Пламя во тьме (полный текст)

Глава 1. О том, как принцесса и черный маг вызволяли драконов из зачарованной башни.

'Igne natura renovatur integra —

Огнем вся природа обновляется'.

'Правдивые истории редко оправдывают ожидания. Догадки и иллюзии куда интереснее'.

Полдень в Кварте давно минул, и дикое пустынное солнце неумолимо склонялось к западу. Оно все еще палило немилосердно, но великий город-оазис не желал покоряться зною. В глубокой древности он был воздвигнут вокруг прекрасного родникового озера, и даже в самую жестокую жару от зеленоватых волн всегда веяло прохладой. Пышный сад, разбитый по берегам водоема, дарил квартийцам и их гостям драгоценную тень. Ныне в одном из уединенных уголков парка, под сенью тропических пальм и островерхих кипарисов, вершилась судьба Вестероса, Эссоса и всего Известного Мира.

Дэйнерис Таргариен стояла, скрестив руки на груди, у берега тихой заводи. Восемнадцатилетняя принцесса-дракон обладала необычайной валирийской красотой: тонкие чеканные черты, кожа нежнейшего оттенка слоновой кости и белоснежные волнистые волосы, спадавшие ниже талии. С этой почти мистической белизной резко контрастировали темно-пурпурные глаза, а чуть сдвинутые узкие брови наделяли Дени извечно упрямым выражением лица. Свободное платье из лазурного шелка подчеркивало изящество ее стана. Единственным внешним изъяном принцессы был рост: он составлял всего лишь пять футов и один полный дюйм.

Тем не менее, вступая с миниатюрной девушкой в спор, сир Джорах Мормонт испытывал неизъяснимую робость. Спутник Дэйнерис, грузный темноволосый мужчина в пластинчатой броне, разменявший четвертый десяток, на две головы возвышался над своей госпожой. Дискуссия между ними длилась уже некоторое время. Рыцарь старался не выказывать волнения и говорил спокойно, твердо.

— Очень опрометчиво, кхалиси. Неужели вы считаете его достойным доверия?

Джорах красноречиво кивнул на незнакомца, из-за присутствия которого и разгорелся спор. Мрачный человек одним своим видом вызывал бессознательные опасения. Он носил мантию из гладкого черного бархата длиной до земли, это странное одеяние подпоясывал узкий ремень, к которому крепились кожаные мешочки и кошели. Сутулые плечи мужчины прикрывала пелерина с капюшоном, и капюшон погружал лицо в глубокую тень. Из-под бархата выбивались две пряди волос, серые, как пепел, лицо в тени угадывалось смутно, едва ли его можно было назвать красивым — болезненно обостренные черты, впалые щеки, изможденные круги под глазами. Кожа человека имела абсолютно неестественный, почти металлический золотой цвет. Помимо прочих странностей, мужчина держал в руке деревянный посох с навершием в виде черного шара, схваченного когтистой золотой лапой. И хоть незнакомец был тщедушен, и ростом значительно ниже Джораха, при взгляде на него у рыцаря возникло чувство скрытой угрозы. 'Где же Дэйнерис нашла столь отвратительного типа?' — подумал он неприязненно.

— Этот человек искусен в магии, — с металлом в голосе заявила принцесса, — он согласился быть моим проводником в логове колдунов. Сейчас я в отчаянном положении и готова принять любую помощь — все равно терять мне больше нечего.

— Есть, кхалиси, — жарко возразил Джорах, — ваша собственная жизнь.

— Мои дети и есть моя жизнь. Я отправлюсь в башню и верну их, или сгину там, пытаясь это сделать.

Безрассудство Дэйнерис повергло рыцаря в отчаяние. Он почти вскричал в стремлении убедить, отвадить ее от беды:

— Они не ваши дети, кхалиси! Вы не носили их в своем чреве, не рожали в муках, не прикладывали к груди. Драконы — дивная диковина, без сомнений, но они всего лишь неразумные звери, они не стоят такого риска. Я прошу, я умоляю вас покинуть Кварт, пока еще не поздно. Я достану нам корабль, клянусь. Мы уплывем прочь от проклятых колдунов и от всех, кто желает вам погибели.

Девушка не вспыхнула огненной яростью, о нет — напротив, в ее темных глазах проступило спокойное, почти равнодушное выражение. От этого безразличного взгляда Мормонта будто бы окатило ушатом ледяной воды. С невыносимой ясностью он сознал, что теряет свою милую Дени, и ничего уже не изменить, не исправить, она разочаровалась в нем по-настоящему глубоко, и, вероятно, навсегда.

Принцесса вынесла безжалостный вердикт:

— Вы ничего не понимаете, сир Джорах, вы не понимаете меня и никогда не поймете.

А затем она отвернулась и решительно зашагала прочь. Мормонт смотрел ей вслед, парализованный бесконечной тоской, не в силах промолвить ни слова. Но прежде, чем Дени успела отойти, ее остановил шипящий голос:

— Башня колдунов в другой стороне.

Мрачный незнакомец цедил слова сиплым полушепотом, но всепроникающее вкрадчивое эхо доносило их до каждого, кому они предназначались. Жестом он указал принцессе верное направление, та, нимало не смутившись, развернулась и пошла уже правильно. Зловещая черная фигура двинулась за ней, и Джораху ничего не оставалось, кроме как поспешить следом.

— Как вас звать, хотя бы? — обреченно осведомился рыцарь, нагоняя новоявленного спутника.

— Я маг Рейстлин Маджере, — ответил тот отрывисто. Слово 'маг' прозвучало с особенным высокомерием, точно из уст короля, соблаговолившего обратить внимание на жалкого нищего.

Башня колдунов, грозная и неприступная, выстроенная из желтовато-серого песчаника, внушительно высилась над городом. Стены Бессмертных — так ее называли квартийцы. Долгие годы никто не посещал башню, и не только из суеверного страха, но и потому, что не было известных дверей, которые открыли бы дорогу в нее непосвященным. Однако для хозяев наверняка существовал тайный вход, и в его поисках Дэйнерис, Джорах и Маджере двинулись вокруг глухих каменных стен. Через несколько десятков шагов маг замедлился, а затем настороженно замер и дотронулся до камня. Золотая рука провалилась в кладку, как в мягкий песок.

— Здесь находится проход, — изрек Рейстлин.

Дени коснулась стены в указанном месте — для глаз она была абсолютно реальной, твердой, но пальцы ощутили лишь слабое движение воздуха, точно от сквозняка.

— Как вы сумели увидеть? — поинтересовалась девушка с одобрительным изумлением.

— Камень здесь всего лишь иллюзия, притом весьма неумелая — она способна обмануть только взор несведущего в магии. Я же многие годы исследовал этот аспект Искусства, и колдовские мороки для меня ничто.

— Скорее, вы заранее знали, где дверь, — скептически заметил Мормонт, — потому что являетесь одним из колдунов.

Маджере смерил рыцаря уничижительным взглядом, из-под капюшона сверкнули глаза, подобные огненно-желтым опалам, с узкими вертикальными зрачками. От такого открытия, внезапного и пугающего, Джорах несколько оторопел. Рейстлин же с раздражением прошипел:

— Не смей называть меня колдуном. Там, в башне — гнусные ничтожества, своей бездарностью оскорбляющие магию. Они изучают лишь одну область тайных наук, в то время как истинный маг постигает каждую из них в большей или меньшей степени. Даже твой скудный умишко, рыцарь, должен быть в состоянии ухватить разницу.

— Колдун или маг, или иная нечисть — с острием клинка у горла все вы одинаково беспомощны.

Слова Мормонта вызвали у Рейстлина лишь надменную усмешку. Не обращая более внимания на воина, чародей обратился к Дэйнерис:

— Итак, кхалиси, вы готовы идти вовнутрь?

— Да, — кивнула та, — я готова.

— Ступайте прямо сквозь стену. Мираж не остановит вас.

Дэйнерис подчинилась указанию. Мгновение — и девушка в лазурном платье пропала, словно растворилась в камне, а следом за ней исчез и черный маг Маджере. Однако с сиром Джорахом все получилось по-иному. Шагнув к стене, он только ударился об нее плечом — защитная магия его не пропустила. Истязаемый солнцем, Мормонт в отчаянии пытался пробиться снова и снова, но старания оказывались тщетны. Тогда он, совершенно опустошенный и обессиленный, уселся в тени под проклятой стеной. Секунды ожидания на душной жаре мучительно сливались в минуты, мысли о судьбе Дени, одна страшнее другой, терзали рыцаря.

А с принцессой, вопреки его домыслам, пока что не случилось ничего дурного. Шагнув сквозь стену, она попала в круглый сумеречный зал с винтовой лестницей, уходящей наверх. В помещении не было ни дверей, ни окон, рассеянный индиговый свет рождался из ниоткуда. Зал полнился тенями, которые не покоились на плоскостях, но витали в самом затхлом воздухе, эти тени издавали призрачные шорохи и шепот, ропща на чужаков, посмевших потревожить их покой.

В первые мгновения Дэйнерис испытала страх, но затем страх отступил, а взамен пришла злость. 'Мои дети в плену, и я вызволю их, — подумала она раздраженно, — и никакая темнота, никакие шорохи не заставят меня отступить'. Точно в подтверждение ее мыслям, откуда-то сверху донесся жалобный щебечущий крик, до боли знакомый и родной для девушки. Она с волнением обратилась к Рейстлину:

— Вы слышали? Мои драконы здесь, нам нужно спасти их как можно скорее. Вы знаете, что нас ждет впереди?

Выдержав паузу, маг значительно промолвил:

— Хозяева башни владеют колдовством иллюзии. На пути мы встретим множество странных и пугающих вещей, и все они будут лишь миражами. Они не опасны, но едва ли вы об этом вспомните, когда кошмары захватят вашу реальность.

— И что же мне делать? Как их побороть?

— Просто держите меня за руку и ни в коем случае не отпускайте. Я доведу вас до конца.

Маджере протянул принцессе свою узкую изящную кисть, и та не без опаски за нее взялась. Золотая ладонь мага оказалась горячей, как песок, раскаленный на солнцепеке. Рейстлина окружал особенный запах, необычный и очень приятный: к травяному духу с верховенствующей нотой лаванды примешивался иной, тяжелый аромат, навевающий мысли об увядании.

'Ни в коем случае не отпускать', — повторила про себя Дэйнерис. Ведомая таинственным чародеем, она последовала к винтовой лестнице.

И началось восхождение к цели. После двух десятков ступеней принцесса и маг достигли первого пролета, но едва они шагнули по ровной поверхности, как реальность мистически исказилась. В воздухе разлился слепящий свет, башенные стены растворились в нем без следа. Над головами визитеров воссияло голубое небо, вокруг раскинулись гряды песчаных барханов с пологими склонами, которые становились круче к кинжально острым вершинам. Рейстлин и Дэйнерис оказались на гребне одного из них, палимые безжалостным полуденным зноем.

Пораженная столь фантастической переменой, Дени замешкалась, она растерянно оглянулась по сторонам, не ведая, что делать и куда идти дальше. Не проронив ни слова, Рейстлин настойчиво потянул принцессу вперед. Солнце нещадно резало ей глаза, раскаленный воздух сухо овевал лицо, песок как будто хватал за ноги при каждом шаге. Однако жара оказалась меньшим из зол — внезапно Дени обнаружила под собой мерзкого черного скорпиона. Тварь метнулась к ее ступне, выставив увенчанный жалом хвост. Принцесса испуганно ахнула, ее первым желанием было отпрянуть в сторону, но огромным усилием воли она сдержалась, ибо для этого пришлось бы разомкнуть руки. И тотчас отвратительный скорпион исчез, истаял, как зыбкий туман на восходе солнца.

Реальность изменилась вновь. Повеял знойный ветер, неестественно быстро набирающий силу, пустыню заполнил мерный гул, в воздухе разлилась красновато-бурая пыльная мгла. Еще через минуту потемневшие небеса буквально обрушились на землю: узкий пляшущий смерч прорезал горизонт вертикальной линией. Зацепившись за холмистые пески, точно щупальце чудовищного кракена-великана, гибельная воронка двинулась прямо на незваных гостей. Зрелище было поистине жутким, песчаный демон стремительно приближался, разрастаясь с каждой секундой. Девушку объял безотчетный страх.

— Седьмое пекло, — прошептала она, ее голос растворился в завывании ветра. Дэйнерис крепко сжала руку своего провожатого, который просто продолжал идти вперед, словно не замечая ярость стихии. Черный смерч уже был совсем близко, грозя с минуты на минуту поглотить их обоих. В эти страшные секунды принцессе было нелегко соблюдать наказ мага, но она помнила его слова и упрямо шагала за ним навстречу кошмару. Через три биения сердца пылевая стена их накрыла. Дени инстинктивно затаила дыхание и зажмурилась, чая уберечь глаза. Мир для нее пропал, растворился во тьме, словно нет ничего вокруг и не было никогда. Все, что осталось у принцессы, единственная ее связь с реальностью — жар золотой руки.

— Дышите. Продолжайте дышать, — велел ей сиплый полушепот.

Дени вдохнула — сначала с опаской, а затем уже уверенно, полной грудью. И тогда она поняла, что пыли в воздухе нет, а под ногами не песок, а твердый пол. Открыв глаза, она вновь увидела сумрачный чертог башни. Маг Маджере смерил принцессу коротким пронзительным взором из-под капюшона, глаза-опалы сверкнули, отражая рассеянный свет.

— Это... все? — слабо спросила Дэйнерис, переводя дыхание. — С фокусами покончено?

— Сомневаюсь, — Рейстлин скептически качнул головой, — до верха башни еще далеко. Так или иначе, нам стоит продолжить путь — если, конечно, вы еще не передумали спасать своих драконов.

— О нет, — при упоминании о драконах принцесса мигом воспрянула, — я чувствую, они уже где-то рядом. Почему мы остановились? Идемте скорее.

Нелегкое восхождение возобновилось. Казалось, опасность миновала: Дени и Рейстлин беспрепятственно поднимались по спиральной лестнице, все больше ступеней, виток за витком, оставалось позади. Однако на очередном коридорном пролете маг замедлился, а затем и вовсе замер, тяжело опираясь на посох. Он выглядел изнуренным и совершенно больным, его худые плечи беззвучно поднимались и опускались от частого дыхания. Дэйнерис обеспокоенно спросила:

— Что случилось?

— Долгий подъем утомил меня, — признался Рейстлин неохотно, — я должен отдохнуть.

— Разве сейчас подходящее время для отдыха? Нужно двигаться дальше, пока колдуны не придумали новых фокусов или, хуже того, не навредили драконам.

— Я веду вас, кхалиси, и потому мы будем делать так, как я считаю нужным. А если вы желаете продолжить без меня — извольте.

Дэйнерис, было, вознегодовала, но все же не стала продолжать спор, решив, что Рейстлину виднее. Стоя на месте рядом с магом, она прислушивалась к сумрачной тишине, которую тревожили неясные шорохи и нечто, похожее на отдаленные голоса. Темные силуэты скользили по стенам, исчезая, как только на них фокусировался взгляд.

И вдруг из-за ближайшего поворота вышел Джорах Мормонт с мечом наизготовку. В синеватом полумраке он казался почти стариком, на лбу у него залегали резкие морщины, а под глазами — глубокие тени. При виде принцессы лицо рыцаря озарилось улыбкой, он словно бы стал красивее и моложе сразу на двадцать лет. Джорах немедленно опустил оружие, восклицая:

— Кхалиси! Наконец-то я нашел вас! Я уж думал, вы навеки сгинули в этой проклятой башне.

— Сир Джорах? — удивилась Дени. — Как вы сюда попали?

— Я отыскал другой проход, подземный. Простите, что отстал поначалу. Но теперь я снова с вами и готов немедля проводить вас до драконов.

— Конечно, — принцесса кивнула, — только подождем минуту, пока Рейстлин восстановит силы, и двинемся в путь.

— Этот человек опасен, — улыбка пропала с лица Мормонта, — он завлекает вас в ловушку. Оставим его здесь.

— Нет, без него я не тронусь с места. Он помогает мне.

— Даже если и так — его помощь нам больше не потребуется. Я и сам способен вас защитить, кхалиси, — рыцарь приблизился, протягивая Дени могучую, широкую руку, которая всегда казалась ей воплощением надежности. — Пойдемте же со мной скорее, я знаю верную дорогу.

Девушка одарила его долгим взглядом и неожиданно для всех, в том числе и для Рейстлина, гневно отчеканила:

— Довольно! Вам не удастся меня провести своими жалкими фокусами. Клянусь Многоликим, вы все издохнете в мучениях за то, что украли моих детей.

— Кхалиси, я... я должен... — пробормотал Джорах, съежившись, а затем его фигуру окутала серая дымка, и образ растворился во мраке.

Все это время Рейстлин наблюдал за происходящим с настороженным интересом. Когда последняя искра миража угасла, он заметил:

— Похоже, вы повергли колдунов в смятение, кхалиси. Вы быстро учитесь отличать иллюзии от реальности.

— Это было совсем несложно — Джорах никогда бы не позвал меня к драконам. Скорее, он завел бы докучливую речь о том, почему я должна сейчас же покинуть башню, — Дени ухмыльнулась не без ехидства. — И вдобавок, колдуны не поработали над запахом, а между тем, от настоящего Мормонта разит, как от дикого зверя.

— О нет, едва ли — дикие звери несколько более чистоплотны, — Рейстлин тихо фыркнул. — Ну что ж, полагаю, теперь мы можем продолжить путь.

На самом деле маг не был уверен в своих силах — сырой холодный воздух в Стенах Бессмертных пагубно на него влиял. В его груди зарождалась ноющая тяжесть, которая обычно предвещала приступ недуга. Однако стояние на месте все равно не улучшало положения, и потому Маджере принял решение возобновить подъем. Оставалось лишь надеяться, что он с принцессой доберется до цели прежде, чем застарелая хворь проявит себя. Но лестница все не кончалась, и с каждой ступенью скудные силы Рейстлина таяли. Единственное, что держало его на ногах и заставляло идти вперед — это возрастающая злоба. Он злился на колдунов, построивших треклятую башню, и на Дени, приведшую его сюда, но больше всего чернокнижника раздражала собственная унизительная слабость, помеха, случившаяся так не вовремя.

Дэйнерис не могла не заметить перемены в состоянии и настроении своего провожатого. Она осторожно поинтересовалась:

— Рейстлин, все ли с вами в порядке?

— Все просто блистательно, — прошипел тот, едва удерживаясь, чтобы не вспылить. — А разве по мне не заметно?

И в тот же миг приступ настиг его. Дыхание мага сбилось, вдох болезненно застыл у него в груди, легкие сжались, точно их сдавил стальной панцирь. А затем все тело Рейстлина сотряс ужасный, тяжелый, хриплый кашель. Чернокнижник судорожно скрючился, прижав к устам ладони, вмиг позабыв и о Дэйнерис, и об опасности колдовских иллюзий. Единственное, что ему осталось — отчаянная борьба, схватка со жгучей болью за ускользающий глоток воздуха. В глазах у него темнело, изо рта по подбородку сочилась алая кровь, а приступ все длился и длился, и никак не прекращался. Лишь изредка кашель затихал на мгновение, и Рейстлин чаял, что мучения окончены — но недуг тотчас возвращался и терзал его еще сильнее.

А потом, так же внезапно, как начиналось, все завершилось. Острая боль угасла, новый вдох принес в легкие блаженное успокоение. Мир, помутившийся было в глазах, вновь обрел четкость, а происходящее вокруг — значение. Рейстлин медленно вдохнул и выдохнул еще несколько раз и, опираясь на посох, осторожно распрямился. И тотчас с окровавленных уст сорвалось раздраженное проклятие: принцесса, что звала себя драконьей матерью, бесследно растворилась в индиговых сумерках.

'Чрево Такхизис! Провалиться в Бездну колдунам и их башне вместе со всем этим жалким ничтожным мирком!'

Но вдруг его внимание привлекло нечто совершенно особенное. Маджере ощутил поблизости источник колдовской силы — огонь, подобный маяку, что пылал под сводами башни. Незримый, всепроникающий, он эхом резонировал с собственной силой мага, и Рейстлин вознамерился достичь его, хотя бы ему и предстоял подъем стократно дольше и опаснее пройденного.

На удачу, до верха оставалось совсем немного, и за несколько минут чародей одолел последние полсотни ступеней. Лестница подвела его прямо к порогу округлых арочных врат. За этими вратами высотой в три человеческих роста начиналась полнейшая темнота. Едва маг приблизился к ним, как изнутри раздался пронзительный крик. Долгий, звенящий, исполненный ужасной боли, он перешел в протяжные хрипы, а затем оборвался. В спертом воздухе поплыл густой дымный запах.

'Пахнет обугленной плотью, — понял Маджере. — В месте, куда я направляюсь, кто-то только что сгорел заживо'.

Чернокнижник удобнее перехватил посох в левой руке. Какие бы опасности ни поджидали Рейстлина впереди, его желание исследовать магический источник оставалось непреклонно.

И вот чародей вступил во тьму. Он двигался совершенно бесшумно, словно и сам был частью этого мрака. С каждым шагом запах горелой плоти усиливался, обостренное зрение мага выхватывало из окружающей темноты смутные силуэты. Он различил округлое помещение с возвышением по центру, похожим на постамент, и массивными колоннами. Но Рейстлина сейчас вело не только и не столько зрение, сколько магический резонанс: то было мощное и очень приятное ощущение, волны тягучего тепла, разлившиеся по телу. Они концентрировались в руках, в кончиках пальцев, наполняя их жаром.

Приблизившись к возвышению, Рейстлин остановился и воздел над головой колдовской посох:

— Ширак.

Сиплый голос подхватило эхо и вознесло под своды зала, разбивая и повторяя стократно. Впервые за время путешествия по Эссосу чародей успешно сотворил заклинание. Навершие посоха, обсидиановый шар, схваченный драконьей лапой из золота, вспыхнул. Белый колдовской пламень зародился внутри и излился вовне, и темнота рассеялась. Пред огненными очами мага Маджере предстало истинное чудо, прекраснейшее из творений этого мира: драконы.

В Кринне, в своем прошлом, Рейстлин уже не раз встречался с драконами. Он всегда испытывал перед ними неподдельное восхищение, ибо они являлись живыми воплощениями магии. Но то были огромные могучие создания возрастом более половины тысячелетия, а сейчас чародей узрел детенышей, с лапками чуть толще человеческого пальца, с крыльями, полупрозрачными и хрупкими, точно у мотыльков. Завидев сияние посоха, они вытянули шеи и защебетали — не по-звериному, не по-птичьи, но совершенно волшебными журчащими голосами. Их было трое: черный, как ночь, кристально-зеленый, как изумруд в морской волне, и светло-золотой, подобно первым солнечным лучам на рассвете.

А на постаменте, рядом с малышами, обнаружилась их пропавшая родительница. Дэйнерис сидела, понуро подпирая ладонями подбородок, с запястьями, схваченными цепью. К ее ногам тоже подходила эта тонкая, но прочная серебристая цепь, обвившая змеей драконьи шеи.

Увидев чернокнижника, принцесса воскликнула:

— Рейстлин! Вы здесь. Я уж подумала, колдуны поразили вас каким-нибудь опасным заклинанием.

— Колдуны? — с тихим презрением процедил Маджере. — О нет, кхалиси, колдуны здесь совершенно ни при чем. Со мной все в порядке, и с вами, как вижу, тоже.

— В ваше отсутствие один из преступников сковал меня, — Дэйнерис вытянула руки, демонстрируя цепь, — но потом мои дети сожгли его.

При слове 'сожгли' дракончики обменялись щебечущими криками. Опустив глаза, маг обнаружил у себя под ногами обширное пятно золы и фрагменты обгоревших костей. Погибший колдун стоял ровно на том же месте, где он сейчас.

— Освободите меня, — продолжила пленница, — и вас не постигнет такая же участь.

Для Рейстлина, даже с учетом обстоятельств, эти слова прозвучали чересчур нагло. Но прежде, чем чародей успел осадить принцессу, в действо вмешались хозяева башни. От лестницы донесся шум движения и невнятный шепот, и в залу явились трое — не люди, но чахлые мумии, скрывшие ветхую плоть под черным тряпьем. Хрипло дыша и шурша балахонами, они приблизились и замерли в десятке шагов от мага. Ввалившиеся глазницы и синие губы делали колдунов подобными мертвецам, которых по гнусному недосмотру забыли закопать в землю. Все трое были очень похожи друг на друга — согбенные, лысые, морщинистые.

Первый колдун нарушил молчание:

— Дэйнерис Таргариен наша, — проскрипел он надсадно. — Дети нуждаются в матери. Без нее драконы погибнут, а мы не можем этого допустить.

— Драконы пробуждают магию, — эхом подхватил другой, — здесь они будут благоденствовать, а магия Известного Мира — расти и крепнуть вместе с ними. Стены Бессмертных, как встарь, наполнятся процветанием.

Третий выступил вперед, болезненно щуря глаза на свет. Его надтреснутый голос дребезжал, словно скверно закрепленное в раме стекло.

— Чужак по имени Рейстлин Маджере. Молва твердит, ты прибыл из далекого Асшая, что у Тени. Ты жаждешь силы, как и мы, и показал себя достойным этой силы. Ты волен задержаться здесь и равно волен уйти — мы не намерены чинить тебе препятствия. Но, так или иначе, Матерь Драконов останется в Стенах Бессмертных во веки веков.

Рейстлин пристально взирал на колдунов, и его жуткие желтые глаза полнились отвращением и ненавистью. Он видел тех, кто зовет себя 'Бессмертными Кварта', насквозь. Сознав, что иллюзии не властны над чужаком, они устрашились и отчаянно возжелали перемирия, но чернокнижника оно отнюдь не прельщало. Его и самого заинтересовал источник магии — в Известном Мире, где чародейские силы почти не действовали, то был поистине бесценный ресурс. Маджере понимал, что колдуны в погоне за могуществом наверняка еще не раз перейдут ему дорогу. Посему он мрачно отчеканил:

— Вы — столь же бездарные шарлатаны, сколь гнусные воры. Ваше одобрение и подачки мне не нужны — меня устраивает только ваша смерть.

Затем он прошептал слова на неведомом сухом языке, от звучания которого Дэйнерис испытала невольный трепет. Быстро и плавно маг провел перед собой правой рукой, его раскрытые пальцы наполнились светом, и над золотой ладонью зародился сгусток пламени. В течение краткой секунды пламя вращалось и пульсировало, вбирая энергию, а затем Маджере резко выбросил руку вперед, высвобождая заряд.

Вспышка с шелестом разрезала пространство, оставляя за собой каскады искр и густой дымовой хвост. Достигнув ближайшего колдуна, огонь взорвался. Гулкое эхо удара прокатилось по залу, порыв горячего воздуха взъерошил волосы принцессы, маленькие драконы робко прижались к ней. Ветхие мумии вспыхнули, точно былинки, их одеяния и плоть занялись пламенем. Охваченные адским жаром, они с криками поверглись наземь и в тщетной попытке сбить огонь стали кататься по полу. Запах горелой плоти сделался густым и несносно едким. После минутной агонии от 'Бессмертных' остались лишь обугленные, съеженные, жалкие останки.

В воцарившейся тишине черный маг с сияющим посохом в левой руке неторопливым шагом приблизился к принцессе. Маленькие драконы неотрывно следили за каждым его движением, готовые броситься на защиту матери. Дэйнерис тоже наблюдала за чародеем с опаской. Его колдовское искусство в высшей степени поразило и восхитило ее, однако она не знала, чего ожидать в дальнейшем от этой силы — спасения или новой угрозы для себя и своих детей.

Маджере замер перед пленницей с непроницаемым выражением. После краткого молчания он саркастически осведомился:

— Итак, вы что-то говорили насчет моей участи, кхалиси?

— О нет, ничего подобного, — Дэйнерис несколько смутилась. — Освободите меня, пожалуйста.

— Вытяните руки.

Принцесса подставила ему свои тонкие запястья, опутанные цепью. На сей раз Рейстлин обошелся без заклинаний. Черный маг просто дотронулся посохом до оков, и они со звяканьем разомкнулись.

Примечание к части

К каждой (или почти каждой) части буду добавлять подходящую музыку и картинки.

К первой главе, в виде исключения, сразу две песни.

'Последнее Испытание — Ария Чародея (Те глаза). 'Ибо кто прошел сквозь огонь, тот уже во сто крат сильней...'

'Yasmine Hamdan — Hal'. Неизменно вызывает у меня ассоциации с Квартом. Это саундтрек из замечательного фильма 'Выживут только любовники'.

Видения в башне колдунов:

https://pp.vk.me/c626117/v626117058/13b43/MqrZz1iq4cE.jpg

Глава 2. О прошлом Дэйнерис, ее планах на будущее и нежданных встречах с сомнительными личностями.

'Колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уже его ничем не остановишь'.

Принцесса Дэйнерис Бурерожденная стояла у острого края прибрежного утеса. В трех десятках футов под ее ногами сапфирово-синие волны разбивались о камни, сверкая на солнце жемчужной пеной. Дени сжимала в руке старинный бронзовый ключ, сделанный в виде круга для вставки в дверной паз. При мысли о том, что должно было сейчас свершиться, пурпурные глаза принцессы застилали горькие слезы.

— Кхалиси, — окликнул Дэйнерис Джорах, который ожидал ее чуть поодаль, придерживая лошадей, — возможно, вам все же не стоит?.. Ее ведь и вправду могли запугать, заставить...

Дени резко обернулась на рыцаря. Ветер развевал ее волосы, такие же ослепительно-белые, как морская пена, а на щеках блестела соленая влага. Однако ответ девушки был исполнен непреклонной решимости.

— Я не знаю, как все случилось, и уже никогда не узнаю — но кое-что мне известно наверняка: эту кару она заслужила сполна. Она предала меня, предала моих детей, а теперь сгниет в темнице за свое предательство.

Матерь Драконов вытянула руку с бронзовой пластиной над краем пропасти и разжала пальцы. Рокочущий глас бурунов поглотил плеск ушедшего под воду ключа, и вместе с кусочком металла часть ее жизни канула в пучину небытия.

Вот и все — то, что должно, свершилось. Однако Дэйнерис не спешила покидать прибрежный утес: песнь прибоя ее успокаивала, возвращала утраченные душевные силы. В трудную минуту море всегда помогало девушке отрешиться от тягот, ибо с этой переменчивой стихией были связаны ее самые сокровенные, самые отрадные воспоминания.

* * *

Стоило Дени почувствовать кожей прохладный бриз — и снова она, белокурая девочка, собирает ракушки на браавосийском пляже, а старый сир Виллем, щурясь на солнце, смотрит за ней.

Ах, Браавос, славный вольный город, на улице которого стоял дом ее детства, дом с красными дверями и лимонным деревом за окнами... Как легко и беззаботно пролетали дни в этом доме! Опекун и наставник принцессы, сир Виллем Дарри, не думал, что когда-нибудь она вступит в грязные игры престолов. Он дал ей воспитание, возможно, не вполне подобающее для благородной леди. Дени росла необычной, особенной: с малых лет в ней причудливо сочетались упрямство и гордость, коварное обаяние и отчаянная пылкая фантазия. Она читала труды ученых и мейстеров, слишком взрослые для юного ума, и грезила воочию увидеть чудеса, которые в них описаны. Сначала она хотела стать капитаншей пиратского корабля. Потом принцесса решила, что ей надо непременно обрезать волосы, притвориться мальчиком и отправиться в Старомест, где обучают мейстеров. В Цитадели преподавались тайные науки — о, как страстно маленькая Дени мечтала открыть в себе чародейский дар! Сильнее, чем магия, ее манили только истории о драконах и их наездниках.

Магия и мечты в жизни девочки закончились, когда старый сир Виллем тяжело занемог, и после долгой болезни умер. Принцессе тогда было двенадцать лет. В тот же день в браавосийский дом явились люди, которые представились друзьями ее семьи. Сохраняя строжайшую тайну, они доставили Дэйнерис в город Пентос, в поместье ее нового опекуна и покровителя.

Магистр Иллирио Мопатис являлся одним из самых могущественных людей Эссоса, богатейшим торговцем и почти полновластным правителем Пентоса. При первой встрече этот человек, невероятно толстый, с жидкой бледно-золотой шевелюрой, сразу не понравился принцессе. А тот, в свою очередь, пришел в настоящий ужас от поведения юной леди. Он планировал устроить для наследницы драконьей крови выгодный политический брак. Но Дени, невесть откуда знавшая выражения, способные вогнать в краску портовую девку, выразила несогласие с этой идеей. 'Озлобленная маленькая бестия', коей являлась принцесса-подросток в глазах Иллирио, пригрозила убить себя, если ее принудят к замужеству. Магистр знал, каковы бывают Таргариены — смирить столь упрямый нрав представлялось нелегкой задачей даже для старого интригана.

Помимо разговора с Иллирио, у Дени состоялось еще одно пренеприятное знакомство: ее старший брат, Визерис, тоже жил в Пентосе под покровительством магистра. Многие годы назад его разлучили с сестрой ради безопасности обоих. В прошлую их встречу принцесса была крошечной малюткой в колыбели, а Визерис — капризным восьмилетним мальчишкой. Мальчишка вырос нервным, вспыльчивым молодым мужчиной, который, увы, выказывал все признаки безумия, когда-то погубившего его отца. Поведение братца являло разительные контрасты: то он держался елейно-ласково, то вдруг впадал в раздражение, грозящее взорваться бесконтрольной яростью. И, что еще хуже, расцветающая Дени распаляла в нем неодолимую, поистине животную похоть. Таргариены сотни лет женили братьев и сестер друг на друге — должно быть, именно эта мысль однажды ночью привела Визериса в спальню принцессы. Он вцепился в девочку, как зверь, прижал к постели, причиняя боль безжалостной хваткой. 'Если закричишь, — сказал он шепотом, — тебе будет так больно, что ты не захочешь жить'. Дени помертвела от ледяного страха, но все равно закричала, закричала так громко, как только могла. На крик прибежали охранники магистра и оттащили Визериса прочь. С той поры часовые всегда защищали спальню принцессы, но никто уже не мог оградить ее от стыда и ужаса, которые снова и снова терзали ее в ночных кошмарах.

После отвратительного случая девушка уверилась окончательно: замуж она никогда не выйдет. Одна лишь мысль о том, чтобы лечь с мужчиной в постель, была ей отвратительна. А планы Иллирио сделать из Дэйнерис племенную кобылу для какого-нибудь чужака разжигали в ней еще большую ненависть. Принцесса защищалась от тошнотной реальности едкими колкостями, беспричинной ложью и дерзкими злобными выходками, методично обращая в ад существование всех, кто находился рядом.

А потом в ее отчаянно одинокой жизни появилось нечто светлое. Это была Дорея, белокурая, статная и необыкновенно красивая молодая женщина родом из южного города Лисса. Иллирио нанимал для Дени преподавателей по различным предметам и пригласил Дорею в пентошийское поместье, как учительницу этикета и хороших манер. Удивительно, но девушки сразу понравились друг другу — обаятельная лиссенийка будто бы нашла потерянный ключик к сердцу мятежного подростка. Вскоре уроки переросли в дружбу, а затем и в нечто большее: неожиданно для самой себя Дэйнерис сознала, что чувствует к учительнице влечение, духовное и физическое. Чувства эти оказались взаимными, и более того, Дорея сама сделала в отношениях первый шаг.

Она открыла принцессе, что является бывшей куртизанкой, проданной собственной матерью в рабство в десятилетнем возрасте. Лиссенийка поведала также, что Иллирио ее нанял, дабы она подружилась с Дэйнерис и повлияла на нее, научила мягкости и покорности. Кроме того, Дорея обязалась говорить магистру обо всех секретах принцессы, а также о возможных попытках протеста с ее стороны. Но юная драконица, гордая, мечтательная и по-своему ранимая, совершенно очаровала лиссенийку. Девушки признались друг другу в любви, и странная эта любовь вдруг стала для Дени важней и дороже всего на свете.

Три года Дэйнерис и Дорея хранили друг другу верность. Три года они рука об руку, плечом к плечу одолевали все тяготы, выпавшие на долю принцессы. Вместе они пережили многое: побег из Пентоса, опасное путешествие по западному Эссосу, рождение драконов, поход через гиблые Красные Пустоши. Но в южном городе Кварте история любви завершилась грязным предательством. Как выяснилось, именно Дорея устроила кражу драконов, действуя по наущению богатого квартийского негоцианта. Неизвестно, каковы были ее мотивы — угрозы ли недругов, усталость от вынужденных скитаний, ревность принцессы к драконам или вспыхнувшие чувства к темнокожему купцу из Турмалинового Братства. Вероятно, все это сложилось вместе и привело отношения к печальному концу. Так или иначе, независимо от причин, в глазах Дэйнерис подобной подлости не искупила бы и самая мучительная смерть.

Матерь Драконов заперла лиссенийку в подземном хранилище для сокровищ, принадлежавшем тому самому купцу-сообщнику. Подавив в себе остатки жалости, принцесса выбросила ключ от хранилища в море. На краю отвесного утеса Дени простилась с первой и единственной своей любовью. Она решила, что отныне никого и никогда не впустит в сердце, кроме своих детей. Таков был вывод из жестокого урока: чувства сделали ее уязвимой, ибо, утратив бдительность, она едва не потеряла драконов. Любовь обнажила в ней слабость, а путь к величию подобных слабостей не прощает.

Дэйнерис избавилась от изменницы и от мерзких колдунов в башне, но в Кварте у нее по-прежнему оставалось немало врагов. Драконы — это воплощенная сила, драгоценность, возбуждающая в людях жажду обладания. Девушка подозревала, что ее детей до сих пор не похитили снова лишь потому, что желающие не пришли к согласию о разделе добычи. Самым разумным решением было покинуть Кварт как можно скорее, и Матерь Драконов уже наняла корабль на средства, полученные ею в дар от многочисленных сватов.

До отплытия судна из коварного южного города оставалось несколько дней.

* * *

Джорах Мормонт наблюдал, как Дэйнерис купается.

В час, когда палящий дневной зной уже смягчился, но сумерки еще не наступили, закатная заря объяла квартийское озеро потоками пламени. Небо и вода расцвечивались золотом, жемчугом и багрянцем, меняя оттенки с каждой минутой по мере того, как солнце опускалось ниже к горизонту. От светила по воде тянулась расплавленная дорожка, и принцесса-дракон, ныряя, дробила ее на тысячи огненных волн. Сильный голос девушки далеко разносился в безветренном воздухе:

— Дрогон! Дрогон, не лезь, пожалуйста, ты царапаешь... Ай!

Послышался плеск. Черный дракончик настырно взобрался на плечи матери, она со смехом подхватила его и погрузилась под воду, подняв каскады брызг. Глядя на это, сир Джорах, сидевший на берегу, на каменном парапете, вздохнул с потаенной тоской. С первой ночи, как родились крылатые создания, Дэйнерис почти никогда не оставалась одна. Она спала, ела, гуляла и купалась вместе со своими детьми, она была для них самой нежной, самой заботливой матерью. Вот только Мормонту все чаще казалось, что, полюбив драконов, Дени совершенно разучилась любить людей. Рыцарь и сам понимал безнадежность своей мечты о взаимных чувствах. Он — стареющий безземельный лорд, который покинул родные края, избегая наказания за тяжкое преступление, а Дэйнерис Таргариен — наследница древней крови и прекраснейшая женщина Известного Мира. Они не имели между собой почти ничего общего, но однажды Джорах спас ее от ужасной участи, и с той поры она называла его своим другом.

Да, именно он, лорд Мормонт с Медвежьего Острова, два года назад избавил Дени от власти ее могущественного опекуна. После долгих поисков подходящего жениха для принцессы Иллирио решил, согласно валирийской традиции кровосмешения, выдать ее замуж за безумного брата-садиста. Узнав об этом, Дэйнерис вознамерилась бежать из дома. Сговорившись с Дореей и Джорахом, который служил магистру наемником и очень ей симпатизировал, она тайно покинула Пентос. Перед побегом она прихватила драконьи яйца из магистерской коллекции редкостей, дабы потом их продать. Долгие месяцы Дени, рыцарь и лиссенийка скитались по всему западному Эссосу, скрываясь от агентов Иллирио. Девушки являлись любовницами: принцесса не смотрела на Джораха, как на мужчину, все эти месяцы она спала с белокурой подругой, что повергало его в полнейшее уныние.

Но теперь лиссенийка мертва — Дэйнерис казнила ее ужасной смертью. После гибели изменницы Джорах сделался единственным, на кого полагалась Дени, кому она доверяла, и кто, возможно, сумел бы ее утешить после горестной потери. Увы, гордая принцесса-дракон по-прежнему не выказывала рыцарю благосклонности, и все, что ему оставалось — любоваться ее красотой издалека.

О, как она была прекрасна в озере, в лучах закатного солнца! Дэйнерис плавала в полотняной тунике, белая ткань соблазнительно обнимала изгибы юного тела, округлые бедра и полную грудь. Желание коснуться ее владело Джорахом, терзало его ребра изнутри и заставляло сердце биться чаще. Он вовсе не старый мужчина, а плоть слаба — ужель его можно судить за это?

— Вы знаете, когда она закончит?

Сиплый мрачный голос заставил Мормонта вздрогнуть, его рука непроизвольно легла на перевязь меча. Обернувшись, он встретился взглядом с тем, которого хотел видеть меньше всего на свете. В нескольких шагах за его спиной стоял Рейстлин Маджере, зловещий чернокнижник из Асшая. Он возник, словно из ниоткуда — походка у мага была совершенно бесшумная.

— Что вы здесь делаете? — рыцарь насторожился, отнюдь не спеша убирать от оружия руку. Всем своим нутром он чувствовал жуть, исходящую от темной фигуры.

— Мы с кхалиси условились встретиться сегодня вечером.

— Как вы нас нашли?

— Когда она закончит? — с раздражением повторил Маджере, игнорируя вопрос Джораха. Тот коротко пожал плечами и, было, отвернулся, но гнетущий змеиный взгляд заставил его нехотя ответить:

— Я не знаю. Скоро уже стемнеет — должно быть, минут через десять.

К вящему облегчению Мормонта, чародей от него отошел. Рейстлин устроился на том же каменном парапете, чуть поодаль, в пятно золотого закатного отблеска. Проводив нежеланного гостя тяжелыми взглядом, Джорах возвратился к созерцанию Дэйнерис, однако сладостная греза была безнадежно утрачена. Мысли рыцаря уже не парили в воображаемом будущем, но бередили тревоги реального настоящего. Месяц минул с достопамятного визита к Стенам Бессмертных, и в течение этого месяца принцесса не единожды встречалась с чернокнижником. С ее слов, она помогала Рейстлину освоить валирийский язык, которого он не знал. Однако Мормонта до этих встреч не допускали, и мысли у него роились самого разного толка. Они вырастали в подозрения, одно отвратительнее другого. Вот и сейчас, у берега безмятежной заводи, Джорах опять вопрошал про себя: 'Какого Иного тщедушному выродку нужно от Дени?'

Присутствие чародея не давало рыцарю покоя, и потому он начал искоса наблюдать за подозрительным визитером. Маджере сидел без движения, бархатный капюшон, как всегда, скрывал его золотое лицо. Из-под капюшона на худые плечи ниспадали несколько прядей волос, светло-серых, какие бывают только у стариков. Удивительно, что Рейстлин при этом вовсе не выглядел старым, Мормонт полагал его явно моложе себя. Огненный взор чернокнижника был устремлен вперед, на озеро — туда, где резвилась принцесса со своими драконами. Рыцарь вдруг отчетливо осознал, что Маджере, как и он сам, любуется Дэйнерис, и эта мысль внушила ему великое омерзение. Джораха бросило в жар, словно от лихорадки, его объял болезненный пламень гнева и ревности: 'Подумать только, гнусное чудовище к ней вожделеет'! Он испытал жгучее желание схватить мага за шею, сдавить ему горло, заставить захлебнуться собственными хрипами и кровью.

А Маджере, тем временем, раздумывал о многих вещах, но только не о прелестях юной Дэйнерис.

'Занятно... Молодые драконы, два самоцветных, один золотой. В Кринне, покорные воле богов, они бы сделались друг другу заклятыми врагами, но здесь и сейчас они играют вместе, и ни Такхизис, ни Паладайн не имеют над ними власти. Кошмарный сон того и другого, воплощение их худшего страха. Пожалуй, стоило наведаться в Эссос хотя бы ради этого зрелища'. Рейстлин не без удовольствия ухмыльнулся собственным мыслям, Джорах, воспринявший его удовольствие по-иному, стиснул кулаки до боли в костяшках.

Через несколько минут Дэйнерис вышла из воды на галечную отмель. В струящемся мокром наряде, с волосами, тяжелыми от влаги, она была прекраснее самой небесной Девы. Дракончики, радостно фыркая и щебеча, выпорхнули из озера и закружили возле матери. Размерами они едва превосходили средних собак. Они кувыркались в воздухе, демонстрируя ловкость и скорость, недоступную ни птицам, ни зверям. Самая быстрая, золотая Рэйегаль, ликующе послала в небеса поток огня, два брата, изумрудный Визерион и черный Дрогон, немедля проделали то же самое. У Дрогона был самый яркий и широкий пламень, зато кинжальная струя Визериона била дальше на треть.

— Как же быстро они растут, — вздохнула Дени, приближаясь к поджидающим ее мужчинам. — Надеюсь, во время плавания им не станет тесно — до Астапора путь неблизкий... Приветствую, Рейстлин, рада, что вы пришли.

— Когда мы покидаем Кварт, кхалиси? — осведомился чернокнижник.

— 'Мы'? — резко переспросил Джорах. — Какие еще 'мы'? Я что-то пропустил, моя госпожа?

— Послезавтра, — Дени ответила магу, а затем обернулась к Мормонту. — Рейстлин Маджере отправится с нами.

Для рыцаря эта новость стала внезапным кошмаром, подобным явлению Иного. Поначалу он оторопел — его оглушили не только слова Дэйнерис, но и ее интонация: она говорила спокойно, как будто черный маг ни капли не противен ей и не опасен. А кроме того, было ясно — решение уже принято, и без его, Мормонта, участия.

Сиру Джораху хватило самообладания, чтобы сдержать возмущение. К Рейстлину он обратился вполне спокойно и даже с поддевкой:

— Неужели в целом Кварте не нашлось того, кто обучал бы вас валирийскому вместо принцессы?

— Daoruni gīmī, azantys, (1) — ухмыльнулся чародей. — Теперь я едва ли нуждаюсь в ее уроках, зато она, как никогда, нуждается в моих.

— Какие уроки? О чем он, кхалиси?

Дэйнерис значительно переглянулась с магом. По этому взгляду рыцарь заподозрил, что действительно пропустил немало.

— Рейстлин Маджере — путешественник и ученый, сведущий в тайных, да и прочих науках, — пустилась в объяснения принцесса. — Он очень многое знает о драконах и готов делиться этими знаниями со мной. Чем старше становятся дети, тем сложнее с ними управляться — я должна учиться, если хочу достойно их воспитать. А вдруг дракона ранят, или он заболеет — что тогда мне делать? Какой мейстер возьмется его лечить? Но Рейстлин Маджере возьмется, так что, я думаю, встреча с ним — большая удача.

Когда бы Джорах мог, он схватил бы Дени за плечи, восклицая: 'Какая удача, кхалиси, ужель вы ослепли? Это чудище с гадючьими глазами вас погубит!'. Но он не посмел, и потому был вынужден подбирать слова, разумные и веские, которые разубедили бы принцессу в опрометчивом решении. Увы, таковых не находилось.

— Ладно, — рыцарь угрюмо взглянул на мага, — положим, вы действительно будете нам полезны. Но в чем здесь ваша выгода, Маджере? Какие вы преследуете цели?

— Свою выгоду, рыцарь, я не упущу, уж поверь, — холодно процедил чародей, — а мои цели — не твоего ума дело. Я не желаю тратить ни секунды драгоценного времени на объяснения с тобой — так почему бы тебе просто не пойти прочь?

Само собой, от этих слов Мормонт вспылил. Медвежья ярость, всклокотавшая в венах рыцаря, наполнила его грозной силой. Он оказался на грани того, чтобы, не думая о последствиях, впечатать кулак в костлявую рожу под капюшоном. Но тут Дэйнерис мягко коснулась его плеча:

— Сир Джорах, прошу, проявите терпение. Обещаю, через несколько часов я встречусь с вами, и мы все обсудим. А пока что действительно будет лучше, если вы оставите нас вдвоем.

Ярость медведя угасла, на смену ей пришло гнетущее опустошение. В серых глазах Мормонта отразилась скорбь, боль и бесконечная усталость. Не проронив ни слова боле, он развернулся и быстро зашагал прочь.

Провожая его взглядом, принцесса подавила утомленный вздох. Не ждал же рыцарь, в самом деле, что она помчится за ним вдогонку? Его бессмысленная ревность все больше ее раздражала. Конечно, Дени и не подумала менять решение, которое считала верным, лишь потому, что иначе сир обидится. Тем не менее, когда он пропал из виду, она обратилась к магу с легким укором:

— Зря вы так с Джорахом. Он стремился меня защитить, только и всего.

— Вот и пусть защищает, орудуя своей железной палкой, а не пытается блеснуть зачатками интеллекта. Рыцарю стоило бы усвоить, что я не нанимался вам в прислугу.

Дэйнерис сознала бесполезность увещевания. Она не стремилась спорить и не желала ссоры еще и с магом, и лучшим решением было уйти от неприятной темы.

— Ладно, оставим это, — она легко махнула рукой в направлении, куда удалился Джорах. — На самом деле, я хотела переговорить с вами кое о чем важном. Только прошу, подождите минуту, пока я сменю одежду.

Маджере кивнул, и девушка ускользнула в заросли бугенвиллей. Там, на обломке каменного парапета под ветвями, был сложен ее наряд. Она не опасалась, что кто-нибудь подсмотрит: три маленьких, но грозных дракона бдели на страже. Быстро скинув мокрую тунику, Дэйнерис облачилась в одеяние из лилового шелка и застегнула на ступнях кожаные сандалии. Ее платье имело глубокий вырез, к которому прекрасно подошел кулон со сверкающим аметистом из Асшая.

Закончив, принцесса возвратилась к магу. Вместе они неспешно двинулись по аллее, огибающей озеро. Драконы унеслись от них в темнеющее небо и затеяли игру в догонялки футах в пятидесяти над землей. Иногда они вовсе пропадали из виду, но Дени не беспокоилась — она чувствовала сердцем, что дети рядом, и все в порядке. В преддверии сумерек тропические цветы раскрывались и щедро напитывали воздух сладкими ароматами. Птичьи трели постепенно умолкали, сменяясь сухим цокающим хором цикад, в зените загорались звезды, по-южному яркие и крупные. Откуда-то издалека доносился людской говор, иногда к нему примешивался смех и гомон музыкальных инструментов.

— Skorion massitas? (2) — спросил по-валирийски чародей принцессу.

Прежде, чем ответить, Дэйнерис подавила тяжелый вздох — на мгновение она усомнилась в нужности разговора, о котором сама же и просила. Однако тревога ее была велика, и носить эту тревогу в себе она не могла. Принцесса понизила сильный голос почти до шепота:

— Вчера ко мне явилась женщина с лицом, скрытым под маской из золота и черного дерева. Она представилась, как Куэйта, заклинательница теней из Асшая. Вроде бы, вы тоже из Асшая — возможно, что-нибудь о ней слышали?

— Не припоминаю, — Рейстлин отрицательно качнул головой. Начало разговора не понравилось ему, он внутренне подобрался, изготовившись к неожиданностям. А все потому, что на самом деле он никогда не посещал Асшай, но прибыл из гораздо более далеких земель.

Впрочем, новых расспросов о Городе-у-Тени не последовало.

— Ладно, — кивнула Дэйнерис, поглощенная своей заботой. — Так или иначе, беседа состоялась очень странная. Куэйта заявила, что видит мое будущее: якобы, я избрана богами для великой миссии, я — пламя, что разгонит тьму, и мои драконы — тому подтверждение. Сейчас припомню дословно. 'Чтобы попасть на север, ты должна отправиться на юг. Чтобы попасть на запад, должна отправиться на восток. Чтобы продвинуться вперед, надо вернуться назад, чтобы достичь света, надо пройти через тень'. Так она сказала и ушла, ничего не объяснив. Я подумала, возможно, она имела ввиду путешествие в Асшай... А у вас, Рейстлин, имеются идеи, что все это значит?

— А какая разница?

От такого ответа Дэйнерис несколько растерялась:

— В смысле? Неужели вы считаете, что ее слова не имеют важности?

— Да, именно так я и считаю, — сухо проронил маг. — Вы уже решили, что отправитесь в Астапор, а не в Асшай, и даже нашли попутный корабль. Я не стану тратить время, разбираясь, что привиделось какой-то гадалке, судя по всему, не знающей меры в употреблении вечерней тени.

— Но Куэйта — не какая-то там гадалка, — осторожно возразила Дени. — Насколько я знаю, очень многие в Кварте, от простолюдинов до богачей из высших сословий, отзываются о ней с большим почтением. Даже сами Чистокровные из Зала Тысячи Тронов не пренебрегают ее советами, и есть немало подтверждений, что она владеет реальной магией.

Чернокнижник приостановился, задержав на Дэйнерис язвительный взор. Его глаза-опалы мерцали в сумерках, точно у ночного хищника.

— Допустим, — промолвил он с нескрываемым сарказмом, — однако позволю себе заметить, кхалиси, я тоже владею реальной магией. Прямо сейчас я говорю, что вы не избранная, никакой великой миссии для вас не уготовлено, а драконов вам удалось пробудить по чистой случайности. Вам полегчало?

Обескураженная Дэйнерис примолкла. Желчная отповедь чернокнижника неприятно кольнула ее, но заставила по-иному взглянуть на пророчество. Девушка словно бы очнулась от тяжкого дурмана, в который вогнала ее гадалка. Конечно, Куэйта выглядела жутко и произвела на принцессу гнетущее впечатление, но неужто зловещей маски да пары туманных намеков довольно, чтобы вывести ее из равновесия? О нет, нет, нельзя быть столь легковерной. При здравом размышлении, слова Куэйты и в самом деле походили на бред, порожденный вечерней тенью, а вот маг Маджере запросто мог оказаться прав.

— Вроде бы и вправду стало легче, — смущенно призналась Дени, — вы здорово меня успокоили. По правде, я вовсе не желаю исполнять какую-то там судьбу. В пекло пророчества, мне и собственных забот хватает. А если богам от меня что-то нужно, пусть сначала вежливо попросят.

Ее слова пришлись чернокнижнику по нраву. На самом деле он вовсе не стремился успокоить или обнадежить принцессу, он просто желал пресечь на корню очередную глупость. Знакомства с женщиной, которая считала себя 'избранной', ему хватило сполна еще в Кринне, но Дэйнерис, хвала магии, не походила на нее ни в коей мере.

Рейстлин усмехнулся собственным воспоминаниям из прошлого и назидательно изрек:

— Помните, кхалиси: судьба — лишь игрушка для слабых.

Узкая аллея вывела принцессу и мага на поляну у озерного берега. Это было тихое местечко, удаленное от многолюдной зоны парка. Крутой обрыв к воде отгораживали каменные перила, за ветвями цветущих алых гибискусов скрывалась скамья из светлого дерева. Во время прошлых встреч Дэйнерис и Рейстлин провели на ней немало часов, изучая лексику и грамматику валирийского языка — принцесса не единожды удивлялась, до чего же быстро схватывал знания маг и сколь цепкую имел память. Впрочем, сейчас они пришли сюда просто по привычке, что называется, 'ноги сами принесли'. Дени приблизилась к литой балюстраде, оперлась на нее локтями и замерла, созерцая наступление ночи. Царило полное безветрие, озерная гладь безукоризненно воссоздавала звездное небо. Багрянец на востоке окончательно истлел, уступив господство индиго и бархатному пурпуру. Желтый обломок луны, похожий на большой фонарь, проглядывал сквозь заросли на противоположном берегу, воздух был, точно разогретое молоко с медом, сладковато-душистый и теплый.

Проникшись умиротворением, Рейстлин промолвил вполне благодушно:

— Помнится, однажды у меня у самого случилась глупая история с пророчеством. В мир я явился в особую дату, и многие сочли, что я избран магией для великой миссии. Все эти суеверия — полнейшая чушь.

— Но вы же и вправду достигли могущества, — Дени лукаво заулыбалась, — разве не так?

— Все верно. Вот только у меня был братец, близнец, который родился в тот же час, что и я, однако не смыслил в магии ни бельмеса.

— Вы говорите 'был'? С ним что-то стряслось?

— О нет, он живет и здравствует и поныне, только очень, очень далеко отсюда — там, где мой дом.

— Похоже, по духу он вовсе не такой скиталец, как вы, — задумчиво заметила принцесса.

— Отчего же — именно вместе с ним я, по большей части, и путешествовал.

— А что помешало ему отправиться за вами и на этот раз?

— Я.

Слово 'я' прозвучало, как твердая точка — Рейстлин решил, что уже предостаточно рассказал о себе. После этого на балконе воцарилась тишина.

Однако тишина продержалась совсем недолго — чуткий слух мага отчетливо уловил приближающийся звук шагов. Похоже, по направлению к поляне спешила группа людей. Маг поднял указательный палец, веля Дэйнерис насторожиться, она тоже услышала шум и неприязненно поморщилась.

— Нигде мне нет покоя, — изрекла принцесса хмуро. — Наверное, какая-то компания решила здесь посидеть — пойдемте лучше в другое место.

Но уходить оказалось поздно. Визитеры уже появились из-за деревьев: пара рослых дотракийцев с обнаженными торсами, чернокожая девица в перьевом наряде, коренастый мужчина со шрамом через глаз. Все они были вооружены, носили у поясов клинки и луки за спинами. Впереди остальных стремительно шествовал худощавый тирошиец. По традиции родного города, его волосы до плеч имели ярко-зеленый оттенок, как и разделенная на пряди борода.

Для Дэйнерис подобная встреча могла означать лишь одно: неприятности.

— Ни шагу дальше, — отчетливо сказала она, выступив навстречу визитерам. — Говорите, кто вы такие? Чего вам нужно?

Тирошиец замер и сделал жест руками, останавливая спутников. Он возвысил голос, обращаясь к принцессе по-валирийски, с характерным раскатистым акцентом:

— Я Веро Ламар, наемник из вольного города Тирош. Это мои товарищи по оружию. Мы здесь, чтобы забрать вас и доставить в Пентос — магистр Иллирио ждет.

— Ну надо же — целых два года прошло, а он все никак не уймется, — Дэйнерис надменно скрестила руки на груди. — Передайте этому жирному ублюдку, чтобы он катился к Иным.

Шанса сбежать от группы врагов у нее не предвиделось, но зачем бежать, если Маджере способен обратить их в прах по мановению руки? Принцесса выжидательно обернулась на мага. Он ответил мрачным прищуренным взглядом и еле заметно покачал головой. Дэйнерис от этого пробрали неприятные опасения. 'Неужели он не сотворит магию? Как так? Почему тогда, в башне колдунов, было можно, а теперь нельзя? Или же он просто предпочтет сдать меня преследователям'?

Тем временем, смуглый мужчина с зелеными волосами уверенно приблизился к Дени. Лицом и телом он был хорош, и если бы не идиотская борода, сошел бы за красавца.

— Скажу вам прямо, принцесса, — Веро ухмыльнулся почти добродушно, — я мог бы оглушить вас из засады и силой захватить в плен. Но я не какой-нибудь варвар, и питаю глубокое уважение к вашему древнему дому. Потому я пришел открыто, представился, как честный человек, и прошу вас со всей учтивостью: следуйте за мной. Клянусь богами, ни я, ни мои люди не причинят вам вреда.

— Ну еще бы, — с презрением бросила Дэйнерис, — вы же денег ждете за мою поимку. Вот только не получите ни гроша.

Пальцы девушки легли на ее блестящий аметистовый кулон, она плавным движением поднесла самоцвет к губам. Тирошиец настороженно подобрался, а принцесса продолжила говорить.

— Как-то раз, во время переправы на Кинжальном Озере, меня похитили речные пираты. Они собирались бить меня и насиловать, пока не надоест, а после утопить. Я сумела выбраться невредимой, но этот случай стал мне уроком: чем терпеть неволю и унижения, лучше принять смерть. В Волантисе я достала этот маленький дивный кристалл, и теперь всегда ношу с собой. Вы ведь слышали о лиссенийском яде под названием 'душитель', Веро?

Наемник осознал опасность, но предпринимать что-либо оказалось поздно — от малейшего движения камень легко проскользнул бы в рот принцессы. Прочие воины тоже затихли в смятении, их положение было крайне затруднительным. Конечно, Дэйнерис могла и солгать о яде, однако никто не пожелал бы рисковать столь ценной добычей. Если она погибнет, охотники не просто лишатся награды, но и навлекут великий гнев Иллирио.

Тирошиец первым нарушил мертвое молчание:

— Ради всех богов, принцесса, уберите эту мерзость.

— Нет, не уберу. Стоит кому-нибудь сделать движение или шаг в мою сторону — я тотчас проглочу отраву. И если вы сомневаетесь в моей решимости, значит, очень плохо знаете Таргариенов.

Веро напряженно сдвинул брови, у него на лбу обозначилась мрачная складка. После паузы он спросил, отнюдь не столь учтиво, как прежде:

— Чего вы хотите?

И Дэйнерис веско молвила в ответ:

— Оставьте меня в покое, Веро — не знаю, право, что может быть проще.

И вдруг нежданное событие смело и смешало все фигуры на доске в этой напряженной партии. Женщина-летнийка предупредительно вскрикнула. Сверху послышался шум от крыльев, взрезающих воздух, и на отряд стремительно спикировала Рэйегаль. Описав над головами воинов круг, она оценила обстановку и со звенящим рыком бросилась в атаку на обидчиков.

Увы, наемники были готовы к такому повороту. Пламя маленькой драконицы разило не дальше нескольких шагов, и потому она сокращала дистанцию. Прежде, чем она приблизилась на расстояние для огненного выдоха, они вскинули луки и натянули тетивы. Свистнули стрелы, и в то же мгновение ночь раскололась стенанием раненой Рэйегаль. Словно в кошмарном сне, Дэйнерис увидела, как ее маленькая дочка срывается с высоты и падает ниц. Крыло драконицы, пронзенное стрелой, бессильно трепетало на воздушных потоках. Секундой позже она столкнулась с землей с тяжелым глухим ударом, от которого у матери помертвело сердце.

— Рэйегаль! — принцесса закричала, как если бы ранили ее саму. В этот миг она забыла обо всем, кроме своей беззащитной малышки. А Веро Ламар не растерялся и немедля использовал ситуацию. Он бросился к Дэйнерис, точно дикий зверь — реакция матерого бойца не оставила шансов к бегству. Он вцепился в девушку, выкрутил ей запястья и с силой прижал к себе ее маленькое гибкое тело. Она почувствовала острый запах дубленой кожи и пота, исходивший от наемника.

— Вот и попалась, пичужка, — ласково шепнул он в ухо принцессе. — Пора тебе лететь домой.

