Когда цветёт багульник

— Что?— прошелестело над головой.

— Одеяло, покрывало, подушку, соображай быстрее.

Танька бросила плед и запричитала:

— Поднимайся, пожалуйста, быстрее, я боюсь.

— Хоть чего-то ты боишься,— пробубнил Ваня, поднявшись и вытягивая лестницу.— На, брось в багажник.

— Да, страшно. — Топталась она на месте не понимая его.

— Корова, ума не хватило оставить машину подальше отсюда,— ругался он, кинув связанную лестницу в багажник.— Придётся следы заметать.

— Как?

— Не твоё дело, мотай сказал.

— Ваня, я чуть с ума не сошла, люблю тебя дура ненормальная, а ты ругаешься и это вместо благодарности.

— Тю, совсем колокольчик в голове не звонит. Не тяни время, катись сказал. Жди меня на дороге.

Парень, нарубив веток, найдя доску, выравнивал от машины на земле колею, а потом заметал следы. Подошёл к машине через двадцать минут. Издалека Ваньке послышалось из машины хрюканье. "Что за оборотни тут хрюкают?"— осторожно подошёл он. Безумно ревя, Танька всматривалась через стекло в обступившую машину темноту. Замирая со страха от каждого шороха, мечась по окнам и надеясь его увидеть, она растирала слёзы и жалобно поскуливала. Как не высматривала, а появился он неожиданно. Вырос рядом с машиной. Огромный, замёрзший, постучал в окно дверцы, напугав её до дикого крика.

— Обалдела! Чего орёшь? Подвинься, я сам поведу, а то у тебя глаза на макушку выпрыгнули.

— Напугал и смеётся,— всхлипнула она, перебираясь на сидение рядом с ним.

— Ага, только и мечтал, валяясь там, как бы над тобой похохотать.

— У меня сердце в пятки ушло.

— Достань его оттуда. Надо подумать, куда податься...

— Мне всё равно, лишь бы с тобой.

— Неужели?

— Давай откатимся отсюда подальше, а потом решим,— взмолилась она, видя, его промедления.

Но смирно долго она сидеть не могла, возбуждёно хватая парня за руки, мешала управлять машиной.

— Сядь, я сказал и не мешай. Ты когда-нибудь пупсиком будешь.

— Не благодарный. Если б я была цыпонькой и пупсиком, ты б сейчас валялся в колодце,— заревела с новой силой девчонка.— Хоть жив и за то спасибо бы сказал.

— Успокойся. Спасибо, конечно, тебе. Молодец. Давай мир и не сопливься. Плачущая женщина, это хуже разбитой морды. Ну, не реви.

Это подхлеснуло Таньку на новые расходы слёзных запасов. Приткнувшись в тень ив попавшегося по дороге озера, он повернулся к девушке.

— Ты утопишь нас обоих. Кошмар, что за водопад, как будто не я там валялся, а ты. Иди, сюда,— пододвинул он её к себе, неожиданно вскрикнув от резкого движения.— З— зараза!

— Господи, что ещё?— вскинула она глаза, вмиг проглотив слезу.

— Ребро, похоже, сломано. Чего ты, в самом деле, ревёшь?— наклонился он к грязному, мокрому лицу подружки.— Вот завелась. Всё же хорошо.

— Не знаю. Хочется,— всхлипнула она.

— Вот психованная...

Сам не зная, зачем он это делает, Ваня нежно прикоснулся к её солёным губам. Таня замерла и, положив, голову на его плечо, вздохнула.

— Вань, я не могу без тебя. Понимаю, что это неправильно. Девичья гордость, честь и всё такое..., но я не хочу ждать, когда ты созреешь до любви. Вот знай. Говорю сама сейчас, что б не опоздать потом, когда ты дорастёшь.

Ваня улыбнулся горячему шёпоту сумасшедшей подружки и нарочно сердито пробурчал:

— Ты безжалостно пьёшь мою кровь. Пойдём-ка умоемся, а то на чертенят похожи.

Усталость взяла верх. Дремала на его плече девушка, погрузился в забытьё и он. Просидев в машине у озера часа два и основательно проголодавшись порулил в супермаркет.

— У тебя деньги есть?— растолкал он полусонную Татьяну, добравшись до магазина.— Меня почистили полностью. Вероятно, прикинув, что мне денежные знаки больше не понадобятся, конфисковали всё.

