира.

Многое здесь было пронизано тоской и ностальгией по ушедшим временам и ушедшим людям. Точнее, по одному единственному человеку, которого хозяин кабинета любил всю свою жизнь, и память о котором не предаст никогда. Он владел половиной этой планеты, его прибыли сопоставимы с бюджетами многих государств, он может купить всё, что угодно, но при всех своих деньгах и при всей власти оказался неспособен спасти одного единственного неизлечимо больного человека. Человека, ради спасения которого готов был отдать всё, что имел — деньги, яхты, заводы, шахты и космолеты. Десятки, сотни миллиардов в обмен на единственную человеческую жизнь.

К сожалению, высшие силы не принимают такого обмена. Им не нужны людские деньги или золото, и тем более не нужны шахты и корабли. Им ничего не нужно, иногда складывается впечатление, что им просто плевать. Но нам, людям, этого изменить не дано.

Хозяин кабинета с нежностью погладил рамку, из которой ему улыбалось объёмное изображение красивой беловолосой женщины лет тридцати.

— Сильвия, — обратился он к сидящей сзади девушке с такими же точно волосами и ещё более синими глазами, — даже это не позволяет тебе совершать подобные сделки.

Девушка недовольно фыркнула.

— А что мне оставалось делать, отец?

Мужчина повернулся к говорящей.

— Пойми, Сантана — наши враги. Исконные враги! Никто никогда из Феррейра не заключит с ними сделку, ибо это означает преступление, предательство семьи.

— Знаешь что, папа! — вспылила Сильвия, которой не нравились эти нравоучения о гипотетической семейной чести, которая куда-то волшебным образом исчезает, когда это выгодно. — Для чего ты выделил мне собственную компанию? Чтобы поиздеваться, какая я дура, неспособна сама заработать денег? Слил, понимаешь, самые убыточные активы, швыряешь подачки, чтоб не ушла на дно, и этим попрекаешь? Мне такого не надо!

Мужчина не перебивал, лишь смотрел на дочь, замечая, как много ей досталось того, что было в женщине в рамке. Тот же гонор, тот же характер, та же манера переть напролом. Даже интонация та же самая.

— Я, папочка, если ты не заметил, вышла в точку безубыточности. Или тебе твои агенты забыли об этом сказать?

— Нет, не забыли, — усмехнулся он. — Ты молодец.

— Угу, и в этот момент ты берёшь и обрубаешь мне самый выгодный контракт за последние... Да что там, за всё время, сколько я пытаюсь крутиться! И ради чего? Ради абстрактной чести семьи? Дай мне работать, папа! Пожалуйста!

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Не могу. Это дело принципа. Кто угодно, только не Сантана. Извини.

Сильвия поняла, что спорить бесполезно.

— И что прикажешь мне делать? У меня и без того простаивает больше половины мощностей. Плюс, неустойка. Я не потяну такое, отец! — подвела итог она, глазки её многозначительно засверкали.

Хозяин кабинета встал, вздохнул и пошел к сейфу, деланно качая головой.

— Я знал, что этим всё кончится.

В момент, когда он открывал сейф, дверь кабинета открылась, и на пороге появился юноша лет двадцати пяти с длинными волосами, крашенными в полосы разного цвета.

— Ты звал, отец?

Он кивнул на мягкое кресло сбоку.

— Садись, мы почти закончили. Как дела у её высочества?

Лицо юноши озарилось довольной улыбкой. Девушка же при этом скривилась.

— Всё замечательно.

— Есть успехи? Можно с чем-нибудь поздравить?

— Пап, давай не будем об этом? — юноша занервничал и затеребил руками, сцепив их в итоге в замок.

— Не будем — так не будем! — согласился мужчина, хитро улыбнулся и протянул дочери первую бумагу, оказавшуюся чеком престижного банка.

— Здесь сто пятьдесят миллионов. Это на погашение неустойки перед Сентана.

