Редублеман

15.

В эту ночь я спала тревожно. Несколько раз поднималась проверить Димасю, затем дверь в доме и даже калитку. Причем проконтролировать— закрыта она или нет, я решилась уже в четвертом часу утра. Вокруг серая темень и тишина, когда ни собака не залает, ни старый петух у бабушкиных соседей не закукарекает. Глухое время, длится от силы двадцать минут или полчаса, не больше. Таинственная, какая-то зачарованная пора, словно бы созданная для гаданий, секретов и исполнения желаний. Я вышла, зябко кутаясь в теплый пуховой платок, и как была в пижамных штанах и майке, так и потопала до старых ворот. Крадучись вышла на улицу, оглянулась, затем так же тихо вернулась во двор и закрыла калитку на засов. Еще бы чем-нибудь тяжелым подперла, но подумала о несвойственной мне паранойе и отказалась.

Посмотрела на землю, затем на лопату, хранящуюся под навесом возле дома, и поняла, что встала не зря, пришло самое время чудачить и закапывать клад. В процессе закапывания, а дело это оказалось не только грязным, но и долгим, я пропустила рассвет, устала, испачкалась и чуть не прошляпила явление младших дьявольских глазок на огород.

— Доблое уто! — поздоровался он, сжевывая горячую оладушку, судя по запаху залитую медом.

— Доброе, — я запоздало попыталась спрятать лопату и задвинуть коробку с последним сокровищем, которое не успела в лунке схоронить.

— Ты без меня откапываешь? — не понял моего порыва Димася и жевать перестал. Лобик нахмурился, подбородок дрогнул и с остывающего кусочка оладьи сорвалась крупная янтарная капля.

— Я... — Так попасться это надо уметь. И глядя на Олеговича я судорожно соображала, что ответить, чтобы себя не выдать. Ох, блин! Тлько бы он не заплакал! Я не знаю еще что делать с плачущими детьми, и узнавать в ближайшее время совсем не хотела.

— Соня? — позвала бабушка из окна кухни. — Хватит там грязь месить и червей искать, иди завтракать.

— Червей, — подозрительно переспросили дьявольские глазки и покосились на коробку стоящую у моих ног.

— Ага... — я быстро засыпала лунку, притоптала ее шлепанцем и вовремя прикусила язык, чтобы не сказать, что мы пойдем еще и на рыбалку. Если я вчера сгоряча ляпнула про клад, это еще не значит, что уже сегодня нужно обещать рыбалку. — Курочкам. У соседей куры...

— Зачем?

— Чтобы они их съели. Я для курей копала червяков, чтобы хохлушки лучше неслись и с бабушкой яичками делились. — Отвратительно, что одна ложь, тянет за собой другую, но иначе объяснить не могу. Замечаю подозрительный блеск в глазах младшего, вспоминаю о том, что не все дети понимают идею пищевой цепи и быстро меняю пластинку: — Глупость сказала, не съели, а развели. Соседи разводят курей, курочки — червей и все делятся яйцами!

На этой веселой ноте подхватила коробку, взяла Димасю за руку и повела его в дом. На пороге чуть не споткнулась, потому что Олегович неожиданно спросил:

— А бабушка мне покажет яйца червей?

— Нет. Они у нее закончились.

А за завтраком, в очередной раз убедилась, что враль из меня препаршивый. Потому что бабушка никак не могла взять в толк, о чем ее расспрашивает Дмитрий. Пришлось объяснять тет-а-тет, пока мыла посуду и убирала со стола.

— Великий конспиратор! — усмехнулась она, покачав головой, — сказала бы лучше, что проверяешь легко ли землю копать. И все на том.

— Ну спасибо за поздний совет.

— Пожалуйста, — не обратила она внимания на мою иронию. Полюбопытствовала: — А отец у мальчонки такой же красивый?

Я не ответила, позвала дьявольские глазки искать клад и сбежала вместе с ним.