— Есть, но я с тобой насовсем.

— Прямо сейчас разбежался и взял,— толкнул он её обратно.— Ты что спятила совсем? Закройся и сиди.

— Подожди, я тебя причешу. Так идти нельзя,— остановила она его.

— Давай,— наклонился он к ней, попутно посматривая в зеркальце.

— Ваня, а что дальше с нами будет?

— Купим еды, и поедем в одно место. Тебе чего хочется?

— Шоколадных конфет. Мне всегда, когда я нервничаю, их хочется.

— Мог бы и не задавать глупых вопросов. Ладно. Жди.

Затарившись в обе руки и запихав всё в багажник, он повернул машину в посёлок бабушки.

— Мы куда?— закрутилась по окнам она.

— Сейчас увидишь.

— Посёлок...

— Правильно. Там полно заколоченных домов. Перекантуемся пока не прояснится обстановка.

Он не додумался спросить у неё, как она его нашла и от этого делал сейчас ошибку.

— Что тут прояснять?— вздохнула Таня, ластясь к его плечу и мешая ему с переключением.

— То есть?

— Это мой отец тебя приговорил.

— За что?

— Не из-за меня. Не тормози так резко, я чуть не пробила головой стекло. Поехали потихоньку. Я устала, и спать хочу.

— Говори.

— Нашёл время выкаблучиваться.

— Говори, сказал.

— Ух! Из-за денег твоего родителя.

— Какое отношение твой отец имеет к Вячеславу Николаевичу?

— Самое простое. Они вместе учились в институте. Друзья. Это в честь моего отца тебя, оказывается, назвали Иваном. Потом они плодотворно трудились на одной стройке. Твой был начальником, мой у него в замах. Когда твой отец попал на зону, их пути разошлись. Терёхин нашёл его, когда имел уже большой бизнес. Вячеслав Николаевич не знал, что это ради моего отца твоя настоящая мать бросила его, став любовницей, практически второй женой моего родителя. Правда, надежды её не сбылись. Нас с мамой он не оставил, но и её тоже не отпустил. Так и путался между двух женщин. Про тебя он даже не подозревал, что ты сын того самого Терёхина. Запутала его Любовь Моисеевна, записавшая тебя на себя. Подумал что однофамильцы. Мало ли чего в жизни случается. Страна большая, шансов сойтись в одном дворе никаких. Сокрушался очень о своём ротозействе. Мол, если б знал раньше, утопил бы вас обоих ещё маленьких и жил сейчас без проблем. Ну, не смотри на меня так. Я сама подслушала всё это не так давно. Не появись вы с Артёмкой, твой отец весь свой капитал оставил бы моему. А так пшик. Деньги и власть ломают людей, разбивают дружбу и ссорят родню. Так идёт испокон веков.

— Может быть, но большинство просто становятся сами собой. Значит, он такой и был у тебя. Вот мама, Любовь Моисеевна...

— Только не говори, что ты не знал, что она не твоя биологическая мать?

— Вспомнил неделю назад. Помогли. Вдоль забора дома начала бродить женщина, постоянно попадая мне на глаза. А тут вчера около института смотрю, опять стоит. Увидела, иду, и ко мне: "Сыночек, вспомни, я твоя мама". Подумал чушь, а она своё: "У тебя родинка в паху. Помнишь, мы с тобой на коняшках в парке катались?" Эти коняшки только и остались ярким пятном. Лицо женщины время размыло, а их помню. А тут ещё вспомнилось, как отец в тайге знакомил меня с мамой. То есть с Любой. Ну и пошёл дурак с ней.

— Зачем, она же тебя бросила?

— Если б знать. Кровь, наверное, повела, если смотреть с одной стороны на эту говённую ситуацию, а если с другой, то маму пожалел, то есть Любу. Обещала нервы ей попортить, попробуй я не пойти.

— Что потом?

— Сунули в машину, трахнув по голове, до сих пор звон стоит. Для ума наука. Очнулся в колодце при верёвках и кляпе. В толк не возьму, как женщина может так со своим ребёнком. Раз, как собаку кинула. Второй, на смерть приговорила. Ты-то как узнала?

— Подслушала.