А Рейстлин, тем временем, по-прежнему стоял в стороне от событий. С самого начала враги его игнорировали: он был безоружен, не считая причудливой палки, и не делал попыток вмешаться. А на фоне суматохи, вызванной явлением драконицы, о нем тем более позабыли. Никто не заметил, как Маджере прошептал слова на таинственном языке, а затем извлек из поясного мешочка щепоть песка и резким движением его рассыпал. И тогда, сию же секунду, последствия ощутили все.

Словно продолжая взмах его руки, в ночной тиши повеял ветер. Дуновение принесло песчинки, гораздо больше, нежели брошенную щепоть. Песок распространился в воздухе, подобно чернильной капле, упавшей в воду. Он змеился тонкими струями, рисуя прихотливые завихрения, и охватывал наемников одного за другим. Каждый, кого песок касался, тотчас испытывал сильнейшее желание заснуть. Этому желанию невозможно было противиться, никакая воля не устояла бы перед ним.

Жилистые пальцы Веро, державшие Дэйнерис, ослабели и разжались. Он покачнулся, опустился на колени и тяжело завалился вбок, раскинув руки по земле. Его лицо обрело безмятежное выражение, глаза сомкнулись, из приоткрытых уст донесся храп. Другие наемники также один за другим теряли оружие и безвольно оседали на ночную траву.

И вот уже целый отряд лежал на поляне вповалку, мирно посапывая во сне. На ногах остались только двое: девушка и тот, кто произнес заклятие. Дени немедленно бросилась к своей Рэйегаль и осторожно приподняла ее на руки. Драконица тихо плакала, из раны с торчащей стрелой по ее крылу сбегала сияющая кровь, похожая на ртуть. Рейстлин же внезапно ощутил слабость, столь неимоверную, что не упал лишь благодаря поддержке посоха. Симптом этот был ему знаком: в Кринне он приходил, как плата, после сотворения колдовства грандиозной мощи. 'Дело принимает скверный оборот, — подумал Маджере мрачно. — Когда драконов нет рядом, я не могу использовать магию вовсе. Когда дракон лишь один, всей моей силы едва хватает на простое усыпление'. Беспамятство подступало, словно темный, ледяной, безбрежный океан, влекущий в пучину. Великим усилием воли Рейстлин ненадолго воспротивился ему и тихо позвал принцессу:

— Кхалиси — ваша Рэйегаль...

— Прошу, помогите ей, — почти взмолилась та, — вы единственный, кто на это способен. Обещаю, я отдам вам долг...

— Я и не сомневаюсь, — Маджере слабо махнул рукой, прерывая ее. — Зафиксируйте пробитое крыло, но ни в коем случае не трогайте стрелу — я займусь ее извлечением несколько позже. А прямо сейчас, кхалиси, окажите мне одну небольшую любезность.

— Разумеется, Рейстлин. Все, что скажете.

— В ближайшие часы — просто оставьте меня в покое.

И маг, цепляясь за посох, неторопливо сполз по нему на землю.

Примечание к части

1. — Ты ничего не знаешь, рыцарь.

2. — Что случилось?

Песня в тему нелегкой участи Джораха — 'Павел Пламенев — Крадущая сны'.

Эта моя давняя картинка с Дени в Кварте.

https://pp.vk.me/c628618/v628618118/42a34/HoHAp4g6Qos.jpg

Кварт:

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fc1d/wo-SbNZCOkE.jpg

Глава 3, в которой герои пересекают Летнее Море, а разумом мага завладевает Бездна.

'Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя'.

Дэйнерис стояла у борта ладьи, и ветер с востока, шутя, играл в ее молочных волосах.

Солнце сегодня светило неярко, лучи его проливались сквозь пепельно-сизый флер, поднявшийся над морем еще с утра. Повсюду, куда ни кинь взор, простиралась вода без конца и края. Судно по имени 'Буревестник' неслось под полными парусами, рассекая волны, как кинжал валирийской стали вспарывает синий шелк. Нырнув в пучину носом, он тотчас победно взмывал на гребне, вздымая каскады холодных сверкающих брызг. Иногда они долетали до Дени, и от касания стихии на губах ее расцветала соль. Терпкий вкус с оттенком горечи напоминал ей о детстве: двенадцать своих первых лет из восемнадцати принцесса провела в Браавосе, у взморья.

'А Летнее Море в такую погоду не очень-то летнее', — девушка зябко поежилась, кутаясь в длинный серебристый плащ. Ее драконы беззаботно гоняли чаек, золотая Рэйегаль уже нисколько не отставала от братьев — за минувшие после ранения три недели, не без помощи Рейстлина, ее крыло благополучно зажило. Присматривая за детьми, Дэйнерис также выискивала взглядом сушу в западной дали. Вскоре она заметила у горизонта полоску лесного берега: 'Буревестник' миновал Кедровый Остров — верная веха, что до Астапора осталась последняя сотня лиг.

Путешествие неумолимо близилось к финалу, и тревожные сомнения все чаще одолевали принцессу. Она досконально взвешивала в мыслях 'за' и 'против' принятого плана. Драконы пока еще слишком малы для серьезных сражений, но ей необходимо защищаться от бесчисленных врагов уже сейчас, иначе может статься, что у ее детей и не будет шанса вырасти. В Астапоре тренируют лучших воинов Эссоса, рабов-Безупречных, на их покупку нужно золото, и немало. Единственный способ получить его — добиться ссуды у представителей Железного Банка. Очевидно, что однажды этот долг придется возвращать, но до той поры драконы повзрослеют и непременно принесут своей матери власть и богатство.

Расчет был простой и разумный, и Дени не видела в нем изъянов. По большей части результат зависел от беседы с кредиторами в Астапоре. Думая о предстоящей встрече, принцесса сильно волновалась, но ни на миг не выдавала окружающим своего беспокойства.

А Рейстлин Маджере, тем временем, проклинал это судно и это море, и весь Известный Мир до последнего камешка. Черный маг ненавидел холод, сырость и шум, и на борту, как если бы специально для него, все эти условия сложились разом. От холода, который невозможно было разогнать огнем, его донимал озноб. Из-за сырости горло мага першило денно и нощно, и прерывалось першение лишь во время приступа иного, кровавого кашля. Вдобавок, на судне постоянно все трещало, скрипело и шелестело, лишая Рейстлина малейшей надежды на сон — неудивительно, что плаванье для него уподобилось длительной изощренной пытке.

Однако все неудобства путешествия меркли в сравнении с тяготами чародейства. Колдовской энергии в Известном Мире было крайне мало, и оттого сотворение чар уподоблялось дыханию на большой высоте. Драконы облегчали положение, но даже рядом с ними Рейстлин тратил на простейшие заклятья колоссальные ресурсы. Стоило ему призвать хоть что-нибудь сложнее огненного шара, и он тотчас падал в обморок. Унизительные последствия напоминали Маджере о поре зеленой юности, вот только в ученичестве за ним приглядывал братец, бестолковый, зато беззаветно преданный и заботливый. Ныне маг же остался один в своей постыдной слабости. Все чаще его посещали мысли, что он застрял навеки в этой беспутной реальности, и в Кринн ему не возвратиться уже никогда. Путешествие в иной мир требовало огромной силы, а он не мог телепортировать даже на шаг.

Именно в таком разбитом состоянии Рейстлина и застиг осторожный стук в дверь. Он сел в гамаке и медленно прохрипел:

— Кто бы там ни был, я вас не звал.

— Я знаю, но все же решила зайти, — ответил металлический женский голос. — Хотела убедиться, что с вами все в порядке, а то уж пятый день наружу носа не кажете.

Дверь тихонько приоткрылась, и в тесную клетушку мага заглянула принцесса. Во время плаванья она наряжалась просто, в белую рубашку и штаны, на солнце полинявшие из синего в голубизну. Она навеки пропиталась пламенным дыханием своих драконов и ныне принесла этот дымный запах с собой. Такой аромат издают не деревья в костре, но земная твердь, что плавится в жерле вулкана.

Едва завидев Рейстлина, Дэйнерис сразу заподозрила неладное. Маг и в обычном-то состоянии не светился здоровьем, а теперь он выглядел вовсе ужасно. Сидя во мраке своей каюты, в тусклом отблеске единственной лучины, он трясся от холода. Под глазами у него залегали черные тени, он исхудал настолько, что лицо напоминало маску на голом черепе. Чародей сверлил принцессу раздраженным взором, явно желая, чтобы она ушла, однако Дени все-таки сообщила ему о сегодняшнем событии.

— У меня хорошие новости: мы только что миновали последний рубеж. Плыть до Астапора осталось всего ничего — еще какие-нибудь четверо суток, и мы будем на месте.

— О, неужели? — прошипел Маджере, кутаясь в бархат. — Так значит, мне еще целых четыре ночи влачить существование в этом промозглом аду. Незабываемое приключение в новом мире продолжается — великолепно, я просто вне себя от восторга.

Едва договорив, он содрогнулся в приступе дурного кашля. Дэйнерис видела подобное уже не раз, однако зрелище от этого не стало менее пугающим. Она знала, что не в силах ничего предпринять, и потому бездейственно стояла в стороне, в то время как Рейстлин надсадно хрипел, скорчившись от спазма, пачкая кровью прижатые к устам ладони. Казалось, его легкие вот-вот разорвутся. Припадок жестоко затянулся и завершился тем, что маг потерял сознание. Он медленно сполз в лежачее положение на боку и замер без движения, лишь впалая грудь его вздымалась и опускалась, и дыхание сипло разносилось в тишине.

Принцесса, подавленная тягостной сценой, никак не решалась нарушить покой чернокнижника. Наконец, она робко вопросила:

— Рейстлин... Эй, вы как там?

Чернокнижник вздрогнул, очнувшись от забытья. Объективно оценив свое состояние, он мрачно констатировал:

— Спасибо, прескверно. Похоже, я заболеваю лихорадкой, и если кто-нибудь не озаботится лечением, я, вероятнее всего, умру.

— 'Кто-нибудь'? — Дэйнерис даже возмутилась слегка. — Разумеется, я сделаю все, что от меня зависит. Думаю, для начала стоит позвать мейстера.

— Дурная идея, — Маджере отмахнулся слабо, но решительно, — своим лечением он непременно сведет меня в могилу. Я и сам прекрасно знаю, что нужно делать, и если уж вы, кхалиси, вызываетесь помочь — тогда сварите снадобье, как я скажу.

— Я вся внимание. Говорите, что от меня требуется.

Рейстлин изложил для Дени краткую, но скрупулезную инструкцию. Рецепт звучал несложно: всего-то и нужно было, что взять сушеные травы у него из сумки и залить кипятком. Принцесса отнеслась к вопросу с предельным тщанием. Она немедля отправилась в камбуз, чтобы приготовить зелье, и вскоре вернулась в каюту мага с раскаленным котелком в руках. В нем дымился ярко-золотой настой, он издавал резкий тошнотный запах, а вкус, вероятно, имел совершенно несносный. Впрочем, это и являлось признаком готовности по рецепту.

По возвращении Дени маг, лежавший без движения, насилу привел себя в вертикальное положение. Девушка нацедила отвар в кружку и подала ему.

— Осторожно, — предупредила она, — это очень горячо. Я-то Неопалимая, терплю спокойно, а вы смотрите, не обожгитесь.

Рейстлин молча взял дымящееся варево и тотчас приступил к питью. Пока он принимал лекарство, Дэйнерис присела в сторонке на чурбан, заменявший в помещении и стол, и стул. Ее взор, устремленный на мага, был исполнен пытливого интереса.

— Вижу, вам, как и мне, горячее нипочем, — заметила она. — Вы, случаем, не от крови Древней Валирии?

Чародей прервал питье и вопросил с холодным скепсисом:

— По-вашему, я похож на валирийца?

— Не уверена, — покачала головой принцесса, — в ваших волосах проглядывает серебро, но глаза совершенно не валирийские. Во время своих путешествий я видела множество разных глаз, зачастую весьма необычных, но подобных вашим никогда не встречала. Зрачки — песочные часы... Простите мое любопытство, Рейстлин, но это какая-то диковинная магия?

— Сие есть знак, что я имею истинное зрение, — проговорил чародей, несколько удивленный, что она приметила на его особенность. — Ни одна колдовская иллюзия не затуманит мой разум, не ввергнет в смятение и не собьет с пути.

— Очень интересно. Я помню, как вы беспрепятственно прошли сквозь миражи в Стенах Бессмертных. — похоже, это очень ценная способность.

— Верно, весьма полезно, — с губ чародея слетел отрывистый желчный смешок, — но всему своя цена, кхалиси. Обращая взор на людей, я прозреваю сквозь иллюзию, в которую другие слепо верят — мнимость, будто срок их жизни еще не отмерен, а старость и смерть далече. Я вижу, как юные лица опутывает сеть морщин, искажая и уродуя их черты, я наблюдаю, как чахнет плоть, уподобляясь иссушенному скелету. И даже безусый мальчишка в моих глазах обращается в дряхлого старика, а затем в бездыханное тело, съедаемое гнилью и червями. Роду людскому не свойственно помнить о времени, я же не способен позабыть и на мгновение. Таков он, мой дар и мое проклятие — знак песочных часов.

От изречения, столь сильного и зловещего, Дэйнерис неловко примолкла. В тишине, нарушаемой лишь скрипом судна при качке, она созерцала, как Рейстлин допивает свое убийственно горькое снадобье. Когда он закончил, она все же нарушила молчание тихим смущенным вопросом:

— Что, и меня вы тоже видите... так? В ваших глазах я превращаюсь в старуху?

Чернокнижник ничего не ответил, а только прижал ко рту ладони, силясь подавить першение в горле. Кое-как откашлявшись, он распрямился и пронзительно сверкнул глазами на Дени:

— Благодарю за хлопоты, кхалиси. А теперь я буду крайне признателен, если вы оставите меня в покое.

Рейстлин чаял, что после приема лекарства его самочувствие возвратится в норму, однако несколько часов спустя ему сделалось совсем худо. Опасения подтвердились: он и впрямь занемог лихорадкой. Его голова мучительно кружилась, каждая частица тела нестерпимо ныла, мерзкий озноб пробирал до костей. Чернокнижник с отвращением сознал, что не способен не только встать, но даже возвысить голос. Конец его путешествия по Эссосу замаячил в обозримом будущем, ибо без снадобья и почти без магии он был обречен на скорую бесславную гибель.

Однако Дэйнерис, снедаемая смутной тревогой, под вечер опять заглянула к Маджере. Достаточно было и беглого взгляда на мага, чтобы оценить серьезность положения. Принцесса испугалась не на шутку, она тотчас заварила новую порцию зелья и решила более не оставлять Рейстлина без присмотра. Сам он провалился в апатичное, едва вменяемое состояние на грани сна и реальности. Его мысли расплывались и путались, как и слова.

— Проклятье, — угасающий голос мага полнился злобой, подобно тому, как тлеющие угли отдают последний жар. — Я спустился в Бездну и вернулся обратно, а убьет меня обычная лихорадка.

— Не убьет, — спокойно и уверенно возразила Дени. — Как говорят у меня на родине, в Браавосе — не сегодня.

Девушку охватило странное чувство, будто слова чародея о 'Бездне' — отнюдь не следствие горячки, и хоть принцесса и не могла об этом знать, она не ошибалась. Некоторое время назад — на самом деле, не столь уж и давнее — маг воистину побывал в преисподней. Однако, к добру или худу, поход его обернулся вовсе не так, как он ожидал.

* * *

Рейстлин Маджере в развевающейся черной мантии, с посохом в левой руке, шествовал по красным равнинам Бездны. Вот она, темница Такхизис — простерлась пред ним, как на ладони: тусклые пустоши оттенка запекшейся крови. Небосвод над ними, киноварно-ржавый, выхолощенно-плоский, от сотворения миров не озарялся солнцем или звездами. Здесь не было ни дня, ни ночи, а только бесконечные века чахоточных пыльных сумерек. Панорама, по мнению мага, весьма неприглядная и даже скучная — неудивительно, что Темная Госпожа столь яро стремилась покинуть свою обитель.

Рейстлин уже прошел испытания Бездны — видения безрадостного детства и суда над ним остались позади, подобно кошмарному сну. Он встретился со старыми страхами, и страхи рассеялись в прах. Отныне ничто в мироздании не стояло между ним и заветной целью.

Некоторое время назад Маджере расстался с Крисанией, жрицей Паладайна, которая спустилась в Бездну вместе с ним. Она получила тяжкие увечья в борьбе с демоническим наваждением, вызванным Всебесцветной Госпожой, и не сумела продолжить путь. Рейстлин знал, что жизнь девушки еще теплилась, но ее участь более его не занимала — подобный исход чародей предвидел задолго до открытия Врат. Крисания исполнила свою роль: под ее защитой он проник в глубины темного царства, не растрачивая силы. Но как только жрица ослабела, сделавшись для Рейстлина никчемной обузой, он бросил ее, обожженную, ослепшую, не испытав и тени колебаний. Она поплатилась за собственную глупость — в самом деле, не стоило ждать благородства от того, кого страшились даже другие черные маги.

А затем чародей обратил в ничто легионы прислужников зла, упырей, вурдалаков и прочих чудовищ. Он развеял в пепел темную орду, использовав лишь несколько не самых мощных заклятий. Странная легкость схватки вызвала у мага смутные опасения — неужели у владычицы Преисподней не было более грозной охраны? А может, то коварная ловушка, призванная заманить его вглубь нечестивого царства? Памятуя о лукавстве Темной Госпожи, весьма вероятно, но, так или иначе, Рейстлин уже находился здесь. Вскоре он сойдется в бою с Такхизис и одержит над нею верх — или же...

Бездна зарокотала, задрожала под ногами мага, как горная долина при сходе лавины, темные ветры повеяли разом со всех четырех сторон, развевая его черную мантию. Рейстлин замер, стискивая посох, не ведая, реальность ли это или новое наваждение. Впрочем, различие уже не имело значения. От горизонта до горизонта равнину рассекли зигзаги-трещины, неистовый рев сотряс земную твердь, как если бы сотня вулканов взъярилась разом. Изломы раздались до глубинных провалов, чадящих дымом. Мгновение спустя пустыня рухнула в небытие, и перед Рейстлином разверзлась истинная Бездна.

Чародей оказался вознесенным на игольный пик над зияющей пропастью. Пропасть терялась внизу, во мраке, и не было у нее ни дна, ни иных пределов. Небо над пропастью вскипело чернотой и увенчалось вспышками багровых молний, навстречу им, рыча, забили фонтаны пылающей лавы. Свиваясь с гибельными смрадными ветрами, они рождали хаотическую пляску огненных смерчей. То был невыразимый, безграничный ад во плоти. Реальность Бездны — абсолют разрушения: да, Рейстлин с содроганием сознал, что это и есть реальность, а все, увиденное ранее, одна лишь ленная маска для кошмарного облика преисподней.

И точно так же, как Бездна, Всебесцветная Госпожа раскрыла перед Рейстлином свою настоящую суть. Ныне она не нуждалась в фальши и потому отбросила любое притворство: не было больше ужимок, ухмылок, не было красивого женского тела и вкрадчивого голоса. Мнимая человечность развеялась в прах, когда из пропасти восстал чудовищный пятиглавый дракон.

Что есть смертный муж в сравнении с Богом Древним? Одно биенье сердца пред ликом вечности, ничтожней крошечной пылинки в урагане, незначительнее капли в океане. Именно таким себя и ощутил чародей. Все его амбиции, знания, магическая сила — все это оказалось тщетностью, нелепостью, жалкой иллюзией. Рейстлин Маджере обратился в ничто, в то время как Такхизис безраздельно воцарилась над бытием.

Дракон предстал воистину исполинским: купол небесный обрушился бы от тяжести этой громады, погребая под собой половину Кринна. Его туловище вырастало из Бездны, когти терзали основы мира, крылья несли бесконечность ночи. Каждая из голов дракона была колоссальна, как город, подобный Палантасу, шеи терялись во чреве пропасти, острые гребни пронзали тучи. Цвет они имели неведомый, неописуемый, из хаотичного смешения оттенков, ядовитых и темных. Извращенное уродство ликов внушало чаянье ослепнуть каждому, их узревшему. Но ужасней всего остального были глаза дракона, пылающие пламенем последнего заката.

И богиня разрушения заговорила, являя свое слово в сознание мага. Голос сей когда-нибудь возвестит конец времен, и нет той бури, что сравнится с ним в силе и ярости.

'Рейстлин Маджере, ничтожный червь, однажды оскорбивший меня предательством. Так долго ты жаждал спуститься в Бездну — и вот ты здесь, стоишь передо мной. Узри же Темную Госпожу во плоти: я есть Бездна, столп мироздания. Ужель ты посмеешь бросать мне вызов в собственном царстве? Я изничтожу, сокрушу тебя в мгновенье ока. По воле моей воздух в твоих легких обратится в пламя, чрево закипит расплавленным свинцом, а кости станут пеплом.

О нет, ты не настолько глуп: ты знал, что в Бездне обречен на поражение. Ты чаял увлечь меня за собой в Кринн. Ну что же, Рейстлин — да будет так, но прежде я заточу тебя здесь, дабы научить покорности. Я сотворю из тебя раба, смиренного исполнителя моей воли. Ты испытаешь все мыслимые и немыслимые муки ада, познаешь тысячу смертей и тысячу раз восстанешь из мертвых для новых пыток. Мне безразлично, сколько ты вытерпишь прежде, чем сломаться, ибо однажды сломаешься непременно. И вот тогда-то мы выйдем в мир, а первым, кто возвестит мое явление, будешь ты'.

Каждое слово Темной Госпожи несло губительную правду. Рейстлин с ужасом почувствовал, что его связь с Кринном прервалась: своей сокрушительной силой Такхизис отрезала его от Врат. Он оказался заточен в преисподней, в самом сердце огненного пекла, без чаянья не только на победу, но даже на возвращение домой. И тотчас, словно бы в насмешку, голос дракона на миг уподобился женскому шепоту из кошмаров:

'Игры в бога для тебя окончены, дитя. Последнее слово перед тем, как мы приступим к перевоспитанию?'

И маг Маджере понял, что ему осталось лишь одно.

Бежать.

* * *

Реальные воспоминания о прошлом прихотливо сплетались с ночными кошмарами Рейстлина. Во сне чудовищный дракон настиг его, и боль пронзила тело тысячей кинжалов. Но волею рока он почему-то не погиб, а продолжил бродить по Бездне, как слабый призрак, лишенный магии. Отныне и во веки веков его участью стала бескрайняя красная равнина. Невозможно и вообразить судьбы ужасней вечного заточения в пустоте: для мага не было ни выхода из темницы, ни надежды на избавление в виде смерти. Сам того не ведая, он отчаянно метался в бреду, но беспробудное забвение держало его мертвой хваткой.

Затем сюжет сновидения исказился. Рейстлин выманил Такхизис за Врата, уничтожил ее и обрел безраздельную власть над Кринном, и целый мир теперь принадлежал ему, как богу. Вот только после битвы мир этот лежал в руинах: некогда цветущие континенты обратились в выжженные пустоши, океаны наполнились ядом, а небеса затянула смрадная мгла. Чародей попытался создать в своих владениях новую жизнь, но все, что у него получались — слизни и черви, да комья бесформенной черной плоти. Он истово исправлял творения, однако делалось только хуже, и Кринн все более уподоблялся извращенному кошмару. В конце концов, скверна возобладала над бытием и поглотила самого Рейстлина.

В то время как темные видения терзали разум мага, его немощное тело погибало от лихорадки. В сознание он почти не возвращался, а если все же размыкал глаза, то успевал лишь сделать несколько глотков лекарства. События реального мира проходили мимо него, и посему чародей не ведал, что у Дэйнерис и ее драконов в делах наступил разлад.

На четвертые сутки после того, как 'Буревестник' миновал Кедровый Остров, долгое плаванье благополучно завершилось в порту Астапора. Этот город, наряду с Юнкаем и Миэрином, являлся одним из оплотов работорговли Эссоса, осколком древнего государства Гис. Воздвигнутый из красного кирпича, Астапор походил на тесный удушливый лабиринт, пропитанный пылью и ржавчиной минувших веков. Через центр города протекала река Червь, широкая и мутная, со множеством топких островов, на которых высились ступенчатые пирамиды. В пирамидах традиционно селилась гискарская знать, и пред ликом этих огромных сооружений все прочие — дома обычных жителей, лачуги бедняков и рабские бараки — были жалки и ничтожны.

На пристани Дэйнерис встретила делегация правителей Астапора, зовущих себя Добрыми Господами. До них уже дошли слухи, что Матерь Драконов желает купить Безупречных. Глава господ, высокий лысый старик по имени Граздан мо Ульхор, пригласил принцессу погостить в своем доме. Дени вместе с драконами, Джорахом, хворым Рейстлином и двумя десятками дотракийцев поселилась в пирамиде Граздана. Девушке предстояли важные дела: нужно было сторговаться с господами за Безупречных и добиться ссуды у Железного Банка. Как следствие, хотя бы Дени и тревожилась за больного чародея, она более не могла безотлучно за ним следить.

Впрочем, эта проблема разрешилась довольно просто. Узнав о затруднении принцессы, Граздан порекомендовал ей обратиться к некоей целительнице из Волантиса. Звали ее Талиса Мэйгир, она странствовала в землях Гиса, помогая равно и свободным, и рабам. Юная шатенка с карими лучистыми глазами и мягким голосом, она сразу понравилась принцессе, а волантийка, в свою очередь, дала согласие присмотреть за магом. Оставив Рейстлина на попечение Талисы, Дени с головой погрузилась в решение различных вопросов.

Железный Банк оказал принцессе довольно прохладный прием. Встреча прошла натянуто — впрочем, она знала, что с этим заведением иначе не бывает. Когда представители Банка увидели драконов, их мнения разделились. Один скептически изрек: 'Они малы, и не факт, что вырастут. Последние их рода умирали, не успев окрепнуть'. Но другой возразил: 'А если все же окрепнут? Не стоит делать поспешных выводов. Нужно больше данных для принятия резолюции'. Банкиры уверили Дэйнерис, что она получит ответ через несколько дней, и отправили ее восвояси.

В ожидании решения принцесса бодрилась, как могла, но ее тревога усиливалась час от часа. Слишком многое было поставлено на кон: возможный отказ означал отсутствие денег, отсутствие войска, крушение всякой надежды упрочить свое положение. Дени устала от жизни на птичьих правах, от бегства при любой угрозе, замаячившей на горизонте. А новая опасность, меж тем, не заставила себя долго ждать.

На следующий день после встречи с банком Дэйнерис пригласил к себе в пирамиду один из Добрых Господ. Звали его Кразнис мо Наклоз, и принцесса в жизни не видела человека уродливей. Рыжебородый, жирный, как откормленный боров, в розовом токаре (1) с золотым подбоем, Кразнис словно бы растекался на сиденье в своем кабинете. Пахло от работорговца всеми мыслимыми пряностями, а в особенности сильно почему-то малиной. Смерив принцессу долгим взглядом из-под нависающих бровей, он спесиво пробасил:

— Я слышал, в Железном Банке твоих драконов заклеймили жалкими червями. Возможно, это правда, но драконы — редкая диковина, а я большой любитель диковин. Так что у меня к тебе есть деловое предложение. Продай драконов мне, а я заплачу легионами Безупречных.

— Нет, — отрезала принцесса холодно, — драконы не продаются, и это не обсуждается.

Нимало не смутившись отказом, Кразнис расплылся в ухмылке:

— Прямо сейчас в Астапор направляется муж из знатного рода, с отрядом в триста наемников и сундуками, набитыми золотом. Если ты не купишь Безупречных, они достанутся ему.

— И кто он, этот покупатель?

— Твой брат, принцесса. Визерис Таргариен.

От этой новости Дэйнерис на миг охватило безотчетное отчаянье: земля покачнулась у нее под ногами, в глазах потемнело, в висках застучала кровь. Визерис — слабоумный садист, который когда-то измывался над ней при любой возможности, а в тринадцать лет едва не изнасиловал. Попасть в загребущие лапы старшего брата было для Дени худшим кошмаром, в свое время подслушанный разговор об этом заставил ее без оглядки бежать из дома. Ныне кошмар претворялся в реальность: мерзостный братец скакал в Астапор, и если он захватит девушку с детьми, их постигнет участь ужаснее смерти.

— Подумай хорошо, Дэйнерис Таргариен, — барственно проронил в заключение Кразнис. — Мое предложение щедрое. У тебя еще осталась пара суток, чтобы его принять.

После этого принцесса провела в раздумьях многие тяжелые часы. О сделке с Кразнисом, конечно же, не шло и речи. Не могла она и бежать из города, как советовал Джорах: скитаться незамеченной с тремя драконами невозможно. Где бы она ни появилась, всегда найдутся те, кто пожелает убить ее детей или захватить их в плен. Драконы — это власть, облеченная плотью, а до власти охочи многие. Дени знала, что не будет ей покоя и на самом краю земли. У нее осталась лишь одна надежда, последнее чаянье, что банк одобрит ссуду до того, как братец вступит в город. А банк, меж тем, отнюдь не спешил с ответом.

Под вечер ужасного дня, когда в угрюмой пирамиде стали зажигаться огоньки, к Дэйнерис явилась Талиса Мэйгир. Прежде облик врачевательницы воплощал спокойствие — ныне же, хотя минуло лишь трое суток, ее настрой разительно переменился. Девушка имела абсолютно обессиленный, опустошенный вид, лицо ее словно бы потускнело, осунулось, в темные глаза вселилась непонятная тревога.

— Рейстлин Маджере умирает, — сообщила она с порога.

— Что? — Дэйнерис испытала страх. — О нет, только не это, не может быть. Идемте к нему, немедленно.

В маленькой комнатке с очагом, куда поместили мага, стоял нестерпимый удушливый зной. Три тонкие свечи в подсвечниках разбавляли чернильную тьму до полутени. Воздух пронизывал запах лечебного зелья, которое Талиса делала исправно и которое, похоже, перестало помогать. Рейстлин недвижно лежал в постели, сомкнув глаза, его дыхание звучало еле-еле. Он выглядел столь изможденным, что невозможно было на него взглянуть без содрогания. Мага пожирала горячка, болезненный жар, разлившийся по телу, подобно раскаленному металлу в кузнечной форме. На приближение принцессы он никак не отреагировал, и также он не реагировал ни на что иное.

Посмотрев на Рейстлина со скорбью, Дени тихонько спросила у Талисы:

— По-вашему, нет надежды, что он поправится?

Целительница тяжко вздохнула, смежив на мгновение очи, ее взгляд исполнился безмерной тоски.

— Я не знаю, что будет дальше, и знать не хочу. Видят боги, это самый ужасный больной, которого я встречала.

— Неужели? Но почему?

— Вы не можете и представить, принцесса, сколько в нем злобы — ума не приложу, как вся она вмещается в этом хилом теле. В течение последних суток он бредил часами, не унимаясь ни на минуту. Надсадный ор вгонял меня в ужас, проклятия звучали столь осмысленно и связно, словно он в здравом уме. Он называл по именам людей — Крисания, Даламар, Карамон, Китиара — и всем им желал гореть в бездне. Еще был некий Астинус: 'по милости твоей, Астинус, я попал сюда'... Вот этому Астинусу досталось больше всех. Не знаю, кто он такой и что натворил, но мне его жаль.

— Странно— будучи здоровым, Рейстлин никогда не упоминал об этих людях. Интересно, отчего он так их ненавидит?

— Едва ли ему нужен повод для ненависти. Однажды я приблизилась к нему, чтобы поправить одеяло, а он вцепился внезапно мне в руку, прожег своими жуткими глазами прямо до души и прошипел: 'Твоя смерть будет самой ужасной. Чрево твое обольется кровью'. Это гнусное предсказание до сих пор звучит у меня в ушах.

— Талиса, он просто бредит, — Дэйнерис с укоризной покачала головой, отчасти, тем не менее, почувствовав вину. — Послушайте, у вас очень усталый вид. Если ваше искусство здесь все равно не помогает, давайте сегодня ночью я посижу с ним сама.

Волантийка признательно кивнула — предложение ее более, чем устроило. Она без промедления распрощалась с принцессой и удалилась, тихо притворив за собой дверь. Дени осталась одна с погибающим магом. Несмотря на жару, при взгляде на Рейстлина она ощущала под сердцем боязливый холодок: ей вовсе не хотелось, чтобы он начал изрыгать проклятия, как живописала Талиса. Но затем принцесса испытала раздражение от самой себя: 'Седьмое пекло, да что со мной такое? Он вытащил меня с детьми из башни колдунов, он отогнал наемников в Кварте, он вылечил мою израненную дочь. Я не знаю и знать не хочу, что привиделось этой Талисе. Рейстлин не какое-то чудовище, он просто человек, страдающий от болезни'.

Дэйнерис пересела к чернокнижнику поближе, на стул у изголовья его постели. Тот по-прежнему оставался неподвижен и безгласен, точно мертвец.

— Не знаю, с чего и начать, Рейстлин, — молвила принцесса, как если бы он мог ее услышать. — Мой братец, известный садист и безумец, едет сюда. Видят боги, надо уносить ноги — но седьмое пекло, как же я устала бегать! Что я за мать такая, если не способна защитить своих детей? Жаль, на этот раз вы не можете нас выручить, развеять мерзавца в пепел или хотя бы дать мне дельный совет. Я очень, очень не хочу, чтобы вы умирали. Вы маг — возможно, единственный истинный маг в целом мире, а ведь я с самого детства мечтала о магии...

Ответом ей стала могильная тишина да невесомый трепет пламени свечей. В их неровном мерцании Маджере выглядел, как если бы уже отправился в мир иной. Единственным знаком, что жизнь еще теплится в нем, было слабое, чуть слышное дыхание. Дэйнерис безмолвно чаяла, только бы это дыхание не прервалось. Она продолжала сидеть у постели мага, изредка проваливаясь в беспокойное забытье, до самой утренней зари. Предрассветные часы тянулись невыносимо долго, но вот над Астапором забрезжило бледное золотое сияние, предвещающее зарю. К восходу солнца Рейстлин Маджере не умер, однако и не очнулся.

А около полудня в пирамиду Граздана прибыл посыльный от Железного Банка. Принцесса получила свиток, небольшой, желтоватый, скрепленный сургучной печатью. Желая вскрыть его наедине с собой, она отошла на балкон пирамиды. С трепетом в сердце Дени сломала печать, развернула послание и прочитала. Сверху — строки ничего не значащего текста, долгие официальные приветствия и описание запроса в банк. Под ними же — единственное слово, крупное, размашистое, будто бы врезанное в бумагу острием пера:

'Отказано'.

Дэйнерис Таргариен стояла на балконе, сжимая свиток в руках, и по щекам ее безмолвно катились слезы.

Примечание к части

1 — Токар — традиционное облачение гискарской знати, напоминает по виду индийское сари.

Песня к этой части: 'Epica — Phantom Agony'.

О Бездне и кошмарах Рейстлина:

https://pp.vk.me/c627520/v627520118/42e23/SqrS2cE3xO4.jpg

https://pp.vk.me/c615818/v615818118/1879b/V_rqYhONknw.jpg

Астапор:

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fb85/YQ0x6CqMorI.jpg

Глава 4, повествующая о том, как королева подарила жизнь драконам, и о начале ее военного похода.

'Для малых, как и для великих, есть дела, сотворить кои они могут лишь единожды, и в этих делах живёт их дух'.

Чаянья Мормонта, что Рейстлин Маджере погибнет от лихорадки, не оправдались.

В ту роковую ночь, когда Дэйнерис просидела до рассвета у постели черного мага, он и в самом деле был на волосок от смерти. Но ненависть, сжигавшая Рейстлина изнутри, не позволила ему сдаться: слишком многие грезили о его кончине, и он не собирался доставлять им подобного удовольствия. На последнем издыхании чародей сошелся с недугом в отчаянной схватке. Борьба была мучительна, но целому миру наперекор он победил, заставив болезнь отступить.

Минула неделя, и вот чернокнижник с титаническим усилием поднялся на ноги. В течение этой недели успело случиться многое. Принцесса Таргариен перешла переломный рубеж: она согласилась на презренную сделку с Кразнисом. Дени обменяла драконов на Когти Гарпии — золотую плеть, знак власти над легионами Безупречных. Однако едва состоялась передача, как драконы по приказу матери испепелили Кразниса. Затем она велела легионерам убить остальных Добрых Господ. Вспыхнувший мятеж, подобно пожару, охватил округу, освобожденные невольники срывали друг с друга цепи, и к вечеру судьбоносного дня в Астапоре не осталось ни единого раба. Жители города в одночасье нарекли свою юную избавительницу королевой.

Столь оглушительный успех немало польстил тщеславию Дэйнерис и отчасти даже позабавил ее. Девушка не одобряла идей рабства, но она никогда и не радела за судьбы угнетенных, ибо считала, что они давно уже отстояли бы свою свободу, если бы по-настоящему в том нуждались. Изначально она отправлялась в Астапор с намерением купить Безупречных абсолютно честным путем. Впрочем, итог дерзкой авантюры, в тяжелый час весьма удачно пришедшей Дени на ум, ее более, чем устраивал: солдаты по доброй воле присягнули освободительнице на верность. Отныне Матерь Драконов не являлась беззащитной изгнанницей, в клинках своих воинов она обрела двенадцать тысяч разящих клыков и когтей.

Стан Дэйнерис укрепился новыми союзниками. Через несколько дней после того, как принцесса стала королевой, в Астапор прибыл гость из далекого Вестероса, сир Барристан Селми по прозвищу Отважный. Рыцарь, увенчанный славой, человек великой доблести и незапятнанной чести, он обрел у Дени самый благосклонный прием. Прежде он служил гвардейцем ее отцу и деду, а ныне решил поддержать притязания наследницы на престол. Барристану уже исполнилось шестьдесят два года, его волосы и бороду посеребрила седина, но он по-прежнему являлся непревзойденным мастером фехтования. Кроме того, его опыт в военных вопросах трудно было переоценить.

Помимо сира Селми, в ближний круг сподвижников Дэйнерис влились еще двое. Первый — избранный лидер Безупречных, немногословный юноша по имени Серый Червь. Он происходил из племени летнийцев, с архипелага, что лежал на самом юге Известного Мира. Его кожа и волосы были темными, как железноствол, черные глаза всегда смотрели внимательно и серьезно. Вторая — Миссандея, дочь богатого купца, по матери уроженка тропического острова Наат. С юных лет девушка трудилась переводчицей у своего отца, и в этом же качестве поступила на службу к Дени. Она обладала хрупкой красотой экзотической бабочки: смуглая, со смоляными кудрями и огромными янтарно-золотыми глазами. Однако прежде красоты Миссандею ценили за рассудительность, аккуратность и талант к иностранным языкам — она безукоризненно изъяснялась, по меньшей мере, на шести различных наречиях.

Сей впечатляющий дар как-то раз едва не сыграл с Маджере дурную шутку. В один из редких моментов, когда чародей покинул свою комнату в пирамиде, на его пути случайно повстречалась Миссандея. Девушка боялась мага, но ее любопытство оказалось превыше страха. Собравшись с духом, она робко обратилась к Рейстлину:

— Я слышала, вы родом из Края Теней. Жители Асшая говорят на удивительном языке, очень древнем, не похожем ни на один другой. По правде, я изучала асшайский только по книгам, и была бы вам весьма признательна за краткую беседу.

— А насколько глубоко вы изучали язык? — осведомился маг с непроницаемым выражением.

— Увы, совсем немного, знаю буквально пару фраз. Оцените мое произношение?

Наатийка промолвила зловещие слова, с глухим шипением и гортанными 'эр'. Имелось в виду, вероятно, обыденное приветствие, однако Рейстлин по очевидным причинам не понял ничего. Неосведомленность он не выказал, лишь язвительно заметил:

— Либо это не асшайский вовсе, либо ваша дикция ужасна, ибо я не разобрал ни единого слова.

От желчного ответа Миссандея зарделась, прошептала нечто смущенное и торопливо удалилась. Рейстлин же сознал, что стоило бы тщательней продумать свою предысторию. Если он вызовет подозрения у кхалиси, та запросто выдворит его вон, а ведь чародею было абсолютно необходимо держаться с драконами рядом. Он чаял, что по мере их взросления магия в мире прибудет и он возвратит себе могущество. Посему Маджере стремился отвадить от детей и от родительницы возможные угрозы, коими в изобилии полнился Эссос.

А помыслы Дэйнерис, тем временем, снедали собственные тяготы. Она покорила Астапор, казнила Добрых Господ и даровала свободу невольникам, однако владыки других гискарских твердынь, Миэрина и Юнкая, не стерпят подобного оскорбления. Восстание рабов — великая угроза их собственной власти. Как только господа сознают серьезность ситуации, так сей же час пойдут войной на мятежников. Астапор окажется в осаде и падет под натиском врагов, а Дэйнерис и ее драконы погибнут. Королева понимала: ей не выстоять в одиночку против сил всего Залива Работорговцев.

В надежде получить разумные советы кхалиси созвала своих ближайших сподвижников на совещание. В полдень они собрались на террасе пирамиды, обращенной к морю, защищенной каменным навесом от палящего гискарского солнца. Присутствовали все: Мормонт, Барристан, Серый Червь, Миссандея и неизменно мрачный Маджере со своим диковинным посохом. Драконы дремали невдалеке, вольготно устроившись на верхнем ярусе стены. Размерами они уже приближались к волкодавам. Сама Дэйнерис облачилась в белоснежное свободное платье, схваченное черными ремешками на талии и у шеи. Недавно обретенная власть была к лицу молодой королеве, при маленьком росте и женственном хрупком сложении она держалась с поистине царственной статью.

Обведя союзников пристальным взором пурпурных глаз, Дэйнерис заявила:

— Все мы знаем, сколь опасно наше положение. Если ничего не предпринять, вскоре против Астапора выступит сильная коалиция работорговцев. Грядет война, и мне нужны советы тех, кто разумеет в ратном деле.

— У меня был опыт ведения войны, — заметил Маджере вскользь. Впрочем, он не стал упоминать, что Война Гномьих Кланов завершилась для его стороны разгромным поражением.

Первым оратором выступил сир Барристан. По его разумению, врагам королевы не так уж и просто было сплотиться. Гискарский народ испокон веков разделялся на господ и рабов, ненавидящих друг друга. Эта разобщенность являлась их главной слабостью, а слабость противника должно обращать в свою силу.

Совместными усилиями собравшихся был обозначен план военной кампании. Дэйнерис подняла восстание в Астапоре, и в итоге это принесло ей корону — так почему не устроить подобный мятеж в Юнкае? Матерь Драконов посулит невольникам свободу и защиту от угнетателей. Когда ее войско подступит к городу, рабы наверняка взбунтуются против господ, и при удачном раскладе юнкайцы сами распахнут врата пред Бурерожденной.

— Значит, выступаем на Юнкай, — резюмировала Дэйнерис, обозначив в прениях точку. С момента, когда они начинались, минуло без малого два часа, и все успели изрядно утомиться. Однако отпустить участников Дени уже не успела. От входа на террасу послышался шум, невнятная возня и отдаленные восклицания.

— Пустите меня, скоты! — надрывно вопил некто. — Грязные скопцы! Как смеете вы трогать короля?!

Источник возмущения приближался, и через минуту конвой Безупречных вывел пред очи Дэйнерис человека с белыми волосами. Он отчаянно противился солдатам, упирался ногами и вырывал руки из захвата. То был потомок некогда великого дома, последний муж своей династии — Визерис III Таргариен, прозванный Королем-Попрошайкой.

Ныне наследный принц являл собой довольно жалкое зрелище. В течение нескольких дней он скрывался в городе, и это нанесло ущерб его изысканному черному платью. Серебряные пряди обвисали на лицо нечесаной паклей, лилово-розоватые глаза вызывали мысль о тощей белой крысе. Острый нос и мелкий подбородок еще более усиливали сходство принца с крысой. Даже в его манерах ощущалось нервическое беспокойство, точно у грызуна, которому едва не наступили на хвост.

Завидев королеву, пленник прекратил попытки к бегству, его тонкие губы искривились в елейной ухмылке.

— А вот и она, моя милая маленькая сестрица. Как твои дела, Дени?

Дэйнерис с хладнокровием взирала на того, кого она когда-то ненавидела до дрожи и боялась до слез. Сейчас ее красивое лицо не выдавало ни единой эмоции. Невольные свидетели семейной сцены замерли в напряжении — мирного исхода ситуация не сулила.

— Что же ты молчишь? — Визерис ядовито хмыкнул. — Братик спросил тебя, как дела. Должно быть, сладко вкушать плоды того, что ты украла у меня?

Дэйнерис чуть приподняла серебряную бровь и с легким интересом уточнила:

— И что, по-твоему, я у тебя украла?

— Моих драконов, конечно.

Драконы, тем временем, проснулись и недобро уставились на принца. Три пары пламенеющих глаз неотрывно следили за каждым его движением.

— Если мне не изменяет память, братец, — Дени плавно покачала головой, — я забрала не драконов, а три окаменелых яйца, и ты ими не владел.

Ярость Визериса вспыхнула моментально, точно сухое дерево, пораженное молнией. Его желваки вздулись от напряжения, глаза лихорадочно заблестели, пальцы истово стиснулись в кулаки. Солдаты держали принца, и потому он не сумел наброситься на королеву, однако он заорал, содрогаясь от злобы, захлебываясь собственным криком:

— Ты меня обокрала! Драконы, армия и город — все мое! Я король, наследник великого дома, а ты никто и ничто! Воровка! Дрянь! Мелкая смазливая потаскушка! Под скольких ты легла, чтобы заполучить все это?!

Очевидцы вспышки испытали к принцу единодушное отвращение. Носившие оружие разом наложили руки на рукояти клинков, Рейстлин сомкнул на посохе пальцы, изготовившись при надобности применить колдовство. Драконы грозно зарычали, их голоса были подобны отдаленным раскатам грома. Но сама Дэйнерис Бурерожденная сохранила поистине королевское спокойствие.

— Твое негодование вполне обосновано, братец, — с полным самообладанием изрекла она. — Ты — старший Таргариен по крови, истинный владыка Семи Королевств, и я, разумеется, дам тебе то, чего ты достоин.

После ее слов Визерис растерянно примолк. Его безумная вспышка угасла столь же внезапно, как начиналась. На лбу у принца проступила испарина, он сухо сглотнул и замер в ожидании дальнейшей речи.

— Но есть одна небольшая трудность, — продолжила Дэйнерис. — Я не могу отдать тебе Безупречных — они свободные люди и служат, кому пожелают. Серый Червь, скажи как командир от имени своих солдат — будут ли Безупречные сражаться за Визериса?

— Наша госпожа — Дэйнерис Разрушительница Оков, — сурово отчеканил Серый Червь по-валирийски. — Мы никому не служим, кроме нее.

— Ты слышал, братец, — королева выразительно развела руками, — они не хотят тебе служить. А теперь о том, что касается драконов. Дети мои, летите ко мне.

Тотчас встрепенувшись, огнедышащие создания спорхнули со своей ступени, порыв ветра, поднятый их крыльями, взвеял белые волосы и наряд матери. Драконы приземлились возле нее, потянулись к ней горячими чешуйчатыми носами. Погладив их, Дэйнерис приказала солдатам:

— Отпустите Визериса.

Безупречные разжали хватку. Принц отстранился от них и замер, вперившись в драконов алчным взором.

— Они мои, — он шумно выдохнул, раздув ноздри. — Отдай драконов мне, сестрица. Отдай немедленно.

— Как видишь, я их и не держу: здесь нет ни клеток, ни цепей. Драконы со мной лишь потому, что сами того желают — но ты-то старший наследник по крови, тебе они наверняка покорятся. Так иди и получи свое.

— Именно это я и сделаю, — хмыкнул Визерис дерзко.

Порывистыми шагами он одолел расстояние, отделявшее его от сестры. Драконы на него не оскалились, не зашипели и даже не зарычали с угрозой. Они просто выдохнули пламя.

Три пасти разверзлись, исторгнув потоки слепящей смерти. Когда дракон изрыгает огонь, в пространстве льется жуткая вибрация — то звук на грани слышимости, запах на пределе осязания, словно плавится ткань самого бытия. И ныне ниточка по имени Визерис в одночасье прогорела дотла. Принц истошно завопил, но крик звенел не более краткой секунды. Его кожа обратилась в пар, плоть развеялась пеплом, а кости почернелыми углями осыпались наземь.

Дэйнерис наблюдала за сожжением брата, ни на мгновение не отводя взора. В ее темных очах, широко раскрытых, плясал огонь, а на губах играла улыбка. От зрелища ужасной гибели Визериса она не испытала и тени жалости. Прекрасная юная дева имела отнюдь не девичье сердце, в ней пылал неукротимый дух дракона, не чуждый жестокости. Ее древняя валирийская кровь кипела жаждой власти, и горе тому глупцу, что осмелится встать у нее на пути.

Когда все завершилось, в воцарившейся тишине Дэйнерис выдохнула глубоко и умиротворенно. Мысль о смерти мерзостного братца несла ей отраду. Как ни в чем ни бывало она обернулась к своим сподвижникам:

— Итак, на чем мы остановились? Серый Червь, подготовьте войско для марша — завтра на рассвете выступаем на Юнкай. — Затем она указала солдатам на обугленные кости: — Сбросьте этот мусор в выгребные ямы. Там ему самое место.

Приготовления к походу завершились в срок. Армия в двенадцать тысяч Безупречных, подкрепленная тысячами ополченцев — бывших рабов, тронулась в путь. Впереди им предстояло десять дней напряженного марша. Дорога пролегала по холмистой местности вдоль побережья Залива Работорговцев, палимого безжалостным солнцем. На западе скалистые склоны обрывались в море, а с востока на многие мили окрест тянулась иссушенная полупустыня. Жесткая трава, кустарники и одиночные кривые деревца отчаянно цеплялись за скудную почву. Изредка на выжженной земле встречались оазисы зелени, искусственные виноградники и остатки вырубленных рощиц. В этих суровых краях было нелегко найти укрытие от зноя и еще тяжелей восполнить запасы пресной воды.

При движении войско Дэйнерис вздымало над дорогой бурые пыльные облака. Воздух дрожал от жары, металл доспехов раскалялся так, что кожа не терпела его касания. Безупречные, прошедшие годы жесточайших тренировок, держались в тяжелых условиях стойко, однако к ополченцам и вьючным животным это не относилось. Чтобы не морить людей и лошадей, в часы полуденного пекла армия разбивала привал, а к вечеру снималась с места и до глубокой ночи двигалась на пределе возможностей. Однако Дени опасалась, что все равно они идут недостаточно быстро. Вокруг залива уже полетели вести о восстании в Астапоре. Каждый час, затраченный ею на дорогу, Юнкай употребит для подготовки к бою.

На удачу, в течение пятого дня погода переменилась. Небо, доселе ослепительно голубое, заволокла серебряная дымка, набежавшая с запада. Жара пошла на убыль, со стороны залива повеяло свежестью. Через несколько часов, к закатным сумеркам, над пыльной землей несмело закапал дождь. Животворная прохлада овеяла изнуренных солдат и лошадей, и армия мигом воспрянула духом.

— Похоже, удача нам сопутствует, — заметила Дэйнерис радостно. Сидя в седле, она запрокинула голову и с наслаждением подставила лицо навстречу первым каплям. — В здешних краях на многие месяцы засухи приходится один лишь день дождя. Удивительно, что выпал он именно сегодня.

— О, я весьма польщен, — прошипел Маджере без особого восторга. — Как если бы недавней лихорадки на море мне было недостаточно, ныне я обрел прекрасный шанс заболеть повторно. Воистину, Эссос исполнен изумительных возможностей.

Единственный из многотысячного войска, Рейстлин ничуть не тяготился жарой и не приветствовал сырость. Он ехал по левую руку от королевы на иссиня-вороном дорнийском иноходце, которому дал прозвание Проклятие. Чародей весьма посредственно держался в седле, и пресловутое 'проклятие' в пути частенько слетало у него с уст. Дэйнерис же, в отличие от мага, была прекрасной наездницей, она гарцевала на вороной кобыле Мэйге, без видимых усилий направляя каждое ее движение.

— Полно вам брюзжать, как старый сварливый дед, — королева блеснула на черного мага лукавым взором. Задумавшись на миг о своем, она добавила с пытливым интересом: — Кстати, я до сих пор не знаю, сколько вам лет. Это ведь не секрет, правда?

— Вы не поверите, кхалиси — мне двадцать восемь.

— В самом деле?.. Неожиданно.

— Что, так молодо выгляжу? — съязвил чародей.

— Не то, что бы молодо, но и не старо — волосы у вас слегка необычные.

— А что не так с моими волосами? — с сарказмом уточнил Маджере. — Думаете, стоит сменить прическу?

Оценив его самоиронию по достоинству, Дэйнерис смешливо фыркнула.

Сверху послышался шум стремительных крыльев. Три дракона спикировали с неба, промчались перед всадниками на бреющем полете и вновь воспарили ввысь. Они играючи носились под дождем, то падая в пике до самой земли, то взмывая навстречу пепельно-сизым облакам. Изредка в вышине, подобно росчеркам зарниц, полыхало пламя, голоса крылатых созданий, много чище и сильнее птичьих, разливались на мили окрест. То был величественный гимн свободы и полета, ода странствию, бесконечному, как само небо.

Дени проводила своих детей сияющим взором и с улыбкой молвила:

— Они обожают летать под дождем — должно быть, оттого, что появились на свет в грозу.

— К слову, я знаю историю их рождения лишь в общих чертах, — с некоторой задумчивостью изрек чернокнижник, — а между тем, для меня, как для ученого и мага, было бы весьма занятно услышать подробности.

— О, разумеется, магистр — я с превеликим удовольствием вам все расскажу.

* * *

С наступлением вечерних сумерек на город Лхазош обрушился ливень.

Это место, впрочем, едва ли можно было назвать городом — оно являлось, скорее, большой деревней с домами из сырцового кирпича, огражденными бревенчатым частоколом. Однако на бескрайних равнинах Лхазара, где меднокожие племена людей-пастырей кочевали со стадами овец, даже Лхазош считался крупным поселением. Именно сюда, в степную глушь на окраине великих Красных Пустошей, судьба забросила принцессу Дэйнерис Таргариен.

К тому моменту изгнанница, которой вскоре исполнялось восемнадцать, провела в бесприютных скитаниях почти два года. Она проделала путь от верховий Ройны до Волантиса, а затем, миновав регион работорговцев, до Лхазарина. Девушка нигде не задерживалась надолго, ибо агенты магистра Иллирио выслеживали ее повсюду и могли настигнуть в любую минуту. Она называла себя чужими именами и красила волосы в черный цвет, но ищеек было не так уж просто сбить со следа. Если бы не помощь спутников, рыцаря Джораха и прекрасной лиссенийки Дореи, принцессу давно схватили бы охотники, или же она погибла бы от одной из бессчетных опасностей, подстерегавших ее на каждом шагу.

В забытом богами поселке Дэйнерис до недавних пор жила бестревожно, хоть и чувствовала от такой жизни острую тоску. Единственным развлечением для девушки были беседы с местной травницей. В Лхазоше обреталась ведунья по имени Мирри маз Дуур, могущественная мэйга, которая когда-то странствовала по всему свету, обучаясь магии, а теперь ушла на покой. Неизвестно, что заставило ее осесть в глуши — возможно, она просто устала от скитаний, а может, однажды встретила нечто настолько ужасное, что решила отойти от колдовского ремесла. Дени подружилась с этой мудрой женщиной и часто заглядывала к ней в гости, чтобы послушать истории о магии, диковинных созданиях и далеких странах.

Джорах Мормонт, разумеется, не одобрял подобной дружбы — колдуны никогда не внушали ему доверия. В остальном его вполне устраивало нынешнее положение вещей. Рыцарь предполагал, что они с принцессой задержатся в Лхазарине еще на месяц или два, поскольку здесь враги не могли их выследить. Но несколько недель назад странники узнали тревожные новости — в эти земли пришла война. Кхаласар кхала Дрого начал вторжение: отряды дотракийцев разоряли поселения, зверски убивали всех, кто пытался им сопротивляться, а остальных обращали в рабство. Это означало, что для Дэйнерис и ее спутников снова настала пора отправляться в путь.

Сегодня вечером Дорея и Джорах пошли в местную харчевню, где остановился проезжий купец — они хотели узнать, нельзя ли присоединиться к его каравану. Дени же, сославшись на усталость, осталась в хижине одна.

Но на самом деле принцесса находилась не в одиночестве — с ней были три величайшие ее драгоценности. Три чешуйчатых драконьих яйца покоились перед девушкой на белой тряпице, мистически сверкая в свете лучины, подобно самоцветам размером с голову. Одно — черное со зловещим багровым отливом, другое — золотое в жемчужных разводах, третье — кристально зеленое, с полупрозрачной скорлупой. Дени прижимала их к себе и гладила, чувствуя под пальцами тепло — разве может мертвый камень быть таким теплым?

Дэйнерис знала, что ее сны о пробуждении драконов, сны с запахом дыма и пепла — не просто сны. Но ни ее возлюбленная, ни друг не понимали этого, и здесь их не стоило упрекать. Долгие месяцы они скитались в нужде, зачастую даже не ночуя под крышей — а между тем, драконьи яйца стоили целое состояние. Продав хотя бы одно из них, странники тотчас избавились бы от многих своих трудностей. Однако упрямая девчонка Дени все таскала и таскала эти тяжелые, как железо, драгоценности на себе, не слушая никаких уговоров, не допуская и мысли об их продаже. И повсюду, куда бы ни приводил ее путь, в каждом городе, в каждой деревеньке, в каждой придорожной таверне она старалась что-нибудь разузнать о драконах. Она надеялась однажды найти способ их пробудить — то была ее самая сокровенная, самая отчаянная мечта.

Вот и сейчас, в отсутствие спутников, принцесса решила вновь попытать судьбу.

Набросив потрепанный серый плащ, она с усилием закинула сверток с яйцами за плечо и вышла наружу, под дождь. По темной улочке, утопающей в лужах, мимо покосившихся хибар она направилась на маленькую площадь в центре поселения. Там находился храм Великого Пастыря, главного лхазаринского бога. За время своих странствий Дени повидала множество храмов, посвященных различным божествам, и этот был, пожалуй, наименее впечатляющим из всех — здание из сырцового кирпича, лишенное окон и украшений, с простой деревянной дверью, оказавшейся не запертой.

Шагнув за порог, девушка попала в просторный квадратный зал. Нехитрое убранство состояло из нескольких циновок на глинобитном полу, каменного алтаря и чугунной жаровни перед ним. На стенах были развешены пучки ароматных трав, пахнущих сладковатой полевой горечью. Поодаль от входа, у жаровни, стояла единственная служительница, босоногая женщина в летах с темной косой до пояса. Это и была Мирри, ведунья, с которой Дени водила дружбу. Жрица напевала тихую песню, и дивная мелодия лилась, сплетаясь с шумом дождя снаружи, наполняя пространство храма спокойствием и гармонией.

Заслышав приближение гостьи, женщина отвлеклась от своего занятия и шагнула ей навстречу.

— Мои приветствия, дитя, — черные глаза Мирри мирно, но очень внимательно смотрели на Дени. — Не думала, что ты ко мне заглянешь в такую непогоду. Что-то стряслось?

— Нет, — покачала головой девушка, — но мне нужно поговорить с вами кое о чем важном. Пообещайте, а лучше поклянитесь Великим Пастырем, что это останется в тайне.

— Я уже давала клятву хранить тайны всех, кто обращается ко мне под сводами храма. Ты можешь говорить без опаски.

Дени осторожно сняла с плеча драгоценный сверток и приоткрыла его, демонстрируя свое сокровище. Увидев яйца, божья жена изумилась, а затем всем своим видом выказала благоговейный, почти суеверный трепет.

— Драконы, — прошептала она пораженно, — когда приходят драконы, люди гибнут. Боги... откуда они у тебя? Впрочем, неважно, — Мирри жестом остановила Дени, — я не хочу знать. Просто скажи, зачем ты принесла их сюда.

— Эти трое — не просто красивые камни, — горящими очами девушка воззрилась на жрицу. — Я чувствую, что они просятся на волю, в небо, но не знаю, как их освободить. Вот уже больше года я пытаюсь найти способ...

Внезапно извне, с городской площади, донесся протяжный гудок рога. Сердце у принцессы так и прыгнуло в груди: слишком ясно она понимала, что значит тревожный сигнал.

— О нет, только не это, — выдохнула она, запнувшись на полуслове, — дотракийцы идут. Мне надо срочно отыскать своих друзей. Извините за беспокойство, Мирри, но мне пора.

Она поспешно стала заворачивать яйца обратно в тряпицу. Мирри же неожиданно властно возвысила голос:

— Так ты хочешь дать драконам жизнь или нет?

— Конечно, хочу! Но вам не кажется, что прямо сейчас этот вопрос стал немного не своевременным?

— Вовсе нет, дитя — напротив, час пробил. Здесь и сейчас твой последний шанс. Я знаю, что нужно делать.

Принцесса напряженно застыла, прижимая сверток с яйцами к животу. У нее пока еще имелся шанс сбежать, однако времени на раздумья оставалось все меньше.

— Ладно, да будет так, — изрекла она решительно, — в пекло дотракийцев. Если вы и вправду знаете, что нужно делать — приступайте.

Мирри Маз Дуур поманила девушку за собой. Следуя указаниям жрицы, она приблизилась к жаровне у алтаря и бережно опустила яйца в огонь. Мэйга встала подле них, напротив Дэйнерис, и сильным голосом запела колдовскую песнь. Неведомый язык, вероятно, асшайский, причудливо сплетался с наречием Древней Валирии, принцесса различила валирийские слова 'рок' и 'тьма'. Песня была изменчива, как пламя на ветру, голос Мирри то взлетал к чистейшим верхним нотам, то делался подобным демонскому рыку. С каждой волной реальность мистически искажалась: огонь в жаровне вбирал силу, в то время как в помещении храма сгущались зловещие тени. Мэйга словно бы вытягивала свет из пространства, собирая его в пятно вокруг жаровни. Дэйнерис жалась на этом сияющем оранжево-золотом островке, за пределами которого клубился невыразимый черный ужас. Принцесса не знала и не желала знать, что будет, если она в него вступит.

Но вот Мирри перестала петь и устремила на Дени суровый пронзительный взгляд, совершенно ей не свойственный. В этот краткий миг все стихло, ни единого звука не нарушало леденящее безмолвие. Сердце принцессы застыло в груди, от волнения она не шевелилась и почти не дышала. Мэйга же спокойно извлекла из-за пояса маленький бронзовый нож.

— Только смертью можно купить жизнь, — провозгласила она, а затем вскинула клинок и резким движением перерезала себе горло. Алые брызги упали на угли, и тотчас сверкнула вспышка: ритуал породил ярчайшее, поистине адское пламя. Оно с ревом вырвалось из жаровни, мгновенно охватив пространство храма яростным пожаром. Принцесса с драконьими яйцами оказалась в самом сердце огненного пекла. Одежда на ней горела, но боли не было, а было лишь приятное гудящее тепло во всем теле. Голова девушки вскружилась, и сквозь нарастающий рокот в ушах певучий голос Мирри возвестил:

'Дитя бури, матерь троих, матерь драконов'.

