Сначала четвереньки, потом — ноги. И бег, сумасшедший, без передышки, подгоняемый ледяным дыханием ужаса в спину.
Бежал я, бежал... И выбежал прямо на небольшой лагерь на полянке, где немцев было уже не шестеро, а человек тридцать. Палатки, костёр, в котелке что-то булькало. Суп из консервов. Видимо, те шестеро пришли отсюда. Я попятился, да было поздно: меня увидели и тут же сцапали. И опять вопросы: "Кто таков? Откуда? Имя?"
И вдруг с неба посыпался град пуль. Немцы, как подкошенные, падали один за другим вокруг меня; пули прошили котелок, и струйки варева полились через дырки. Над полянкой на огромных крыльях цвета давно не стираной серой тряпки парило красноглазое чудовище и с двух рук косило немцев из автоматов. Те успели пару раз в него пальнуть, но оно уворачивалось от пуль, не прекращая стрелять. Минута — и в живых на полянке остался я один.
Чудовище приземлилось и превратилось в Марция. Окинув взглядом усеянную трупами полянку, он сказал:
— Яму придётся полдня копать...
Я зажмурился. Тишина — даже птиц не было слышно. И совсем близко — так близко, что я вздрогнул — раздался голос Марция:
— Лукашек, сынок... Если бы я хотел тебя убить, то, наверно, сделал бы это ещё давно, когда нашёл тебя в снегу этой зимой. И не кормил бы, и не учил бы всё это время...
Меня обняли его руки. Он не набрасывался, не драл мне клыками горло, просто обнимал — крепко и нежно.
— У меня был сын... Он был примерно как ты, когда умер. И моя жена... Они оба погибли много лет назад. Когда я был ещё человеком.
Я открыл глаза. Передо мной было лицо Марция — то, которое я привык видеть, без клыков и адского огня в глазах.
— А сейчас... Сейчас ты — кто? — прошептал я.
— Хищник, — ответил он.
— 6.5. Возвращение
Итак, Марций, мой спаситель, заботившийся обо мне совсем как отец, был вампиром — или хищником, как он сказал, они себя называли. Вот почему я никогда не видел, как он ел: он уходил на охоту и пил кровь — когда животных, когда людей, как повезёт. Ему ничего не стоило слетать на своих быстрых крыльях в далёкие дали за нужными вещами (подозреваю, он их просто воровал). Убить его было непросто, раны на нём заживали очень быстро, даже самые тяжёлые, от которых обычный человек непременно бы умер.
Были и ещё такие, как он, — так Марций сказал мне. Это была древняя организация, и называлась она Орденом. В знак своей к нему принадлежности Марций носил на большом пальце это необычное кольцо.
Всех убитых немцев он закопал в лесу — для этого ему пришлось вырыть очень большую яму. Но силой он обладал нечеловеческой, а потому управился быстро.
Я не знал, как быть... Оставаться с ним было вроде как страшно: а вдруг он набросится на меня и высосет мою кровь? А с другой стороны, куда мне идти посреди войны и разрухи? Он же стал уговаривать:
— Прошу, не уходи, не покидай меня. Я полюбил тебя, как сына... Ты дорог мне, я никогда не причиню тебе зла и не стану обращать в хищника, если ты не захочешь этого сам.
Что делать? Ведь и я успел привязаться к нему, он стал для меня даже лучшим отцом, чем мой собственный. Привязанность оказалась сильнее, чем новая страшная правда: я остался с ним до конца войны. С ним я чувствовал себя почти в безопасности, его необычайная сила и способности защищали нас и помогали выжить в это непростое время. Я упросил его взять меня с собой, и мы с ним стали летать в окрестные сёла и города. Больно было смотреть, что там творилось...
Но вот наконец немцы были выгнаны из Польши. Германия проигрывала войну, войска союзников обложили её, как охотники волка, бои шли уже на её собственной территории, немецкие города бомбили. Гитлер покончил жизнь самоубийством, а над Рейхстагом взвился советский флаг. Война кончилась. Мне было тогда девятнадцать лет.
