"Откуда ты, милочка, с Востока? Что ж, твоим вкусам я смогу угодить, если ты конечно достойно заплатишь...".
— Что принести? — вновь спросил он.
— Во сколько мне обойдутся четыре порции не прожаренной говядины и бутыль красного вина?
"Ты не в то место пришла. За этим в любой деревенский или городской трактир, да хоть и здешних краев! Я ни свинины, ни говядины не держу, как и молока, тем более сырых. Вот что угодно проси, а это искать долго!...Но слово клиента закон, пока он платит щедро. А у тебя хоть один золотой есь?".
— Золотой, — сказал парень, уже несколько помрачнев.
"Денег у тебя нет явно, так что стихни стыдливо...Ох, хоть бы не вспыхнула..."
— Такой, что ли? — Ада с усмешкой показала на раскрытой ладони ярко-жёлтую монетку, подобранную на пепелище.
"Так...Денежки у тебя есть...Будешь щедра, надеюсь? Или это все, что у тебя осталось, расточительная моя?".
Парень протянул руку, но Ада сжала кулак.
— Деньги вперед, — сказал мужчина.
— Ага, сейчас, а в больницу тебе заранее не нужно?
Он ушёл что-то ворча.
"Ты мне ещё поугрожай..." — думал трактирщик. — "Ага, счас, разбежалась. Буду я для тебя специально черти куда за коровятиной посылать! За золотой конечно можно и постараться, но оно того не стоит...Да и не отличишь ты говядину от рыбы. Да и ждать ты не хочешь, а жрать — хочешь...Ещё буянить начнешь...Думаю, тебе подойдет "Собачья смерть", популярное у твоих соотечественников блюдо...И вино. Ты его не переваривать, ни ценить не умеешь, дитя Солнца и Песка...Просто ты не рассчитываешь, что здесь есть что-то кроме...У вас там все пьют неочищенное пиво...Думаю, ты не будешь против, вспомнить родину...".
Минут через десять он поставил перед Адой глиняную кружку и тарелку с мясом. Ада подозрительно посмотрела на это. Посуда была такая грязная, что стало понятно — её здесь не моют, но Аду больше раздражало не это. На тарелке лежало нечто изрядно обугленное, но при этом обильно политое жиром и ОЧЕНЬ сильно разящее чем-то средним между тухлыми яйцами и разлагающимся мясом. Ада чуть принюхалась. Тонкий, ещё сохранившийся запах самого мяса и некоторые оттенки в запахе жира говорили, что это ни как не говядина, и даже не свинина. Увы, но Ада не разделяла причуд некоторых о вкусноте чего-то жирного или накачавшего разлагаться. В кружке тоже было нечто весьма странное. Какая-то жижа, более всего похожая на смесь жмыха с малым количеством какой-то жидкости. Сама жидкость была янтарно-желтого цвета. И это пахло тоже весьма странно и, на адин вкус, неприятно. Мышцы её лица нервно подернулись.
"Какая мерзость!" — только и смогла подумать она прежде, чем негодование пошло по возрастающей, вытеснив осознанные мысли.
— Скажи мне, милый, как звали эту несчастную собачку...— она посмотрела на полное недоумения лицо трактирщика, на котором тоже почему-то начало зарождаться возмущение.
Ада смотрела очень серьезно, с трудом удерживаясь от вспышек, которые бы здесь, по её мнению, явно не помогли бы. Чего она добивалась — непонятно, но она всегда задавала вопрос типа "Как его звали", когда ей не нравилась еда.
— ...Как её звали до того, как она померла от старости или какой-то болезни? — пытаясь повторить эльфийскую манеру интонации, спросила она.
Ей казалось, что ни что другое не может так выводить из себя, как полное отсутствие эмоций у собеседника, особенно в тех случаях, когда они должны быть, и решила это проверить.
— И из какой выгребной ямы ты наполнял кружку?
Парень сделал самое непонимающее и возмущенное лицо, но Ада почувствовала, что он начинает нервничать, а в черепе ударяются друг о друга сумбурные соображения, о которых она, увы, могла только гадать. Но её вопрос был отнюдь не безоснователен.
