Пёстрые перья, или вся правда на ночь

Это был патруль. Уходить с дороги было поздно, и мы продолжали двигаться вперёд. Обычно нас мельком оглядывали, и пропускали.

Мы их уже почти миновали — несколько конников в цветах местного гарнизона, когда один патрульный положил руку на поводья моей лошади.

Я взглянул ему в лицо. Это был рыжеволосый молодой человек, весь в веснушках. И я узнал его. Тот переход с чужим обозом казался мне уже нереальным. Я почти забыл всех этих людей, и рыжего мальчика в новеньком мундире рядом с командиром. Теперь он был в офицерских нашивках.

Я смотрел, как на его мальчишеском лице бледнеют веснушки. Он сказал срывающимся голосом, глядя мне в лицо:

— Это вы. Как странно. Каждый раз, как мы видимся, происходят неприятные события, вам не кажется?

Я открыл рот, мучительно подыскивая ответ. Но он не дал мне вставить слово.

— Кто-то тогда поменял указатель на дороге, и целый торговый обоз исчез на заброшенном участке пути. А вы ведь тогда были с ними? Рад, что вы в добром здравии! Может быть, вы ответите на мои вопросы?

Он повернулся к рядом стоящему всаднику, и сделал знак рукой. Одновременно произошло сразу несколько событий.

Я услышал тихий, переливчатый свист охотящейся хищной птицы. Невольно поднял голову. Тут же Молль выстрелил из обоих пистолетов.

У меня заложило уши. Веснушчатый офицер повалился с коня. Другой всадник рядом с ним клонился в седле, на боку у него расползалось кровавое пятно. Выстрелить больше не успел никто.

В оцепенении я смотрел, как две группы вооружённых людей молча и страшно режут друг друга. Слышен был лишь лязг, топот кружащихся коней, и тяжёлое дыхание.

Никто не мог взять верх, когда на дороге показались конники, сопровождающие чью-то карету. Заметив издали схватку, они поспешили к нам. Я видел, как взлетала пыль из-под копыт их лошадей. Мы рванулись с дороги.

Оставшиеся в сёдлах патрульные бросились за нами. Молль бросил мне пистолет: заряжай. Но наши преследователи успели выстрелить первыми. Отставший Филин взмахнул руками и повис, зацепившись за стремя. Наш главарь, перегнувшись с седла, вцепился в его ремень. Тут же подоспевший патрульный ухватил Филина с другой стороны.

Они тянули раненого каждый в свою сторону. Ещё один патрульный подскакал, стреляя в упор. Лошадь Чеглока, отчаянно заржав, рухнула на землю. Мы с Моллем выстрелили одновременно. Преследователи приостановились, Жак втащил главаря к себе в седло. И мы, бросив товарища, оторвались от преследователей, влетев в сосновый лесок.

Добравшись до лагеря, Чеглок велел сниматься с места. Меня, Жака, и Комарика позвал к себе. Вскоре поспешно сворачиваемый лагерь покинули несколько всадников, мчащихся во весь дух.

Подъехав к ближайшему городку, мы спешились. Мы знали, где размещаются казармы. Туда, по нашим расчётам, и должны были привезти Филина. На окраине остановились у неприметного, чистенького домика. Жак постучал в окошко, выглянула женщина. Потом дверь отворилась, и нас пригласили войти.

Скоро на улочке напротив казармы давала представление группа уличных артистов: два жонглёра и музыкант, играющий на нескольких инструментах. Немного поодаль расположился лоточник с расписными куклами и марионетками.

— А если они уже проехали? — тихо спросил я, перебрасывая в руках цветные шарики.

— Не должны, — прошипел Жак, ловко крутя вокруг себя горящий факел.

Комарик усердно мучил флейту, одновременно качая ногой барабанную колотушку.

Нам повезло — в это время здесь проходила ежегодная ярмарка, и городок был наполнен самыми разными людьми. Вокруг нас собралось несколько человек — в основном ребятишки. Миновал полдень, обеденный час прошёл, и прохожих было немного.