Девушка чек взяла, внимательно осмотрела и скептически хмыкнула.

— Этого не хватит. Я всё равно останусь в минусе. Мне контракты нужны, у меня оборудование простаивает.

— Вот тебе контракты. — Он положил перед нею стопку бумаг и несколько информационных капсул. Девушка тут же принялась вчитываться и глаза у нее полезли на лоб.

— Ты отдаешь мне ЭТО?

Мужчина, довольный произведенным эффектом, усмехнулся.

— Именно. Только не бери слишком много, разницу в себестоимости мне придётся списывать на собственные непроизводственные расходы. Ровно столько, чтоб не пойти по миру, и точка. Ну что, теперь довольна?

Девушка просияла.

— Это всё меняет, отец! Ну, я пойду?

Сидящий в стороне юноша от такой реакции сестры на какие-то бумажки фыркнул, тут же напоровшись на её ледяной уничтожающий взгляд.

— Да, иди. Увидимся, — кивнул мужчина.

Сильвия чмокнула отца в щёку и убежала, мелко семеня на высоких каблуках.

— Что это? — кивнул ей вслед юноша.

— Контракт на строительство двух огневых линкоров. Очень важный контракт, я вырвал его у Ортеги из под носа.

— А теперь отдаёшь Сильвии, чтобы она залатала им какую-то свою дыру? Да она и сделку с Сантана заключила только для того, чтобы вытянуть из тебя эти сто пятьдесят миллионов! Больше чем уверен! — вспыхнул юноша. Мужчина же лишь мечтательно улыбнулся.

— Вся в мать, вся в мать...

Через полминуты, закончив с мгновением сентиментальности, он собрался и серьёзно обратился к сыну.

— Себастьян, я позвал тебя сюда для того, чтобы рассказать об очень важных вещах. Важных и интересных. Хочу сразу предупредить: скептицизм оставь за дверью, как бы фантастически мой рассказ ни звучал, то, что я говорю — правда. Изначально я тоже думал, что это бред больного человека, но...

...Но поверь, я дорого заплатил, чтобы убедиться в обратном.

Юноша напрягся, весь перейдя во внимание. Он доверял отцу: тот никогда не рискует понапрасну и всё, что говорит — только проверенная информация.

— Почти полгода назад в мою службу безопасности позвонил человек, который сообщил, что владеет ценными сведениями.

— Их много звонит, каждый день, — усмехнулся Себастьян.

— Этот человек...— мужчина фыркнул. — Заставил относиться к себе и своим данным серьёзно ещё до того, как мы его увидели.

Пауза.

— Дело в том, что в марте в Варшаве некто Елена Гарсия со товарищи провела боевую операцию по устранению авторитетного команданте по прозвищу Мексиканец.

— Того самого? — усмехнулся юноша.

— Да, того самого. Доигрался. Но дело не в нём. Дело в том, что после его гибели операцию в городе не свернули, наоборот, подтянули дополнительные силы. А также перебросили туда несколько подразделений гвардии, хотя все эксперты утверждали, что необходимости в этом нет. Ангелы кого-то искали, на кого-то охотились, и представь моё удивление, когда мне сообщили, что этот человек, объект охоты, вышел на связь с нашей службой безопасности.

Юноша молчал. Вникал.

— Мои люди вывезли его из города, допросили... И с этого момента начался настоящий бред. Его проверяли на полиграфе, кололи сыворотку, но он упорно настаивал на своих показаниях и приборы фиксировали, что он как минимум верит в то, что говорит.

— И что же он сказал? — улыбнулся юноша.

Хозяин кабинета встал, прошелся к камину, побарабанив по нему пальцами, словно собираясь с мыслями.