"Тааааак..." — плыло в голове трактирщика, который уже совсем успокоился и равнодушно смотрел на Аду. — "Тебе скучно? Тебе делать нечего? У тебя язык чешется? Чего ты ругаешься? Или ты пришла сюда, чтобы ругаться? Что ж, подождем-с, пока вы пар выпустите и соизволите заплатить...Не может быть, чтобы тебе не подошло то, что так любят у тебя на родине...".
— Ты считаешь меня полной дурой? Или ты — просто балбес? Повтори, пожалуйста, что я просила принести. Не можешь? Так я тебе напомню. Я просила бутыль красного вина, и четыре порции не прожаренной говядины, или хотя бы свежеприготовленной. Вино-продукт брожения ягод винограда, а говядина, милый, это, выражаясь наиболее простым языком — мясо коровы. Что принес мне ты? Прости, но я не просила ни бурду из травы и зерна, ни старую дохлую собаку, пролежавшую на солнышке пару деньков, прежде чем её спалили — возможно она немного преувеличивала, но с её точки зрения все было весьма похоже на это. — Принеси то, что у тебя просили, в противном случае ты рискуешь стать похожим на принесенное тобой кушанье.
Однако он ни куда не уходил, даже для вида.
"НУ?" — вяло думал он, с трудом удерживаясь от зевка. — "Весь пар вышел? Теперь я получу условленную цену?".
— Ах, как же я не люблю врунов...— сказала она уже ни к кому не обращаясь. — Все те, кто пытался меня обмануть — больше никогда никого не надурят. И если я чего-то хочу — я это получу. — Ада улыбнулась и провела ногтем по столешнице, оставив глубокую царапину на ней.
Парень нервно сглотнул.
"Так...Это уже серьезно...От пустых угроз начинаем переходить к порче имущества. Похоже у тебя от смены климата шарики за ролики заехали...Или ещё что тебе на нервы подействовало...Успокойся, милочка...".
— В принципе, — сказала она, как бы, сама себе, — я могу уйти отсюда, и поесть где-то ещё. Где-нибудь, где это будет вкуснее и дешевле, и где я могу не опасаться, что подхвачу какую-либо инфекцию, — она встала.
"Ты то не найдешь, но потом сердитая ты, или твои дружки придут мне тут все громить и жечь. А ведь ты сильна, это каждый поймет, коль внимательно взглянет. Да и дружки у тебя должны быть под стать..." — метнулась молнией мысль в голове трактирщика. — "Почему всегда так! И неприятности приходят, и деньги уходят" — последнее отчетливо читалось в его глазах.
— Подождите пожалуйста минутку — попросил он до крайности сладко-вежливым голосом, кланяясь, чуть пятясь.
Но в глазах его читалась смесь лютой ненависти и фразы "ненормальная девка". И, схватив тарелку и кружку, он пулей улетел за дверку в дальнем конце здания.
"Заметил, что деньги уходят?" — с усмешкой подумала Ада.
Ада расслышала, что оттуда доносится такой мат, что...Через пол часа перед Адой поставили полную тарелку аппетитно пахнущего мяса и нетронутую бутыль. Ада положила монету на край столешницы. Мужчина попробовал монету на зуб, хмыкнул.
— А на чай и за беспокойство?! — возмутился он секундой позже.
Ада, чувствуя, что он действительно считает, что она должна ему доплатить и весьма-весьма, нашла в этом подтверждение своего впечатления о нем, то есть сочла, что тот просто очень жадный.
— Про это не упоминалось, так что сгинь.
Парень ушёл, тихо ругаясь, мол, мало заплатили. Из рукава платья вылезла ящерка, подбежав к тарелке, в наглую схватила кусок мяса, раз в пятьдесят больше себя, и заглотила его. Ада, уже привыкшая к необычным происшествиям, перенесла удивление легко. Она тут же щелкнула ящерицу по наглой чёрной мордочке.
— Факел, не наглей, — сказала она, погрозив ящерке пальцем.
Ящерка обижено пискнула, мотнула острой головой, фыркнула и спряталась обратно в рукав.