Уже через пять минут малыш уверенно держа карту перед собой, вышагивал по дорожкам и указывал мне где копать. И неизвестно кто больше радовался выкопанным сокровищам он или я. Все же откопать двадцать широких лунок по неверной наводке, а затем прикопать не так-то просто, а дьявольские глазки не могли успокоиться и настаивали на своей правоте до тех пор, пока я не 'вспахивала' по крайней мере ½ кв. метра. Так что жестяным банкам из-под чая и блестящей мелочевке в них я была рада чрезвычайно, именно поэтому не сообщила Диме, что из четырех схронов, мы 'обнаружили' только два. Напомнила, что пора в дом и с легким сердцем пошла в кровать. Вот только полежать мне хоть двадцать минут не дали. Пришло голосовое сообщение от соседки Захаровны, и я с ужасом узнала, что мою квартиру вскрыли какие-то хулиганы.

'...Что-то пожгли, что-то краской расписали. Я дозвониться до тебя не смогла, Сонечка, так что тут уже Раиса Ивановна...', — гласило сообщение. А голос его начитавший такой ехидный, что сразу ясно — хозяйке квартиры она звонила в первую очередь, и только дождавшись ее появления, соблаговолила маякнуть мне.

— Бабушка!.. — ехать в город и тащить с собой маленькие дьявольские глазки я не рискнула, еще неизвестно освободился ли Олег и чем придется столкнуться там мне. — Бабушка, я отставлю с тобой Диму, вернусь максимум через два часа, может три.

— Хорошо, — отозвалась она из кухни, где Олегович хвастался ей кладом.

— А ты справишься? — запоздало спросила запыхавшаяся я. Такси вот-вот должно было прибыть, и как назло джинсы не хотели застегиваться, свитер нахально путал рукава, а еще я неизвестно где оставила сумку.

— Ты не переживай, Сонечка. В случае чего я твою родительницу вызвоню.

— Не надо маму! — почему-то мне стало страшно от такой перспективы. И натягивая кроссовки, поверх с трудом найденных носков, попросила: — Лучше Маришку, дочку соседки или... — вспомнила девицу Прокофьевых, которая в свои четырнадцать, дымя сигаретой, какого-то парня выпроводила сегодня через огород, и тут же забрала назад свое предложение: — Бабушка, никого не зови. Я через час буду, зуб даю.

— Хорошо-хорошо, беги.

И я побежала, а затем поехала и совершенно зря. Мне следовало притвориться глухой, слепой, потерявшей мобильник, и прибыть в понедельник не раньше. Хотя это бы не спасло меня от разборок. Грубых, грязных и пустых. Хозяйка квартиры дала мне сразу понять, что надпись на стене: 'Шлюха ты за все ответишь!' была адресована мне моими дорогими друзьями. Так как по сведениям из уст соседки Захаровны, я вначале водила в квартиру невесть кого, а потом этот кто-то решил мне отомстить, аккуратно вскрыл дверь и испортил бесценное имущество хозяйки. Спорить о том, что испорчены были исключительно мои вещи, мои обои, кровать и кухонные шкафы я не стала, потому что сорванный в ванной кран залил соседей снизу.

— Хорошо, что там пустая квартира! — распыляясь, вещала хозяйка. — А если бы нет?! Кто бы оплачивал им ремонт, вызывал мастеров и...

Смешно. На меня так орала только психичка Валентина с работы и то, лишь в первый день знакомства, а теперь вот и Раиса Ивановна божий одуванчик проспиртованный валерьяной. Кто ж ее так допек, что она срывается на подобные умозаключения? Почти сразу же нашла ответ на вопрос — столкнулась взглядом с притулившейся у косяка Захаровной. Пришла уши погреть, смекнула я и вопреки ее ожиданиям, улыбнулась. Широко, открыто, до треска щек.

— Спасибо Вам за своевременный звонок! Как видите я уже на месте, так что вы свободны.

— Но... — она что-то пыталась сказать, добавить, обратиться за помощью к хозяйке, а я уже совсем не заботясь о поддержании хороших отношений с соседями, фактически вытянула ее из квартиры. Остановилась только на лестничной клетке напротив двери в нору Захаровны и еще раз поблагодарила эту змею. Ошеломленная она молчала от силы секунды три, а затем насторожилась. Я думала сейчас она проявит интерес сплетницы, но просчиталась, в приличной с виду женщине и столь же приличной гадине проснулся следователь.