Наконец наше ожидание было вознаграждено — из казармы показались несколько солдат. И они несли с собой на одеяле человека. Наши зрители тут же обратили своё внимание на новое развлечение. Мы тоже изобразили вялое любопытство, не прекращая своего занятия. Наш музыкант воспользовался передышкой, прочистив флейту. Только у лотка с куклами какой-то горожанин торговался с разносчиком.

— Говорю тебе, слишком дорого за эту куклу. Я бы взял вот эту — в красном, для своего мальчишки.

Зеваки, загораживающие обзор, наконец потеряли интерес к солдатам, и немного расступились. Лоточник продемонстрировал покупателю куклу в ярко-красном кафтане. Комарик продул флейту, извлёкши из неё несколько звуков на пробу.

Солдаты подняли нашего Филина, неподвижно лежащего на носилках, и потащили дальше по улице.

Мы же продолжили представление. Но вскоре обошли немногочисленных зрителей по кругу, собрав скудную плату, подхватили свой инвентарь, и ушли.

Какое-то время за нами тянулись мальчишки. Потом, когда мы присели в тени перекусить, отстали, и вскоре мы уже поднимались на крыльцо неприметного домика.

Там же оказался и купивший куклу горожанин. Он снял шапку и вытер вспотевший лоб, поросший редкими бесцветными волосами. Это был Сапог.

Появилась давешняя женщина. Она принесла узел с одеждой. Все, кроме Сапога, быстро переоделись и ушли. Он же сунул мне в руки узел с тряпьём, велев одеваться. Это была одежда мальчика, простая, но добротная. Сам он уже успел переодеться, и превратился в солидного аптекаря.

— Ты мой ученик, запомни.

Потом он взял ножницы, и с хрустом обрезал мне волосы. Отдал срезанные пряди вошедшей женщине, и сказал, глядя на меня:

— Не плачь. Так надо.

Мы уезжали вдвоём. Когда вместе с толпой местных крестьян, покидающих городок, мы с Сапогом пересекали мост, у ворот я увидел новенькую виселицу. На ней качался повешенный. Ветер повернул его, и я узнал Филина.

Наконец, кто поодиночке, кто по двое, мы собрались в условленном месте. Когда все устроились в новом лагере, я, мучимый одним вопросом, зашёл к Комарику, который делил одну землянку с Сапогом. Он, по обыкновению мурлыча себе под нос, устраивал лежанку в дальнем углу. Не разобранные ещё вещи лежали на земле.

— Скажи, зачем мы всё это делали? Ведь всё равно его повесили?

Комарик бросил заниматься лежанкой, и присел над своим походным мешком. Достал флейту, повозился с ней. Потом приложил к губам. Раздался лёгкий звук, похожий на хлопок. Из прислонённого к покатой стене землянки обрубка древесного ствола торчала неприметная стрелка. Она была похожа на шип колючего кустарника.

— Нельзя отбить, так можно помочь. А повесили они уже мёртвого.

— Скоро будет одно местечко, там есть постоялый двор. Мы сможем там остановиться.

— Я давно твержу, что надо ночевать в гостиницах.

— В здешних лесах неспокойно. Не хотелось бы попасть в лапы грабителей, лучше уж наткнуться на патруль.

— Вы считаете, сюда уже добрались гонцы из столицы? — спросил Леонел.

— Я не исключаю такую возможность, ваше высочество, — ответил секретарь.

Постоялый двор, да и само местечко оказались совершенной дырой.

Хозяин в потрёпанной простой рубахе, едва прикрытой не менее потёртым жилетом, принёс тарелки с омлетом. Поставил кувшин сидра.

Усевшийся крайним на скамье у стены капитан с тоской оглядел стол из плохо струганных досок.

— Эх, сейчас у нас в казарме обед. Окорок, только с огня, шкворчит, а уж запах... И настоящее вино, а не это пойло.

Горячая еда и слабенькое вино оказали магическое действие. Лица у давно недосыпавших и недоедавших путников раскраснелись. Грубая скамья стала мягкой, а жизнь показалась простой и приятной.

— Хозяин, ещё кувшин! — гвардеец указал на стол.