В сиянии пламени Дени увидела, как расходится драгоценная скорлупа, услышала треск, а затем — ликующий крик новорожденных драконов. Это мгновение стало итогом всех ее неполных восемнадцати лет, и вместе с тем началом новой, совершенно иной жизни.

Первым вылупился черный дракончик, затем от скорлупы освободился золотой, за ним последний, зеленый. Пронзительно щебеча, они потянулись к Дэйнерис — три драгоценности, три изумительных хрупких чуда. Девушка бережно подхватила их на руки — они явились на свет настолько крошечными, что это не составило труда. Раздумывать о случившемся было некогда: она хотела покинуть храм как можно скорее, поскольку пылающая кровля могла обрушиться в любую минуту. Нежно прижимая дракончиков к груди, Дени поспешила к охваченному огнем выходу. Она еще не заметила, что краска на ее волосах сгорела, и волнистые пряди снова сияли валирийской незапятнанной белизной.

А снаружи, меж тем, закипала настоящая бойня: отряд дотракийцев ворвался в Лхазош, неся разрушение и смерть. Всюду звучали крики и ржание лошадей, первая кровь уже смешалась с дождевой водой, окрасив лужи красным. Когда храм на площади вспыхнул, и дотракийцы, и лхазаряне отпрянули от него, равно страшась ужасного жара. А затем случилось нечто, что заставило захватчиков забыть о сражении: на крыльце горящего здания, среди бушующих языков пламени, появилась прекрасная беловолосая госпожа. Дэйнерис замерла на верхней ступени, не решаясь сделать следующий шаг, ибо огонь был единственной защитой для нее и ее новорожденных детей.

Но страхи девушки оказались напрасны. Узрев великое чудо, пораженные всадники бросили оружие и преклонили колени перед юной Матерью Драконов.

Так у принцессы появились первые подданные, а также прозвище "кхалиси", которым ее наградила ехидная Дорея. С той поры минули многие месяцы, и большинство из полусотни дотракийцев, последовавших за Дени, погибли — но прозвище осталось, служа напоминанием обо всем, что ей довелось пережить в Лхазарине.

* * *

Джорах Мормонт и Дэйнерис сидели вдвоем у костра в военном лагере, отдыхая после долгого дневного пути. Королева, желая разнообразить скудный походный ужин, жарила над огнем кусочек хлеба — она безбоязненно держала его голой рукой.

— Боги, кхалиси, — проговорил рыцарь, — мне каждый раз не по себе, когда вы так делаете.

— Странно, что вы до сих пор не привыкли, — хмыкнула Дени, — я зовусь Неопалимой уже почти половину года.

Закончив жарить, девушка с большим аппетитом откусила еще дымящийся хлеб. Джорах наблюдал за ней с безрадостным выражением, и когда она доела, угрюмо заметил:

— После появления драконов вы очень сильно изменились. Зачастую вы поступаете слишком жестко, возможно, даже жестоко. В пору нашего знакомства в Пентосе я никогда бы не подумал, что вы способны сжечь человека заживо.

— Все, чтобы выжить, — ответила та спокойно. — Очевидно, Визерис представлял для нас угрозу. Он был моим соперником в борьбе за Железный Трон, и как мужчина, имел больше прав на престол. Рано или поздно у него появились бы новые союзники. Я просто защищала себя и своих детей.

— А мерзкого темного колдуна вы тоже здесь держите для защиты?

От этих слов Матерь Драконов мгновенно вспылила.

— Во-первых, не смейте называть его колдуном, — резко отчеканила она, — во-вторых — какого Иного каждая наша беседа теперь сводится к Рейстлину? Я уже говорила, он остается с нами — и больше здесь нечего обсуждать.

— Неужели вас совсем не беспокоят его мотивы? — хмуро вопросил рыцарь, глядя на девушку исподлобья. — Вам нисколько не отвратительно, что это чудовище жаждет наложить на вас свои грязные лапы?

Темные глаза королевы сверкнули ледяным гневом.

— Если это ревность, Мормонт, вы ревнуете совершенно напрасно — все равно у вас нет ни малейших шансов меня обаять, — бросила она язвительно, — а подобное поведение делает вас еще более несносным. По правде, в последнее время с вами настолько смертельно скучно, что прямо сейчас я предпочту пойти спать. Приятного вечера.

Она решительно поднялась, прошуршав плащом, и быстрым шагом удалилась к своему шатру. Проводив ее долгим скорбным взором, рыцарь остался один у догорающего костра. Он чувствовал себя совершенно разбитым, униженным, но вместе с тем его тревога за Дэйнерис только усилилась. Худшие опасения Джораха находили все больше подтверждений: влияние черного мага на королеву возрастало день ото дня, он явно стремился ею манипулировать. Что бы там ни значилось в планах у жуткого колдуна, это наверняка не сулило Матери Драконов ничего хорошего.

А ночью Мормонту пригрезился кошмар — отчетливый, как явь, и оттого невыразимо жуткий.

В своем кошмаре рыцарь брел по сумрачным Красным Пустошам. Он отчаянно спешил отыскать королеву — если он не успеет, с ней неминуемо случится нечто ужасное. После долгих поисков, истощивших его силы, он узрел принцессу перед собой. Дени была нагой, как при рождении своих детей, со следами золы на коже и распущенными белыми волосами. Она сидела на камне, скрестив ноги, на руках у нее спали крошечные драконы. Воспрянув духом, рыцарь ее окликнул:

— Кхалиси, я здесь! Я иду за вами!

Единственным ответом Джораху стала могильная тишина. Принцесса ничего не слышала, ее глаза смотрели сквозь него безо всякого выражения. Рыцарь с содроганием сознал, что опоздал: за спиной у Дэйнерис бесшумно соткался черный силуэт. Его лицо скрывал капюшон, с подбородка на песок сочилась кровь, золотые руки покоились на обнаженных плечах девушки. Своим прикосновением поганый колдун вытягивал из Дени жизненные силы.

— Она моя, рыцарь, — разнесся омерзительный сиплый шепот. — Она моя во веки веков.

Джорах очнулся от кошмара во тьме своей палатки, в холодном поту, и боле уже не мог заснуть. Удушливый страх одолевал его, страх не за себя, но за возлюбленную Дэйнерис. Всем своим нутром он ощутил, что должен избавиться от ужасного черного мага во что бы то ни стало.

Однако как исполнить это намерение, пока оставалось загадкой.

Примечание к части

Песня — 'Tristania — Hatered Grows'.

Неплохой арт с рождением драконов.

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fba9/_jfdd68dw50.jpg

Глава 5. О покорении Юнкая и о планах по завоеванию Миэрина.

'Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счёт ухудшения судьбы других'.

Около полуночи королева Дэйнерис Таргариен принимала ванную в своем шатре.

Девушка ленно возлежала в округлой металлической купальне, прислонившись спиной к бортику и устало смежив глаза. На ее черных ресницах, прекрасно оттеняющих лилейное лицо и белоснежные волосы, сверкали драгоценные капли влаги. Трепетные огоньки свечей у изголовья разливали в полумраке золотистое сияние, в теплом воздухе, напоенном ароматами можжевельника и лаванды, клубились прихотливые завихрения пара. Неопалимая Дэйнерис наслаждалась омовением в кипятке, который не стерпела бы рука обычного человека.

Пожалуй, ныне королеве стоило бы отвлечься от дел насущных, ибо час отдохновения краток. Однако недавнее воспоминание мешало ей расслабиться, ибо пробуждало нешуточный гнев. 'Гореть вам всем в седьмом пекле, ублюдки', — отчетливо подумала она про себя и глубоко вздохнула, чая с выдохом освободиться от тяготы. Столь сильна была злость Бурерожденной, что воздух из груди представился ей потоком опаляющего пламени.

Сутки назад армия Дэйнерис разбила лагерь на подступах к Юнкаю. Как выяснилось, Мудрые Господа — старейшины-работорговцы города — привлекли для защиты своих владений Младших Сынов. То был наемный отряд числом в две тысячи вольных всадников, опытных и закаленных в боях. Теперь они, в соединении с наспех созванным ополчением, готовились дать королеве отпор. Та не сомневалась, что победит: наемников слишком мало, а жители Юнкая едва ли способны сражаться. Безупречные превосходили врага умением и числом, они готовы были ринуться в атаку по первому слову Лунной Госпожи.

Но, невзирая на явное преимущество, Дэйнерис решила еще более упрочить свое положение. Она устроила встречу с капитанами Младших Сынов, желая их перекупить, однако те не восприняли женщину-правительницу всерьез. Наемники вели себя отвратно: сквернословили, паясничали, отпускали в адрес королевы похабные шутки. Непрестанно зубоскаля, они затребовали за разрыв с Юнкаем абсурдно высокую цену. В ответ Дэйнерис провозгласила, что начнет осаду через три дня, а если к тому моменту они не изменят мнение, их поганые головы полетят с плеч.

Впрочем, объявленный срок наступления был военной хитростью. Атаковать королева собиралась на вторую ночь, дабы застигнуть врага врасплох. Лежа в горячей ванной, она предвкушала скорую смерть кичливого отребья. Она не скормит их своим драконам, о нет. Столь грязное и грубое мясо, пропитанное ядом неумеренных возлияний и заразой от порочных связей, не стоит давать детям.

Но вдруг раздумья Матери Драконов нарушил отчетливый шорох в ночной тиши. Она тотчас распахнула глаза и с неприятным изумлением обнаружила в своем шатре визитера. Гость этот был не званым и уж точно не желанным. Дэйнерис знала, кто он такой — Даарио Нахарис, один из лидеров Младших Сынов, привлек ее внимание еще во время встречи.

Мужчина этот никак, никоим образом не мог не врезаться в память. На его смуглом лице, горбоносом, с красивыми, но диковатыми чертами опасно сверкали пронзительно-синие глаза. Согласно тирошийскому обычаю, концы смоляных волос ниже лопаток были окрашены в цвет индиго. Наемник собирал их в хвост, скрепленный на макушке золотым кольцом, в его ушах тоже мерцало золото, как и на рукоятях клинков в виде нагих женских фигур. Даарио носил легкий черный доспех, двигался с хищной грацией сумеречного кота и сложение имел под стать, худощавое и гибкое. К цели он умел подбираться мастерски и сейчас, миновав охрану Безупречных, пробрался в шатер Дэйнерис.

Нахарис явился не в одиночестве: с собой он прихватил плененную Миссандею. Ее рот был стянут тряпицей, а возле горла в опасной близости поблескивал стилет.

— Тихо, Ваша Милость, — прошептал наемник королеве, — не вздумайте кричать. Вы же не хотите, чтобы ваша подружка погибла?

Его голос, по-тирошийски раскатистый, звучал с почти утешающей мягкостью. Немая Миссандея смотрела на Дэйнерис с отчаянным ужасом в огромных янтарных глазах, точно олененок, попавшийся в капкан. Кхалиси сидела по шею в воде, нагая и безоружная, пред лицом одного из опаснейших убийц Эссоса. Уму непостижимо, сколь сильна была ее воля, ибо внешне она сохранила полное спокойствие. Матерь Драконов невозмутимо проговорила:

— Очевидно, если бы вы хотели меня убить, то уже убили бы, а если бы я решила закричать, заложница меня бы не остановила. Давайте покончим с этим бессмысленным балаганом. Отпустите Миссандею, покиньте шатер и подождите меня снаружи. Когда я выйду, мы обсудим дело, которое вас сюда привело.

После ее речи Даарио чуть помедлил, а затем красивым взмахом стилета перерезал путы Миссандеи. Переводчица просеменила к королеве и застыла рядом с ней, всем своим видом являя полнейшую беспомощность. Наемник же, вполне довольный своим верховенством, объявил с нагловатой ухмылкой:

— Боюсь, мое дело не терпит отлагательств. Я принес для вас подарок и хочу его вручить, пока он не испортился.

С этими словами он снял с плеча полотняный мешок, расцвеченный багровыми пятнами, и вытряхнул наземь его содержимое. Оттуда со стуком выпали две отрезанные человеческие головы с выкаченными глазами. Принадлежали они капитанам наемников, которые не далее, как несколько часов назад насмехались над королевой. Из перерубленных шей еще сочилась кровь, пропитывая белые храккаровые шкуры на полу. Густой железный запах неприятно смешался с ароматами эфирных масел.

От такого зрелища бедняжку Миссандею едва не вырвало, она панически съежилась, закрыв лицо руками. Дэйнерис же, чуть сузив темные глаза, задала вполне резонный вопрос:

— Что все это значит?

— При встрече вы произвели на меня приятное впечатление, и я решил немного вас порадовать, — лукаво улыбнулся Даарио, — надеюсь, что не прогадал. Обычно королям и королевам нравится, когда умирают их враги.

— А вы, стало быть, уже не мой враг.

— Именно так. По правде, у нас с товарищами, — он кивнул на отрезанные головы, — возникли небольшие разногласия. Они хотели, чтобы я убил вас, а я считал, что лучше с вами договориться. Как видите, придти к пониманию нам так и не удалось, и теперь я единственный капитан Младших Сынов. Заключите со мной контракт, и я и дальше буду вас радовать подобными подарками.

— Почему бы и нет? Я найму вас, если мы сойдемся в цене, — ответила Дэйнерис хладнокровно, — но прямо сейчас я по-прежнему настаиваю, чтобы вы покинули мой шатер.

Нахарис не сдвинулся с места. Его хищная улыбка стала шире, он заявил проникновенным полушепотом:

— В этом мире я ищу красоту и сражаюсь ради нее. Я видел немало достойных женщин, но все они меркнут в сравнении с вами. И ныне я жажду в награду лишь одного — здесь и сейчас вы покажете мне... себя, свое прекрасное тело. Вам ведь ничего не стоит выйти из купальни, верно?

В шатре повисла тишина, столь напряженная, что скрип половиц показался бы громом. Обстановка накалилась сверх всяких пределов. Оцепенев от наглости Даарио, Дэйнерис недвижно прожигала его пурпурными очами. Его самодовольное выражение пробуждало в ней поистине лютую ярость. После паузы она отчеканила с гневом, все более распаляясь от слова к слову:

— Похоже, вы забыли, с кем имеете дело. Желаете взглянуть на голых женщин — ступайте в дом подушек. Но я не продажная девка для ваших утех, я — королева Дэйнерис Бурерожденная, Матерь Драконов. Убирайтесь вон, иначе испытаете мучения столь страшные, что будете на коленях молить меня о смерти. Ваша агония продлится долго, очень долго. А когда мне надоест выслушивать ваши вопли, я велю залить вам глотку расплавленным свинцом.

Ее металлический голос звенел, преисполнившись грозной силы: то вещала душа дракона, облеченная великой властью над душами смертных. С лица Даарио тотчас пропала наглая ухмылка. В полном боевом облачении он стоял, испытывая странную робость перед хрупкой девушкой. 'Поистине пламенный нрав, — признал он уважительно, — достойная добыча для умелого ловчего. К ней непросто будет подступиться, но от меня не уйдешь. Все равно однажды я возьму свою награду, как бы ты, красавица, ни противилась'.

— Не нужно гневаться, Ваша Милость, — Нахарис примирительно поднял руки. — Глупость сморозил — ну с кем не бывает. С нетерпением жду вас снаружи.

Исчезновение Даарио было столь же стремительно и бесшумно, как и его появление. Он ушел, а две отрубленные головы так и остались лежать на половицах в расползающемся пятне крови.

Миссандея первая нарушила тишину. Она пролепетала голосом, дрожащим от волнения:

— Кхалиси, клянусь всеми богами — вы сделаны из валирийской стали. Разве вам не было страшно?

Королева грациозно поднялась из остывающей ванной, плеснув водой, и ступила босыми ногами на мягкие шкуры. Она набросила на плечи белый халат, висевший неподалеку.

— Конечно, страшно, — сказала она строго, — и что с того? Я должна была молить о пощаде? Или покорно исполнить все, что он велит? О нет, от этого бы стало только хуже, уж поверь. В разное время надо мной не единожды пытались надругаться, и беды я избегала лишь потому, что боролась. Я дралась за свою свободу, сколько себя помню, и только так ее отстояла. А если подчиняться и терпеть, подобно скоту, то на тебе поскачут, как на кобыле, или забьют, как паршивую овцу.

На самом деле королева сразу поняла, что Нахарис ее не тронет. Прежде чем идти на заключение сделки, наемник должен был заручиться поддержкой своего отряда. Значит, Младшие Сыны уже решили порвать с Юнкаем, и капитан не посмел бы вернуться к товарищам без подписанного контракта. А дерзкое представление в шатре, устроенное Даарио — не более чем попытка набить себе цену.

Через несколько часов, глубокой ночью, договор был заключен. Младшие Сыны за умеренную плату примкнули к войску Дэйнерис. Как следствие, Даарио по праву лидера занял место в числе ее спутников. Превосходный воин, урожденный Эссоса, выросший в миэринских бойцовых ямах, он, без сомнения, являлся ценным приобретением для королевы. И пусть его нахальство и распутность раздражали Матерь Драконов, она решила не обращать на это внимания. Пока Нахарис служил на пользу делу и не преступал границ дозволенного, Дени была готова его терпеть.

Впрочем, гораздо сильнее, чем саму кхалиси, присутствие наемника раздражало Мормонта. При первой же встрече с Даарио в его душе зародилась мучительная ревность. Нахарис даже не пытался скрыть своих намерений в отношении королевы, он взирал на Дени столь плотоядно, что у Джораха от гнева мускулы сводило дрожью. Капитан Младших Сынов в избытке обладал всем, чем не мог похвастаться рыцарь: красотой, молодостью и беспринципной самоуверенностью. В присутствии такого соперника даже ненависть Мормонта к Рейстлину зачастую отступала на второй план.

А знакомство Маджере с Нахарисом, меж тем, не задалось с самого начала. Впервые наемник столкнулся с чернокнижником наутро после заключения контракта, на открытой площадке посреди военного лагеря. Даарио слышал и прежде, что с королевой путешествует некий маг, и это вызывало в нем немалый скепсис. Завидев чародея, капитан двинулся к нему с желанием поупражняться в колкости. Он подступил чуть ближе, чем диктуют правила учтивости, бесцеремонно пытаясь заглянуть в лицо незнакомца. От подобной непочтительности Рейстлин моментально вышел из себя.

— Еще один шаг, наемник — и этот шаг будет последним в твоей жизни, -процедил он с ледяной злостью.

Змеиный взор, сверкнувший из тени под капюшоном, заставил Даарио замереть. Его рука плавно легла на золотую рукоять аракха. Он не столько испугался, сколько подивился угрозе от тщедушного колдуна. Чернокнижник, в свою очередь, испытал острую неприязнь к хамоватому хлыщу. Обе стороны единодушно возжелали поставить оппонента на место, ни один из них не считал другого опасным и потому не собирался избегать конфликта.

Неизвестно, чем закончилось бы столкновение, если бы его не прервало появление Дэйнерис. За нею следовали три дракона, игриво норовящих ухватиться за лазурный подол матери. Настроение у кхалиси было весьма приподнятое.

— Вижу, вы уже познакомились, — бодро заметила она, окинув взглядом раздраженных мужчин. — Господа, у меня превосходные новости: к нам только что прискакал посол из вражеского лагеря. Сражения не будет — Юнкай сдается.

В тот же день гискарская твердыня отворила врата пред Матерью Драконов — у Мудрых Господ и не оставалось иного выбора. С уходом наемников они лишились военной поддержки, а среди рабов Юнкая назревало восстание, грозившее аристократам кровавой резней. Если бы господа не впустили королеву, очень скоро их неумолимо растерзала бы обозленная чернь. Дэйнерис же, по крайней мере, обещала в случае сдачи сохранить рабовладельцам жизни.

И вот наследница дома Таргариен в сопровождении армии Безупречных вступила в город. С первого вдоха, с первого шага ее лошади по мостовой Дэйнерис испытала к Юнкаю бессознательное отвращение. Как и в Астапоре, здесь высились внушительные пирамиды и тянулись улицы из обожженного кирпича, но их цветом был не красный, а тревожный песочно-желтый. Казалось, из-за пыли даже небо над городом отдавало желтизной, подобно испарениям над гнилой трясиной. Отовсюду, с крыш домов и оконных карнизов, с постаментов на перекрестках и заборных столбов на завоевательницу взирали изваяния гарпий. Их лики воплощали порочное сладострастие и хищную алчность — или королеве только так казалось? Но, во всяком случае, миазмы человечьей кожи и приторных пряностей, витавшие в воздухе, определенно ей не чудились.

Жители Юнкая встретили Бурерожденную с поистине исступленным обожанием. Во время ее шествия невольники ревели от восторга, эхом сотрясая землю и грозя расколоть небеса. В едином порыве они кричали гискарское слово 'Mhysa' — 'мать'. Горожане уповали, что явление Лунной Госпожи в одночасье принесет им новую жизнь, свободу и достаток, вот только Матерь Драконов отнюдь не была в этом уверена. Испокон веков Юнкай промышлял тем, что покупал детей-невольников, обучал их 'пути семи вздохов и шестнадцати поз удовольствия' и продавал в дома подушек по всему миру. Из трехсот тысяч жителей две трети так или иначе занимались проституцией, и если система разрушится — как тогда эти двести тысяч добудут пропитание? В пустынных гискарских землях не было ничего: ни лесов с дичью, ни плодородных полей, ни залежей руды. Вопрос поистине первостепенной важности пока что оставался без ответа.

Однако при любом раскладе утверждение новой власти требовало избавления от старой, а это означало низложение прежних правителей Юнкая. Дэйнерис дала обещание, что не станет предавать Мудрых Господ смерти, однако обещание не исключало иных наказаний. Как только войска королевы заняли город, она приказала доставить на центральную площадь главных работорговцев. Облаченные в рубища, гонимые ударами плетей, они свершили позорное шествие по улицам. Даарио возглавлял процессию палачей, Дэйнерис гарцевала рядом с ним на своей вороной кобыле. С расстояния в два десятка шагов она отчетливо видела затравленную ненависть в глазах наказуемых.

— Мудрые Господа вам этого не простят, — вечером того же дня предостерег королеву сир Барристан.

Дэйнерис и седобородый рыцарь стояли вдвоем на балконе Золотой Пирамиды — самого внушительного здания Юнкая, скорее массивного, нежели высокого. Кхалиси созерцала оранжевый знойный закат над Летним Морем. Солнце уже наполовину увязло в горизонте, от него до берега тянулась широкая огненная полоса, словно светило плавилось, погружаясь в волны. Царило абсолютное безветрие и тишина, которую лишь изредка нарушал клекот драконов, носившихся вдалеке.

В ответ на замечание старого воина королева резонно заметила:

— Нельзя понравиться всем и сразу. Показательная казнь была необходима, чтобы завоевать доверие рабов, а господа, так или иначе, уже меня ненавидели.

Барристан проницательно блеснул на девушку голубыми глазами:

— Вы не думали, что будет с Юнкаем дальше? Гискарский край веками кормился за счет продажи невольников. Не поймите меня неправильно, кхалиси — рабство омерзительно, и я всецело одобряю вашу с ним борьбу, однако эти земли вскоре ждет упадок, а упадок означает смуту. Толпа, которая еще вчера рукоплескала вашей коронации, с таким же восторгом посмотрит на вашу казнь.

Королева выслушала гвардейца с самым серьезным выражением и коротко кивнула в знак согласия.

— Я понимаю ваши опасения, сир Барристан. Во избежание разрухи этому краю необходимы коренные перемены: нужно принять новые законы, поднять земледелие и ремесла, развить торговые связи. Но я не могу начинать реформы, пока не падет последний оплот работорговли.

— Миэрин, — рыцарь нахмурил седые брови, — самая неприступная твердыня во всем белом свете. Внешние стены толщиной в сорок футов, и каждая пирамида внутри — как отдельная крепость. Взять его получится только измором.

— Не пойдет, — Дэйнерис решительно мотнула головой. — Осада продлится многие месяцы, и на помощь миэринцам подоспеют союзники. Я слышала от Нахариса, что они уже снарядили послов в Волантис и Кварт.

— Вы говорите так, как будто знаете иной способ.

— Возможно, — кхалиси чуть усмехнулась уголками губ. — Рейстлин Маджере утверждал, что ему по силам эта задача, но ее решение займет какое-то время. Когда он закончит, тогда и будет ясно.

Барристан вполне спокойно воспринял упоминание о чернокнижнике. В отличие от Мормонта и других, в отношении мага он придерживался осторожного нейтралитета. За долгую свою жизнь он повидал немало примечательных личностей: синегубых колдунов и алых жрецов, лесных ворожей и варгов с далекого севера. Однако Рейстлин Маджере являл собой нечто совершенно иное, потустороннее, непостижимо чуждое всему людскому. От чародея исходила аура неизъяснимой темной силы, которую не воспринял бы всерьез только полный глупец. Старый рыцарь глупцом не был — он считал, что лучше, когда такой человек на твоей стороне.

— Ну что ж, — проговорил Барристан, — если, по-вашему, из этого выйдет толк — почему не попробовать? Поглядим, на что он способен.

А к Рейстлину Маджере, тем временем, постепенно возвращалась возможность творить заклинания.

Очень медленно, капля за каплей, магия просачивалась в мир вместе с пламенем и кровью драконов. Чернокнижник все еще не мог удалиться от источника силы, однако и не должен был стоять в непосредственной близости. Как и другие сподвижники Дэйнерис, он обосновался в Золотой Пирамиде. Не испросив ни у кого дозволения, маг занял обширные покои в угловой части среднего этажа. Комнаты эти, темные и уединенные, наконец-то предоставили ему возможность углубиться в колдовские изыскания.

Из родного мира чародей захватил с собой немало артефактов, но дома он собирал имущество с помощью магии, не ведая, что в Эссосе не сумеет его расколдовать. Только теперь, когда сила стала возвращаться, Маджере добрался до своих вещей. В его покоях появлялось все больше таинственных книг, свитков, ингредиентов для зелий и затейливых приборов из золота. Все это приходилось очень кстати для алхимического эксперимента, к которому маг приступил по уговору с Дэйнерис. Впрочем, Рейстлин не считал, что оказывает королеве услугу, ибо результат сулил выгоду и ему самому.

Изначально по прибытии в Юнкай Маджере рассчитывал, что обоснуется там окончательно, однако очень скоро он отверг эту идею. Город, пронизанный миазмами низменных страстей, внушал ему неодолимое отвращение, а Золотая Пирамида, просторная, с роскошным внутренним убранством, на деле оказалась едва пригодной для жилья. В ее пределах Рейстлин испытывал почти мистическую трудность со сном: каждая попытка урвать себе хоть несколько часов забытья обращалась в мучение. Острый слух чародея улавливал некий шорох, звуки шагов и шепот, исходящий словно бы от самих стен. Будь тому виной неудачная планировка здания или иные причины, но проклятые шумы донимали мага всякий раз, едва он смыкал глаза.

В одну из ночей, когда Рейстлину все же удалось задремать, его скудный сон оказался нарушен досадным происшествием.

Той поздней порой сир Джорах Мормонт предавался обильным возлияниям. В одиночестве он глотал горькую ячменную настойку, и некому было развеять его тоску. Воспаленное сознание рыцаря бередили тяжкие думы. Седьмое пекло — неужели он настолько слаб, что не способен бороться за свои чувства? О нет, он ведь вовсе не трус. Когда-то давно, на большом турнире в Ланниспорте, он вышел на бой против самого Джейме Ланнистера. В честном поединке Джорах одолел золотого льва и получил в награду руку и сердце своей супруги. Где теперь та жена, и где минута его славы? Где соперник, которого нужно сразить, чтобы завоевать прекрасную Дэйнерис Бурерожденную?

Ответ не заставил себя долго ждать. Напившись до состояния, когда границы и условности теряют значение, Мормонт решил наведаться в гости к Рейстлину. Другим достойным кандидатом для визита был Даарио, однако лишь Иным известно, где бродил наемник, а Маджере находился в своих комнатах. Рыцаря не смущало даже, что время давно перевалило за полночь: в его висках пульсировал гневный пламень, напрочь заглушающий глас разума. Неровной поступью Джорах поднялся на нужный этаж и двинулся по сумрачному коридору к сомкнутым дверям.

И внезапно ночную тишь разорвал ужасный женский крик из покоев мага. Голос был исполнен столь невыразимой, дикой боли, что едва походил на человеческий. Джорах замер, охваченный недоумением и страхом. А вопль все не умолкал, переходя в истошные завывания, от которых кровь стыла в жилах.

Двери комнаты мага распахнулись. На пороге стоял Рейстлин в своем неизменном черном одеянии, за его спиной брезжило слабое мерцание свечей.

— Рыцарь, — прошипел чародей Мормонту, — как ни странно, ты вовремя. В покои ко мне пробралась воровка. Убери ее отсюда.

Стремительно трезвеющему Джораху ничего не оставалось, кроме как последовать за магом. Его взору открылось поистине кошмарное зрелище: на каменном полу лежала, скорчившись, девица в потрепанной серой тунике. Кричать к тому моменту она уже не могла, лишь надсадно хрипела. Вместо лица у нее ото лба до подбородка зияла отвратительная рана — кожа обратилась в оплавленное месиво, подобное ожогу, разодранному до плоти. Увечье имело четкую форму отпечатка ладони с раскрытыми пальцами.

— Седьмое пекло, — только и сумел прошептать Джорах.

Рыцарь осторожно подхватил девицу на руки. От прикосновения она дернулась, жалобно стеная. Даже Мормонт, повидавший немало, внутренне содрогнулся. Для него уже не имело значения, в каких грехах повинна несчастная, ибо подобных страданий не заслуживало ни одно живое существо.

Шум, сотворенный воровкой, переполошил весь этаж, обитатели пирамиды опасливо выглядывали в коридор, пытаясь понять, что произошло. Очень скоро весть о случившемся дошла и до Матери Драконов. В ту пору она еще не спала и без промедления явилась в каморку с кроватью, куда поместили жертву. При виде омерзительной раны к горлу королевы подступила тошнота. Силясь не выказывать охватившее ее отвращение, она обернулась к Рейстлину. Тот стоял рядом, с бесстрастным выражением скрестив руки на груди.

— Что случилось? — напряженно вопросила Дэйнерис. — Объяснитесь.

— Я засыпал, — изрек Маджере отрывисто, — услышал шаги, уловил чье-то приближение. Вероятно, она надо мной склонилась, дабы проверить, насколько крепок мой сон — как видите, отнюдь не крепок.

— Вы сделали это... просто рукой?

Чернокнижник выразительно промолчал. Одарив его пристальным взором валирийских темных глаз, королева негромко промолвила:

— Я все смотрю на вас и пытаюсь понять, что же вы такое.

— Ровно то же самое я могу сказать и о вас, — ответствовал Рейстлин сухо.

Они замолчали, наблюдая друг за другом с равно непроницаемым видом. В каморке были слышны лишь стоны искалеченной девицы, на которые никто не обращал внимания.

— Работа, связанная со штурмом Миэрина, близится к завершению, — как ни в чем ни бывало, заявил Маджере. — Извольте зайти ко мне завтра, часам к девяти вечера, дабы взглянуть на результат. А сейчас я, пожалуй, покину вас и снова попытаюсь отойти ко сну. Смею надеяться, теперь-то меня никто не побеспокоит.

Ночное вторжение привело чернокнижника в весьма скверное расположение духа. Не далее, как несколько суток назад он наложил на двери и окна своих покоев охранные чары, однако почему-то ни единое заклятие не сработало. Неужели магия опять истончилась? Сила ускользала, как песок сквозь пальцы. Проклятый Юнкай, а в особенности Золотая Пирамида, внушали Рейстлину все большее омерзение. Он ни в коей мере не чувствовал себя безопасно и всем своим существом желал незамедлительно покинуть это гнусное место.

Дэйнерис Таргариен, со своей стороны, вполне разделяла сии устремления: в Юнкае ее и саму преследовало неотступное ощущение угрозы. Новости от мага весьма приободрили Матерь Драконов, поскольку явились предвестьем скорого похода на Миэрин. На следующий день она завершила дела пораньше, дабы исключить возможность опоздания. Остаток времени перед встречей Дэйнерис провела у себя в комнате за чтением 'Жизни четырех королей', но ее думы занимала отнюдь не книга. С нетерпением поглядывая на стрелки часов, она пытливо размышляла, что же сулит ей грядущий визит.

Послышался осторожный стук в дверь. Оторвавшись от чтения, Дени впустила в комнату Миссандею. Вид у переводчицы был несколько обескураженный.

— Кхалиси, — робко проговорила гостья, — я кое-что узнала о вашем... союзнике. О Рейстлине Маджере.

— И что же с ним такое?

Как выяснилось, в ходе сегодняшней прогулки по окрестностям Миссандея повстречала торговца аметистами из Асшая. Они завели беседу на языке Края Теней, и чужеземец нашел речь переводчицы безукоризненной. После этого нетрудно было догадаться, что Маджере многое утаивал от королевы о своем происхождении.

— Занятно, — кивнула Дени деловито. — Я как раз собиралась с ним увидеться — заодно расспрошу и об этом.

— А разве вам не страшно посещать его без охраны? — боязливо понизила голос наатийка. — Вы же видели, что черный маг сотворил с той девушкой. Он очень жесток и опасен.

— Однако он на моей стороне, а значит, нечего его бояться. И кстати, мне уже пора идти. Хорошего вечера, Миссандея, и до скорой встречи.

Дэйнерис набросила на плечи белую, в цвет платья, накидку и покинула свой кабинет. Она рассчитывала постучать в двери Рейстлина ровно в девять вечера.

Однако ни к этому времени, ни после она не явилась. В одночасье Матерь Драконов бесследно сгинула, словно растворилась в запутанных коридорах Золотой Пирамиды.

Примечание к части

Песня — "Within Temptation — Stand My Ground".

Юнкай:

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fbc5/HNIKJIru8Kg.jpg

В следующей главе будет весело.

Глава 6, повествующая о вечерней встрече мага с королевой и раскрывающая тайну его вызволения из Бездны.

'Вино какой страны предпочитаете в это время дня?'

Рейстлин Маджере сидел на кресле в своих покоях у жарко пылающего камина. Пламя отбрасывало на стены резкие тени, но сам чародей был чернее любой из них. Его золотое лицо, в слабом свете особенно пугающее, ныне выражало крайнее раздражение. Вечер был безнадежно испорчен. Повелитель Прошлого и Настоящего ненавидел тратить время впустую, но прямо сейчас занимался именно этим.

Прежде Рейстлин с осторожностью полагал, что Дэйнерис является приятным исключением из правила общей глупости, свойственной роду людскому. Однако минула половина десятого, а она до сих пор не соизволила явиться. И если королева допустила подобное опоздание — значит, она вовсе не столь умна, какой казалась в иные моменты.

'Абсолютно неприемлемое, вопиющее беспутство', — неприязненно заключил чернокнижник. Рассудив, что ожидание боле не имеет смысла, он решил налить себе вина перед дальнейшей работой. Но едва он наполнил бокал, как его планы нарушил робкий стук в дверь. Отставив бутыль прочь, Рейстлин сипло вопросил:

— Кто там?

Чародей уже изготовился для язвительной тирады, которую обрушит на опоздавшую, однако на пороге его комнаты стояла не королева, а всего лишь переводчица Миссандея. Черный маг внушал ей столь неодолимый страх, что она не смела взглянуть на него прямо. Янтарные глаза девушки были опущены в пол, смуглые пальцы сжимали нечто, блеснувшее серебром в отсветах пламени.

— Магистр, — пролепетала наатийка, — кхалиси ведь сейчас у вас? Кажется, она обронила в коридоре свое любимое кольцо. Я нашла его и решила занести, а то она очень расстроится...

— Она не пришла, — холодно оборвал Миссандею Рейстлин. — Если встретите королеву — передайте, что мое приглашение отменяется. Сегодня я уже потерял из-за нее предостаточно времени.

— Как она могла не придти? — опешила девушка. — Кхалиси еще в девятом часу, при мне, направилась к вам.

Эти слова насторожили чернокнижника. Он приблизился к переводчице, отчего она съежилась, точно на ледяном ветру, и отрывисто потребовал:

— Покажи мне кольцо.

Убедившись, что украшение принадлежит Дэйнерис, Рейстлин испытал интуитивное дурное предчувствие. Мистический шепот в стенах пирамиды и прежде вызывал у него опасения, ныне же чародей уверился: то знак присутствия тайной силы, непримиримо враждебной королеве и ее союзникам.

— Смотри на меня, девочка, — отчеканил он властно. — Отвечай — где ты нашла эту вещь?

А между тем, дела у пропавшей Матери Драконов обстояли прескверно. По дороге к покоям мага она подверглась дерзкому нападению: двое неизвестных в золоченых масках схватили ее и прижали к лицу тряпицу с дурманным эфиром. Впавшую в забвение девушку увлекли в туннель, сокрытый внутри стены здания. Никто из союзников Дени не знал об этом зловещем лабиринте, и потому враги не преминули его использовать. Грубые руки тащили королеву все глубже и глубже во мрачные недра пирамиды, и с каждой ступенью надежда на вызволение таяла. Единственной ниточкой, ведущей к похищенной, осталось кольцо, которое она бросила наземь на грани беспамятства.

Тайное логово врага представляло собой подвальный зал с низкими покатыми потолками и чадящими факелами в когтистых скобах. У голой кирпичной стены протянулся уставленный яствами стол, за ним трапезничали заговорщики, люди в одинаковых янтарных токарах и остроклювых птичьих масках. Напротив стола находился горизонтальный каменный алтарь в виде гарпии с раскинутыми крыльями. На этом изваянии двое похитителей распростерли бесчувственное тело королевы: ее руки растянули по крыльям и опутали веревками, ноги привязали к лапам, а рот замотали белой тканью, оторванной от ее же платья. Дени осталась перед своими врагами в унизительно уязвимом положении. Очнувшись от забытья, она сознала с ужасом, что с ней могут беспрепятственно свершить любую мерзость, любое надругательство, какое только посетит извращенные умы тюремщиков.

Убедившись, что жертва связана надежно, двое похитителей подсели за стол к остальным. Некоторое время они, словно позабыв о девушке, вкушали пищу и говорили между собой на отрывистом архаичном языке. Дэйнерис уже догадалась, кто скрывался под птичьими ликами. 'Мудрые Господа вам этого не простят', — с горечью припомнила она слова Барристана, которые оказались пророческими. Нужно было казнить юнкайских владык, пока имелась возможность. Теперь же в сожалениях осталось мало толку — королева угодила прямо в лапы озлобленного врага, и ее печальную участь нетрудно было предречь.

По окончании трапезы собравшиеся поднялись из-за стола и обступили Дени. Их действия пронизывала пугающая слаженность, как если бы они свершали некий ритуал. Один из них склонился над королевой с ножом и умело подцепил острием ее платье. Разрезанные белые одежды невесомо скользнули на пол, пред похитителями открылось беззащитное тело девушки, чья лилейная нагота была прекраснее любых нарядов. Черные провалы глаз нацелились на нее, точно разящие стрелы, готовые сорваться с натянутых луков.

Мужчина с ножом торжественно возвысил голос, обращаясь к остальным по-валирийски. Каждое его слово было, как раскатистый рубящий удар.

— Издревле Сыны Гарпии вкушали дары богини под сводами тайной обители. Ныне же мы собрались здесь не только ради наслаждений, но и дабы свершить возмездие. Дэйнерис из дома Таргариен говорила, что сохранит нам жизни. Мы тоже не станем тебя убивать, Дэйнерис — но за оскорбление ты нам заплатишь сполна.

К Дени приблизился второй гискарец — грузный, широкоплечий, с выпирающим под туникой брюхом. Он склонился к ее лицу и гнусаво процедил, источая изо рта вонь горелого жира:

— Знаешь, почему мы ненавидим валирийцев? Пять раз мои предки воевали с твоими и терпели поражение из-за треклятых драконов. Но сейчас драконы не придут тебе на помощь, девчонка.

Он вцепился своей грубой пятерней в белоснежные волосы королевы. Вторая его рука бесстыдно легла на ее обнаженную грудь. Касания липких пальцев терзали Дэйнерис больнее отравленных лезвий.

— Чернь уподобляет тебя луне, сияющей в небесах, — продолжил глумиться гискарец, — но ты-то отнюдь не столь недосягаема. Еще говорят, что ты воплощение пламени — однако я тебя трогаю и не чувствую ожога. И если ты и вправду дитя бури — почему меня до сих пор не поразила молния?

Другие Сыны Гарпии начали неторопливо спускать с себя токары. Охваченная отвращением и страхом, Матерь Драконов взывала лишь, чтобы ее реальность в одночасье обернулась дурным сном. Происходящее было столь ужасно, что разум отказывался в него верить, но гнусное действо продолжалось неумолимо: двенадцать мужчин наблюдали за тринадцатым, который похотливо лапал девушку. Поглощенные грязным зрелищем, они не заметили, как в дальней части зала словно прямо из стены бесшумно возник черный силуэт. И тотчас чеканная колдовская формула возвестила гнусным мятежникам смертный приговор.

Из простертых рук чародея с треском и громом вырвалась слепящая вспышка. Фиолетово-белые разряды молний протянулись через зал и сокрушительно ударили в толпу врагов. Искры прошили плоть, подобно мириадам острых скальпелей, тринадцать глоток исторгли исступленные вопли, тринадцать тел поверглись наземь и забились в конвульсиях. На тех, кто не успел обнажиться, обугливалась одежда, хищные птичьи маски плавились и с шипением приставали к лицам. Гарпии умирали мучительно долго, каждую их частицу перед смертью истязала поистине запредельная боль.

С гибелью последнего врага молнии угасли. Повисла тишина, до странности глубокая после душераздирающей какофонии криков. От тел убитых по залу поползло густое зловоние. Рейстлин брезгливо поморщился: он не имел ни малейшего желания задерживаться в этом поганом месте. Посему он подхватил свой посох, стоявший рядом без всякой опоры, и направился к связанной девушке.

— Сегодня вы опоздали, кхалиси, — бесстрастно заметил маг, — так что не будем терять время попусту.

Резким движением руки он высвободил скрытый в рукаве кинжал и перерезал путы пленницы. Она избавилась от тряпицы, лишавшей ее голоса, но после потрясения была не в силах вымолвить ни слова. Дрожащими руками Дени подняла с пола свое истерзанное белое платье и прикрылась им, как могла.

Заклятие цепной молнии не далось Рейстлину даром: оно истощило его силы и повергло на грань беспамятства. Однако менее всего на свете маг желал немощно растянуться посреди поля боя. Он стремился, по крайней мере, добраться до безопасного места, и потому немедля двинулся прочь из подвала. Его сознание целиком поглотила борьба с подступающим забытьем — он даже не обратил внимания, что спасенная девушка в смятении побрела следом за ним.

Чернокнижник покинул тайный туннель, вышел на общую лестницу и поднялся на нужный этаж. Достигнув своего убежища, он, не сбавляя шага, пересек комнату и бесшумно осел в ближайшее кресло. Дэйнерис же, переступив порог помещения, замерла в полнейшей растерянности. Двери сомкнулись за ее спиной, из-за охранных чар она теперь не могла уйти, не получив дозволения чародея.

— Рейстлин?.. — шепотом позвала королева, однако черный маг ее не слышал.

Его руки недвижно покоились на подлокотниках, голова бессильно склонялась вперед, отчего на лицо ниспадали пряди оттенка остывшего пепла. Дэйнерис припомнила, как чародей терял сознание в Кварте. Очевидно, тревожить его не стоило — нужно было просто дождаться, пока он очнется.

Оставшись наедине с собой, кхалиси подавленно всхлипнула. После пережитого несчастья в грудь ей свинцовыми скобами вонзался стыд. Воспоминание о липких чужих руках, ползущих по коже, вызывало удушливое омерзение. Девушка съежилась в комочек на свободном кресле, словно желая закрыться от целого мира, и горько расплакалась. Она долго лила слезы, всем телом содрогаясь при мысли о том, что едва не случилось, но постепенно вместе с солеными каплями боль уходила. Трагедия миновала, а виновники погибли ужасной смертью — разве может быть утешение лучше? Понемногу Дени снова овладела своими чувствами. Ее дыхание успокоилось, слезы на щеках высохли, а думы отошли от злоключения и обратились к делам насущным.

'Интересно, когда уже Рейстлин очнется? Через полчаса? Или час?.. Проклятье — голова болит, да и пить хочется, как в Красной Пустоши'.

И тут взор девушки упал на бутыль и бокал на столе, наполненный вином. Она с сомнением обернулась на мага — тот по-прежнему пребывал в бессознательном состоянии.

'Надеюсь, он меня простит, если я выпью немного без разрешения'.

Королева сделала маленький глоток из бокала. Изысканная сладость вина истаяла на языке, оставив терпкое послевкусие, расслабляющий ток разлился по телу, изгоняя остатки смятения и страха. Гостья нашла напиток поистине восхитительным — с ним не могли сравниться ни дорнийские, ни даже арборские лучшие сорта. Определенно это было то, что ей нужно. Первый бокал опустел незаметно, но осмелевшая кхалиси без особых колебаний наполнила его вновь.

Взбодрившись и утолив жажду, девушка пытливо осмотрелась по сторонам. Просторное помещение освещалась скупо, его дальние углы скрадывал сумрак, в жарко натопленном воздухе витал знакомый травяной аромат с бархатистой примесью тлена. На полках многочисленных шкафов и стеллажей хранилось собрание колдовских предметов. Зная Рейстлина, Дени понимала, что трогать здесь категорически ничего нельзя, но и просто взглянуть ей было очень любопытно. Она с восхищением обозревала коллекцию диковин: многоцветные минералы, бутыли причудливой формы, книги с прихотливой рунической вязью на переплетах. Особое внимание гостьи привлекла таинственная сфера на золотой подставке. За стеклом мерцала субстанция, схожая с грозой в миниатюре — клуб дыма, который испускал разряды, бьющие в зеленоватый порошок на дне. Кхалиси завороженно замерла перед прибором, она протянула над сферой руку в подобии властного колдовского жеста и прошипела, имитируя манеру Рейстлина:

— Я ужасный черный маг! Смотрите все, какой я злой и ужасный!

Из-за спины Дени донеслось отчетливое фырканье. Едва не подпрыгнув, она обернулась. Как оказалось, Маджере уже пришел в себя и с легким интересом за ней наблюдал. Увиденное явно немало его позабавило.

— Что вы делаете, кхалиси? — осведомился чернокнижник с подчеркнутой невозмутимостью.

— Пью, — она улыбнулась смущенно и оттого особенно очаровательно. — Простите... Кажется, из-за меня в бутылке осталось совсем немного.

— Так возьмите другую бутылку, — ухмыльнулся Рейстлин тонко, — и второй бокал заодно захватите. Черный угловой шкаф, средняя полка слева. Но ни в коем случае не дотроньтесь до верхней, иначе рискуете умереть.

Чародей пребывал в превосходном настроении, ибо успешно сотворил весьма непростое заклятие. Дэйнерис, в свою очередь, с радостью приняла его предложение. Королева и маг устроились в креслах друг против друга с бокалами в руках. Рейстлин, расположенный к приятной беседе, снял черный капюшон, и впервые за время знакомства девушка по-настоящему сумела рассмотреть его лицо. Невзирая на изможденность и странный золотой цвет, по мнению Дени оно имело весьма красивые черты, как будто бы тонко выписанные острым пером.

С удовольствием отпив вино, Маджере промолвил:

— Не могу не заметить, кхалиси — на вас покушаются с удивительной регулярностью.

— Увы, это так, — Дэйнерис тяжко вздохнула и добавила с необычной серьезностью: — Хотела бы я стать драконом, Рейстлин. Я разила бы врагов огнем и когтями, а главное — имела крылья, чтобы улететь, если все опостылело. Но я, к сожалению, обычная женщина, которая не то, что не владеет магией, а даже драться толком не умеет. Убить меня очень просто, как и предать участи хуже смерти.

— О нет, вы вовсе не обычны, — со значением возразил чародей, — вы представляете собой нечто весьма... интригующее. В начале нашего знакомства я счел свое наблюдение ошибкой, однако минуло несколько месяцев, и я уверился — никакой ошибки нет.

— И что же вы такого во мне разглядели?

— Как вам уже известно, смертные в моих глазах стареют и обращаются в прах. Проклятие не щадит никого, равно уродуя цветущих красавиц, могучих мужей и безвинных детей. Но в мире, столь зыбком и ненадежном, где каждая жизнь обречена на угасание, ваш облик не подвержен тлетворному дыханию времени.

— Неужели? — осторожно удивилась королева. — Почему?

— Это магия, кхалиси. Магия пронизывает все живое и сплетает воедино нити судеб. Она связала вас с драконами узами столь глубинными, какие нечасто возникают даже при кровном родстве. И потому я ныне вижу и вас подобной дракону, а они не подвластны времени, как само небо.

Дэйнерис чуть нахмурилась, вникая в слова чародея. Она прекрасно понимала, о чем идет речь, ибо давно уже ощущала свою связь с крылатыми созданиями. Еще до их рождения она видела сны, необычайно живые и яркие, в которых Известный Мир открывался пред ней с высоты полета.

— Получается, отчасти я все же дракон, — при свете пламени в темных глазах девушки блеснули пурпурные искры, — поистине чудесная новость — о большей чести я не могу и грезить. Удивительно даже, что за нечто столь великое я отдала совсем невысокую цену.

— Цена? — Рейстлин выказал интерес. — Какую же цену довелось уплатить Матери Драконов?

— На исходе первого дня, как родились мои дети, под светом воссиявшей в сумерках алой звезды я едва не погибла от сильнейшей боли и кровотечения. Подробности, пожалуй, опущу — но если я и сяду на Железный Трон, то не оставлю за собой наследника. Колдунья Мирри предостерегала: только смертью можно купить жизнь. Я купила жизни драконов безвременной смертью других, нерожденных детей. Впрочем, я об этом не жалею. Драконы — самое прекрасное, что есть на свете, и однажды я подарю им небеса всего Известного Мира.

Черный маг внимал откровению, проникаясь к собеседнице все большим уважением. Его огненные очи были прикованы к ней, словно он чаял увидеть нечто неуловимое, сокрытое даже от проклятого взора. Когда она договорила, он заметил с тихой усмешкой:

— Я многое знаю о том, какова бывает цена величия, кхалиси. И раз уж вы открыли мне часть своей истории — пожалуй, пора бы и мне поделиться своей.

* * *

В час рока, когда открытие заклятых Врат поставило под угрозу само существование Кринна, в Башне Высшего Колдовства собрались три человека. Каждый из них лелеял собственные чаянья, но все они должны были решиться разом, как только маг Маджере возвратится из Бездны.

Брат Рейстлина, Карамон, оказался в башне не по собственной воле. Маг перенес его из подземелий Замана в свою лабораторию незадолго до ритуала снятия печатей. Рейстлин не объяснил, зачем, лишь скупо велел брату ожидать его возвращения. Воин не способен был покинуть башню без дозволения хозяина и потому не имел иного выбора. С момента расставания близнецов минуло десять дней, тянувшихся для Карамона, словно вечность, исполненная тяжких тревог и раздумий, однако до сей поры он не ведал ничего о судьбе чародея.

Ученик Рейстлина, Даламар Темный, готовился к исполнению величайшего замысла своей жизни. Если Маджере вернется из Бездны ослабленным, у эльфа появится шанс его одолеть. Даламар понимал, что даже в этом случае учитель останется безмерно опасен. В преддверии боя он испытывал внутреннее содрогание, по его спине змеился холодок, а руки охватывала предательская дрожь. Однако ничто в мироздании не заставило бы Даламара отказаться от поединка и этим признать превосходство ненавистного шалафи. Посему ученик всеми силами хранил спокойствие, по крайней мере внешнее, и уверял себя, что ситуация под полным его контролем.

Сестра Рейстлина, Китиара Ут-Матар, явилась в башню по приглашению Даламара. Драконья всадница имела с темным эльфом любовную связь и вступила с ним в сговор, желая избавиться от злокозненного брата — по крайней мере, ученик весьма на это рассчитывал. На деле же воительница была верна лишь самой себе. Кто бы ни одержал верх в грядущем магическом поединке, циничная Кит намеревалась встать на сторону победителя.

Ныне все трое — Карамон, Даламар и Китиара — находились в лаборатории Черной Башни. Обширное помещение озарял открытый портал в Бездну — арка из многоцветных лучей, что беспрестанно распадались на искры и снова сливались воедино. Темный эльф сидел перед порталом в кресле, его сапфировые глаза отражали мистический танец энергий. Драконья всадница, облаченная в синие доспехи, стояла рядом с ним. Карамон же бесцельно бродил по залу, в который раз отмеряя шагами расстояние от стены до стены. Могучего воина одолевало мучительное беспокойство.

— Где же Рейст? — вопросил он, обращаясь скорее к самому себе, нежели к остальным. — Сколько можно ждать?

— Шалафи в Бездне, если ты еще не понял, — процедил сквозь зубы Даламар, — и даже боги не ведают, когда он вернется.

Китиара тихонько вздохнула. Подобный диалог в различных вариациях лишь за сегодня повторялся уже четырежды.

— Может, ты где-нибудь погуляешь, брат? — с нажимом предложила она. — Башня большая, тебе не обязательно все время оставаться в лаборатории.

— Но я должен быть здесь, когда Рейстлин вернется.

— Уверяю, его возвращение ты не пропустишь.

Спорить с сестрой Карамон не стал. Понуро ссутулившись, он покинул зал — к вящему облегчению Даламара.

— О, Нуитари, — проронил он устало, смежив на миг индиговые очи, — как будто мне без этого мало проблем. Может, лучше все-таки его убить?

— Мы же обо всем договорились, — нахмурилась Китиара. — Убивать Карамона необязательно — при всей своей никчемности он остается моим братом. Как только начнется бой, я в два счета выведу его из строя. Тебе не нужно об этом волноваться.

— Волноваться? О чем ты, дорогая? Я спокоен, как сам Астинус. Мне всего лишь навсего предстоит поединок с Рейстлином Маджере... Проклятье, — Даламар порывисто выдохнул, — лучше бы этот мерзкий калека сгинул в Бездне.

И в это самое мгновение Врата погасли. Мерный шелест, издаваемый энергетической воронкой, затих, сияющее многоцветие истаяло. Китиара и Даламар оторопело переглянулись. Темный эльф стремительно поднялся с места и приблизился к опустевшему постаменту. От хладного камня не исходило ни малейшего веянья магии.

— Врата закрылись, — констатировал он озадаченно. — Похоже, кто-то только что запечатал их изнутри.

— Рейстлин замуровал себя в Бездне? — с недоверием протянула Кит. — Что-то не верится. Слишком уж благородный поступок для брата.

— Однако именно это он и сделал.

— И теперь дорога в Кринн ему отрезана?

— Если только он не знает способа выйти в мир, не прибегая к Вратам — чего не сумела сама Всебесцветная Госпожа за тысячи лет. Посему, очевидно, Рейстлин Маджере остался в Бездне навеки.

И лишь озвучив это утверждение вслух, Даламар воистину проникся его значением. Все кончено — он победил. В одночасье он достиг своей цели, ничем не рискуя, не подвергаясь лишениям, не уплачивая цену. Жестокий и заносчивый учитель погубил себя сам: он мертв, или хуже, чем мертв, в плену у Такхизис. А он, Даламар Темный, отныне полноправный хозяин палантасской Башни Высшего Колдовства.

Оглушенный триумфом, новоявленный властитель замер с торжествующей ухмылкой на безупречно красивом лице. Китиара же, нисколько не растерявшись, гибкой змеею прильнула к нему:

— Мои поздравления величайшему черному магу Кринна.

Ее голос с придыханием вывел темного эльфа из оцепенения. Он потянулся к губам своей подруги и слился с ней в сладострастном поцелуе. Но одного лишь поцелуя было мало: ласки любовников становились все более жаркими. Желание овладеть Китиарой воспылало в маге с неистовой силой, и женщина нисколько не возражала.

— Пойдем в спальню, — промурлыкала она с лукавой улыбкой, которая всегда сводила Даламара с ума.

Не теряя времени даром, любовники поспешили прочь, и вскоре голоса их растворились в темных коридорах башни. Ни эльфу, ни драконьей всаднице не было ни малейшего дела до участи Карамона. А он, меж тем, с тяжелым сердцем возвратился в опустевшую лабораторию. Обнаружив, что Врата угасли, воин сразу догадался о печальной участи мага. От этого его словно ударило в грудь ледяным копьем. Невзирая на то, что в последние месяцы отношения близнецов омрачал раздор, Рейстлин все еще был самым дорогим для Карамона существом в целом мире. Сознание, что брат теперь потерян навсегда, причиняло ему невыносимые страдания. Он замер перед погасшими Вратами, оглушенный отчаяньем, с проступающими на глазах слезами скорби.

И внезапно подле Карамона бесшумно соткалась знакомая худая фигура в бархатной черной мантии. Никто уже не ждал, но Рейстлин Маджере вернулся из Бездны целым и невредимым — в отличие от Крисании. Чародей удерживал бесчувственную жрицу на руках с помощью магии. Ее одеяние, когда-то ослепительно белое, ныне обратилось в обугленные лохмотья, тело, опаленное нечестивым пламенем Бездны, навсегда изуродовали ожоги. Но истинный ужас внушало лицо Крисании: из сомкнутых глаз по меловым щекам девушки бежала алая кровь, словно под веками зияли открытые раны.

— Рейст?.. — потрясенно вопросил Карамон. — Что случилось? Госпожа Крисания...

Рейстлин прожег близнеца взбешенным взором, заставившим его мгновенно умолкнуть. Воин не раз уже видел брата в гневе, но таким — никогда. Маг шагнул навстречу Карамону, передал ему в руки жрицу и отрывисто изрек:

— В Бездну Крисанию. И тебя вместе с ней.

Дева слабо пошевелилась, приходя в сознание.

— Рейстлин... — прошептала она жалобно.

Однако боле она не успела сказать чародею ни слова: властным движением рук он телепортировал жрицу и брата прочь из башни. Они тотчас исчезли, и черному магу было плевать, что с ними станется. Он не имел ни малейшего намерения объясняться с кем-либо. Чернокнижника снедала злоба, столь безраздельная, сколь и бессильная, ибо грандиозные планы его пошли прахом.

В Бездне всей магии Рейстлина едва достало, чтобы ненадолго обездвижить темную богиню энергетическими оковами. Во избежание глобального катаклизма чародей запечатал Врата изнутри. Однако закрытие портала не отрезало его от Кринна, ибо на случай скверного исхода он предусмотрел для себя отступление. Ключом к спасению для мага стала мистическая связь близнецов. Рейстлина и Карамона с рождения объединяли сакральные узы, столь несокрушимые, что у самой Такхизис не достало силы их разорвать. Даже из зловещих глубин преисподней от брата к брату тянулся луч незримой энергии. Используя его, как путеводную нить сквозь пространство и время, Рейстлин покинул обитель Всебесцветной Госпожи. В последний момент ему даже удалось забрать с собой Крисанию — он был обязан жрице жизнью и потому решил отдать ей долг.

Однако пусть магу и удалось избежать плена, в остальном он потерпел сокрушительное поражение. Его миссия — единственный смысл жизни, который он видел, во исполнение которого пожертвовал всем — безнадежно провалилась. Тягаться с Такхизис в Бездне сумел бы только бог, а Рейстлин, сколь бы пламенно ни желал иного, все еще был человеком. И ныне этот человек испытывал поистине смертельную усталость.

Оставшись, наконец, в одиночестве, чародей с тяжелым вдохом снял с головы капюшон.

'Как же мне хочется пить. Надо налить вина', — сознал он отрешенно.

Он достал из шкафа бутыль и наполнил бокал любимым напитком, не ведая, что неприятности на сегодня еще не кончены.

* * *

Рейстлин поведал Дэйнерис о землях, именуемых Кринном, где магия течет рекой и вершит судьбы целых народов. Он был уверен, что королева не воспримет истину об ином мире, и потому назвал Ансалон далеким южным материком. Зато он вполне правдиво описал все остальное: страны — осколки великой Соламнийской Империи, темных и светлых жрецов, что внимают воле богов, чародейские ложи, носящие облачения трех цветов. Но больше всего Маджере рассказывал о том, что было для Дени действительно важно: о драконах, самоцветных и металлических, населяющих Кринн. Та слушала его, позабыв о времени, зачарованно внимая каждому слову. Впрочем, вопросов у нее тоже возникало немало.

— Постойте, вы не раз уже упоминали, что драконы бессмертны — а это вовсе не так, — насторожилась королева. — Старейший, на котором летали мои предки, Балерион Черный, прожил без малого два века, но даже он однажды ослабел и умер.

— Для дракона такое немыслимо, — категорично ответствовал чародей. — Если он умирает без видимых причин — это определенно происходит не от старости.

И Рейстлин поделился с Дени собственной теорией, объясняющей, почему драконы Известного Мира во многом отличаются от сородичей из Кринна. Сначала он коснулся темы, казалось бы, не связанной с предметом разговора. В истории не раз имели место случаи, когда ребенок попадал к диким зверям и воспитывался ими, как детеныш. Такие подкидыши вырастали не людьми, но животными. Их тела уродливо искажались, а интеллект застывал на уровне примитивных инстинктов.

Затем чародей возвратился к драконам. Достигнув зрелости, они обретают великое могущество и мудрость, непостижимую для смертных. Однако их становление длится не одно столетие, а в начале своей жизни они хрупки и уязвимы. Маленький дракон, попавший в руки людей — все равно, что человеческий ребенок в звериной стае. Его тело растет, но разум в заточении угасает. Он медленно чахнет и погибает, так никогда и не достигнув взрослого состояния.

— Какая мерзость, — вознегодовала Дени. — Таргариены держали драконов в неволе, в цепях, обращая в бездумных зверей. Получается, мои 'славные' предки — самые гнусные драконоубийцы в истории.

— Именно так, кхалиси, — сдержанно согласился Рейстлин, — но вы достаточно разумны, чтобы не повторить их преступлений.

— Я ни за что и никогда не закую драконов в цепи! Я не палач и не тюремщик, я их мать. Я сделаю все, чтобы мои дети обрели истинное могущество и бессмертие своего рода.

— И я поддерживаю ваше стремление, ибо драконы есть живое сердце магии. Очевидно, когда они войдут в силу, магия возвратится в мир — а в этом заключается моя главная цель.

— Союз драконов и магии когда-то дал начало империи, склонившей на колени весь Эссос, — с жаром молвила Дэйнерис, — и ныне они снова объединяются. Вместе мы возродим величие Древней Валирии!

Она подняла бокал, и Рейстлин ответил тем же.

— Занятная идея, — ухмыльнулся маг. — Главное — не повторить судьбу Древней Валирии.

— Не прогневать богов?

— Не разбудить вулканы, кхалиси.

