— Значит, у нас будет новый ученик, — ответил Бауз. — Но малыш...Понимаешь...Я хотел бы, чтобы ты дал правильный ответ. Лекарство...очень ему нужно. Очень. Но, боюсь, что уже ничего ему не поможет.
Дверь за Баузом закрылась.
Малыши снова начали приставать к Ричарду с расспросами, но сил у него не было.
— Представляешь! У меня кузен — маг! Вот это да! Вот расскажу! Если кто обидит, сразу позову! И бац! Клац! Нету гада! — Бено оказался единственным, кто был искренне рад перспективе Ричарда пойти в маги. Ивета и Лиун хранили молчание. Только глазками — хлоп-хлоп.
Эти хлоп-хлоп Ричарду снились всю ночь. Вместе с клацем, конечно же.
Проснулся он задолго до рассвета, и понял, что почти не спал. Все вокруг было темно. Бено ворочался во сне: слышался шелест его одеяльца. Иногда во сне кузен что-то бубнил, непонятное, но веселое.
— Счастливчик Бено, — прошептал Ричард и уставился в потолок.
Он думал обо всем и ни о чем. А в голове его попеременно возникали два образа. Грозный, окруженный пламенем, высокий и гордый человек. Почему-то он походил на Манфреда Клоса, только очень надменного. А вторым был Бауз, только толще и улыбчивее. Он корпел над тестом, окруженный уймой ребятишек. Двойник Манфреда, наоборот, был одинок. Он стоял на берегу Большого канала, но только — этот был без противоположного берега. И ни единого корабля там не было!
А вот теперь пришел Бауз, самый настоящий дядюшка Бауз, худой как жердь. Одной рукой обнимал тетушку Сю, а другой...Другой опирался на могильный камень.
Ричард рванулся вперед и вверх. Только сейчас он понял, что это ему приснилось. Но это был так реально! Словно бы сам Окен стоял позади и толстого Бауза, и Бауза посещающего могилу, и возле одинокого Манфреда.
Бено продолжал бубнить во сне, но потом перестал. Близился рассвет: Ричард это чувствовал. Стала болеть голова. Нужно было решать.
Еще до того, как первые лучи солнца показались из-за крыш, Ричард был на улице. Окен сжался: было холодно. В сердце или на улице, точно он не знал. А еще было безлюдно. Даже нищие еще не проснулись. Им заниматься ремеслом ближе к полудню, когда улочки будут полны сердобольными горожанами. Ричарда это уже понял: он не раз наблюдал за просящими милостыню на городской площади. Когда рядом проходил богач, они тянули умоляюще руки. А чуть пропадал, плевались: мало подал! Нужно больше.
— А свой цех у них есть, интересно? — сам у себя спросил Ричард. Ответ его перестал интересовать через мгновение, едва парень переключил внимание на небо.
Оно порозовело. Там, среди стальных небес, летели птицы. Ричард улыбнулся, наблюдая за их полетом. Может, и ему так? Мама рассказывала, что птицы летают далеко за пределы Двенадцатиградья, но Ричарду не верилось. А вдруг там ничего нет?
— Мам, а вдруг там ничего нет? — спросил он, когда мама закрыла Ту-Самую.
— Где, мой милый? — голос ее был теплый...
Лицо! Он начал забывать ее лицо!
А вот теперь похолодело в сердце. Ричард сел на пороге, закрыв лицо руками. Ему было страшно, очень страшно. А еще — он ненавидел себя. Как можно забывать? Просто даже начать забывать? Из-за этого он не смог сдержать слез. Он хотел быть сильным, как папа, но — ведь он не папа... Надо стать сильным, и...Сильным...И еще— спасать людей. Ричард снова посмотрел на небо. Птицы улетели. Небо стало чуть светлее.
— Может, и я за ними? А вдруг я тоже смогу летать среди облаков?
И тут он вспомнил строчку из Той-Самой. Там рассказывалось о том, как земля выглядит, если глядеть с неба. До чего было красиво!
Вот почему люди не птицы...
Ричарду бы сейчас улететь, далеко-далеко, и не выбирать...Ничего не выбирать...
