Дорогой Перемен

Пытаясь понять причину, по которой Сиат выбрала именно его, Алаш часто вспоминал свой последний день и всякий раз недоумённо морщился. Что привлекло внимание бессмертной к нему, оборванцу, ничем не отличающемуся от сверстников? Как бы то ни было, однажды, возвращаясь домой, шестнадцатилетний юноша поймал на себе взгляд неизвестной молодой женщины. Незнакомка окликнула его по имени, и он застыл, словно заворожённый. Затем она медленно приблизилась к нему, наклонившись, прошептала что-то ему на ухо и коснулась губами его шеи. На этом его прошлая жизнь закончилась.

Алаш подошёл к зеркалу, устремляя пристальный взгляд на своё отражение. За два года в ипостаси вампира внешность юноши, не считая радужки глаз, окрасившейся алым, практически не изменилась, но его мировоззрение уже не было прежним. Порой Алаш задавался вопросом, что бы подумала его мать, увидев своего сына таким, каким он стал? Гордилась бы она им или испытывала непонимание и пренебрежение, свойственные его народу в отношении всего, что ему чуждо?

Юношу недолго искали — на его родине люди тверды, как земля и сухи, словно воздух, скудный климат сделал их привычными к житейским трудностям и невзгодам и стойко переносящими любое горе. Мать Алаша, скоро смирившись с потерей ребёнка, вернулась к повседневному укладу бытия.

Образ жизни вампиров не вызывал у юноши моральных терзаний. Он с детства привык к жестокости и относился к ней как к должному — жестокость была неотъемлемой частью существования его народа. Он не знал страха смерти — она казалась ему обыденностью. Он не видел сражений, но рос солдатом. Так росли все мужчины этого края. Старший брат Алаша имел оружие. Юноша слышал, что он проливал вражескую кровь на раскалённый песок родной земли, и не сомневался в верности этих слухов.

Новую жизнь Алаш принял с хладнокровием молодого воина. Внимательность, ловкость и быстрота реакции позволили ему за короткий срок стать одним из лучших охотников клана. Он, будучи от природы способным, быстро выучил эхои'Мидориа — язык общения в семье Шаихар. Но и родное наречие оставалось в памяти юноши, и иногда он разговаривал на нём сам с собой или с Сиат, знающей этот диалект достаточно хорошо, чтобы не испытывать сложностей в поддержании беседы.

Истории братьев и сестёр по клану были неведомы Алашу. Все они происходили, большей частью, из неблагополучных семей и о предыдущей жизни вспоминали неохотно.

Лишь Сиат любила говорить о прошлом. Рассказывая, женщина словно возвращалась в своих мыслях в годы юности, во времена, когда мир был ещё молод.

Жизнь Сиат являла собой историю самого головокружительного карьерного взлёта, какой только случался на свете. Она, бедная простолюдинка из Калху, попалась на глаза представителю вампирской расы в Высшем Совете Мидориа, остановившемуся в городе по государственным делам. Глава клана Шаихар обратил приглянувшуюся ему женщину и взял её в наложницы. Аделанор, превосходящий величием все столицы мира, поверг Сиат, не видевшую иных городов, кроме Калху, в благоговейный трепет. Она с трудом верила своим глазам и решительно ничего не понимала. Покровитель женщины взялся помочь ей свыкнуться с новой жизнью. В частности, при его содействии она освоила мидорианскую грамоту. Однажды Повелитель, почтя своим присутствием дом советника, застал Сиат за чтением. Взглянув на неё, онемевшую от страха, он шепнул её покровителю: "Из девочки выйдет толк. Когда она изучит всё, что должно знать мидорианке, подыщи ей работу". Так Сиат получила должность при Совете. Несмотря на молодость — на тот момент ей шёл двадцать второй год — она справлялась со своими обязанностями вполне успешно, ибо и вправду была очень умна.

Покровитель Сиат необычайно к ней привязался. Когда убийца, нанятый молодым, стремящимся к власти кланом, нанёс ему смертельную рану, он, покидая этот мир, объявил женщину своей наследницей со всеми вытекающими отсюда последствиями. Важнейшим из последствий было то, что Сиат обрела право руководить одним из самых влиятельных вампирских домов государства.

