Лунные капли во флаконе (полный текст)

Отражение расплылось кругами по зеркалу, а когда собралось вновь, Амелия увидела лишь себя. И едва узнала: ее лицо было перекошено от страха, из прокушенной губы до подбородка тянулась тонкая кровавая ниточка, а кожа была даже бледнее, чем у ее призрачной посетительницы.

— Разве так должна выглядеть девушка твоего возраста? Тебя хочется пожалеть, как беспризорную сироту, а то и сразу убить, чтобы не мучилась, — Элинор, теперь оказавшаяся возле письменного стола, повела плечом и насмешливо скривилась.

Она мучительно долго изучала все вещицы, лежащие на столешнице, водила прозрачным пальцем по пресс-папье и писчему набору, будто бы увлекшись настолько, что забыла о самом существовании Амелии. Занавески за ее спиной продолжали жить своей жизнью, танцуя неведомый ночной танец. Такие же белые, как и ее платье, они сливались с призрачной гостьей, делая ее порой почти неразличимой на их фоне.

— Мило, — констатировала она. — И бессмысленно. Мою комнату заняла совершенно бесполезная девица. Это дом лордов, разве он достоин тебя?

— Я не знаю, о чем ты говоришь!.. Скажи, что это лишь сон, — взмолилась Амелия.

— А ты как думаешь? Это похоже на сон?

— Я не знаю... Я уже видела тебя! Ведь не напрасно же меня посещали эти сны!

Призрачная женщина вздохнула. Едва ли она дышала на самом деле, но грудь ее, и без того практически оголенная легким платьем, взмылась вверх и опустилась, как если бы ей нужен был воздух.

— Ты...

— Замолчи! Тссс!.. — она приложила палец к губам и зашипела.

Амелия прикрыла рот рукой. Перед ее глазами вновь бушевало пламя, охватившее беззащитную фигуру в белом. Та металась по комнате, пока огонь не победил ее, свалив с ног и лишив последних сил. А через пару минут — или, может быть, прошло уже несколько часов? — ее нельзя было узнать, вся кожа превратилась в обугленную маску. Элинор раздраженно провела рукой по щеке.

— Прекрасная картина, не правда ли? — она откинула непослушный локон с лица и вызывающе посмотрела на девушку. — Только представь, что ты чувствуешь, когда горишь заживо. Становится все жарче, жарче, нестерпимо жарко, а потом... Но разве ты сможешь понять те страдания, что я испытала? Глупая девочка! Даже сейчас я не могу забыть ту боль! А ты знаешь, как меня хоронили? В закрытом гробу! Никто не хотел видеть, во что превратилась красавица Элинор Вудворт!

Ее возглас повис в тишине; Амелия не смогла произнести ни звука, только беспомощно смотрела на нее, не шевелясь и чуть дыша. Если бы она только могла забыть эту жуткую картину, но нет, теперь она будет преследовать ее вечно! Трагедия, произошедшая много лет назад в стенах этого дома, впиталась в них, точно в губку, и теперь они не желали расставаться с пережитыми страхами, вновь и вновь повторяя их. И эти же стены не желают отпускать душу Элинор, как и Рочестерский замок до сих пор не готов разлучиться с Леди Бланш.

— Но все равно меня запомнили именно такой, — вздернув подбородок, продолжала Элинор уже куда более спокойным тоном, насмешливо глядя на девушку. — Можно подумать, единственное, что было в моей жизни — это тот дурацкий пожар!

— Это была ужасная... — проговорила, наконец, Амелия. Ее голос показался ей самой слабым и тихим, как испущенный из едва приоткрытых губ вздох, но осознание того, что она говорит с бестелесным духом, заставило ее замолчать на полуслове.

— Трагедия? Все только и говорят об этой трагедии! Как будто в том, что платье загорелось, было нечто незаурядное. Ты только посмотри на него — даже одной искры хватит, а уж камины у нас топили на славу. И все равно об этом говорят так, словно на землю упала Луна, не меньше. О, видела бы ты лицо Харольда в тот момент — вот уж он этого никак не ожидал, бедняжка! — Элинор звонко засмеялась, как если бы речь шла о веселом курьезе на пикнике или о какой-нибудь еще милой безделице. Но как бы весело ни звучал ее смех, ее глаза все так же серьезно и внимательно смотрели на Амелию, следя за каждым ее движением.