— Я всё же не понимаю, как это наш проводник сумел развязаться и сбежать. — Леонел повторял этот вопрос уже не раз. Все старательно отводили глаза. — Вроде хорошо связали, охраняли, старались...

Разлили по кружкам, и выпили остатки вина из второго кувшина. Отвалившись к стене и ковыряя в зубах, капрал сонными глазами обвёл маленькую комнатушку. Взгляд его упал на окошко.

— Там во дворе солдаты, капитан, — деревянным голосом сказал он.

Со стуком распахнулась щелястая дверь. Пригнувшись под низкой притолокой, вошли несколько солдат. За ними появился офицер. Оглядев маленький тёмный зал, направился прямо к обедающим.

— Лейтенант Сиггел. Прошу ваши документы.

Теренс поспешно вытащил из-за пазухи связку бумаг.

Лейтенант принялся неторопливо их просматривать. Обвёл невыразительными голубыми глазами всех сидящих за столом. Немного задержался взглядом на Тайсе, сидевшем в углу с надвинутым на лицо капюшоном.

— Это ваши лошади, там, под навесом?

Получив утвердительный ответ, продолжил рассматривать документы. Потом так же неторопливо свернул их, и отправил к себе в сумку.

Секретарь, уже протянувший к ним руку, принялся было возражать, но офицер прервал его:

— Прошу вас всех следовать за мной. К нам поступили сведения о пропаже лошадей. Те, что под навесом, подходят под описание. Если выяснится, что вы невиновны, вас сразу отпустят.

Путники переглянулись. У стола, кроме офицера, стояло уже четверо солдат. Бежать было невозможно.

Окружённые молчаливым конвоем, все вышли во двор, забрались в сёдла и выехали на дорогу.

Солнце садилось. Пыль, поднимаемая копытами, медленно оседала в воздухе, окрашиваясь в мутно-багровые цвета заката. Ехали молча, пока впереди не показались стены башни. На её крыше ярко горело уже невидное с дороги солнце.

— Крепость Контанс, — пробормотал Леонел, зачарованно разглядывая высокие стены.

Проехали по узкому, дощатому мосту через глубокую расщелину, по дну которой бежал горный поток. Шум волн, прыгающих по камням далеко внизу, здесь был почти не слышен.

За воротами лейтенант отправил задержанных под замок. Их заперли в маленькой тёмной комнатушке с узкой прорезью под самым потолком, не пропускавшей прямого света.

Через некоторое время в комнатку вошли давешний офицер, и с ним невзрачный человечек в простой одежде.

— Ты узнаёшь этих людей? — спросил офицер.

— Да, да, это они! Они украли моих лошадок! — человечек часто закивал.

— Мерзавец! — крикнул капитан Фицпауль. — Ты проклятый лжесвидетель! — Он бросился было к обвинителю, но был отброшен к стене.

— Лейтенант Сиггел, мы требуем, чтобы к нам пришёл комендант крепости, — твёрдо сказал Леонел. — У нас конфиденциальная информация государственной важности.

На лице офицера ничего не отразилось. Скучным голосом он ответил:

— Комендант будет позже. Он обычно присутствует при казни.

— Какой ещё казни?

— Согласно последнему распоряжению, лица, уличённые в краже крупного скота, особенно лошадей, подлежат смерти через повешение.

И, забрав лжесвидетеля, он вышел, оставив узников в бессильном бешенстве смотреть друг на друга.

— Ваше высочество, ещё не всё потеряно. Мы поговорим с комендантом, объясним ситуацию...

— А если он не придёт? Вдруг ему желудок прихватит? — Леонел метался по тесному помещению, пиная стены. Руки он уже отбил. — Этот тупица лейтенант ничего не хочет слышать!

— Ваше высочество, разрешите обратиться? — сказал капитан.

— Какие церемонии, Фицпауль! — рявкнул принц.

— Мне тут капрал нашептал на ушко, что до утренней поверки с нами ничего не случится. А он попытается передать весточку коменданту. Кажется, заметил среди солдат своего старого дружка.

— Ну что же, тогда подождём до утра. — Леонел уселся на пол, обхватив голову руками.