Шли столетия. Происхождение женщины скрылось во тьме прошлого. Она старалась держаться в стороне от политики, посвящая себя работе на благо клана и поддержанию добрососедских отношений с другими семьями. Мудрость Сиат вкупе со свойственной ей от природы скромностью не могли не вызывать уважения. Элита Мидориа была настроена к женщине более чем благосклонно. Поговаривали даже, что она ведёт переписку с первыми лицами государства и находится под их негласной защитой, но в точности подтвердить или опровергнуть эти слухи никто не мог.

Распад Мидориа стал для Сиат величайшей трагедией. Когда спокойствие Союзного государства пошатнулось, и, почувствовав неспособность правительства отразить угрозу, полчища мятежников бросились на Аделанор, она сражалась в числе его защитников и, одна из немногих, кто выжил в последней битве, горько оплакивала город, который, некогда так поразив её, со временем заменил ей родину. Память о каждом погибшем члене семьи отзывалась в её сердце невыносимой болью. Бессмертие, казавшееся ей даром небес, превратилось в проклятие. Она знала, что не все айренские поселения были выжжены дотла, как непокорная столица, но точное местоположение уцелевших деревень и городов было ей неизвестно. Началась борьба за выживание.

Вампирам пришлось тяжелей, чем прочим объявленным вне закона расам, так как их Сила казалась ничтожной в сравнении со способностями среднестатистического волшебника. Вампиры представляли опасность лишь для маглов — своей непосредственной пищи — и самых слабых представителей волшебного сообщества — детей, маглорождённых и сквибов. Остальные же могли без труда с ними совладать. Единственным, если не брать в расчёт длительность жизни, в чём вампиры превосходили магов, были физические способности.

За долгие годы скитаний Сиат не раз стояла в шаге от гибели, однако не только осталась цела, но и сумела обеспечить относительную безопасность своему клану, в то время, как большинство древних семей оказалось вырезано под корень. Чувство ответственности за судьбы своих детей и понимание того, как велика вероятность того, что они разделят печальную участь сородичей, делало жизнь женщины невыносимой. Весть о приходе Повелителя пробудила в ней веру в светлое будущее, надежда на которое, казалось, уже умерла.

Алаш посмеивался над словами Сиат о том, что Повелитель есть бог на земле, не без оснований полагая, что образ айренов в сознании женщины сплёлся с её языческими представлениями о мире. Однако, встретившись с Гарольдом, юноша убедился в правоте названной матери. В сравнении с силой Повелителя, сила Сиат, накопленная ей за два с половиной тысячелетия, выглядела каплей в океане. И этот океан своей мощью обрушился на юношу, не готовому к этому, не знавшему, что это и как это преодолеть. Лишь тогда Алаш понял, почему мать взяла на переговоры его и Хаала, а не старших, более опытных и сведущих в политике сыновей. Это стало своего рода испытанием для них. Двое других айренов — мужчина, о котором Сиат как-то рассказывала ему — и тон её был холоден, и девушка, имя которой он слышал впервые, были так же очень сильны, но их магия не ощущалась столь явственно. А Гарольд не мог или не хотел сдерживать свою силу, и Алаш захлёбывался в ней, как малое дитя, не умеющее плавать. Сияние тонкого серебряного обруча, который мальчик носил на голове — юноша помнил о действии этого артефакта со слов Сиат — было столь ослепительно, что Алаш сумел прочесть лишь первые буквы выгравированной на нём надписи: "Во имя...", после чего зажмурился от режущей боли в глазах.

— Разреши войти, — послышался голос из-за двери. Алашу казалось, что Сиат буквально только что отправилась в Ора Ильдари, и то, что она уже вернулась, удивило его.

— Войди, — ответил юноша. Когда она вошла, вместе с ней в комнату ворвался чужой запах, желанный и тошнотворный одновременно. Тягучий, терпкий, он тяжело обволакивал ноздри, кружил голову, учащал сердцебиение. К горлу Алаша подкатил ком. Он краем глаза заметил, как Сиат медленно отступает от него, как её губы шевелятся, вопрошая:

— Ты голоден?