— Встань, — вдруг сказала она. Амелия не шелохнулась, лишь крепче вцепившись в спинку стула, и призрачная женщина повторила раздраженно: — Ну же, вставай.

Как во сне она медленно поднялась, пытаясь устоять на ватных ногах и преодолеть головокружение. Комната казалась ей такой же иллюзорной и ненастоящей, как и во снах, пол вместе с мебелью медленно поплыли, а мир сузился до одной лишь белой полупрозрачной фигуры.

— Ах, бедняжка, да ты едва жива, — так же весело проговорила Элинор, наблюдая за ней, хотя в ее голосе не было ни капли жалости. — Ну же, возьми скорее свою нюхательную соль, если не хочешь свалиться без чувств здесь же. Какое печальное зрелище!

Амелия послушно потянулась к флакону с ароматической уксусной кислотой, не отдавая себе отчета, что делает и зачем. Склянки с маслами и розовой водой двоились в глазах, и больших усилий стоило сосредоточиться и вспомнить, в какую из них налит уксус. Из-за дрожи в руках она едва не уронила тяжелую стеклянную пробку, а пара капель все же разлилась на стол. Однако это действительно помогло, и комната вокруг перестала вращаться. Девушка устало потерла глаза и сделала несколько глубоких вздохов. На мгновение ей показалось, что, когда она откроет глаза, никакого привидения не будет, а мир станет таким же обыденным и привычным, каким был до сегодняшнего дня. Хватаясь за эту мысль, как за спасительную соломинку, она резко распахнула глаза, но видение не покинуло ее.

Элинор наблюдала за ней, чуть склонив голову на бок и прищурившись.

— Сколько тебе лет?

— Ч-чт...

— Я спросила, сколько тебе лет! — раздраженно повторила она.

— Семнадцать.

— Семнадцать, — женщина попробовала это слово на язык. — Какой прекрасный возраст. Неужели в свои семнадцать я была таким же глупым и беспомощным созданием? Вот уж вряд ли!

Она мечтательно улыбнулась своим мыслям и вновь исчезла. Внезапно поднявшийся порыв ветра развеял туман, из которого она была соткана, перенес его ближе к Амелии, и вот уже он окружил ее, завертел в водовороте, поднял к небу и бросил на землю. В этой дымке комната медленно менялась, становилась светлее, просторнее, по полу вдруг застелились ковры, да и мебель вдруг стала другой, незнакомой. Стены расступились и взмыли ввысь. Девушка попыталась отогнать от себя это видение, но оно становилось все реальнее и ярче.

... Посредине комнаты у высокого зеркала в человеческий рост стоит молодая девушка. Она едва ли старше Амелии, но возраст — единственное, что их объединяет. На девушке старинное платье с высокой талией — такие не носят вот уже больше полувека, а быть может, и дольше. Его палево-розовый цвет чудесно оттеняет ее светлую кожу и легкий румянец на щеках; темные волосы завиты в локоны и убраны в высокую прическу, только несколько прядей выбивается из нее и спадает на лоб. Она откидывает их небрежным жестом и довольно улыбается своему отражению в зеркале. По одной только этой улыбке можно узнать Элинор, уверенную в себе, капризную, насмешливую. Она кажется моложе, чем обычно, черты ее лица более мягкие, почти детские, фигура тоже принадлежит скорее совсем молоденькой девушке, нежели женщине, и отличается благородной осанкой; а в движениях еще чувствуется угловатость и резкость, не свойственные взрослым дамам.

Девушка оглаживает складки, созданные множеством слоев невесомой ткани, и кружится вокруг себя. На расписной ширме позади нее висит несколько отрезов разных цветов; их отвергли еще в прошлые примерки. Около нее суетятся сразу несколько служанок: одна проворно оправляет длинный кружевной шлейф, другая помогает натянуть шелковые перчатки и застегнуть множество мелких перламутровых пуговичек, третья достает жемчуга из шкатулки.