Они выпили. Чернокнижник наблюдал за королевой с легким прищуром, не то испытующе, не то насмешливо. О чем же он размышлял, расслабленно откинувшись в кресле и чуть поигрывая бокалом вина? Неожиданно для самой себя девушка обратила внимание на его руки, изумительно изящные, но при этом исполненные тайной силы. Тонкие золотые пальцы, сплетающие нити бытия — зрелище сие заворожило Дени. 'Странно даже, что Рейстлин никогда не смотрел на меня, как на женщину', — задумалась она. — 'Он сказал, проклятие времени надо мной не властно — значит, дело в ином. Быть может, он, как и я после ночи под красной звездой, лишен желаний плоти'? Матери Драконов стоило определенных усилий отвлечься от созерцания его рук и возвратиться к реальности.

— К вопросу о завоеваниях, — подчеркнуто деловито поинтересовалась она, — как продвигается ваша работа касательно осады Миэрина? Вроде бы, вы меня приглашали, чтобы проверить результат?

— Я уже проверил сам, кхалиси — совсем недавно, когда вы оказались в несколько... стесненном положении. Это помогло мне расчистить путь к тайному логову Гарпий.

Еще некоторое время чародей и Матерь Драконов обсуждали детали плана. Рейстлин сообщил, что завершил необходимые приготовления к штурму твердыни. Настала пора для Дэйнерис действовать, созывать под знамена армию для продолжения военной кампании. Перспектива покинуть Юнкай в ближайшем будущем немало порадовала обоих, ибо желтый город небезосновательно внушал им брезгливость.

Прояснив еще немало важных вопросов, королева и маг расстались, весьма довольные друг другом. Время к тому моменту давно уже перевалило за полночь. Утро нового дня надвигалось неумолимо, суля начало грандиозного военного похода на Миэрин.

Примечание к части

Такхизис и все боги, неужели я все-таки закончила эту главу?.. Даже не верится. Здесь было немало сложных моментов, описание которых отняло у меня кучу времени и сил. Флэшбэк Рейстлина — один из ключевых моментов истории, альтернативная концовка 'Испытания Близнецов', ради которой изначально затевалось все произведение.

Песня — 'Пикник — Фиолетово-черный'. Прямо-таки вертелась в голове.

Иллюстрация к этой главе от моей подруги.

https://pp.vk.me/c631930/v631930314/229d2/xiERp6t91-Y.jpg

Китиара:

https://pp.vk.me/c633528/v633528118/10a56/tPl8wRQDKbE.jpg

Карамон:

https://pp.vk.me/c629507/v629507011/31511/NgFPgjyXfdU.jpg

И Даламар. Да, я знаю, что это другой эльф из соседнего мира, но канонные арты мне не нравятся.

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fbe9/dXzEQvuGsiI.jpg

Глава 7, в которой впервые появляется красная жрица, а военный поход героев близится к финалу.

'Трудно поверить, что огонь обжигает, пока не прикоснешься к нему. Зато потом все, что тебе скажут об огне, западет в самое сердце'.

Красочный прибрежный закат догорел, и над Заливом Работорговцев сгустились сумерки. Ныне ничто в небесах не напоминало о червонном многоцветии — бесплотный зеленоватый эфир плавно перетекал в вечернюю синь. Однако хоть заря и угасла, ее отсветы возродились в пламени бессчетных лагерных костров. То было воинство Дэйнерис, вставшее на ночлег: огней пылало столько, что долина у взморья уподобилась россыпи рубинов на черном бархате.

Какова ныне численность армии? Двадцать, тридцать или пятьдесят тысяч человек? Даже сама королева не знала точно. К легионам Безупречных, составляющих ударные силы, неиссякаемым потоком примыкали ополченцы. Рабы Гискарских земель объединялись под знаменами восстания: пастухи покидали стада, пахари уходили с полей, ремесленники забывали о плавильнях и гончарных кругах. Они ломали кандалы и бежали от хозяев, чтобы влиться в войско Лунной Госпожи. Вчерашние невольники едва умели держать в руках оружие, да и не было его, кроме грубых дубин и топоров. Но в сердце каждого горела ненависть к угнетателям, и эти сотни, тысячи огней сливались в стихийный пожар народного гнева.

А центром сего пожара, мятежной его душой была королева Дэйнерис Бурерожденная.

С высоты прибрежного холма молодая владычица обозревала свою армию. Перламутрово-серый плащ за ее плечами чуть трепетал от вечернего бриза. Чеканное лицо девушки, серьезное и вдумчивое, отражало нелегкие размышления о ходе войны. Завтра, уже завтра легионы Дэйнерис подойдут к неприступным стенам Миэрина. Что принесет ей грядущая кровавая битва — победу и господство над всем Заливом Работорговцев или же бесславное поражение? Успех предприятия зависит от того, насколько Рейстлин Маджере справится со своей задачей. Дени очень надеялась, что доверилась магу не зря, и принятый ею риск не заставит жалеть о решении.

В минуты неясности, когда на сердце лежала тягость, только одно даровало Дэйнерис успокоение. Она отвернулась от лагеря и обратила взор на запад, к Летнему Морю. В той стороне небосвод еще не успел померкнуть, и на его фоне отчетливо виделись силуэты драконов. Дети королевы легко парили над волнами, свободные и прекрасные, как сама неукротимая стихия.

Время шло, и крылатая тройка стремительно подрастала. Броня драконов укреплялась пластинами, головы венчались рогами, вдоль хребтов протягивались острые гребни. Самый большой, демонически яростный Дрогон, был чернее бездонной пропасти, а взор его багровел, как кровь. Голубоглазая Рэйегаль сияла, словно совершенное слияние ртути и золота. У Визериона изумрудная чешуя обрела кристаллическую прозрачность, а очи занялись оранжево-желтым пламенем.

Дэйнерис любовалась своими чадами, вспоминая, как когда-то носила их, совсем еще крошечных, на руках. Она одолела без счета невзгод, чтобы дать им жизнь. Она прошла половину мира, пересекла пешком гибельные Красные Пустоши, укрывая их от врагов. Отрадно было сознавать, что усилия не напрасны: окруженные материнской заботой, драконы процветали и крепли день ото дня.

От созерцательного настроения королеву отвлек Даарио Нахарис. Он приблизился к ней совершенно бесшумно, как в первую встречу. Его движения пронизывала бархатная мягкость, свойственная хищнику, что подбирается к жертве. Наемничье черное облачение придавало Нахарису еще большее сходство с синеглазой пантерой.

— Воистину великолепное зрелище, — заметил он проникновенно, остановившись рядом с Дэйнерис. — Не думал, что когда-нибудь такое увижу.

— Драконы прекрасны, это верно, — согласилась девушка.

— А я не о драконах говорю, — ответствовал наемник безмятежно. Поймав ее тяжелый взгляд, он продолжил более сдержанно: — Впрочем, у меня к вам дело. Есть одна идея — по-моему, довольно стоящая.

И лидер Младших Сынов поделился с Дени своими соображениями. Миэрин знаменит поединками гладиаторов в бойцовых ямах, и Нахарис долгое время был чемпионом среди них. Его имя до сих пор на слуху у рабов Арены, ему бы не составило труда поднять их на бунт, и такая возможность имелась. Даарио знал систему подземных стоков, ведущих в город. Он вызвался пробраться по туннелям до бойцовых ям и склонить заключенных там воинов на сторону королевы.

— И какой в этом смысл? — Дэйнерис с сомнением приподняла бровь. — Гладиаторов наберется не более нескольких сотен, вряд ли это сыграет роль в столкновении многотысячных армий.

— Но гладиаторы, Ваша Милость — не просто безликое число, — живо возразил наемник. — Во время поединков целый город, затаив дыхание, следит за каждым их движением. Если чемпионы Арены поддержат восстание — считайте, Миэрин уже ваш.

Слова Даарио звучали весьма разумно, и, чуть поколебавшись, королева кивнула.

— Ну что ж, вы меня убедили — я согласна. Что-нибудь еще?

Неожиданно для Дени наемник извлек из-под плаща букет полевых цветов. С лукавой улыбкой он протянул подарок девушке.

— Это вам.

— Зачем оно мне? — кхалиси бесстрастно на него воззрилась, явно не желая принимать цветы. Нимало не растерявшись, Даарио бодро пояснил:

— Если хотите править гискарским народом, стоит узнать побольше о его обычаях. Я принес вам сумеречную розу — рабы ее заваривают, чтобы облегчить жар. Белые веточки — кружево невесты, оно кладется в чай для аромата. А это, — Нахарис вытащил яркий красно-оранжевый цветок, — настоящий символ Гиса, злато гарпии. Красивый, но ядовитый.

Холодное выражение Дэйнерис чуть смягчилось. После краткого молчания она взяла букет и даже слегка улыбнулась уголками губ. Даарио, было, воспрянул — но тотчас понял, что улыбка назначалась не ему. Пурпурные очи королевы устремились за плечо наемника: от лагеря к ним приближался зловещий черный силуэт. К вящему недовольству Нахариса, Рейстлин Маджере вступил в разговор.

— Приветствую, кхалиси, я искал вас.

— Вы очень вовремя, Рейстлин. Насколько мне известно, вы изучаете различные растения. Возможно, вот эти для чего-нибудь сгодятся? — девушка изящно протянула магу подарок наемника.

— Занятно. Позвольте, я взгляну.

Чародей осмотрел букет с едва уловимой язвительной усмешкой. Затем он методично оборвал лепестки и спрятал в поясную сумку, а ненужные стебли бросил на землю. Изничтожив несчастные цветы, маг деловито изрек:

— У меня есть предложение, кхалиси — полагаю, вы найдете его весьма интересным. И дабы ничто не мешало разговору, пройдемте ко мне в шатер.

Дэйнерис обернулась к Даарио, слегка опешившему от такого исхода:

— Если вы сказали мне все, что хотели, я с вами прощаюсь.

Она двинулась прочь вместе с чернокнижником, однако наемник, обуреваемый раздражением и досадой, через несколько шагов опередил их.

— Еще не все, Ваша Милость. Я давно хотел спросить, — Даарио ткнул на Рейстлина пальцем, — зачем оно здесь? В каком чулане вы откопали сие плесневелое пугало?

Черный маг как будто только этого и ждал. С абсолютным спокойствием он прошептал заклятие и сопроводил его взмахом руки. Его тонкие пальцы охватила искрящая электрическая дуга, вечер озарила бело-фиолетовая вспышка. Короткая молния с жужжанием ужалила наемника в центр груди. Удар ошеломил его, он тотчас растянулся на влажной траве, безвольно раскинув руки — живой, однако ввергнутый в глубокое беспамятство.

— Ну, наконец-то, — хмыкнула Дэйнерис насмешливо, — хоть кому-то удалось умерить пыл этого похотливого самца. Так о чем мы говорили?

Вместе с Рейстлином она направилась к палатке мага. По пути Маджере поведал королеве, что недавно призвал Око Дракона — могущественный древний артефакт. Эта реликвия имела немало удивительных свойств, в числе прочего ее владелец мог обозревать далекие земли. Сейчас чародей желал удостовериться, что Око в Известном Мире не утратило силу, и решил использовать это свойство. Однако сам он затруднялся указать цель, и посему предоставил Дэйнерис возможность выбрать. Та с восторгом приняла его предложение — все, что связано с магией, неизменно вызывало у нее живейший интерес.

У себя в шатре Рейстлин достал из потайного кармана маленький шарик, подобный капле горного хрусталя. Он искрился и мерцал таинственным светом, гипнотически притягивая взор Дэйнерис. Чародей с почтением водрузил шарик на серебряную подставку, она казалась несоразмерно большой, но артефакт тотчас увеличился, занимая ее полностью. Сияние разгорелось ярче, кристальные глубины озарились многоцветием всего зримого мира. С неожиданной ясностью Дени сознала, что Око живое, и его сущность с любопытством тянется к ней. Она захотела ответно дотронуться до шара, почувствовать пальцами его гладкую поверхность. Словно угадав ее желание, Рейстлин кратко предостерег:

— Ни в коем случае к нему не прикасайтесь — это смертельно опасно.

— Конечно, — девушка чуть вздрогнула, очнувшись от странного оцепенения. — Я не буду.

— Итак — назовите мне место, на которое желаете взглянуть.

С ответом на этот вопрос королева не колебалась ни мгновения.

— Я хочу увидеть Драконий Камень, родовое владение моих предков. Замок, где я появилась на свет.

Маджере возложил на Око руки и прочитал магическую формулу. Потоки энергий внутри артефакта слились воедино, дрожащее зарево затопило шар целиком. Дэйнерис ощутила напряжение, возникшее между мистической сущностью и чернокнижником — они вступили в незримую борьбу. Ожесточенная схватка, отраженная во взгляде Рейстлина, продолжалась несколько секунд и увенчалась победой мага.

— Покажите мне Драконий Камень, — велел чародей Оку.

Артефакт подчинился приказу. Его поверхность зарябила, обратилась в хаотичное смешение света и тени, а затем из омута проступила далекая, чуждая и совершенно фантастическая панорама. С высоты драконьего полета Дэйнерис и Рейстлин увидели мрачный вулканический остров. В его центре чадила огнедышащая гора, столб дыма из нее заслонял половину неба. А у подножия горы воздвигся замок, самый невероятный и грандиозный, какой королева могла представить — каждая из его пяти черных башен имела облик исполинского дракона. Центральные ворота представляли собою разверстую пасть, арки и переходы — изгибы хвостов и крыльев, и даже крепостные зубцы были выстроены в форме мифических чудовищ.

'Все это мое, — подумала Дэйнерис с гордостью, — оно должно было стать моим'. Первый наставник девушки, сир Виллем, часто рассказывал ей о родовом гнезде Таргариенов. Увидев Драконий Камень своими глазами, она испытала смешанные чувства: восхищение и вместе с тем негодование оттого, что столь великолепный замок — ее замок — находился под властью чужаков.

Но не успела Дени налюбоваться драконьей цитаделью, как фокус Ока сместился к побережью острова. Картина приблизилась, являя взору больше деталей. На вершине черной скалы, обращенной к морю, пылали огромные костры — то были крестовины в человеческий рост, охваченные огнем. На крестовинах сгорали заживо люди. Дени не могла слышать крики, но видела сквозь пламя лица жертв, искаженные смертной мукой. За сожжением несчастных наблюдала многолюдная толпа, десятки мужчин и женщин, и даже дети. А верховодила сей жуткой церемонией таинственная госпожа, стоящая от них поодаль, у края утеса.

'Самая красивая женщина, какую я только видела, — подумала Дэйнерис, — и самая... странная'. Незнакомка была подобна еще одному костру, ярчайшему из всех. Ее алые одеяния и волосы такого же цвета крови яростно развевал ветер. Жрица простирала руки навстречу свинцовому небу, взывая к высшим силам — о чем же она просила богов? Дени отчетливо рассмотрела прекрасное лицо женщины, белое, словно мрамор, сомкнутые глаза и рубиновые губы, что беззвучно шевелились в молитве.

И вдруг загадочная госпожа распахнула очи. Они оказались багрово-красными, как магма в жерле вулкана. Пламенный взор устремился прямо на Дэйнерис — девушка с оторопью поняла, что алая жрица ее увидела.

А затем картина помутнела, зарябила и рассыпалась искрами, как головешка, разбитая кочергой. Око возвратило прежний облик, оно снова отражало лишь неясное смешение света, цвета и тени.

Королева и чернокнижник значительно переглянулись. Дэйнерис первая озвучила то, что сейчас занимало их обоих:

— Женщина в красном меня видела.

После краткой паузы черный маг изрек:

— Прежде я полагал подобное невозможным, однако вы, без сомнения, правы. Вам известно, кто она такая, эта женщина?

— Похожа на жрицу Красного Бога. Я слышала, Станнису Баратеону, лорду Драконьего Камня, служит одна из них.

— Жрецы, — Рейстлин поджал губы с выражением брезгливости, — они униженно вымаливают у богов частицу силы, словно грязные нищие на паперти.

— Мне они, по большей части, безразличны, но фанатики раздражают, -хмуро заметила Дени. — Я считаю, есть только один бог, достойный уважения, и имя ему — Многоликий, Смерть. Знаете, почему я его уважаю? Потому что он единственный из всех богов, кто не указывает мне, как надо жить, не навязывает правил и запретов. Ему вообще нет дела до живых, и это меня более чем устраивает.

У королевы не было повода тревожиться о том, что творилось за тысячу лиг от Миэрина, но даже когда она распрощалась с магом и удалилась к себе, увиденное в шаре по-прежнему занимало ее думы. Око словно бы намеренно показало ей жрицу, желая предостеречь — вот только от чего? Дени еще долго не смыкала глаз в своем шатре, прежде чем погрузиться в беспокойный сон.

На следующее утро, незадолго до восхода солнца, армия свернула лагерь. В это время между Рейстлином Маджере и Нахарисом случилась краткая, но значимая беседа. Чародей восседал на своем вороном коне и был весьма удивлен, когда к нему приблизился Даарио. Лидер Младших Сынов подъехал верхом на поджарой золотисто-буланой кобыле.

— Приветствую, — бодро поздоровался он. Маджере воззрился на наемника с таким раздражением, что он примирительно поднял руки. — Эй, полегче — ты ведь не станешь меня убивать, верно?

— С неизъяснимым упорством ты делаешь все, чтобы это случилось, — прошипел чародей.

— Я только хотел пояснить, — сказал Даарио поспешно, — что до недавнего времени считал тебя шарлатаном. Думал, ты обманываешь королеву, а я на дух не выношу обманщиков. Но ты, похоже, и в самом деле маг — после той штуки, что ты проделал вчера, было бы глупо и дальше не верить. В общем, я надеюсь, больше недоразумений между нами не случится.

Едва договорив, наемник тотчас развернул лошадь, пустил ее рысью и резво удалился прочь. Рейстлин с ухмылкой проводил его взглядом. По крайней мере, Нахарис оказался не столь беспросветно туп, как Мормонт. А вот рыцарь-изгнанник, похоже, до сих пор лелеял тайную надежду избавиться от чернокнижника. Маджере не раз ловил на себе его свинцовые взгляды, исполненные лютой ненависти, однако эта ненависть не воплощалась в реальные действия — во всяком случае, пока.

С первыми лучами солнца войско двинулось в поход, и уже к полудню легионы Матери Драконов достигли Миэрина.

Столичный город Залива Работорговцев был поистине грандиозен, размерами он превосходил Юнкай, Астапор и даже Кварт, и лишь немногим уступал могучему Волантису. С востока его омывало Летнее Море, с севера — широкая ленивая река Скахазадхан. В сравнении с южной частью Гискарских земель здесь было гораздо больше зелени. Королеве Миэрин напомнил огромную черепаху, возлежащую на плоскогорье в окружении оливковых рощ и виноградников. Панцирь черепахи составляли неприступные крепостные бастионы, за которыми высились десятки пирамид из многоцветного кирпича. Но даже над ними, грозными, внушающими трепет, довлела восьмисотфутовая громада Великой Пирамиды. Исполинское красно-золотое чудовище, увенчанное крылатым изваянием гарпии, делало облик Миэрина не похожим ни на что иное во всем Известном Мире.

Дэйнерис уже когда-то посещала столицу Гиса, но в ту давнюю пору она не была ни королевой, ни Матерью Драконов. Под именем Киры из Браавоса она провела в Миэрине целый месяц, и этот месяц стал для принцессы настоящим испытанием. Однажды ее даже арестовали, якобы за бродяжничество, и едва не продали в неволю. Лишь по счастливой случайности девушке удалось спастись: уже из карцера ее вызволил молодой господин, который распознал в заключенной знатную леди. Он оказался весьма просвещенным юношей, его отец принадлежал к числу немногих аристократов — противников работорговли. Дени провела у них в гостях целый вечер, рассказывая о своих скитаниях. Предложенный вкусный ужин и теплая постель были для истощенной девушки превыше любых богатств.

А ныне она, Матерь Драконов, явилась под стены Миэрина во главе огромной армии. Впрочем, воинство не внушало Великим Господам опасений — у Дэйнерис не имелось осадных орудий, чтобы взять город штурмом. При приближении врага миэринцы сняли урожаи с окрестных земель и запаслись провизией на месяцы вперед. Теперь они могли отсиживаться в крепости сколь угодно долго, в то время как над захватчиками нависла угроза голода. Для правителя невозможно и представить худшего бедствия. Сир Барристан, повидавший немало сражений, знал об этом, как никто другой. Он изрядно тревожился об исходе кампании и не преминул высказать свои опасения на общем военном совете в лагере.

— Итак, мы подошли к Миэрину, — промолвил он, обращаясь к королеве. — Каков наш дальнейший план?

— Штурм состоится ночью, — ответила Дени спокойно. — Лучшее время для атаки — под покровом темноты.

— Но, Ваша Милость, как мы будем штурмовать без таранов, без катапульт и осадных башен?

— Мы вступим в город через главные ворота.

— Только если миэринцы отворят их добровольно, — Селми волновался все больше, не понимая, на что надеется Дени. — Створки окованы сталью и заперты на засовы из цельных бревен, а те изваяния бронзовых гарпий на воротах... Едва мы подойдем, из пастей на наши головы хлынет кипящая смола.

— Я уже говорила вам — это задача для Рейстлина Маджере, и уверяю вас, он прекрасно с ней справится.

— Тю, смотрите-ка, — оживился вдруг Нахарис, глядя в сторону крепости. — Какие, однако, нетерпеливые. Не дождались темноты — хотят повоевать уже сейчас.

Колоссальная створка приоткрылась ровно на столько, чтобы выпустить единственного всадника. Воин-гискарец, облаченный в медный доспех, поднял белоснежного жеребца на дыбы и пустил галопом. Он промчался вдоль стены, вздымая пыль из-под копыт, круто развернулся и поскакал обратно. На ходу он лихо перебросил из руки в руку четырнадцатифутовое копье. Защитники Миэрина, толпившиеся наверху за крепостными зубцами, приветствовали воина восторженными криками.

— Это еще что за балаган? — нахмурилась Дэйнерис.

— Миэринцы вызывают на поединок нашего лучшего бойца, — пояснил Даарио с азартным блеском в глазах. — Прекрасный шанс продемонстрировать силу. Медлить ни к чему — я пойду и убью ублюдка для вас прямо сейчас.

— С чего вдруг тебе подобная честь? — взъелся доселе молчавший Джорах. — Я — первый рыцарь Королевской Гвардии Ее Милости. Кхалиси, сражаться за вас — мой священный долг, позвольте мне его исполнить.

— Тебе? — фыркнул наемник. — Ты выиграешь, только если миэринцы уступят из уважения к старикам.

— Я бы с радостью посмотрел, как противник втопчет тебя в грязь у ворот, — не остался в долгу Джорах, — вот только поражением ты опозоришь всех нас, а я не могу этого допустить.

Мужчины уставились друг на друга с нескрываемой враждебностью. Поединок грозил закипеть не под стенами Миэрина, а прямо в стане Дэйнерис. Юная королева подавила тяжелый вздох: упрямый, как ишак, Мормонт и вспыльчивый Нахарис препирались меж собою от самого Юнкая, и этим успели изрядно ее утомить. Посему она приняла единственно верное решение.

— Серый Червь, — обратилась девушка к лидеру Безупречных, — тебе по силам убить миэринского бойца?

— Да, кхалиси, — ответил тот невозмутимо. — Почту за честь.

И юноша-летниец двинулся к воротам столицы навстречу врагу. Пред взорами двух армий он размеренно шагал по пыльной земле — одинокий пеший воин, бросающий вызов всаднику. Впрочем, Серый Червь был отнюдь не беззащитен. Его снаряжение составляли два метательных дротика, пика, короткий меч и щит, и каждым из этих орудий он владел в совершенстве.

Завидев соперника, всадник под возгласы осажденных пустился на юношу вскачь. Тот застыл, словно изваяние, твердо упираясь ногами в землю. Гискарец нацелился на него пикой, желая поразить с разгона. Смерть на острие копья была все ближе, но ни единый мускул не дрогнул на лице Безупречного. За миг до столкновения он метнул во вражескую лошадь дротик. Оружие вонзилось в белый бок до трети древка, обагрив его кровью. Жеребец с отчаянным ржанием повалился наземь. Падение, впрочем, никак не навредило всаднику: разозленный, он тотчас вскочил на ноги и выхватил меч. Серый Червь шагнул к нему, ответно обнажая клинок. Защитники Миэрина взревели неистовей прежнего, армия Дэйнерис разразилась криками в поддержку Безупречного.

И закипел бой на мечах. То было состязание высшего мастерства — соперники нисколько не уступали друг другу. Воины стремительно фехтовали, сталь беспрестанно звенела о сталь. Поначалу лидировал миэринец: он бешено атаковал, загоняя Безупречного в глухую оборону. Серый Червь напряженно блокировал выпады щитом. Казалось, вот-вот он допустит ошибку, и пляшущее лезвие пронзит его насквозь, но всякий раз удар врага гасила твердая защита. Минуло несколько минут, а миэринец все еще не поразил цель. Это повергало его в лютую ярость. Он забывал об осторожности, в то время как Серый Червь хранил абсолютное хладнокровие.

Завершилось все внезапно: Дэйнерис даже не заметила, в какой момент гискарец повергся наземь с распоротым животом. Вторым ударом, коротким и сильным, Серый Червь пронзил ему грудь. Хлынула алая кровь, враг всхрипнул и содрогнулся в предсмертных конвульсиях. Через несколько секунд все было кончено. Над Миэрином повисла мертвая тишина, а легионы Лунной Госпожи обуяло громогласное ликование.

— Да! — крикнула Дэйнерис, вскинув вверх кулак. Драконы за ее спиной издали грозный рык и выдохнули в небеса пламя.

— Для евнуха он дерется совсем недурно, — признал Даарио неохотно, — но я бы справился быстрее, это точно.

Исход поединка вызвал у Великих Господ смятение и гнев. Подумать только — их лучший боец, честь и гордость Миэрина, сложил голову в драке с евнухом! Однако, так или иначе, проигрыш в ритуальном бою нисколько не влиял на реальную расстановку сил, а войско Дэйнерис, лишенное осадных орудий, по-прежнему не являлось угрозой для защитников. Они прекрасно об этом знали и рассчитывали, что захватчица вскоре отступится от бессмысленных притязаний.

Но Матерь Драконов вовсе не собиралась отступать.

После поединка минуло несколько часов. Близился вечер, жаркое гискарское светило опускалось все ниже к заливу. Сумерки сошли на землю преждевременно: солнце заслонила громада Великой Пирамиды, и плоскогорье накрыла исполинская треугольная тень. Небо вскоре тоже потемнело, словно незримая рука набросила на него полог синего шелка.

И в этой прохладной индиговой сини воинство Матери Драконов пришло в движение. Сотни факелов озарили боевые порядки, бросая отблески на шлемы и копья солдат. Легионы Безупречных построились, как будто изготовившись для наступления, конница Младших Сынов прикрыла ряды пехотинцев с флангов. Маневры эти привели защитников города в недоумение — к чему приготовления, если штурм все равно невозможен?

Но вот между стройных колонн Безупречных проехал всадник на вороном коне, в развевающемся черном одеянии, с длинным посохом, притороченным к седлу. Солдаты стояли безмолвно, и стук копыт разносился в тиши подобно последним ударам сердца. Всадник поравнялся с первыми рядами воинов и спешился. На фоне огней он выглядел воплощенной тьмой, которую бессилен рассеять свет. Маг выступил вперед, навстречу исполинским бастионам Миэрина. Резким движением он вскинул руки и медленно, нагнетая энергию, свел их перед собой. Слова на языке магии прошелестели в ночи, подобно ветру, и ветер этот вызвал из небытия таинственный мерцающий кристалл.

Он воплотился на ладонях чародея, ядовито-зеленый, величиной с человеческий череп. Камень имел неправильную форму и слоистую структуру, как кварц или аметист. То был плод многодневных алхимических изысканий Рейстлина. Дикий огонь — разрушительное оружие, секрет которого доступен лишь посвященным. Однако черный маг, изучив образец, не только раскрыл формулу, но усилил ее: вместо горючей жидкости он сотворил твердое вещество. В Юнкае частицы с булавочную головку хватило, чтобы пробить кирпичную стену, теперь же чародей держал в руках взрывную мощь, по меньшей мере, сотни обычных сосудов с диким огнем.

Алхимический кристалл, однако, был весьма нестабилен. От касания своего создателя он нагрелся и угрожающе задымился. Рейстлин именно на это и рассчитывал — он тотчас сотворил заклятие телепортации, отправляя свое смертоносное творение прямо к вратам Миэрина.

Грянул взрыв. Чудовищный гром сотряс плоскогорье до основания, полог ночи пал, разрезанный ядовито-зеленой вспышкой. В мгновенье ока удар обратил врата в ничто, а вместе с ними обвалилась и массивная часть стены. Изваяния гарпий бесславно рухнули наземь, эпицентр катастрофы охватил пожар, изумрудные языки поднялись до самого верха башен. Защитники горели, точно муравьи в костре, и так же полыхали, подобно лучинам, баллисты и требушеты. Ревущее пламя поглотило все, что не разрушил взрыв. Но ярость пожара оказалась мимолетна, ибо в крепости из кирпича он не нашел достойной подпитки. Вскоре огонь расступился, открывая провал, в который свободно прошли бы бок о бок три боевые галеры.

И тотчас легионы Матери Драконов разящим клином устремились в брешь.

Примечание к части

Песня — 'Epica — Our Destiny'.

У меня есть группа ВКонтакте, посвященная этому произведению. Вот слегка упоротый пост в тему этой главы:

https://vk.com/flame_in_darkness?w=wall-114469055_109

Око Дракона:

https://pp.vk.me/c630717/v630717011/1c0ea/Fd2Lkco1IoE.jpg

Драконий Камень:

https://pp.vk.me/c633826/v633826011/2333a/QQ2zwjmBrs0.jpg

Красная женщина с лордом Станнисом:

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fc26/-PYxyHda-jw.jpg

Миэрин:

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fc02/opY2e3occ94.jpg

Глава 8. Об исполнении чаяний Дэйнерис и опасений Джораха.

'Добра и зла не существует. Есть только сила, есть только власть, и есть те, кто слишком слаб, чтобы стремиться к ней'.

Дэйнерис Таргариен ехала по разрушенной улице Миэрина верхом на иссиня-вороной лошади. Ее Мэйга давно уже привыкла к виду и запаху смерти, а потому без робости шагала меж мертвых тел. Кирпичная мостовая под копытами, некогда многоцветная, ныне сплошь обагрилась кровью, стоны тех, кто еще не испустил дух, глухо разносились в недвижном воздухе. Развалины домов по обе стороны от дороги чадили дымом, сквозь смрадную завесу слабо брезжила рассветная заря.

Королеву сопровождал эскорт под красно-черным знаменем дракона, состоящий из Безупречных и конных Младших Сынов. Около Дэйнерис были ее советники: Барристан, Даарио Нахарис и Джорах Мормонт. Процессия держала путь к Великой Пирамиде для встречи с представителями Миэрина. Армия Матери Драконов уже захватила город, и пусть господа и удержали несколько центральных кварталов, падение их оставалось лишь вопросом времени. Посему королева готовила врагам ультиматум: сдаться или быть уничтоженными.

Сир Джорах, ехавший по левую руку от Дени, смотрел на нее и будто бы не узнавал. Где принцесса, когда-то покорившая его улыбкой и дивным сиянием аметистовых глаз? Ее беззаботный смех отзвенел, затерялся в отголосках прошлого. Ныне она сделалась совсем другой — жесткой, надменной, властной. Госпожа в вороненой кольчуге и кровавом плаще, вооруженная браавосийским клинком, едва ли походила на девочку из воспоминаний Джораха. Но все равно он любил ее безнадежно, пламенно, хоть этот огонь и не грел его, а только обжигал.

Скорбные размышления Мормонта прервала остановка: процессия достигла места встречи. Посол Миэрина уже ожидал, он стоял в окружении охраны подле кованых врат, ведущих во внутренний двор Великой Пирамиды. Еще издалека он показался Дэйнерис смутно знакомым. Это был молодой мужчина, вчерашний юноша в роскошном пурпурном токаре. Мужчина обладал особенной восточной красотой, как если бы вобрал в себя все лучшее от гискарского народа: он имел гладкую янтарную кожу и волосы оттенка красного дерева, уложенные над висками в два крыла. Посол приветствовал королеву по-валирийски, с характерным для Залива рубленым говором:

— От имени великого города Миэрина вам выражает свое почтение Отпрыск Гиса, Октарх Старой Империи, владетель Скахазадхана Хиздар зо Лорак.

Его карие глаза по-ястребиному пристально изучали захватчицу. Дэйнерис уже поняла, при каких обстоятельствах видела его прежде. Сам Хиздар, однако, пока что ее не узнал. То было вполне объяснимо, с момента их прошлой встречи девушка изменилась гораздо сильнее его самого.

Всадники спешились, королева в сопровождении советников неторопливо приблизилась к послу. С холодной улыбкой она молвила:

— Мои приветствия, Хиздар. Не думала, что когда-нибудь наши пути вновь пересекутся.

Спутники Дэйнерис недоуменно переглянулись, на лице посла отразилось глубочайшее изумление. Он ясно вспомнил этот голос с нотой металла и глаза — аметисты из сокровищ Древней Валирии.

— Кира?.. — только и сумел проговорить Хиздар.

— Так меня звали, когда я была безземельной принцессой-изгнанницей. В Миэрине я попала в трудное положение, а вы меня выручили.

— Верно — я помню, как впустил вас в свой дом, — ответил со скорбной усмешкой посол. — Теперь же вы явились, чтобы его разрушить. Судьбе, однако, не чужда ирония.

— Судьба — игрушка для слабых, — жестко отрезала Дэйнерис. — Намерения же мои зависят от исхода нашей встречи. Так что не будем тратить время попусту — начнем переговоры.

Вместе они вступили под своды Великой Пирамиды. Прежде Дени никогда не посещала это знаменитое сооружение, и внутреннее убранство произвело на нее сильное впечатление. Первый из тридцати трех ярусов площадью был сравним с городским кварталом, в главном коридоре с гранитными полами и стенами из рыжего кирпича могли бы разминуться два экипажа. Здание ярко освещалось сотнями факелов, оно имело облик не древнего монумента, но живого организма, полного энергии и движения.

От центрального входа высокие гости проследовали к огромному подъемнику. Они шагнули на платформу, и колеса механизма пришли в движение, доставляя их на двадцать пятый этаж. Там находился тронный зал — колоссальное помещение, облицованное белым и пурпурным мрамором. К потолкам на недосягаемой высоте возносились стройные колонны, в центре, на ступенчатом постаменте, располагался королевский трон. Он был сделан в виде гарпии из золоченого дерева с резными крыльями. Долгие века сей трон пустовал, ибо более тысячи лет Миэрин не знал королей — но сегодняшний рассвет принес для древней твердыни новую, переломную эпоху.

Для встречи с захватчицей в зале собрались правители города, совет аристократов-работорговцев. Под неотрывными гискарцев взглядами Дэйнерис вместе со свитой прошествовала к пьедесталу. Удивительно, сколь сильная аура власти исходила в этот момент от изящной девушки, в каждом ее шаге, в каждом движении было величие и стать истинного дракона. Она остановилась у ступеней, напротив господ, и возвестила во всеуслышание: каждый из них присягнет ей на верность или же примет смерть. Правители переглянулись в смятении и страхе. Город боле им не подчинялся, и потому они не смели возразить, однако никто не решался склониться первым.

И вдруг молчание нарушила грубая реплика:

— Катись ты к шрайкам, валирийская шлюха. Аззак зо Паль не нуждается в твоей милости.

В зале воцарилась мертвая тишина, как если бы даже сердца у собравшихся замерли. Дэйнерис чуть сощурилась, смеряя пронзительным взглядом непокорного гискарца. Это был мужчина средних лет с проседью в черных волосах, в бело-розовом плаще поверх кольчужного доспеха. Никем не прерванный, он гневно обратился к миэринцам:

— Мой сын сразился у ворот и умер за вас — а вы сдались, как трусы. Вы испугались жалких евнухов под предводительством женщины.

— Взять его, — приказала королева. Ее солдаты схватили безоружного Аззака. Он не сопротивлялся, ибо знал, что такой исход неизбежен. Но даже обездвиженный, гискарец все еще держался гордо и бесстрашно. Он с презрением крикнул в лицо Дэйнерис:

— Ну же, никчемная девка — я жду! Прикажи своим кастратам убить меня. Только так ты и умеешь, чужими руками. Сама-то боишься в крови запачкаться.

Королева неторопливо приблизилась к Аззаку и плавным движением обнажила браавосийский клинок. Ее меч был легким, с колющим узким лезвием. Матерь Драконов наставила острие точно на шею врага, и тот, изменившись в лице, сипло промолвил:

— Ты не станешь...

Но договорить он не успел. Королева хладнокровно всадила клинок ему в горло. Лезвие вонзилось легко, точно в мягкое масло, перерезав артерии и трахею. Аззак захрипел, выкатив глаза, хрип перешел в тяжелое сдавленное бульканье. Глядя прямо в лицо врага, Дэйнерис потянула меч на себя, кровь потекла из открывшейся раны, пачкая плащ мужчины. Все его тело содрогнулось в агонии, а через несколько секунд, безжизненно обмякнув, рухнуло наземь.

Матерь Драконов отвернулась от убитого и двинулась к пьедесталу, с ее клинка, отмечая путь по ступеням, слетали алые капли. Никто уже не смел ей помешать, и в полной тишине она величаво воссела на золотой трон.

Хиздар зо Лорак нарушил молчание дрожащим голосом:

— Матерь Драконов, мы готовы немедля признать вас своей королевой. Я ничего не знаю о ваших дальнейших намерениях, однако прошу проявить милосердие к побежденным.

— Быть к ним милосердной? Так же, как они — к рабам? — безучастно уточнила Дэйнерис.

— Господин — не всегда подлец и мучитель, Ваша Милость. Вы же помните, как однажды я вызволил вас из темницы.

После кратких колебаний королева чеканно объявила:

— Ну что же, Хиздар — ваше давнее благородство сегодня спасло от расправы господ Миэрина. Тех, кто поклянется мне служить, и за кого вы поручитесь, я не трону. К остальным я не буду столь снисходительна.

Хиздар немедленно склонился на колени перед новой госпожой и принес клятву верности, то же самое сделали и другие аристократы. Ко времени завершения церемонии кровь на клинке Дэйнерис успела засохнуть. Ощущение триумфа, переполнявшее ее при сдаче города, постепенно сменялось усталостью, ибо Матерь Драконов не спала без малого двадцать четыре часа.

Приняв присягу последнего из господ, королева позволила им покинуть зал. Миэринцы разошлись, за исключением Хиздара. Он почтительно предложил ей занять комнаты на верхнем ярусе пирамиды, покои, достойные правительницы города. Дэйнерис приняла это предложение и вместе с гискарцем двинулась к выходу из зала.

— Они придутся вам по вкусу, — заверил он. — Позвольте показать дорогу...

И тут Хиздар умолк: к ним приблизился человек поистине пугающего вида, облаченный в черное. Маг, который только недавно очнулся от забытья, хотел обсудить с королевой значимый вопрос. Дени, скрыв смертельную усталость, учтиво улыбнулась:

— Приятно вас видеть, Рейстлин. Как ваше самочувствие?

— Благодарю, кхалиси, — ответствовал тот. — Вполне сносно.

И внезапно без видимой причины чернокнижника одолел болезненный кашель. Надсадное першение разнеслось под гулкими сводами. Рейстлин содрогнулся, скорчился, изо рта его плеснула кровь. Приступ, впрочем, не был затяжным: вскоре спазм унялся, и чародей сумел перевести дыхание.

Все это время Хиздар наблюдал за Маджере с ужасом и глубочайшим, едва скрываемым отвращением.

— Я слышал, королеве прислуживает черный маг, — пробормотал он потрясенно, — чудовище, чьи очи горят огнем, а уста извергают кровь...

— Какая омерзительная, гнусная ложь, — зло оборвал его чародей. — Я никому не служу!

Дени сочла необходимым вмешаться:

— Хиздар, вам лучше оставить нас с Рейстлином наедине. Сейчас.

Гискарец исполнил ее просьбу — слегка поклонившись в знак почтения, он удалился прочь. Проводив его тяжелым взором, Маджере уже вполне спокойно обратился к Матери Драконов:

— Похоже, сегодня вы получили желаемое, кхалиси, — он чуть кивнул в сторону трона. — А это значит, для вас настала пора отдать мне долг.

Рейстлина давно уже занимал вопрос обретения постоянного убежища, и теперь, когда военный поход завершился, настало время всерьез озаботиться этой проблемой. Чародей рассчитывал поселиться рядом с драконами, ибо от них зависела его магия. Помимо этого, ему нужна была охрана из Безупречных, несколько агентов для различных поручений, а самое главное — тишина и уединенность.

Выслушав мага, Дени пообещала, что все устроит — ему оставалось лишь выбрать подходящее место. На сим их разговор завершился, и Матерь Драконов, распрощавшись с чернокнижником, удалилась на тридцать третий ярус для долгожданного отдыха.

Хиздар не обманул ее: верхние покои были поистине великолепны. Широкий коридор соединял просторные, светлые, прекрасно обставленные комнаты. Они включали зал для приема гостей, рабочий кабинет, роскошную хозяйскую опочивальню в белых, серебряно-золотых и пурпурных тонах, и несколько спален поменьше. В особенности Дени приглянулась терраса, примыкающая к покоям, с раскидистыми лимонными деревьями, цветочными клумбами и красивым каменным бассейном. Королева вышла на площадку под открытым небом, под свет утреннего, но уже жаркого гискарского солнца. Она приблизилась к заграждению и задумчиво замерла, взирая на город с высоты птичьего полета. Многоцветная панорама уходила вдаль, омытая слева лазурным морем, а спереди бурым Скахазадханом, от окраин в небо все еще поднимались черные дымные столбы.

Девушка уловила знакомый шум крыльев, ее губы тронула мягкая улыбка. Три дракона стремительно взмыли из-за балюстрады прямо перед ней. Увидев маму, они издали дружный радостный щебет и легко спланировали на террасу — похоже, это место пришлось по вкусу и им тоже.

— Вот мы и дома, дети, — проговорила Дени ласково.

Наконец-то королева исполнила свое давнее чаянье: драконы обрели надежное пристанище, и охранять их будет целая армия. Этот новый дом, однако, нуждался в основательной перестройке. Вскоре Дэйнерис отправилась спать, сознавая, что в ближайшее время об отдыхе останется только мечтать.

Война в Гискарских землях увенчалась полной победой Лунной Госпожи, но настоящие трудности только начинались. Отмена рабства в регионе, который процветал за счет торговли людьми, сулила разруху, голод и новую войну. Первым делом королева решила узнать досконально, насколько скверно ее нынешнее положение. Она велела чиновникам составить отчет обо всех городских финансах и выяснила, что две трети дохода столица получала от продажи невольников. В казне пока еще имелось золото, а в житницах — провизия, но часть ресурсов пришлось отправить в Астапор и Юнкай, где запасы иссякали. А между тем, главные торговые партнеры Миэрина, Волантис и Кварт, уже разорвали контракты и отозвали корабли из порта. Без новых поставок город в пятьсот тысяч человек не протянет и нескольких месяцев, но Гису было нечем торговать — кроме рабов.

Ситуация казалась совершенно безысходной. Дэйнерис почти не спала и не ела, сутками совещаясь с советниками, штудируя книги и раздумывая, как выйти из положения — а ведь разрушенная экономика являлась лишь частью проблемы. Законы, порядок правления, судебная система, положение сословий — все это приходилось создавать заново. Юная королева получила в Браавосе и в Пентосе прекрасное образование, да и мир успела повидать, но власть легла на ее плечи тяжелым бременем. Ко всему прочему, она должна была еще и заботиться о драконах, которые с каждым днем становились все более любопытными и неуемными.

Минуло две недели, в течение которых Дени не получила из своих владений ни единой доброй новости. Посему, когда в кабинет ее глубокой ночью явился сир Барристан, она тоже не ждала ничего хорошего.

— Что случилось? — почти обреченно осведомилась девушка. Она сидела за огромным столом, заваленном трактатами по истории, экономике и праву, картами, отчетами, письмами на разных языках и своими деловыми заметками. Рядом с ней, бессильно уронив голову на столешницу, спала утомленная Миссандея.

Сир Селми приблизился к Дени с участливым выражением:

— У вас измученный вид, кхалиси. Я не прошу Вашу Милость лечь спать — знаю, не послушаете. Но, быть может, вы немного прогуляетесь со старым рыцарем? Свежий воздух вам точно не повредит.

Устало улыбнувшись, Дени поднялась из-за стола и вместе с Барристаном вышла на ночную террасу. Усталая девушка с наслаждением ощутила на коже прохладный ветерок. Полная луна царила в небе, заливая серебром соседние пирамиды, Миэрин, такой многоцветный под ликом солнца, ныне был погружен в сумрак.

Рыцарь принес королеве новости из далекого Вестероса. Станнис Баратеон, один из претендентов на трон ее отца, погиб в кровавом сражении при Черноводной. Победители, Джоффри Баратеон и Тайвин Ланнистер, также понесли тяжелые потери, от которых, вероятно, оправятся еще не скоро.

— Если вы намерены занять Железный Трон, кхалиси, лучший момент для атаки вряд ли представится, — рассудил Барристан. — Возможно, стоит задуматься о походе на Вестерос? Так или иначе, оставаясь в Миэрине, вы подвергаете себя огромному риску.

Матерь Драконов ответила не сразу. Барристан со скрытым беспокойством наблюдал за ней. Девушка замерла у балюстрады, устремив темные глаза на спящий город, в лунных лучах ее кожа и волосы почти что сияли мистическим светом. После краткого молчания юная владычица веско изрекла:

— У нас не хватит ресурсов для покорения Вестероса. Едва ли народ забыл о зверствах моего безумного отца, а даже если и так, Тайвин и другие лорды охотно напомнят. Стоит ступить на землю Семи Королевств, и против меня сплотятся абсолютно все — потому я не намерена покидать Эссос, по крайней мере, пока мои драконы не подрастут. Пока что здесь мои дети в относительной безопасности.

— Помимо драконов, вам нужны люди, кхалиси. Сильные союзники. Простите мою прямоту, но я давно хотел спросить — вы еще не думали о замужестве? Уверен, найдется немало достойных кандидатов, которые вас поддержат при условии брака.

— Попасть в зависимость от мужа? — проговорила Дени прохладно. — Лишиться свободы, за которую я так долго боролась? Ну уж нет.

— Тогда какими средствами вы намерены удержать Миэрин? — мягко, но настойчиво вопросил рыцарь. — Что вы будете делать, когда запасы провизии иссякнут — неужто опять прибегните к магии? Станнис, к слову, полагался на магию своей красной жрицы и проиграл.

— Красной жрицы не было с ним в момент поражения.

— Откуда вам это знать, кхалиси?

— Я просто знаю.

На самом деле Дэйнерис не собиралась просить о помощи Рейстлина, она вообще не говорила с ним со дня покорения столицы. Королева уже давно исполнила данное магу обещание — он поселился в собственных покоях на тридцатом этаже Великой Пирамиды. С той поры Маджере вел привычную для себя жизнь затворника. Матерь Драконов, возможно, и желала с ним встречи, вот только государственные вопросы занимали все ее время, да и неудобно было беспокоить чернокнижника без веской причины.

Рейстлин, тем временем, основательно обустроил свое новое убежище. Тридцатый ярус пирамиды был обширным, тихим и сумрачным, узкие окна впускали в комнаты совсем немного света. Убранство состояло из вычурной эбеновой мебели, тканых квартийских ковров и гобеленов на кирпичных стенах. Впрочем, чародей решил изменить обстановку по собственному вкусу. Он провел в покоях ритуал, который оградил хозяина от незваных гостей и даровал ему сонм ужасающих прислужников.

Чернокнижник сотворил заклинание глубокой ночью, когда над пирамидой серебрился бледный серп полумесяца. Маг долго готовил помещение для обряда. На каменном полу он разместил зловещие ингредиенты: человеческие кости, прах и несколько фиалов, полных свежей крови. Они образовали строгую восьмиугольную звезду с горящими свечами на вершинах. Сам Маджере занял место по центру и с величайшей осторожностью извлек из сумки последние, главные компоненты. Чародей выставил по кругу восемь антрацитовых кристаллов. Острые, точно осколки стекла, они являли собою нечто потустороннее, от них исходил сверхъестественный холод, леденящий тело и душу. В ограненных темницах таилось невыразимое зло, и великий черный маг намеревался его освободить.

Уверившись, что все готово, Рейстлин начал плести чары. Формула была чрезвычайно длинной и сложной, очень немногие маги осмелились бы читать ее наизусть. При первых шипящих словах пламя свечей задрожало и сделалось сумрачно-фиолетовым, как зарево Нуитари. В этом неровном свете каждый предмет в комнате будто бы обратился в свою фантомную копию. Маджере продолжил читать, выводя руками замысловатые пассы, его черное одеяние подхватывал ветер из неведомого замогильного измерения. Энергия страха и смерти концентрировалась в золотых пальцах, кристаллы вибрировали, отзываясь резонансом на колдовство.

И вот чародей завершил формулу. Последнее слово возвестило явление древнего ужаса, свечи вспыхнули болезненно ярко и тотчас погасли вовсе. Восемь призм бесшумно распались в пыль, восемь чудовищных призраков вырвались из кристальных темниц на свободу. Впрочем, свобода их была условна: маг удерживал жутких тварей под контролем. Фигуры из белесой мглы с горящими провалами глазниц покорно замерли, ожидая от хозяина первых приказов.

— Великолепно, — прошептал Рейстлин одними губами. В Ансалоне, в Черной Башне, он заключил этих призраков в особые хранилища. Теперь он выпустил их и получил охрану, более надежную, чем Безупречные, и самых исполнительных в мире слуг.

Колдовская сила Маджере неуклонно возрастала. Пока чародей не мог открыть портал в Кринн, но он уже не сомневался, что однажды возвратится домой. Рейстлину оставалось лишь ждать, и он не собирался тратить это время впустую. Неизведанный новый мир лежал перед ним: история расцвета и падения целых цивилизаций, диковинные создания, а главное, драгоценные знания о магии. Чернокнижника манили все эти секреты, в нем горел азарт ученого, исследователя, первопроходца. Пожалуй, впервые за долгие годы Рейстлин был свободен от стремления стать богом, когда-то поглотившего его помыслы и переросшего в одержимость. Он не отказался полностью от этого намерения, однако пока оно отступило на второй план. В гораздо большей степени мыслями чародея владели открытия, уже совершенные в Эссосе — и другие, которые еще только предстоит совершить.

Самым удивительным из них для мага по-прежнему оставались юные драконы со своей смертной родительницей. Рейстлин знал, сколь чужды и враждебны людям огнедышащие создания, и Матерь Драконов воплощала для него загадку, ответа на которую он не ведал. Но, каким бы ни оказался этот ответ, Рейстлин уже получил от союза с Дэйнерис немало благ. Ему было выгодно, чтобы она и впредь оставалась у власти, ибо это означало безопасность для драконов. Он знал о трудностях, с которыми столкнулась королева, и посему, завершив обустройство убежища, решил выяснить ее дальнейшие планы.

Они встретились солнечным днем, на террасе под открытым небом, соединенной арочным выходом с тронным залом. Дени ожидала чародея на скамье под сенью лимонных деревьев, сегодня она была в алом платье с короткими рукавами и широким поясом на талии. Самоцветные очи девушки горели нескрываемой радостью, Маджере даже удивился — неужели она настолько счастлива его видеть? Впрочем, это предположение тотчас развеялось.

— У меня отличные новости, Рейстлин, — с нотой ликования заявила Дэйнерис. — Я только что встретилась с послами из Браавоса — Железный Банк одобрил Миэрину займ на очень выгодных условиях. Более того, Морской Владыка лично проявил интерес к этому делу и готов оказать мне всяческую поддержку.

— Звучит весьма недурно, — с осторожностью проговорил Маджере, — но за все приходится платить, кхалиси. Зачем, по-вашему, этим людям вам помогать?

— Браавосийцы ненавидят рабство и готовы поддержать мою борьбу с гискарским рассадником мерзости. Теперь я понимаю, почему Железный Банк отказал мне в Астапоре — причина заключалась не столько в юном возрасте драконов, сколько в моем намерении купить невольников. Но сейчас для союза с Морским Владыкой больше нет препятствий.

— Полагаю, этому союзу тоже есть своя цена. Вы уверены, что здесь не кроется какого-либо обмана со стороны Браавоса?

— Браавосийцы держат свое слово, — молвила королева с гордостью, — я-то знаю, ведь я сама браавосийка, Рейстлин, хоть и родилась на Драконьем Камне. В вольном городе прошло мое детство... Вы, право, настроены чересчур скептично. Все же иногда нам везет безо всяких подвохов — думаю, с вами такое случалось не единожды.

Чернокнижник промолчал, его золотое лицо отразило мрачное сомнение. Кхалиси чуть приподняла брови, мягко удивляясь:

— А как же наша встреча в Кварте? Тогда мы оба потеряли самое дорогое: вы — магию, а я — своих детей. Но вместе мы вернули утраченное, а в дальнейшем обрели и много, много большее. Изрядная удача, вы не находите?

— В некотором роде вы, возможно, и правы, — сдержанно согласился Маджере. Здесь ему нечего было возразить. Если бы он не встретил Матерь Драконов, путешествие по Эссосу без магии обернулось бы крайне скверно.

Дэйнерис заговорщически ухмыльнулась:

— Предлагаю вам выпить со мной вина — такое событие, как союз с Браавосом, определенно стоит отметить.

— Почему бы и нет, — чародей был совсем не против этой затеи. — Приходите ко мне сегодня, часам к девяти вечера. Обсудим дальнейшие планы.

Условившись о встрече, Дени ощутила удивительный прилив сил. Целый день она порхала по пирамиде, точно маленький дракончик, ее дела спорились быстро и будто бы сами собой. Но с приближением назначенного часа в груди девушки зародилось необъяснимое, почти болезненное волнение. Под вечер королева удалилась в свои покои вместе с Миссандеей. Она собиралась к Рейстлину долго, старательно уделяя внимание каждой детали облика. Дэйнерис надела новое платье из шелка — винно-красное, с глубоким треугольным вырезом на груди. Перед зеркалом она примерила рубиновые серьги и чуть тронула губы прозрачной вишневой мазью, ее пальцы при этом слегка дрожали. 'Проклятие, да что со мной такое'? — подумала она смятенно.

— Мисси, — тихо позвала Дени подругу, — можешь сделать мне какую-нибудь красивую прическу?

Смуглые пальцы наатийки скользнули в чудесные белые волосы королевы. За последнее время девушки здорово сблизились. Миссандея имела острый ум и чуткое сердце, а в особенности Дени ценила ее неизменную спокойную рассудительность. В начале знакомства с Матерью Драконов она вела себя очень сдержанно, даже робко, но потом осмелела, стала более общительной и открытой. Собирая волнистые пряди в косы, она с восхищением в голосе вспоминала подвиг Серого Червя у врат Миэрина.

— ...Возможно, тебе стоило наградить его за поединок? — предположила она.

— Для него такой поступок — обычная служба, — покачала головой королева. — Он не понял бы, за что эта награда, а возможно, даже оскорбился.

— Все-таки Безупречные сильно изувечены, — заметила Миссандея и тотчас слегка смутилась. — Я имею ввиду, не только физически, но и душевно. Они ведут себя, как копии друг друга, после многих лет истязаний их личности совершенно сломлены. Интересно, сможет ли хоть один из них обрести нормальную, мирную жизнь?.. Кажется, я закончила — посмотри.

Дэйнерис придирчиво взглянула на себя в зеркало. Высокая прическа открывала ее лоб и шею, свободные пряди спереди изящно обрамляли лицо.

— Как я выгляжу? — спросила она деловито.

— Странно слышать такой вопрос от прекраснейшей женщины Эссоса, — улыбнулась наатийка и вдруг недоуменно нахмурилась. — Погоди, а с кем ты сейчас встречаешься?

— С Рейстлином Маджере.

Безмятежный настрой Миссандеи резко переменился. Она побледнела столь сильно, что это было заметно даже на смуглой коже, в ее золотых глазах мелькнул почти суеверный страх.

— Кхалиси... вы же не?.. — еле слышно пролепетала она.

Дэйнерис поспешила ее успокоить:

— Что за глупости, Миссандея? У нас обычный деловой разговор. Маджере — значимый союзник, и я должна предстать перед ним в достойном виде. Это просто проявление уважения.

— А когда мне ожидать твоего возвращения?

— Я не знаю — вернусь, как только мы закончим со всеми делами. Должно быть, довольно поздно.

Королева ушла от дальнейших расспросов, поспешив на встречу. Подруга осталась у нее в покоях — с некоторых пор они часто ночевали вместе. Миссандея, было, села за перевод квартийского свитка, однако не могла сосредоточиться, ибо изрядно тревожилась за кхалиси. Та вполне убедительно объяснила свое поведение, но все же с ней определенно творилось что-то неладное.

Миссандея не ждала гостей и весьма удивилась, услышав стук в дверь. Это оказался сир Джорах Мормонт. Девушка открыла рыцарю, он настороженно оглянулся на пороге, ища глазами хозяйку покоев.

— А где кхалиси? — осведомился визитер. — Я думал, она уже освободилась.

— Пока еще нет, она недавно опять ушла по делам.

— И что же за дело потревожило Дэйнерис в столь поздний час?

Миссандея не была вполне уверена, что стоит сообщать Мормонту обо всех перемещениях Матери Драконов. Однако рыцарь являлся давним другом королевы, и потому после некоторых колебаний наатийка все же ответила:

— Она ушла в гости к Рейстлину Маджере.

— Рейстлин Маджере, — повторил Джорах, темнея лицом. — А зачем — она не уточнила?

— Я не знаю, — увидев, сколь сильно он разозлился, Миссандея тотчас пожалела о сказанном. — Вроде бы, хотела обсудить государственные вопросы...

— Государственные вопросы, значит. У него в покоях, поздним вечером. Понятно.

Не прощаясь, Мормонт порывисто развернулся и зашагал прочь. Худшие опасения рыцаря подтвердились: все это время мерзкий колдун совращал кхалиси у него за спиной. Но сегодня с грязными интригами будет покончено. Одержимый ревностью и яростью, сир Джорах спешил на тридцатый этаж Великой Пирамиды.

Примечание к части

Песня — "Xandria — Blood on my hands".

Вот это нарисовал читатель под ником Kast, а затем раскрасила моя подруга.

https://pp.vk.me/c631220/v631220314/3304f/nIAv3hb7vo4.jpg

Хотела найти картинку, подходящую под призраков Рейстлина, но не нашла. Вот это самая близкая.

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fc2d/ug01i6w1RR4.jpg

Я обозначила карту перемещений героев. Читать слева сверху.

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/45ca/MzhKZA3oP9E.jpg

Повествование плавно перешло в центральную фазу, однако кульминация и развязка еще довольно нескоро.

Глава 9, повествующая о тяжких последствиях опрометчивых решений.

'Иногда лучший способ погубить человека — это предоставить ему самому выбрать судьбу'.

Время, как говорил Рейстлин Маджере, ценный ресурс, и кхалиси старалась не тратить его понапрасну. Сегодня она явилась на встречу без опозданий.

Прежде, чем впустить королеву в свои покои, маг защитил ее от призрачных стражей с помощью чар. Он возложил на голову девушки руки и прошептал заклятие. От касания его ладоней, огненно-горячих, изящных, чутких, Неопалимой овладело мимолетное наваждение. Дени не ведала, чары ли это, или ее собственные чувства. Ее объяла приятная истома, как если бы она вышла из студеной пещеры под лучи полуденного солнца. Маг завершил обряд, а королева смутилась, не понимая, что с ней произошло — 'Я ведь не... О нет, оно не могло вернуться. Это просто воздействие колдовства'.

Рейстлин проводил Дэйнерис в комнату для приема гостей. Обширное помещение было обставлено с лоском: мебель из эбенового дерева, роскошные ковры, свечи в витых канделябрах. Стройные ряды фолиантов в кожаных переплетах размещались на бесчисленных полках. Очаг отсутствовал, однако воздух был горяч и сух, как если бы топилось очень жарко. Дени с наслаждением вдохнула знакомый запах лаванды и тлена — за время, минувшее с последнего визита к магу, она успела по нему соскучиться.

Гостья присела на кресло, обитое бордовой тканью, подле маленького столика из оникса. Чародей приблизился к одному из резных шкафов и деловито уточнил:

— Какое вино предпочитаете? Красное, белое?

— Вы столь любезно угостили меня в прошлый раз, — в глазах Дэйнерис блеснули задорные искорки, — позвольте мне сегодня ответить тем же.

Из суконного мешочка, принесенного с собой, королева извлекла изящную темную бутыль.

— Давний подарок из Вестероса от сира Барристана, — пояснила она с улыбкой, — арборское янтарное. Один из лучших букетов не только в Семи Королевствах, но и во всем Известном Мире. Надеюсь, он придется вам по вкусу.

Маджере, ценитель хороших вин, с удовольствием воздал напитку должное. Конечно, ни одно творение рук людских не сравнится с сортами Сильванести, однако арборское было весьма достойно. Легкое, деликатное, оно впитало в себя золото летней зари и дух медвяного разнотравья. Неспешно угощаясь вином из хрустальных бокалов, королева и маг повели приятную беседу.

— По вашему мнению, когда мои драконы научатся говорить? — Дэйнерис задала вопрос, давно ее занимавший.

— В ближайшее время — едва ли, — в интонации Рейстлина слышалось сомнение. — Должен заметить, драконий язык очень сложен, кхалиси...

— Ур-р-р-р? — девушка состроила рожицу, подражая дракончику. Получилось столь забавно, что чародей засмеялся. Его смех, негромкий, сиплый, был поистине пугающим. Дени тоже рассмеялась, в этом тихом сумрачном зале ее голос звучал до странности беззаботно.

Но вдруг Маджере, нахмурившись, настороженно воззрился в сторону дверей. Несколькими днями ранее он защитил свой этаж пирамиды охранными чарами, и чары эти только что известили его о явлении незваного гостя.

— Похоже, сир Джорах Мормонт не прочь к нам присоединиться, — прохладно усмехнулся маг.

Лицо Дэйнерис чуть зарделось от вина и от вспыхнувшего негодования. Сердито сдвинув брови, она отчеканила:

— Лучше бы он шел в седьмое пекло. Не желаю его видеть. Не сегодня, не сейчас.

— В таком случае, колдовские иллюзии его не пропустят, — чародей небрежно повел рукой, словно отгоняя докучливую струйку дыма. — Куда бы рыцарь не повернул, он неизбежно возвратится к началу пути.

— Вот и прекрасно, — кхалиси сделала долгий глоток из бокала, успокаиваясь. — Если бы вы только знали, Рейстлин, как он меня утомляет. Спору нет, я многим обязана Джораху, но порой его опека совершенно несносна. Он ходит за мной по пятам хуже няньки, пытается спорить, будто я не королева, а маленькая девочка. И ладно бы просто нянька — так он еще и грезит лечь со мной в постель. Думает, что я не замечаю, но этот взгляд голодной собачонки невозможно не заметить.