— Хватит разговоров. Поехали, отоспимся, а потом мозговать будем, что с этим всем делать.

Выбрав крайний дом, он загнал машину в старый сарай, пошарив над дверью и найдя ключ, открыл входную дверь. Не включая свет, на ощупь и с помощью фонаря Тани присмотрелись, куда попали. Чистая большая комната. Справа большая русская печь, разделяющая вторую половину дома на две части. Кухню и комнатку с двухъярусными железными кроватями. Закрытые, цветными ситцевыми шторками, они имели уютный вид. В углу большой комнаты стояло трюмо, укрытое вязанной продолговатой салфеткой с фарфоровой балериной посередине. У окна стол, застеленный вышитой скатертью с самоваром на подносе. Небольшая этажерка с книгами тоже в вязаных салфеточках и множество фотографий в рамках на стене. Сразу за дверью под пологом красовалась чистенькая кровать с узорчатым подзором и горкой в вышитых наволочках подушек.

— Нормально,— подытожил Ваня осмотр.

— Мне тоже нравится.

— Давай поедим. Я голоден и спать хочу. Ты на этой горке, я за печкой.

— Ни за что, только с тобой,— упёрлась Таня.

— С чего это?

— Я мышей боюсь и холодно...— Для убедительности она, поёжившись, цапнула его под локоть.

— Ладно, пожуём, там видно будет.

Ваня принёс из колодца во дворе воды. Залил в умывальник. Мыло лежало в мыльнице. Такое чувство, что хозяева вышли и скоро будут. И только пыль на вещах подсказывала, что это не так. Умылись. Поужинав, убрали за собой. Откинув пикейное покрывало и развалив горку подушек, Таня попробовала забраться на высокую кровать. Не получилось.

— Тундра какая, не пойму, как они на них забирались?

— Это ты тундра. На таких никто не спал.

— Тогда зачем они?

— Для красоты, а спали на печке или за ней.

Таня, сделав ещё одну попытку попасть на постель, оглянулась, ища стул. Ваня, оценив её мучения и сжалившись над подпрыгивающей девчонкой, подсадил её наверх. Толкнув девчонку бесцеремонно к стене, лёг поверх лоскутного одеяла, не раздеваясь с краю. Покрутившись и подумав, Танька потребовала сводить её в туалет. Чертыхаясь про себя на такого проблемного живчика, Ваня спустил её на пол. Вывел во двор и, разведя руками: "мол, шуруй" отвернулся. Но Танька заупрямилась, желая цивилизованное место. Найдя сколоченную из грубых досок кабину, указал ей направление пути.

— Нет, ты проверь, а вдруг там кто-то есть?

— Мне это кажется или на тебя действительно трус напал? Иди чудо. Никого нет.— Хлопнул он дверью, отправляясь сам за сарай.

— Ваня, ты где?— Кричала Таня через пару минут.

— Что ещё?

— Там кто-то шевелится?— бежала она к нему.

— Ты что с ума сошла? Кошка, смотри, как глаза горят.

В хате всё повторилось. Опять подсадка на кровать. Сверкнув голой попой перед носом парня, она отвалилась к стене. Но, повозившись, опять полезла с разговором:

— Вань, а скажи?...

-Ты отстанешь от меня,— рявкнул он, отворачиваясь.

Первые лучи солнышка, прорвавшиеся в забитые окна, застали их спящими голова к голове, в жарких объятиях друг друга. Почмокав, она на ощупь, по дыханию добралась до его губ. Впившись, горячим поцелуем, откинулась на подушку. "Ура! Я всё-таки сорвала его у него".— Ликовала Таня. Ответив, Ваня потянулся за ней... Посмотрев на парня сумасшедшими глазами, она сбросила кофточку и, спеша, чтоб он не сообразил и не сбежал, расстегнула юбку. Пока Ваня проморгался просыпаясь, она уже скользнула к нему, несясь быстрыми руками по его джинсам.

— С ума сойти, что за дела?— пытался выловить её руки он.

— Молчи...

— Что ты делаешь, курица?— шипел он, теряя голову от её губ.— Ты с ума сошла?

— Да, Ванюша, да...

— Ненормальная..., я ж не железный, сколько можно чудить...

— Я люблю тебя.

— Ты чума болотная.

— Да, да, но ты мой.