Юноша хотел спросить, значит ли этот запах, что Сиат охотилась и, если так, отчего она пропустила совещание, но его разумом завладела жажда, и всё прочее отступило на второй план. Взмахнув головой, он сорвался с места и убежал, оставив женщину в одиночестве.

— Ребёнок... — прошептала Сиат, разводя руками.

Возмущение Гарольда было вполне предсказуемо. Тёмный Лорд знал, что тот примется язвить, недовольно хмуриться, теребить в руках мантию-невидимку и всем своим видом демонстрировать, насколько он разочарован. Тем сильнее было удивление мужчины, когда он услышал голос мальчика — спокойный, сильный и твёрдый, со странной, несвойственной ему интонацией:

-Что я только что видел, Том? Нашу армию? Это стадо — наша армия?

Тёмный Лорд покосился на Гарри. В его позе, бесстрастном выражении лица и взгляде было что-то чужое, незнакомое, и это что-то не могло не настораживать.

— Наведите порядок, — распорядился мальчик. Не попросил или сказал, а именно повелел не терпящим возражения чужим голосом. Том и сам был неудовлетворён только что прошедшей тренировкой Пожирателей, однако поведение Гарри куда сильнее злило его. Он процедил сквозь зубы:

— Не хочет ли ваша милость заняться реорганизацией войск самостоятельно? — но тут же взял себя в руки, упрекая за несдержанность. На ум пришли слова девчонки из Совета, Рамикки, о том, что он, мол, не готов смириться с верховенством мальчика. Кажется, и Дориан говорил что-то подобное...

Надо заметить, они были отчасти правы. Тёмный Лорд признавал Карлайла равным себе и общался с ним соответствующим образом, но подчиняться ему? Если бы Том рос в айренской семье, подобно тем же Дориану и Рамикке, его отношение к Гарри, бесспорно, отличалось бы от нынешнего. Однако Том, будучи айреном по рождению, воспитывался совершенно в иной среде и посему не мог толком разобраться, кем является мальчик. Разговоры о том, что Гарри — Избранный, Посланник Небес и тому подобное казались мужчине ничем иным, как наивными домыслами. Айрены, с момента крушения Мидориа не имея тесного контакта с человечеством, оставались глубоко консервативным народом и имели весьма архаичные, по меркам современного обывателя, представления о мире.

Любому из айренов хватило бы одного взгляда на мальчика, чтобы понять, что Сила внезапно вступила с ним в некий симбиоз, завладев его сознанием и пробудив в нём энергетическую или, как её ещё называли, наследственную память, понятие о которой известно с незапамятных времён. Однако Том не знал этого — и потому был растерян.

— Большую часть своего времени я провожу в школе или в Ильдари, разбирая дела, связанные с akhnān doria, — ответил мальчик, зачем-то переходя на мидорианский. Сохраняя внешнюю невозмутимость и параллельно проклиная мальчишку мысленно, Том произнёс:

— В таком случае, вы располагаете чудесной возможностью заняться обучением детей моих сторонников. Во внеурочное время отрабатывайте с ними базовые приёмы, объясняйте им высшую магию — делайте, что хотите.

"Пускай развлекается, организовывая свой личный отряд — будет реже появляться у меня на глазах", — думал мужчина. Ответ мальчика не заставил себя ждать:

— Сыновья и дочери ваших слуг не захотят, чтобы с ними занимался пятикурсник.

— Сыновья и дочери моих слуг обязаны подчиняться моим приказаниям, — в тон Карлайлу произнёс Том.