А вы думали, что я герой? Простите, не оправдал ваших ожиданий. Я не участвовал в партизанском движении, не убил ни одного немца, я отсиделся в глухом лесу... В компании с вампиром-отшельником. Вот так.
Я всё-таки решил вернуться из леса к людям. В моём родном городке ловить было нечего, и я подался в большой город Вроцлав (Бреслау, как он назывался на немецкий лад, центр Нижней Силезии) на поиски удачи. Марций понимал, что мне нужно устраивать свою жизнь, и не удерживал меня около себя, даже помог с поисками работы. Оказалось, у него были кое-какие связи. Я устроился рабочим на завод и сдал экстерном экзамены на аттестат о среднем образовании: Марций оказался хорошим учителем. Даже не пришлось посещать вечернюю школу: проверка моих знаний показала, что школьную программу я вполне освоил.
— 6.6. Судьба
Жизнь начала налаживаться. Свою карьеру я начинал с неквалифицированного рабочего, а за три года дорос до мастера участка, параллельно окончив техучилище. Работа и учёба отнимали всё время, но я был доволен жизнью. Когда учёба была закончена, стало больше свободного времени, и я наконец-то обратил свой взгляд на противоположный пол. Нет, не то чтобы я совсем не смотрел на девушек до этого: смотрел, и ещё как, даже начал встречаться с одной толстушкой, но у нас что-то не заладилось. Она требовала от меня уделять ей много внимания и времени, а я работал и учился... Уделял всё, что мог, но, видно, ей было этого мало. Ну, и ещё я не мог позволить себе дорогие ухаживания. В результате моя пышечка переключилась на парня, по её мнению, более перспективного, чем я. Как водится, я какое-то время погрустил, а потом, как сейчас модно выражаться, забил на всё. Стал просто наслаждаться свободой.
За четыре года ещё три или четыре девушки оставили царапинки на моём сердце, но ни одна не задержалась в нём. Я уже было начал думать, что я какой-то непутёвый, и девушки не рассматривают меня всерьёз как кандидата на их руку и сердце, начал копаться в себе и искать причины. Это продолжалось, пока на горизонте моей холостяцкой свободы не появилась Аполония — Лёня.
Лёня работала в начальной школе — учила ораву детишек читать, писать и считать. У неё было всё, что нужно: маленькая ножка и большое сердце, густые волосы цвета ромашкового отвара, аккуратный носик с чуть приметными веснушками, ямочки на щеках и серовато-зелёные задумчивые глаза, в которых временами зажигались озорные искорки. Нет, нельзя сказать, что она была красавицей, но её конопушки, ямочки и искорки в глубине спокойных глаз заставили моё сердце ёкнуть: вот она, та особенная, единственная, моя. Земля ушла из-под ног, язык отнялся, разум капитулировал, а сердце-победитель подняло флаг: влюбился. Не то чтобы я не влюблялся раньше — влюблялся, и не единожды, но на сей раз это было что-то особенное. Лёня... Лёня, твоё певучее имя надолго заняло главенствующее место в моём сердце, сколько лет я страдал и тосковал по тебе, сколько долгих зим сравнивал всех девушек с тобой, сколько вёсен не мог тебя позабыть... И по сей день помню.
Что тут рассказывать? Было всё: встречи, прогулки, звёзды, мой пиджак на её плечах, её пальчики в моей руке, её губы на моих. Поездка в горы, где она скакала... как козочка. Моя козочка. Мы встретились в конце апреля, а в июне я сделал ей предложение, и она сказала "да". Свадьба должна была состояться в июле. Сказать, что я был счастлив — ничего не сказать. Я летал на крыльях (хотя у меня их тогда ещё не было), и не знал, что судьба меня поджидает в кустах.
Судьба вылезла из кустов и похлопала меня по плечу тогда, когда я никак этого не ждал. С Марцием я больше не встречался, хотя изредка и вспоминал его, но не подозревал, что знание о существовании хищников как-то отразится на моей жизни. Я думал — довольно и того, что я никому об этом не рассказываю, но ошибался.