— Ты самая красивая девушка среди всех дебютанток, моя дорогая, — высокая женщина средних лет ласково гладит ее по плечу.

— Я знаю, мама, — смеется она и, чуть приподняв подол платья, делает шутливый реверанс.

На ее шее мягко переливаются молочно-белые жемчуга, волосы украшает лента с еще несколькими крупными перлами, но ярче всего сверкают ее глаза. Она предвкушает, как будет кружить в танце по огромной зале, как раскраснеются ее щечки и быстро-быстро забьется сердце, как мужчины будут оглядываться на нее и восхищаться ею. Юная Элинор поправляет украшение в волосах и вновь улыбается зеркалу: это будет вечер ее триумфа!

Видение исчезло так же быстро, как и появилось, и Амелия снова обнаружила себя в полутьме своей собственной комнаты.

— Я видела нечто странное, — пробормотала она. — Что это было?

— Это называется жизнь, mignonnet, — Элинор словно никуда и не исчезала. — В семнадцать лет я попала на свой первый бал в Лондоне. О, как сладки эти воспоминания! Я танцевала до самого рассвета и стерла несколько пар туфелек, но совершенно не чувствовала усталости, опьяненная музыкой сильнее, чем шампанским. Почему я обречена вечно слоняться в стенах этого разваливающего мрачного дома, а не танцевать полонезы с прекрасными кавалерами, которых было не счесть в тот день?

Она замолчала и с мечтательной полуулыбкой отвернулась к окну. Кто знает, что она увидела в отражении на стекле? Не своих ли кавалеров, чьи внуки уже стали взрослыми мужчинами, а сами они давно гниют в земле?

— Ты завидуешь мне? — задумчивые нотки в ее голосе исчезли так же быстро, как и появились, и тон вновь стал резким и пренебрежительным. — Я знаю, что завидуешь! В твоей жизни никогда не было ничего подобного, она пуста и напрасна. Был ли хоть один день, который ты могла бы вспомнить?

Она говорила жестокие... и правдивые вещи, отчего хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать их. Амелия замотала головой, но призрак будто и не заметил этого.

— Почему тебе досталась вся эта молодость, свежесть, эта жизнь, которую ты можешь прожить, как тебе заблагорассудится? Но нет, ты не способна даже на такую малость! Я не была такой ничтожной и жалкой даже когда потеряла своего ребенка!

Элинор распалялась все больше, и вместе с этим в спальне начали твориться странные вещи. Занавески сами по себе поднимались и опускались, извиваясь причудливыми лентами, ветви барабанили в окно, стремясь разбить тонкое стекло. Вся комната наполнилась звуками: скрипел паркет, звенели стеклянные флаконы на туалетном столике, гудел ветер в неработающем дымоходе.

— Прекрати это! — в ужасе воскликнула Амелия, прикрывая голову руками. Ей казалось, что сейчас с полки сорвется книга или подсвечник и полетит прямо в нее.

Входная дверь с громким стуком захлопнулась, сотрясая стену. Элинор засмеялась, будто происходящее только еще больше раззадорило ее.

— Ты погрязла в своем страхе и не способна справиться даже с ним. Бедняжка, мне так искренне тебя жаль!

Амелия стиснула зубы и схватила с туалетного столика первое, что попалось под руку — это оказалась щетка для волос. Сама не понимая, что делает, она сжала пальцы и, размахнувшись, со всей силы швырнула ее в призрачную фигуру. Элинор тут же испарилась, а щетка ударилась об оконное стекло и отскочила на пол. Все звуки разом смолкли. Амелия огляделась и прислушалась, но было настолько тихо, что все эти скрипы и стуки можно было легко списать на игру воображения. На негнущихся ногах она подошла к окну: щетка оставила небольшую царапину в стекле, и почему-то именно это волновало девушку больше всего, а вовсе не призрачная гостья, не оставившая после себя никаких следов.