* * *
Только она собралась есть, как какой-то тип поднялся из-за стола, за которым сидела самая шумная компания. Непонятно для кого поигрывая мышцами и корча самое наглое выражение, которое можно, подошёл к аденому столу, плюхнулся на лавку, напротив Ады и навалился на стол. Стол жалобно заскрипел и наклонился в его сторону. Тарелка и бутыль медленно поползли к нему. Ада на него даже не посмотрела.
— Ки, метелка. Чего поделываем?
Ада молча пододвинула свой заказ обратно к себе, по прежнему глядя только на еду. Тогда тип навалился на стол ещё сильнее. Тот затрещал, снова передавая еду и питье к нахалу.
— Тебе не многовато? Не поделишься со мной? Тебе всё равно столько не съесть, — сказал тип, протягивая грязную жутко волосатую руку к тарелке.
Ада ударила ладонью по его лапе. Запахло паленой шерстью. Убрал руку. Кто-то из посетителей оглянулся в их сторону, кто-то прислушался. Но большинству это было пофиг.
"Навидались уже такого" — рассуждали они, уже составив себе все перспективы забавной, с их точки зрения, участи девчонки.
Но, к их счастью, "девчонка" их мнений даже не пыталось слушать, да и они были симметрично пофиг ей.
— Не жадничай, поделись. Ты столько не съешь, — не отступал он.
Ада посмотрела на него. Тип ростом в два раза выше Ады, с телосложением реслира, слегка оттопыренные и словно обкусанные по краям уши, лошадиная грива на холке, столь же жутко волосатая грудь, нарочито выпячиваемая из специально разрезанной до пупа и вызывающе распахнутой во весь разрез серо-желтой от пота и грязи холстяной рубашки. Однако на лице нет ни следа волос. Кожа грубая, обветренная, коричневато-зеленоватого оттенка с редкими розоватыми пятнами. В общем, не самая приятная личность.
— Отстань, — сказала Ада, пододвигая к себе посуду.
— Бог велел делиться — при этом он усмехнулся, показывая клыкообразные желтые зубы.
стало понятно, что он применил это выражение ровно так же, как ночной грабитель. То есть уверенный, что "Бог велел всем делиться" всем, что у них есть с ним без остатка для них и без ответной дележки с его стороны.
— А кто его слушаться будет? — усмехнулась Ада. — Это моя еда, и съем я её без посторонней помощи, понятно? Так что вали-ка ты куда подальше.
— Лопнешь, в тебя столько не влезет.
— Тебе нужно дважды повторять? — равнодушно спросила Ада.
У неё уже довольно хорошо получалось не выражать голосом чувств, но до эльфов ей было далеко.
— Ставлю двадцать золотых, что ты не съешь и четверти этого мяса.
— Я съем всё и выпью вино, если мне не помешают, а если не съем — я готова выполнить одну твою просьбу, почти любую, но одну.
— Спорим? — он улыбнулся смесью издевки, наглости и насмешки.
"Наивный дурак" — мелькнуло в её голове.
Она усмехнулась почти так же, только примешав к улыбке чуть жалости. В ответ тот улыбнулся как волк ягненку, даже хуже. Но на неё это не подействовало. Ада была полностью уверенна в своих возможностях, а, "наивный дурак", сам предложил спор, и она конечно согласилась. Улыбочка на лице у него объяснила Аде, что свои двадцать золотых ей пройдется выцарапать из его глотки, но отступать было поздно.
— Двадцать золотых?
Некоторые из посетителей повернулись в их сторону.
— Если я проспорю, если ты — одно желание, — сказал он, расплываясь в мечтательной улыбке.
— Не желание, а просьба, — поправила Ада.
— Какая блин разница...
— Большая и толстая...
— Как ты? — усмехнулся тип с драными ушами.
В ответ Ада хохотнула.
— Так порукам? — сказал тот, не дождавшись возмущенных протестов.
— Готовь деньги, — сказала она, откусывая большой кусок.