— Многие желают вами обладать, кхалиси, — сдержанно проронил Маджере, — плоть мужчин слаба.

— Но вы не такой, как другие мужчины. Вы способны смотреть на меня по-иному, и я это очень ценю.

Рейстлин одарил Матерь Драконов долгим пристальным взором. Она сидела перед ним с бокалом в руке, закинув ногу на ногу, такая царственная, грациозная, лилейно-белая в своем роскошном красном платье. Маг вспомнил светлоликих эльфиек и жрицу Паладайна, однажды едва не вскружившую ему голову. Неопалимая была прекраснее всех женщин, которых он когда-то знал, но ее истинная прелесть заключалась отнюдь не в изяществе стана и тонких чертах. В маленьком теле пламенела гордая, отважная, мятежная душа. Она привлекала смертных мужчин и женщин, как манит мотыльков костер в ночи. Хвала магии, Рейстлин был свободен от зова плоти и мог созерцать валирийскую красоту королевы, не подвергаясь унизительным искушениям. Он промолвил негромко, с едва уловимой задумчивостью:

— Когда-то давно, еще в Кварте, я сказал — в вас нет ровным счетом ничего особенного. Но время идет, и я все более уверяюсь, что это не так. Драконы избрали вас не напрасно: они не могли и мечтать о более благоразумной и преданной матери.

— Недавно я видела сон, Рейстлин, — королева тоже с волнением понизила голос. — Дети явились мне в облике, подобном человеческому. Юноша со смоляными волосами, высокий, сильный — Дрогон, второй, с серебристой косичкой и зелеными глазами — Визерион, а третья, златокудрая дева — Рэйегаль. Они были прекрасней небесных звезд, а голоса их звучали, как самая дивная музыка. Драконы молвили: 'Никого не бойся, мама, и ни о чем не беспокойся. Они отняли у тебя крылья, но теперь твоими крыльями будем мы. Мы станем твоей защитой, твоим испепеляющим дыханием, и никто, никто в целом мире не посмеет причинить тебе вред'. Удивительно яркая, ясная картина — я помню ее, будто это и не сон вовсе.

— Ваша связь с драконами — пожалуй, величайшая из загадок, с которыми мне доводилось сталкиваться, — после краткой паузы Маджере со значением добавил: — Я знаю способ проникнуть в суть этой тайны, и если вы не возражаете, могу его испробовать прямо сейчас.

— Сейчас?.. — Дэйнерис несколько растерялась. — А мне не будет больно?

— О нет, отнюдь, — уверил чародей, — напротив, воздействие магии весьма приятно. Позвольте ваши руки, кхалиси.

Королева подала чернокнижнику свои хрупкие, нежные, почти детские ладошки. Рейстлин сжал их мягко, но надежно. 'До чего же он горячий', — подумала девушка с трепетом, — 'в нем пылает неистовый пламень, который убил бы любого — а его лишь закаляет'.

— Закройте глаза, — прошептал маг, и Дени с возрастающим волнением подчинилась.

Ритуал не требовал особых заклятий. Маджере сконцентрировал в руках магическую энергию, а затем направил этот поток сквозь тело Дэйнерис. Девушку захватило мощное, ни на что не похожее, невыразимо приятное чувство. Каждая ее частичка наполнилась огненной теплотой и гармоничной пульсацией, волнами исходящей от рук Рейстлина. Королева с блаженной легкостью отдалась на волю течения, уносящего ее сознание прочь от материального мира.

Чернокнижник тоже настроился на восприятие иного порядка. Отрешившись от обычного зрения, он обратился к сути Матери Драконов на уровне чистой магии. То, что открылось Рейстлину, было отнюдь не приятно: он испытал опустошение, ибо его колдовская энергия мгновенно иссякла. Это было подобно попытке оросить пустыню, не знавшую дождя сотни лет — выжженная мертвая почва жадно впитала всю влагу до последней капли.

В следующую секунду черного мага хватил ужасный приступ недуга. Боль рассекла его легкие разящим клинком, насквозь, от грудины до лопаток. Он надрывно закашлялся, скорчился в кресле, давясь кровью. Мерзость душила Рейстлина долго, он тщился глотнуть воздуха, но жесточайшие спазмы никак не унимались. В конце концов, глаза чародея застлала темная пелена, и спасительное беспамятство поглотило разум, принося избавление от мучений.

Очнулся маг оттого, что Дени звала его:

— Рейстлин... Рейстлин, вы меня слышите?

Она стояла рядом с ним, встревоженная, бледная. В ее глазах, расширенных от испуга, не осталось ни искры веселья. Чернокнижник тяжело приподнялся на подлокотниках и с беззвучной усмешкой заметил:

— А я-то думал, вы давно уже привыкли к моему недомоганию.

— Сейчас вы кашляли много хуже обычного, почти как тогда, на море. Я надеюсь, вы не заболели лихорадкой снова?

— О нет, на сей раз эта мерзость ни при чем.

Рейстлин достал из кармана белый платок и аккуратно промокнул окровавленные губы. Затем он сделал несколько долгих глотков вина, тщетно надеясь вернуться в нормальное самочувствие. Его голова тошнотворно кружилась, в висках пульсировала давящая тяжесть, мир перед глазами расплывался в зыбкий туман. Усилием воли собравшись с мыслями, маг сипло вымолвил:

— Ваша душа, кхалиси, не есть душа человека. Она необъятна, безбрежна, словно океан, в то время как сущности смертных подобны лужам после дождя.

То, что он сказал, сильно взволновало королеву.

— Душа дракона?.. — предположила она осторожно. — Но разве дракон мог родиться от смертной женщины?

— Я... не знаю. Ваш дух — он тяжко изувечен, изуродован... почти что мертв, — чародею становилось все труднее говорить осмысленно. — Пока я не могу утверждать наверняка, но есть вероятность, что вы тоже родом не из этой реальности... Изгнаны.

— 'Вы — тоже'?.. Так вас изгнали, Рейстлин? Но почему...

Маджере не позволил девушке завершить вопрос. Выпрямившись в кресле, он спокойно, но твердо заявил:

— Думаю, вам лучше уйти. Скоро мы сможем увидеться вновь, если вы того пожелаете. Но прямо сейчас я очень, очень устал и вынужден с вами распрощаться.

* * *

'Будь ты проклят, шалафи, будь проклято твое имя и всякое воспоминание о нем. Каким бы истязаниям тебя ни подвергла Темная Госпожа, все равно этого будет недостаточно', — повторял про себя Даламар, шагая по гулкому коридору Черной Башни.

'Мой брат был отвратительным младенцем, несносным мальчишкой, озлобленным юнцом и взрослым безумцем, едва не сгубившим весь мир. Сегодня его пожрала Бездна, и я ни капли об этом сожалею', — думала Китиара, галантно ведомая любовником под руку.

Они достигли комнат Даламара. Маг хотел, было, увлечь драконью всадницу в спальню, однако та не позволила. Ловко увернувшись от объятий, она с поддевкой вопросила:

— Куда ты меня привел, Даламар Темный?

— К себе в покои, — недоуменно молвил тот.

— Но это же помещения для простого ученика. Должно быть, хозяин Черной Башни ошибся — его опочивальня не здесь, а наверху.

Любовники обменялись долгими взглядами, исполненными вожделения. От обоюдного сознания того, что последует далее, алчный пламень в их глазах разгорелся ярче. Они немедля возвратились в коридор и поспешили на верхний этаж, который в течение трех лет занимал шалафи. Прежде Даламар не смел и приблизиться к личным покоям Рейстлина. То был последний рубеж, граница, отделявшая ученика от полного триумфа: посягнуть на чертоги учителя означало окончательно низвергнуть его господство.

Парочка, томимая зовом плоти, приблизилась к сомкнутым черным дверям. Вход защищался чарами, однако Даламар сумел их развеять — все же он кое-чему научился у Маджере. В покоях шалафи царила жаркая темнота и неповторимый лавандовый запах с примесью увядания. Эльф-отступник вскользь отметил изящество убранства: 'Тщедушный урод, однако, окружал себя весьма красивыми вещицами'. Но сейчас ему было недосуг разглядывать обстановку. Китиара безошибочно определила, где находится спальня, и с грацией уверенной соблазнительницы увлекла мага за собой. Они подошли к роскошнейшей из всех кроватей Кринна, с кованой спинкой в виде драконов и гранатовым покрывалом, расшитым золотой нитью.

— Что с тобой, Даламар Темный? — женщина тонко почуяла мимолетное сомнение спутника. — Боишься, учитель ругаться будет?

— В Бездну учителя, — дерзко хмыкнул Даламар и добавил с елейной усмешкой: — Ах да, конечно, как я мог забыть...

Драконья всадница рассмеялась легко и весело, и, заведя за спину руку, разомкнула крепления доспеха. Темный эльф привычно помог ей избавиться от брони, а затем и от облегающего нательного костюма. Под этим костюмом был спрятан не один кинжал — последний из них обнаружился, только когда Китиара разделась почти догола.

— А если бы оказалось, что Рейстлин сильнее, ты бы помогла ему меня убить, — руки отступника легли на стройные загорелые бедра воительницы.

— Само собой, — женщина ловко перехватила кинжал и дотронулась лезвием до шеи эльфа, — но разве сейчас это имеет значение?

Дразнящий жест стал последней каплей: кровь Даламара вскипела от возбуждения. Скинув остатки одежды, он повалил Китиару на кровать, и любовники со страстью предались чувственным наслаждениям.

А несколькими этажами ниже, в тишине магической лаборатории, смертельно усталый Рейстлин Маджере сидел на кресле с вином в руках. Думы его были мрачнее зимней полуночи. Во исполнение своего замысла он потратил без счета времени и сил, и все равно этого оказалось недостаточно. Маг вспоминал, как творил заклятия невероятной мощи, как странствовал в прошлом, сражаясь с нескончаемыми полчищами врагов. Он терпел своего безмозглого братца, жалкого предателя Даламара и самодовольную девку, из-за которой едва не поддался низменной страсти. Воспоминание о Крисании было особенно досадно для Рейстлина. Именно на нее ушло впустую больше всего драгоценных минут: беседы, уговоры, споры о мироздании, лишенные и крупицы смысла...

И вдруг до чернокнижника донесся отдаленный женский возглас. Он настороженно возвел глаза к потолку — быть может, ему показалось? Но через несколько секунд высокий крик с придыханием повторился. 'Нет, не показалось', — хмуро сознал Рейстлин, догадываясь об источнике беспокойства. Чародей поднялся с кресла и, привычно накинув капюшон, шагнул сквозь пространство Башни на порог своей сумеречной опочивальни.

Очень немногое в Кринне могло повергнуть Рейстлина Маджере в остолбенение, но открывшееся зрелище мгновенно вышибло почву у него из-под ног. На собственной его постели, на гранатовом с золотом покрывале, по-хозяйски раскинулся голый Даламар. Его глаза были прикрыты, красивое лицо являло блаженное отсутствие мысли. На эльфе упруго и плавно, точно ладья на морских волнах, качалась драконья всадница, бедра мужчины ритмично двигались ей навстречу в незамысловатом танце похоти. Любовники с упоением предавались плотским утехам, их сладострастные стоны разносились на всю Башню. Неудивительно, что они даже не заметили возвращения хозяина.

А тот, совершенно оторопев, застыл на пороге. В эти мгновения перед мысленным взором Рейстлина пронеслись все его былые поражения и неудачи: гнусная травля школьной поры, первая и последняя попытка свидания в пятнадцать лет, провалы в сотворении заклятий, вызывавшие смех сокурсников и ярость учителей... Чернокнижник вспомнил, как после Испытания сделался немощным калекой, прикованным к постели, полностью зависимым от брата. Он вспомнил ненавистный голос из кошмаров, что еженощно нашептывал о его слабости и трусости. Затем явился образ жрицы у ручья: так близко, он едва не поддался, он и в самом деле слаб... И после всего этого — поистине разгромный финал в Бездне: крах его плана, позорное бегство от врага, с которым он сам столь опрометчиво искал встречи.

Зримым же выражением неудач, их издевательским апофеозом стали любовники, предавшиеся похоти в опочивальне Рейстлина. Невозможно и представить более унизительной демонстрации, что он бессилен, никчемен, нисколько не лучше мальчишки, когда-то страдавшего от всех мыслимых и немыслимых детских хворей.

А затем черного мага охватила злоба. В его душе разверзлась пропасть ужаснее глубинной Бездны. Ни одно создание, смертное или бессмертное, ни в Кринне, ни в ближних мирах доселе не знало столь лютой, столь разрушительной ненависти.

Даламар Темный, бессознательно почуяв беду, чуть приоткрыл сапфировые глаза. Увидев Рейстлина, он сразу понял, что это конец. Крики Китиары оглашали спальню, и учитель скорее угадал по губам, нежели услышал, как ученик сдавленно прошептал:

— Шалафи...

Женщина смолкла и с ужасом обернулась, но сказать хоть одно слово уже не успела. Чародей не творил заклятий, лишь золотые пальцы его судорожно сжались в кулаки. Достало и этого жеста без всяких формул, чтобы магия ему подчинилась. Любовников постигла участь фигурок, слепленных из мокрого песка, а затем засохших: прямо друг на друге они начали рассыпаться в прах. На их телах возникли бурые пятна, тлен стремительно охватил обнаженную кожу и беззащитную плоть. В считанные секунды Китиара и Даламар были стерты с лица мироздания, от них осталось лишь два скелета, утопающих в роскошном покрывале, все еще отчаянно цепляющихся друг за друга костяными пальцами.

А Рейстлин по-прежнему неподвижно стоял на пороге спальни. Сердце чародея билось очень часто. В душе его на смену ненависти приходило беспредельное гнетущее опустошение.

* * *

Матерь Драконов покинула черного мага в весьма смятенных чувствах. Разговор с Маджере вызвал у нее бесчисленное множество вопросов, пока что оставшихся без ответа. Погруженная в размышления, Дэйнерис возвратилась к себе, в уединенные покои на верхнем ярусе пирамиды. Там ее встретила Миссандея, которая в отсутствие подруги не находила себе места от волнения. Наатийка участливо спросила королеву:

— Ты в порядке? Я думала, тебя не будет дольше. Что-то случилось? Или... — она добавила, тревожась все сильнее, — ...не случилось?

Кхалиси вздохнула с безнадежной усталостью:

— Проклятье, да не собиралась я с ним спать. У меня три маленьких ребенка и государство на грани полной разрухи — поверь, мне сейчас совсем, совсем не до мужчин. А расстроена я оттого, что Рейстлину сегодня нездоровилось, и мы разошлись, не побеседовав о многих важных делах.

Миссандея смущенно потупила золотые глаза.

— Прости, — проговорила она тихо, — я не хотела тебя оскорбить. Мысль, что этот кашляющий кровью колдун тебе нравится... Боги, как я вообще додумалась до подобной глупости?

— Рейстлин мне действительно нравится, — невозмутимо ответила Дени, начиная переодеваться. — Он блистательно умен, не лишен толики здравого цинизма, а до силы его характера нам всем далеко. Я глубоко его уважаю, но это еще не значит, что я непременно запрыгну к нему в постель. Иногда мужчина и женщина могут быть просто друзьями.

Вскоре Матерь Драконов пожелала Миссандее спокойной ночи и удалилась к себе в опочивальню. Однако хоть Дэйнерис и легла в постель, сон к ней долго не шел. Серебряный шелк простынь холодил разгоряченную кожу девушки, по телу ее разливалась томительная тяжесть, идущая от самого низа живота. Видят боги, если бы все сказанное королевой являлось правдой, на душе у нее было бы гораздо легче. Из-за кровавой жертвы, принесенной при рождении драконов, она давно уже не чувствовала зова плоти, но сегодня этот пламень, жаркий, как седьмое пекло, воспылал вновь. Дени знала, что ее постыдные мечтания никогда не воплотятся в реальность, и все же была не в силах от них отрешиться: воображение настойчиво рисовало образ вожделенного любовника.

Рейстлину Маджере в ту ночь тоже спалось скверно: за несколько часов до рассвета его посетило пугающее тягостное видение. В этом видении маг разомкнул глаза на собственном ложе в покоях Великой Пирамиды. Обстановка была привычной, как наяву, за исключением одного — пол комнаты сплошь покрывала мерцающая призрачная трава. Она вяло шевелилась, подобно тончайшим щупальцам тысяч голубоватых медуз. Вид этой странной мерзости вызвал у чародея панический паралич, чувство ужасной опасности буквально вскричало в нем. Но больше во сне ничего не случилось — магу удалось проснуться до того, как истинный кошмар проявил себя.

Неудивительно, что поутру невыспавшийся Рейстлин пребывал в дурном расположении духа. Визит непрошеного гостя оказался для него совершенно некстати.

Вчерашним вечером сир Джорах Мормонт так ничего и не добился. Иллюзии долго водили его кругами по этажу, и, в конце концов, рыцарь понял, что мерзкий колдун морочит ему голову. Он удалился восвояси, однако на следующий день явился вновь, на сей раз вооруженный мечом. Возвращение Джораха несколько озадачило Рейстлина: чародей полагал, что рыцарь все же искал встречи с королевой, а не с ним. 'Похоже, Мормонт желает побеседовать со мной по душам', — отметил Маджере с ленивым интересом, — 'и я не дам ему повода возомнить, будто избегаю этой беседы'.

Взмахом руки чародей развеял защитные иллюзии, и перед рыцарем наконец-то появился вход. Он тотчас вломился в покои Рейстлина, стремительный и свирепый, как бешеный медведь. Завидев темную фигуру, Джорах молниеносно обнажил клинок и приставил к шее недруга.

— Гнусный выродок, — прорычал Мормонт, — только дернись, и я убью тебя! Говори, что ты с ней сделал? Ты прикасался к ней?

Рейстлин ничего не ответил. Лицо его утопало во мраке, только жуткие очи светились двумя фосфорическими огнями. В зале царила противоестественная ледяная тьма, которая коварно скрадывала черный силуэт. Колдун выглядел до странности неподвижным, словно это и не человек вовсе, а тень мертвеца, лишенная плоти и крови. Мормонту показалось даже, будто конец его клинка терялся во мгле, как башенный шпиль в тяжелых тучах. 'Именем Семерых, что за бесовщина?..' — подумал рыцарь с внутренним содроганием.

Силуэт вдруг издал отвратительный протяжный хрип и распался на два белесых фантома. Порождения ужаса надвинулись на Джораха, их искаженные злобой лики воплощали нечеловеческий голод. Сердце воина объял невыносимый страх, тело оцепенело, меч выпал из безвольно разомкнувшейся руки. Морозные пальцы призраков сдавили его запястья, жадно вытягивая кровь и жизненную силу. Рыцарь не мог ни вырваться, ни прогнать их, ему не было никакого спасения от оков губительного кошмара.

— Достаточно, — сквозь пелену полубеспамятства до Мормонта донесся шипящий голос.

И тотчас фантомы рассеялись, как исчезает смрадный дым в порыве ветра. Джорах узрел в десятке шагов впереди самого Рейстлина Маджере. Облик его внушал не меньший ужас, чем призрачные мертвые твари. Лицо чародея было пугающе бесстрастно, проклятые глаза пылали из-под капюшона пламенем седьмого пекла. Его взгляд скрестился со взглядом Мормонта: колдовские желтые опалы против стальных озер, исполненных удушливой ярости.

— Ты... поплатишься за то, что сделал с ней, — глухо процедил рыцарь. Он был чудовищно измучен, опустошен, а на его запястьях — там, где кожи коснулись духи — кровоточили глубокие порезы. Но мысль о совращенной Дени жгла его раскаленным железом, не позволяя сдаться. Поборов слабость, Джорах подобрал с пола меч, дабы снова атаковать ненавистного колдуна.

Чернокнижник шепнул короткое заклятие и взмахнул рукой, насылая на Мормонта магический паралич. Тот мгновенно застыл, утратив контроль над собственным телом. Силой воли воин попытался вырваться, но злые чары держали надежней цепей — он уже не мог ни пошевелиться, ни вымолвить хоть одно слово.

Маджере спокойно выждал, пока до врага дойдет сознание собственной беспомощности. А затем он заговорил, ядовито, медленно, словно бы врезая в память Джораха каждую букву уничижительной речи.

— Не твое собачье дело, рыцарь, зачем мы с королевой встречаемся. Видно, низменные страсти лишили тебя не только скудных остатков разума, но даже инстинкта самосохранения. Прямо сейчас мне ничего не стоит оборвать твою жалкую жизнь, — Рейстлин выдержал леденящую паузу. — Я не убью тебя лишь из уважения к ней. Но отныне ты всегда будешь помнить, кто я есть, и более не посмеешь мне угрожать.

И черный маг, приблизившись к воину, дотронулся пальцами до его шеи. Мимолетное, почти невесомое касание причинило Джораху боль, в сравнении с которой меркли самые немыслимые пытки. Каждый нерв его обратился в ток расплавленного свинца. Абсолютное страдание пронзило рыцаря до костей, поглотило само его существо, застлало зримый мир багровой пеленой. Мормонт не мог закричать, ибо был обездвижен. Но если бы он сумел, то закричал бы так страшно, как никогда в жизни, мгновенно исторгнув из легких весь воздух.

Оглушенный ужасной болью, мужчина потерял сознание. Повинуясь приказу Рейстлина, духи подхватили бесчувственное тело и вынесли его прочь из покоев хозяина. Рыцарь очнулся только под вечер, на полу в одном из безлюдных темных коридоров Великой Пирамиды. У него на горле слабо кровоточила мерзкая язва, узкая, точно порез, но глубоко разъевшая плоть. Рану эту невозможно было излечить никакими средствами: отныне она останется у сира Джораха навсегда.

Примечание к части

Ну вот Мормонт, наконец, и огреб.

Песня — 'See Who I Am — Within Temptation'.

И на правах шутки юмора — 'The Hillbilly Moon Explosion — Touch Me :)

На этой картинке Рейстлин сидит столь понуро, что у меня возникают стойкие ассоциации с возвращением из Бездны.

https://pp.vk.me/c633528/v633528011/1b065/-byCNbsJerM.jpg

Глава 10, которая напоминает, что все люди смертны.

'Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер'.

Ее Милость Дэйнерис Таргариен восседала на королевском троне в главном зале Великой Пирамиды. Она вела прием просителей из народа — то была традиционная обязанность владыки Миэрина, и Хиздар зо Лорак убедил королеву почтить обычай. Однако Матерь Драконов все более уверялась, что такие приемы — совершенно бесполезное занятие, и впредь их устраивать не стоит. Сейчас она могла бы обдумывать новые законы, решать проблемы государственной важности — а вместо этого уже четвертый час выслушивала нескончаемый поток жалоб от немытых крестьян.

На королеве был струящийся итийский (1) наряд из шелка, синевой подобного снегу в зимние сумерки. Ее сложную прическу украшала диадема из белого золота. Окруженная веяньем пепла, Бурерожденная казалась не женщиной из плоти и крови, но всевластной богиней, столь же прекрасной, сколь недосягаемо чуждой для простых смертных. По левую руку от нее сидела Миссандея в шафрановом платье, аккуратно заносившая ходатайства в длинный свиток.

К вящему удивлению Дени, в тронный зал явился, как проситель, ее советник Хиздар зо Лорак. Сегодня красавец-аристократ щеголял в лиловом токаре, шитом золотом — он явно стремился предстать перед госпожой в наилучшем виде. Почтительно подойдя к трону, Хиздар приветствовал Матерь Драконов низким поклоном. Та не преминула бы язвительно высказать ему мнение о гискарских традициях, но сдержалась, лишь прохладно заметила:

— Вы могли ко мне обратиться и вне приемного времени. Тот, кто занимает высокий пост, не обязан пропускать вперед простолюдинов.

— Зато они увидели, что богатейший человек столицы, как и все, смиренно ждет своей очереди, — с благожелательной улыбкой объяснил Хиздар. — Это прибавит авторитета и мне, и Вашей Милости.

'Еще один увеселительный фарс для черни, как, впрочем, и вся эта церемония от начала до конца', — неприязненно подумала королева. Игра на публику — важнейший инструмент власти, и зо Лорак умело его применял. Впрочем, многое из того, что он говорил и делал, приносило городу существенную пользу, и потому Дэйнерис внимательно относилась к его советам.

— Ну что ж, я вас слушаю, — промолвила она, а Миссандея изготовилась записывать.

Хиздара волновало будущее столичных бойцовых ям. Арены — символ Миэрина, не менее знаменитый, чем Великая Пирамида. Зрелищные поединки издревле привлекали гостей из ближних и дальних земель, что способствовало торговле и укрепляло связи с другими регионами. Но теперь из-за отмены рабства впервые за тысячи лет на песок не лилась кровь. Со слов аристократа, среди горожан были те, кто готов сражаться на арене добровольно. Как хозяин бойцовых ям, он просил королеву позволить поединки по новым правилам, теперь уже только для свободных людей.

Решение в пользу Хиздара сулило Дэйнерис многие выгоды. Со дня покорения Миэрина минуло три месяца, и город все еще был далек от спокойствия. Королева проводила реформы, разрушая старые и воздвигая новые столпы государства. Прежних рабов она сделала свободными крестьянами и поделила между ними часть земель знати. Однако изменения еще не успели прижиться в умах подданных: недавние невольники жаждали крови господ, а господа — возвращения привычного строя, наживы и власти. Увеселительное зрелище, такое, как открытие Арены, позволило бы тем и другим безболезненно выплеснуть накал страстей.

— Ну что ж, если свободные люди желают резать друг друга, а другие свободные люди готовы за это платить — с чего бы мне быть против? — подытожила Дэйнерис. — Я позволю возобновить поединки на трех условиях. Во-первых, десятая часть дохода от арен пойдет в мою казну. Во-вторых, гладиаторы будут прославлять мое имя и умирать в мою честь. И в-третьих, если я узнаю хоть об одном воине, который ступил на песок не по доброй воле — вы станете обедом для моих драконов.

— Я согласен, — без колебаний ответил Хиздар. — Благодарю за уважение к традициям, Ваша Милость. Это мудрое решение — уверяю, вы не пожалеете, что согласились.

Он отвесил глубокий поклон, прозвенев своими украшениями, и покинул зал. Но едва за ним закрылись двери, как вошел другой проситель — по виду, бедный крестьянин. Гискарец средних лет с холщовым мешком в руках несмело приблизился к трону и замер, опустив взгляд в пол.

— Назовите свое имя, — велела Миссандея.

— Джезен, — глухо произнес мужчина.

Наатийка внесла это имя в конец свитка и громко объявила:

— Перед вами Ее Милость Дэйнерис Бурерожденная из дома Таргариен, именуемая первой, Матерь Драконов, королева андалов, ройнаров и Первых Людей, владычица Миэрина. Какое у вас дело к Ее Милости?

Вместо ответа проситель шагнул вперед и широко раскрыл свой сверток. Миссандея с содроганием увидела в нем груду обугленных детских костей. Зрелище было поистине душераздирающим: череп ребенка лет пяти от роду и маленькие ребра с вырванным куском позвоночника.

— Моя дочь, Хаззея, — со всхлипом выдавил крестьянин. — Это сделал черный. Крылатая тень. Он спустился из поднебесья и...

Наатийка невольно прижала ко рту ладони, испытывая ужас и смятение. Однако сама королева осталась невозмутимой — ее совершенное лицо оттенка слоновой кости не выдало и тени эмоций.

— Зачем вы это принесли? — вопросила она, и мраморные своды зала отразили эхо металлического голоса. — Что вы от меня хотите?

— Мою малышку уже не вернуть, — с невыразимой горечью проговорил Джезен, — но есть и другие, кому грозит смерть. Пока чудовища летают на свободе, мы все в опасности.

— По-вашему, я должна заковать драконов в цепи и посадить в темницу? — королева чуть приподняла брови. — Если вы пришли за этим, мой ответ — 'нет'.

Она знала, что драконам свобода необходима, как воздух: в неволе они вскоре перестанут расти и обратятся в бездумных чудовищ. К тому же, они бы никогда не простили ей подобного предательства.

— Но... — Джезен оторопело, запинаясь, уточнил: — Неужели вы не сделаете... ничего? Дракон ведь может прилететь снова... Забрать другую мою дочь или сына.

— Это правда, — Дэйнерис слегка развела руками, — а еще ваших детей могут убить разбойники или смертельная хворь, или одна из тысячи тысяч случайностей, в виде которых за нами приходит Многоликий Бог. Valar morghulis (2) — как вы сказали сами, ваша дочь мертва, и ее уже не вернуть. Я готова заплатить вам золотом за потерю, но не стану губить своих драконов ради вашего спокойствия.

Крестьянин застыл, оглушенный, сраженный надменной отповедью. После смятенной паузы он вдруг горестно возопил:

— Ты не Миса, а чудовище! Чудовище, как и твои проклятые драконы!

— Десять ударов плетью за оскорбление, — с пугающей безучастностью приказала королева. Стражи-Безупречные тотчас схватили несчастного и поволокли прочь. 'Убийца!.. Убийца!..' — продолжало доноситься из коридора, но вскоре отчаянные крики смолкли в отдалении. Миссандея посмотрела на Дени почти со страхом. Наатийка знала, что госпожа не могла поступить иначе, но все равно от увиденного ей сделалось дурно.

А Дэйнерис, прошуршав шелками, поднялась с трона.

— Прием окончен, — объявила она все так же спокойно. — Я уже потратила на этот фарс непростительно много времени.

Подавленная переводчица вскоре ушла на урок общего языка с Серым Червем. Дени же удалилась в свои покои, стремясь скорее отрешиться от тяжелого дня, как от дурного сна. Она сбросила роскошный наряд с тем же чувством, с каким воин снимает доспех после битвы. Девушка надела простые шаровары с блузой и, выйдя на балкон, устроилась на скамье под ветвями лимонных деревьев. В это время над Миэрином уже разгорался закат, настолько пронзительно-алый, что казалось, будто грани пирамид распороли небо до крови. Служанка, дотракийка по имени Ирри, принесла для Дэйнерис кушанье — ее любимые запеченные устрицы. Она с аппетитом поужинала, созерцая, как багрянец над пирамидами постепенно скрадывает сизая сумеречная дымка.

А вскоре со стремительно темнеющих небес на террасу спланировали дети королевы.

Первым явился черный Дрогон. Размах его крыльев уже достигал двенадцати футов, и удивительно было видеть, сколь грациозно двигалось создание подобного размера. Он легко приземлился на площадку и замер, издав низкий рык, похожий на мурлыканье огромного кота.

— Ну, здравствуй, красавец мой, — отозвалась Дэйнерис, подходя к дракону. — Рассказывай, что ты натворил? Почему убил девочку?

Тот мотнул головой и оскалил зубы, ярко-белые в контрасте с багровой пастью и смоляной чешуей. Дени с боков положила руки на морду дракона, заставив его замереть. Она сосредоточилась на ощущении тепла под ладонями, на близости стихийного огня, что пылал под черненой броней. Ее пурпурные глаза на мгновение занялись сверхъестественным заревом, подобно тому, как горели глаза самого Дрогона. В этот краткий миг она ясно увидела смерть Хаззеи. Дракон отдыхал на залитом солнцем пригорке в окрестностях Миэрина. Ребенок из селения неподалеку, за которым никто не присматривал, из любопытства бросил в него камнем — и тотчас поплатился жизнью. Быть может, благородная Рэйегаль или сдержанный Визерион стерпели бы оскорбление, но только не Дрогон, самый гордый и вспыльчивый из тройки.

— Понимаю, почему ты это сделал, — Дени похлопала по пластинчатому носу дракона, — но впредь постарайся быть более сдержанным. Договорились?

Через несколько минут изумрудный сын и золотая дочь также присоединились к матери. Семейство в полном составе расположилось на просторной площадке у балюстрады. Дэйнерис уютно устроилась у бока Дрогона — жар, исходящий от чешуи, приятно согревал ее в вечернюю прохладу.

— Ну что, хотите послушать магическую историю? — спросила она с улыбкой, и драконы отозвались радостным щебетом. — Хорошо, тогда сидите тихо, а я буду рассказывать.

Сегодня королева поведала своим детям очередное предание из далекого Ансалона, которое узнала от Рейстлина. Это была повесть о четырех друзьях — охотниках за сокровищами. Однажды герольд некоего князя предложил им отправиться в логово дракона, где, по слухам, хранились несметные богатства. Но герольд оказался тем самым драконом в человеческом облике. Он знал, что его золото однажды привлечет воров, и не стал дожидаться удара исподтишка. Вместо этого он первым заманил охотников в ловушку и жестоко расправился с ними в своем убежище.

— ...А мораль истории очевидна: самонадеянность — опаснейший из пороков. Мы, драконы, превосходим смертных умом и силой, но именно самонадеянность сгубила очень многих из нас. Хоть наша броня и крепка, никогда не позволяйте врагу подобраться настолько близко, чтобы проверить ее на прочность. Вы меня поняли, дети?

Драконы заклекотали наперебой, выражая полное согласие. Визерион очень осторожно ухватил Дени за рукав блузы.

— Какие же вы еще все-таки малыши, — тихонько вздохнула она. Рэйегаль требовательно и вместе с тем жалобно заглянула в ее лицо небесно-голубыми глазами. — Нет, нет, мама устала. Другая история — в другой раз. Завтра магистр Рейстлин снова даст мне почитать свою дивную книгу, и я обязательно найду для вас что-нибудь еще. А пока — отдыхайте.

Вскоре тройка, нежно распрощавшись с королевой, улетела в вечернее небо. Посмотрев им вослед с потаенной тоской, Дэйнерис вернулась в гостиную. Она устроилась в кресле с книгой, желая немного почитать в тишине при свечах. Но едва Бурерожденная углубилась в 'Правдивую историю Танца Драконов', как деликатный кашель заставил ее поднять глаза от страниц. В дверном проеме, ведущем на террасу, стоял незваный гость. Это был Даарио Нахарис, дерзкий наемник, в последние два месяца служивший ей главным дознавателем и палачом. Смерив его тяжелым взором, королева отчеканила с подчеркнутым спокойствием:

— Вы ведь осознаете, насколько близко сейчас подошли к своей смерти?

— Разумеется, Ваша Милость, — визитер изящно, по-щегольски, поклонился. — Я добрался до балкона на высоте восьмисот футов, имея все шансы быть подстреленным стражей или поджаренным драконами. В эту самую минуту вам достаточно повысить голос, и Безупречные тотчас насадят меня на пики. Неужели вам не любопытно узнать, зачем я так рисковал?

— Довольно пустой болтовни — объяснитесь сейчас же, какого Иного вы влезли в мои покои.

Нахарис осторожно шагнул в комнату:

— Позволите присесть, моя королева? Признаться, восхождение меня слегка утомило...

— Нет, — отрезала Дени. — Стойте, где стоите.

— Как прикажете, — Даарио чуть пожал плечами и продолжил: — Это и есть моя служба — исполнять приказы Вашей Милости. Изо дня в день я выслеживаю и караю глупцов, дерзнувших вам противиться. Вы — самая могущественная и опасная женщина Эссоса, вы живете на вершине Великой Пирамиды, словно грозная богиня на священной горе. Чудовища из древних легенд вам покорны, а люди боятся вашего гнева, как серой чумы, и готовы убивать за минуту вашей благосклонности. Вот только видится мне, что прекрасной Лунной Госпоже порой чертовски одиноко на этой вершине. По правде, я подумал — возможно, вам хочется с кем-нибудь просто поговорить? Не о политике, не о драконах, а о том, что лежит на сердце. Некоторые болтают, будто у вас его нет вовсе, но я уверен, они ошибаются.

Королева сверкнула глазами с холодным гневом:

— Не ваше дело, Нахарис, что творится у меня на душе. Такая отвратительная бестактность заслуживает наказания. Мне стоило бы отправить вас в карцер на несколько дней без пищи, или высечь плетьми, дабы впредь вы не забывались, — после краткой паузы она продолжила с нотой снисхождения: — Однако в ближайшее время я собиралась поручить вам особую миссию. Если вы добьетесь успеха, я, так и быть, прощу ваш проступок. Не будем тратить время попусту — раз уж вы изволили явиться сейчас, слушайте меня внимательно.

Миссия, означенная Матерью Драконов, предвещала новую войну. Недавно в земли Лхазара, что лежали по соседству с гискарским краем, вторгся кхаласар кхала Поно. Королева приказала Даарио собрать ополченцев вместе с Младшими Сынами и встать на защиту ягнячьего народа. Взамен наемник должен был добиться от Лхазарина поставок продовольствия для Залива. Такой союз сулил Миэрину источник пищи, в котором город отчаянно нуждался: правительница понимала, что не стоит рассчитывать на одну лишь поддержку Браавоса.

— Вы должны не просто прогнать дотракийцев, — жестко подчеркнула Дэйнерис. — Если они ускачут обратно в степи, я сочту вашу миссию проваленной. Я хочу, чтобы вы преподали им урок от моего имени. Заманите войско дикарей в ловушку у гор или у реки, там, где их кони не пройдут, и перебейте всех до единого. Отрежьте им головы и закопайте отдельно от тел — согласно дотракийским верованиям, это худшая мука для душ умерших.

— Я вижу, Ваша Милость питает к дотракийцам особую приязнь, — настороженно заметил Даарио.

— Вы когда-нибудь проезжали руины поселения, сожженного кочевниками? Я видела воочию свидетельства их бесчисленных зверств. Они режут мирных жителей, словно скот, насилуют детей, угоняют в рабство целые деревни для продажи гискарцам. Именно дотракийцы пленили большую часть невольников, которых я освободила. Если речь зайдет о мести, многие мои подданные пожелают примкнуть к ополчению. У вас еще остались вопросы, Нахарис?

— Полагаю, что нет, моя королева.

— По завершении необходимых приготовлений вы отправитесь в поход. А сейчас прочь с глаз моих, пока я все же не позвала охрану.

Даарио тотчас направился к дверям:

— Меня здесь уже нет, Ваша Милость.

— Извольте убраться тем же путем, каким явились, — Дени коротко кивнула в сторону террасы. — Не вздумайте меня опозорить. Если об этой выходке узнает хоть кто-нибудь, вы лишитесь языка.

Наемник покинул Матерь Драконов, как всегда, стремительно и бесшумно. Она снова осталась в гостиной наедине сама с собой. Свечные огоньки в комнате мерцали лучистыми каплями золота, а за окном царила бархатная вечерняя синь. Настроения читать больше не было, и девушка вскоре удалилась в опочивальню. Раздражение Дени, вызванное визитом Нахариса, постепенно улеглось, а затем сменилось усталостью и бесконечной опустошающей тоской. По крайней мере, в чем-то Даарио не ошибся: королева и в самом деле чувствовала себя очень одиноко. Вот только видеть в своих покоях она хотела отнюдь не наглого наемника.

Отрицать было бессмысленно: Дэйнерис Таргариен безнадежно влюбилась в Рейстлина Маджере. Прежде она испытывала к близости с мужчинами лишь отвращение, ибо в юном возрасте ее едва не изнасиловал брат. Рейстлин стал первым, кого она по-настоящему возжелала душой и телом. Для девушки не проходило и пяти минут без мыслей о черном маге. Она вспоминала его глаза — мистические опалы с печатью проклятия, его изящные руки, колдовской аромат неведомых трав, что неизменно его окружал. Она считала его по-своему красивым, невзирая даже на болезненную худобу, ей нравился особенный цвет его кожи. А острый ум чародея и сила его характера привлекали Дени еще больше, чем все, что скрывала бархатная черная мантия. Девушка многое знала об искусстве любви — в свое время Дорея посвятила ее в секреты чувственных наслаждений. Юная королева могла бы подарить Рейстлину удовольствие, которого он еще не знал. В безбрежной драконьей душе таились сокровища нерастраченной страсти и нежности, предназначенные лишь для него одного.

Но черному магу не была нужна ни ее душа, ни даже тело. Насколько Дени удалось понять, он не хотел или не мог делить с женщиной ложе — вероятнее всего, и то, и другое. Судьба Дэйнерис волновала Маджере лишь потому, что от нее зависели судьбы драконов, но не более того. Нежные чувства с ее стороны вызвали бы у него лишь желчное презрение, он сам говорил не единожды, что любовь — это западня. Потому Бурерожденная всеми силами скрывала свою страсть, носила ее глубоко в себе, как мучительную болезнь, и не допускала ни малейшего проявления слабости.

Особенно тяжко девушке приходилось во время встреч с чародеем. Они виделись довольно часто, поскольку королева нуждалась в его знаниях по многим вопросам. Дени по-настоящему наслаждалась обществом Рейстлина, ее захватывали истории о драконах далеких земель Ансалона. Но внимая черному магу, она невольно задумывалась об ином, несбыточном: о его прикосновениях, обо всем, чему не суждено было случиться в жарком полумраке его покоев.

На удивление, Маджере, необычайно проницательный в остальных вопросах, даже не подозревал, сколь сильное влечение к нему испытывала королева. Со времен Испытания он считал себя уродливым чудовищем, ему и не приходило в голову, что он понравился Дэйнерис, как мужчина. В глазах Рейстлина ее стремление поддерживать связь сполна объяснялось ценностью их союза. Впрочем, он нисколько не возражал против встреч с Матерью Драконов. Чернокнижник давно уже сроднился с собственным одиночеством, сроднился настолько, что для него было непривычно и странно получать от общения удовольствие. Королева никогда не пыталась ему навязать что-либо, не уличала в ужасных пороках, которые надо немедля исправить. Напротив, она восхищалась темным Искусством Рейстлина и разделяла многие его воззрения. Вести с ней беседу было легко и приятно, и к тому же она ни разу не задержалась в гостях настолько, чтобы вызвать хоть намек на раздражение.

В знак своего уважения, а также в качестве подарка на девятнадцатилетие Дени Рейстлин преподнес ей колдовскую свечу из обсидиана. Свеча эта, витая, черная, была одной из двух, которые он забрал из башни колдунов Кварта. Она обладала особыми свойствами, доступными лишь посвященным, но маг зачаровал ее так, чтобы часть этих свойств открылась и для королевы. Девушке стоило дотронуться до подарка, и вторая свеча в покоях Рейстлина загоралась, позволяя владельцам обмениваться краткими мысленными посланиями. Таким способом они обычно уславливались о встречах.

В целом, чародея более чем устраивало положение дел, утвердившееся в Миэрине. Последним, кто доставил ему хоть сколько-нибудь беспокойства, был Джорах — но болезненное увечье надежно усмирило рыцаря, и не нашлось других глупцов, которые осмелились бы перейти дорогу магу. Рейстлин без помех исследовал тайные науки Эссоса в своей лаборатории. Его сила в сравнении с началом путешествия возросла многократно, но повода применить эту силу пока что не возникало. Дэйнерис и без помощи колдовства удерживала город под контролем, а если волнения все же возникали, она безжалостно топила несогласных в крови — зачастую именно по совету Рейстлина Маджере.

Но вот большая армия под предводительством Нахариса выступила в поход против дотракийцев. Уже через несколько суток обстановка в Миэрине накалилась: значительная часть военной силы покинула город, и тайные враги королевы проявили себя. По сторонникам Дэйнерис был нанесен внезапный подлый удар, который в дальнейшем повлек поистине роковые последствия.

В тот день ничто не предвещало грядущей беды. Рейстлин у себя в библиотеке изучал заметки неких странников о Крае Теней, недавно добытые одним из его агентов в городе. Но вдруг колдовская свеча на полке знакомо вспыхнула — Матерь Драконов пыталась связаться с магом. Оторвавшись от страниц, он дотронулся до черного обсидиана. В его сознании возникло тревожное мысленное послание: сир Барристан Селми тяжело ранен, его только что доставили в пирамиду, он истекает кровью. Дэйнерис просила Рейстлина как можно скорее придти старику на помощь, ибо жизнь его висела на волоске.

'Проклятие, только этого не хватало', — с раздражением и досадой подумал чернокнижник. В его глазах Барристан успел снискать гораздо больше уважения, нежели прочие рыцари обоих миров, вместе взятые. Маг исполнился решимости исцелить старика, и, взяв лечебные снадобья различного свойства, без промедления отправился к нему.

Рыцарь находился на первом этаже пирамиды, в зале, предназначенном для ожидания просителей — его опасались просто не донести до спальни. Раненого положили на одну из множества скамей, застелив ее одеялами. Увидев его, Маджере сразу понял, что зелья здесь не помогут. Ткань под стариком и повязки на его теле насквозь пропитались кровью, на его челе проступала меловая бледность, он дышал едва уловимо и не приходил в сознание. То были признаки начавшейся агонии — к моменту появления Рейстлина Барристан уже стоял одной ногой в могиле.

Жрица в лазурных одеждах — целительница из храма — встретила черного мага с молчаливой неприязнью, Мормонт с повязкой на шее вовсе избегал на него смотреть. А Дэйнерис, почти такая же бледная, как умирающий, шагнула к чародею со словами:

— Рейстлин, прошу вас, помогите. Эта утверждает, — она пренебрежительным кивком указала на жрицу, — что его нашли слишком поздно и сделать уже ничего нельзя. Но вы-то можете — я знаю, я уверена.

Она говорила отрывисто, деловито, держа себя в руках из последних сил. Маджере видел королеву такой лишь единожды, в Кварте, когда у нее похитили драконов. В аметистовых глазах дрожали огоньки надежды — последней отчаянной надежды на него, на черного мага. Увы, Рейстлин понимал, что шансы спасти Барристана призрачны. Единственное средство из известных ему, способное вернуть старика — колдовской ритуал, опасный и ненадежный. Если бы чародей решился прибегнуть к этому способу, ему пришлось бы заглянуть за грань посмертия, рискуя собственной жизнью. Но он оценил вероятность провала и отказался от этой идеи.

— Магия не всесильна, кхалиси, — молвил чернокнижник. — Старик прожил долгую и славную жизнь, но всему однажды приходит конец — valar morghulis.

От привычного валирийского выражения Дэйнерис словно бы растерялась — 'разве это может быть, что даже вы не способны помочь'?.. Рейстлин не сомневался в правильности своего решения, но все же ощутил неприятный укол в груди, и отнюдь не из-за приближения приступа.

Умирающего охватили судороги: мышцы конвульсивно сокращались, когда жизнь покидала тело. Через полминуты все было кончено, и в зале воцарилась могильная тишина. Королева застыла, точно оледенела, на ее прекрасном лице отразилась великая скорбь. Старик, который заменял Дэйнерис давно почившего наставника, единственный, кто рассказывал ей о семье, о Красном Замке, о старшем брате Рейгаре, — мертв. Горе девушки было столь велико, что каждый из присутствующих мог почувствовать эту боль.

Джорах попытался приблизиться к Дени:

— Кхалиси?.. Вы...

— Я найду тех, кто это сделал, и сожгу их живьем, — нечто в ее интонации едва не заставило Мормонта отпрянуть. — Я предам их самой страшной, самой жестокой, самой мучительной смерти из всех смертей. Конечно, сир Отважный не хотел бы, чтобы я так поступала. Он верил, что даже преступники достойны сострадания. Когда я говорила, что нужно убить, он убеждал меня проявить милосердие — а теперь эти грязные крысы убили его самого. Отныне никакого милосердия не будет. Они убили его, а я убью их, убью их детей и жен, сровняю с землей их дома, а землю смешаю с пеплом и серой.

Она договорила, и боле никто не смел проронить ни слова. Даже воздух словно бы потяжелел от гнетущего безмолвия и запаха смерти. Но внезапно двери зала распахнулись, нарушая тишину: на пороге стояла высокая женщина в алом, как кровь, одеянии.

Дэйнерис сразу узнала эту женщину — сколько бы ни минуло дней, образ из Ока Дракона не угасал в ее памяти. Во плоти загадочная жрица была еще прекраснее, чем в видении. Она обладала столь пленительной наружностью, что казалась сверхъестественной, неземной, точно сами боги сотворили этот лик из чистого звездного сияния. Волосы женщины спадали ниже талии красным шелком, в рубиновых очах танцевал огонь неистовой силы и страсти.

— Моя госпожа, — промолвила таинственная гостья низким, но мягким голосом, — наконец-то мы встретились. Ваш образ являлся мне в пламени бессчетное множество раз, и я не в силах выразить словами, сколь отрадно ныне видеть вас воочию.

Королева чувствовала кожей ее обжигающий взгляд, он очаровывал, притягивал, покорял. Однако Дени, не поддавшись первому ослепляющему впечатлению, вопросила сухо и строго:

— Кто вы такая? Как вы попали в пирамиду? Я велела не пускать сюда посторонних — похоже, сегодняшний караул заслужил повешение.

— Я — Мелисандра Асшайская, слуга Владыки Света, — жрица поклонилась с кошачьей грацией, не сводя с Дэйнерис огненных глаз, — и волею его отныне и ваша слуга. Прошу у вас прощения за неучтивое вторжение. По прибытии в город я узнала, что ваш преданный друг пал жертвой изменников, и поспешила сюда, чая спасти его.

— Вы опоздали, этот человек уже мертв, — Дэйнерис со скорбью взглянула на тело Барристана.

— О нет, — Мелисандра позволила себе краткую улыбку, — эта смерть — лишь тень, и пламя Владыки заставит ее отступить. Позвольте мне помочь, и вы сами все увидите.

Дэйнерис кивнула, выражая свое согласие — так или иначе, Барристану уже не сделается хуже. Джорах хотел, было, предостеречь королеву от черной магии, но покосился на Рейстлина и предпочел промолчать. Сам же Маджере с первой секунды почувствовал к жрице острую неприязнь: 'Что она задумала? Вероятно, некое хитроумное шарлатанство. Она не может быть настолько могущественной, чтобы по-настоящему вернуть покойника к жизни'. Его насторожило нечто, чего не видели остальные — проклятие времени не искажало облик Мелисандры, как обычных людей. В его глазах она окутывалась пламенем, темнела и обращалась в прах, словно подожженный рисунок на тонком листе пергамента.

Никем не остановленная, жрица приблизилась к распростертому на ложе мертвому старику. Она воздела руки в молитвенном жесте и громко возвестила по-валирийски:

— Владыка Света, согрей нас и защити, ибо ночь темна и полна ужасов.

Затем она заговорила на асшайском: шипящие слова сплетались в плавную мелодию, торжественную, величавую и вместе с тем наводящую страх. Дэйнерис уже не раз наблюдала, как творится магия, но почему-то именно этот ритуал вызвал у нее безотчетное отторжение. Девушке хотелось отвернуться в сторону и не знать, что будет дальше. Однако она замерла неподвижно, наблюдая за жрицей, словно в плену чар, ни на миг не отводя широко распахнутых глаз.

А Мелисандра продолжала нараспев читать молитву, обращенную к Владыке Света. И Красный Бог откликнулся на зов своей прислужницы: уста ее вдруг вспыхнули пламенем, как если бы тепло дыхания обратилось в раскаленный жар. Не медля ни секунды, жрица склонилась над мертвым стариком и впилась алыми губами в его посиневшие губы. Дени не могла видеть, но невольно дорисовала в мыслях, как огонь изошел из груди Мелисандры и объял остывающее сердце покойника.

И сир Барристан, судорожно вздрогнув всем телом, открыл глаза.

Примечание к части

1. Империя И-Ти — нечто вроде Китая в Известном Мире.

2. 'Все люди смертны' или 'Все люди должны умереть' — старое валирийское выражение.

Наконец-то Мелисандра добралась до Миэрина. Скоро будет жарко, очень жарко.

Песня — 'Lacuna Coil — Our Truth'.

Мой арт, Дэйнерис со своими драконами:

https://pp.vk.me/c633531/v633531118/12c44/k5eQQvWvO38.jpg

И еще Мелисандра.

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fbfa/ohNjIMGBy_g.jpg

И снова зову всех в группу ВКонтакте. Там бывают веселые комиксы от моей подруги, например такой:

https://vk.com/flame_in_darkness?w=wall-114469055_345

Глава 11. О приближении ночи, что темна и полна ужасов.

'Тот, чье имя нельзя называть, собирает свое войско, и нет предела силе его и злу. Грядет великий холод и ночь, которой нет конца'.

Мелисандра Асшайская и Рейстлин Маджере стояли на балконе двадцать пятого этажа Великой Пирамиды. Солнце уже спряталось за горизонтом, лишь на западе тлело, подобно последним углям на остывающем пепелище, тусклое киноварное зарево. Таким же киноварно-красным рдели шелка Мелисандры, ее глаза, волосы и рубиновый кулон на алебастровой шее. Внешность этой женщины завораживала, но вместе с тем в ней было нечто пугающее: порочная, хищная, истинно ведьминская красота.

Мелисандра первая предложила Рейстлину поговорить с глазу на глаз, и он согласился, однако назначил встречу не у себя в покоях, а на нейтральной территории. Даже прохлада, столь ненавистная магу, не повлияла на его решение, хоть и заставила зябко закутаться в черный плащ. 'Погода меняется, и не в лучшую сторону', — подумал он с неудовольствием. — 'Вечером воздух заметно стынет — верно, то дыхание наступающей зимы'.

Словно угадав его мысли, Мелисандра молвила своим бархатным звучным голосом:

— Близится зима, а вместе с ней и ночь, что темна и полна ужасов.

— Может статься, в глазах вашего бога я и есть один из этих ужасов, — язвительно заметил Маджере.

— О нет, магистр, вы не чудовище, не ночной демон, — Мелисандра лукаво заулыбалась. — Вы человек, мужчина с горящей живой душой, наделенный великой силой, однако, как и все мы, не лишенный слабостей. Знаю, вы относитесь к жрецам настороженно, но поверьте, я вам вовсе не враг. Я чаю разжечь пламя, что разгонит тьму, помочь избраннику Владыки Света в сражении с древним злом. Этот герой — Дэйнерис Бурерожденная, королева драконов.

Обычно люди, вынужденные разговаривать с Рейстлином, боязливо отводили глаза, но алая жрица без страха смотрела прямо ему в лицо. Доселе чародей ни разу не замечал на себе столь жаркого женского взгляда. Похоть, горевшая в очах Мелисандры, словно огонь в горниле, могла бы расплавить не только сердце мужчины, но вечные льды Студеного моря. Магу этот взгляд внушал неизъяснимую брезгливость, он ответствовал жрице резко, неприязненно:

— Принцесса-изгнанница два года скиталась по Эссосу, зачастую не имея и черствой корки хлеба на обед, однако Владыка Света не спешил посылать вас на помощь. Она пробудила драконов из камня — без ваших советов. Она вступила в кровопролитную войну с работорговцами, но вы не приняли участия ни в одном сражении. А ныне, когда Дэйнерис воцарилась на троне Миэрина, вы пришли, нарекли ее 'избранной' и объяснили ее свершения провидением Красного Бога, — Рейстлин фыркнул с глубочайшим презрением. — Весьма предсказуемо для жреца. К слову, что сталось с предыдущим королем, которого вы объявили Азором Ахаем? Он сгинул в морской пучине, не так ли?

— Иногда нам приходится лгать, чтобы в итоге восторжествовала истина, — невозмутимо молвила красная женщина. — Станнис Баратеон исполнил свою роль. Поднятый им мятеж ослабил недругов королевы, а с его смертью Драконий Камень освободился от власти узурпатора. Когда Дэйнерис возвратится в Вестерос, летопись ее завоевания начнется с места дыма и соли.

— Дэйнерис не планировала новых войн в ближайшие месяцы.

— Однако война уже стоит у нашего порога и стучится в двери. Вы полагаете, враги королевы — это мятежные господа, Ланнистеры, Баратеоны, триархи Волантиса? О нет, магистр, истинный враг придет с далекого Севера, из царства вечной зимы, что лежит за Стеной. Порождения зла наступают на земли людей, Иные, чья стихия — бесконечная тьма и гибельная стужа.

— Старая песня, — желчно процедил Маджере, — весь Миэрин ее слушает денно и нощно с первой минуты вашего появления. Поберегите свои выспренные речи для черни, жрица.

Мелисандра одарила мага долгим взором, в сгустившихся сумерках ее красные глаза сверкнули подобно двум каплям крови на остром клинке.

— Вижу, вам холодно, Рейстлин. Сама я давно уже не чувствую холода, ибо во мне горит пламя Владыки. Я могла бы показать и вам, как действует эта магия... если, конечно, вы пожелаете. Полагаю, нам лучше продолжить беседу под крышей, в помещении?

— О нет, я уже уверился, что разговоры с вами — пустая трата времени, — чернокнижник едва сдерживал злобу. — Боле я не желаю терять на вас ни минуты. Прощайте, Мелисандра из Асшая. Впредь вам стоит поостеречься меня беспокоить без веской причины.

Опустив дальнейшие церемонии, Маджере отвернулся от жрицы и зашагал прочь.

К вящему раздражению мага, влияние красной женщины в Миэрине неуклонно возрастало. Минуло три недели, как она воскресила сира Барристана, завоевав тем самым расположение королевы. Рейстлина неприятно удивила демонстрация подобного могущества, невозможного по законам Кринна. Мелисандра, как жрица, пользовалась благосклонностью своего бога и вместе с тем являлась опасной темной колдуньей. Она владела магией крови — Рейстлин прочел об этом искусстве в древнем свитке, добытом с величайшим трудом. Ему удалось получить лишь отрывочные сведения, однако и они внушали опасения. Магия крови не зависела от драконов, ее источником была энергия самой жизни, своей или чужой, отнятой силой или добровольно принесенной в жертву. Вероятно, именно эти чары даровали Мелисандре экзотическую внешность, и по той же причине проклятие песочных часов столь необычно искажало ее облик.

Рейстлин предостерег Неопалимую о темных тайнах алой женщины, но королева видела в ее присутствии свои выгоды. Старая религия Гиса клеймила драконов порождениями зла, в то время как Мелисандра объявила их даром Рʼглора, а Дэйнерис — воплощенным мессией, Азором Ахаем. Жрица фанатично в это верила, а ее харизма и умение убеждать разжигали веру в других. В Миэрин она прибыла не одна: ее сопровождали несколько сподвижников в красном. Их истовые проповеди день ото дня обращали в культ Владыки все больше горожан.

А вскоре у подданных Дэйнерис появилась еще одна причина боготворить свою госпожу и страшиться ее.

На исходе первого месяца, как началась война в Лхазарине, королева сообщила Рейстлину, что хочет показать ему нечто очень важное. Они встретились во второй половине дня на террасе тронного зала. С площадки на высоте шестисот футов открывалась солнечная панорама побережья, еще не тронутая закатными красками, пронзительно-синий залив и гряды золотистых холмов, убегающих вдаль. Дэйнерис, одетая в алый итийский наряд, приветствовала чернокнижника:

— Здравствуйте, магистр — вы, как обычно, безукоризненно пунктуальны.

— Маг всегда приходит вовремя, — усмехнулся Рейстлин. — Итак, я здесь, и мне уже не терпится узнать, что именно вы собирались мне продемонстрировать.

— Да, конечно, — она кивнула, заметно волнуясь, — сейчас.

Дени жестом попросила чародея оставаться на месте, а сама приблизилась к балюстраде. Тотчас откуда-то снизу стремительной тенью взмыл Дрогон. Он приземлился на площадку рядом с матерью, подняв порыв ветра могучими антрацитовыми крыльями. Рейстлин в который раз восхитился зрелищем: даже маленький дракон воплощал все величие и мощь своей древней расы. Впрочем, маленьким Дрогон казался одному лишь магу — старший сын Дэйнерис уже вырос настолько, что мог бы проглотить барана целиком.

Матерь Драконов подошла к своему чаду и, положив руку на его гребнистую шею, обернулась на чернокнижника.

— Я давно собиралась кое-что сделать, — заявила она чуть дрогнувшим голосом. — Вы будете первым, кто это увидит.

Маджере уже догадывался о намерениях Дени, и его догадка подтвердилась: девушка смело забралась на спину дракона. Дрогон нисколько не возражал, он даже наклонился, позволяя ей использовать крыло, как ступеньку при подъеме. Королева устроилась у основания его шеи, крепко ухватившись за зубцы высокого гребня. Глаза всадницы озарились сверхъестественным пурпурно-красным огнем. В следующий миг дракон развернул крылья и, сильно оттолкнувшись от земли всеми четырьмя лапами, взвился в воздух.

Оседлав Дрогона, Дэйнерис почти играючи отметила судьбоносную веху истории Эссоса и Вестероса. Впервые за сотни лет в небеса Известного Мира поднялся драконий всадник: последняя из древнего рода мчалась навстречу безоблачным синим просторам. На долю секунды террасу накрыла тень — Дрогон пронесся над головой Рейстлина и устремился к вершине пирамиды. А чародей, пряча под капюшоном глаза от гискарского солнца, внимательно следил за черным, как смоль, силуэтом.

'Она хотела, чтобы я, именно я увидел это первым', — подумал он с оттенком тщеславия. — 'Ужель ей настолько важно мое мнение'? Но Маджере тотчас нашел иное, вполне очевидное объяснение: Дэйнерис позвала его, поскольку он один способен вмешаться, если что-то пойдет не так.

Вмешательства, однако, не потребовалось. Дени легко парила между землей и небом, чувствуя невесомость и безграничное, ни с чем не сравнимое счастье. Она воспринимала Дрогона, как часть себя: ее крылья ловили потоки ветра, ее чешую ласкало солнце, ее глаза обозревали окрестности с высоты, недосягаемой для простых смертных. Сколь грандиозной казалась ей прежде Великая Пирамида, поразительное творение рук людских — но дракон в мгновение ока вознесся превыше этой громады.

Девушка не нуждалась ни в поводе, ни в командах, чтобы управлять Дрогоном. Она просто пожелала — и он тотчас, запрокинув голову, выдохнул поток багрового огня. Пламя оставило в воздухе черный дымовой след, и дракон пролетел сквозь него, развеяв крыльями. А затем он, выписав изящный пируэт, развернулся и по плавной дуге спланировал обратно к террасе.

Через несколько минут королева снова стояла на площадке рядом с Рейстлином. Дрогон чуть тронул носом ее плечо, прощаясь, и удалился по своим драконьим делам. Огненные искры в глазах Бурерожденной угасли, точно звезды на рассвете, постепенно к ней возвратилось ощущение человеческого тела, бескрылого, мягкого, уязвимого. На мгновение сердце девушки охватила щемящая тоска, словно она оставила в небесах нечто важное, чего не найти на земле. Единожды постигнув свободу и скорость полета, Дэйнерис жаждала испытывать это снова и снова, всегда, каждое мгновение своей жизни.

— Мои поздравления, кхалиси, — значительно молвил чародей, — отныне вы — драконья всадница.

— Боги, мне почти что не верится, — взъерошенная королева просияла улыбкой. — Я грезила о полетах, сколько себя помню, и вот моя мечта исполнилась.

— Вам определенно стоит подобающим образом отметить это событие.

— С превеликим удовольствием, магистр — вы ведь составите мне компанию?

Вскоре Дэйнерис и Рейстлин уже наслаждались игристым вином Сильванести в покоях мага. Маджере в который раз подивился, до чего увлекательно было вести беседу с Матерью Драконов. После первого полета девушку переполняли эмоции, она с горящими глазами рассуждала о том, что для нее по-настоящему важно, делилась чаяньями на будущее и воспоминаниями о былом.

