Мизантроп

Я потянулся за бутылкой, глотнул сам и протянул ему. Некоторое время мы просидели молча. Я вслушивался в лёгкий плеск моря и пытался вспомнить Ксюшу, её лицо, но у меня ничего не получалось. Это была тихая, приятная девушка, которая не любила шумных вечеринок и больших компаний. Она любила сидеть дома. Она не могла заснуть одна и с книжкой ждала своего Димочку с очередной гулянки.

— Через неделю она это сделала. А ещё через день я пришёл домой и увидел, что она собирает свои вещи. Аккуратно упаковывает одежду, книги, бельё. Не торопясь и очень-очень тщательно. Я, разумеется, попытался остановить её. Что-то говорил ей, совершенно бессвязно и невпопад, призывал одуматься и не рубить сплеча. И тогда она задала мне вопрос: "Ты меня любишь?". И я ответил: "Нет". Понимаешь? Всего одно слово. Больше я ничего не смог ей сказать, и она ушла. Я знаю, что сейчас у неё никого нет. Она по-прежнему работает в той же самой страховой компании, в офисе рядом с моим. Иногда мне кажется, что стоит только набрать знакомый номер или подкараулить её с работы с букетом цветов...

Димка прервался для того, чтобы прикурить очередную сигарету. Мы оба были по-настоящему пьяны, и наверняка не могли дойти до отеля, не шатаясь из стороны в сторону, не рискуя встретиться лоб в лоб с фонарным столбом или не заметить скамейку. Но, несмотря на это, каждая произнесённая Димкой фраза воспринималась совершенно чётко и ясно. Он рассказывал сбивчиво, срывался на крик, неоднократно повторялся, но смысл оставался вполне понятным.

— Но всё это ничего не даст, — продолжил Димка, охрипший голос которого казался невероятной смесью Высоцкого и Джигурды. — Совсем ничего. Как там у древних? В одну и ту же реку? Нормально жить не получается, а так, как есть, уже не слишком интересно. Помнишь, как в песенке группы "Сплин": "Я не живу, я слежу за собственной жизни развитием".

— Или как у БГ: "Моя жизнь дребезжит как дрезина, а могла бы лететь мотыльком". Я задавал себе такие же вопросы, но ответа на них найти не смог, — я протянул руку за сигаретами, а Димка продолжал слушать, не перебивая меня. — Подобные мысли терзали меня этим летом, но в отличие от тебя, я не смог сохранить видимость того, что у меня всё в порядке, что всё как всегда. Раньше мне казалось, что с возрастом мы становимся мудрее, перестаём наступать на одни и те же грабли, находим новый вкус к жизни, новые оттенки, казалось бы, давно известных ощущений. Но во всём этом я заблуждался. И как-то постепенно, коротая вечера в компании с бутылкой, я пришёл к другому выводу. С течением времени мы становимся всё более циничными и расчётливыми, мы почти разучились удивляться, разучились радоваться тому, что имеем в этой жизни. Мы совершаем поступки, за которые нам должно быть стыдно, но вместо стыда испытываем лишь разочарование.

— Отличный поворот, но никак не могу сообразить, о чём ты. Какие поступки и чего стыдиться? — Димка снова потянулся к бутылке.

— А здесь всё просто до неприличия, — усмехнулся я. — Ты ведь крещёный православный, не так ли?

— И что с того?

— А это значит, что где-то, пусть даже глубоко внутри, заложены некие принципы, нарушая которые, ты осознаёшь свою.... Даже не могу точно сформулировать, если примитивно, то это осознание совершённого греха, дурного поступка.

— Решил направить мою заблудшую душу на путь истинный? — спросил Димка. — Но здесь ты здорово ошибаешься. Про десять заповедей расскажешь сейчас, а? Я их помню. И в основном соблюдаю. Не убий, не укради, почитай отца и мать своих и так далее. Разве что с "не прелюбодействуй" проблемы, но это сейчас нигде не в диковинку. Жисть такая.

