Пламя во тьме (полный текст)

— Ты в порядке? Я думала, тебя не будет дольше. Что-то случилось? Или... — она добавила, тревожась все сильнее, — ...не случилось?

Кхалиси вздохнула с безнадежной усталостью:

— Проклятье, да не собиралась я с ним спать. У меня три маленьких ребенка и государство на грани полной разрухи — поверь, мне сейчас совсем, совсем не до мужчин. А расстроена я оттого, что Рейстлину сегодня нездоровилось, и мы разошлись, не побеседовав о многих важных делах.

Миссандея смущенно потупила золотые глаза.

— Прости, — проговорила она тихо, — я не хотела тебя оскорбить. Мысль, что этот кашляющий кровью колдун тебе нравится... Боги, как я вообще додумалась до подобной глупости?

— Рейстлин мне действительно нравится, — невозмутимо ответила Дени, начиная переодеваться. — Он блистательно умен, не лишен толики здравого цинизма, а до силы его характера нам всем далеко. Я глубоко его уважаю, но это еще не значит, что я непременно запрыгну к нему в постель. Иногда мужчина и женщина могут быть просто друзьями.

Вскоре Матерь Драконов пожелала Миссандее спокойной ночи и удалилась к себе в опочивальню. Однако хоть Дэйнерис и легла в постель, сон к ней долго не шел. Серебряный шелк простынь холодил разгоряченную кожу девушки, по телу ее разливалась томительная тяжесть, идущая от самого низа живота. Видят боги, если бы все сказанное королевой являлось правдой, на душе у нее было бы гораздо легче. Из-за кровавой жертвы, принесенной при рождении драконов, она давно уже не чувствовала зова плоти, но сегодня этот пламень, жаркий, как седьмое пекло, воспылал вновь. Дени знала, что ее постыдные мечтания никогда не воплотятся в реальность, и все же была не в силах от них отрешиться: воображение настойчиво рисовало образ вожделенного любовника.

Рейстлину Маджере в ту ночь тоже спалось скверно: за несколько часов до рассвета его посетило пугающее тягостное видение. В этом видении маг разомкнул глаза на собственном ложе в покоях Великой Пирамиды. Обстановка была привычной, как наяву, за исключением одного — пол комнаты сплошь покрывала мерцающая призрачная трава. Она вяло шевелилась, подобно тончайшим щупальцам тысяч голубоватых медуз. Вид этой странной мерзости вызвал у чародея панический паралич, чувство ужасной опасности буквально вскричало в нем. Но больше во сне ничего не случилось — магу удалось проснуться до того, как истинный кошмар проявил себя.

Неудивительно, что поутру невыспавшийся Рейстлин пребывал в дурном расположении духа. Визит непрошеного гостя оказался для него совершенно некстати.

Вчерашним вечером сир Джорах Мормонт так ничего и не добился. Иллюзии долго водили его кругами по этажу, и, в конце концов, рыцарь понял, что мерзкий колдун морочит ему голову. Он удалился восвояси, однако на следующий день явился вновь, на сей раз вооруженный мечом. Возвращение Джораха несколько озадачило Рейстлина: чародей полагал, что рыцарь все же искал встречи с королевой, а не с ним. 'Похоже, Мормонт желает побеседовать со мной по душам', — отметил Маджере с ленивым интересом, — 'и я не дам ему повода возомнить, будто избегаю этой беседы'.

Взмахом руки чародей развеял защитные иллюзии, и перед рыцарем наконец-то появился вход. Он тотчас вломился в покои Рейстлина, стремительный и свирепый, как бешеный медведь. Завидев темную фигуру, Джорах молниеносно обнажил клинок и приставил к шее недруга.

— Гнусный выродок, — прорычал Мормонт, — только дернись, и я убью тебя! Говори, что ты с ней сделал? Ты прикасался к ней?

Рейстлин ничего не ответил. Лицо его утопало во мраке, только жуткие очи светились двумя фосфорическими огнями. В зале царила противоестественная ледяная тьма, которая коварно скрадывала черный силуэт. Колдун выглядел до странности неподвижным, словно это и не человек вовсе, а тень мертвеца, лишенная плоти и крови. Мормонту показалось даже, будто конец его клинка терялся во мгле, как башенный шпиль в тяжелых тучах. 'Именем Семерых, что за бесовщина?..' — подумал рыцарь с внутренним содроганием.

