Лаэр-Данвед

Сможет ли она проделать этот путь пешком, по незнакомым землям? Без карты и проводника, а главное — без припасов? Еда, которую она собрала в дорогу, уже подходила к концу. Голодная смерть ей, конечно, не грозила, ведь эльф найдёт себе пропитание везде, где бежит вода и растут деревья. Йаваннет, месяц плодов, сулил изобилие — она продержалась бы на одних орехах и ягодах, не говоря уже о рыбе, но необходимость добывать еду задержит её ещё больше.

Сколько времени уйдёт тогда на дорогу? Двадцать дней? Тридцать?

А сколько времени осталось у Келегорма?

Она могла рискнуть и срезать путь через южный Дориат, уповая на то, что в лесах Региона её не будут искать так тщательно, как в лесах Нэльдорета. Могла повернуть назад и ещё раз попытаться пройти мимо орочьих отрядов к Иант-Иаур. Или не искушать судьбу понапрасну и идти дальше вдоль Ароса, самой длинной, но безопасной дорогой.

Надо было выбрать что-то одно, но первые неудачи сильно поколебали её уверенность в своих силах. Все дороги казались одинаково плохими, и Лютиэн уже не могла понять, что говорит в ней — благоразумие или страх.

Когда за рекой на востоке встала тёмная стена ельника, она чуть приободрилась. Чащи Нан-Эльмота были ей знакомы. С тех пор, как Эол Тёмный сгинул на севере, здесь не селился никто из народа Тингола, но эльфийский лес — это всё же эльфийский лес, и Лютиэн знала, что ни орк, ни варг по доброй воле не ступит под сень этих деревьев. И тут же явилась дельная мысль: переночевать в Нан-Эльмоте, выспаться и отдохнуть в безопасном месте, а утром на свежую голову обдумать всё ещё раз и решить, куда идти.

После летней засухи маловодный Келон вконец обмелел, и переправа не отняла много времени. На закате Лютиэн вступила в сумрачное лесное царство. Она рассчитывала найти убежище под ветвями какой-нибудь старой ели — те росли, как живые шалаши, опуская мохнатые лапы до самой земли, а земля здесь была покрыта многолетним ковром из опавшей хвои — на таком и без перины не жёстко будет спать. Но пока она искала подходящую для ночлега ель, под ноги подвернулась едва заметная тропинка. Лютиэн последовала по ней — и через сотню шагов вышла на поляну, где стоял большой деревянный дом.

Это была, несомненно, эльфийская постройка. Двускатную крышу венчал резной гребень с высоким коньком, к одному скату примыкал навес на четырёх столбах, накрывая отдельно вынесенную веранду. Дверь и оконные ставни украшал узор в виде листьев плюща. Но возвёл этот дом не Эол — строение выглядело слишком новым, дерево еще не успело потемнеть от непогоды.

Обойдя его кругом, Лютиэн решилась заглянуть внутрь. Как водится у эльфов, дверь не запиралась, только закрывалась снаружи на бронзовую задвижку, чтобы уберечь жилище от сырости и лесного зверья. В доме не было ни души. Чисто выметенные полы, сложенные у очага поленья, оставленные в кладовой лари с зерном, мукой, орехами и сушёными плодами — всё свидетельствовало о том, что здесь недавно жили эльфы. Но жильё это было, как видно, временным, потому что в нём не имелось ни постелей, ни столовой посуды, ни мелких рукодельных вещиц, по которым всегда можно узнать обжитый эльфийский дом. Ничего, кроме того, что необходимо для походного привала и ночлега.

Что ж, Лютиэн была рада и такому подарку судьбы. Крыша над головой и горячая еда — о большем она не мечтала. Для пущей безопасности она вынула из мешка верёвку, по которой спустилась с Хирилорна, и растянула её по траве, окружив дом кольцом. Теперь всё, что находилось внутри, было надёжно скрыто от чужих глаз, и даже если бы кто-то из слуг Врага вступил в лес — он не нашёл бы дома и не увидел бы дыма от растопленного очага.

Впервые со дня побега она поужинала без спешки, расстелила плащ на полу и легла спать в полной уверенности, что здесь её никто не потревожит.