— Двадцать лет назад её величество организовала проведение генетического эксперимента. Подробности его тому человеку неизвестны, единственное, что он знает, что создавали мода с усиленными параметрами практически во всём. Это совершенный мод, в некоторых областях даже экспериментальный — до них некоторые из проделанных операций не делал никто. Повторюсь, это — побочные операции, главной же процедуры, ради которой всё затевалось, этот человек не знает даже приблизительно. Ею занимался некий профессор Мигель Родригес де ла Росса, гонимый научным сообществом своего времени, исчезнувший накануне начала эксперимента и так не объявившийся. Ни следов его самого, ни публикаций его работ найти так и не удалось.

— Поняяятно... — потянул юноша.

— Интересно другое, для модификации брались гены нескольких мужчин, наверняка ранее исследованных и уже модифицированных, а также... Гены одной единственной женщины.

— Что за женщины?

— Её королевского величества, — ответил мужчина, глядя немигающими глазами. Улыбку юноши как ветром сдуло.

— Итак, двадцать лет назад её величество провела эксперимент по созданию мода с неизвестными параметрами, в основе которого лежит её собственный генотип. Все участники этой операции убиты зондер-командой всё той же Гарсия, бункер взорван, данные уничтожены. Выживший профессор исчез в неизвестном направлении, все его работы также исчезают, кроме нескольких невинных публикаций. Вопрос: каков мотив Сказочницы, для чего ей это всё? Что тебе первым пришло в голову?

— Что Эдуардо — мод, — усмехнулся Себастьян.

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Я тоже так подумал. Потому проверил эту версию первой. Принц Эдуардо — НОРМАЛЬНЫЙ.

Молчание.

— Тогда кто?

— Хороший вопрос! — мужчина вновь усмехнулся. — Я задался им и для этой цели мои люди специально завербовали человека, который не знал, на кого работает. Он попробовал пробить всё, что сможет по кодовому слову 'Проект 021' — так официально называлось то, что они делали в бункере. И вот результат.

Хозяин кабинета положил на стол перед сыном пластиковый пакет, в котором лежал окурок с помадой на кончике, капля крови на ватке и длинный чёрный женский волос.

— Он исчез. Никто не знает, что с ним случилось и вряд ли узнает. Но судя по тому, что нашли в его комнате, его пытали. Волос, скорее всего, принадлежит Гарсия, окурок её же — ты знаешь, как она любит тушить окурки о тело тех, кого пытает?

Бледный-пребледный Себастьян кивнул.

— Там был ещё след сапога в пыли. Эксперты сказали, что это типовой сапог от лёгкого доспеха, но женского его варианта — в них какие-то разные штучки делают, отличие есть. Ну что, много надо ума, чтобы сообразить, кто это?

— Корпус, — кивнул юноша.

— Тогда я завербовал ещё двух агентов, немаленького ранга, способных защитить себя. Чтобы заместить следы, нашел их... Как ты думаешь, где?

— Где?

— В клане Сантана.

Пауза.

— Так значит, сделка Сильвии... — удивленно потянул Себастьян, мужчина кивнул.

— Да. Нужна была, чтобы под её прикрытием провернуть дела с агентами. И знаешь, что самое прискорбное?

— Они тоже исчезли? — предположил юноша.

— В точку. И на сей раз мои люди не смогли даже собрать улик с мест предполагаемых преступлений — это территория Сантана, мне туда дорога заказана.

Воцарилось молчание. Юноша сидел и пытался проанализировать услышанное.

— Как ты думаешь, сын, что это?

— Не знаю, — выдавил тот. — Я не вижу логики. Если королева Лея таким образом хотела создать наследника... Боги, но ведь на свете существовала не только Фрейя, но и Изабелла! А Эдуардо...

— Эдуардо — сын Козлова, как и остальные. Я уже сказал. Это не наследник и даже не член королевской семьи. Вопрос, кто он и для чего его могли создать. Какие ещё версии?

— Ну, не знаю, отец, — замялся юноша. — Мне на ум приходит только одно — 'резервный наследник'. На случай чего-нибудь.

— Но зачем наследника прятать? — давил мужчина, словно пытаясь этим что-то сказать.