— Доброе утро, — Ричард подскочил: он не услышал, как подошел Бауз.
Дядюшка сел рядом с ним на пороге. Конечно, пришлось потесниться, но что делать.
— Я всегда знал: мне быть пекарем. Мой отец владел этой пекарней, а до него — дед. И отец деда владел пекарней. И отец отца деда. Правда, другой пекарней. Поменьше. За городом. У меня куда больше! И лучше! И хлеб в самом городском совете покупают! — Бауз улыбался при этих словах.
Первые солнечные лучи пробились по-над черепицей крыш и освещали лицо дядюшки. Было очень красиво.
— Мой старший уже пекарь, держит свою пекарню. Поменьше, конечно, но тоже ничего, — с гордостью произнес Бауз. — Его хлеб уже нахваливают. Еще бы! Ведь он из Баузов!
Дядюшка хлопнул в ладоши. Ричарду показалось, что в воздухе повисло облачко мучной пыли.
— Да. Пекари. Но...твой отец...Да...Твой отец... — Бауз покачал головой. — В общем, ты должен знать. Не всем же быть пекарями. Ты не состоишь в цеху. У тебя есть выбор. Из цеха не уходят. А вот прийти туда можно свободно. Это как...новая семья. Да, точно.
Бауз смотрел перед собой, ни разу не взглянув даже на Ричарда.
— А тем более...Маги...Они такие. Может, они и впрямь умеют помогать людям? О них разное говорят. Ни один, правда. Не покупал мой хлеб, — покачал головой Бауз. — Может, они какой особый едят? Вот, скажем, шуан. Может, они его едят? А, заместо ребуле. Для магов, верно, совсем не ребуле нужен. Точно! Каждый день они шуан едят. А может, сами пекут. Да с какими-то добавками. Выведать бы...
Бауз замолчал.
— Но да ладно... — он поглядел на небо. Интересно, что он видит там, среди облаков?
"А читал ли он Ту-Самую?" — вдруг стало интересно Ричарду.
— Многим хочется летать, как птицы. Знаешь, мне ведь было суждено стать пекарем. Мне это нравится, да, очень нравится, Высокий тому свидетель! — быстро произнес Бауз. — Но когда-то, в детстве, я любил ходить по набережной. Там все Двенадцатиградье можно увидеть, в одном-единственном месте! Такие интересные разговоры вели! А иных я даже понять не мог! Не по-нашему говорили. А иногда, представляешь! — Бауз улыбнулся. — Иногда даже орки бывали! Да-да! Высокого в свидетели зову! Орки! И никто внимания не обращал, представляешь!
Говоря это, Бауз все так же старался не глядеть на Ричарда.
— И один-единственный раз мне захотелось туда, — Бауз поднял глаза. Помолчал немного. — Уж весь Лефер я бы увидел. Это точно, весь Лефер! Одним-единственным взглядом окинул бы! Долго мне еще снилось, как я начинаю взлетать...А потом я просыпался, и помогал папаше Баузу в ремесле. И, однажды, сны исчезли.
Бауз замолчал.
— Давненько я этого не вспоминал. Ты, Ричард, — наконец-то дядюшка повернулся к нему. — Подумай. Сильно, знаешь, подумай. Может, ты однажды взлетишь над Лефером? Твой отец...мог бы тебе многое рассказать. Да только...А... — Бауз махнул рукой и вернулся в дом. Но перед тем как прикрыть за собой дверь, произнес, не оборачиваясь: — А может, однажды и ты перестанешь видеть сны. Совсем. Ты сиди, сиди здесь. Когда руки заняты, голова не работает. А твоей голове сейчас надо крепко подумать.
Дверь закрылась.
Ричард продолжал смотреть на небо.
Улицы потихоньку заполнялись людьми и повозками, отчего походили на реку. Волна шума двигалась меж домами, все нарастая и нарастая, чтобы захлестнуть город по самые крыши. Люди торопились по своим делам. В общем-то, то же самое они будут делать и завтра, и послезавтра. Может, только непогода их остановит или еще что-то. А после смерти им придут на смену другие.
Ричардовым родителям никто на смену не придет. Он был последним в роду. Последним...