— Хорошо. Обсудите этот вопрос с теми из Пожирателей, чьи дети учатся с четвёртого по седьмой курсы Хогвартса. На следующей неделе я загляну к вам, — неожиданно скоро согласился Гарри. Немедля покинув поместье Тёмного Лорда, мальчик переместился к стенам школы. С начала учебного года минуло три с половиной месяца. Близилось рождество, но стоящую на улице погоду было сложно назвать зимней. Пожухлая трава, кое-где тронутая ледяной коркой, не радовала глаз. Над голыми деревьями навис свинцовый небосклон, готовый вот-вот хлынуть дождём. И верно, просочившись сквозь беспросветную пелену облаков, вниз устремились первые капли. Это были не капли даже, а пар, едва видимая водяная пыль. Но её всё прибывало и прибывало, и она, перестав растворяться в воздухе, полилась на землю, потекла, впитываясь в грунт и размывая его, образовывая множество луж.

— Не хочешь зайти в замок? — послышался голос Полумны за спиной Гарри.

— Ты следишь за мной? — рассмеялся мальчик. Полумна нахмурилась, внутренним чувством ощутив, что с братом творится что-то неладное, но, поразмыслив, предпочла сделать вид, будто не заметила этого.

— Мы с Драко гуляли по школе, и поднялись на башню, и увидели оттуда тебя, — сказала она.

— Это очень мило с твоей стороны, что ты меня встретила! — Гарри с улыбкой взглянул на девочку. Та, насупившись, пробормотала:

— Он так возмущался, когда я сказала, что сбегаю к тебе...

Гарри промолчал. Улыбка не покинула губ мальчика, но он поспешно отвернулся от сестры, зная, что его глаза сменили цвет с серого на изумрудный.

Собрание было окончено. Пожиратели поторопились трансгрессировать из мрачного зала, и лишь несколько человек, повинуясь мысленному приказу господина, остались на своих местах. Каждый из них, стараясь сохранять самообладание, стал лихорадочно вспоминать, не совершил ли в последнее время чего-либо, что могло вызвать недовольство господина.

— Знаете ли вы, почему я попросил вас задержаться? — спросил Тёмный Лорд, насмешливо смотря на своих слуг. Серебряные маски и капюшоны тёмных плащей скрывали от него бледность их лиц, но Волан-де-Морт знал, что они до дрожи боятся его. — Паркинсон, скажешь мне?

— Я не знаю, мой Лорд, — был вынужден признаться мужчина. Он опустился на колени, ожидая расплаты, но, по-видимому, такой ответ вполне удовлетворил Волан-де-Морта. Пройдясь глазами по силуэтам приспешников, он медленно произнёс:

— Я собрал вас, чтобы поговорить о ваших детях, учащихся сейчас в Хогвартсе, — и замолчал, следя за реакцией своих слуг. — Полагаю, вы воспитываете их в преданности мне и моим идеям. Так, Паркинсон?

— Д-да, мой Лорд, — поспешно закивал мужчина.

— Хорошо. Каков же, по-вашему, их магический уровень? Нотт, силён ли твой сын?

— Милорд, Теодор очень одарённый мальчик... — залепетал Пожиратель, склоняясь перед Волан-де-Мортом. — Один из лучших учеников своего курса...

Взмахом руки прервав речь Нотта, Волан-де-Морт протянул:

— Вот как? А я слышал, что ему не удаются элементарные чары исчезновения, что уж говорить о более сложных заклятиях.

Глаза Нотта расширились. Он не сразу понял, к чему клонит Тёмный Лорд, но с пониманием им овладел смертельный ужас.

— Круцио! — лениво взмахнул палочкой Волан-де-Морт. — Разве ты не знал, Нотт, что бесполезно пытаться солгать мне?

Пожиратель рухнул к ногам Тёмного Лорда. Боль разгоралась изнутри, словно пламя костра, охватывая каждую клетку тела, разрывая ткани, ломая и выворачивая кости. Мужчина из всех сил пытался молчать, сохраняя остатки впитанной с молоком матери аристократической гордости, но, когда во рту появился металлический привкус, и багровая жидкость хлынула из носа и губ, заливая маску, он захрипел и уткнулся лицом в пол, царапая гранит ногтями. Секунды становились минутами, а минуты казались вечностью. Он горел изнутри, и, ещё воспринимая краем сознания окружающее пространство, чувствовал, что жизнь покидает его.