Силуэт вдруг издал отвратительный протяжный хрип и распался на два белесых фантома. Порождения ужаса надвинулись на Джораха, их искаженные злобой лики воплощали нечеловеческий голод. Сердце воина объял невыносимый страх, тело оцепенело, меч выпал из безвольно разомкнувшейся руки. Морозные пальцы призраков сдавили его запястья, жадно вытягивая кровь и жизненную силу. Рыцарь не мог ни вырваться, ни прогнать их, ему не было никакого спасения от оков губительного кошмара.

— Достаточно, — сквозь пелену полубеспамятства до Мормонта донесся шипящий голос.

И тотчас фантомы рассеялись, как исчезает смрадный дым в порыве ветра. Джорах узрел в десятке шагов впереди самого Рейстлина Маджере. Облик его внушал не меньший ужас, чем призрачные мертвые твари. Лицо чародея было пугающе бесстрастно, проклятые глаза пылали из-под капюшона пламенем седьмого пекла. Его взгляд скрестился со взглядом Мормонта: колдовские желтые опалы против стальных озер, исполненных удушливой ярости.

— Ты... поплатишься за то, что сделал с ней, — глухо процедил рыцарь. Он был чудовищно измучен, опустошен, а на его запястьях — там, где кожи коснулись духи — кровоточили глубокие порезы. Но мысль о совращенной Дени жгла его раскаленным железом, не позволяя сдаться. Поборов слабость, Джорах подобрал с пола меч, дабы снова атаковать ненавистного колдуна.

Чернокнижник шепнул короткое заклятие и взмахнул рукой, насылая на Мормонта магический паралич. Тот мгновенно застыл, утратив контроль над собственным телом. Силой воли воин попытался вырваться, но злые чары держали надежней цепей — он уже не мог ни пошевелиться, ни вымолвить хоть одно слово.

Маджере спокойно выждал, пока до врага дойдет сознание собственной беспомощности. А затем он заговорил, ядовито, медленно, словно бы врезая в память Джораха каждую букву уничижительной речи.

— Не твое собачье дело, рыцарь, зачем мы с королевой встречаемся. Видно, низменные страсти лишили тебя не только скудных остатков разума, но даже инстинкта самосохранения. Прямо сейчас мне ничего не стоит оборвать твою жалкую жизнь, — Рейстлин выдержал леденящую паузу. — Я не убью тебя лишь из уважения к ней. Но отныне ты всегда будешь помнить, кто я есть, и более не посмеешь мне угрожать.

И черный маг, приблизившись к воину, дотронулся пальцами до его шеи. Мимолетное, почти невесомое касание причинило Джораху боль, в сравнении с которой меркли самые немыслимые пытки. Каждый нерв его обратился в ток расплавленного свинца. Абсолютное страдание пронзило рыцаря до костей, поглотило само его существо, застлало зримый мир багровой пеленой. Мормонт не мог закричать, ибо был обездвижен. Но если бы он сумел, то закричал бы так страшно, как никогда в жизни, мгновенно исторгнув из легких весь воздух.

Оглушенный ужасной болью, мужчина потерял сознание. Повинуясь приказу Рейстлина, духи подхватили бесчувственное тело и вынесли его прочь из покоев хозяина. Рыцарь очнулся только под вечер, на полу в одном из безлюдных темных коридоров Великой Пирамиды. У него на горле слабо кровоточила мерзкая язва, узкая, точно порез, но глубоко разъевшая плоть. Рану эту невозможно было излечить никакими средствами: отныне она останется у сира Джораха навсегда.

Примечание к части

Ну вот Мормонт, наконец, и огреб.

Песня — 'See Who I Am — Within Temptation'.

И на правах шутки юмора — 'The Hillbilly Moon Explosion — Touch Me :)

На этой картинке Рейстлин сидит столь понуро, что у меня возникают стойкие ассоциации с возвращением из Бездны.

https://pp.vk.me/c633528/v633528011/1b065/-byCNbsJerM.jpg

Глава 10, которая напоминает, что все люди смертны.

'Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер'.

Ее Милость Дэйнерис Таргариен восседала на королевском троне в главном зале Великой Пирамиды. Она вела прием просителей из народа — то была традиционная обязанность владыки Миэрина, и Хиздар зо Лорак убедил королеву почтить обычай. Однако Матерь Драконов все более уверялась, что такие приемы — совершенно бесполезное занятие, и впредь их устраивать не стоит. Сейчас она могла бы обдумывать новые законы, решать проблемы государственной важности — а вместо этого уже четвертый час выслушивала нескончаемый поток жалоб от немытых крестьян.

На королеве был струящийся итийский (1) наряд из шелка, синевой подобного снегу в зимние сумерки. Ее сложную прическу украшала диадема из белого золота. Окруженная веяньем пепла, Бурерожденная казалась не женщиной из плоти и крови, но всевластной богиней, столь же прекрасной, сколь недосягаемо чуждой для простых смертных. По левую руку от нее сидела Миссандея в шафрановом платье, аккуратно заносившая ходатайства в длинный свиток.

К вящему удивлению Дени, в тронный зал явился, как проситель, ее советник Хиздар зо Лорак. Сегодня красавец-аристократ щеголял в лиловом токаре, шитом золотом — он явно стремился предстать перед госпожой в наилучшем виде. Почтительно подойдя к трону, Хиздар приветствовал Матерь Драконов низким поклоном. Та не преминула бы язвительно высказать ему мнение о гискарских традициях, но сдержалась, лишь прохладно заметила:

— Вы могли ко мне обратиться и вне приемного времени. Тот, кто занимает высокий пост, не обязан пропускать вперед простолюдинов.

— Зато они увидели, что богатейший человек столицы, как и все, смиренно ждет своей очереди, — с благожелательной улыбкой объяснил Хиздар. — Это прибавит авторитета и мне, и Вашей Милости.

'Еще один увеселительный фарс для черни, как, впрочем, и вся эта церемония от начала до конца', — неприязненно подумала королева. Игра на публику — важнейший инструмент власти, и зо Лорак умело его применял. Впрочем, многое из того, что он говорил и делал, приносило городу существенную пользу, и потому Дэйнерис внимательно относилась к его советам.

— Ну что ж, я вас слушаю, — промолвила она, а Миссандея изготовилась записывать.

Хиздара волновало будущее столичных бойцовых ям. Арены — символ Миэрина, не менее знаменитый, чем Великая Пирамида. Зрелищные поединки издревле привлекали гостей из ближних и дальних земель, что способствовало торговле и укрепляло связи с другими регионами. Но теперь из-за отмены рабства впервые за тысячи лет на песок не лилась кровь. Со слов аристократа, среди горожан были те, кто готов сражаться на арене добровольно. Как хозяин бойцовых ям, он просил королеву позволить поединки по новым правилам, теперь уже только для свободных людей.

Решение в пользу Хиздара сулило Дэйнерис многие выгоды. Со дня покорения Миэрина минуло три месяца, и город все еще был далек от спокойствия. Королева проводила реформы, разрушая старые и воздвигая новые столпы государства. Прежних рабов она сделала свободными крестьянами и поделила между ними часть земель знати. Однако изменения еще не успели прижиться в умах подданных: недавние невольники жаждали крови господ, а господа — возвращения привычного строя, наживы и власти. Увеселительное зрелище, такое, как открытие Арены, позволило бы тем и другим безболезненно выплеснуть накал страстей.

— Ну что ж, если свободные люди желают резать друг друга, а другие свободные люди готовы за это платить — с чего бы мне быть против? — подытожила Дэйнерис. — Я позволю возобновить поединки на трех условиях. Во-первых, десятая часть дохода от арен пойдет в мою казну. Во-вторых, гладиаторы будут прославлять мое имя и умирать в мою честь. И в-третьих, если я узнаю хоть об одном воине, который ступил на песок не по доброй воле — вы станете обедом для моих драконов.

— Я согласен, — без колебаний ответил Хиздар. — Благодарю за уважение к традициям, Ваша Милость. Это мудрое решение — уверяю, вы не пожалеете, что согласились.