Ричард почувствовал себя очень-очень одиноким. Улица гудела, а на пороге дома Бауза повисло молчание.
И вот из единого потока показался...
Красное перо! Манфред был одет точь-в-точь, как в летний день. Послышался смех ребят. Ричард принялся озираться по сторонам: вдруг?..
Но ребят не было. Это просто воспоминания.
Следом за Манфредом шел смешной человек, на две голове ниже Клоса, в поношенном камзоле и квадратной шапочке с низко свисавшей кисточкой. Под левой подмышкой спутник Красного пера нес мешок из цветастой ткани, бережно придерживая правой рукой.
— Здравствуй, Ричард, — Манфред кивнул. — Давай пройдем в дом. Ты не возражаешь?
Окен дернул головой: от волнения язык отнялся, по телу распространилась дрожь.
— Вот и хорошо! — Манфред с неизменно невозмутимым выражением лица кивнул. — Познакомься, это мэтр Амаду. Лучший нотарий Лефера!
— Мэтр Клос, как обычно, преувеличивает, — покачал головой Амаду.
Если бывают каменные лица, то все они мягкие, жалкие копии Амаду. Ричарда холодок пробрал, когда взгляд мэтра скользнул по нему. Это заставило Окена подняться и буквально понестись в дом.
Бауз, завидев Ричарда, понял все без слов.
Редкое дело! Он отложил свою работу.
— Сюзанна! Сюзанна! — прокричал Бауз. — Спускайся! Мэтр Клос вернулся!
Дядюшка жестом попросил Ричарда занять место позади. Прочистил горло.
— Здравствуйте, здравствуйте, мэтр нотарий, — первым делом дядюшка поприветствовал отнюдь не Манфреда. — Добро пожаловать в мой дом.
— Благодарю, — Амаду кивнул, и в это мгновение нос этого господина напомнил Ричарду крючок. Ему стоило больших усилий не рассмеяться. — Не обращайте на меня никакого внимания. Я здесь просто для того, чтобы засвидетельствовать волю сторон, буде такая появится.
— Буде, — эхом повторил Бауз. — Что ж. И Вы здравствуйте, мэтр Манфред.
Тетушка Сю начала спускаться по лестнице. Тихо-тихо, ожидая (зря), что их не заметят, за мамой семенила детвора. Им тоже было интересно. Всхлипнул малыш. Ночью его плач Ричард не слышал: иначе бы проснулся. Может, он начал выздоравливать? Но одного взгляда на тетушку хватило, чтобы понять: совсем наоборот.
Ричард понурил голову. Теперь решалось все.
— Благодарю за гостеприимство. Снова, — Манфред занял то же самое место, что и вчера. Разве что теперь он поставил на стол перед собой запечатанный сургучом глиняный сосуд. Более на протяжении разговора он на этот сосуд даже не смотрел, но левой руки с него не убирал.
— Что ж. Ричард? — Бауз обратился к парню. — Тебе решать.
Ричард хотел было убежать, но волнение приковало его к полу прочнее стальных цепей. А, уже не волнение, — страх. Клацнули зубы. Ричард держал руки за спиной, да так сильно их сжимал, что ногти впивались в кожу. Пойти куда-то? А может, он просто на день будет уходить, и...
— Ты сможешь посещать своих родных, даже очень часто, примерно раз в месяц, — Манфред произнес это без единой запинки.
— Месяц? — обессилел Ричард. — Часто?..
— У многих нет и этого. Родня живет далеко. Или уже давно не живет, — пожал плечами Манфред.
Совсем ничего не осталось в этом человеке от Красного пера. Даже Амаду в своей смешной квадратной шапочке казался куда живее мэтра из цеха магов.
— Мы поможем развиться твоим способностям. В ином случае...Ты уже говорил, что о нашем цеху говорят многое. Так вот, половина из этого — правда, — Манфред помолчал мгновение. — Худшая половина. Если способности тебя подведут, то пострадают окружающие. Никому не хочется стать причиной гибели родных, так ведь?
Внутри Ричарда — в который раз за прошедшие сутки— все перевернулось.