— А что такое? Вы сами устроили погром?

Первоначальное желание оправдаться и заверить в своей невиновности растаяло как дым. Не хватало еще отчитываться перед этой сплетницей, ее хлебом не корми, дай нагадить в душу людям. Гадина она и есть. Я прищурилась, оценивая ее восприимчивость, и выдала феноменальный ответ.

— Меня братки заказали. — Голос сел до шепота, чуть свистящего от эмоций. — На прошлой неделе я заметила слежку, на этой подгадала время и уехала. Как видите, не зря. Так что погромом в квартире они явно заметали следы.

— Следы чего? — не раз столкнувшаяся с таким криминалом в девяностых Захаровна поверила мне на слово и побелела как стена подъезда.

— Сорванного покушения, — припечатала я и, словно бы, оттолкнувшись не только от соседки, но и от ситуации, улыбнулась: — Так что не поминайте лихом. Меньше стойте у окна и тщательнее закрывайте две... — последнее слово потонуло в грохоте этой самой двери и перещелке многочисленных замков. Правду говорят, кто пережил ад хоть раз, тот безвозвратно меняется.

Я вернулась на место 'криминальных разборок', парой жестких фраз успокоила хозяйку и условилась с ней о скором съезде и моральной компенсации. Просто условилась оставить ей 'безвозвратно' испорченные кухонные шкафчики и кровать, все равно возиться с ними, искать место для хранения и время для транспортировки не было ни желания, ни сил. Нутром чувствовала, как вокруг меня сжимается неведомая пружина напряжения и как можно скорее хотела вернуться к бабушке, проверить на месте ли младшие дьявольские глазки. Сборы уцелевших вещей заняли не более получаса, прощание с квартирой — менее минуты. Сказала спасибо за уют и гостеприимство, точь-в-точь как учила мама и постояла немного в тишине. Уже спускаясь вниз, глянула на дверь забаррикадировавшейся соседки и подумала в ближайшее время развенчать ее страх, но встретившийся мне Боров развеял эту идею. Он, гладко выбритый и бодрый, в великолепно отутюженных брюках и начищенных туфлях стоял во дворе возле такси, с ненавистным букетом из почти двух десятков белых гвоздик в руках.

Машину я не вызывала, значит, это бывший приехал на такси предположительно к новой пассии, по уникальному стечению обстоятельств проживающей в нашем дворе. Что ж и такое бывает. Поправив спортивную сумку на плече, крепче уцепившись за сумочку с документами и, устремив взгляд под ноги, я решила проскользнуть мимо ожидающих и чуть не налетела на преградившего мне путь Борова.

— Соня, девочка моя... — Милое обращение, которое ранее я воспринимала за глас Божий, резануло по ухо, заставив не только остановиться, но и прямо посмотреть на бывшего.

— Уже не твоя.

Он смутился всего на мгновение, а затем с неохотой кивнул.

— Ты права. Вот, это тебе. — Букет, коему места в моих руках попросту не было, завис меж нами, как белый никому не нужный флаг.

— Ты пришел мириться. — Не вопрос, простая констатация.

— Хочу наладить дружеские отношения. Мы взрослые люди, прошли через многое. Я просто не желаю терять...

— Дружеские отношения у нас уже были, — напомнила строго. Не хватало еще выслушивать лекцию о зарождении действительно крепких пар, или о таком редком явлении как приятельская связь между бывшими любовниками.

— Мы неправильно начали. И... — он впервые в жизни чистосердечно согласился со своей виной и как-то очень поспешно, с радостью.

Господи, что ж ему так приспичило удержать меня под боком? Привычка, потоп в квартире, или неизлечимая болезнь, из-за которой ему вскоре потребуется добросердечная сиделка? Криво улыбнулась собственным мыслям и поняла, что даже не поинтересуюсь причиной такой настойчивости, но с легкой душой лишу его последней надежды на примирение.

— Говорят, в дружбе нужно быть искреннем. Ты с этим согласен?