— Наверное потому, что у него как минимум двое конкурентов, имеющих больше прав на престол. Я не понимаю, отец, честно!

Сеньор Октавио Феррейра, а это был он, вздохнул и вновь прошелся по кабинету, собираясь с мыслями.

— Я сам не до конца понимаю. Но я знаю Лею. Это страшная женщина, сынок! Страшная своей непредсказуемостью, своей фантазией!

Да, она не управляет страной — за неё это делают близкие и доверенные люди. Но они делают каждый свой сектор работ, а она собирает сливки со всех, лишь раздавая тычки в нужном направлении. Очень удобно!

Она хитра, как сама хитрость. И её идеи... — он покачал головой. — Сказочница, истинная сказочница. Вопрос лишь в том, какую сказку она сочинила?

Он вновь помолчал.

— Итак, двадцать лет назад был создан мод королевской крови, имеющий в перспективе право на наследование престола. Создан и исчез. Люди, занимавшиеся его созданием, уничтожены. Любой человек, пытающийся копать под это дело, автоматически получает к себе в гости главную убийцу планеты. И чтобы выяснить только это я заплатил минимум сто пятьдесят миллионов империалов, а то и все двести, а также жизнью трёх лучших агентов. Это по поводу объекта.

Теперь идеи. Зачем, для чего. А для того, Себастьян, чтобы страну возглавила не плаксивая Фрейя, которой в этой жизни кроме её хакинга и музыки ничего не надо, и не блядунья-Изабелла, которая сама не знает, чего хочет, и даже не пофигист-повеса Эдуардо. Лея хочет, чтобы Золотую корону надел сильный и умный человек, способный бросить всем вызов и выстоять. А чтобы сделать его сильнее и умнее она провела целый генетический эксперимент.

Пауза.

— Но отец, наследника мало создать, его ещё надо родить и легализовать!

Сеньор Октавио прикрыл глаза и усмехнулся.

— Родить — не проблема. Мало ли на планете суррогатных матерей? А легализовать...

Вздох.

— Она сделает это, сын, не сомневайся. Придумает и такую сказку.

И все наши планы по поводу тебя и её высочества накроются большим и тяжелым металлическим предметом.

Поэтому, Себастьян, с этого дня наша задача номер один — выяснить как можно больше об этом эксперименте, выявить носителя и уничтожить. Любой ценой.

Июль 2011

(1) В испанском языке нет слова 'совесть' в нашем понимании. Девиз адаптирован под российского читателя.

(2) Звание 'командор' в венерианском флоте соответствует военно-космическому 'бригадный генерал'

(3) ВКС — военно-космические силы. Десант, самая боеспособная часть армии Венеры, предназначенная для боевых действий на чужой территории. В зависимости от снаряжения, возможны сценарии войны как в условиях повышенной (Земля) гравитации, так и пониженной (Марс, Меркурий, Луна). 'ОСО ВКС' — отдел специальных операций, военная разведка. Имеются в виду спецподразделения — спецназ ВКС

(4) 'Долорес', 'Боль' — в испанском языке это имя. Связано с болью Иисуса на кресте. Латиносы крайне религиозны, у них много дурацких с нашей точки зрения имён.

(5) Преступный мир Венеры поделён между четырьмя преступными синдикатами, так называемыми 'звёздами', которых возглавляют 'управляющие', хефе. Единого криминального лидера, каудильо, на Венере не сложилось, и хефе — самые могущественные люди после 'Несвятой Троицы' и Веласкесов.

(6) 'Hijo de puta'. Дословно 'сын шлюхи'. Согласно традиции, на русский переводят как 'сукин сын'.

(7) Эскадроны — мелкие территориальные банды, 'следящие за порядком' на нескольких близкорасположенных территориях. Низшее звено преступной сети Венеры.

