Сердце Арронтара. Две судьбы

Последний камень, пролетев через живой щит из птиц, ударил Дэйна в середину спины, там, где был горб, и мальчик, зашипев, опять упал в грязь.

Я упала рядом, прижалась к нему, и наконец-то закричала. Так громко, как он несколькими минутами ранее, разрываясь от боли за него и собственного бессилия...

И почувствовала, что просыпаюсь.

* * *

В нос ударил запах крови. Резкий и сильный. Причём кровь не была моей.

Я испуганно распахнула глаза и только тогда услышала:

— Ронни, давай, просыпайся! Ты сейчас весь дом перебудишь своими криками!

Грэй, навалившись всем телом, прижимал меня к кровати, а я... я вцепилась в его плечи выпущенными когтями. Так вот откуда кровь! Она лилась из плеч мужчины на мою грудь, рубашка там была уже насквозь мокрой и облепила тело, как вторая кожа.

— Прости, — сказала я, но вместо этого слова из моих губ вырвался какой-то хрип. Я аккуратно вынула когти из плеч Грэя, отчего мужчина поморщился, а потом, приложив ладони к ранкам, залечила их чистой энергией Света.

И только потом вновь посмотрела в его глаза.

— Что случилось? — на сей раз у меня получилось произнести эту фразу.

— Понятия не имею, — прошептал Грэй. — Ты кричала во сне, я услышал и прибежал. А когда попытался разбудить, ты впилась в мои плечи.

— Извини, — ответила я так же тихо. — Плохой сон...

Только в тот момент моё сознание наконец начало проясняться после пробуждения... а может, наоборот, затуманиваться... И я поняла, что Грэй лежит на мне в одних штанах — кажется, в обычных, а не в пижамных, потому что я чувствовала металлическую пряжку ремня — а я в промокшей от крови ночной рубашке, которая облепила мою грудь так, что видно оказалось совершенно всё. Как будто этой самой рубашки на мне вовсе не было.

Грэй медленно опустил глаза и посмотрел туда.

И я чувствовала, как скользит его взгляд, как будто он не смотрел, а трогал руками... От одной вершинки к другой...

Я вздохнула, и ткань натянулась ещё больше. Но дело было не только в этом.

Кровь. Запах крови Грэя наполнил ноздри... И это нехорошо, неправильно, потому что аромат его крови пьянил, завораживал, заставлял меня нервничать...

Мужчина тоже вздохнул, а потом шевельнулся, кажется, собираясь встать. Но я не дала. Обняла руками и ногами, не понимая, зачем это делаю, вообще ничего не понимая, кроме одного — не хочу, чтобы он уходил.

А Грэй... он вдруг выругался, да ещё так грязно, как не каждый торговец на рынке сможет. А потом подхватил меня ладонями где-то в районе бедёр, приподнял, усадил к себе на колени, оказавшись между моих ног, и чуть подался вперёд, прижав моё тело к стене так крепко, что рёбра затрещали.

И поцеловал.

Я ни о чём не думала, только обняла Грэя обеими руками, перебирая пальцами его волосы, вдыхая его запах полной грудью...

— Ронни... — простонал мужчина и, кажется, я понимала, почему — в такой позе получалось, что моя рубашка задралась до самой талии, и теперь я прижималась к обнажённому животу Грэя тем самым местом, которым нельзя прижиматься ни к кому, кроме законного мужа.

Но мне было всё равно. Я только вздохнула и провела рукой по его напряжённой спине. От этого небольшого движения он почему-то вздрогнул, а в следующий миг уже вновь целовал меня.

Я не знаю, сколько прошло времени прежде, чем моего затуманенного сознания достиг звук расстёгиваемой пряжки ремня и шорох поднимаемой ещё выше ночной рубашки. Я вся была сосредоточена только на руках Грэя — мне безумно нравилось ощущение его тёплых ладоней на своих бёдрах и груди.

Но звон от пряжки будто пробудил меня ото сна. И я, очнувшись, увидела перед собой лицо Грэя со странно блестящими глазами. И лицо это было тёмным и решительным.