Был прохладный и сырой летний вечер, я только что проводил мою невесту до дома и шёл к себе, когда с неба свалилась крылатая тень. Меня подхватил чёрный вихрь, и в мгновение ока я очутился на крыше дома. В глаза мне смотрели два красных огонька... знакомых, но не Марцию они принадлежали, нет. Это был другой хищник, причём далеко не такой дружелюбный.
Закон таков: тот, кто узнал о хищниках, должен быть либо убит, либо превращён в хищника. Марций нарушил этот закон, и его отправили за это в вампирскую тюрьму Кэльдбеорг. Меня же поставили перед выбором: или примкнуть к Ордену, или умереть. Не знаю, почему меня не убили сразу, а всё же дали выбор; наверно, я приглянулся моему будущему наставнику, хищнику по имени Юлий Беатриса.
Ну, вы уже, конечно, догадываетесь, какой я сделал выбор, потому что результат вам известен. Что делать? Я хотел жить, а умирать не хотел. Жить — в любом виде... Осудите ли вы меня или оправдаете — не так важно сейчас, ибо это ничего уже не изменит. Поверите ли, но я надеялся, оставшись в живых (хоть и став хищником), всё-таки не покидать Лёню. Смерть — разлука с ней, об этом было невыносимо даже думать. Наивный же я был!..
Ни о каком сохранении наших с ней отношений и речи быть не могло. Если бы я ей открылся (а это пришлось бы рано или поздно сделать), она подлежала бы уничтожению. Делать её кровопийцей я не стал бы ни при каких обстоятельствах. Когда я всё это осознал, я взвыл волком, но — поздно.
К концу декабря я был готов к вступлению в Орден. Мне стало уже всё равно... Я уволился с работы, покинул Вроцлав и оставил Лёню — что мне было ещё терять? Но судьба, видно, хотела меня добить. Для обряда посвящения нужен был вступительный дар — кто-то из членов моей семьи. Семьи, которой у меня не было.
— Ну что ж, сойдёт и бывшая невеста, — сказал мне мой наставник.
При этих словах я набросился на Юлия, сгрёб за грудкИ и так впечатал в стену, что у того дух перехватило. Но уже через секунду он отшвырнул меня и пару раз приложил мордой об пол. Наставника надобно уважать и чтить!..
Лучше я сам сдохну, чем позволю им тронуть Лёню, думал я, слоняясь по обледеневшим ночным улицам. Думал, думал... и думал. И таки придумал... выродок клыкастый.
У Лёни была младшая сестра Олеся, очень на неё похожая. Не как близняшка, но сходство было большое. И вот я (гореть мне в аду за это) надумал подсунуть им вместо моей Лёнечки Олесю: авось, не заметят. За жертвой пришлось возвращаться во Вроцлав. Подходя к знакомому дому, я ощутил такое волнение, что пришлось спрятаться за углом и присесть там на тротуар — голова закружилась.
Соблазн был велик, и я поддался ему. Я подглядывал за Лёней через окно, взобравшись на растущее возле дома дерево. Козочка моя, стонало сердце. Похудела. Глаза грустные. Держится, бодрится, улыбается всем, но сердце в груди — кричит. По-прежнему учит детишек, но всё чаще задумывается на уроках, словно проваливаясь куда-то...
Хватит терзать себя, решил я и спрыгнул с дерева.
Олесю я подкараулил, когда она возвращалась вечером с работы. Обряд посвящения состоялся.
— 6.7. Нарушение инструкций
Разумеется, мой обман вскрылся позднее, и это не способствовало укреплению уважительных и дружеских отношений между мной и собратьями по Ордену. Я был на плохом счету, даже мой наставник презирал меня и не раз говорил, что лучше бы меня уничтожили. Я скверно начал, скверно продолжил, а кончил и того хуже.