— Это одна сторона, но есть и другая, — я продолжал гнуть свою линию в пьяном споре двух философствующих раздолбаев. — Я говорю о грехе. И рассказать хочу о тех семи, которые называют смертными: блуд, чревоугодие, гордыня, алчность, гнев, зависть и праздность. Убийства, например, здесь нет, но это довольно ловкий трюк, ведь мотивом такого поступка практически непременно станут алчность или гнев. Следовательно, убив кого-то из-за денег, либо из личной неприязни, ты совершаешь предусмотренный упомянутой семёркой грех. С другой стороны, та же самая алчность заставляет тебя морщиться при виде старушки, просящей милостыню, либо отказываться от чаевых в кафе. А теперь откровенно ответь сам себе на простой вопрос: есть ли среди упомянутых семи хотя бы один, который никогда не совершался тобой?

Димка задумался на несколько секунд, а затем покачал головой.

— Убедительно. Ну, а ты как в этом плане?

— Также. А ты думал, что как-нибудь иначе?

Димка расхохотался, а вслед за ним и я.

— Каждому из нас нужно всего-навсего найти себе нормальную бабу, сделать ребёнка и превратиться из пацана в мужика, — резюмировал Димыч, поднимаясь с шезлонга. — Тогда и грешить будет особо некогда.

— Мне кажется, что я уже нашёл, — ответил я. — Правда.

— Смотри, не упусти, — сказал Димка.

Шатаясь, и поддерживая друг друга, мы поплелись в отель. Наша прогулка не была тихой, но полицейские, встретившиеся нам на асфальтовой дорожке, служащей границей пляжа, сделали вид, что никого не заметили.

Двое не спят,

Двое дымят папиросой любви.

Им хорошо.

Сплин "Двое не спят"

Вдвоём.

Голова, разумеется, болела. Я собрался с силами и протянул руку, чтобы взять с тумбочки часы. 11-17. "Не так уж и поздно" — подумал я. Положив часы обратно, я взял предусмотрительно поставленную рядом с ними бутылочку минералки. Вернувшись в номер с утра, я помнил, что когда проснусь, холодильник будет находиться слишком далеко. Я выпил воду, но остался лежать в кровати. Всего несколько минут для того, чтобы привести в порядок свои мысли. "Я ни на чём не могу сосредоточиться" — вот первая из них. "Сегодня вторник" — вторая. Это важно. Но почему? Потому, что в среду мы со Светой едем на экскурсию. Отправление в 06-30. Света.... Вчера она не пошла с нами. Она хотела что-то сказать, что-то важное. Или наоборот? Или у неё всего-навсего разболелась голова. Этими же вопросами я задавался вчера, спускаясь в бар. Часть ответов мне, возможно, предстоит узнать очень скоро.

Света.... Теперь я был абсолютно уверен в том, что это не будет ни простой пляжной интрижкой, ни классической Love-story со счастливым концом. Но, несмотря ни на что, я не могу противиться этому. Тому, чему я не могу найти названия, так же как не могу превозмочь. Да и зачем?

Димка.... Я никогда особо не задумывался о том, насколько его слова и поступки отражают его внутренний мир. Мне казалось, что он хочет всего-навсего казаться чуть проще, чуть веселее и бесшабашнее. А он также как и я плывёт по этой заколдованной реке, берег которой дано увидеть лишь немногим. После 9 лет знакомства и вот так.... Бывает. А ведь нам кажется, что мы знаем всё и про всех, читаем в душах людей, которых давно знаем, словно в детских книжках: шрифт — очень крупный, а для того, чтобы сделать нехитрый сюжет ещё более доступным — цветные картинки.