А потом я со всё возрастающим изумлением осознала, что мужчина положил обе мои ноги себе на плечи...

Я не успела остановить Грэя — он остановился сам, когда из детской вдруг послышался крик Эдвина.

И крик этот был настолько странным и страшным, что мы тут же забыли обо всём, кроме нашего малыша. Остальное перестало иметь значение, отошло в сторону, отодвинулось, освобождая место тому, что было гораздо важнее. Точнее, кто.

Эдди.

* * *

Когда мы с Грэем и Бугалоном, который присоединился к нам в коридоре, ворвались в детскую, Эдди больше не кричал. Он лежал в своей кроватке, бледный, как смерть, и из его горла хлестала совершенно чёрная кровь.

Я на миг оцепенела.

А затем осознала...

"Мне снились котята. Много-много мёртвых котят. А потом один из них зашипел и оцарапал меня. Было больно, мам!"

"Второй этап — наполнение метки силой — занимает целую неделю, во время которой маг каждую ночь заживо сжигает по одному новорождённому котёнку".

Новорождённые котята... Как же я могла не понять?! Вот почему они снились Эдвину! Кто-то уже поставил на него метку проклятья и наполнял её силой! А в ту ночь активировал её. Не знаю, как, но маг смог добраться до крови Эдди. Котёнок оцарапал...

Я дура! Какая же я дура!

Я бросилась к постели Эдди и чуть приподняла мальчику голову, одновременно пытаясь уменьшить поток чёрной крови, льющейся из его горла. Два часа... если я ничего не придумаю, Эдвин умрёт всего лишь через два часа!

Но что я могу сделать?! Что?!

— Гал, — раздался сзади странный, какой-то оцепеневший голос Грэя. — Зови Эллейн. Быстрее!

Тяжёлые шаги, стук от закрываемой двери, а потом оглушительный грохот — Гал явно разбил амулет призыва. Остаётся надеяться, что герцогиня сможет прийти в ближайшее время, иначе...

Иначе...

"С Эдди в любом случае всё будет в порядке. Ты понимаешь? В любом случае".

Как же так, Ари?!

Проклятье чёрной крови — неснимаемое. Необратимое. О каком любом случае ты говорила?!

"Есть один способ, но для этого тому, кто захочет его снять, придётся пожертвовать жизнью. Нужно заменить кровь проклятого на собственную, а его кровь забрать себе".

Слова императора полыхнули яркой вспышкой в моём сознании.

Заменить кровь на собственную...

Эдди вновь закашлялся и стал захлёбываться. На мгновение я прикрыла глаза, чувствуя, как моя волчица начинает беспокойно выть и царапаться, ощущая опасность для своего волчонка.

Нет. Не отдам! Зубами вцеплюсь, когтями рвать буду. Не отдам!!!

Кем бы ты ни был, маг Крови, я не отдам тебе сына.

Никогда!

И, зарычав, я позволила волчице чуть больше — выпустила когти на обеих руках и резким движением разорвала ими вены на запястьях...

* * *

— Ронни...

Этот голос, такой родной, но сейчас совсем не нужный. Потому что мешает. Не надо мешать! Сосредоточиться. Надо сосредоточиться.

— Отойди! — зарычала, на мгновение обернувшись, и Грэй вздрогнул, увидев изменившееся лицо...

Клыки, острые и длинные, морщины на носу, как у волков, когда они скалятся, а в глазах кружатся, как бешеные, жёлтые искорки, превращая радужку из голубой в золотую.

— Волчица...

Ещё раз рыкнула, недовольно, но не зло, отвернулась... и, склонившись над Эдди, порвала своими когтями запястья мальчика, прижала к ним свои, из которых уже текла кровь — не чёрная, обычная — и что-то зашептала...

Плечи волчицы задрожали, руки Эдди и её окружил слепящий круг Света, и изо рта мальчика наконец перестала течь чёрная кровь.

Несколько секунд — и недовольный рык, вновь разорванные запястья — и то же самое, прижимать, шептать, лить Свет... Свет — противоположность Тьме, которая нужна, чтобы наложить проклятие, он поможет...