— Я так и знала, что когда-нибудь оседлаю дракона, — с гордостью заявила она. — В детстве это была моя любимая игра. Я приказывала слугам катать себя на плечах — беднягам приходилось подолгу бегать, прыгать, рычать. А я размахивала палкой, воображая себя Висеньей Таргариен с Темной Сестрой верхом на Вхагар.

— Верно, смотрелось весьма забавно, — благодушно фыркнул Рейстлин. — Я вот, помнится, в мага играл, а братец мой был воином. Отец срезал нам подходящие ветки для посоха и меча, я делал себе мантию из старой простыни, и мы отправлялись на поиски приключений.

Дени радостно засмеялась — чародею нравилось, как звучал ее сильный металлический голос. Отсмеявшись и сделав глоток вина, девушка пытливо осведомилась:

— А можете еще что-нибудь рассказать про себя и брата? Близнецы — это так интересно. Правду ли говорят, что вы подобны единой личности в двух телах?

Губы мага тронула, пожалуй, самая ехидная из всех усмешек.

— О нет, кхалиси, мой братец никоим образом на меня не похож — ни внешне, ни характером.

Сегодня Рейстлин не испытывал ни малейшего желания говорить о давних раздорах с братом, но был отнюдь не прочь поделиться чем-то забавным. Он поведал Дени о памятном случае времен его странствий по Ансалону.

— ...и вот я выхожу из-за деревьев с боевым заклятием наизготовку — где же враги, атаковавшие Карамона? Какое чудовище из чащобы на него напало? — чернокнижник выдержал интригующую паузу. — А не было там никаких чудовищ. Этот идиот висел на веревках вверх ногами, а рядом с ним, точно маятник часов, покачивался кролик. Братец исхитрился угодить в ловушку для волков — отсюда и шум, и крики о помощи.

Дэйнерис снова рассмеялась, и смех затянулся надолго. С трудом переведя дыхание, она заметила:

— Похоже, ваш брат — удивительный человек. Даже жаль, что мне не доведется с ним познакомиться, — королева вдруг задумчиво примолкла, и, посерьезнев, добавила: — Погодите — а разве нам что-то мешает отправиться в Ансалон? Теперь я драконья всадница и могу лететь, куда угодно. Я очень хочу увидеть места, о которых вы рассказывали — великий Палантас и Башню Вайрета, руины Кзак Царота и чертоги Квалиноста. Когда Дрогон станет старше, почему бы нам не устроить это славное путешествие?

— О нет, кхалиси, — Маджере внутренне подобрался, — вы не вполне понимаете, насколько далеко лежат земли Кринна. Их можно достичь лишь одним способом — дорогой магии.

В самоцветных очах Дэйнерис, устремленных на чернокнижника, вдруг промелькнула печаль.

— И однажды, когда магия станет сильнее, вы уйдете обратно той самой дорогой, которой явились, — тихо проронила девушка.

Рейстлин коротко кивнул. Кхалиси допила пьянящую жидкость в своем бокале одним долгим глотком. Чародей не мог не заметить, как резко изменилось настроение Дени — теперь она была подавлена, расстроена почти до слез. Эта странная перемена весьма его удивила.

— В Эссосе и Вестеросе тоже есть немало примечательных мест, достойных посещения, — проговорил он мягко, по крайней мере, насколько позволял его жуткий шипящий голос. — Восточная империя И-Ти, Асшай, руины Древней Валирии, ледяная Стена...

'Проклятие, какой еще Асшай, какая Валирия?..', — подумала Дени отчаянно, глядя в золотые глаза со знаками песочных часов. — 'Я люблю вас, я хочу быть вашей до последнего вздоха. Остается лишь надеяться, что вы об этом не узнаете до того, как покинете Эссос навсегда'.

Усилием воли королева подавила мучительное отчаянье, ведь Рейстлин мог о чем-нибудь догадаться, а худшего расклада нельзя и представить. Она решила, что не стоит развивать болезненную тему, и как бы невзначай перевела разговор на другое.

— К слову, о Стене — госпожа Мелисандра утверждает, будто на Севере, в краю вечной зимы, пробудились Иные. Обычно мне мало дела до подобных речей, но именно эти слова почему-то врезались в память. Что вы о них думаете?

Дени ожидала от мага, что он разубедит ее в зловещем предсказании, как это было в Кварте, однако Рейстлин ответил иначе.

— Вам известно мое мнение о жрецах, кхалиси, — помедлив, он неохотно процедил: — но у меня имеются основания полагать, что речи красной женщины не лишены зерна истины.

Это действительно было так. Судя по признакам, отмеченным мейстерами Вестероса и учеными Эссоса, близились сильнейшие холода за многие десятилетия. С Севера доходило все больше тревожных слухов: племена одичалых людей бежали на юг, как будто пытались спастись от ужасной угрозы, а те, кто погиб за Стеной, обращались в живых мертвецов с горящими глазами.

— Впрочем, есть надежный способ убедиться наверняка, — продолжил маг. — По моему приказу Око Дракона покажет нам Земли за Стеной и все, что в них таится. Я вижу, кхалиси, вас тоже занимает этот вопрос, и потому предлагаю решить его прямо сейчас, пока вы у меня.

Дени выразила полное согласие, и вместе с Рейстлином проследовала в часть его покоев, отведенную под библиотеку. Его коллекция книг в Эссосе пока не могла сравниться с собранием в Башне, но тоже весьма впечатляла: на полках эбеновых шкафов хранилась не одна сотня диковинных фолиантов. В углу комнаты стоял небольшой полированный стол, на нем поблескивала золотая подставка для Ока. Она отличалась от той, что Маджере использовал в походе — эта была вычурной, тяжелой, с четырьмя опорами в виде когтистых звериных лап.

Чернокнижник извлек из потайного кармана маленький прозрачный шарик, уже знакомый Дэйнерис. Как и в прошлый раз, в руках хозяина артефакт увеличился под размер подставки. Его таинственное сияние озарило лица королевы и мага, отразилось у них в глазах, нарисовало на стенах и потолке отчетливые теневые силуэты.

Рейстлин дотронулся до шара, вызывая на поединок враждебную магическую сущность. Чародей использовал реликвию уже сотню раз, однако сила, заключенная в ней, никогда не давалась ему без боя — Око питало к смертному хозяину негасимую ненависть. Малейшая ошибка лишила бы его рассудка, памяти или жизни, но он, как и сотню раз до этого, не допустил ошибки. Всецветное пламя в хрустальных глубинах замедлило танец, артефакт покорно изготовился внимать приказам.

— Покажите мне Земли Вечной Зимы, — отчетливо произнес Маджере.

После этих слов сияние застыло в полной неподвижности, подобно воде, которая кристаллизуется в лед. А затем оно вспыхнуло особенно ярко и хлынуло от центра шара к поверхности, являя наблюдателям зловещий край за Стеной.

В первые секунды, однако, зрелище не было столь уж пугающим. Картина соткалась из приглушенных синих, серых и черных оттенков: заснеженный скалистый пригорок под пасмурным пологом сумерек. Окрест него по стылым пустошам стелилась поземка, гонимая свирепыми ветрами. Стужа, казалось, стремилась проникнуть в комнату через Око, кхалиси почти ощутила на коже ледяное дыхание Севера.

Местность выглядела совершенно необитаемой, многие десятилетия здесь звучали одни лишь завывания бурана средь голых скал. Дэйнерис успела подумать, что зря беспокоилась о предостережениях красной женщины. Но вдруг край Ока озарился бледным сиянием, подобно тому, как серебрится бок молодой луны. Странное свечение постепенно сдвигалось, перемещаясь в фокус магического взора. И вот королева с содроганием увидела его источник: то была группа жутких созданий, которые не шли, но невесомо скользили в нескольких дюймах над снегом, словно призраки.

— Седьмое пекло, — прошептала Дени невольно, устрашенная и вместе с тем зачарованная этим зрелищем. Создания отнюдь не выглядели отвратительно, напротив, их белые тела в ледяных доспехах были изящны, лица — совершенны, глаза сияли кристальными сапфирами, а движения обладали смертоносной грацией. Но эта сверхъестественная неживая красота внушала больший ужас, нежели любое человеческое уродство.

Сомнений не оставалось — чудовищные Иные из полузабытых древних легенд отныне не являлись одной лишь легендой.

Магический взор отдалился от Белых Ходоков, являя наблюдателям другую часть панорамы. Они увидели на снежной равнине темное скопление: ведомые властителями холода, сквозь северную ночь на юг брели бесчисленные полчища мертвецов. Их было много, настолько много, что они сливались в единую бесформенную массу, словно копошащиеся в трупе черви. В Кринне такое нашествие нежити считалось невозможным, даже Фистандантилус, самый могучий из всех некромантов, не сотворил бы и жалкого подобия этой орды. 'Вот проклятие', — мысленно поразился Маджере, — 'определенно стоило бы увериться, что Стена на Севере достаточно высока'.

И внезапно до мага, точно сквозь полусон, донесся слабый стон. Тревожно вскинув взор, он увидел, как смертельно бледная Дэйнерис медленно оседает на пол. Она лишились чувств отнюдь не из-за страха, о нет — ее миниатюрная рука безвольно соскользнула с хрустального шара. Вероятно, артефакт, используя смятение девушки, воздействовал ей на разум и заставил к себе притронуться. А Рейстлин, целиком поглощенный наблюдаемой картиной, не успел пресечь угрозу.

В такие минуты происходящее кажется не реальностью, но затянувшимся скверным сном. Одно лишь краткое мгновение привело к поистине роковым последствиям. Повелитель Прошлого и Настоящего знал, как никто другой, что это мгновение уже не обратить вспять. Вот оно, коварство Ока, о котором предупреждали столь многие: оно никогда не покоряется хозяину по-настоящему, лишь выжидает случая, чтобы внезапно нанести удар.

— Кхалиси?.. — не колеблясь, Рейстлин опустился на пол и склонился над королевой. Матерь Драконов осталась жива, однако впала в глубокое беспамятство. Она лежала перед ним ничком, мертвенно-бледная, неподвижная, оцепеневшая.

'Чрево Такхизис', — отчетливо подумал чародей. Он не видел в случившемся вины Дени, считая ответственным только себя самого. Девушка не владела магией, она не умела сопротивляться влиянию Ока. Рейстлин прекрасно об этом знал, но опрометчиво решил, что удержит артефакт под контролем. Расплата за ошибку была жестока: Дэйнерис Бурерожденная обратилась в безгласное тело, лишенное мыслей и чувств.

Чернокнижник сидел, не шевелясь, созерцая побелевшее, но все еще прекрасное лицо — единственное лицо этой реальности, которое в его глазах не теряло своей красоты. Веки девушки были сомкнуты, губы чуть приоткрыты, словно в последний миг она пыталась что-то сказать ему, но не успела.

'Драконы без нее погибнут'.

Рейстлин знал: все случится именно так, как говорили колдуны Кварта — дети зачахнут без матери, и магия Известного Мира угаснет навсегда. При мысли об этом великий чародей впервые за долгое, долгое время испытал настоящий страх. Но у него еще оставался шанс все исправить. Душа Дэйнерис попала в магическую ловушку, в астральный план, созданный артефактом. Ее можно было вызволить из плена, если погрузиться в реальность Ока — а это почти самоубийственный шаг, путешествие стократно опасней, нежели спуск в жерло вулкана.

С каждой секундой времени на раздумья оставалось все меньше — артефакт поглощал души, как дракон, пожирающий жертву в своем логове. Рейстлин уже решился на ритуал и теперь собирался с силами, необходимыми для его свершения. Почему-то магу было крайне тяжело сосредоточиться, он едва сдерживал предательскую дрожь в руках.

И вдруг Дэйнерис Таргариен распахнула свои дивные валирийские глаза. Чуть приподнявшись, она воззрилась на Рейстлина — вид у нее был совершенно беспомощный, потерянный, непонимающий.

— Кхалиси!.. — сипло выдохнул чародей. — Вы... Как вас зовут?

— Я — Дэйнерис Бурерожденная из дома Таргариен, — слабо проговорила девушка, — именуемая первой, Матерь Драконов, королева андалов, ройнаров и Первых Людей, владычица Миэрина...

— Как вы себя чувствуете? Вы помните, что случилось?

— Я... не уверена, — она зябко повела плечами и добавила шепотом: — Я видела, как умирает мир, Рейстлин. Я видела Железный Трон, засыпанный снегом, иней на стенах Великой Пирамиды и призрак-траву на улицах опустевших городов.

Чернокнижник внутренне содрогнулся — слишком отчетливо он представлял, о чем говорила Матерь Драконов. Вот уже больше месяца его самого неотступно преследовал кошмар о проклятой призрак-траве, что поглотила все вокруг. Во сне он чувствовал, как магия его покидает, и каждый раз просыпался, охваченный невыразимым удушливым ужасом.

— Выпьем еще вина, — с неожиданной серьезностью предложил Маджере. — Вам оно определенно не помешает.

Чародей не понимал, почему Око не причинило королеве вреда, однако пока отложил поиски ответов. Так или иначе, он испытал громадное облегчение оттого, что все разрешилось благополучно.

Рейстлин осторожно помог девушке подняться. Они возвратились в гостиную, где до глубокой ночи пили и беседовали об открывшемся им страшном знании. Белые Ходоки еще далеко, но через несколько месяцев, а в худшем случае недель, они достигнут обитаемых земель. Что тогда станет с Семью Королевствами, а после и со всем Известным Миром? Любого врага, даже бога, можно убить, но как одолеть бесконечную зимнюю ночь? Смертные армии, драконы Дени, магия Рейстлина — против такой угрозы всего этого было ничтожно мало.

А между тем, Матери Драконов и без Иных доставало проблем. На следующий день Дэйнерис возвратилась к своим земным делам и заботам, коих за последние недели нисколько не убавилось.

Убийц Барристана так до сих пор и не поймали — Младшие Сыны во главе с Нахарисом, которые обычно занимались подобными проблемами, воевали в Лхазарине, а из Безупречных получались отвратительные дознаватели. Гнев дракона страшен, но даже его пламя не достанет крыс, что забились в канализации. Покушение было спланировано тщательно: нападавшие действовали быстро, слаженно, имели продуманные пути отступления. Лица преступников закрывали золотые птичьи маски, одну из которых они намеренно оставили возле умирающего рыцаря. Дени сразу ее узнала, она в точности походила на те, что носили юнкайские Сыны Гарпии. Вероятно, дерзкое нападение имело некую связь с давними событиями в Юнкае.

Матерь Драконов ведала, что в желтом городе скрывалось множество ее врагов. Среди Мудрых Господ ходили слухи — якобы, с помощью черной магии она погубила тринадцать уважаемых старейшин, безоружных, пря-мо во время молитвы в храме. В глазах аристократов королева являлась клятвопреступницей, осквернительницей святыни, а ее покровительство иноземной вере лишь усиливало их злобу. Семьи и товарищи убитых плели интриги, привлекали на свою сторону знать Астапора и Миэрина, недовольных рабов, а кроме того, искали союзников в других землях. Однако уличить их в заговоре напрямую никак не удавалось. Дэйнерис не могла просто отдать приказ и казнить всех подозреваемых, ибо для этого пришлось бы сровнять с землей половину города. В качестве упреждения она взяла в заложники по ребенку из каждой столичной знатной семьи. Отныне они служили ей при дворе, как пажи и чашники, а в случае мятежа должны были ответить головой за прегрешения родителей. Но королева не считала, что этой меры достанет надолго: сети заговора ширились и с каждым днем все плотнее опутывали раздираемый противоречиями Миэрин.

Единственными, на кого правительница могла рассчитывать, оставались ее старые спутники. Увы, со многими из них в последнее время тоже творилось неладное.

Прекрасная Миссандея была сама не своя из-за вспыхнувших чувств к Серому Червю. Она пыталась выразить Безупречному симпатию, но ее робкие попытки сблизиться повергали его в растерянность. Евнух тяготился своим увечьем, не знал, что ему делать, вправе ли он ответить девушке хотя бы духовной взаимностью. Юная наатийка, еще недавно полная радости и любви к жизни, сделалась молчаливой, замкнутой, в ее золотых глазах поселилась неизъяснимая тоска.

Сир Барристан, чье тело полностью исцелилось, в душе тяжело занемог. Всю жизнь он был помазанником Семерых и преданно служил Воину, чая отойти в мир иной по его заветам. После воскрешения рыцарь отшучивался — мол, кхалиси приказала ему остаться, и он остался, ибо королевский гвардеец всегда исполняет приказы. Но Дени видела, что ритуал внушал старику глубокое омерзение, и сам он, скорее, сожалел о таком исходе.

Сир Джорах Мормонт как будто угас, он боле не видел смысла в собственном существовании. Все чаще и чаще он искал забытья на дне бутылки, а иногда и в объятиях шлюх — Дэйнерис знала, что он не гнушался заглядывать в бордели. Его привлекали исключительно миниатюрные девушки валирийской наружности, и спьяну он готов был назвать любую из них 'кхалиси'. Выслушивая это от своих осведомителей в городе, королева испытывала к лорду-изгнаннику только брезгливость. Ей уже почти не верилось, что когда-то этот жалкий человек избавил ее от участи хуже смерти, что именно с ним она многие месяцы разделяла все тяготы странствий по Эссосу.

'Вот, что делает с людьми любовь', — мрачно размышляла Матерь Драконов, — 'воистину не радость, а мука. Рейстлин Маджере был прав, тысячу раз прав'. Жестокая ирония заключалась в том, что королеву и саму терзала темная страсть, опрометчивая, безнадежная, однако ей не доставало сил совладать с роковым наваждением. Девушка чаяла, что однажды все наладится, но дни проходили, сливались в недели и месяцы, и надежда медленно умирала. Черный маг ее не любил — Дэйнерис была слишком умна, чтобы строить иллюзии об ином.

Единственным утешением королевы, последней ее отдушиной были дети. Через несколько дней после полета на Дрогоне она оседлала также и Рэйегаль, а затем и Визериона. Она сделала то, что многие века считалось недостижимым — прежде никто еще не становился всадником более, чем одного дракона. Возможно, королеве это удалось потому, что она дарила любовь и заботу всей своей крылатой троице. А может, в Древней Валирии, когда кровь драконьих всадников была сильнее, такое уже случалось, но память об этом сгинула вместе с почившей империей.

Или же, как утверждала леди Мелисандра, Дэйнерис Бурерожденная и в самом деле являлась кем-то большим, нежели смертной женщиной?

Примечание к части

Песня — 'Xandria — Forevermore'.

Ну что ж, скоро у героев все будет плохо.

Моя иллюстрация к главе:

https://pp.vk.me/c633116/v633116118/26557/10uJ-k1ImgU.jpg

Белые Ходоки:

https://pp.vk.me/c626227/v626227118/1fc45/JwuBukJlrpo.jpg

А это эпизод, о котором рассказывал Рейстлин.

https://vk.com/flame_in_darkness?w=wall-114469055_48

Глава 12. О том, как над владениями Матери Драконов сгущались тучи.

'Величие пробуждает зависть, зависть рождает злобу, злоба плодит ложь'.

После длительного путешествия, исполненного многих тягот, Тирион Ланнистер по прозванию Полумуж наконец удостоился аудиенции у Матери Драконов.

Тронный зал пирамиды поразил посетителя мрачным великолепием. Стены украшали красно-черные гербовые полотна Таргариенов, на ступенях, ведущих к трону, пылали чугунные жаровни, отсветы огня сверкали на остроконечных шлемах и пиках стражей-Безупречных. Сам же трон представлял собой эбенового дракона, свернувшегося полукольцом, с поднятыми крыльями, на которые, как на спинку, опиралась правительница.

С высоты постамента кхалиси взирала на маленького человека, что почтительно замер пред ее очами. Человек этот был карликом, широкоплечим, нескладным, на его чересчур большой голове курчавились золотистые волосы. Лицо, безнадежно некрасивое, с тяжелым лбом и глубоко посаженными зелеными глазами, еще сильнее уродовал белесый рубец от скулы до скулы. Но, невзирая на телесные изъяны, гость держался с достоинством, коим и рослые мужи обладают нечасто. Он имел густой, зычный голос, немедленно напомнивший Дэйнерис о львах на гербе Хранителей Запада.

— Я здесь, потому что хочу предложить Вашей Милости свою службу в качестве советника.

— Вы? — Дени недоверчиво сощурила пурпурные глаза. — С чего вы решили, что мне нужна ваша служба? Бывший Десница Семи Королевств, обвиняемый в убийстве племянника-короля, а также собственного отца — и вдобавок, по слухам, знатный пьяница и распутник.

— Вы можете выслушивать мои советы, однако вас ничто не обязывает им следовать, — резонно заметил Тирион. — А касательно обвинений в мой адрес — смею напомнить, о Вашей Милости тоже ходит немало слухов. Аристократы Волантиса утверждают, будто вы кормите драконов новорожденными младенцами и каждый день принимаете ванные с кровью девственниц.

— По всему гискарскому побережью не наберется столько девственниц, по крайней мере, с той поры, как здесь обосновались Младшие Сыны, — сдержанно ухмыльнувшись, королева поднялась с трона. — В зале сегодня душно, пойдемте лучше на свежий воздух. Вы поведаете мне о своем путешествии в подробностях — я хочу знать, что еще на слуху у народа в Волантисе и в других городах.

Подобрав свой бархатно-ирисовый шлейф, она грациозно спустилась по ступеням. Сегодня на Дэйнерис было фиолетовое платье с длинными рукавами, контрастно оттенявшее ее фарфоровую кожу и белые волосы. Королева жестом пригласила гостя следовать за собой. Они вышли на открытую террасу, примыкающую к тронному залу, украшенную мраморными статуями и экзотическими растениями со всех уголков континента. Цветы в каменных вазонах, пестрящие на солнцепеке, как семь полос радуги, источали дивные медовые ароматы.

Дени присела на резную скамью под лимонными деревьями, Полумуж устроился рядом, слуги вынесли для гостя вино, а для королевы — прохладительный напиток из имбирного корня. Но не успел карлик пригубить дорнийское красное, как едва не поперхнулся от изумления: из-за раскидистых кущ бесшумно вышла золотая драконица. Тирион с детства грезил о драконах, но в реальности крылатое создание оказалось прекраснее любых грез. На каждой ее чешуйке танцевало собственное солнце, чистое, слепящее, как в апогее небесного купола.

— Седьмое пекло, — прошептал гость потрясенно, на его обезображенном шрамом лице отразился самый глубокий, самый искренний восторг.

А драконица, меж тем, приблизилась к матери и прилегла рядом с ней, с любопытством поглядывая на Тириона кристально голубыми глазами. Ростом она была с лошадь, но из-за крыльев и хвоста казалась гораздо больше, один удар ее когтистой лапы мог бы разорвать человека пополам. Неудивительно, что восхищение опального лорда смешалось с благоговейным трепетом.

Дэйнерис погладила драконицу по шее и прохладно предупредила:

— Рэйегаль непременно почувствует, если вы мне солжете, и уверяю, вам не понравится то, что последует. — Королева выдержала паузу и снова улыбнулась со всей учтивостью: — Ну что ж, я готова вас выслушать. Горю желанием узнать, какие пути привели бывшего Десницу Семи Королевств в Миэрин.

Собравшись с духом, Тирион повел рассказ о своем путешествии по Эссосу. Около двух месяцев назад он, ложно обвиненный в убийстве короля, покинул родной Вестерос. Попавший в немилость Ланнистер переправился через Узкое Море и прибыл в Пентос, где ему предоставил убежище старый друг его друга, магистр Иллирио Мопатис.

— Иллирио Мопатис, — услышав знакомое имя, Дэйнерис пасмурно нахмурилась. — Интересно, имело ли место в Эссосе хоть сколько-нибудь важное событие, к которому он не приложил свою жирную руку. Так значит, вы тоже на него работаете?

Почуяв металл в голосе матери, Рэйегаль приподнялась на передних лапах и настороженно воззрилась на карлика. Под немигающим взглядом драконицы ему сделалось крайне неуютно.

— Нет, Ваша Милость, — ответил он, стараясь говорить как можно тверже. — Наши с Мопатисом пути давно разошлись: 'друг моего друга' еще не значит 'мой друг'.

— Хорошо, — королева медленно кивнула, а Рэйегаль, успокоившись, снова вытянула шею на солнышке. — У меня есть причины не доверять магистру, особенно после того, как он решил отдать меня замуж за мерзавца Визериса.

— Ваша неприязнь к Иллирио вполне обоснована, — Тирион отпил вина из кубка, смягчая пересохшее от волнения горло, — я и сам не доверяю ему ни на грош. Но, хоть Мопатис и замешан во многих сомнительных делах, одно я знаю точно: он ни в коем случае не собирался выдавать вас замуж за Визериса.

Дэйнерис поначалу не восприняла эти слова всерьез, но карлик продолжил рассказ, и ей не оставалось ничего иного, кроме как поверить. Немало воды утекло с рокового вечера, когда шестнадцатилетняя принцесса подслушала речь магистра о грядущем союзе последних драконов. Она ни на мгновение не усомнилась, что Иллирио говорил о ней и ее брате, однако это было не так. На самом деле Мопатис готовил ее помолвку с еще одним уцелевшим Таргариеном, неким юношей по имени Эйгон. Он, якобы, являлся сыном Рейгара, спасенным от мятежников во время восстания Баратеона.

Магистр предложил изгнаннику поступить на службу принцу, прозванному Юным Грифом, и тот согласился. Поручение, данное Тириону, было таково: сопроводить Эйгона в Миэрин для сватовства к Дэйнерис и помочь ему добиться руки королевы. Чтобы предложение звучало более убедительно, магистр нанял для Юного Грифа отряд Золотых Мечей — десять тысяч воинов, конных и пеших, с двумя дюжинами боевых слонов. Наемники ожидали принца в Волантисе, и он покинул Пентос, дабы принять под командование свою армию.

Впоследствии, однако, предприятие обернулось совсем не так, как планировал Иллирио. Уже в Волантисе Эйгон передумал свататься к Дэйнерис. Юный Гриф не хотел являться к тете, как безземельный попрошайка, он решил самостоятельно начать завоевание Семи Королевств. Тирион же понял, что с Грифом ему не по пути. Он полагал Дэйнерис сильнейшей из претендентов на Железный Трон, а кроме того, страстно желал увидеть живых драконов, и потому продолжил путешествие до Миэрина в одиночестве.

— И вот я здесь, стою перед вами, — заключил Полумуж, — предлагаю свою службу и свои советы последней из дома Таргариен.

— Последней? — проницательно уточнила Дени. — Значит, по-вашему, Эйгон все же не настоящий Таргариен?

— Как сказать, — уклончиво проронил карлик, — не столь уж важно, кто этот юноша по крови — важнее, кем его сочтет народ Семи Королевств.

— Верные слова, лорд Тирион. Не могу не заметить, вы производите впечатление весьма разумного человека.

Королева поднялась со скамьи и приблизилась к балюстраде, отделяющей террасу от шестисотфутовой пропасти. Там, под циклопической красно-золотой стеной, раскинулось прихотливое многоцветие миэринских домов и улиц.

— Вы хотели стать моим советником, — продолжила Дени, — так посоветуйте, как мне быть. По ночам заговорщики в масках, зовущие себя Золотыми Гарпиями, убивают Безупречных и аристократов, присягнувших мне на верность. Город расколот на два лагеря: сторонники старых порядков и новых, низложенные рабовладельцы и освобожденные рабы, поборники гискарской веры и почитатели Рʼглора. Они ненавидят друг друга, и я удерживаю город от гражданской войны лишь с помощью страха. Но так не может продолжаться вечно, рано или поздно равновесие нарушится, и Миэрин затопят реки крови. Я могла бы нанести удар первой, казнить господ, не разбираясь, кто из них преступник... однако я все же не жажду славы нового Мейгора Жестокого, или, хуже того, Эйриса Безумного. Как вы считаете, что мне следует предпринять?

— Матерь Драконов ищет мира, — задумчиво проговорил Тирион, тоже приблизившись к заграждению. — Если я правильно вас понимаю, в нынешнем положении это почти невыполнимая задача. Тем не менее, есть один способ, надежный и вполне очевидный — удивительно даже, что вы до сей поры не сделали этого.

— Чего я не сделала?

— Ваша Милость — молодая и прекрасная, но все еще незамужняя женщина.

Услышав эти слова, Дэйнерис тотчас стала мрачнее предгрозового неба.

— Исключено, — отрезала она железно. — Я никогда, ни при каких условиях, ни за какие блага не выйду замуж за одного из гискарских ублюдков.

— Однако это далеко не худший расклад — вы вольны, по крайней мере, выбрать самого симпатичного из них. Брак, к тому же, может быть чисто формальным... — Тирион перехватил раздраженный взгляд королевы и молвил: — Ладно, оставим это. Дайте мне немного времени, и я, вероятно, найду иные способы улучшить положение.

Ланнистера удивила реакция Дени — в его глазах рассудительная молодая девушка вдруг проявила явное сходство с упрямым ребенком. Он поневоле вспомнил еще один слух, ходивший о Матери Драконов: якобы, она проводила ночи в покоях зловещего черного мага. Тирион планировал в ближайшее время познакомиться с окружением королевы, и следующим его шагом стала встреча с загадочным Рейстлином Маджере.

Беседа состоялась в тронном зале пирамиды, который под вечер почти обезлюдел — только стражи-Безупречные по-прежнему бдели на постах. Тирион не привык судить людей по внешности, но внешность Рейстлина не оставляла ни малейших сомнений в том, кто он есть. Само присутствие золотокожего мужчины в черном внушало бессознательный страх, взгляд его змеиных глаз обжигал, точно пустынный ветер. 'Не может быть, чтобы королева с ним спала', — отметил карлик про себя. — 'Любая женщина предпочла бы кого угодно, пусть даже меня, но только не его'. Вслух же он невозмутимо произнес:

— Значит, вы и есть тот самый маг Маджере из Асшая, советник Дэйнерис Бурерожденной по вопросам тайных наук.

— А вы — Тирион Ланнистер, — процедил чародей. — Я смотрю, чем старше и сильнее становятся драконы, тем чаще враги королевы меняют свои воззрения и начинают искать ее дружбы.

— Драконы — это власть, облеченная плотью, — карлик взглядом указал на трон. — Я ведь не ошибусь, если предположу, что вы и сами здесь находитесь из-за драконов?

— Мои мотивы — это мое дело, которое совершенно вас не касается.

— О них, однако, нетрудно догадаться. Помнится, еще септон Барт в своей 'Неестественной Истории' утверждал, что драконы пробуждают магию.

Глаза Маджере неуловимо вспыхнули, в них проявилось нечто, чего не было заметно ранее за бесстрастной высокомерной маской. Чернокнижник осведомился с самым живым интересом:

— Вы читали 'Неестественную Историю'?

— Только несколько страниц — увы, это все, что уцелело. Я надеялся отыскать рукопись в библиотеке Старого Волантиса, но...

Сам того не ведая, Тирион затронул тему, которая по-настоящему занимала Рейстлина. Чародей и карлик повели беседу о редких книгах Вестероса и Эссоса, хранящих драгоценные крупицы знаний. Для того, кто никогда не имел дела с магией, карлик был блестяще осведомлен о сверхъестественных существах и явлениях Известного Мира. Напряжение несколько спало, и, решив, что настал подходящий момент, Тирион как бы невзначай заметил:

— Матерь Драконов, похоже, из тех правителей, что всеми силами покровительствуют тайным наукам. Должен заметить, она... весьма необычна. Удивительно даже, что женщина столь высокого положения, которая, вдобавок, обладает редкой красотой и острым умом, до сих пор не замужем.

Фраза была сказана мимоходом, но проницательный Полумуж почувствовал, что Рейстлин насторожился.

— Дэйнерис Бурерожденная не такова, как другие женщины, — изрек маг. — Она ценит свою свободу и никогда не разменяет ее в угоду политическим дрязгам.

— Статус королевы налагает на Матерь Драконов определенные обязанности, — возразил Ланнистер, — она ответственна за судьбы своих подданных. Что, если однажды ей придется выбирать: мир и процветание государства или пресловутая свобода?

— Ей не придется выбирать. У нее есть драконы, армия Безупречных, красноречие служителей Рʼглора... и я готов, в случае необходимости, призвать свою магию на ее сторону. Этого вполне достаточно, чтобы взять и то и другое.

— А вы смогли бы с помощью магии не допустить кровопролития в Миэрине?

— Весьма вероятно — именно над этим я сейчас и работаю.

Слова Тириона затронули в маге некую потаенную струну, звучавшую столь тихо, что он сам едва ли различал мелодию. Тем не менее, он чувствовал ее натяжение всем своим нутром. Чародей знал — Дэйнерис уже не раз и не два отвергала послов от разных правителей с предложениями о замужестве. Странно было даже думать, что однажды она может согласиться. По большему счету, для Рейстлина это не влекло никаких последствий, разве что их встречи с Матерью Драконов стали бы значительно реже. Тем не менее, чернокнижника почему-то охватило неизъяснимое скверное чувство. Неужели он начал привязываться к Дэйнерис? О нет, абсолютное, категорическое 'нет'. Рейстлин безжалостно пресек эту мысль, нелепую, неуместную, противоречащую всем его принципам и планам на будущее. Он считал свою независимость наивысшей ценностью и никогда бы не признал, что может в ком-то нуждаться. Вдобавок, этот 'кто-то' — лишь временная союзница, имеющая в их дружбе слишком много выгод, чтобы отказаться от оной.

Невзирая на сей краткий эпизод, чародей и Полумуж распрощались на вполне благодушной ноте. Рейстлин даже согласился как-нибудь продемонстрировать карлику свою библиотеку. Маг успел проникнуться к Ланнистеру некоторым уважением, да и гостю он уже не казался столь чуждым и отталкивающим. Тирион увидел в новом знакомом страстного ученого, которого гораздо больше занимали тайны мироздания, нежели низменные игры престолов. Это, впрочем, не опровергало наблюдения, что Рейстлин Маджере — один из опаснейших игроков, не только благодаря магической силе, но также жестокости и коварству.

Ланнистер намеревался завести знакомство и с другой загадочной фигурой из окружения Дэйнерис, леди Мелисандрой Асшайской, однако не застал ее при дворе. Как выяснилось, еще за неделю до его приезда Мелисандра, испросив разрешения королевы, взяла быстроходную ладью с экипажем и отплыла на запад, к руинам Древней Валирии. Она, якобы, отправилась на поиски секретов, которые должны были помочь ее госпоже в грядущих сражениях с врагами.

И, будь то пророческий дар Мелисандры или простое совпадение, вскоре для королевы возникла угроза еще одной войны.

В тот день над Миэрином собирались тучи, тяжелые, серые, как штормовые волны, а ближе к вечеру смурные небеса разродились дождем, до странности холодным для этих мест. Первые капли падали на землю, когда измотанная будничными хлопотами Матерь Драконов возвращалась в свои покои. Шагнув за порог, она обнаружила в гостиной на диванчике рыдающую Миссандею. Впервые в жизни королева увидела подругу в таком состоянии. Она лежала, съежившись клубочком, и надрывно плакала, почти задыхаясь от терзающей ее душевной боли.

— Что такое? — немедленно спросила Дэйнерис. — Что случилось? Я думала, ты на уроке вестеросского с Серым Червем.

Мисси подняла на Матерь Драконов золотые глаза, ее лицо блестело от слез.

— Он сказал мне, — прошептала она дрожащим голосом, — что выучил вестеросский достаточно хорошо и больше не нуждается в моих уроках. Он... не хочет тратить время на эти встречи.

Дени молча присела рядом и стиснула бедняжку в объятиях, та бессильно уткнулась в ее плечо и продолжила горестную исповедь.

— Столько месяцев я надеялась до него достучаться... Мне казалось, я затронула в нем что-то, пробудила чувства в этой изувеченной душе, но он остался Безупречным. Он будет Безупречным всегда, его нельзя исцелить. Меня для него нет, есть только служба... и война. Я пыталась расспросить, почему он так со мной поступает, а он даже не понимал, в чем дело...

Королева гладила подругу по спине, а она все плакала, плакала и не ведала, что именно Матерь Драконов приказала Серому Червю оставить ее в покое. Дэйнерис понимала, что поступила жестоко, возможно, даже подло, но невзирая ни на что считала свой поступок правильным. Она знала: союз евнуха и красивой молодой женщины рано или поздно обернется для обоих страданием. Даже если Миссандея, наперекор желаниям плоти, сохранит возлюбленному верность, все равно она никогда не будет по-настоящему счастлива.

А кроме того, королева отнюдь не была уверена, что ей на службе нужен 'исцеленный' Безупречный.

Наатийка все никак не могла успокоиться, она бессвязно лепетала о своей беде, захлебываясь слезами. Тогда Дэйнерис решительным движением отстранила девушку от себя. Взглянув ей прямо в глаза, она сказала неожиданно строго:

— Прекрати себя жалеть.

— Ч-что?.. — растерялась та.

— Ты считаешь себя очень несчастной, верно? Думаешь, хуже просто быть не может?

— Но это ведь правда, — сдавленно всхлипнула наатийка. — Я... люблю его, но нам не быть вместе... никогда.

Она, было, закрыла лицо руками для продолжения истерики, но Дени сильно сжала ее плечи и заставила опять посмотреть на себя.

— Я тебе скажу, что может быть хуже, — отчеканила она почти со злостью. — Помнишь торжество по случаю посадки виноградника, которое я посетила на прошлой неделе? Помнишь, как радовались моему явлению люди, как они улыбались, протягивали руки, выкрикивали 'Миса'? А я произносила праздничную речь, смотрела на их улыбки и понимала: все, что я им сейчас говорю, все мои обещания — ложь от первого до последнего слова.

— О чем ты, Дени? — наатийка испугалась, хоть пока что и не понимала смысл сказанного.

Королева отпустила плечи подруги, и, горько усмехнувшись, неожиданно спокойно пояснила:

— Этот край медленно умирает, Мисси — умирает с тех самых пор, как мои предки-валирийцы сожгли леса на побережье огнем драконов. Реки мелеют с каждым годом, подземные воды уходят все глубже в недра, почва уже никогда не даст достаточно пищи, чтобы прокормить население. Мои надежды перестроить экономику не оправдались, в Гискарских землях просто нет необходимых ресурсов. Сейчас мы живем на средства, взятые в кредит у Железного Банка, но вскоре деньги от займа закончатся. Правда, Даарио сейчас везет из Лхазарина большой обоз с продовольствием — это отсрочит катастрофу на некоторое время, однако ее все равно не избежать. Здесь начнется страшный голод, последствия которого нетрудно предвидеть: мор, разрушения, смерть для тысяч и тысяч гискарцев.

Потрясенная Миссандея не сразу нашлась, что сказать. После краткого молчания она осторожно, недоверчиво вопросила:

— Но... неужели с этим ничего нельзя сделать? Как-нибудь избежать бедствия?

— Сомневаюсь, — Матерь Драконов смолкла, подавляя нахлынувшую скорбь, и через силу продолжила: — Многие века Астапор, Юнкай и Миэрин существовали только за счет продажи невольников. Либо я верну все на круги своя и снова надену на подданных цепи, либо эти города обратятся в пыль истории. Видят боги, я бы хотела, чтобы все сложилось по-иному... Я предпочла бы стать хорошей королевой, которая ведет свой народ к процветанию. Однако я каждый день смотрю на лица людей, назвавших меня Мисой, и думаю, как глупо с их стороны было верить в мои обещания, — И Дени желчно заключила: — Вот, что может быть хуже, чем влюбиться в мужика без члена, Мисси.

Королева поднялась с дивана и зашагала к лестнице, ведущей наверх, в спальню. Перед первой ступенькой она обернулась и коротко бросила растерянной наатийке:

— Спокойной ночи.

Сколь бы ни было черно отчаянье, клыками и когтями впившееся душу Дени — стоило ей преклонить голову на подушку, и от усталости она уснула, как убитая.

Во сне королеву посетило тяжкое, темное, дурное видение. В этом видении она брела по красной холмистой пустоши, подобной бесплодным краям, где ей доводилось скитаться после рождения детей. Девушка не знала, куда идти, и в поисках ориентира взобралась на высокий холм. У его подножия она увидела багровое озеро крови, небольшое, но, судя по отвесным берегам, уходящее в недра земли, как колотая рана. Дэйнерис смотрела на него, не в силах отвести глаз, ее сознанием неотступно владела гнетущая мысль: это людская кровь, которую она пролила.

А затем Матерь Драконов подняла взор выше, к горизонту, и увидела в отдалении нечто неизмеримо более пугающее. По изъязвленной трещинами пустоши несла свои волны целая река крови, стремительная, бурная, жуткая. Шириной она была сравнима с великой Ройной у истока. Девушка сознала с тошнотворной ясностью: это — вся кровь, которую когда-то пролил Рейстлин Маджере.

На глазах королевы береговая линия озера изменилась, из него по направлению к реке заструился кровавый ручей. Он пробивал себе дорогу неумолимо, будто невидимый скальпель взрезал иссушенную почву. Узкое русло подбиралось все ближе к основному потоку, кровавые волны должны были вот-вот слиться воедино — и тут сон Дэйнерис прервался.

Ее разбудил обеспокоенный голос служанки Чхику:

— Кхалиси... Кхалиси, прошу вас, проснитесь.

Дени очнулась на удивление быстро, она села в постели с совершенно ясной головой — ее сознание стремилось как можно скорее отринуть дурное видение.

— Что случилось?

— Господин Даарио Нахарис возвратился в Миэрин. Он сейчас стоит у порога ваших покоев, говорит, что принес очень срочные известия. Вы примете наемника или прикажете мне отослать его прочь?

'Что ж, на этот раз он, по крайней мере, не вломился через окно', — отметила Дэйнерис иронично. Даарио, при всей его раздражающей наглости, нельзя было назвать глупцом, и если после прошлого визита он осмелился тревожить ее ночью — значит, дело действительно срочное.

— Пригласи его в гостиную, Чхику. Через несколько минут я оденусь и спущусь к нему.

Королева набросила на плечи роскошный халат из алого шелка с тремя драконами, шитыми золотой, изумрудной и черной нитью. По мраморной лестнице она сошла в комнату, где ее уже ожидал Даарио. За время, проведенное в военном походе, наемник порядком зарос щетиной, на его щеке красовался еще не заживший рубец от недавнего ранения. Но ни это, ни потертый дорожный костюм с кольчугой нисколько не умаляли его привлекательности.

В свободном кресле рядом с Нахарисом сидела Миссандея — судя по ее наряду, после разговора с Матерью Драконов она так и не ложилась спать.

— Доброй ночи, Ваша Милость, — увидев госпожу, Даарио поднялся и слегка поклонился ей.

— Мои приветствия победителю, — в ответ Дэйнерис благосклонно улыбнулась. — Слухи о том, как вы разгромили кхала Поно в сражении у Острой Горы, намного опередили ваше прибытие. Говорят, воды Скахазадхана были красными от дотракийской крови, а по течению немногим выше Миэрина начали всплывать обезглавленные тела. Разумеется, я щедро вас вознагражу за успешную кампанию.

— Приятно слышать — задачка была не из легких, — Даарио сел обратно в кресло и обратился к Чхику: — Красавица, принеси для нас троих вина.

Миссандея робко возразила:

— Я не хочу пить...

— Однако же, придется, — философски заметил Нахарис. — Так вам будет проще воспринять новость, которую я принес. Я двое суток скакал впереди обоза, чтобы вы услышали об этом первыми. Ваша Милость, у нас серьезные проблемы с дотракийцами — они, похоже, обиделись не на шутку.

Даарио рассказал, что после надругательства, которое солдаты Матери Драконов учинили над телами умерших, весь Ваэс Дотрак содрогнулся от горя и гнева. Сам великий кхал Дрого пришел в ярость и немедля созвал кхаласар для карательного похода на Залив. Он поклялся обратить Астапор, Юнкай и Миэрин в руины, убить драконов и казнить Королеву из-за Моря, а перед казнью изнасиловать ее и отдать для утех всем своим кровным всадникам.

— Какой, однако, дерзкий дикарь, — холодно процедила королева. — А я клянусь, что отниму его мужское естество, засуну в рот его собственной отрезанной головы и в таком виде отправлю в Ваэс Дотрак. Сколько у него человек в войске, Нахарис?

— Сто тысяч всадников, — внушительно молвил наемник, — из них сорок тысяч — опытные бойцы. И они заявятся к нашим стенам не позднее конца месяца.

Повисло молчание, Матерь Драконов осмысливала эту крайне неприятную новость. Миссандея тихо подала голос:

— Сто тысяч... Это же поистине огромная армия, такие дотракийские орды уже десятки лет не выступали в поход.

— Ну, я ведь сказал — они сильно обиделись, — Даарио сделал глоток вина, допивая залпом остаток в кубке.

Дэйнерис медленно вздохнула, собираясь с мыслями.

— Ладно, — проговорила она, — я вас услышала. Враг силен, но не стоит забывать, что у меня есть драконы — это даст нам серьезное преимущество. Завтра мы обсудим все с Барристаном, Мормонтом и Серым Червем, подумаем, как лучше распределить силы. Вы правильно сделали, что поспешили донести до меня новость, но прямо сейчас я все же предпочту возвратиться ко сну — несколько часов до утра едва ли что-то изменят... Спокойной ночи.

Главная опасность заключалась отнюдь не в том, что у Дэйнерис недоставало людей для сражения с дотракийцами. Она сумела бы собрать войско, не уступающее в численности вражескому — однако это принуждало ее оставить города без защиты. Если она выведет гарнизоны из Астапора, Юнкая и Миэрина, мятежники, плетущие заговор, непременно воспользуются моментом и поднимут восстание.

А значит, правительнице было совершенно необходимо избавиться от внутренних врагов как можно скорее.

Тревожная новость о приближении дотракийской орды стремительно распространилась по Миэрину. Рейстлин едва ли не первым узнал обо всем от взволнованной королевы. Он решил, что настало время выяснить досконально, насколько сильна его магия, и какими заклинаниями он располагает на случай боя.

В своих колдовских изысканиях чернокнижник зачастую задействовал весьма необычные объекты: минералы, экзотические растения, части тел животных, а порой самих животных и даже людей, преступников, осужденных на смерть. Но для сегодняшнего опыта ему потребовался только ничем не примечательный камень нескольких футов в поперечнике.

Чародей проводил эксперимент в лаборатории, занимавшей большую часть его этажа — туда не мог войти никто, за исключением самого хозяина и духов-прислужников. Округлое помещение с кирпичными стенами освещалось магическими кристаллами, они излучали яркое, но рассеянное сияние, отраженное в бесчисленных колбах, бутылях, неведомых приборах и застекленных полках шкафов. Именно здесь хранились самые опасные колдовские принадлежности Рейстлина. Посреди комнаты располагался мраморный стол с защитными рунами, зачарованный особым образом и потому способный выдержать большинство магических воздействий. По приказу хозяина призраки поместили камень на этот стол.

Чернокнижник начал читать заклинание. Глухое, шелестящее, оно сплеталось из отрывистых слогов, едва поддающихся человеческому голосу. Одновременно с произнесением формулы маг обеими руками вычерчивал в воздухе руны. При этом вокруг его пальцев зарождались золотые сполохи, подобно тому, как от руки, погруженной в струю воды, остается след на поверхности. Рейстлин, по сути, тоже соприкасался с потоком: он воздействовал на вечный, стремительный и неумолимый бег самого времени.

Руны одна за другой слетали с ладоней чародея, охватывая камень в кольцо. Оно медлительно вращалось, то вспыхивая ослепительным звездным гало, то делаясь едва различимым, почти прозрачным, чтобы в следующий миг опять сверкнуть калейдоскопом энергий. Колдовство сопровождалось тихим звуком, подобным сухому шороху перелистываемых страниц. Воздух внутри кольца дрожал, точно от сильного жара, эта часть пространства уже не вполне подчинялась естественным законам бытия.

Наконец, Рейстлин завершил рунный ряд знаком песочных часов. Острый символ из двух треугольников не примкнул к кольцу, подобно предыдущим, но завис в воздухе перед чародеем, отразился в его глазах, отмеченных двумя такими же резкими росчерками. Маг прошептал короткое паучье слово и сделал жест, как будто перевернул в ладонях нечто невидимое. Знак песочных часов тоже перевернулся, рунное гало вокруг камня вспыхнуло особенно ярко и начало пульсировать. Течение времени внутри него ускорилось многократно. Золотое лицо Рейстлина исказилось от напряжения: эта разновидность магии — наиболее сложная из всех, она отнимала у него колоссальное количество энергии. Тем не менее, он продолжал удерживать заклятие, упрямо двигаясь к пределам своих возможностей.

По поверхности камня зазмеились трещины. Можно было подумать, что он разрушается от колдовского жара или давления, но нет — само время обращало его в песок. Еще через несколько секунд он бесшумно рассыпался на мельчайшие частицы. Сияющие руны тотчас угасли, шелест затих, зарево энергий рассеялось. Маг опустил руки, вполне довольный и даже гордый экспериментом, однако неимоверно измотанный им. Он ощутил подступающее забытье и на сей раз не воспротивился, ибо знал: духи подхватят его немощное тело и подобающим образом устроят для отдыха.

По расчетам чародея, оцепенение должно было продлиться чуть более двух суток. Прислужники исполнили отданный заранее приказ хозяина. Когда колдовское забытье отступило, Рейстлин разомкнул глаза у себя в постели. После длительного отдыха он испытывал необычайный прилив сил и решил немедленно выяснить, не случилось ли за минувшее время что-то, достойное его внимания. Стрелки настенных часов в полутемной гостиной приближались к отметке полудня — в эту пору королева обычно находилась в тронном зале. Маджере резонно решил, что, кого бы там ни принимала Дэйнерис, если явится маг, все они вполне могут подождать.

В тронном зале, однако, Матери Драконов не обнаружилось, зато там присутствовал ее советник Хиздар зо Лорак. Аристократ, сверкающий украшениями, коих с лихвой хватило бы на десяток придворных девиц, с какой-то особенной задумчивостью рассматривал королевский трон. Рейстлина он заметил не сразу, а заметив, не проронил ни слова, лишь неприязненно поморщился. Маджере тоже не жаждал вступать в диалог, но все же сухо осведомился:

— Где королева?

— Вскоре она должна подойти, — Хиздар удостоил мага кратким взглядом искоса, — не думаю, что Ее Милость опоздает на объявление собственной помолвки.

— Помолвки? — Рейстлин едва поверил своим ушам. — И с кем же она помолвлена?

— Со мной, разумеется, — снисходительно ухмыльнулся гискарец. — А вы, похоже, об этом не знали?

Чародей промолчал, осмысливая сказанное, а зо Лорак продолжил речь — он определенно был весьма доволен собой.

— Новость пока еще не дошла до простых людей — должен заметить, в этом вопросе Ее Милость проявила удивительное нетерпение. Впрочем, подобного исхода стоило ожидать: Дэйнерис благоразумная женщина и поступает так, как должно. Наконец-то Миэрин обретет настоящего, достойного короля... А теперь — не соизволите ли вы удалиться восвояси? По правде, уважаемые господа должны явиться с минуты на минуту, а вы у них несколько... не в почете. Ваш внешний вид... впрочем, вы и сами все прекрасно понимаете.

Слова Хиздара были исполнены откровенного пренебрежения. Маджере никогда не внушал ему приязни, но прежде благосклонность королевы к магу заставляла гискарца сдерживаться. Ныне же он обрел уверенность, что симпатии Дэйнерис на его стороне, и посему не упустил случая отпустить колкость в адрес иноземного колдуна. К тому же, в присутствии стражи аристократ чувствовал себя в полнейшей безопасности.

Чернокнижник не оставил выпад в свою сторону без ответа, он медленно, едко промолвил:

— Странно выслушивать замечания о внешности от того, кто появляется на публике, завернувшись в портьеру, напомаженный, как продажная девка.

Слова Маджере заставили Хиздара едва уловимо вспыхнуть — румянец почти не различался на его янтарной коже.

— Одно лишь ваше присутствие уже оскорбительно, — процедил он надменно, — а теперь к нему прибавилось еще и оскорбление словами. Похоже, вы забываете свое место.

— Мое место?.. — теперь чародей вспылил по-настоящему. — Ты, видимо, с кем-то меня перепутал, мальчик. Я не придворный шут королевы, призванный развлекать ее фокусами — я маг, и моя власть простирается далеко за пределы понимания твоего жалкого умишка. Достаточно нескольких моих слов, и все, что тебе дорого, навеки обратится в прах.

— Может быть, а может быть, и нет — но, так или иначе, ты ничего не сделаешь, ибо являешься слугой Ее Милости. Ты будешь служить и мне, когда я стану королем. А теперь убирайся отсюда, пока я не приказал страже выдворить тебя силой.

— Я уже предупреждал тебя, недоумок, — разъяренно прошипел Маджере, — я никому не служу! Для меня ты — никто и ничто. Ты, должно быть, очень гордишься собой, считаешь свою внешность великим достоянием. Посмотрим, останется ли твой язык таким же длинным и болтливым, когда ты этого лишишься.

А затем чародей произнес колдовскую формулу, сопровождая ее резкими жестами. Золотые руны вспыхнули на его пальцах и с шелестом окружили ничего не понимающего Хиздара.

— Это что еще за фокусы? — возмутился тот. — Стража!..

Безупречные не двинулись с места. В свое время королева отдала им приказ об очередности подчинения, и согласно этому приказу, Рейстлин имел значительно большую власть над ними, нежели Хиздар.

Быстрым росчерком Маджере сотворил знак песочных часов. От символа, повисшего в воздухе перед магом, отделился поток света и коснулся груди гискарца. Тот с содроганием понял, что часы наполнены его жизнью, и прямо сейчас она находится в полной власти Рейстлина.

— Нет... Пожалуйста, не надо... — пробормотал Хиздар, инстинктивно пытаясь закрыть грудь, разорвать поток энергии, соединяющий его тело с руной.

Маг ничего не ответил. С жестокой ухмылкой на лице он выбросил руку вперед, словно что-то разбивая. Руна песочных часов раскололась, испустив сноп золотого света. Хиздар, охваченный заревом, закричал и упал на колени. Крик его звучал долго: поначалу это был голос молодого мужчины, затем он сделался ниже, как у зрелого человека, а завершился дребезжащим воплем древнего старца.

Сияние заклятия угасло. На полу перед Рейстлином съежился старик, совершенно седой, с кожей тонкой и морщинистой, как скомканный лист бумаги. Его некогда роскошный наряд обратился в жалкие, едва способные прикрыть костлявое тело лохмотья, на которых чужеродно сверкали тяжелые золотые драгоценности.

Двери зала распахнулись, и в помещение вступила процессия гискарских господ, возглавляемая королевой. Дэйнерис вела оживленную беседу с женщиной в зеленом одеянии, которая шла рядом с ней. Увидев то, что было в зале, Матерь Драконов смолкла и пораженно застыла на месте, а вместе с ней замерла и вся процессия. Личность согбенного старика, стонущего на полу у ног чародея, не вызывала сомнений — гости знали, кто именно должен был их приветствовать. Черты несчастного обезобразило безжалостное время, но все равно в нем с кошмарной ясностью угадывался прежний Хиздар. Эта картина, необъяснимая и оттого еще более страшная, внушила господам поистине беспредельный ужас.

А Рейстлин Маджере с нарочитым спокойствием обратился к королеве:

— Вижу, кхалиси, у вас сейчас великое множество дел. По правде, я сомневаюсь в необходимости своего дальнейшего присутствия. Желаю вам хорошего дня.

И, жестом сотворив заклятие телепортации, зловещий маг в черных одеждах бесследно исчез.

Примечание к части

Песня — 'Xandria — Forevermore'.

Глава 13, в которой королева подвергается смертельной опасности.

'Короны творят странные вещи с головами, на которые надеты'.

'Пусть она и пробудила по случайности драконов, на самом деле в ней нет ничего особенного, она такая же, как все прочие женщины'.

Рейстлин Маджере знал, что истинный маг никогда не теряет самоконтроля, и давно уже обрел, как ему казалось, полную власть над своими чувствами. Ненависть служила ему источником силы — но то, что он испытывал из-за безобразной сцены в тронном зале, лишь делало его уязвимым. Этот гнев иссушал чародея, подтачивал его внутренний стержень, словно червь, вызывая рой хаотичных черных мыслей.

'Она лгала мне все это время, лгала о себе, о своих убеждениях. Прежде я считал ее достойной уважения и никогда бы не подумал, что она запятнает себя союзом столь низменным. А оказалось, цена ее гордости совсем невысока — всего лишь несколько тысяч ничтожных жизней. Или же она просто захотела выйти замуж за надутого гискарского павлина?.. Проклятие, поглоти ее Такхизис — не понимаю, почему мне вообще есть до этого дело. Неужели она мне не безразлична?'

Произошедшее не просто взволновало мага, но совершенно вывело его из себя, выбило из-под ног почву — а единственно возможное тому объяснение злило его еще больше и в то же время как будто пугало.

Мрачные размышления чародея прервал отчетливый стук в дверь.

— Магистр, откройте, — прозвучал знакомый металлический голос, — это я.

Рейстлин полагал выяснения с королевой неизбежными и с готовностью впустил ее в покои. Она порывисто шагнула за порог — хмурая, сердитая, с нервно скрещенными на груди руками.

— Что вы натворили? — вопросила она, ее глаза сверкнули острыми гранями темных кристаллов. — Вы вообще осознаете последствия своего поступка?

— Последствия того, что случилось с напомаженным ничтожеством в тронном зале? — черный маг не имел ни малейших намерений оправдываться. — Полагаю, теперь вам придется найти кого-то другого, кто купит вашу свободу — ту самую свободу, которой вы, кхалиси, столь охотно кичились.

Казалось, Дени вот-вот вспылит и начнет кричать, осыпая Маджере последними словами. Но вместо этого девушка, гордо вскинув подбородок, с убийственным спокойствием отчеканила:

— Я слышу ревность в ваших словах — только ревность, и ничего боле.

Если прежде этой реплики маг и сам находился на грани взрыва, то после нее кипящий океан желчи, готовый выйти из берегов, испарился без следа. Рейстлин безмолвно застыл перед Дэйнерис, не зная, что ответить, ибо она была абсолютно права.

Уверившись, что чародей не собирается ее перебивать, Матерь Драконов открыла ему свои истинные замыслы. В отсутствие Рейстлина она вместе с Тирионом и Даарио продумала план, призванный разоблачить мятежников. Она хотела собрать предполагаемых Гарпий за одним столом, и праздник по случаю помолвки служил для этого предлогом. В середине пиршества Дэйнерис объявила бы, что блюда отравлены смертельным ядом, и лишь те, кто назовут имена заговорщиков, получат противоядие. Разумеется, королева озаботилась бы заранее, чтобы несколько человек, чья вина уже доказана, извергли из глоток потоки крови и умерли на глазах остальных. Гарпии трусливы, после подобной демонстрации они бы непременно выдали своих главарей. Вот только из-за вмешательства чернокнижника ловушка не удалась — план провалился.

Тем не менее, ситуация в итоге разрешилась вполне благополучно. Участь Хиздара внушила господам отчаянный страх, а Дэйнерис запугала их еще сильнее, пригрозив такой же карой всем остальным. Дрожа от ужаса, они выдали имена главных Гарпий: это оказались Еззан зо Каггаз, юнкайский купец, Граздан мо Ульхор, старейшина Астапора, и Галацца Галар, верховная жрица из миэринского храма Благодатей. Помимо этих имен и имен сообщников, королева узнала, что мятежники получали поддержку извне, от агентов Волантиса. Триархи вольного города боялись ее и ненавидели, ибо на каждого свободного волантийца приходилось по пять рабов, молившихся Красному Богу о явлении освободительницы.

В ходе объяснений девушка и чародей переместились в гостиную и заняли привычные места на креслах с высокими спинками.

— Триархи сделают все, что в их власти, ради моего скорейшего уничтожения, — мрачно заключила королева, — а власти у них, поверьте, немало. Сегодня разведка донесла: у дотракийской орды, идущей на Миэрин, есть обозы с железными брусьями, бревнами и прочими деталями для строительства катапульт и баллист. Наверняка это еще одна заслуга агентов Волантиса — они вполне могли научить кхала, как разрушить городские укрепления.

При тусклом мерцании свечей лицо Дэйнерис казалось Рейстлину бледнее обычного. Видя, сколь мучительна ее тревога, черный маг проговорил с хладнокровной убежденностью:

— Так или иначе, с баллистами или без, дотракийцы сгорят в огне — а затем наступит и черед Волантиса.

— Хотела бы я, чтобы эти слова исполнились, — безрадостно вздохнула девушка. — Я очень, очень ценю вашу поддержку, Рейстлин. Мой прошлый долг перед вами поистине неоплатен, но сейчас я, похоже, нуждаюсь в вашей помощи еще больше, чем когда бы то ни было прежде.

— Вы давно уже ничего мне не должны, — твердо заявил Маджере. — Разумеется, вы можете на меня рассчитывать — как и всегда.

В жарких покоях мага воцарилась тишина. После слов Рейстлина на душе у Дени стало несколько легче. В стенах этих сумрачных комнат, пронизанных ароматами колдовских трав, королева всегда чувствовала себя под особенной защитой, словно в гостях у могучего древнего дракона. Маджере же смотрел на свою прекрасную собеседницу, белокурую, темноокую, и понимал: может статься, он потопит целый мир в крови, но никогда не допустит, чтобы кто-то причинил этой удивительной женщине вред.

— Мы уже закончили с дурными новостями на сегодня, кхалиси? — осведомился он.

— Полагаю, что да, — та кивнула, поднимаясь с кресла, — если только делегация из Вестероса не принесла мне новых. Скоро в тронном зале состоится встреча с дорнийским послом, так что, к сожалению, нам с вами пора прощаться.

Рейстлин, по обыкновению хозяина, проводил свою гостью до дверей. У самого порога Дени приостановилась и молвила с неожиданной искренностью:

— Еще раз спасибо вам за все. По правде, я и не жалею, что мы избавились от Хиздара — этот разукрашенный смазливый подхалим всегда меня раздражал.

А затем Бурерожденная покинула чародея, снедаемая острым чувством недосказанности. Уже в своих покоях она вспомнила, как странно он отреагировал на ее фразу о ревности, брошенную почти случайно. 'Это было настолько нелепо с моей стороны, что он растерялся — или же?.. Клянусь Иными, я больше так не могу', — обреченно поняла Матерь Драконов, — 'я должна признаться ему во всем'. При одной лишь мысли о подобном разговоре Дени испытала подобие паники, она потеряла точку опоры, точно ее приподнял над землей ледяной крюк, впившийся в самое нутро. Рейстлин Маджере, циничный и безжалостный черный маг, презирал любовь. Если он ответит девушке 'нет', это ее убьет, иссушит последние крохи душевных сил — но, пусть даже и так, ответ поставит точку в истории ее мучительной темной страсти. 'Все случится, когда мы покончим с дотракийской ордой', — решила Дэйнерис. — 'Да, именно. Как только голова кхала Дрого слетит с плеч, я поговорю с Рейстлином о любви. Я открою ему свои чувства, и там уже будь, что будет... Но не сейчас. Сейчас я опять попытаюсь спасти, а вернее, отсрочить крах своего умирающего государства'.