~ ~ ~

Торопясь в Химринг, Куруфин столкнулся с тем же выбором, что и Лютиэн: короткая дорога была опасной, а безопасная — длинной.

Короткая дорога пролегала к северу от Дориата — через Нан-Дунгортэб. При всей своей ненависти к этому гиблому месту, где осталось немало могил погибших в пути аглонцев, Куруфин, может, и рискнул бы пройти там ещё раз. И даже возможность столкнуться с орками в Дор-Динене и близ Аглона не остановила бы его: больше всего на свете ему сейчас хотелось хорошей драки. Но идти через Нан-Дунгортэб в это время года было бы смертью для лошадей — летняя жара уничтожила последние водопои, а унголы и прочие порождения Тьмы расплодились сверх меры и пожирали друг друга с голоду.

Южная дорога в обход Дориата была почти вдвое длиннее, но протянулась по свободным от Тени землям. Выбрав этот путь, Куруфин мог быть уверен, что на семнадцатый день приведёт в Химринг сильное, бодрое и готовое к бою воинство.

Десятого числа месяца йаванниэ, двигаясь по восточному берегу Келона, они уже затемно подошли к заповедным чащам Нан-Эльмота. Среди нолдор это место издавна считалось недобрым. Лес Тёмного Эльфа сочетал в себе всё, что они не любили в лесах Белерианда — сырость, непролазные заросли и мрак, в котором слепли даже эльфийские глаза. К тому же он был пронизан синдарской волшбой, хоть и не враждебной для нолдор, но все же чужой; поэтому, заселяя земли к востоку от Ароса, сыновья Феанора обходили стороной и Нан-Эльмот, и его мрачного хозяина.

Это отношение не изменилось, когда Эол взял в жены Арэдель, их двоюродную сестру. Во-первых, он не удосужился спросить согласия у родичей невесты, что было само по себе оскорбительно, во-вторых, он заманил Арэдель в свои владения с помощью чар, а это уже вызывало сомнения в добровольности самого брачного союза. Со временем эти сомнения вроде бы угасли — то, что Арэдель родила Эолу сына, доказывало взаимность их любви — но общий ореол неодобрения так и не рассеялся.

Когда Эол и Арэдель погибли в Гондолине, она — защищая сына от разгневанного мужа, он — от рук убитого горем Тургона, за Нан-Эльмотом прочно закрепилась дурная слава проклятого места. Никто из народа Феанора не входил в сумрачные чащи, никто не приближался к опустевшему дому Тёмного Эльфа. Но в прошлом году, когда под натиском орочьих полчищ войска Первого Дома отступали на юг до самой Амон Эреб, о старой неприязни пришлось забыть. Нан-Эльмот был слишком удобно расположен на полпути между Амон Эреб и Химрингом, а остатки Эоловых чар, ещё не развеявшихся до конца, надёжно отпугивали орков, превращая этот лес в природную крепость.

Глупо было пренебрегать таким прекрасным убежищем, и на северной окраине Нан-Эльмота, подальше от заброшенной усадьбы Эола, стали останавливаться отряды, идущие из Химринга на Амон Эреб и обратно. Стараниями Амраса там вскоре появился крепкий сторожевой дом, где несколько эльфов могли переночевать, а при необходимости — и выдержать осаду.

Нолдор не напугать тяготами походной жизни, и Куруфину для ночлега хватило бы собственного плаща да седла под голову. Но коль скоро ночь застигла их неподалёку от дома Амраса, стоило туда наведаться — хотя бы проверить, в порядке ли их новое укрытие. И вот, когда Куруфин, оставив дружину рассёдлывать коней на окраине леса, вместе с Мариллином и Элекьермэ проехал через ельник на знакомую поляну — обнаружилось, что дом исчез.

Это было невозможно. Зарубки на ближайших деревьях свидетельствовали, что это та самая поляна, но дома не было и в помине. Ни развалин, ни пепелища, ни хотя бы следов от врытого в землю сруба — как говорят люди, "будто корова языком слизнула". Больше того — на том месте, где стоял дом, среди неcкошенной травы росли две пушистые молодые ёлочки — невысокие, но явно не однолетки.