"Все вы — потерянное поколение" — сказала Гертруда Стайн ещё молодому, ещё не ставшему оглушительно знаменитым, ещё ищущему, ещё окончательно не спившемуся Эрнесту Хемингуэю. Это было у них. А у нас? Невозможно найти поколение, которое не было бы потеряно. Не будем углубляться в историю, начнём с прошлого века: первое поколение погублено Первой Мировой и Гражданской, второе — Второй Мировой и репрессиями, судьбы третьего оказались изломанными даже в года относительно благополучного "застоя". А затем на сцену постепенно начинаем выходить мы. Те, кого в 7 лет учили любить дедушку Ленина, а в 14 — Шварценеггера. Нам научно объяснили отсутствие любви. Нам открыли глаза на то, что Бог это наличные, на которых написано, что в Него верят. Мы поняли, счастье — это когда ты выходишь из дорогого ресторана, после ужина с икрой и настоящим шампанским (разумеется, product of France, а не изготовлено на МКШВ), ведя к своему дорогому авто шикарную девочку с большой грудью и непременно очень-очень стройными ногами, а в этот момент проходящие мимо парни, несущие к кому-то из них в квартиру пакет, набитый самым дешёвым пивом, "рыбкой" неизвестного происхождения и прочей дрянью, думают о том, что в их жизни такого, скорее всего, никогда не будет.

Димка прав. У нас ничего нет. Нет идеалов, нет веры, нет ценностей и в итоге нет смысла.

Попробуйте с похмелья подумать о чём-нибудь жизнеутверждающем.... Это просто.

Или вовсе не думайте по утрам.

Последняя мысль совпала с телефонным звонком.

— Ты уже проснулся? — спросила Света.

— Почти.

— Я буду ждать тебя в баре на пляже, — сказала она.

— Я хочу провести с тобой весь этот день. Только вдвоём.

— Я тоже.

Она повесила трубку. Несколько секунд я слушал короткие гудки, так, словно надеясь услышать в них те самые, заветные слова. Искренние, те, которых некоторые не слышат ни разу в жизни. Не слышат лишь потому, что рядом нет человека, способного их произнести.

И я пошёл в ванную. Стоя под душем, я снова думал о Свете. А что если в этот раз happy end возможен? Всё только в наших руках. И вот сомнения и тревоги остаются во сне, в кровати, их остатки, смытые горячей водой, затягивает в небольшое круглое отверстие в полу душевой кабины. Я становлюсь человеком, который верит в собственные силы. "No fate" Судьбы нет. — я мысленно вывожу эту надпись подобно Саре Коннор.

Я быстро собрался и пошёл на пляж. За угловым столиком меня уже ждали. Именно ждали. Вместе со Светой за столиком сидел и, разумеется, пил пиво Дмитрий Александрович. Они оживлённо болтали и не заметили, как я подошёл.

— Привет! — я поздоровался и упал в плетёное кресло.

— И тебя с добрым утром! — приветствовал меня Димка.

Света предпочитала действия словам, и, восстановив дыхание, я решил, что это гораздо лучше. Тем временем Димка поднял руку, дав знать официанту, что пришло время принести ещё одну большую кружку пива.

— Ну а теперь.... — я только успел произнести первые слова своего вопроса, но Димка уже перебил меня.

— А всё просто, иду я себе мимо, покуриваю. И вдруг, смотрю, сидит в этом баре неописуемой красоты девушка, и к тому же знакомая. И не просто знакомая, а очень хорошая знакомая моего друга. Вывод напрашивался сам собой — ты заставляешь даму ждать. А чтобы скрасить её вынужденное ожидание, я решил присесть рядом и развлечь Свету рассказом о наших приключениях и о твоих подвигах.

Димка был весел и уже (или ещё) заметно нетрезв. Разговор на пляже остался в прошлом, а маска балагура снова надета и прилежно расправлена.

— И о чём же это чудовище уже успело тебе рассказать? — спросил я у Светы.

— Не беспокойся, — улыбнулась она. — Это был гимн в твою честь. Никак не меньше. Эпическая история о том, как ты пил турецкую водку с жителями страны тюльпанов, невероятным образом сумел разыскать на Bar street Диму вместе с его свежетатуированным приятелем, пел песни и угощал виски.

— Шикарно. Я — герой.

— Ещё какой, — усмехнулся Димыч. — Сам рассказывал, и сам удивлялся: откуда в тебе всего и столько.

Димка допил своё пиво одним могучим глотком и поставил пустую кружку на столик. Стакан Светы также был пуст, причем, судя по осадку на его стенках, она употребляла персиковый сок.

— Сейчас допью пиво, и все идём на пляж, — сказал я.

— Вы идите, а я пойду сосну часик-другой, — ответил Димка.