Усилием воли отогнав тоскливые думы, Бурерожденная возвратилась к нескончаемой череде королевских дел. Первым в списке этих дел значился разговор с дорнийским высоким гостем. Его прибытие имело для Дени большое политическое значение — к ней впервые обратился представитель Семи Королевств, утраченных владений ее предков. Она встретила почетного визитера, как подобает, в тронном зале, в окружении пышной свиты и грозной охраны. На правительнице было многослойное пурпурное платье, ее голову венчала недавно выкованная корона из белого золота с тремя драконами — малахитовым, янтарным и обсидиановым. По правую руку от Дэйнерис стоял Барристан в парадном доспехе, у подножия ступеней на небольшой скамье скромно сидела Миссандея.

Матерь Драконов слышала уже не раз, что жители самого жаркого региона Вестероса 'только и делают, что дерутся, а в перерывах между драками предаются разврату'. Она знала также, что дорнийцы опасны, подобно ядовитым змеям и скорпионам, с которыми они делят свои выжженные солнцем земли. Однако человек, представший перед королевой, отнюдь не походил на коварную южную бестию. Это был смуглый юноша младше самой Дени, немногим выше нее ростом, с каштановыми волосами и широким простоватым лицом. Наряд гостя, длинный желтый камзол, расшитый красно-золотым орнаментом, выглядел богато, но совершенно ему не шел.

— Я — Квентин Мартелл, принц дорнийский, — представился посол на общем языке, преклоняя одно колено, — сын Дорана и верноподданный Вашей Милости.

— Встаньте, — велела Дэйнерис. — Полагаю, вы пересекли половину света не для того, чтобы терять время на церемонии и светскую болтовню. Если о вашем визите узнают в Семи Королевствах, Мартеллов объявят изменниками и казнят. Какая причина заставила вас пойти на такой риск?

— У меня есть особый подарок для Вашей Милости, — юноша вытащил из нагрудного кармана старый свиток, — прошу, прочтите вот это.

Миссандея взяла послание и передала королеве. Это оказался договор, датированный 285 годом — минуло без малого пятнадцать лет с момента его заключения. В документе значилось, что Мартеллы готовы поддержать притязания Таргариенов на престол, а непременным условием союза являлся брак принца Визериса и принцессы Арианны, наследницы Солнечного Копья. От имени тогда еще малолетнего Визериса бумагу подписал великий пентошийский магистр Иллирио Мопатис.

Матерь Драконов закончила читать, и посланник из Солнечного Копья продолжил речь. Его семья уже давно дала согласие на союз с драконами, однако по многим причинам замужество Арианны, как и восстание против Баратеонов, пришлось отложить. Ныне Визерис мертв, и Дорн предлагает последней из дома Таргариен перезаключить договор на новых условиях. Условия таковы: в войне за Железный Трон на стороне Дэйнерис выступят пятьдесят тысяч дорнийских мечей и копий, а скрепит соглашение ее брак с принцем Квентином Мартеллом.

— То есть, с вами? — безучастно уточнила Матерь Драконов. — Вы предлагаете мне выйти за вас замуж?

— Именно так, — уверенно заявил юноша, — я прибыл в Миэрин не только как посол, но и дабы представиться вам в качестве возможного жениха.

На сей раз королева не утаила эмоций: смерив принца скептическим взором, она фыркнула с откровенным пренебрежением.

— Для начала пусть вам представят меня, — процедила она, — ибо вы, похоже, не вполне понимаете, с кем сейчас говорите. Миссандея, повтори специально для юного господина, кто я такая.

Переводчица старательно перечислила все имена и титулы Дэйнерис, и с каждым ее словом лицо Квентина становилось все более напряженным.

— ...владычица Астапора, Юнкая и Миэрина, всадница Крылатой Тени, Изумрудных Сумерек и Золотой Зари, — завершила наатийка, и кхалиси язвительно вопросила:

— А вы кто такой, Квентин Мартелл? Какими заслугами, помимо происхождения от знатных родителей, вы можете похвастать?

К чести принца, колкость не заставила его растеряться. Черные глаза дорнийца неуловимо вспыхнули, он ответил с гордостью на грани дерзости:

— Пусть пока мне не представился шанс проявить доблесть, я уверен, что достоин вашей руки, и готов это доказать. В прошлом наши предки уже заключали супружеские союзы, во мне, как и в Вашей Милости, течет валирийская кровь. Быть может, именно я оседлаю одного из ваших драконов?

— Так вот для чего вы здесь, — нахмурилась королева, — жаждете испытать судьбу. Боюсь, я не могу этого допустить — ваша ужасная кончина расстроит принца Дорана и затруднит мой дальнейший союз с Дорном, а для меня подобный исход крайне не желателен.

— Почему вы решили, что у меня не получится? — Квентин подался на полшага вперед, взволнованно повысив голос. — Как вы уже изволили заметить, ради этого — и ради встречи с вами — я пересек половину света, сражаясь с пиратами, работорговцами и осенними штормами. Ваша Милость, прошу, дайте мне хотя бы шанс.

— Нет, — отрезала Дени, — драконы убьют вас, как только вы к ним приблизитесь. Я знаю своих детей и знаю, о чем говорю. Вот мое предложение, принц: мы подпишем договор о военной поддержке, но в нем не будет ни слова о браке — по правде, как муж вы интересны мне не более любого из этих, — она надменным кивком указала на караул Безупречных.

Юный Мартелл явно был раздосадован таким итогом, но его выдержки хватило на вполне церемонное прощание. Изъявив желание подумать над решением некоторое время, он поклонился королеве и покинул тронный зал.

Когда за Квентином закрылись двери, сир Барристан промолвил:

— Кхалиси, прошу дозволения потолковать с вами наедине.

Служанки сняли с правительницы венец, чему она весьма порадовалась — тяжелое украшение неприятно давило ей на голову. Через несколько минут Матерь Драконов и ее советник остались в зале вдвоем, не считая безмолвных стражей. Старый рыцарь понимал, что королеве нужны союзники, а дорнийцы — превосходные воины, искусные, хитрые и безжалостные. Принц Квентин воспитывался в благородном доме, и пусть он не блистал изящной наружностью, зато был наделен отвагой, гордостью и сильной волей. Юноша составил бы для Дени весьма достойную партию — в конце концов, не может же она всю жизнь прожить одна, отвергая каждого увиденного кандидата.

Гвардеец мягко, но настойчиво донес до госпожи эти вполне очевидные измышления.

— Я выйду замуж только за того и только тогда, когда захочу, — твердо ответила она, — и пока сие желание меня не посещало.

— Кхалиси, вы же знаете, в этом вопросе хороший правитель руководствуется не желанием, но чувством долга, — попытался вразумить ее рыцарь, — в противном случае государство ждут бесчисленные беды. Вспомните принца Рейгара, который полюбил леди Лианну: из-за его прихоти погибли тысячи человек. Деймон Черное Пламя поднял мятеж, когда его разлучили с возлюбленной, к слову, тоже звавшейся Дэйнерис. Жгучий Клинок и Красный Ворон, оба любившие Ширу Морскую Звезду, залили кровью Семь Королевств. Принц Стрекоз отказался от короны ради Дженни из Старых Камней, и страна выплатила приданое трупами...

Дени непреклонно парировала:

— Здесь я не могу с вами согласиться, сир Барристан. Вы говорите, Рейгар сбежал с Лианной, и страну охватило восстание — но этого бы не случилось, если бы женой кронпринца была любимая женщина, а не та, на которую указал отец. Нынешняя королева-регент Серсея, с ваших слов, ненавидела мужа. Она не принесла ему законных наследников, зато родила бастардов от своего близнеца, и теперь Семь Королевств раздирает новая война. Если бы не эти браки, заключенные против воли супругов, многие несчастья обошли бы Вестерос стороной.

— Если бы супруги исполняли свой долг...

— 'Долг', — губы девушки тронула усмешка, — я сразу вспомнила рассказы о моей матери Рейле. Эйрис Безумный унижал ее, зверски избивал и насиловал, но она безропотно сносила все, ведь это долг королевы — быть хорошей женой. Вы хотите для меня такой же участи, сир Барристан?

Рыцарь даже несколько растерялся:

— Боги, кхалиси, при чем здесь ваша мать и Эйрис?.. Квентин никогда не будет обращаться с вами так, как Безумный Король обращался с Рейлой.

— Разумеется, не будет, потому что я послала его в пекло. Туда же пусть ступают и прочие женихи — сейчас у меня есть дела гораздо важнее, нежели выслушивать их жалкий лепет.

Сир Барристан смотрел на молодую владычицу со странным, почти печальным выражением, полным тревоги и потаенной тоски. Что и говорить, Дэйнерис всегда все делала по-своему. 'Станет ли она величайшей из всех, кто царствовал под солнцем Известного Мира — или же ее погубит собственная непримиримая гордыня?'

Дэйнерис, меж тем, перевела разговор на другую тему. Она обсудила с Барристаном несколько вопросов о грядущей обороне города, а также отдала распоряжения касательно казни Гарпий. Одно из этих указаний неприятно поразило гвардейца, ужаснуло и раздосадовало его настолько, что он удалился прочь с невыразимой тягостью на душе. Королева и сама была не рада своему решению, оно стоило ей немалых волевых усилий — но обстоятельства сделали его суровой необходимостью.

В последние несколько месяцев мятежники, называвшие себя Золотыми Гарпиями, изрядно досаждали Матери Драконов, и ныне для них настал час расплаты. Когда-то Дэйнерис сказала, что дети ответят за грехи родителей, а королевское слово должно быть крепче валирийской стали, крепче драконьей чешуи. Казнь детей-заложников из гискарских семей — поступок ужасающей жестокости, но если королева не сдержит слово, то покажет непростительную для правителя слабость. Посему, сколь бы мерзко девушка себя ни чувствовала, чудовищный приказ из ее уст все же прозвучал. Она озаботилась, чтобы расправа свершилась быстро и без огласки. Маленьких гискарцев из преступных фамилий накормили ужином, отравленным соком призрак-травы, и той же ночью безучастные солдаты зарыли остывающие детские тела во дворе Великой Пирамиды.

А взрослых мятежников ожидала иная смерть, не только страшная, но и унизительная. Дэйнерис решила устроить казнь, которую Миэрин запомнит надолго: пример заговорщиков послужит уроком для всех, кто недоволен правлением драконьей владычицы.

В то время, как Великая Пирамида являла собой высокомерный лик города, кварталы гладиаторских ям воплощали его жестокое кровавое сердце. Сердце ныне билось учащенно, ибо близилось грандиознейшее событие — закрытие сезона поединков. Солнечный, но ветреный день конца осеннего месяца должен был стать последним для Золотых Гарпий.

Церемония закрытия проходила в Великой Яме Дазнака, самой древней из всех и настолько большой, что на потеху публике там устраивались схватки боевых слонов. Бордовый паланкин королевы, окруженный свитой и стражей Безупречных, прибыл на место незадолго до начала боев. Под взглядами тридцатитысячной толпы, уже заполнившей кирпичные трибуны, Дени сошла с носилок, позволив Джораху подать себе руку. Ее ало-черное платье затрепетало в налетевшем порыве ветра, точно пламя и дым. Помимо Мормонта, рядом с владычицей присутствовали Даарио Нахарис, Тирион Ланнистер и Миссандея. Рейстлин Маджере не явился: он не считал необходимым тратить драгоценное время на подобные сборища, его безмерно раздражали шумные скопления людей.

Дэйнерис заняла свое кресло, расположенное в первом ряду, в тени, у самого барьера арены. В яме шли последние приготовления к грядущему поединку, уборщики сновали туда-сюда, точно муравьи, разравнивая песок. Девушка чуть усмехнулась, предвкушая сладостное зрелище: что может быть приятнее смерти врага, так долго ей докучавшего? Не то, чтобы Матерь Драконов питала особую страсть к убийству, однако она находила в жестоком зрелище нечто завораживающее. Ее приятно возбуждали моменты, когда от одного ее слова зависело, жить побежденному воину или погибнуть, и даже воздух вокруг, казалось, замирал в ожидании этого слова.

Дэйнерис ловила на себе взгляды тысяч и тысяч глаз, излучающих весь спектр эмоций: обожание, страх, любопытство, сомнение. Преобладало, однако же, раболепное восхищение черни с дальних рядов. 'Занятная ирония', — подумала королева с потаенной усмешкой, — 'хоть я и сняла оковы с этих людей, на самом деле я их не освободила — я стала их новой госпожой. Мелисандра потрудилась на славу: подданные верят, что я мессия, они готовы за меня умереть, они убьют кого угодно по одному моему слову. Жаль, что от жрицы вот уже две недели не было никаких вестей'.

Через несколько минут работники ям закончили труд и удалились прочь, и на трибунах воцарилась тишина. В этой благоговейной тишине, казавшейся невозможной для подобного скопления публики, Дени поднялась с кресла. Громко и отчетливо она обратилась к зрителям:

— Свободные граждане Миэрина, — Яма Дазнака была построена таким образом, что эхо от кирпичных стен многократно усиливало голос, — добро пожаловать на торжественное закрытие пятьсот двадцать девятого сезона боев!

Трибуны взорвались гулом, свистом, ревом. 'Миса!.. Миса!..' — от этого клича, казалось, дрожала земная твердь. Дэйнерис выждала немного, позволяя толпе успокоиться, а затем, набрав в легкие воздуха, продолжила:

— Этот сезон был весьма необычным. Два месяца в ямах сражались только свободные мужчины и женщины, ступившие на песок по доброй воле ради славы и золота. Но финальная схватка станет исключением из правил. Сегодня на арену выйдут те, кто предал мое доверие, кто чаял заковать вас, вольных миэринцев, в цепи — преступники, зовущие себя Золотыми Гарпиями.

Над трибунами пронесся изумленный шепот. Под взглядами оторопевших зрителей решетки арены поднялись, и конвой с кнутами и копьями вывел из темной арки десяток заговорщиков: жрицу в зеленых одеждах, несколько почтенных купцов, землевладельцев и чиновников в роскошных токарах. Все они, еще недавно занимавшие места в лучших ложах, сегодня оказались по другую сторону барьера. Кто-то из них был немощен из-за старости или болезни, кто-то тучен до такой степени, что едва мог ходить. Действо выглядело столь нелепо, что казалось шуткой, и жестокое унижение врага доставляло королеве особое удовольствие.

— Согласно древнему гискарскому обычаю, — продолжила вещать она, — даже последний преступник имеет право сразиться за свою жизнь в ямах. Каждый из этих людей утверждает, что невиновен, и обвиняет в преступлениях других — так пусть же они сами и решат свою судьбу. Они получат по короткому клинку и будут драться, пока в живых не останется только один.

В то время, как Дэйнерис говорила, солдаты вынесли на песок сундук с оружием. Будущие 'бойцы' выслушивали вердикт, не шевелясь, не издавая ни звука, но жрица в зеленом дерзнула повысить голос:

— Это безумие! — воскликнула она, обращаясь к Дэйнерис. — Омерзительное грязное безумие! Вы хотите нас убить — так убейте, а не заставляйте убивать друг друга!

Конвоир несильно ударил женщину кнутом, она отчаянно взвизгнула и, съежившись, умолкла. Матерь Драконов же, не удостоив ее реплику ни малейшим вниманием, объявила:

— Да прольется на песок кровь предателей! — и хлопнула в ладоши, подавая сигнал к началу действа.

Впоследствии Дени не раз задавала себе вопрос: могла ли она заранее догадаться, что что-то пойдет не так? Вспоминая все подробности этого дня, она снова и снова отвечала 'нет'. Атака началась совершенно внезапно. Над ямой разнесся пронзительный крик — какого-то гискарца в средних рядах ударила ножом фигура в золотой маске. 'Какого Иного?..' — оторопела Дэйнерис. — 'Как он здесь оказался, как его пропустила стража'? Секундой позже она поняла: преступник заранее принес маску с собой и в условленный момент надел — и он был далеко не единственным.

Одна за одной в пестрой толпе возникали хищные птичьи личины. Гарпии атаковали и ранили беззащитных зрителей, сея на трибунах панику. В едином порыве тысячи людей бросились к выходам, образуя страшную давку, разрывая оцепление охраны подобно тому, как штормовая волна сметает ветхие сваи. Крики раненых смешались со стонами зажатых женщин, в верхних рядах и в проходах между трибунами воцарился полнейший хаос.

Ложа Дэйнерис пока оставалась в относительной безопасности, ее окружало тройное построение Безупречных, сомкнувших щиты и ощетинившихся копьями. Однако королеву нужно было вывести из зоны беспорядков как можно скорее. Оценив обстановку, Даарио деловито изрек:

— Кхалиси, наверх мы не пробьемся. Попробуем добраться до прохода для гладиаторов на арене — по нему я запросто выведу вас наружу.

— Ладно — ведите, — Дени не стала спорить и, подобрав платье, последовала за наемником. Невзирая на мешающую длинную юбку, она ловко залезла на барьер, и Джорах помог ей сойти на желтый песок арены. В ямах разгоралась ожесточенная схватка — Гарпии в масках пытались отбить своих главарей у конвоя, а стражи упорно сопротивлялись. Несколько трупов уже валялись в пыли, по земле растекалась кровь, всюду слышался лязг клинков, ругательства и стоны боли. 'Странно, что мои дети еще не здесь', — отметила королева с беспокойством, — 'они ведь всегда прилетают, когда мне грозит опасность'. На удачу, ход для гладиаторов был всего в нескольких десятках шагов от королевской ложи, и добраться до него казалось несложным делом.

— У меня дурное предчувствие, — пробормотала перепуганная Миссандея.

— Поверьте, дорогая, бывает и хуже, — с почти философским стоицизмом заметил Тирион. — Атака каменных людей, которую я пережил на Ройне — вот это настоящий страх, а сейчас я безмятежен, как цветочек в волосах невесты. Чего и вам советую.

— Успокойся, — добавила Дени, — все в порядке, скоро мы выберемся наружу.

— Все под контролем, — бодро подтвердил Даарио, перекрывая шум, — прорвемся в два счета.

В этот миг на наемника налетела Гарпия с коротким мечом. Нахарис молниеносно взмахнул своими аракхом и стилетом, стилет вонзился возле шеи нападавшего, аракх вошел глубоко ему в живот. Тирошиец резко выдернул оба клинка, и враг повалился наземь с вывернутой утробой. Внутренности разметались по песку под ногами Дени, несчастная Миссандея позеленела, едва удерживаясь от обморока — переводчица была совершенно не привычна к насилию. Королева взяла ее за руку, ободряя, и спокойно, но твердо потянула за собой.

Королевский кордон двинулся через арену. Безупречные пробивались сквозь хаос битвы с такой же уверенностью, с какой валирийская сталь пронзает обычную. Пока они держали свой знаменитый строй, у Гарпий не имелось ни малейших шансов причинить Дэйнерис вред.

И вдруг, когда до выхода оставалось совсем немного, по арене прокатился трубный рев. Из темной арки, вздымая тучи песка и пыли, вырвался серый боевой слон. Похоже, кто-то его разозлил специально — он несся вперед, взбешенно прижав уши и закрутив хобот, не замечая ничего вокруг. В мгновение ока слон разнес построение Безупречных, убив или покалечив больше двух третей солдат. Оказавшись на свободе, животное отчаянно заметалось по арене. Сама Дэйнерис уцелела только потому, что Джорах успел схватить ее и рывком оттащить прочь. В этой неразберихе она потеряла из виду Тириона — оставалось лишь надеяться, что карлик тоже сумел спастись. Даарио и Миссандея, по счастью, избежали смерти, но наатийка, сбитая с ног, от удара откатилась по земле в сторону. Это сразу привлекло внимание Гарпий, и королева крикнула наемнику:

— Спасай Миссандею! — увидев на его лице сомнение, она рявкнула: — Это приказ!

Неудивительно, что Даарио усомнился в приказе, ибо жизнь Дэйнерис оказалась в серьезной опасности, сейчас она и сама нуждалась в его помощи. Враги уже спешили к ней, их было много, гораздо больше, чем уцелевших солдат. Скудных сил защитников едва достало, чтобы заслонить девушку от Гарпий, жаждущих ее крови.

Мятежники в масках сцепились с оставшимися Безупречными, на песке закипел последний безжалостный бой. Гарпии все прибывали, тесня солдат, на Джорахе повисли, точно волки на медведе, сразу три противника. А смятенная, перепачканная в пыли Дэйнерис застыла, съежившись, прямо за его спиной.

'Проклятие, где же драконы'? — почти взмолилась она про себя, пытаясь установить ментальную связь со своими детьми. Она чувствовала эту связь постоянно, с самого момента их рождения, но почему-то именно сейчас ее не было. Королеве мешало нечто необъяснимое — зыбкий туман, затянувший сознание драконов в липкую трясину. Они не слышали Дени, она не видела их и не знала, что с ними случилось, но от предчувствия беды ее до самого сердца пробрал леденящий озноб.

Словно сквозь пелену кошмара, девушка наблюдала за Мормонтом, упрямо сражавшимся с Гарпиями. Силы рыцаря были на исходе — он уже не единожды пропускал удары вражеских клинков, но пока что его берег стальной доспех. 'А ведь за последний месяц я не перемолвилась с Джорахом ни единым словом, кроме как на военных советах', — с тоской подумала Дэйнерис. — 'Я избегала встреч с ним, я его презирала, а теперь от него, как в былые времена, зависит моя жизнь. Если мы спасемся из этой передряги, я обязательно ему скажу, что он мой самый старый, самый верный друг, и мне очень дорога его преданность'.

Гарпии обступили Джораха, он отклонил очередной удар от сердца, но следующий вражеский выпад пронзил его бедро. Из-за шума битвы Дени не могла услышать, но почувствовала, как он вскрикнул, теряя равновесие. И тотчас в открывшуюся в обороне брешь шагнул еще один гискарец под золотой маской. Он надвинулся на Дени, сжимая в руке кривой кинжал. Маска Гарпии вдруг показалась девушке не фальшивой личиной, но собственной кожей врага, его настоящим лицом, воплощением абсолютной ненависти.

И вдруг глаза Дэйнерис застлал пронзительный кроваво-красный свет, лишивший ее зрения на несколько секунд. Когда слепящее сияние рассеялось, она увидела, что помощь к ней все же подоспела. Крылья черного дракона накрыли тенью бойцовую яму, его багровое дыхание вновь полыхнуло, соперничая яркостью с солнцем. Облако мглистого дыма застлало небеса, воздух пропитался едким запахом сажи и горелой плоти. Гарпий рядом с королевой больше не было, теперь она стояла одна, и песок у нее под ногами, шипя и трескаясь, обращался в стекло. Одежда девушки сгорела в огне дракона дотла, золотое ожерелье, украшавшее ее шею, расплавилось и медленными каплями стекало по обнаженной груди.

Дрогон издал вибрирующий низкий рык, разнесшийся над ареной подобно эху горного обвала. Описав в воздухе широкий круг, он приземлился рядом с матерью. Дени чувствовала, что с драконом что-то неладно, его движения были словно бы замедлены, скованы. Их взгляды встретились: жуткие кровавые глаза Дрогона и темно-пурпурные очи его всадницы. В этот момент весь мир для нее пропал, она не видела, не слышала, не чувствовала никого, кроме себя и своего сына. Он опустился перед Дэйнерис на лапах, приглашая ее в полет, и она не замедлила воспользоваться приглашением. Королева шагнула к дракону, нареченному Крылатой Тенью, и, уцепившись за его царственный гребень, взобралась на угольно-черную спину. Острые чешуйки царапали нежную кожу девушки, но она почти не чувствовала боли.

'Все кончено', — подумала всадница, и в этот миг ей, невзирая ни на что, вдруг стало легко и свободно.

Дракон развернул огромные крылья и воспарил в воздух, унося Дэйнерис в небо, вдаль, прочь от залитой кровью и усеянной трупами бойцовой ямы.

Примечание к части

Песня — 'Xandria — Firestorm'.

Недурной по настроению арт. Жаль, глаза не фиолетовые.

https://pp.vk.me/c630322/v630322118/2d328/0SSNmdrT_U8.jpg

Выход этой главы столь безбожно задержался, потому что я отредактировала и местами значительно переписала все предыдущие. Особенно много изменений я внесла в первые главы и в главу 4: флэшбэк про рождение драконов основательно переделан.

Кроме того, поправлены очень многие нюансы в диалогах, добавлена информация о прошлом Дени.

Смею надеяться, с обновлением "Пламя во тьме" действительно разгорелось ярче. Всем приятного чтения :)

Глава 14. О силе, что несет погибель, и о знании, таящем опасность.

'Жернова предназначения действуют, мельница судьбы работает... Предначертанному суждено сбыться'.

После неудавшегося покушения на Матерь Драконов, которое принудило ее покинуть столицу верхом на Крылатой Тени, минуло три часа.

Пожар смуты, что заставил древнюю твердыню вскипеть котлом крови, постепенно развеивался. Каратели, возглавляемые Нахарисом, выслеживали Гарпий повсюду, в домах, банях, лавках и борделях, и резали им глотки именем королевского правосудия. Безупречные под предводительством Серого Червя держали оцепление вокруг центральных кварталов, Барристан, командующий стражей, восстанавливал порядок на улицах. Непокорный Миэрин постепенно возвращался под контроль Великой Пирамиды. Опасность для Дэйнерис миновала — однако по неведомым причинам она все еще не появилась в своих владениях. Необъяснимая пропажа королевы была знаком беды: почему она не велела дракону лететь домой, когда подданные так в ней нуждались?

Рейстлин Маджере знал о покушении на Лунную Госпожу — слуги, живые и призрачные, добывали для черного мага информацию обо всем, что творилось в городе. Внутренне он воспринял новость с острой тревогой, а внешне выказал злость: стоило ему на день отвлечься, как бестолковые солдаты умудрились потерять королеву. Вмешательство с его стороны, однако, уже не являлось необходимостью, ибо девушка находилась под защитой дракона. Придя к такому умозаключению, маг посчитал, что тревога его надумана и не имеет под собой оснований. Черный дракон, скорее, погибнет, нежели позволит кому-либо навредить своей матери — а значит, волноваться о Дэйнерис определенно не стоило.

Однако проходящие минуты медлительно сливались в часы ожидания, и опасения за девушку все настойчивей терзали чернокнижника. Усилием воли Рейстлин снова и снова напоминал себе: он не слуга королевы и не ее нянька, он не должен мчаться на поиски Дени лишь потому, что ее некоторое время нет в городе. Но затем в покои мага явился осведомитель с новостью о драконах, которая заставила его изменить мнение. Рэйегаль и Визериона обнаружили на песке Золотой Ямы, одной из миэринских арен, уже закрытой на межсезонье. С младшими детьми Дэйнерис явно творилось что-то неладное — они лежали, не реагируя ни на что вокруг, погруженные в неестественно глубокий сон. Столь серьезное обстоятельство взывало к незамедлительному вмешательству: драконы — магическое сердце мира, и если с ними случится беда, последствия для чародея будут самыми катастрофическими. Быстро собрав в поясные сумки ингредиенты и зелья, которые могли оказаться полезными, Маджере перенесся из своих покоев на место происшествия.

Сегодня воздух над городом был прозрачен и чист, и лучи осеннего солнца, царившего в лазурном небе, заставили мага низко надвинуть капюшон на лицо. Взору его открылась арена, ничем не отличавшаяся от других, которыми был застроен весь центр Миэрина: трибуны из светло-желтого кирпича ярусами спускались к округлой площадке для поединков. На песке крепко спали Визерион и Рэйегаль, возле них стояли на страже несколько Младших Сынов. Увидев приближающегося Рейстлина, наемники тотчас расступились, давая ему дорогу. Никто не посмел спросить, имеет ли чародей дозволение здесь находиться. Его боялись, о нем ходила дурная слава — якобы, одно лишь слово из его уст способно убить. Пугающий облик мага только подтверждал эти слухи. Его нечеловеческая кожа на солнце отблескивала тусклым золотом, а мантия и на свету казалась столь непроницаемо-черной, как если бы была соткана не из бархата, но из чистого мрака. В тени под капюшоном сверкали жуткие желтые глаза, озиравшие все вокруг с холодным вниманием ястреба на охоте. Маджере подозревал, что неприятность с драконами как-то связана с пропажей их матери, и намеревался досконально разобраться в случившемся.

Первый же очевидный вывод, который сделал Рейстлин — в Золотой Яме совсем недавно кипела жестокая схватка. На песке, изрытом ударами хвостов и когтей, расплавленном в стекло от жара, лежали обугленные останки десятка воинов в латах. В воздухе витал стойкий запах горелой плоти, смешавшийся с железным духом пролитой крови. Обойдя арену, чародей обнаружил у выхода на трибуны еще один обожженный труп. Перевернув его на спину с помощью посоха, маг увидел лицо молодого темноволосого мужчины, искаженное предсмертной мукой. По-видимому, он пытался убежать с поля боя, но неумолимое пламя все равно его настигло. 'Внешность южного вестероссца, одет богато, однако на купца или наемника не похож, — Маджере сосредоточенно размышлял, сопоставляя известные факты. — Его сопровождала большая, хорошо вооруженная охрана. Уж не амбициозный ли это юноша, который жаждал оседлать дракона?.. — маг позволил себе краткую ухмылку. — Похоже, те, кто вознамерился жениться на Дэйнерис, живут недолго'.

Помимо человеческих останков, на арене были обгоревшие овечьи скелеты и туши с глубокими надрезами. Рейстлин подошел к окровавленному мертвому барашку, на солнцепеке уже начавшему смердеть падалью. 'Похоже на приманку — надрезы сделаны, чтобы запах мяса и крови привлек драконов. Но зачем кому-то понадобилось их приманивать? Пожалуй, для способа самоубийства это чересчур затратно'. Надев тонкие черные перчатки, чародей склонился над тушей — он спокойно отбрасывал свойственную ему брезгливость, когда того требовали обстоятельства. Рейстлин добавил каплю овечьей крови в пробирку с прозрачным зельем, и жидкость стала бледно-фиолетовой. 'Мясо отравлено. Кто-то, кажется, упоминал, что дорнийцы питают пристрастие к ядам?'

Затем чернокнижник приступил к самой опасной и сложной части исследования. Под изумленными взглядами наемников, в глазах которых подобный шаг означал ужасную смерть, он приблизился к детям Дени. Воистину, немногие красоты мира могли сравниться с великолепием молодых драконов, чью сверкающую чешую украшала прихотливая мозаика шипов и пластин. Спящий Визерион переливался на солнце, точно скульптура из зеленого льда, светло-золотая Рэйегаль лежала рядом с братом, спрятав голову под крыло. Обычно королевские чада были полны неуемной энергии, и даже во время сна малейшее движение тотчас пробуждало в них любопытство. Но сейчас при появлении Рейстлина ни Визерион, ни Рэйегаль не шелохнулись. Беспрепятственно осмотрев драконов, чародей уточнил свои предыдущие выводы: детей Дэйнерис отравили сильным усыпляющим ядом.

Теперь маг понял, что произошло в Золотой Яме — полученные сведения сложились для него в цельную картину, и картина эта была весьма тревожна. Закончив выяснения, он немедленно переместился в Великую Пирамиду, дабы донести свои выводы до сподвижников Дэйнерис.

Тем временем, доверенные лица королевы встретились в главном зале, у подножия опустевшего трона, для совещания о дальнейших шагах. Появление черного мага заставило всех в удивлении смолкнуть: зловещий силуэт бесшумно соткался перед собравшимися, точно тень, которая непостижимым образом облеклась плотью.

Тирион Ланнистер с бордовым кровоподтеком на скуле, полученным во время столкновения на арене, приветствовал Рейстлина:

— Доброго дня, магистр. Рад, что вы к нам присоединились — сейчас ваши умения, очевидно, будут весьма полезны. Вы, вероятно, знаете, что от королевы вот уже несколько часов не было вестей. Либо она питает пристрастие к воздушным ваннам в неглиже, либо ее что-то задержало в пути — может статься, серьезные неприятности.

— Я скажу вам, что за неприятности, — мрачно ответствовал маг, — ее драконов отравили.

Рейстлин вкратце поведал присутствующим о том, что узнал. Дорнийцы усыпили драконов, приманив их отравленным мясом. Рэйегаль и Визерион уснули, но на Дрогона отрава подействовала хуже — вероятно, оттого, что он самый большой из тройки. Почувствовав призыв матери, он пробудился от оцепенения, сжег врагов в Золотой Яме и полетел на выручку Дэйнерис.

— Но зачем дорнийцам такие сложности с усыплением? — Даарио нетерпеливо перебил мага. — Не вижу в этом никакого смысла — разве что их цель состояла в краже драконов.

— Какой ты догадливый, наемник — видно, не зря тебя сделали главным дознавателем, — желчно заметил Рейстлин. — Может, ты еще и объяснишь нам, куда и почему пропала королева?

Нахарис поймал строгий взгляд Барристана и, невзирая на острое желание уесть высокомерного мага, замолчал. А Маджере, меж тем, продолжил:

— Дракон, однако, успел проглотить изрядное количество яда. Когда кхалиси оказалась вне опасности, он так или иначе должен был погрузиться в сон. А значит, сейчас Дэйнерис где-то в окрестностях Миэрина вместе со спящим Дрогоном — то есть, все равно, что одна. Без охраны... и без одежды.

Тирион, выступив на шаг вперед, со всей решимостью заявил:

— Господа, вы — как хотите, а я немедленно отправляюсь ее спасать.

— Это моя работа, Полумуж, — возразил Нахарис с огоньком в глазах, — уж я-то мигом найду драконье логово.

Смерив мужчин небрежным взором, чародей сухо проронил:

— Я один управлюсь намного быстрее, — и, не теряя времени на прощание, телепортировал прочь. Маг перенесся в свои покои — чтобы отыскать Дэйнерис, ему требовалась сила Ока Дракона.

Рейстлин не ошибался в своих выводах: Дрогон, доставив королеву в безопасное место, заснул беспробудным сном. Кхалиси, растрепанная, голая, совершенно обессиленная после всего пережитого, была вынуждена коротать время в пещере, затерянной среди холмов к востоку от Миэрина. Логово дракона представляло собой грот, усеянный обугленными костями, едко пахнущий дымом и пеплом. Занятий там не находилось решительно никаких, девушке оставалось лишь ждать, пока Дрогон не очнется ото сна, или же пока за ней не придут союзники. Ожидание тянулось томительно, королева не знала, сколько минуло часов с момента ее спасения, не знала, что творится в охваченном беспорядками городе и живы ли те, кто ей дорог.

И, как если бы для Дени на сегодня было мало неприятностей, дракон страдал от яда, а это скверно влияло на всадницу. Она испытывала изнуряющую слабость, ей очень хотелось пить — горло словно бы кололи незримые песчинки. Точно в насмешку, рядом с ее пристанищем, в теснине у подножия холма, бежал прозрачный ручеек. Он заманчиво сверкал на солнце кристальными брызгами, суля измученной девушке утоление жажды, но она долго не решалась спуститься к берегу, ибо в ее положении явно не следовало отходить от дракона. Однако жажда становилась все сильнее, и, в конце концов, королева покинула пещеру ради драгоценного глотка воды. Она вышла из тенистого грота на слепящее солнце и осторожно, чая не поранить босые ноги об острый камень, двинулась вниз по склону. Зеленые волны возвышенностей, убегающих вдаль, выглядели совершенно необитаемыми, и опасения, что кто-нибудь ее заметит, значительно поубавились.

Достигнув источника, Дэйнерис жадно припала к холодной струе. Она напилась вдоволь, побрызгала водой себе на лицо и на грудь, протерла виски. Девушка посидела у бережка еще чуть-чуть, выжидая, пока противная слабость в теле хотя бы немного отступит. После краткого отдыха она поднялась, чтобы идти обратно — но вдруг ее напугал приближающийся шум голосов.

Из-за склона холма выехали несколько всадников устрашающей дикарской наружности. Простое кожаное снаряжение едва прикрывало их медные тела, черные волосы были собраны в жесткие косы, кривые аракхи, кнуты и луки служили мужчинам оружием — грубым, но беспощадно эффективным. 'Дело очень скверно, — обреченно подумала Матерь Драконов. — Это дотракийцы, которые поклялись убить меня, убить моих детей и сровнять Миэрин с землей'. Не было никакой надежды, что беда минует Дени стороной: кочевники уже заметили ее и остановили коней, с любопытством разглядывая прелестную находку. Пред дикарями предстала беззащитная красота обнаженного тела, пробудившая в них похотливую жадность. Грязные лица оскалились ухмылками, послышались гортанные восклицания и одобрительный свист. Пустив лошадей вскачь, всадники в мгновение ока окружили перепуганную девушку.

Дотракийцы эти, однако, оказались лишь первыми из несметного полчища, с коим не посчастливилось встретиться королеве. Из-за холма появились другие наездники, десятки, сотни, тысячи — воистину, орде Дрого не было числа. Шум голосов нарастал, точно рокот надвигающейся бури, земля тряслась от топота копыт, из-за поднятой пыли и едкого запаха конского пота стало невозможно дышать. Скачущие воины сливались в мелькание силуэтов, но Дени со страхом заметила среди них одного, перед которым расступались остальные. Могучий муж восседал на огромном вороном жеребце, его пояс сверкал золотыми пластинами, за широкой спиной развевалась смоляная коса, длинная, как плеть. Грозный дотракиец неторопливо объехал девушку по кругу, пристально изучая ее, оценивая, как оценивают вещи или бессловесный скот. В сознании Дэйнерис болезненно запечатлелось лицо всадника, тяжелое, скуластое, со свирепо сдвинутыми низкими бровями. 'Это сам кхал?.. Неужели догадался, кто я такая?' — предположила она, внутренне обмерев от ужаса.

Волею неудачи кхалиси оказалась одна среди враждебной орды, жаждущей ее плоти и крови — хрупкая белая фигурка, окруженная темным роем, обреченная быть растерзанной им. Участь Дени отражалась в прикованных к ней алчных взглядах дотракийцев: надругательства, зверские пытки и долгая мучительная смерть.

Именно так все и случилось бы, если бы гнетущую сцену не увидел Рейстлин Маджере сквозь Око Дракона. От зрелища сего в нем все как будто перевернулось, оборвалось и рухнуло в ледяную бездну. Однако для эмоций было неподходящее время: чародею определенно стоило поторопиться. Мысленным приказом он велел Оку отдалить наблюдаемую картину, и ему открылась панорама плоскогорья, заполоненного дотракийским воинством до самого восточного горизонта. Чернокнижник мрачно нахмурился, его золотой лоб рассекла резкая складка. Он уже нашел решение проблемы, весьма рискованное, но казавшееся наилучшим. Удостоверившись, что все необходимое для колдовства при нем, Рейстлин немедленно переместился на поляну к несчастной Дени.

При виде чародея, невесть откуда возникшего рядом с Дэйнерис, среди всадников разнеслись изумленные восклицания. Королева же испытала невыразимое облегчение, словно ее облекли в доспехи крепче драконьей чешуи и поместили в крепость неприступнее Миэрина. Пусть девушку по-прежнему окружали сотни врагов, а на ее защиту встал один лишь Рейстлин — почему-то она знала наверняка, что самое страшное уже позади. Дени вскинула на чернокнижника самоцветные глаза:

— Рейстлин... вы здесь. Я уж думала, мне конец.

Тот отрывисто сказал:

— Никто вас не тронет, кхалиси.

Боги, как же странно сейчас прозвучало привычное прозвище! Маджере, прошептав короткое заклятие, рассыпал порошок из поясной сумки. Вокруг него и девушки возникла мерцающая завеса из белых вертикальных лучей. Невзирая на эфемерную полупрозрачность, она создала надежную защиту от нападения — и очень вовремя. Огромный воин уже занес кнут, чтобы спутать королеву, но колдовская преграда остановила удар. Один из дотракийцев, выжидавших поодаль, резко крикнул что-то и выстрелил в чародея из лука. Стрела не достигла цели, увязнув наконечником в бледном сиянии. Когда же всадники попытались приблизиться к магу, кони будто бы наткнулись на невидимую стену — они зафыркали, затоптали на месте, роя копытами землю.

А Рейстлин, не обращая боле никакого внимания на врагов, начал творить заклятие. Он воздел руки к небу, и паучьи слова разнеслись в воздухе, как порывы ветра, шепчущие о рождении бури, как рокот прибоя — предвестник страшного шторма. Лошади почуяли угрозу прежде людей, они испуганно заржали, но всадники не позволили им бежать — слишком уж жарко манила их соблазнительная нагая добыча.

Чародей продолжал произносить магическую формулу — Дени с трепетом отметила, что прежде у нее на памяти он не использовал настолько длинных и, судя по всему, невероятно сложных заклинаний. Воздух задрожал от средоточия энергий: доселе незримые, они проникали в материальный мир, вызывая искры, сполохи и росчерки огня. Пламень этот разгорался от колдовской силы Рейстлина, уподобляя реальность гигантскому раскаленному горну, в котором ковалось оружие абсолютного разрушения. Черную фигуру мага объяло сияние, оно, пульсируя и закручиваясь, столбом устремилось ввысь, и небо над холмами стремительно поглотила завеса мрака.

Только сейчас королеве драконов по-настоящему открылось, кто есть Рейстлин на самом деле. Мужчина со слабым, больным телом, с сутулыми плечами, которые как будто всегда обременяла непомерная ноша, стал воплощением ужасающей мощи, несущей погибель всему живому. Дотракийцы испытали страх: над воинством раздались испуганные возгласы, и всадники торопливо направили лошадей прочь. Но для беглецов, как и для остальных недругов, оказалось слишком поздно. Своею темной магией и жестокой волей Рейстлин Маджере, поправ законы бытия, призвал поистине чудовищный катаклизм. Резким движением маг опустил руки перед собой, и последнее слово заклятия обрушило на орду всепожирающий огненный ливень.

Земля содрогнулась, от горизонта до горизонта разнесся гул, словно само мироздание тяжко застонало от боли. Ало-золотая вспышка ослепила Дэйнерис, она ощутила веянье адского жара всей кожей. С сумрачного небосвода, словно в страшных легендах о седьмой преисподней, хлынули раскаленные потоки пламени. Огонь с шипением заливал все вокруг, обращая действительность в апофеоз безумия и демонического ужаса. На глазах королевы тысячи живых существ погибали в огне, в ее ушах звучали мучительные крики умирающих, ее легкие пронизывал удушливый смрад горения и серы.

Постепенно действие заклятия сошло на нет: тьма сменилась бледным сумраком, и огненный дождь утих, обнажив картину полного опустошения. Куда бы Матерь Драконов ни обратила взор, она видела повсюду лишь серый пепел. Ручей, у которого она еще недавно утоляла жажду, испарился. Не было слышно ни насекомых, ни птиц, неестественная тишина давила на слух девушки, как давит толща воды в глубинах черного омута.

Рейстлин заплатил за ужасающее заклинание высокую цену. Гибельное пламя, что питалось от силы мага, иссушило его, обратило в истощенную тень самого себя. Когда истаяли последние огненные сполохи, его поглотило болезненное колдовское забвение. Ноги чародея подкосились, Дени, не раздумывая о приличиях, бережно поддержала его и устроила на земле. Она склонилась над Рейстлином и чуть дотронулась до пряди седых волос, выбившихся из-под бархатного капюшона. Сейчас она была не в состоянии по-настоящему осмыслить и принять все, что случилось — слишком многое ей довелось пережить за один безумный день. Но сколь бы непостижимой и страшной силой не обладал чародей, убивший за минуту десятки тысяч человек, сила эта не вызывала у Дени ни отторжения, ни боязни. Она любила черного мага, и сейчас ее очень тревожило, что он выглядит немногим лучше, чем в кошмарную ночь, когда умирал от лихорадки в Астапоре.

'Седьмое пекло, кто-нибудь, наконец, заберет нас отсюда? Я надеюсь, в Миэрине обо мне еще не забыли?..'

А между тем, сир Барристан и Даарио с отрядом Безупречных уже выдвинулись на ее поиски. Из Миэрина было видно огненную вспышку, запылавшую у восточного горизонта. Союзники Дени ни на мгновение не усомнились, что зловещее знамение как-то связано с их королевой, и немедленно отправились к месту катастрофы. Минут через сорок конного пути они достигли границы опаленной пустоши. Открывшееся зрелище заставило их ошеломленно застыть в безмолвии: некогда зеленые холмы покрывал серо-черный слой пепла, ленно влекомого ветром, словно поземка.

— Седьмое пекло, — пораженно прошептал сир Барристан, когда к нему возвратился дар речи, — мне ведь это не мерещится?..

Притихший, было, Даарио очнулся от остолбенения и крепко выругался на низком валирийском, а к ругательству прибавил:

— Так или иначе, мы должны отыскать королеву — я уверен, она где-то рядом.

Лошади под всадниками истерично заржали, не желая ступать по мертвой земле, точно она была проклята.

— Тихо, тихо, — Барристан похлопал белого коня по холке, успокаивая. — Что ж, похоже, дальше придется идти своим ходом.

Союзники, спешившись, продолжили путь. С содроганием они обнаружили у себя под ногами обугленные кости людей и лошадей. По сохранившимся среди костей остаткам снаряжения Даарио безошибочно распознал, что в этом месте тысячи дотракийцев встретили свою смерть. А еще через какое-то время рыцарь и наемник увидели впереди, в черной низине у подножия холма, знакомую светлую фигурку. Матерь Драконов сидела на обожженной почве рядом с бесчувственным магом, она смотрела на него неотрывно, словно он — единственное, что есть на белом свете. Когда она подняла глаза на рыцаря и наемника, нечто неуловимое в темно-пурпурных глубинах показалось обоим пугающе чуждым.

— Кхалиси?.. — окликнул королеву сир Селми. — Клянусь Семерыми, вы целы!

Даарио, невзирая на всю серьезность момента, не удержался от довольного замечания:

— Наконец-то я получил свою плату.

Барристан, смерив Нахариса строгим взором, отстегнул от плеч белоснежный гвардейский плащ и подал девушке. Она завернулась в него, прикрыв наготу, и поднялась на ноги.

— Что здесь случилось? — наблюдая за безмолвной, отчужденно-задумчивой королевой, рыцарь тревожился все сильнее. — Что за ужасный пожар разрушил все вокруг? Неужто ваши драконы...

Почувствовав взгляд девушки, он осекся. Взгляд этот выразил ее состояние красноречивее слов — она видела нечто, от чего человек, менее стойкий духом, вмиг лишился бы рассудка.

— Драконы здесь ни при чем, — веско сказала Дэйнерис. — Это Рейстлин Маджере отправил дотракийскую орду прямиком в пекло. Он убил кхала Дрого и всех его всадников своей магией.

— Рейстлин Маджере?! — опешил Даарио. — Я всегда подозревал, что эти ходячие мощи не так-то просты, но... разорви меня Иные — как он мог уничтожить целое войско?

Дени доверяла своим сподвижникам, а потому открыла правду им обо всем, чему стала свидетельницей. Для них случившееся выглядело совершенно невозможным, но вид опаленной земли, усеянной костьми дотракийцев, не оставлял сомнений в ее словах. Новая эпоха вступила в свои права: истинная магия вернулась в Известный мир. Таинственные силы снова, как столетия тому назад, определяют судьбы человечества, а тот, кто владеет этими силами, облечен неизмеримо большей властью, нежели любой из смертных правителей.

— По правде, кхалиси, все это весьма пугает, — Барристан нахмурился, глядя на изнуренного чародея. — Выходит, он может заполучить абсолютно все, что угодно: любые богатства, мыслимые и немыслимые, славу, влияние на каждое событие в мире. И теперь, когда у нас есть представление о его истинной силе, я не могу не задаться вопросом: для чего он уже почти что год играет роль вашего советника? Кто он на самом деле, этот Рейстлин Маджере, откуда он прибыл и какие преследует цели?

— Поверьте, сир Барристан, я и сама хотела бы знать, — Дени задумчиво примолкла, а затем, после краткой паузы, тихо попросила: — Давайте пока не будем об этом — лучше просто возвратимся домой. Кем бы ни являлся Рейстлин, сейчас ему, похоже, очень плохо. А я устала, безумно устала... и есть хочется.

Вскоре королеву и мага Маджере благополучно доставили в город. Миэрин был охвачен волнением — до горожан уже начали доходить слухи, что дотракийских захватчиков вместе с самим кхалом уничтожило адское пламя. Новость эта поглотила людские умы: кто-то испытал глубочайший ужас, другие — благоговейный восторг, а большинство — и то и другое. В глазах миэринцев случившееся, несомненно, являлось чудом, знаком наивысшего покровительства Красного Бога.

Вот только сама Матерь Драконов знала, что спас ее отнюдь не Красный Бог.

Когда-то давно Маджере предупредил королеву: если он впадет в колдовское забвение, следует не искать ему лекарей, а просто оставить в его собственных покоях. Со слов чародея, там обитали магические слуги, способные о нем позаботиться. Дени поступила именно так, как велел Рейстлин — она распорядилась, чтобы чернокнижника принесли в его комнаты. При появлении солдат с бесчувственным магом запертые двери приоткрылись, и у порога возникли странные и жуткие существа. Безликие силуэты с белесыми глазами подхватили Рейстлина и увлекли его в недра сумрачных залов. Створки за ними тотчас захлопнулись, ибо колдовская защита никого не допускала внутрь без дозволения хозяина. Сердце королевы сжалось от тревоги: ей оставалось лишь надеяться, что чародей знал, о чем говорил, и призраки окажут ему лучший уход, нежели целители.

Последний день осеннего месяца, ознаменованный столь многими событиями, неумолимо перетекал в вечер. Возвратившись к себе в покои, Дэйнерис получила возможность все обдумать, подвести итоги и посчитать потери этого бесконечно долгого дня.

Сегодня королева была без подруги — Миссандея, как выяснилось, сломала ребро во время давки на арене. По счастью, благодаря вмешательству Нахариса наатийка избежала более тяжких ранений. Ее жизни ничто не угрожало, но пока она, приняв порцию макового молока, отдыхала под присмотром целительниц.

По крайней мере, за драконов Дени могла не волноваться. Ее дети постепенно оправлялись от отравления — похоже, яд не причинил им серьезного вреда. Дрогон, пусть и неуклюже, с остановками в пути, но все же добрался до Миэрина. Теперь он вместе с Рэйегаль и Визерионом дремал на террасе, примыкающей к покоям матери.

Некоторое время девушка провела со своими детьми — их близость, как всегда, успокаивала ее и ободряла. То, что случилось сегодня, сильно потрясло Дени, однако она думала о пережитом без тени тяжести на душе. Войско захватчиков пало от руки Рейстлина, и хоть победа досталась королеве столь необычным образом, все равно это была победа. Мерзкий кхал уже никогда не потревожит Матерь Драконов. Конечно, оставалось немало других врагов, жаждущих ее смерти, но чародей ведь сказал однажды, что все они сгорят в огне, и Дэйнерис нисколько не сомневалась в истинности этих слов. Пусть Барристан и другие считают Рейстлина чудовищем — королева безмерно им восхищалась и со страстным нетерпением ожидала его возвращения.

А когда в потемневшем небе зажглись первые звезды, к девушке явился сир Селми. Серьезное и печальное лицо рыцаря предвещало дурные известия. Гвардеец сообщил, что Джорах Мормонт так до сих пор нигде и не объявился — а значит, призрачной надежды на его спасение из Ямы Дазнака больше не было. Сегодня лорд-изгнанник с Медвежьего острова погиб на песке арены.

— Погиб?.. — оторопела королева. — Но как? Разве Гарпии могли...

Она запнулась на полуслове, вспоминая последние минуты перед тем, как покинула Яму верхом на Дрогоне.

Сир Барристан со скорбью проговорил:

— Когда дракон выдохнул пламя, Джорах стоял рядом с вами. Увы, Ваша Милость, не все мы неопалимы... Боюсь, даже его останки будет нелегко опознать.

— Valar Morghulis, — прошептала побледневшая Дени. — Боги, какая же это нелепая гибель. Джорах, Джорах...

— Соболезную вам, кхалиси — он был не только вашим другом, но и моим тоже. По крайней мере, он погиб той смертью, которой желал — защищая вас.

Собрав в кулак душевные силы, королева не допустила дрожи в своем голосе:

— Позаботьтесь, чтобы останки Джораха нашли и подготовили к погребению. Обо всем остальном поговорим завтра — а сейчас, я думаю, вам будет лучше уйти.

Сир Селми понимал, что девушке необходимо принять и осмыслить то, что она узнала. Коротко кивнув в знак прощания, седобородый рыцарь удалился прочь.

Матерь Драконов прилегла на диван у себя в гостиной и замерла, бессмысленно глядя в мраморный потолок. Хоть внешне она и не выказала слабость, известие о смерти Джораха глубоко ее опечалило. Сколько раз несносный, угрюмый, безмерно скучный упрямец спасал ей жизнь? Сколько бед они прошли вместе, рука об руку — от Пентоса до гибельных Красных Пустошей? И пусть в последние месяцы она встречалась с рыцарем очень редко, чему даже радовалась — было так невыразимо странно думать, что больше они не увидятся никогда! Вот только почему-то Дени не могла плакать, едва ли она испытывала боль от утраты. На душе девушки царила гнетущая ледяная тяжесть, задушившая все прочие чувства. Неужели 'дева из валирийской стали' ожесточилась настолько, что потеря старого друга не заставит ее проронить ни единой слезинки?

Тоскливые размышления королевы прервал вкрадчивый стук в дверь.

— Это я, Ваша Милость, — низкий женский голос прозвучал, как рокот набежавшего прибоя, — вы позволите мне войти?

— Леди Мелисандра?.. — удивилась и обрадовалась Дени. — Да, конечно — входите.

Девушка уже почти оставила надежду, что жрица когда-нибудь явится: очень немногие возвращались живыми из проклятой всеми богами Древней Валирии. Матерь Драконов была далека от веры в Красного Бога, но она уважала Мелисандру, как искусную заклинательницу и, несомненно, умную женщину. Для королевы, изнуренной не столько физически, сколько душевно, визит этот стал возможностью отвлечься от тоски — так или иначе, Джораху она уже все равно ничем не могла помочь.

Кхалиси приветливо встретила гостью у дверей своих покоев. Колдунья крови, как всегда, гипнотически прекрасная, облаченная в алое с головы до пят, шагнула в комнату, принося с собой сладковатый аромат дурманных ночных цветов. Долгое и опасное путешествие не оставило и следа изможденности на ее белом сердцевидном лице. В руках Мелисандра держала продолговатый сверток из бордовой ткани футов трех в длину.

Женщины устроились на диване, служанка Ирри принесла им два бокала легкого красного вина. Дэйнерис ощутила на себе уже знакомый взгляд Мелисандры — бархатный, манящий, он излучал таинственную полуулыбку, даже когда жрица не улыбалась губами.

— Я слышала, сегодня случилось нечто необычайное, — проникновенно молвила гостья, — огненный дождь уничтожил орду гнусных грешников. Поднимем же бокалы за вашу славную победу.

Дени выпила с ней, но после глотка вина рассудительно заметила:

— Это, скорее, победа Рейстлина — я-то для нее не сделала ровным счетом ничего.

— А разве не ваши драконы — источник его силы? — с тихой ухмылкой напомнила жрица. — Впрочем, не стану отрицать, что магистр — великий чародей, и в этом искусстве ему нет равных. Мне никогда не достичь подобного могущества, я не способна мановением руки развеять ваших врагов в прах. Но, смею заверить, моя госпожа, я тоже не теряю времени напрасно. У меня есть для вас особый подарок, привезенный с родины вашей крови.

С этими словами жрица плавным жестом раскрыла бордовый сверток. Под тканью тускло блеснул изящный черный клинок из валирийской стали. Дени благоговейно взяла его в руки, почувствовав прохладную тяжесть металла. Когда-то она видела подобные бесценные мечи в коллекции магистра Иллирио, но дар Мелисандры имел немало отличительных черт. Он был выкован из необычного сплава, настолько темного, что узор плетения едва угадывался на гладкой поверхности. Гарда представляла собой раскрытые драконьи крылья, у основания клинка располагалось несколько рун — девушка с удивлением приметила символ песочных часов. Впрочем, она тотчас напомнила себе, что символ этот часто встречается в рунических алфавитах и не является личной подписью Рейстлина.

— Красивый, — восхитилась королева и добавила чуть смущенно: — жаль, что я почти не умею сражаться на мечах.

— Этот меч — волшебный, — красные глаза Мелисандры сверкнули огнем, точно тлеющие угли от порыва ветра, — его истинная сила заключается отнюдь не в крепости стали и остроте лезвия. Вы держите в руках Светозарный — легендарное оружие Азора Ахая.

'Светозарный?.. Верно, потемнел от времени', — Дени с сомнением взглянула на черное, как вулканический обсидиан, лезвие. Разумеется, девушка, как и любой житель Эссоса, знала легенду о последнем герое и его волшебном творении. В первый раз она прочла эту историю еще в браавосийском доме сира Виллема, будучи маленькой девочкой. А с недавних пор, когда красные жрецы нарекли ее саму воплощением Азора Ахая, предание о Светозарном зазвучало повсюду, возможно, даже слишком часто.

'Когда мир поглотила Долгая Ночь, герой по имени Азор Ахай был избран, чтобы сразиться с порождениями тьмы. Для победы над чудовищами он решил сотворить особенное оружие. Не смыкая глаз, он работал в храме тридцать дней и тридцать ночей, закаляя свой клинок в священном огне. И вот, наконец, после многих тяжелых трудов меч был готов. Но когда Азор Ахай погрузил его в воду, сталь разлетелась на куски. Будучи героем, он не мог отступиться от замысла, и потому начал снова. На этот раз он ковал пятьдесят дней и пятьдесят ночей, и меч вышел еще лучше первого. Азор Ахай поймал льва, чтобы закалить клинок в его алой крови, но меч снова рассыпался на части. Велико было горе героя, но он понял, что должен сделать. Сто дней и сто ночей ковал он третий клинок, и когда тот раскалился добела в священном огне, Азор Ахай призвал к себе жену. 'Нисса-Нисса, — сказал он ей, ибо так ее звали, — обнажи свою грудь и знай, что я люблю тебя больше всех на свете'. И она сделала это, и Азор Ахай пронзил дымящимся мечом ее живое сердце. Говорят, что ее крик, полный муки и радости, оставил трещину на лунном диске, но кровь ее, душа, сила и мужество перешли в сталь. Так был выкован Светозарный, Красный Меч Героев'.

— Красный Меч Героев... — Дэйнерис скептически разглядывала черный клинок. — По правде, трудно поверить, что он уцелел спустя восемь тысячелетий.

Мелисандра невозмутимо улыбнулась — она явно ожидала, что подобные сомнения возникнут, и, разумеется, у нее на все имелся ответ.

— Позвольте поведать подробнее о моем путешествии, кхалиси — полагаю, после рассказа вам многое станет ясно.

Видения в пламени с удивительным постоянством являли жрице некое место — скалистый берег в Землях Долгого Лета. Повинуясь указаниям Владыки, красная женщина решила отправиться на поиски того самого берега. Нелегко было найти капитана, который согласился бы пуститься в плаванье к проклятым берегам, но Мелисандра умела убеждать, и ей удалось нанять экипаж. После долгого и опасного пути через Горестный Залив судно бросило якорь у черных утесов острова Валирия.

Не найти под солнцем места ужасней, чем руины почившей драконьей империи. Тлеющие вулканы раскаляли воздух и отравляли его смрадным дымом, багровое марево застилало небеса, а хрупкую почву разъедали потоки бурлящей магмы. Экипаж отказался покидать корабль, и Мелисандра в одиночестве ступила на гиблую землю. Долгие часы она исследовала побережье, поддерживая в себе силы с помощью магии. На исходе третьих суток заклинательница обнаружила среди скал спуск в туннель — ступени были вырублены в базальте человеческими руками.

Туннель этот привел жрицу в тайное подземное святилище. Черные стены из драконова стекла покрывали асшайские и валирийские руны, повествующие легенду о Долгой Ночи, а в центре, на плоском алтарном камне, лежал таинственный клинок. Надпись на камне гласила, что меч Светозарный был привезен, как трофей, из Асшая, три тысячелетия тому назад.

— Не думаю, кхалиси, что это обман, — заключила красная женщина. — В ваших руках — подлинный клинок Азора Ахая... По крайней мере, его считали таковым валирийские чародеи, а я бы не стала подвергать сомнениям их выводы.

— Но разве меч из легенды не должен пылать огнем? — Дени задумчиво провела пальцами по темному металлу. — Вроде бы, именно в этом заключается его главная особенность...

Колдунья крови чуть нахмурила безукоризненно гладкий лоб.

— По правде, меня и саму занимает тот же вопрос. Клинок, несомненно, магический, и магия его сильна — однако она запечатана некой защитой. Печать, вероятно, поставили валирийские маги, как меру предосторожности: столь могущественный артефакт не должен оказаться в дурных руках. Пока что мне не ведомы способы снять защиту, но, уверяю вас, в скором времени я разгадаю эту тайну. Близится ночь, кхалиси, ночь, что темна и полна ужасов, и мы нуждаемся в оружии против слуг Великого Иного.

— К слову, об Иных, — девушка припомнила некое обстоятельство, которое давно уже казалось ей странным. — Я знаю, что на Севере, в Землях Вечной Зимы, собирается армия мертвецов. Оружие против них — это, конечно, замечательно, но почему мы вообще говорим о сражении, если Иные не способны перейти через Стену?

— Боюсь, она не будет для врага преградой... при некоторых обстоятельствах, — Мелисандра заметно помрачнела. — Я рискую, открывая вам тайну, ибо это одно из опаснейших знаний во всем мире. Стена есть магическая граница, отделяющая земли людей от царства Великого Иного. Но даже самое могучее защитное заклятие развеется при выполнении определенного условия — сей закон магии непреложен. Для защиты Стены условие таково: ее разрушит смертный, который по доброй воле, понимая последствия своего поступка и желая их, откроет мертвым путь в мир живых. Этот смертный не будет знать страха, а душу его поглотит столь великая ненависть, что он утратит все человеческое в себе и станет новым Королем Ночи.

В голосе Мелисандры, обычно плавном и уверенном, вдруг проявилась тень суеверной боязни.

— Недавно я задавала Владыке вопросы о нашем враге, — продолжила она почти шепотом, — и в пламени соткался образ волков. 'Волки возвращаются на Север', — прошептал мне огонь, а затем видение истаяло. Будущее туманно, моя госпожа, и пока я ничего не могу утверждать наверняка. Но, очевидно, пришествие Короля Ночи как-то связано с войной, которая сейчас бушует на севере Семи Королевств.

Дэйнерис, поглощенная открывшимся ей знанием, деловито кивнула.

— Я расспрошу об этом сира Барристана — он следит за событиями в Вестеросе через своих старых знакомых. Возможно, им удастся что-нибудь разузнать.

Сколь бы интересна и значима ни была беседа, для женщин близилась пора прощаться, ибо стрелки на часах уже указывали на отметку полуночи. С позволения Дэйнерис жрица забрала меч, дабы заняться изучением скрытой в нем силы и способов ее пробудить. Кхалиси проводила Мелисандру до дверей, и та, выразив госпоже благодарность за встречу, удалилась восвояси.