Спешившись, Куруфин сделал несколько шагов по направлению к ёлочкам — и чуть не сел на траву, сражённый внезапным головокружением. Веки вдруг стали тяжёлыми, навалилась сонливость, как после трёх суток в дозоре. Чувствуя неладное, он отпрянул назад и обнажил меч. Спутники удивлённо наблюдали за ним.

— Осторожно, — предостерёг их Куруфин. — Здесь действуют какие-то чары.

Нолдор переглянулись, и Мариллин снял с плеча лук. Стрела рванулась с тетивы, метя в верхушку молодой ели, — и исчезла, не долетев до цели. Но чуткие уши эльфов уловили стук, с каким железный наконечник ударяет в дерево, да не в тонкую еловую ветку, а в крепкую доску или бревно.

— Дом на месте, — уверенно сказал Куруфин. — Эта волшба обманывает зрение, но не слух. Я попробую ещё раз, а вы следите за мной. Если упаду — оттащите меня назад, но сами близко не подходите.

Медленно, осторожно переступая по высокой траве, он пошёл вперёд, готовый в любую секунду отскочить. На пятом шаге снова накатила дремота — он тряхнул головой и двинулся дальше. Ещё один шаг... другой... ноги у него подкосились, в ушах сладко зашумело, поляна с ёлочками поплыла перед глазами, и Куруфин, пошатнувшись, осел на колени. Из последних сил борясь со сном, он махнул перед собой мечом, пытаясь рассечь эту мягкую дремотную пелену — клинок прошёл сквозь пустоту и увяз в земле...

И всё вдруг закончилось. Сонливость пропала, застивший глаза морок рассеялся, и Куруфин увидел, что дом стоит, где стоял, в стене над окном торчит стрела Мариллина, а никаких ёлочек нет и в помине.

— Лорд Куруфин! — Элекьермэ подбежал к нему, но Феаноринг остановил его взмахом руки, указав прямо перед собой. Там по траве тянулась длинная верёвка, сплетённая вроде бы из чёрного шёлка и опоясывающая весь дом. Меч Куруфина, вонзившись в землю, разрубил эту верёвку надвое.

Они снова посмотрели друг на друга. Ну уме у всех было одно: тот, кто навёл эти чары, наверняка прячется в доме... Куруфин знаками показал спутникам, чтобы Элекьермэ обошёл дом слева и встал у окна, а Мариллин — справа, у веранды. Сам же он, поднявшись и обтерев меч, пошёл прямо к крыльцу.

На первый взгляд, в доме было пусто — но над свежими углями в очаге курился дымок, а в котелке осталось немного каши, сваренной совсем недавно. Куруфин прислушался, и ему померещилось, что он различает почти беззвучный шелест чужого дыхания. Незваный гость затаился где-то совсем рядом, но был по-прежнему невидим для глаз.

Ну, что ж... Улизнуть отсюда он не мог — разве что обратиться в птицу и вылететь через дымоход. Куруфин медленно повернулся на пятках, оглядывая пустое помещение, и меч в его руке вычертил в воздухе плавный полукруг.

— Надо отдать тебе должное, прятаться ты умеешь, — с усмешкой проговорил он. — Но бежать тебе всё равно некуда — так может, покажешься нам? Если ты не служишь Владыке Тьмы и не умышляешь злого против Дома Феанора, то выходи смело. Я, Куруфинвэ Феанарион, даю слово, что не причиню тебе вреда.

~ ~ ~

Куруфин! Родной брат Келегорма! Все опасения Лютиэн растаяли в один миг, сменившись горячей радостью. О Куруфине она знала немногим больше, чем об остальных Феанорингах — но он тоже оборонял Аглон, и он был тем, ради кого Келегорм остался на мосту Иант-Иаур. На первых порах этого было довольно, чтобы проникнуться к нему если не доверием, то хотя бы уважением.

Он стоял не более чем в десяти шагах от неё, горделивый и грозный в своём чёрном наряде, с обнажённым мечом в руке и серебряной звездой-фибулой у горла. Его чёрные волосы были не заплетены, как у Келегорма, а схвачены серебряными заколками чуть позади ушей и свободно падали на плечи и спину. Глаза — такие же серые, как у брата, — сверкали из-под густых бровей, крылья носа чуть подрагивали, как у взявшей след гончей, в уголках тонких губ таилась повелительная усмешка. Он ждал ответа сию же минуту и не сомневался, что ему подчинятся.