(8) Департамент безопасности (ДБ). Аналог федеральной полиции. 'Имперские' сектора Венеры представляют собой мини-государства со своими парламентами, правительствами и гвардией (местной полицией). Безопасность же — более высокая ступень; занимается особо тяжкими преступлениями, организованной преступностью и делами, выходящими за пределы компетенции региональных властей. В реальности контролируемое Веласкесами ДБ занимается ещё и сбором компромата на различных представителей аристократии и высокопоставленных деятелей планеты, это один из эффективных рычагов королевы по воздействию на клановый олигархат.

(9) 'Несвятая троица'. Феррейра, Сантана, Ортега. Три ведущих богатейших клана планеты вокруг которых 'кучкуется' большинство остальных, вырабатывая общую единую позицию по различным вопросам. Феррейра — представляют ВПК, Сантана — финансисты, Ортега — машиностроение и космические технологии.

(10) ИГ — императорская гвардия. Госбезопасность. Была основана в момент провозглашения Аделины Веласкес императрицей; подразумевалось, что Венера — и есть Южноамериканская империя. После отказа от трона империи и провозглашения независимости планеты, переименована не была.

(11) 'Палёная орлятина' — на гербе Венерианского королевства изображен орёл, держащий в руках солнце, испускающее лучи во все стороны. Этот герб выбит на 'золотых империалах' — пластинках из золота с пробой, которыми обеспечена денежная масса королевства. 'Паленая орлятина' — сленговое выражение, обозначающее золото или деньги, подразумевающее, что яркое солнце не могло не опалить держащего его орла.

(12) Звание 'штандартенфюрер' войск SS соответствует обычному званию 'полковник'.

(13) 'Экспресс любви' — самый большой на текущий момент элитный пассажирский космический лайнер, поражающий воображение своими размерами. Возит туристов между орбитами Земли и Венеры. Несмотря на размеры и массу, развивает довольно большую скорость, и, следовательно, на крейсерском ходу имеет просто гигантскую инерцию.

(14) Средний рост людей, как и ростовые соотношения к XXV веку наверняка изменятся, и особенно это будет заметно на Венере, планете с более низкой гравитацией, чем Земля. Даю цифру для понимания читателей, что сеньорита выше среднего роста своего времени настолько же, насколько выделяются в людской массе наши женщины с таким ростом

(15) Имперец. В данном контексте слово употребляется без кавычек, имеется в виду невенерианское происхождение называемого человека. В русском секторе под словом 'имперец' подразумеваются жители коренных областей, потомки имперских колонистов. Чистокровные же имперцы, выходцы из владений Южно-Американской империи, на территории всей планеты употребляются без кавычек.

(16) Обычай венерианского спецназа, перешедший по наследству со времен империи — отрезать яйца террористам в случае, если те оказали сопротивление и есть жертвы.

(17) Контрас. Игра, похожая на современный пейнтбол. Играют две команды, цель — захват позиции друг друга, захват флага или тотальное уничтожение противника. В игре используются доспехи, оружие и другая амуниция идентичные реально существующим по массе и иным параметрам, а так же по издаваемым звукам, и полностью имитируют реальный бой. 'Стреляют' в игре, несмотря на звук, короткоимпульстыми пучками различной мощности, которые фиксируются поверхностью брони, и за то или иное попадание назначается определённое количество очков. В случае достижения порогового их значения — игрок 'гибнет' и обездвиживается — все сочленения его доспехов блокируются до окончания схватки. Блокируются так же конкретные конечности, набравшие очков попадания больше нормы. Игра максимально реалистична и популярна во всём мире. На Венере по популярности её превосходит только футбол.

(18) Себастьян — Себастьян II, император Южно-Американской империи, считающейся союзником Венеры. Сводный брат королевы Леи

(19) УДС — управление дворцовой стражи императорсой гвардии. Подразделение ИГ, занимающееся охраной королевской семьи и высокоставленных иностранных гостей. Ближайший аналог — девятое управление КГБ СССР

(20) Аквариум, 'Вброд'