Я всё время просто прозябал в рядовых членах Ордена — братьях. Ни о каком повышении с таким пятном на репутации и речи быть не могло. Так тянулось годами без изменений. А потом появилось Общество "Аврора" — сначала большая головная боль Ордена, а затем и геморрой. Оно набирало обороты и становилось всё могущественнее, грозя подмять под себя старую вампирскую шайку под названием Орден Железного Когтя.
Незадолго до начала войны меня отправили на работу в Кэльдбеорг — в охрану. Гм... Вы думаете, что быть вертухаем в вампирской тюрьме престижно и почётно? Ага. Как бы не так. Менее подходящей работы для меня и выдумать было нельзя. Меня тошнило от этой службы. Впрочем, воспользовавшись такой возможностью, я попытался что-нибудь разузнать о судьбе Марция, и мне удалось выяснить, что бедняга впал в анабиоз. Ну, а что делали с такими несчастными в Кэльдбеорге, думаю, вы знаете. Мне и самому довелось, выполняя служебные инструкции, выбрасывать их на корм рыбам.
Но однажды я нарушил эти инструкции.
Её звали Робертина Аврелий, и осуждена к сроку в Кэльдбеорге она была за то, что, влюбившись в человека, открыла ему правду о хищниках. Убить возлюбленного она отказалась, обратить — тоже. В итоге получила срок, а её парень... Не знаю точно, но, скорее всего, его просто прикончили.
С виду это была хрупкая миловидная девушка, красивую головку которой не уродовало даже бритьё. Но выдержать тяготы заключения было ей не по силам, она медленно угасала, а последние несколько дней лежала в своей камере в полузабытье. Обычно заключенным не давали днём лежать, но её не трогали: было ясно, что она "доходит". Врача в то время в Кэльдбеорге вообще не было: после того как последний доктор уволился, начальство не сочло необходимым искать нового. Выживет узник — так выживет, а умрёт — туда ему и дорога, рассуждало оно.
И вот настал день, когда з/к Робертина Аврелий перестала реагировать на внешние раздражители, перестала стонать, дышать, сердце её остановилось. Мы вызвали начальника тюрьмы, он явился, констатировал анабиоз и распорядился сделать всё как обычно. Мы с напарником выбрали камень, захватили верёвку, тело узницы и полетели на побережье. Напарник по дороге пожаловался, что ужасно голоден, и я сказал ему, что справлюсь сам, а он пусть летит насыщаться. "Спасибо, дружище, — обрадовался он. — Я твой должник".
Тело Робертины лежало на берегу, у кромки волн, рядом — камень и верёвка, а я сидел в раздумьях. Ведь её ещё можно было оживить, если влить ей в желудок кровь. Я с жалостью смотрел на её милое, почти детское личико, на котором застыло жалобное выражение. За что её посадили? Да, она нарушила закон... А в сущности, за то, что полюбила, но полюбила не того, кого следовало. И Кэльдбеорг убил её. Чёрт, разве можно убивать за любовь?! В моей груди вскипало горестное негодование.
Я был один на один с океаном, готовым поглотить её тело. Отдам ли я его волнам эту девушку? По инструкции — должен. Но что-то не нравится мне эта инструкция. Я видел фашистов, нюхал издали дым крематориев, но мне не доводилось видеть людей, непосредственно кидавших в их разверстые пасти измождённые тела узников. Неужели я — один из таких?..
Я встал. Решение созрело.
Камень я сбросил в воду без тела, а девушку отнёс на большую землю. Раздобыл медицинский зонд, поймал жертву, сцедил кровь в бутылку и влил в желудок Робертины живительную субстанцию...
Девушка очнулась, и я отпустил её на все четыре стороны, предупредив, чтобы она не попадалась на глаза собратьям. В общем, наверно, зря я это сделал. Куда она могла бы податься, и что за жизнь ей придётся теперь вести? Тем более, того, кого она любила, наверняка не было в живых: Орден об этом уж точно позаботился. Между тем, в глазах её была признательность, и первым делом, без сомнения, она собиралась отправиться на поиски любимого... Вот только суждено ли было ей его найти?..
