Средиземье. Путь Майара. Общий текст

Про Тома Бомбадила, он, к сожалению, ничего не знал, но зато много знал про лес, который стали уже сейчас называть Вековечным. Правда пока, это хоть и мрачное, дремучее место, но зато без всякой жути и мистики. Многие Побегайки ходили туда собирать грибы и ягоды, охотились, знали тропинки.

Также отсутствовала Отпорная городьба, которую хоббиты построят, когда Вековечный лес начнёт приобретать свою дурную славу.

Беседа закончилась после полуночи. Хозяева выглядели удовлетворенными — еще бы, они столько нового узнали. Впрочем, всё это верно и по отношению ко мне.

Меня проводили в самую большую спальню, и я неплохо выспался на кроватке, длинною в полтора метра. Хорошо, хоть спинка у неё отсутствовала, и я мог вытянуть ноги.

На следующее утро старина Горемык отправил одного из своих многочисленных внуков по имени Брегги показать мне начало тропинке, которая вела к реке Ветлянке.

Солнце только начало вставать. Дорожка вела через луга и небольшие рощицы. Лес стоял осенний, в прекрасной россыпи желтых, красных и бардовых листьев. Ночью прошел дождик, и сейчас листва еще влажно лоснилась, с веток капало, а прохладная роса покрывало прозрачным серебром всю траву.

Я снял сапоги и пошел босиком. Как же здорово, вот так идти по чистому и красивейшему лесу, чувствовать спокойствие и радость, и твердо знать, что битых бутылок и ржавых консервных банок здесь нет. Никуда не торопиться, и понимать, что у тебя впереди огромное количество лет.

Брегги оказался веселым и смышлёным мальцом. Размахивая руками, он шел впереди, расспрашивая и рассказывая интересные, с его точки зрения, вещи. За его спиной висел небольшой лук.

Я сделал недолгий привал, и попросил хоббита показать, как он умеет стрелять. Брегги чуть не лопнул от важности, натянул лук, и проворно выпустил несколько стрел в предложенную мной цель.

Что ж, стрелял он очень хорошо. Профессор Толкиен не обманул, когда писал об этом.

Тропинка пошла оврагом, потом поднялась вверх, и начался лес — высокие, мощные деревья внушительно стояли единым мощным строем.

Здесь я расстался с юным хоббитом, и на прощанье одарил его серебряной монеткой. Брегги поклонился и буквально исчез среди кустов.

Тропинка сузилась и начала петлять между деревьями. Я одел сапоги, взял за узду Яблоко и неспешно пошел вперёд.

Солнце поднялось, прогнав тучи. Небо прояснилось. Над деревьями кружили птичьи стаи — наверное, прощались, и готовились к перелёту.

Ближе к полудню я выбрался на небольшую полянку, где мы с Яблоком передохнули.

Потом продолжили путь. Тропа стала забирать вправо, и пошла под уклон — всё так, как мне и говорил старина Горемык.

Еще через пару часов вышел к берегу реки и сразу понял, что попал куда нужно — это долина Ветлянки. Вдоль берега раскинулись уже сухие, пожелтевшие заросли камыша и осоки. Противоположный берег также утопал в пожухших травах.

Река тихо катила свои серые струи. Многочисленные листья скользили по воде. Я вытер с лица прилипшую паутинку, и стал вспоминать 'Властелина Колец'.

Где-то здесь должна находиться тропинка, проложенная Бомбадилом. Вернее она здесь будет через тысячу лет. Но сам-то Том древний житель, так возможно, и сейчас дорожка уже присутствует.

Я пошел вправо, спускаясь ближе к воде. Под обрывом, к моей радости, действительно нашлась тропка — неширокая, порядочно заросшая. Но это явно то, что я искал — кто, кроме Бомбадила мог её здесь проложить?

Как и хоббиты из 'Властелина Колец', я пошел вверх по реке, и скоро вышел к огромному, мощному вязу. Неужели это то самое дерево, которое через несколько веков станет Старым Вязом, обретет некую разумность и дурную славу?