* * *
Ада, в два счета, расправилась с говядиной. Она сломала сургучную пробку, слегка пригубила вино. Оно было довольно приятным на вкус. Не крепкое, кисло-сладкое, слегка вяжущее. Ада слегка наклонила голову назад и выпила вино, будто это была простая вода. Демонстрируя, что бутылка теперь пуста, она перевернула её вниз горлышком и встряхнула. Ада была вполне довольна изменением выражения лица субъекта.
"Пожалуй, если его обклеить густой кучерявой шерстью типа руно — сойдет за барана-переростка, а то то, что торчит слишком коротко и редко..." — подумала Ада.
— Деньги, — сказала Ада, протаивая руку.
— А? Какие деньги? — изумленным голосом спросил он.
— Ты проспорил. Двадцать золотых, как спорили.
— Ты чо?! — он притворно удивился.
— Ах, бедный ты, несчастный...Такой молодой, а уже страдает склерозом. Ну ничего, я тебя быстренько вылечу. — Ласково сказала она, многозначительно улыбаясь во все "тридцать два" зуба.
— Это ты угрожаешь мне? — он сделал особый удар на слово "мне", говорящий о том, какой он сверх, и расхохотался "несчастный".
— Я ни когда, ни кому не угрожаю. Я только информирую.
— Во наглеж, да я тебя в бараний рог согну.
— Возможно, очень возможно, что кого-то ещё и согнешь так...Столь миниатюрными и ровными ушками можно плести макраме, а кроме ушей у тебя ничего целым не останется — Промурлыкала Ада. — Денежки давай.
— Какие деньги?
"Он либо хочет меня взбесить, либо избавится от меня" — подумала она.
— Мне начинает надоедать этот цирк. В последний раз прошу по-хорошему: расплачивайся.
— Это, по-твоему, по-хорошему? Поцелуй меня, приласкай — потом проси. — тогда может, осоловев, я тебе что-то и дам...Может монетку медную, а может и в глаз — расхохотался своему непонятному Аде юмору.
Кто-то в зале из наблюдателей ухмыльнулся, кто-то хмыкнул, ещё несколько человек оглянулись в сторону припирающейся пары.
— Тебе надоело жить? Чёрная дрань отвратительна на вкус, но специально для тебя, вместе со всеми твоими деньгами, ты лишишься того, что, стыдно назвать, не то, что душой, даже сущностью. — Ада, улыбаясь, медленно выпустила клыки.
Конечно же, она его просто запугивала — она зареклась не пить кровь — но шею ему вполне могла свернуть.
— Ах вот ты как? — тип не только не испугался, а даже кажется обиделся на такую попытку запугивания и от этого разозлился. — Мала ещё, а меня пугать! И нос до звезд успела задрать! Это я такой добрый...Приласкай, девка — все прощу...— он снова оперся о стол, но уже о середину, даже ближе к ней, и накренил его в её сторону, при этом оказавшись вплотную к её лицу.
От него пахло потом, перегаром и чем-то дохлым. Он старательно корчил злобную и страшную рожу, но Ада осталась равнодушной.
— А что же это господин сильный обезьянничает, да ещё так жалко, как ни какая обезьяна...? — с холодной усмешкой сказала Ада, не мигая глядя ему в глаза.
"Отодвинься, волосатый боров и не дыши на меня своим смрадом" — подумала она.
Что-то на миг скользнуло в бараньих очах собеседника. Ото плюхнулся со всей силы обратно на лавку. Лицо в этот миг у него стало совершенно тупое. Но тут же ярость скользнула по лицу его.
— Значит так, шлюха. Если ты сейчас не пойдешь со мной, шлюха, и не будешь ласкова, я тебя, сука, прямо здесь оприходую! — он рычал и злился, непонятно почему.
Встал, но драться почему-то не лез, хотя Ада чувствовала, что ему очень, очень хочется повиноваться выбросу мужских гормонов, и если не удается в требуемом, то хоть в мордобойне.
— О! уже и деньги не обещаешь! А ведь, милый, у нас был спор и уговор...— нарочито причитающе сказала она и тут же посерьезнела.
Голос наполнился холодным недовольством и решимостью, в то же время таким отврашением...
— Плати, что должен, что обещал. Все это видели и слышали. Двадцать золотом.