— Да. — Почуял подвох, но еще не понял, куда меня сейчас понесет.

— Так вот знай, ничего у нас с тобой не получится. Ни дружбы, ни брака, ни приятельских отношений. Я ненавижу гвоздики, терпеть не могу заумных, занудных профессоров с раздутым эгоцентризмом. Презираю безответственных мужланов, считающих, что они вправе использовать влюбленных женщин, как бесплатную прислугу. И просто-таки не перевариваю ублюдков, влюбляющих в себя девчонок, что годятся им в дочери.

— Соня...

— Иди на хер, Боря. И больше не появляйся в моей жизни. — Послала без эмоций, твердо и просто. Обошла его и машину и, сделав несколько шагов, обернулась. — Кто тебе сказал приехать?

— Что? — удивленный моим отпором он не сразу вник в вопрос, стоял все там же с букетом гвоздик в вытянутой руке. — Твоя соседка Заха...

— Ясно. — И уже про себя: — Поделом ей.

Возвращалась к бабушке в состоянии легкой отрешенности. И вроде бы с квартирой вопрос закрыла, бывшего окончательно послала и даже вредную соседку парой слов ввела в стресс на несколько недель, самое время радоваться, а сил нет. Выгрузив сумку из такси и расплатившись с водителем, я столкнулась с бабушкой у калитки.

— Ты куда? — она спешила уйти и, запахивала на груди шерстяной платок, переминалась с ноги на ногу в ожидании, когда я освобожу дорогу.

— К соседям бегу, к Прокофьевым. Мне тут по секрету шепнули, что Маринка их залетела. — По секрету? Я удивленно посмотрела на бабушку, и она отмахнулась. — Ну ладно, ладно. У них в доме такой скандал, что вскоре вся улица, так же просто как и я, прознает о предстоящем пополнении.

— А Дима где? — наконец-то протиснувшись во двор, спросила я с зевком.

— В доме, тебя ждет. — Она уже юркнула на улицу и потянула на себя калитку, а затем остановилась, взирая на мю спортивную сумку: — А что это ты с вещами? Квартиру залило?

— Нет-нет. Все хорошо, — улыбнулась беспечно и сумку задвинула за спину. Еще не хватало ей все пересказывать. Бабушки дурная привычка волноваться о житейских мелочах и соседских разборках. Ну а если на фоне всего этого еще и имя Борова всплывет, рыцаря с охапкой белых гвоздик, меня до нервного тика доведут угрызениями чужой совести. Ну как же такой мужик, такой мужик! — Все хорошо.

— А переезжаешь к этому... — сделала она неверный вывод и улыбнулась. — А что, у такого сыночка должен быть хороший отец.

— Бабушка...

— Все-все. Ухожу я, уже ухожу. Войдя в дом, я сбросила сумки в прихожей, и как была обутой и одетой прошла на кухню, села за стол. Голова кругом и раздирает злость на себя. Не на Борова или Захаровну, они всего лишь люди жалкие в своих желаниях, а потому несчастные глупцы. Я злилась на свою слепоту и наивное доверие, досадовала, но уже приблизительно представляла, как поступлю. Первые недели можно перекантоваться у Лены, а на сегодняшнюю ночь напроситься к Веруне. Я импульсивно позвонила ей, совсем позабыв, что она с недавних пор совсем не одна.

— Алло... — хриплый мужской голос несказанно меня порадовал и в то же время удивил. Если Веруня позволяет Виктору отвечать на свои звонки, значит, дела у них пошли в гору.

— Вик, ты?

— Я, — судя по звуку, он отстранил трубку от уха, взглянул на экран и уже с улыбкой обратился ко мне: — Доброе утро, Соня. Чем порадуете?

— Тебя только душещипательным молчанием, — хмыкнула я. — Мне нужна Вера.

— Что-то срочное?

— Нет.

— Тогда перезвони через час. Мы тут ремонтом занялись... — Вот что значит память, я опозданием вспомнила, что он не просто так таскал красотку вначале по мебельным магазинам, а затем и по строительным рынкам. И если за ремонт они в его квартире уже взялись, то живут явно у Веры.