Амелия аккуратно подняла щетку и бережно прижала ее к груди. Ее сердце бешено колотилось — единственный звук, который она слышала в ночи. Девушка простояла так, не шевелясь и глядя в окно, целую вечность. Она вслушивалась в тишину и пыталась разглядеть силуэт Элинор в темноте, боясь заснуть и мечтая о наступлении рассвета.

* * *

— Мы с отцом будем рады, мистер Черрингтон, если вы воспользуетесь нашим советом. Мистер Линдси и впрямь лучший конезаводчик во всем графстве. Мой отец настойчиво просил, чтобы я передал вам его рекомендации, раз уж все равно проезжал мимо. Он сказал, что может договориться для вас...

— Я доверяю опыту вашего отца, благодарю вас, — мистер Черрингтон коротко кивнул.

Когда мужчины вышли на крыльцо, хозяин пожал руку Сэмьюэлу Адамсу и, попрощавшись, поспешил вернуться в дом. Надев шляпу, молодой человек торопливо сбежал по ступеням, направляясь к воротам, где оставил лошадь. Пронизывающий ветер заставил его запахнуть полы сюртука; холодало очень быстро, и идея совершить конную прогулку уже не казалась ему такой заманчивой, как несколько часов назад. Сэмьюэл озабоченно взглянул на небо. Если, когда он только подъезжал к дому Черрингтонов, теплое июньское солнце так пекло, что хотелось укрыться от него в тени, то сейчас уже заметно потемнело, как если бы закат решил наступить на пару часов раньше. Несколько раз совсем низко над землей, издавая короткий посвист, промчались встревоженные ласточки, предвестницы непогоды.

Молодому человеку совершенно не хотелось возвращаться домой под дождем, приближение которого явственно ощущалось в заметно посвежевшем июньском воздухе. Он достал часы из верхнего кармана жилета и взглянул на них, отметив про себя, что еще успеет к началу ужина, если поторопится. Однако, не дойдя лишь нескольких ярдов до калитки, Сэмьюэл услышал, как робкий голос тихонько окликнул его по имени. Повернув голову, он увидел тонкий силуэт девушки в нежно-голубом платье, которая поджидала его за поворотом живой изгороди, там, где боковая дорожка ответвлялась от главной. Легкая ткань платья трепыхалась от каждого порыва ветра, и Амелия нервно сжимала на груди края кисейного платка. Одинокая фигурка казалась такой хрупкой на пронизывающем ветру, что Сэмьюэл, поддавшись порыву, поспешил подойти к ней поближе.

— Мисс Черрингтон! — сделав несколько шагов ей навстречу, он заметил, что она невероятно бледна, ее лицо осунулось, а в голубых глазах затаилась тревога. Амелия прерывисто дышала, как после быстрой ходьбы, а тонкие пальцы, комкающие кисею, сжимали ткань с такой силой, что костяшки побелели. — Ваш отец упоминал, что вы намедни были нездоровы. Может быть, лучше будет, если я провожу вас в дом? Становится прохладно, — он предупредительно предложил ей локоть, на который она могла бы опереться.

Амелия покорно взяла молодого человека под руку.

— Нет, нет, давайте немного пройдемся по саду. Мне нужно поговорить с вами, — она дрожала от холодного ветра, но словно не замечала этого. Речь ее была сбивчивой, а голос слабым. — Прошу вас, мистер Адамс, не сочтите меня навязчивой или глупой, но мне больше не с кем поговорить о том, что терзает меня вот уже несколько дней. Матушка не станет слушать меня, а отцу я тем более не могу рассказать всего. Родители не поверят мне — мне иногда кажется, что я уже и сама себе не верю. Кроме вас, мне некому довериться, а вы поймете меня, как никто другой — в этом я не сомневаюсь. За несколько дней я увидела и услышала столько, что порой мне кажется, будто прошла вечность... Мне так страшно, Сэмьюэл! — она впервые назвала его по имени и сама не обратила на это внимания, в то время как мистер Адамс буквально засветился от счастья.