— А может не стоит заваливаться спать, Олеся заскучает, — Света проявляла женскую солидарность. — Давайте позагораем вчетвером.

— Как-нибудь обязательно. Вполне возможно именно вчетвером, но без Олеси. Увидимся!

И мой ни во что ни ставящий магию цифр приятель отправился в отель отсыпаться, чтобы затем с головой уйти в процесс обольщения жертвы Љ 100. А потом он будет говорить: "Всё равно там больше не чем было заняться".

— Они поругались? — спросила Света.

— Скорее расстались.

— И с ним не всё так просто, правда? — Света смотрела вслед уходящему Димке. — Теперь я понимаю, чем вы похожи: его гложет та же тоска, что и тебя. Только ему удаётся спрятать её чуть-чуть поглубже.

— Мне становится немного не по себе, когда люди видят насквозь. А тебе?

Света промолчала, а я тем временем расправлялся со своим пивом с удвоенным усердием. Мне хотелось поскорее оказаться в море, проплыть сотню-другую метров, а затем, совершенно обессилев, упасть на шезлонг и расслабиться. Лежать, ощущая, как ветер и солнце делают мою кожу сухой. Не думать совершенно ни о чём, кроме того, что рядом загорает женщина, которая даёт мне надежду на обретение смысла. Совершенно простые желания. Я, наконец, допил пиво и посмотрел на Свету.

— Идём, искупаемся, — сказала она.

— А потом?

— А потом я буду загорать, а ты будешь делать вид, что спишь.

— А на самом деле?

— А где ты научился так невыносимо глазеть на женщин в бикини?

— Я буду глазеть только на тебя.

Всё получилось именно так, как я хотел. В воде я провёл не меньше получаса. Вначале мы купались вдвоём, а затем Света пошла загорать. Выполнив данное себе обещание, я последовал за ней только после того, как наплавался до полного изнеможения. Подходя к своему шезлонгу, я испытывал только одно желание: лечь на него и расслабиться на 100%, дать отдых каждому мускулу, а заодно и голове. Остатки алкогольного дурмана исчезли без следа, я чувствовал только усталость, жару и лёгкий морской бриз. Я растянулся на шезлонге и уже был готов задремать, словно по команде отключив все органы чувств, как Света попросила меня об одной маленькой услуге.

— Ты ведь не собираешься заснуть, не натерев мою спинку кремом?

— Разумеется, нет, — ответил я, приступая к своему ответственному заданию. — Но ты ведь не рассердишься, если я затем немножко посплю.

— Только не храпеть! — предупредила она. — А через часик я тебя бужу, и мы снова идём купаться.

— Через час двадцать.

— Я подумаю.

Света разбудила меня через полтора часа, дав мне таким образом возможность окончательно прийти в себя. Мой восторг по этому поводу не имел границ. Я взял Свету на руки и понёс к воде. Мы целовались и дурачились, брызгались и плавали взявшись за руки. Именно в такие моменты человеку кажется, что он с лёгкостью сможет ответить на сакраментальный вопрос "Что такое счастье?". Но это только видимость ответа. Или величайшая истина на свете? Не знаю. И не хочу знать. Мы вышли из воды обнявшись. И капельки солёной влаги с её волос падали на моё плечо, а затем исчезали на глазах под ярким солнцем юга. Слова нам были не нужны. Человек уж так устроен: когда хочется кричать от восторга, когда главным становится желание донести до человека, находящегося сейчас рядом с тобой, все те чувства, переполняющие тебя, тот необыкновенный подъём, заставляющий верить в чудеса в нашем сером и грязном мире, мы начинаем нести полную чушь. Это могут быть невероятные по своей глупости сентиментальные тирады, красноречивые признания в любви, словно заимствованные из дешёвенького женского романа, уникально пошлые стихи собственного производства. Всё что угодно. Но ничего из того, что действительно нужно сказать. Разумеется, что в большинстве случаев она не обратит на это ни малейшего внимания. Но, во-первых, всего-навсего в большинстве, а во-вторых, ты сам будешь вспоминать собственные слова с ужасом. Вроде не совсем идиот, и вдруг.... Это я знал. "Ты родился циником" — говорит Димка.