Лютиэн отбросила капюшон на спину.

— Я слышу тебя, Куруфин, сын Феанора, и вверяюсь твоему слову. Я — Лютиэн Тинувиэль из Дориата. Да будет наша встреча доброй.

Едва она заговорила, Феаноринг вскинул меч, направляя клинок на неё, — бессознательное движение воина, перед которым на пустом месте возникло нечто неожиданное. В следующий миг рука его опустилась, и рот чуть приоткрылся в немом изумлении.

— Ты — Лютиэн? — хрипло повторил он. — Дочь Эльвэ Синголло и Мелиан-майэ?

Принцесса невольно подумала о том, как она выглядит в мужской одежде и растоптанных сандалиях, с обрезанными волосами. Должно быть, сейчас в ней трудно было признать дочь самого могучего и гордого из эльфийских владык. Её плащ посерел от дорожной пыли, чужая куртка висела мешком на тонких плечах. О роскошных нарядах и драгоценностях, что она носила когда-то, напоминал лишь спрятанный под рукавом серебряный браслет с чеканкой в виде цветов нифредиля — подарок матери, единственная вещь, с которой Лютиэн не смогла расстаться, покидая Дориат.

— Это действительно я, лорд Куруфин. Увы, я выбирала одежду для дороги, а не для праздника, да и выбор был невелик.

— Я верю тебе. — Сын Феанора склонил голову и вложил меч в ножны. — Едва ли возможно, чтобы Единый создал два таких прекрасных лица.

На шум голосов в дом вошли ещё двое нолдор, один с мечом, другой с луком наготове. Куруфин жестом приказал им убрать оружие.

— Что же ты делаешь в этом диком месте, принцесса? Впрочем, — усмехнулся он, — это тебе пристало спрашивать, а нам отвечать, ибо мы стоим на земле твоего отца, и ты здесь хозяйка.

Лютиэн улыбнулась.

— О нет, благородный лорд, я пришла сюда не для того, чтобы предъявлять права на эти владения. Другое, более неотложное дело заставило меня покинуть Дориат, и если бы не орки, преградившие мне путь на запад, я не попала бы сюда. Но в этой случайной встрече я вижу великую удачу, ибо я пустилась в путь, чтобы отыскать твоего брата Келегорма. Прошу, скажи, что тебе известно о нём?

— Мне известно, что этой весной он побывал в Дориате. — Взгляд Куруфина не отрывался от лица Лютиэн; от этого взгляда поневоле пробирало холодом. — Что он полюбил тебя — на свою беду, и что твой отец отказался принять его сватовство, пока Келегорм не принесёт ему Сильмарилл из короны Моргота. Мне известно, что страсть моего брата к тебе так велика, что он готов был согласиться и на это, обрекая свою душу на верную гибель. Но что тебе до его несчастий, принцесса Лютиэн, прекраснейшая из дев Белерианда? Он не первый и, уж верно, не последний, кто пал жертвой твоих чар, заставляющих забыть о долге, чести и принесённых обетах.

— Ты ошибаешься, благородный лорд. — У Лютиэн что-то стеснилось в горле, и ей потребовалось немалое усилие, чтобы удержать голос ровным, без дрожи. — Я не склоняла твоего брата к нарушению Клятвы. Мне не нужны ни Сильмариллы, ни иные дары, чтобы ответить ему согласием.

Куруфин распахнул глаза. Когда она явилась перед ним из пустоты, словно призрак, — он и то был удивлён меньше.

— Верно ли я слышу? — переспросил он. — Ты согласна стать его женой? Против воли своего отца?

— Ради этого я покинула Дориат.

Теперь Феаноринг и оба его воина смотрели на неё с одинаковым изумлением.

— Я должен попросить у тебя прощения, принцесса, — выговорил, наконец, Куруфин. — Прежде я полагал, что ты завлекла моего брата из прихоти. Теперь я вижу, что это не так, раз ты решилась для него пойти против отца и оставить свой родной край. Давай же оставим обиды и поговорим как друзья.