Когда волчица закончила работу и обернулась — она перестала быть волчицей...

* * *

Я позволила ей больше, потому что волчица сильнее и быстрее. И только когда щёк Эдди коснулся румянец, я наконец стала собой и, обернувшись к застывшему за плечом Грэю, почувствовала, как меня всё сильнее утягивает в темноту.

Она звала меня, прекрасная, чёрная, безмолвная и беспамятная. И я знала, что уже не смогу противиться — отдала все силы сыну. Всю кровь, всю жизнь...

Он будет жить.

Я хотела сказать это Грэю, но не успела.

Я уже не принадлежала самой себе.

Я умерла.

Часть третья

Дартхари Нарро

Арронтар, около 10 лет назад

Старик Родэн любил дождь.

Правда, так было не всегда.

Когда-то давно он, как и остальные оборотни, дождь ненавидел. А за что его любить? Сырость, слякоть, и чихать тянет. Все оборотни не любят дождь, и когда с неба льёт, они предпочитают сидеть дома, в тепле и сухости.

Родэн же выходил на крыльцо, садился в старое кресло и смотрел. И дышал. Дышал чистым, свежим воздухом, в котором было столько разных оттенков запахов, что у него чесался нос.

В такие минуты он был почти счастлив. Ему казалось, что вода смывает не только грязь, но и его старые грехи. Чудилось, будто он вернулся туда, почти на столетие назад, и его Мара по-прежнему беременна первым ребёнком... И ничего этого не было, не случалось. Рэйнар не умирал, и Лирин осталась такой же веселой и беззаботной, и её волосы светлые, а вовсе не седые... И никогда в деревне белых волков не рождался горбун, никогда. Только Дэйнар, сын Родэна и Мары.

Старик вздыхал и украдкой вытирал глаза — так, чтобы жена не видела. Она обычно тоже сидела рядом и смотрела на дождь.

Они не разговаривали. Да им и не нужно было разговаривать...

Всё уже сказано и сделано.

Жизнь почти прожита, и ничего не вернуть. Не исправить.

И старики не верили, что когда-нибудь дождутся прощения. Да и, по правде говоря, они считали, что вовсе его не заслуживают.

А то, чего они заслуживают, Родэн и Мара уже получили.

* * *

В тот день дождь шел с утра до самого вечера. А когда наступили сумерки, Родэн решил прогуляться.

Он и сам не понял, зачем пошёл в деревню. Просто... что-то будто тянуло его туда. И он покорно побрёл в ту сторону, куда его тянуло.

Старик не сразу понял — то, что он слышит, вовсе не призраки прошлого, не его собственные мысли, а вполне реальные события. Настоящие звуки, смех, крики...

— Бей жабу!

— Да, так её!

— Давай, бросай!

Это было так похоже... Так похоже на то, что он когда-то слышал и не останавливал. И даже надеялся, что какой-нибудь случайный камень убьёт того, кого Родэн теперь в мыслях называл не иначе как "ирли" — сынок.

Спина, которая, как он думал, сгорбилась уже навсегда, вдруг выпрямилась. Старик сделал шаг вперёд, выходя из-за угла... и застыл на секунду, вглядываясь в происходящее.

Толпа оборотней. Совсем юные, большинство не обращённые... И эти необращённые хватали камни с земли и бросали в стоящую примерно в десяти шагах от них девочку.

Девочка не уворачивалась, не пыталась убежать. Просто стояла и смотрела на сородичей глазами, в которых...

Обречённость. Отчаяние. Боль.

Как же всё это было знакомо Родэну...

Девочка глядела на кого-то в толпе, остальных она будто не замечала. Её губы двигались, словно она шептала какие-то слова. Но из-за криков Родэн никак не мог разобрать, какие.

Старик сделал ещё один шаг, намереваясь схватить за плечо ближайшего мальчишку — но в этот момент девочку в грудь ударил большой и острый камень, и она, сдавленно охнув, осела на землю.

— Бей!