Время тянулось невыносимо медленно. Свет в узком окошке пропал окончательно. Лампу им так и не удосужились принести.

— Опять темнота, — сказал с нервным смешком Леонел. — Мне это начинает надоедать.

— Ничего, ваше высочество, — сказал у него над ухом голос Тайса. — Это ненадолго.

— Ненадолго?

— Скоро утро. Выйдем во двор, проветримся.

— Проветримся? — прошипел принц. — Дурацкая шутка!

— Простите. Если хотите, можете продолжать истерику.

Леонел скрипнул зубами.

— Ну, тебе-то как раз грех жаловаться. Я обещал тебе виселицу. И вот пожалуйста.

— Это точно.

Его высочество несколько раз глубоко вздохнул. Уже спокойнее сказал:

— Я веду себя как дурак. Раз уж у нас выдалось время, можно провести его в интересной беседе. Ты знаешь, что хороший разговор — одно из самых больших удовольствий на земле? Всяко лучше, чем биться головой о стену. Надеюсь услышать окончание твоей истории. Другого случая уже может и не представится.

— Ну что же, до утра ещё есть время.

Глава 26

Однажды я услышал разговор между Моллем и Чеглоком. Это было окончание некоего спора.

— Я уже говорил, как это будет выгодно для нас. — Молль говорил, тщательно скрывая раздражение. — Подумай, сколько это нам даст преимуществ.

— Я уже подумал. И всё сказал.

— Настают другие времена. Никто уже не работает по старинке.

— Я ни на кого не работаю. И не собираюсь.

Оба они были раздражены. И спорили уже не впервые. Но в этот раз Молль был настойчив. И опять ничего не добился.

Потом он пришёл ко мне. Наговорил комплиментов, намекнул, как важно дружить с влиятельным человеком. Всё это я уже слышал не раз. Увидев скуку на моём лице, Молль перешёл к делу.

— Наш Чеглок отличный парень, но слишком упрям, и не понимает своей выгоды. Но ты — другое дело. У тебя светлая голова.

Он ещё долго распространялся, что в нашем мире не прожить без поддержки. Что одиночки обречены на вымирание, и надо уметь вовремя найти поддержку у сильных людей. Что сейчас другие времена. Наверное, он говорил разумные вещи. Но, думаю, тогда у меня была не такая уж светлая голова. Я холодно ответил, что не собираюсь противоречить нашему главарю. И тем более подбивать его на всякие авантюры.

Отказав Моллю, я нажил себе врага. Но меня это не испугало.

Вскоре у нас наступила чёрная полоса. Кругом было неспокойно. Поговаривали о грядущей войне с соседями, кругом сновали военные патрули.

Как-то поздней осенью, накануне очередного дела, ко мне в землянку зашёл Тим. Я удивился, увидев его. Тим отличался завидным здоровьем, и никогда не приходил ко мне за советом.

Опустив глаза, и дёргая себя за короткие усы, он мялся, не решаясь заговорить. Потом сказал:

— Вот говорят, ты сны хорошо разгадываешь. Может, и мой объяснишь?

Говорил он долго и путано. Что приснился ему родной брат. И будто бы собирается он уехать в соседнюю деревню. А за околицей бродит жуткое чудовище, и всех подряд жрёт. И хочет Тим удержать брата от поездки, да не может. И что — тут рассказ становился совсем невнятным — если удержать брата, то чудовище тогда самого Тима отыщет и сожрёт вместо него.

Он закончил, весь красный, и сидел, опустив голову. Я поднялся, поставил на маленький складной столик стеклянный шар. Разжёг лампу с ароматной травой. В глубине прозрачного шара засветился мягкий огонёк.

Я долго молчал, думая, что ответить.

Наконец сказал, глядя Тиму в глаза:

— Если ты мучаешься этим, значит, ещё не поздно всё исправить. Если не знаешь, как поступить, поступи, как должно.

Тимас заморгал. Покраснел ещё больше. На лбу у него выступили бисеринки пота. Потом он встал, кивнув в знак благодарности, и положил на стол серебряную монету. Помялся немного, положил сверху букетик жёлтеньких лесных цветов, и быстро вышел.