Он отвесил глубокий поклон, прозвенев своими украшениями, и покинул зал. Но едва за ним закрылись двери, как вошел другой проситель — по виду, бедный крестьянин. Гискарец средних лет с холщовым мешком в руках несмело приблизился к трону и замер, опустив взгляд в пол.

— Назовите свое имя, — велела Миссандея.

— Джезен, — глухо произнес мужчина.

Наатийка внесла это имя в конец свитка и громко объявила:

— Перед вами Ее Милость Дэйнерис Бурерожденная из дома Таргариен, именуемая первой, Матерь Драконов, королева андалов, ройнаров и Первых Людей, владычица Миэрина. Какое у вас дело к Ее Милости?

Вместо ответа проситель шагнул вперед и широко раскрыл свой сверток. Миссандея с содроганием увидела в нем груду обугленных детских костей. Зрелище было поистине душераздирающим: череп ребенка лет пяти от роду и маленькие ребра с вырванным куском позвоночника.

— Моя дочь, Хаззея, — со всхлипом выдавил крестьянин. — Это сделал черный. Крылатая тень. Он спустился из поднебесья и...

Наатийка невольно прижала ко рту ладони, испытывая ужас и смятение. Однако сама королева осталась невозмутимой — ее совершенное лицо оттенка слоновой кости не выдало и тени эмоций.

— Зачем вы это принесли? — вопросила она, и мраморные своды зала отразили эхо металлического голоса. — Что вы от меня хотите?

— Мою малышку уже не вернуть, — с невыразимой горечью проговорил Джезен, — но есть и другие, кому грозит смерть. Пока чудовища летают на свободе, мы все в опасности.

— По-вашему, я должна заковать драконов в цепи и посадить в темницу? — королева чуть приподняла брови. — Если вы пришли за этим, мой ответ — 'нет'.

Она знала, что драконам свобода необходима, как воздух: в неволе они вскоре перестанут расти и обратятся в бездумных чудовищ. К тому же, они бы никогда не простили ей подобного предательства.

— Но... — Джезен оторопело, запинаясь, уточнил: — Неужели вы не сделаете... ничего? Дракон ведь может прилететь снова... Забрать другую мою дочь или сына.

— Это правда, — Дэйнерис слегка развела руками, — а еще ваших детей могут убить разбойники или смертельная хворь, или одна из тысячи тысяч случайностей, в виде которых за нами приходит Многоликий Бог. Valar morghulis (2) — как вы сказали сами, ваша дочь мертва, и ее уже не вернуть. Я готова заплатить вам золотом за потерю, но не стану губить своих драконов ради вашего спокойствия.

Крестьянин застыл, оглушенный, сраженный надменной отповедью. После смятенной паузы он вдруг горестно возопил:

— Ты не Миса, а чудовище! Чудовище, как и твои проклятые драконы!

— Десять ударов плетью за оскорбление, — с пугающей безучастностью приказала королева. Стражи-Безупречные тотчас схватили несчастного и поволокли прочь. 'Убийца!.. Убийца!..' — продолжало доноситься из коридора, но вскоре отчаянные крики смолкли в отдалении. Миссандея посмотрела на Дени почти со страхом. Наатийка знала, что госпожа не могла поступить иначе, но все равно от увиденного ей сделалось дурно.

А Дэйнерис, прошуршав шелками, поднялась с трона.

— Прием окончен, — объявила она все так же спокойно. — Я уже потратила на этот фарс непростительно много времени.

Подавленная переводчица вскоре ушла на урок общего языка с Серым Червем. Дени же удалилась в свои покои, стремясь скорее отрешиться от тяжелого дня, как от дурного сна. Она сбросила роскошный наряд с тем же чувством, с каким воин снимает доспех после битвы. Девушка надела простые шаровары с блузой и, выйдя на балкон, устроилась на скамье под ветвями лимонных деревьев. В это время над Миэрином уже разгорался закат, настолько пронзительно-алый, что казалось, будто грани пирамид распороли небо до крови. Служанка, дотракийка по имени Ирри, принесла для Дэйнерис кушанье — ее любимые запеченные устрицы. Она с аппетитом поужинала, созерцая, как багрянец над пирамидами постепенно скрадывает сизая сумеречная дымка.