Пока же оно выглядело как обычное, пусть и могучее дерево. Я положил руку на ствол, закрыл глаза и прислушался. И странное дело, уловил едва слышное, еле заметное подобие мысли — отзвук эмоций, общий настрой этого дерева. И он не показался мне враждебным. Просто уверенность в себе, своих силах, и радость от жизни.

Размышляя о том, не привиделось ли мне всё это, действительно ли дерево обладало неким подобием чувств и эмоций, я отправился дальше.

К Ветлянке, со склонов, спускались многочисленные ручьи. Через особо крупные из них перекинуты древесные стволы или сделано подобие мостиков. Вот только все они выглядят запущенными и давно не посещаемыми.

Тропа шла всё дальше и дальше. Заквакала одна, потом вторая лягушка. Через некоторое время начался полноценный концерт.

На восточной стороне неба появились первые звезды. Ветлянка из реки превратилась в речушку.

Затем тропинка неожиданно свернула влево, отдаляясь от речного берега, поднимаясь по склону оврага.

Яблоко радостно заржал, словно услышав или учуяв что-то. Я глубоко вздохнул — пахнуло домашним очагом.

В полумраке заблестел пенистый водопадик, обложенный камнями — здесь ручеек срывался с небольшого утеса. Место облагороженное, с выложенной камнями тропинкой и скошенной травой. Значит, описание Толкиена правильные, и я почти пришёл.

А затем тропинка, взобравшись наверх оврага, вывела на обкошенный луг с шелковистой травой, и небольшую аллею из подстриженных деревьев.

Впереди, за еще одним неглубоким овражком, стал виден одноэтажный домик. Из окон его льется свет, а из трубы устремляется к небу вкусно пахнувший дымок. И мерцают вертлявые искорки.

И когда я подошел, входная дверь широко распахнулась, и на пороге появилась мощная фигура.

— Здравствуй, хозяин, — произнес я.

Так я познакомился с Томом Бомбадилом и его женой Золотинкой. Том оказался среднего роста (мне по подбородок), плечистым, плотного сложения. Курчавые волосы, круглое, немного морщинистое лицо и густая борода до груди. Том много смеялся, шутил и улыбался. И тогда морщин на его лице, а особенно вокруг глаз, становилось еще больше. Особенно мне запомнились глаза — внимательные и мудрые, ярко синего цвета.

Обычно одежда Тома состояла из грубых штанов, гетр, башмаком, кафтана и шляпы. Дома он ходил в рубашке. Одевался он в одежду тех цветов, что имели леса, поля и небеса вокруг. Белую, синюю, зеленую, желтую.

Его жена Золотинка чуть ниже ростом, тонкая и стройная, с открытой и приветливой улыбкой, с длинными прямыми волосами до пояса. Она носит платья, и все те, что я успел увидеть, имели приятные, спокойные оттенки и цвета.

Интересно, где они берут одежду? Сами шьют? Но из чего? Или создают с помощью магии?

Поместив Яблоко в небольшой пристройке около дома, меня провели в дом. Хозяева оказались гостеприимными и радушными. Они мало о чем расспрашивали, пока я не умылся, не сел за стол и не подкрепился.

Мы кушали за большим столом с несколькими свечами. Чуть в стороне находился камин, и от него шло приятное тепло. Беседа текла плавно и неторопливо. Том особенно ни о чем и не спрашивал, но я сам много о себе рассказывал.

В таком месте нельзя вести себя иначе. Этот дом казался надежным и крепким, и всё то, что говорил, я твердо чувствовал, никогда не уйдет из этих стен.

Хозяева дома были очень рады моему приезду. Но они вообще всему радовались — сменам времён года, полету журавлей, распускающимся листьям, танцу бабочек и всему остальному. И особенно друг другу, и той гармонии, что создали. Так они и относились ко всему миру — приветливо и радушно, и как мне показалось, не делая особого различия между мной, и например каким-нибудь лесным животным, что случайно могло заглянуть к ним в гости. Для них всё — единый мир, во всем его многообразии. И всем отдельным его проявлениям хозяева неизменно рады.