— Сдохнуть можно, но я же не знаю, что с тобой делать...

— Я тоже, но природа подскажет.

— Что же это такое,— горел он в руках настырной девчонки, заливаясь краской и всё же лаская её маленькую грудь.

Любовь не считает время. Отказывается от еды и воды. Боится удаления тел и раздумий. Горит, как та лампада в углу пока хватает фитиля и масла. Они провалялись до вечера.

— Танюшка, где твоя мобилка?— наконец догадался он позвонить домой.

— В машине,— вцепилась она, в него не желая выпускать.

— Лежи я сейчас,— неуклюже поцеловав девчонку, и соскользнув с кровати, он, натянув джинсы, вышел.

Счастливая Танька с визгом упала на его подушку. Безумно целуя и нежа пух. "Он мой, мой, только мой. Этот косолапый молчун, великан Ванька. По которому она сохла ещё с садика. Теперь он её и ей всё равно, что там делается за этими стенами. Ей так хорошо тут с ним. Если б можно было осталась в этом домишке навек. И ей, маленькой женщине, большего счастья не надо. Она пошлёт весь цивилизованный свет к чертям, будет печь ему тут пироги, лишь бы он был рядом.

Телефон на счастье не был разряжен. Ваня довольно-таки быстро дозвонился до Артёма.

— Братишка, я жив и на свободе, убежал, передай отцу, что б не дёргался.

Ивану тоже расхотелось уезжать из брошенного дома, в чьих стенах он неожиданно для себя стал мужиком и испытал не ведомое до этого счастье любви и обладания женским телом. Он улыбнулся, заливаясь краской от одного воспоминания о жарком пробуждении.

— Есть хочешь?— вернувшись, неумело клюнул её в уголок губ, не смелым поцелуем Ваня.

— Нет,— замотала она растрёпанной головой, улыбаясь.

— Что, совсем?— Обнял он её.

— Я тебя Ванечка хочу.

— Мы творим что-то не то...,— лепетал, он, однако же, не отказываясь от её горячих объятий.

— Плевать,— отмахнулась Танька, топя его в своих горячих руках.— Ты чего дрожишь?

— Замёрз...

— Иди сюда, ко мне ближе, я тебя погрею.

Ванька, бурча глупости, полез.

— То, что происходит между нами не понятно...

— Ничего тебе понимать не надо,— смеялась она,— люби меня, дурашка.

Пока Ванька горел в безумных руках девчонки. Терёхин, Сергеевич, Толя искали его. Они и предполагать не могли о его побеге, а ему не хватило сообразительности сразу позвонить. Полковник "рыл землю". Охранники вспомнили о женщине бродящей вдоль забора. Потом о похожей, припомнили однокурсники. Терёхина осенила догадка, подумав, он почти не сомневался. Дёрнув за рукав полковника, он встал:

— Сергеевич, это может быть только его мать.

Сергеевич от такой новости оторопел.

— Не понял?! Люба? Бред!

Терёхин поводил носком ботинка по дорожке и, собравшись, тихо проговорил:

— Люба не его родная мать.

Сергеевич провёл лапищей по своей лысой голове, туда-сюда. Раз, другой...

— Так!... Что я босс ещё о тебе не знаю? Но Люба, я поражён! Чужого ребёнка тащила, думая, что ты мёртв. Другая бы просто сдала в детдом и привет. Николаевич, тебе золотая баба в руки попала.

— Я знаю. Ищи ту суку,— процедил он сквозь зубы.

Сергеевич, потирая руки, кивнул:

— Уже кинул наживку.

Терёхин уточнил:

— Ты сейчас говоришь о прослушке? Очень надеюсь, что запущенная информация через "жучка" принесёт свои плоды.

— Будем ждать, кто же подойдёт к сейфу. Веришь, бурлит во мне всё.

К вечеру у Сергеевича была вся доступная информация на первую жену Терёхина и мать Вани. То, что вырисовывалось при этом, удивило полковника, а потом и насторожило. Информация открыла человека, скорее всего, именно того какого они с Терёхиным искали. Но это было чудовищно и он решил подождать вечера, не объявляя о своей догадке боссу. Уж слишком дикой была правда. И только поздно вечером взяв его на сейфе, Сергеевич пошёл к Славке.