А Матерь Драконов отправилась к себе в спальню, чая восстановить силы после сегодняшних потрясений. Однако, невзирая на усталость, заснула девушка нескоро — визит красной женщины породил для нее множество нелегких вопросов. Дэйнерис Бурерожденная всегда мечтала стать кем-то большим, нежели простой смертной, она грезила о магии с самого раннего детства. Но, увы, как однажды сказал ей Рейстлин, она не способна призвать и слабую искру чар. Ныне же Мелисандра посулила Дени исполнение давней мечты — очень может статься, что волшебный клинок наделит ее неким подобием колдовской силы.

Девушка вспомнила и другие слова чернокнижника, которые он повторял не единожды: за все в этом мире приходится платить. Матерь Драконов знала, сколь великой и страшной ценой далось чародею обретение могущества. Какую же цену доведется уплатить ей, когда Светозарный вспыхнет огнем?

Королева испытала острую тоску оттого, что Рейстлина нет рядом, и она не может поговорить с ним обо всем, что волнует.

'Скорее бы он очнулся', — подумала Дэйнерис, постепенно погружаясь в беспокойный сон.

Она еще не ведала, что маг Маджере не очнется ни завтра, ни на следующий день — его поглотило беспробудное забвение на грани жизни и смерти, значительно ближе к смерти, нежели к жизни.

Примечание к части

Песня — "Within Temptation — Paradise".

Эпическое колдовство Рейстлина.

https://pp.vk.me/c629417/v629417011/318b0/MBFiBl8hv6E.jpg

И еще эпического колдовства.

https://pp.vk.me/c631530/v631530118/4cf7e/8i1ty_QVzQw.jpg

Неплохой и почти подходящий арт меча — был бы он черным...

https://pp.vk.me/c629417/v629417011/312ba/voHCyaSENxw.jpg

Глава 15. О споре королевы и красной жрицы.

'Мир и вправду полон опасностей, и в нем много темного, но много и прекрасного. Нет такого места, где любовь не была бы омрачена горем, но не становится ли она от этого только сильнее?'

Сир Барристан Селми докладывал королеве Дэйнерис о ходе войны на Севере.

Зима была близко: словно подхватывая тему разговора, на кипарисовую аллею налетали резкие порывы северного ветра, который в предзакатный час становился все холоднее. Для прогулки во дворе пирамиды Матерь Драконов накинула на плечи суконный черный плащ с серебряной вышивкой. Когда она надевала черное, контрасты ее внешности болезненно обострялись — лицо казалось слишком бледным, и глаза непроницаемо темнели на нем, подобно осколкам обсидиана. Взор королевы омрачала глубокая тоска: Барристан не мог не заметить, что она слушала его доклад без проблеска интереса, с отрешенным видом глядя куда-то вдаль.

Но, так или иначе, ранее Дэйнерис просила рыцаря рассказать о войне, и сейчас он говорил о главных ее фигурах. Некий Джон Сноу, известный также, как Белый Волк, являлся бастардом ныне покойного лорда Эддарда Старка. В возрасте шестнадцати лет Джон покинул отцовский замок Винтерфелл и вступил в ряды Ночного Дозора. Вместе с братьями в черном он отправился в экспедицию за Стену, где был пленен одичалыми людьми. По счастливой случайности юноше удалось бежать из плена — вскоре он вернулся в Дозор с важными сведениями об угрозе с Севера. Джон принес поистине пугающие новости: впервые за восемь тысячелетий Иные возвращаются, в Землях Вечной Зимы собирается армия мертвецов, а одичалые хотят укрыться от опасности на юге, по другую сторону Стены.

Со временем Сноу, сражавшийся во многих тяжелых битвах, снискал уважение братьев по оружию и славу одаренного военачальника. В Черном Замке его избрали лордом-командующим Ночного Дозора. Когда войска одичалых подступили к Стене, именно Джон, как лидер дозорных, отправился к ним в лагерь на переговоры. Увы, переговоры оказались прерваны появлением чудовищной орды упырей, возглавляемых Иными. В снегах разразилась кровавая бойня — мертвецы почти истребили одичалых. Джон вместе с несколькими тысячами уцелевших спешно отступил к Черному Замку. Он приказал дозорным отворить ворота, тем самым позволяя выжившим обрести убежище за Стеной. Приказ его был исполнен, однако многие братья сочли такой поступок изменой, ведь племена одичалых веками враждовали с Дозором. Среди соратников Джона зародился заговор, и вскоре его, заклеймив предателем, убили.

Однако, к добру или худу, лорда-командующего воскресил странствующий красный жрец по имени Торос из Мира. Присяга Ночного Дозора обязывает братьев служить до смерти, и Сноу, вернувшись в мир живых, счел свой долг исполненным. Пока он воевал на Стене, его семью постигли многие несчастья: Старки были объявлены изменниками короны, а их вотчину захватил враждебный дом. Потому Джон, сняв с себя титул командующего, покинул Черный Замок и вступил в борьбу с захватчиками. Ныне Белый Волк вместе с верными ему одичалыми поднимает лордов Севера на войну за Винтерфелл.

— И кто же противник Сноу? — осведомилась Дени, заставив себя выказать хоть какой-нибудь интерес.

— Еще один Сноу, — хмуро ответствовал Барристан, — вернее, теперь уже Болтон, новый лорд-Хранитель Севера. Но говорят, что если кто-то и заслуживает прозвания 'бастард', так это молодой ублюдок Рамси.

О враге Джона, Рамси из дома Болтонов, было известно немногое, но и этого хватало, чтобы ужаснуться. По Северу ходили слухи о его непомерной дикарской жестокости: якобы, любимым развлечением Рамси является охота на людей со сворой свирепых гончих. А когда на милость Болтона сдалась осажденная крепость, он приказал снять с пленных кожу заживо и выставил изувеченные тела на всеобщее обозрение. Обладая врожденными садистскими наклонностями, Рамси, к тому же, опасно хитер, проницателен и коварен, и никогда не упускает то, что считает своим по праву.

— В начале осени перевес был явно на стороне Болтона, — заключил сир Селми, — у него большое войско и укрепленный замок, способный выдержать долгую осаду. Но говорят, Джон — великолепный тактик, способный выиграть битву и при худшем раскладе. К тому же, люди уважают Белого Волка и сражаются за него из чувства справедливости, а не из страха. Так что пока лишь Семеро ведают, кто из двух бастардов победит, когда дело дойдет до открытого столкновения.

Дэйнерис молча кивнула, давая понять: услышанного ей вполне достаточно. Барристан видел, что девушку неотступно терзает нечто важнее сотни бастардовых сражений за Винтерфелл. Проницательно блеснув голубыми глазами, рыцарь утешающе промолвил:

— Он очнется, кхалиси, обязательно очнется. Право, не стоит так убиваться.

От этих слов холодная маска, скрывавшая чувства Дени, дала трещину: уголки ее губ дрогнули, в глазах блеснули острые изломы отчаяния. Страх за Рейстлина пожирал ее изнутри, сковывал грудь мертвящей ледяной хваткой. Голос Матери Драконов, обычно сильный и уверенный, прозвучал еле слышно, будто каждое слово причиняло ей боль.

— Колдовское оцепенение очень опасно: Рейстлин говорил, что оно унесло жизни не одной сотни магов. Сам он никогда не впадал в забвение дольше, чем на трое суток — а сейчас уже четвертые на исходе.

— Я уверен, все не столь плачевно, — гвардеец попытался подбодрить девушку. — Быть может, мы придумаем, как помочь ему? Что еще вы знаете о природе его недуга?

— Это не недуг, сир Барристан, но цена, которую он уплатил за мое спасение и спасение моих владений, — она примолкла, а затем вдруг бросила с неожиданной резкостью: — Боги, лучше бы проклятый Миэрин сгорел в огне. Я бы с радостью отдала и этот город, и трон, и корону, только бы Рейстлин вернулся.

Рыцарь смотрел на нее и не понимал: почему он не заметил раньше, что она влюблена? Как он мог не различить в ее глазах опасные искры — отблески страсти, роковой, безрассудной, той самой, из-за которой рушатся империи? Сколь соблазнительно просто было бы все списать на темное колдовство, отравившее разум Дэйнерис... Увы, Барристан понимал, что чувство королевы истинное — и тем тягостней становилось у него на душе. Злые чары можно разрушить, но этот огонь, единственный огонь, который обжигал Неопалимую, не развеют даже лютые ветра Долгой Зимы.

Рыцарь счел неуместным расспрашивать Дени о чувствах — она явно не была настроена на откровенность. Сир Селми и Матерь Драконов, закончив беседу, вернулись в Великую Пирамиду. Гвардейцу оставалось лишь еще раз уверить печальную госпожу, что все наладится, и распрощаться до завтрашнего утра.

Девушка поднялась в королевские покои, и, сбросив плащ, прошла в свою одинокую тихую опочивальню. Прямо в дневном наряде, красном, как терпкое вино, она изнуренно опустилась на кровать. Мысль, терзавшая Матерь Драконов, звучала страшнее смертного приговора, и не было от этой мысли никакого спасения: быть может, она уже потеряла Рейстлина навсегда. Она старалась держать себя в руках и не впадать в отчаянье, иначе боль сломает ее, разорвет, раздавит — но на пурпурные глаза предательски наворачивались слезы бессильной горечи.

Небо за окнами постепенно темнело: алое солнце на западе тонуло в водах залива, унося с собой последнее тепло осеннего дня. Дэйнерис медленно вдохнула и выдохнула, собираясь с душевными силами. В самом ли деле она настолько беспомощна? При здравом размышлении, имелся пусть и небольшой, но все же шанс, что сир Барристан прав, и Рейстлина можно спасти. Вот только кто знает, как, кроме самого мага?.. Разве что еще один союзник Дени, сведущий в чародействе.

На первый взгляд, идея обратиться к Мелисандре казалась весьма заманчивой. Красная женщина обладает впечатляющей силой, и едва ли она откажет в просьбе своей обожаемой госпоже. Однако нечто в этой мысли подсознательно настораживало Матерь Драконов. Она помнила, сколь глубокое отвращение Рейстлин питал к жрецам и их ритуалам — наверняка эта ненависть возникла не беспочвенно. К тому же, королева интуитивно предполагала, что Мелисандра лелеет в отношении нее далеко идущие планы, однако не считает нужным посвящать в них саму Дэйнерис. Несомненно, красная женщина желала ей блага, вот только понятие 'благо' весьма опасно своей расплывчатостью.

У Матери Драконов ныне оставалось лишь два пути: продолжать бездействовать, или же попытаться спасти своего погибающего возлюбленного. И, невзирая на туманные опасения, она все же предпочла перейти к действиям. Смахнув с лица последние слезы, Дени покинула спальню и велела служанке Ирри пригласить в королевские покои леди Мелисандру.

Жрица, как это зачастую случалось, если не знала, то, во всяком случае, уже догадывалась, для чего ее позвали. Красная женщина выслушала королеву, всем своим видом воплощая спокойную благожелательность. Эта невозмутимость, которую, казалось, ничто было не в силах поколебать, несколько приободрила Дени: возможно, она зря так долго сомневалась, прежде чем просить Мелисандру о помощи?

— Понимаю, как он вам дорог, кхалиси, — низкий голос жрицы лился плавно, словно мед. — Я сделаю все, что в моих силах.

— Я ценю ваше участие, миледи, — Дэйнерис признательно кивнула, — но должна вас предупредить: есть еще одна проблема. Рейстлин ревностно заботился о безопасности своего убежища — его покои охраняют жуткие призрачные тени. Он защитил меня от гнева этих стражей, но, боюсь, для вас переступить его порог без приглашения — уже серьезное испытание.

— Ни о чем не беспокойтесь, моя госпожа. Я знаю не один способ, как совладать с колдовскими тенями, мне только нужно немного времени на подготовку. Предлагаю вам встретиться у покоев мага в девять часов вечера.

В означенный час королева и жрица сошлись у покоев Рейстлина на тридцатом этаже пирамиды. Вид мрачного каменного коридора, тускло освещаемого факелами, сразу намекал на сильную неприязнь хозяина к визитерам. Когда Дэйнерис приблизилась к дверям, Мелисандра уже ожидала ее там. Жрица держала в руке факел, в глазах ее танцевали рубиновые отблески пламени. Эти демонические очи, подобные красному закатному зареву, что льется сквозь туманный морок у горизонта, встретили Матерь Драконов долгим, пристальным взглядом.

— Рейстлин и в самом деле надежно оградил себя от незваных гостей, кхалиси, — изрекла Мелисандра. — Если вы хотите, чтобы я ему помогла, сначала мне понадобится ваша помощь.

— И в чем же заключается помощь? — насторожилась королева.

Жрица приблизилась к Матери Драконов на шаг. Мелисандра была значительно выше ростом, чем Дени, но смотрела на нее отнюдь не свысока, а, скорее, наоборот, с почти подобострастным обожанием. Девушка почувствовала сладкий аромат, окружающий колдунью, аромат столь проникновенный, что его запечатлело не только обоняние, но вся поверхность кожи.

— Не в моей власти снять защитные чары, которыми магистр оградил свое убежище, — негромко проговорила жрица, — но все же существует способ их обойти. В отличие от меня, вы можете вступить в покои Рейстлина беспрепятственно — похоже, он в известной степени вам доверял... Чтобы обмануть чары, мне понадобится частица от вашего жизненного огня.

Предложение Мелисандры внушило королеве неприязнь: Рейстлин когда-то предостерег ее, что колдуны крови способны красть чужую жизненную силу.

— Звучит не слишком заманчиво, — с подозрением нахмурилась Дэйнерис.

Красная женщина ответила без улыбки:

— Боюсь, моя госпожа, иного способа не существует. Быть может, пока мы медлим, последние песчинки в песочных часах падают на дно. Если вы намерены спасти Рейстлина, вам придется довериться мне.

Матерь Драконов, поколебавшись, нехотя кивнула в знак согласия и сухо уточнила:

— Что я должна сделать?

Манящая улыбка вновь заиграла на алых губах Мелисандры.

— Просто не двигайтесь, — почти нараспев промолвила жрица, — и закройте глаза.

Дэйнерис исполнила указание. Она уловила шорох шелкового платья колдуньи: та одолела последний разделяющий их шаг. А затем на губах девушки запечатлелся поцелуй Мелисандры — мимолетное касание, едва уловимое, словно ветер от крыльев бабочки. Касание это отозвалось в теле Дени сильнейшим жаром, как если бы на нее повеяло раскаленным воздухом из распахнутой настежь печи. Но в следующий миг приятный жар ушел, и на девушку накатила волна тягучего мерзкого холода, от которого ее охватила невольная дрожь.

Мелисандра отступила назад, глядя на побледневшую Матерь Драконов со странным, порочным выражением, исполненным едва скрываемого удовольствия.

— Вот и все, моя госпожа, — усмехнулась она, — теперь мы обе можем войти. Прошу.

Двери казались накрепко запертыми, но когда колдунья коснулась массивных створок, они бесшумно поддались. За порогом царила полная темнота, и Матерь Драконов, собравшись с духом, шагнула в эту тьму вслед за Мелисандрой.

Магические слуги не нуждались в освещении, и единственным его источником служил факел в руках жрицы. Дени бывала в покоях Рейстлина множество раз — не счесть вечеров, которые она провела в столь полюбившейся ей элегантной и мрачной гостиной за беседами обо всем на свете. Но сегодня знакомые комнаты показались девушке странно чуждыми: ей было тягостно здесь находиться, вдыхать этот запах неведомых трав с тончайшим оттенком тлена. По крайней мере, вопреки ее опасениям, зловещие стражи не проявляли себя. Ни один звук не нарушал гнетущую тишину, кроме собственных шагов Дэйнерис и ее спутницы. Казалось, хозяин внезапно покинул жилище, оставив все вещи на привычных местах. Сердце девушки сжалось от страха: она невольно подумала, что если бы маг уже умер, и в спальне остывало его бездыханное тело, здесь все бы выглядело именно так, как сейчас... О нет, предположение было невыносимо ужасно — королева тотчас постаралась его отогнать. Рейстлин жив, и она не остановится ни перед чем, уплатит любую цену, чтобы снова сгореть дотла в колдовских опалах его очей.

Опочивальня мага находилась в дальней комнате — отдав пространство лаборатории и библиотеке, хозяин оставил совсем немного для отдыха. В сравнении с другими помещениями, где колдовские книги и артефакты были повсюду, убранство спальни имело вполне обыденный вид. Оно состояло из шкафа для одежды, нескольких полок с зельями — вероятно, теми, что маг принимал из-за слабого здоровья — и роскошной кровати, занимавшей большую часть комнаты. На постели лежал, облаченный в черную хламиду, сам Рейстлин Маджере. Чародей выглядел абсолютно истощенным, обескровленным, как если бы умирал от тяжелой раны. Его лицо, всегда казавшееся Дени по-особенному красивым, уподобилось недвижной маске, туго обтянувшей кости черепа. Тот, кто воплощал для Матери Драконов истинное могущество, ныне являлся лишь хилым, беспомощным телом: от пламени его, пылавшего так жарко, остался только пепел, последнее тепло которого неумолимо таяло.

Королева, стараясь не выказывать охватившей ее горечи, с напряжением в голосе обратилась к Мелисандре:

— Итак, мы на месте. Полагаю, теперь вам нужно его осмотреть?

Жрица деловито кивнула. Передав Дэйнерис факел, она медленно приблизилась к постели Рейстлина. Колдунья держалась настороже, точно опасалась, что со следующим ее шагом произойдет нечто скверное — однако ничего непредвиденного не случилось. Мелисандра встала у изголовья мага и возложила одну руку на его золотой лоб, а другую — на середину впалой груди. Она прикрыла красные глаза, ее красивое бледное лицо обрело отрешенное выражение. Дэйнерис услышала тихий, едва различимый шепот асшайского заклинания. Девушка с трепетом наблюдала за жрицей, ловила каждый ее жест, взволнованно ожидая вердикта. Впрочем, долго ждать не пришлось: уже через полминуты заклинательница крови убрала руки, отвернулась от мага и снова сверкнула очами-рубинами на королеву.

— Теперь мне все ясно, кхалиси. Но говорить о том, что я узнала, лучше не здесь. Предлагаю вам выйти на свежий воздух — по правде, в этих комнатах стоит ужасная духота.

Дени не возражала против ее предложения. Женщины покинули комнаты мага и, миновав коридор, вышли на открытый каменный балкон, который опоясывал ярус пирамиды. Ощущение высоты здесь было столь сильно, что обломок осеннего месяца, царивший в бархатно-синем небе, казался намного ближе и реальнее земли. Лик города далеко внизу являл собой не нагромождение кирпича, но эфемерный лабиринт из хрупкого серебристого света, тени и полутени. Матери Драконов сразу стало холодно, не столько от ночного воздуха, сколько от волнения перед несказанными словами колдуньи. Остановившись у кованой балюстрады, королева собиралась с духом, чтобы задать вопрос — но прежде, чем она решилась, Мелисандра заговорила сама.

— Правда покажется вам жестокой, кхалиси, но лгать я не стану: состояние Рейстлина очень скверно. Ни вы, я, ни кто-либо другой не в силах ему помочь. Магистр попал в ловушку на грани жизни и смерти, и, боюсь, переступить сию черту он может лишь в одном направлении.

От услышанного Матерь Драконов словно обмерла: в душе ее не осталось ничего, кроме боли и бескрайней тоски. Неужели тот, кого она любит, ушел навсегда?.. Черное горе душило Дени, как ледяная вода, проникшая в грудь утопающего, от нахлынувшего отчаянья ей хотелось разрыдаться. Но она бы не была королевой, если бы не умела даже в самые тяжелые минуты сохранять самообладание. Неимоверным усилием воли девушка заставила себя отрешиться от скорбных мыслей и судить о ситуации здраво.

— То есть, по-вашему, Рейстлин никогда не очнется? — голос ее едва уловимо дрогнул. — О нет, вы, верно, ошибаетесь. Вы ведь воскресили сира Барристана, когда он погиб, а маг еще жив — значит, случай не столь тяжелый. Не может быть, чтобы не было способа исправить положение.

Красные глаза пронзили девушку, подобно двум окровавленным лезвиям. Мелисандра спокойно, без тени сомнений и сожаления повторила свой ужасающий приговор:

— Все, что вам остается, кхалиси — это прервать его страдания. Если вы питаете к нему хоть каплю уважения, то не допустите, чтобы жизнь его продолжалась в виде столь жалкого существования.

Теперь, когда жрица сказала свое слово, все страхи королевы вдруг разом ушли. С неожиданной твердостью она заявила:

— По правде, миледи, мне не понятна ваша категоричность. Почему вы решили, что Рейстлина не спасти? Пусть это не в вашей власти — должен найтись кто-то другой, у кого достанет колдовской силы.

Чуть помедлив в мимолетной задумчивости, жрица внушительно изрекла:

— Я не сделаю этого вовсе не потому, что у меня недостаточно силы. То, что случилось с магистром, есть знак свыше, воля Владыки Света, и я не смею ему перечить. Вспомните о волшебном клинке, который я нашла на руинах Древней Валирии. Все валирийские мечи закалялись кровью, а Светозарный — первый и величайших из них. В крови ковалось оружие против Врага, и кровь заставит клинок пробудиться вновь. Азор Ахай был избран, ибо Владыка благоволит тому, кто готов отдать ему самое дорогое, и чем дороже жертва для просителя, тем большей милостью за нее воздается. Только ваша жертва разожжет пламень Светозарного. Вы пожертвуете любовью, как это сделал Азор Ахай — и с огненным мечом в руках повергнете Великого Иного, как Азор Ахай.

Речь колдуньи была преисполнена истовой убежденности. После нее на балконе повисла пауза, пронизанная острым напряжением. Королеву поразили не только слова красной женщины, но и то, что ее чувства к чародею не являлись для Мелисандры тайной. Насилу приведя воцарившийся в мыслях хаос к порядку, Дэйнерис заговорила медленно, осторожно взвешивая каждое слово:

— Вы хотите сказать, я должна убить Рейстлина? Принести его в жертву Красному Богу?

Жрица, глядя ей прямо в лицо, кивнула.

— Рейстлину Маджере все равно уже не быть прежним собой, — заявила она веско, — он никогда не разомкнет глаз, не вымолвит ни единого слова. Когда же вы исполните свой долг, его сила, его гордый дух перейдет в клинок. Вместе с вами он будет сражаться в решающей битве, и в нерушимом союзе вы одолеете Короля Ночи — участь, достойная лучшего из мужей. А в противном случае он обречен на пребывание в печальном забытье до конца своих дней.

Дэйнерис постепенно отходила от первого шока. После глубочайшего недоумения девушку объяло возмущение, которое разгоралось в ее металлическом голосе с каждым словом.

— Похоже, вы кое о чем забыли, красная госпожа. Я — Дэйнерис Бурерожденная, а не кузнец по имени Азор Ахай, который, возможно, жил, а возможно, и не жил вовсе восемь тысячелетий тому назад.

— Вы есть воплощенный Азор Ахай, — пылко возвестила Мелисандра. — Ночь темна и полна ужасов, кхалиси, но вы — то пламя, что рассеет тьму и обратит ужасы в прах, — чуть помедлив, жрица добавила более мягко, почти сочувственно: — Нести на плечах судьбы мира — нелегкое бремя... Знаю, сейчас вам горько, но когда вы осознаете всю важность ниспосланной вам миссии, горечь уйдет без следа.

Только теперь, впервые с момента знакомства, красная женщина открыла королеве свой истинный лик: фанатик, не признающий, не терпящий никаких решений и даже помыслов, бросающих вызов ее священным догматам. Дэйнерис испытала смутное ощущение раскрывшегося давнего обмана и от этого разгневалась еще сильнее.

— Судьба — игрушка для слабых, — она намеренно повторила излюбленное выражение чародея, — я не верю в нее, и вам я тоже не верю. Вы не хотите возвращать Рейстлина к жизни — что ж, да будет так: я обойдусь и без вашей помощи. Я брошу клич по восьми сторонам света, отправлю своих лучших агентов на поиски тех, кто искусен в магии и целительстве. Однажды я найду сведущего человека, который спасет моего друга — ну, а вы, миледи, глубоко разочаровали меня. Я-то думала, вы знаете: это ваша вера служит мне, но никак не наоборот. Я никогда не кланялась вашему богу и не присягала его заветам. По правде, я плевать хотела на легенды и пророчества, а равно и на ваши домыслы о том, что я должна, а что не должна делать.

Мелисандра отступила на полшага, глядя на Дэйнерис с выражением, которое доселе никогда не проявлялось на ее безупречном лице — самоуверенность жрицы явно поколебалась.

— Из ваших уст звучат его слова, — почти с испугом прошептала она, — слова, пропитанные ядом страшного греха. Во имя Красного Бога, неужели гордец и безбожник успел вас опутать своей паутиной лжи? Он затмил ваш взор, и теперь вы не в силах увидеть истину... Вы слепы, преступно слепы, моя госпожа — но в этом его вина, его преступление, а не ваше.

Королева, с холодной враждебностью скрестив руки на груди, отчеканила:

— Вы забываетесь, миледи — никто не смеет говорить со мной таким тоном. Я нахожу ваш неуемный фанатизм не только раздражающим, но и опасным. Излишне рьяная вера лишает здравомыслия — а между тем, верховный жрец Миэрина должен быть здравомыслящим человеком. Я желаю, чтобы вы собрали свои вещи и в ближайшее время покинули Великую Пирамиду.

Мелисандра, столь внезапно впавшая в немилость, оторопела. Утратив весь свой праведный пыл, красная женщина безмолвно взирала на госпожу, которая ее отвергла. Впрочем, жрица почти что сразу приняла привычный царственно-невозмутимый вид. На лицо ее возвратилась улыбка, но теперь за улыбкой этой скрывалось нечто неприятное, опасное — она больше походила на холодный оскал.

— Вы допускаете ужасную ошибку, кхалиси. То, что должно, свершится рано или поздно, так или иначе — бессмысленно избегать предначертанного. Сколь бы пламенно вы ни чаяли изменить судьбу, Рейстлин Маджере уже обречен.

Заклинательница теней хотела, было, добавить что-то еще, но королева, окончательно разъярившись, выкрикнула с гневом до хрипоты в голосе:

— Вон! Вон из моего города, красная шлюха! Убирайся в седьмое пекло, и меч свой с собой захвати!

Злоба драконьей королевы была поистине страшна: взгляд ее разил темными молниями, весь ее облик говорил, что она готова немедля убить Мелисандру собственными руками, если та посмеет издать еще хоть один звук. Красная женщина, как и любой другой на ее месте, не стала испытывать судьбу. Не прощаясь и не оборачиваясь, она со всей возможной поспешностью удалилась прочь.

Провожая жрицу тяжелым взглядом, Дэйнерис постепенно переводила дыхание. Она уже не чувствовала холода — напротив, от гнева ее объял лихорадочный жар. Королева и сама не ожидала от себя столь сильной вспышки ярости. Слишком долго она, как подобает политику, сдерживала эмоции, но сейчас, похоже, чаша ее терпения переполнилась окончательно.

Через несколько минут Матерь Драконов, почти успокоившись, покинула балкон. В голове у нее сложился вполне продуманный план — завтра она займется поиском ученых, мейстеров и целителей, способных помочь Рейстлину. А сегодня ночью королева будет летать на драконе, пока бешеный встречный ветер не заставит ее позабыть о боли и грусти, по крайней мере, до грядущего утра. Но прежде, чем позвать своих детей и отправиться в полет, Дени озаботилась еще одним делом. Она поднялась на тридцать третий этаж пирамиды и постучалась в маленькую келью, которая принадлежала сиру Барристану Селми.

В этот час королевский гвардеец уже собирался ложиться спать, и тихий стук в дверь прервал его краткую вечернюю молитву.

— Кхалиси?.. — увидев у себя на пороге Дэйнерис, он удивился и встревожился. — Что-то случилось?

Барристан настолько сросся с ремеслом рыцаря, что без доспеха, в простой рубахе и штанах, казался другим человеком — не пожилым, но все еще крепким мужчиной, а стариком с печатью бесконечной усталости на осунувшемся лице.

— Прошу прощения за беспокойство в столь поздний час, — чуть смущенно сказала девушка, — но мне нужно с вами кое о чем побеседовать.

Понимающе кивнув, рыцарь впустил ее в комнату. Дени не раз предлагала ему лучшее жилище, но он упрямо оставался в своей каморке, отшучиваясь, что ее легче содержать в порядке. Шкаф для одежды, кровать, прикроватный столик и жесткий стул — вот и все нехитрое убранство его пристанища. Но, невзирая на скромность обстановки, здесь царил особенный дух спокойствия и мира, который сразу передался королеве. Она присела на стул, Барристан же приготовился ее слушать.

— Я поссорилась с Мелисандрой, — без обиняков начала Дени, — эта ссора произошла из-за Рейстлина.

Не вдаваясь в подробности, девушка поведала гвардейцу о встрече с красной женщиной, о визите в покои мага и о споре, который привел к разладу с колдуньей. Теперь от Мелисандры, снедаемой злостью и досадой, можно было ожидать чего угодно. Если она все еще способна обмануть защитные чары, то, очевидно, от нее исходит серьезная угроза для чародея.

— Об этом не волнуйтесь, моя королева, — успокоил Дени Барристан. — На тридцатом этаже у лестницы и у подъемника стоят Безупречные. Без королевского дозволения мимо них и мышь не проскользнет — так что ваш больной в полнейшей безопасности.

— В том-то и дело, что нет, — Дэйнерис хмуро сдвинула брови. — Я припоминаю: мы с Мелисандрой сошлись уже у его дверей. Похоже, жрица умеет околдовывать стражу, и Безупречные для нее не помеха.

Теперь Барристан увидел причину ее беспокойства.

— Значит, нужно что-нибудь предпринять, чтобы этого не случилось, — рассудил он серьезно.

— Я знаю, что следует делать, — обнадежила его Дени, — мы с Рейстлином часто говорили о магии, и он немало поведал мне о ее законах. К примеру, он упоминал, что тот, кто искренне верует, неподвластен для колдовских миражей. Потому я и пришла за помощью к вам. Вы ведь всю свою жизнь молились Воину, верно?

Рыцарь с сомнением покачал головой.

— Не знаю, достанет ли здесь моей веры, — признался он несколько смятенно, и после краткой паузы добавил уже твердо: — но если на то ваша воля, я буду охранять покои мага.

— Спасибо вам, — Дени испытала большое облегчение, — теперь мне гораздо спокойнее.

— Не стоит благодарности, право. Это ведь мой долг — защищать вас и все, что вам дорого, — ободрил ее старик, а затем вдруг примолк в задумчивости. — Но сначала все же позвольте задать вам один вопрос. Быть может, он покажется вам неуместным — если вы не пожелаете отвечать, я пойму.

— Вы меня почти пугаете, — королева улыбнулась едва заметно. — В чем дело?

— Вы его любите?

Дэйнерис такого не ожидала: на краткий миг она смутилась, отвела глаза, словно сомневаясь, следует ли ей отвечать. Но затем она снова взглянула на Барристана прямо и смело.

— Да. Я его люблю.

Задавая вопрос, Селми был уверен, что готов услышать именно это, но, услышав, все же испытал растерянность. Рыцарь понимал: любые его слова, которые сейчас напрашивались, ничего не изменят, а только расстроят девушку. Потому у сира Барристана достало мудрости промолчать.

Дени поднялась, собравшись уходить — ей совершенно не хотелось говорить с гвардейцем о чувствах. От его беспокойного взгляда девушка испытывала неловкость. Королева глубоко уважала старика и полностью ему доверяла, но знала, что здесь он, увы, никогда ее не поймет и тем более не поддержит.

— Еще раз спасибо вам за все, — проронила она коротко. — Увидимся завтра.

Двери за королевой закрылись, а Барристан, снедаемый неотступным дурным предчувствием, начал готовиться к несению службы. Он облачился в гвардейские доспехи с чеканным трехглавым драконом на груди, пристегнул к плечам белоснежный плащ и вооружился верным вестеросским мечом. Закончив с этим, рыцарь отправился на тридцатый этаж, в сумрачный коридор, освещаемый факелами. Раздумья о судьбе королевы тяготили сира Селми, тяготили гораздо сильней и мучительней, нежели полный металлический доспех. Рыцарь уже не беспокоился за Матерь Драконов — теперь он по-настоящему за нее боялся.

Мрачное место, где нес караул Барристан, благоприятствовало темным мыслям, позволяя им разрастаться и опутывать разум. Гвардеец не мог не задуматься о том, кто обитал за сомкнутыми дверями, об объекте пагубной страсти Дени. Женщины, облеченные властью, часто заводят любовников, и хоть это предосудительно, однако вполне объяснимо. Но черный маг, чей облик внушал страх, а отвратительный кашель — брезгливость... Маг, в зловещих покоях которого преступники, приговоренные к смерти, встречали свой конец подопытными и жертвами ужасающих ритуалов... Тот, кто, призвав заклятием огонь из седьмого пекла, уничтожил целую армию — и вот этому чудовищному воплощению Неведомого Дени отдала свое сердце?.. Было здесь нечто глубоко порочное, неправильное, что едва вязалось с образом королевы в глазах рыцаря. Чувства юной госпожи к человеку столь опасному и жестокому, коим являлся Рейстлин Маджере, стали для Барристана очень печальным открытием.

От тяжких раздумий гвардейца отвлекло появление Мелисандры Асшайской.

Шаги колдуньи были плавны и бесшумны, и так же бесшумно, безмолвно, словно призраки, за нею следовали два послушника в красных одеждах. В полумраке Барристан отчетливо различил, как жутко горели ее глаза — не отражением факелов, но собственной колдовской силой, враждебной, испепеляющей. Сир Селми помнил эти страшные очи — они стали первым, что он увидел, вернувшись из небытия. Рыцарь не чувствовал к жрице благодарности за воскрешение, о нет: старику хотелось лишь, чтобы больше ему никогда не довелось испытать эту муку.

Мелисандра и Баррристан обменялись долгими молчаливыми взглядами: оба они уже знали о намерениях друг друга. Жрица, опустив излишние любезности, сказала ровным холодным голосом:

— Отойдите в сторону, сир Селми, и никто не пострадает.

— Я впущу вас только по приказу Ее Милости, — так же холодно ответил рыцарь. — Покиньте это место, миледи. Не заставляйте меня обнажать клинок.

Жрица знала, что он не отступится, и не стала тратить время на дальнейшие уговоры. Она медленно вытянула руку с раскрытой ладонью, как если бы хотела поманить Барристана к себе.

— Да будет Владыка к вам милостив, — молвила она, пронзая рыцаря демоническими очами, и медленно прошипела заклятие на асшайском языке.

Барристан схватил рукоять меча, но обнажить его уже не успел. В середине его груди зародился пульсирующий жар, который прокатился по легким, причиняя боль — в точности как в момент его возвращения к жизни. Тогда эта боль пробудила рыцаря, но на сей раз она несла лишь опустошение и забвение. Старик сипло вскрикнул, и вместе с криком изо рта его вырвался сияющий сгусток огня. В следующий миг он упал замертво, распластался на холодном каменном полу, навеки уставившись в никуда широко распахнутыми голубыми глазами.

Огонь невесомо перелетел к заклинательнице и втянулся в ее раскрытые бледные пальцы. Мелисандра, бросив последний безучастный взгляд на мертвого Барристана, аккуратно обошла его и решительно направилась к дверям покоев Рейстлина. Прислужники в красном, по-прежнему храня пугающее безмолвие, последовали за ней.

Примечание к части

Песня — "Krypteria-My Fatal Kiss" :)

А на Севере, тем временем, идет война...

http://cs8.pikabu.ru/post_img/big/2016/10/12/12/1476303369156679164.jpg

Джон Сноу:

http://www.amari-66.ru/file/product/p2__2_1152.jpg

Рамси Болтон:

http://7kingdoms.ru/w/images/a/ab/Ramsay_Bolton_by_Amok.jpg

Если кто-то еще не обратил внимание, читатель тут нарисовал замечательный арт, который я поставила на обложку.

https://pp.vk.me/c604625/v604625058/83ef/z4OPmqdKaTk.jpg

Глава 16, в которой история красной женщины обретает завершение.

'Не всякий огонь есть свет, как и не всякое знание — истина. Есть знание подобное огню: вы думаете, что оно освещает, а оно испепеляет.'

Дэйнерис Бурерожденная вышла на террасу, примыкающую к королевским покоям, и свет голубого неба на миг ее ослепил.

Ясный осенний день в Миэрине стал драгоценным прощальным даром от уходящего лета. Солнце грело разноцветные кирпичи пирамид, омытые от пыли недавними дождями и оттого яркие, как узор на крыльях бабочки. Легкий ветерок дышал морем, и птицы на деревьях пели так, словно никакой зимы не наступит вовсе, словно мир — это вечное царство безоблачного полудня.

Но на душе у Дени царила самая холодная, самая черная ночь отчаяния. В груди ее как будто бы засела острая глыба льда. После смерти Барристана королеву душила безбрежная горечь: она знала, что рыцарь погиб из-за нее, и только из-за нее. Пред взором девушки немым упреком снова и снова возникало его мертвое лицо с широко раскрытыми глазами, неподвижными, словно озера, промерзшие до дна. Бедный, бедный старик, который так преданно любил свою госпожу! Сначала девушку покинул Джорах, а теперь и второй друг, отважный, надежный, мудрый... Верно, правду говорили враги Дэйнерис: темноокая владычица драконов приносит людям одни лишь несчастья и смерть.

Но сейчас королеве было нельзя, ни в коем случае нельзя поддаваться унынию. Она еще оплачет Барристана, отдаст свою дань слезами ужасному горю — только прежде сделает все, чтобы спасти того, кто по ее вине попал в беду. Мелисандра похитила Рейстлина — утром Дени обнаружила его покои пустыми, распахнутыми настежь. Где теперь прячется теневая колдунья, что за мерзость она замышляет? Наверняка беспомощному магу грозило нечто ужасное, и каждая минута промедления могла означать для него печальный конец.

Узнав о том, что случилось, Матерь Драконов немедленно приказала Нахарису выследить Мелисандру. Даарио часто бахвалился, что от него не уйдет даже мышь, сбежавшая в миэринские стоки, и ныне королева очень надеялась, что в похвальбе наемника была хоть капля истины. Вот уже несколько часов она ожидала его возвращения с новостями о Рейстлине. Ожидание казалось затянувшимся кошмаром: ледяная глыба в груди Дени, разрастаясь, сдавливала сердце, и девушке становилось трудно дышать. О, как же королева ненавидела себя за совершенную ошибку, как она кляла свою доверчивость, отдавшую беспомощного мага прямо в руки подлой колдуньи...

Дэйнерис медленно прошлась вдоль террасы по кирпичной дорожке меж двух рядов лимонных деревьев. Она обогнула бассейн, полный остывшей за ночь воды — на поверхности, подернутой рябью от ветерка, кружили осенние желтые листья. Неподалеку, на открытой площадке, залитой солнцем, грелись три дракона. Подросшим чадам едва хватало места, они лежали, тесно прижавшись друг к другу. При появлении матери драконы тотчас очнулись от дремы — на девушку воззрились три пары горящих вниманием глаз. Когда Дени приблизилась к детям, Дрогон подался ей навстречу, и она обняла его за шею, склонила белокурую голову на совершенно черную, без единого отсвета, чешую. Рэйегаль и Визерион тоже прижались к матери, ласково, осторожно. Тепло, исходившее от драконов, подтапливало ледяную глыбу в груди Дэйнерис, и дышать ей становилось легче, вот только по лицу начинали катиться горячие слезы. Весь мир ожидает от королевы, что она будет сильной — но как ей найти в себе силы в столь темный час, час предательства, разлуки и потери?

И вдруг Бурерожденная отчетливо услышала в мыслях голос, который не принадлежал ей самой. Этот посторонний голос был низким, серьезным, но в то же время мягким, как рокот набежавшего на камни морского прибоя.

'Мама'.

От удивления Дэйнерис перестала плакать. Она немного отстранилась от дракона, пытаясь понять, не померещилось ли ей. Дрогон чуть склонил голову и лукаво блеснул на мать багровым оком, не оставляя никаких сомнений: он только что вымолвил свое первое слово.

Невзирая на все горести, губы Дени тронула бледная улыбка. Она медленно коснулась рукой драконьего носа, чувствуя близость жаркого дыхания.

— Мой малыш, — прошептала она, — ни о чем не тревожься. С мамой все в порядке. Все будет хорошо.

На улице постепенно становилось прохладней — солнце уже отмерило две трети дневного пути по небу. Посидев с детьми еще немного — Рэйегаль и Визерион пока не заговорили — королева покинула балкон и возвратилась в свою опочивальню. Посмотрев на время, она обнаружила, что минуло уже семь часов, как Даарио отправился на задание. Очевидно, наемник до сих пор не объявился, потому что новостей у него не было. Дени, может, и хотела бы продумать план на случай, если Нахарис провалит миссию — но у нее не находилось ответов, лишь горечь бессилия жгла нутро, да страх сжимал горло склизкой рукой утопленника.

И вдруг раздался тихий стук в дверь — королева вздрогнула от него, точно от раската грома. Но голос, позвавший ее по имени, принадлежал отнюдь не наемнику.

— Дени, — это оказалась Миссандея, — ты здесь? Мне можно войти?

Матерь Драконов немедля впустила наатийку в комнату. Неожиданная гостья шагала, чуть прихрамывая, поверх ее голубого платья была натянута белая перевязка — это удержало девушек от объятий.

— Разве тебе уже можно вставать с постели? — Дени нахмурилась с притворным недовольством, за которым скрывалась радость от встречи. — Я думала, ты побудешь в госпитале еще несколько дней.

— Ну, по правде, мне надоело валяться в постели, не делая ничего, когда тут творится... такое, — Мисси сокрушенно покачала кудрявой головой. — Бедного Барристана убили, Рейстлина похитили... Как ты, моя кхалиси?

Дэйнерис с кажущейся небрежностью пожала плечами.

— Бессмысленно слоняюсь из угла в угол, ожидая, пока Нахарис нападет на след Мелисандры. По правде, бездействие меня ужасно тяготит — но я ведь уже сделала все, что могла, не правда ли? — она усмехнулась совсем невесело.

— Не кори себя — от этого точно толку не будет, — решительно заявила Миссандея. — Даарио справится, уж поверь. Он, конечно, несносный проходимец, но знает свое ремесло, как никто другой. А пока мы ждем его, давай подумаем, что еще стоит предпринять.

Наатийка, обычно мягкая и несколько стеснительная, обладала бесценным умением сохранять присутствие духа в трудную минуту. Она говорила с такой уверенностью, что несчастная Дени, раздавленная тревогой, страхом и неподъемным чувством вины, несколько приободрилась. Этим и прекрасна дружба: выстоять против тягот вместе гораздо легче, чем в одиночку.

Королева деловито поинтересовалась:

— Итак, у тебя есть какие-нибудь идеи?

— Идея есть — впрочем, не новая, — Миссандея серьезно сдвинула брови. — Возможно, тебе стоит еще раз осмотреть комнаты Рейстлина? Поиски преступника всегда начинаются на месте преступления, но Нахарису туда не пройти. Мы вполне могли упустить из виду что-нибудь важное.

— Личный дневник Мелисандры, который она нечаянно обронила?

— Все, что угодно, — Миссандея даже не улыбнулась иронии подруги, — любую зацепку, любую улику, имеющую отношение к исчезновению Рейстлина.

Королева съязвила, потому что отчаянно не хотела возвращаться в покои мага — от одной лишь мысли об этом ей становилось невыносимо стыдно. Но, с другой стороны, в словах наатийки определенно имелся смысл. Посему Дэйнерис, поупрямившись еще немного, все же согласилась с предложением Миссандеи.

Покинув свои комнаты, Матерь Драконов по мраморной лестнице спустилась на тридцатый этаж. С тяжелым сердцем, которое от волнения билось сильно и часто, она проследовала к знакомым черным дверям. Дени знала: они не заперты, но просто коснуться их было для нее стократ тяжелей, чем отодвинуть самый неподъемный засов. Собрав в кулак всю свою волю, она ступила за порог гостиной мага. И, как и в прошлый раз, внутри ее встретила беспросветная темнота и абсолютное гнетущее безмолвие.

'И снова я явилась сюда незваной', — подумала Дэйнерис с горечью, зажигая от факела несколько свечей в канделябрах. — 'Уже ведь заглядывала недавно, да еще и приводила с собой гостью'.

Девушку окружало все то же, что и вчера: изящные предметы мебели, шкафы и полки с аккуратно расставленными книгами, колдовские принадлежности и красивые безделушки. Королеву всегда восхищало умение Рейстлина сохранять безупречную чистоту и порядок в таком количестве всевозможных вещей. Каждый предмет здесь напоминал ей о маге, об их вечерах, проведенных вместе, о драгоценной возможности украдкой полюбоваться его руками — обо всем, что она, быть может, уже потеряла навсегда. Дени вдруг почувствовала, что ее силы на исходе — боги, как же ей сейчас было больно и страшно! Она оказалась, как никогда, близка к тому, чтобы опуститься на пол и разрыдаться в голос от охватившего ее отчаяния.

И вдруг королева заметила краем взора смутный голубоватый отсвет на дальней стене гостиной. Сначала она подумала — ей померещилось, но нет: мерцающее зарево было реально. Вероятно, этого явления стоило поостеречься — мало ли, какие артефакты могли пробудиться в отсутствие мага. Но в столь тягостную минуту Дэйнерис не вспоминала об осторожности. Не колеблясь ни секунды, она направилась к источнику странного света.

Оказалось, лучи проливались из-за чуть приоткрытой двери в библиотеку. Войдя внутрь, королева обнаружила, что свет испускало уже знакомое ей Око Дракона. Реликвия покоилась на золотой подставке, на треногом столе между стеллажами, заполненными колдовскими книгами. 'Очень странно — Рейстлин, закончив работу, всегда уменьшал Око и возвращал его в потайной карман, — вспомнила Матерь Драконов. — Возможно, здесь кроется какая-нибудь зацепка?'.

Но у странности в ту же минуту нашлось объяснение. Приблизившись к Оку, девушка увидела в нем отражение мрачного пейзажа: это была долина у подножия холма, покрытая саваном пепла. 'То самое место, где Рейстлин уничтожил дотракийскую орду, — Дэйнерис сразу все поняла. — Он искал меня с помощью Ока, и, узнав о дотракийцах, так заторопился, что не успел его убрать.

Хоть маг и предостерегал королеву, что Око таит в себе смертельную опасность, Матерь Драконов не испытывала страха перед мистической сущностью реликвии. Напротив, заглянув в глубины сферы, девушка почувствовала умиротворение, словно ей улыбнулся старинный приятель после долгой разлуки. Переливы красок под хрустальной поверхностью манили Дени, вызывали у нее желание дотронуться до Ока — она почти могла видеть эфемерные руки, протянутые ей навстречу в дружеском жесте. Игнорировать это приветствие было неловко и неприятно.

'В конце концов, если бы Око хотело меня убить, то убило бы еще в прошлый раз, — рассудила Матерь Драконов. — Пожалуй, я попытаюсь задать ему свой вопрос — а там уж будь что будет'.

То, что королева собиралась сделать, было опасно до безрассудства, но, приняв решение, она уже не колебалась. Медленным плавным движением Дэйнерис возложила руки на сияющую поверхность древней реликвии.

В тот давний, первый раз прикосновение к артефакту уподобилось мгновенному провалу в ночной кошмар, ибо Око предупреждало девушку о страшной опасности. Но сегодня все случилось по-иному. Эфемерные 'руки' мягко сжали ладони Дени, пальцы ее словно бы погрузились в нечто теплое и приятное. Это чувство напомнило Дэйнерис о ритуале, который некогда проводил с ней Рейстлин: ее объял текучий жар, наполняющий тело блаженной невесомостью. А затем она услышала в мыслях голос Ока, имеющий больше сходства с силой стихии, нежели с голосами живых существ. То была симфония, гармонично сплетенная из сотни оттенков звука, от чистых и высоких, словно звон серебряной струны, до вкрадчиво-шелестящих, как шепот осеннего ветра.

'Наши приветствия молодой госпоже. Вы можете не объяснять нам ничего: мы видим, мы знаем о том, что омрачает ваши думы. Вы ищете черного мага, не так ли? О нем вы желаете нас спросить?'

— Да, — Дени ответила вслух. — Как мне найти его?

Око вспыхнуло особенно ярко, сияние в нем закружилось водоворотом. Разум девушки заполнил калейдоскоп образов, каждый из которых представлял собой нечто большее, нежели просто картину. Ответ на вопрос, где искать Рейстлина, запечатлелся сразу в ее сознании. Через несколько секунд Дэйнерис уже знала все, что хотела узнать. Ошеломленная, она замерла, переживая невольный трепет перед открывшейся ей силой Ока. Но раздумывать о случившемся не было времени — стоило воспользоваться новым знанием как можно скорее.

— Я... премного благодарна вам, — проронила девушка несколько растерянно. — Но прежде, чем я уйду, позвольте задать один вопрос. Почему вы мне помогли? Рейстлин говорил, вы ненавидите... — Дени вдруг замешкалась, усомнившись в последнем слове.

Впрочем, Око завершило вопрос за нее.

'...Ненавидим людей? — голоса прохладно рассмеялись на сотню переменчивых ладов. — Верно, маг не посвятил вас в то, что недавно выведал у нас... Пусть он сам расскажет вам при встрече. И если вы желаете, чтобы встреча сия состоялась, юная госпожа, сейчас вам следует поспешить'.

Взволнованная Дэйнерис торопливо покинула библиотеку. Прокручивая в мыслях полученные сведения, она быстрым шагом возвратилась в свои покои. Как оказалось, Даарио уже прибыл из разведки — ступив на свой порог, королева услышала голоса в гостиной. Нахарис о чем-то беседовал с Миссандеей. Когда Дени вошла в комнату, переводчица и наемник встретили ее мрачными взглядами — похоже, известия, которые принес Даарио, были отнюдь не радостными.

— Побери Иные эту ведьму — не понимаю, в чем дело, — хмуро процедил Нахарис сквозь зубы. — Она наверняка скрывается в Красном Храме, в том самом, где раньше было святилище Благодатей — больше ей негде прятаться. Я нашел свидетеля, который видел, как она заходила в здание. Я выведал у жрецов — не без помощи пыток, конечно — о тайном помещении под храмом для отправления ритуалов. И этот зал я тоже нашел... вот только Мелисандры там не было. Готов поклясться, я чувствовал в воздухе запах ее благовоний, словно она ушла за минуту до моего появления. Уверен, проклятая сука водит всех за нос с помощью магии.

— Именно так, — спокойно согласилась Дэйнерис. — Она использует иллюзии, чтобы скрыть последнюю дверь в свои личные покои. Но теперь я знаю, где находится проход, и могу указать дорогу.

Под взглядами двух пар удивленных глаз королева, возвысив голос, велела:

— Собирайте своих людей, Даарио — мы отправляемся за Рейстлином прямо сейчас.

А Рейстлин Маджере, тем временем, очнулся от оцепенения в совершенно незнакомой ему комнате.

'Проклятие... где это я? Где Дэйнерис? Что случилось?'

Он лежал на чужой кровати, непривычной и неудобной. В изголовье маг не обнаружил своего верного посоха. Зато, по крайней мере, его тело по-прежнему прикрывало черное одеяние для сна. Рейстлин чувствовал себя вполне сносно, его колдовские и телесные силы успели полностью восстановиться — сейчас он не ощущал и следа сонливости. Мага тревожил лишь один вопрос: как и почему он попал в это неведомое место?

Приподнявшись на постели, чародей с настороженным вниманием огляделся по сторонам. Округлую комнату, изысканную, богатую, со стенами, отделанными темным деревом, мягко освещало пламя в камине за кованой решеткой. Комната определенно походила на опочивальню — вот только кому она принадлежала? В воздухе витал сладковатый аромат, который показался магу смутно знакомым — томная вкрадчивая смесь экзотических пряностей и благовоний.

Дверь немного приотворилась, и в спальню бесшумно, словно кошка, заглянула рубиновоокая Мелисандра. Ее невероятные красные волосы были распущены, они ниспадали тяжелым шелком до округлых бедер. Увидев, что Рейстлин пришел в сознание, женщина шагнула в комнату. На губах ее играла полуулыбка, обманчивым сиянием подобная болотному огоньку, что манит в гибельную трясину.

— Магистр, — промурлыкала Мелисандра, аккуратно притворив за собой дверь, — наконец-то вы очнулись. Долго же мне пришлось ждать... Но ожидание порою придает моменту особенную сладость, не правда ли?

От красных очей жрицы разом веяло и жаром, и безжалостным северным холодом. Прислужница Огненного Бога смотрела на черного мага так, как не смотрела ни одна другая женщина до нее: с неизъяснимой жаждой, с похотью, которая могла бы снова пробудить вулканы Древней Валирии. Не сводя с Рейстлина сего демонического взора, колдунья плавно приблизилась к его постели. Чародей, внутренне подобравшись, сухо вопросил:

— Где я и где королева? Что случилось?

— С королевой все в порядке — и с вами, как вижу, тоже, что не может меня не радовать, — Мелисандра ответствовала спокойно, невозмутимо, но порочный пламень в ее глазах разгорался все жарче. — Пять суток вы пребывали на грани жизни и смерти. Ее Милость дозволила мне использовать жреческое искусство, дабы помочь вам — и, хвала всемогущему Владыке, ритуал удался.

Манера речи красной женщины внушала Рейстлину резкую неприязнь — в каждом ее слове скользила нота лживого яда, нота фальши, очень убедительной, но все же фальши. С настороженной неприязнью он следил за каждым ее движением, пытаясь понять, что она задумала — а она определенно что-то задумала. Из одежды на ней был один лишь алый шелковый халат, и под тонкой тканью, сияющей самоцветным блеском в соседстве с белоснежной кожей, дышало теплом безупречное тело. Верно, любой мужчина сошел бы с ума от желания обладать ею — но Рейстлин не чувствовал ничего. Знойная красота жрицы не могла затмить его проклятый взор: она являла собою лишь пепел, который будет развеян ветрами времени.

А Мелисандра, не подозревающая о бессилии своих чар, продолжила с бархатной учтивостью:

— К слову, я взяла на себя смелость излечить и некоторые ваши старые недуги... Вы ведь чувствуете себя по-иному, не так ли?

Рейстлин не понял, чем вызван вопрос жрицы: он не заметил в своем состоянии никаких особенных изменений. Его самочувствие было точно таким же, как и прежде колдовского оцепенения.

— Не могу об этом судить, — бесстрастно проронил маг.

В воздухе, пронизанном ароматами сладких трав, повисло молчание. Впрочем, ведьма тотчас заполнила паузу очередной наигранной любезностью:

— Ах, прошу простить мою неучтивость. Вы ведь почти пять суток ничего не ели и не пили — верно, у вас совсем пересохло в горле. Не желаете отведать моего вина?

Чародей сдержанно кивнул: он знал, что если Мелисандра попытается его отравить, он сразу это поймет. Но жрица безо всякого обмана принесла ему красное вино в кубке — отнюдь не такое вкусное, как сорта Сильванести, однако вполне сносное. Маг сделал несколько приятных глотков, не прекращая, тем не менее, внимательно следить за каждым жестом красной женщины. Проклятым зрением он различил возле жрицы контур некоей ауры, созданной с помощью силы крови. Насколько мог судить Маджере, аура эта имела влияние на сознание окружающих, внушая мужчинам неодолимую похоть. Похоже, красная ведьма явилась к нему едва одетой отнюдь не случайно. Она не намеревалась ограничиться одними лишь жаркими взглядами: о нет, она хотела, чтобы он взял ее, как мужчина. Намеки Мелисандры были столь же прозрачны, как и тонкая ткань, эфемерно прикрывающая ее тело.

— Вам нравится? — она склонилась к Рейстлину, как бы невзначай демонстрируя глубокий вырез своего одеяния.

— Весьма недурно, — он отставил бокал в изголовье постели, по-прежнему храня непроницаемо-равнодушное выражение лица. Взгляды жрицы и мага скрестились опасно близко. Огненные очи Мелисандры буквально пожирали Рейстлина, но он как будто бы намеренно делал вид, что ничего не замечает. Эта его бесстрастность лишь сильнее раззадоривала красную женщину.

Мелисандра первая разрушила игру: присев на край постели, она потянулась к магу, подалась к нему всем телом. И чародей ответил на этот порыв: он коснулся золотой рукой лица колдуньи, как если бы хотел притянуть ее к себе для поцелуя. Второй же рукой он вдруг выхватил из рукава кинжал и резко вонзил Мелисандре в шею.

Женщина пронзительно вскрикнула, широко распахнув рубиновые глаза. Лезвие вошло ей точно в сонные артерии, и алая кровь заструилась по белой коже, обильно заливая халат. Жрица отшатнулась от мага, хрипя сквозь стиснутые зубы, лицо ее исказилось не только страданием, но и страшной ненавистью. Словно в полубеспамятстве, она подняла руки, пытаясь схватить рукоять кинжала. Это ей не удалось — вместе с жизнью Мелисандру покидал и контроль над собственным телом. Она упала на пол в луже крови, насквозь пропитавшей ее волосы и одеяние, такое же красное, как кровь. С уст ведьмы сорвалось невнятное асшайское проклятие, которое перешло в глухой рык, исполненный бессильной злобы. А затем случилось то, что Рейстлин наблюдал уже множество раз: все тело колдуньи покрылось серыми пятнами и трещинами, и распалось в прах, словно истлевший лист бумаги. Даже кровь Мелисандры, уже пролившаяся на пол, стремительно свернулась и обратилась в едва различимый пыльный след.

Рейстлин свершил убийство, по его понятиям, весьма грязным способом, потому что знал: жрица собиралась его убить. Заклинатели крови умеют красть не только жизненную силу, но даже магию через прикосновения. Чернокнижник не строил иллюзий, будто Мелисандра хотела с ним переспать потому, что он возбуждал в ней желание. О нет, не он сам, а только его могущество. Этого могущества колдунья жаждала уже давно — наверняка она с первой минуты знакомства искала случая получить желаемое, а заодно избавиться от опасного соперника. Близость с Мелисандрой лишила бы мага всей его чародейской силы, а затем и жизни. Но жрица не учла, что Рейстлин не способен испытывать влечение, и потому не подвластен привороту. Если бы чернокнижник и захотел, то все равно не сумел бы вступить с женщиной в связь. Странно даже, что осторожная и хитрая ведьма не потрудилась узнать о сопернике больше — иначе она бы не допустила ошибку, стоившую ей жизни.

Картина последних событий для мага вполне прояснилась. Ему оставалось лишь узнать, как Мелисандра сумела к нему подобраться настолько близко.

Рейстлин поднялся с постели, намереваясь использовать заклятие, дабы переместиться к себе в покои — но в эту самую минуту из-за двери донесся шум приближающихся шагов. Через мгновение в комнату ворвался десяток вооруженных до зубов Младших Сынов во главе с капитаном Нахарисом. Из-за спин наемников торопливо вышла королева Дэйнерис — она была очень, очень измождена и бледна, а может, только казалась такой из-за черного цвета своих одежд. Увидев мага, девушка почти вскрикнула:

— Рейстлин!.. — и взволнованно выдохнула: — Вы целы? Эта тварь не успела причинить вам...

Почувствовав на себе пронзительный взгляд золотых глаз, она осеклась. Чародей же прошипел медленно, с безучастным холодом, который был много страшнее истошного крика ярости:

— Полагаю, именно вы впустили красную шлюху в мои покои?

Дени искоса взглянула на Даарио, и тот, уловив намек, жестом велел наемникам убраться, а затем и сам ушел вслед за ними. Королева осталась с магом наедине.

— Да, это сделала я, — призналась она, не отводя глаз, под которыми залегали глубокие тени. — Я думала, Мелисандра поможет вам... Исцелит ваш недуг.

— Я же говорил вам, она — колдунья крови! — впервые за время знакомства Маджере позволил себе повысить на королеву голос. — Вы знали, что ей нельзя доверять, и все же доверились. Почему? Содержимое вашего черепа заморозили Иные?

Вид девушки, бесконечно усталый, подавленный и очень несчастный, нисколько не умалял злости мага. Верно, Рейстлину не стоило так распаляться, но после всего пережитого его нервы были на пределе. С самого начала разговора его состояние походило на вулкан перед извержением: под тонкой скорлупкой самоконтроля кипела огненная бездна гнева.

Дэйнерис тихо, но твердо попросила:

— Перестаньте язвить. Вы четверо суток провели в беспамятстве, в оцепенении на грани жизни и смерти... Я боялась за вас.

— Как трогательно, — фыркнул Маджере. — И снова я убеждаюсь: ни один враг не может быть хуже, чем самоуверенная дура, которая пытается помочь.

От этих слов взор Матери Драконов мгновенно преисполнился тьмы и холода Долгой ночи — теперь она совсем по-иному, жестко и зло, отчеканила:

— Не смейте называть меня дурой.

Резкая фраза королевы тотчас взорвала вулкан, освободив волну безжалостной ярости.

— Вы знали, что Мелисандра опасна! — сипло заорал чернокнижник. — Вы знали, что я беспомощен, не способен защищаться! И все же вы притащили ведьму ко мне! Кто вы после этого, как не дура?!

Потрясенная Дэйнерис отступила на шаг, не сводя с мага широко распахнутых темных глаз. Она не разрыдалась, о нет — лишь изрекла недрогнувшим, почти спокойным голосом:

— Вы часто приходили мне на помощь в трудную минуту. Я всегда уважала вас и считала ценным союзником. Но если прямо сейчас вы не прекратите орать, оба мы пожалеем о том, что случится.

Нечто в ее интонации заставило Рейстлина утихнуть: бурлящая лава злобы застыла и обратилась в камень. Чернокнижник, поджав губы, сухо процедил:

— Просто впредь не стоит приглашать в мои покои посторонних, дабы они на меня поглазели, пока я в беспамятстве.

С уст Матери Драконов сорвался холодный смешок.

— Поглазеть на вас? — бросила она язвительно. — О, поверьте, это крайне сомнительное удовольствие... И с меня на сегодня, пожалуй, хватит.

А затем королева развернулась и, не оглядываясь, стремительно покинула комнату. Она резко захлопнула за собой дверь, и стук прогремел, как удар топора палача по обуху. После этого в помещении воцарилась звенящая тишина.

Примечание к части

Песня — "Epica — Blank Infinity". На мой вкус, одна из сильнейших их композиций, и просто одна из моих любимейших песен, которую можно ставить ко всему произведению в целом.

Уважаемые и любимые мои читатели, эта глава изрядно задержалась, а следующая, боюсь, задержится еще сильнее. Дело все в том, что работаю я в сфере event, и перед Новым Годом у нас огромный загруз. (Если кому интересно — вот этим я занимаюсь http://samara.questoria.ru/ :)) Тем не менее, я по-прежнему очень серьезно отношусь к своей работе и намерена ее продолжать до победного (или не очень :)) конца.