Я рассказывал о Земле, о том, как там жил, и о книге 'Сильмариллион' и той истории Средиземья, что нам известна. Я не говорил Тому о будущем, о том, что может произойти и о том, что описано в 'Путешествие туда и обратно' и во 'Властелине колец'. Рассказывал известную мне историю Средиземья, но лишь до настоящего времени. Мне показалось неуместным и неправильным говорить о будущем, которое так хорошо знал. Хотя, если б хозяин дома спросил об этом, то я бы честно и откровенно ответил. Но он не спросил.

Потом поведал о Чертогах Безвременья и о Айнуре Азре, который помог мне оказать здесь. Рассказал ему, что Айнур беспокоит, что в Средиземье начало уменьшаться количество магии, и что волшебство уходит из этого мира. А души не получают тот опыт, на который рассчитывали, придя сюда.

Том слушал и периодически кидал на меня внимательные, всезнающие взгляды. А я чувствовал, что мой рассказ удивил, но не поразил его. И что он твердо знал, говорю ли я правду или нет. И что захоти я солгать, он сразу, безошибочно, поймет это.

Наконец Том вздохнул, вытянул ноги и посмотрев на Золотинку, спросил:

— Ну, а нас то, с милой Золотинкой, ты зачем решил проведать?

— Я читал про этот мир, но я его не знаю. И мне просто хотелось познакомиться с Вами. И, возможно, учиться и попробовать понять этот мир.

— Какой вежливый гость, — весело рассмеялась хозяйка дома.

— Что ж, это неплохо, и весьма полезно,— задумчиво молвил Том.— Но не думаешь ли ты, что и Айнуры преследуют свои цели?

— Конечно, так и есть! Вот поэтому и я хочу как можно лучше понять Средиземье, прежде чем что-то предпринять.

— Хорошо, что ты так рассуждаешь. Веди себя и дальше так. И будь осторожен. Сдаётся мне, Айнуры строят долгосрочные и сложные планы, где под одним, видимым и понятным смыслом, может таиться совсем другой. А под ним третий. Постарайся это учитывать.

— Постараюсь...

— Расскажи нам о своей Земле, гость! — попросила Золотинка, уютно устроившись в кресле, подтянув ноги под себя, и накрывшись пледом.

И я рассказал. Об отсутствии магии, о технике, без которой невозможно представить нашу планету, и об информации, которая подменила знания. Я рассказал об науке и искусстве, о наших целях, философских и религиозных концепциях, о варварском отношение к природе. Поведал о звездах и близких планетах, полеты к которым все никак не могли осуществиться. И о многом другом говорил я. Долго продолжался этот рассказ, а хозяева слушали, не перебивая, внимательно и вдумчиво.

Так закончился первый вечер в доме Бомбадила. Меня отвели в уютную комнату, где постелили кровать. И я уснул.

Наутро, я достал из своих сумок гостинцы, что купил в Хоббитании — бочонок гречишного мёда, большой круг сыра, холщевые мешочки с солью и чаем. Мне подумалось, что эти продукты будут весьма полезны. Я бы и рыбу с мясом привез (а хоббиты на диво искусно умели коптить и солить свинину), но не знал, употребляют ли в пищу Том и его супруга такие вещи. Так что, пока, ограничился вегетарианским набором.

Золотинка гостинцам обрадовалась, особенно соли, которой, судя по всему, у них было мало.

И начались мои дни в гостях у Бомбадила. Я пробыл в этом месте четверо суток, но как бы мне хотелось задержаться здесь дольше. Днем я ходил с Томом по его владениям. По лесам, оврагам и долам, слушал его пение, смотрел, как он живет. Том радовался любому проявлению природы — будь то трели птиц, легкий ветерок, полет жука или произрастания деревца или травы. И он ни в чем не нуждался. Он видел суть вещей и следовал своему предназначению в этом мире. В его существование был смысл и необходимость, но сказать, что и я так бы хотел жить, я не могу. Бесчисленные века на одном месте, занимаясь одним и тем же... И если такая жизнь не является твоей сутью, в какой-то момент станет грустно и скучно, не правда ли?