Родэн только успел открыть рот — а в девочку уже полетели камни. Один попал ей в лоб, другой прошёл по касательной, задев висок, третий ударил по пальцам руки, которыми она сжимала голову... Но ни вскрика, ни стона, ни всхлипа... Она молчала.

В воздухе сильно запахло её кровью — и Родэн очнулся.

— Стойте! — закричал он так громко, как только мог.

Дети действительно остановились. Обернулись, с недоумением разглядывая старика, очевидно, не признавая в нём жителя деревни. Оно и немудрено — Родэн был в ней редким гостем. Всё необходимое для жизни им с Марой либо приносила Лирин, либо они выращивали это сами в огороде.

— Убирайтесь. Брысь отсюда! — он махнул рукой с зажатой в ней старой клюкой, даже легонько ударил ею ближайшего мальчишку.

— Но...

— Никаких "но". Брысь, я сказал! А не то сейчас всем уши надеру. Пошли прочь!

Они недовольно заворчали, но послушались.

Пока ещё Родэн был сильнее молодых оборотней. Да, пока ещё...

Старик, опираясь на клюку, подошёл к девочке. Она по-прежнему продолжала сидеть на земле, в жиже грязи, и по её рукам и голове текла кровь.

Родэн неуверенно наклонился и прикоснулся к её плечу. Девочка не реагировала.

Тогда старик чуть потряс её. Она вздрогнула и подняла голову.

Ох... Лучше бы он этого не видел. Нет, дело было не только в ссадинах, царапинах, синяках и шишках, обильно украшавших лицо девочки. И не в крови, которая текла по её лбу, носу и подбородку тоненьким, но быстрым ручейком.

Её глаза. Родэн уже очень давно не видел таких глаз...

Ярко-голубые. Точь-в-точь, как у сына.

— Встань, — прошептал он. Девочка съёжилась, будто Родэн собирался её ударить, и старик успокаивающе погладил её по плечу. Не помогло — ребёнок сжался ещё больше. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Встань, пожалуйста. Здесь грязно.

Несколько секунд она смотрела на него непонимающими глазами, но потом всё-таки поднялась. Правда, не без его помощи. Чуть поморщилась от боли, когда Родэн схватил её за повреждённое запястье — оно было синего цвета — и заскрипела зубами, встав на левую ногу. Но не издала ни стона, ни всхлипа, словно стеснялась своей боли.

— Пойдём.

Девочка покорно пошла за ним. Она явно старалась не хромать, а Родэн украдкой рассматривал её.

Ему стало всё понятно в тот миг, когда она встала с земли. Невысокая, пухленькая, но очень крепкая, особенно бедра — явно не прошли даром забеги с молодыми оборотнями. Что-то невыносимо трогательное было в её плечах, в светлой косичке, в падающих на лоб кудряшках...

И глаза — пронзительно-голубые, и будто светящиеся. Совершенно удивительные.

Она была не такой, как те дети.

И Родэну в те минуты, когда он вёл маленькую Рональду к своему дому, казалось, что рядом с ним не она, а Дэйнар.

* * *

В первую секунду, увидев девочку, Мара опешила. Но почти сразу всё поняла и засуетилась.

Они молчали — все трое.

Родэн тяжело опустился на стул, глядя, как жена промывает раны девочки и смазывает их целебными настоями. Девочка покорно стояла посреди комнаты, уставившись в пол своими удивительными глазами, которые в тот момент почему-то были абсолютно безжизненными. Словно там, в деревне, случилось что-то, сломавшее её.

И Рональда не видела — потому что не смотрела — как беззвучно плачет женщина, что промывала её раны. Она не видела, как Мара вытирает слёзы рукавом, не замечала, как дрожат её губы. Поглощенная собственным горем, девочка ничего не замечала.

Мара положила её в комнате, которую они с Родэном на всякий случай держали для Лирин. Правда, дочь ночевала там всего лишь пару раз. Но Мара всегда убиралась в этой комнате и надеялась, что однажды... Да, однажды Лирин улыбнётся им и останется ночевать не из жалости, а потому что ей так захочется. С тех пор, как ушёл Дэйнар, дочь не подарила им ни одной улыбки.