Я спрашивал его о многих вещах, и Том спокойно и вдумчиво отвечал. Иногда понять его непросто, иной раз он говорил образным языком, на некоторые вопросы вовсе не отвечал.

Вот что я про него узнал. Том являлся духом, который осознал себя при последних аккордах Музыки Айнур. Он увидел Арду, и понял, что его судьба связана с ней неразрывно и навсегда. Он спустился в материю, и стал жить на этой земле, занимаясь одному ему ведомыми делами. Он пришел сюда раньше всех, и уйдет в самом конце, когда жизнь самой планеты закончится.

Впрочем, он не являлся уникальным духом. Вместе с ним, в Арду пришло еще несколько сущностей, и это не Валары или Майары. И как я понял, их позицию, и мировоззрение можно определить как философски — созерцательную. Том, и ему подобные, никогда и никуда не спешили. И не торопились ставить оценки и вещать ярлыки. Они понимали, что не все так однозначно в этом мире, как пытаются многие представить.

Я расспрашивал Тома, помнит ли он себя раньше Арды? Но этого он не знал, и не стремился узнать. Всё его внимание привлечено лишь к Средиземью.

Сколько ему лет? Ну, столько же, сколько и Средиземью. А это, в общем-то, юный мир. Когда всё началось? Сорок или пятьдесят тысяч лет назад, когда мир был создан.

С этой точки зрения Том казался древним и старым. И неудивительно, что многие герои Толкиена так почтительно и уважительно отзывались о Томе. Так и должно быть. Но у всего есть и вторая сторона. Многие ли из нас задумывались о своём возрасте, применительно к Душе, о том, что было раньше этой жизни, и о тех приключениях и испытаниях, что все мы, возможно, пережили? Где, и главное как долго мы все странствовали, после того как родились наши Души? В каких мирах рождались и умирали, любили и страдали?

У большинства из нас закрыта память. Но если мы вспомним, не окажется ли так, что многие намного старше Тома, многое видели, и в больших событиях участвовали? Ведь пятьдесят тысяч лет, хоть и большой срок, но по сравнению с возрастом Вселенной или нашей Галактики, это масштаб песчинки на пляже бесконечности. Пусть Тому сто или даже двести тысяч лет. Но даже этот срок вполне измеряем, и хотя и велик, но все равно — конечен.

Так и Том — он помнил себя изначально, но в рамках изначалья этого мира. И так ли это долго, если вдуматься?

Вот поэтому я относился к Тому с безусловным уважением, но также и пониманием того, что в эволюционной перспективе он мало чем от меня отличается.

Мы говорили с ним об этих вещах — о перерождении, о других жизнях в иных мирах, о различных ролях, что играем. Всё это его заинтересовало, но не более. Вызвало интерес, но не затронуло слишком глубоко. Для него все эти вещи, во многом, абстрактные понятия, имеющие незначительное влияние на жизнь.

Бомбадил не умел, и не хотел размышлять о чем то, что не связано с Ардой.

Я спрашивал о магии, и Том много рассказывал про нее. Если читателю интересно, он мало учил меня конкретным заклинаниям или умениям, показав лишь несколько полезных навыков. О них я поведаю в своё время. Да и чему практически полезному и сложному, можно обучиться за столько короткий срок?

Бомбадил больше рассказывал о теории, о самой сути магии, и о том, как надо ко всему этому относиться, с его точки зрения.

Впрочем, один вполне конкретный совет он всё же дал — говорить всегда и везде лишь правду. А при невозможности этого, просто молчать. В этом — сила, ибо, когда твои слова правдивы, в них нет лжи. Ложь — искажение правды и реальности. Искажая мир, ты превозносишь в него то, чего там раньше не было, вводишь себя и других в заблуждение. И поэтому не можешь эффективно взаимодействовать с окружающим пространством. Со временем, с помощью простого слова можно научишься влиять на весь мир. Именно потому, что твои слова истина и правда, они способны влиять на суть вещей.