— Мы учим справляться с имеющимися силами. И не попасть на разбирательство к Судье. Никому такого не пожелал бы. Ты ведь знаешь...
— Знаю, — впервые Ричард осмелился перебить Манфреда.
Но он и вправду знал. И лучше лишний раз этого имени не произносить: так всегда говорила мама. А папа так вообще строго-настрого даже думать о Судье...Ну вот, опять!
Сейчас бы малышу разреветься! Но Жак молчал. И от этого Ричарду становилось еще страшнее.
— Вот и хорошо, — одобрительно кивнул Манфред.
Незаметно для Ричарда, тот запечатанный сосуд стал ближе. Окен не мог оторвать от него взгляда.
— Собственно, за тебя решает опекун, как и положено, но...
— Но права опекунства надо бы подтвердить, — квадратная шапочка наклонилась. — Мальчик может подтвердить, что эти господа являются родственниками...
— Это мои дядя и тетя, — встрял Ричард.
— Замечательно, — квадратная шапочка заняла прежнее положение.
— Я решу так, как решит мой племянник, — Бауз произнес это ровно тем же тоном, каким рассказывал Ричарду про сны о полетах.
В ушах раздался плеск воды Большого канала, крики чаек...Вот бы полетать с ними....
Ричард посмотрел на Бауза: тот устремил взгляд куда-то вдаль. Интересно, о чем он думает?
Окен огляделся по сторонам. Печи. Он привык к ним за эти дни, очень-очень привык! Изо дня в день работать у их огня, помогать Баузу по хозяйству, самому научиться...
Ричард попытался вспомнить лицо матери — и не смог. Спина его враз покрылась липким, холодным потом. Как же так! Неужели он начал забывать маму? Папа...Память о его лице тоже покрылась рябью. Нет! Почему, почему они уходят?
Может...
Вот он займется выпечкой, будет помогать дядюшке по хозяйству, — но как же его родители? Неужели их убийцы будут ходить по миру? Может, прямо сейчас они вот так же уничтожают еще какую-нибудь деревню?!
— А точно...маги...наказывают злодеев? — помимо воли выпалил Ричард.
Он решил: если Клос улыбнется, вот хоть чуть-чуть улыбнется, откажется! Вот совершенно точно откажется!
— Точно, — совершенно серьезно ответил Манфред. И это все решило.
— Я...согласен... — выдохнул Ричард.
И уселся на стул. Силы разом его покинули.
— Цех тебя не забудет, — облегченно произнес Манфред, и перевел взгляд на квадратную шапочку. — Мэтр, прошу Вас.
— Итак, уважаемые мэтры, прошу обратить внимание на составленный мною договор...
Дальше Ричард не слушал. В ушах кричали чайки, а перед глазами...Перед глазами...Мама и папа, улыбаясь, глядели на него.
Окен верил, очень хотел верить, что сделал правильный выбор.
Тот самый выбор, который приведет его на верную гибель, а целый мир — к возрождению. Но всегда, всегда, каждую ночь, — Ричард будет видеть сны.
Глава III. Аркадий Лид
На меня он смотрел снизу вверх; будучи еще частным человеком, был предан мне, как раб, и воспользовался
от меня кое-какой помощью, а взойдя на престол,
этого не забыл, так чтил и любил меня,
что даже вставал при моем приближении и отличал
меня больше всех из своих близких.
Но это просто пришлось к слову.
Михаил Пселл
Куда добирались даже двое сыновей Государства — там уже простиралось Государство. Здесь же, на изломанном циклопической бурей берегу, окапывался целый легион. Пусть неполный, пусть потрепанный, пусть уставший, — но легион. На холме, что возвышался посреди окрестных земель, вырастала целая крепость. Сновали легионеры, неся на собственном горбу колья, — их потому и прозвали онаграми-ослами. От усталости многие из них уже готовы были выть по-ослиному, но — Нарсес.
Он был везде и всюду. Помогал выкапывать ров, устанавливать частокол, ходил с веточками лозы в поисках воды, высыпал песок, перемешанный с галькой, на складской пол, перебирал чечевицу. Иные дивились, как только он не пал мертвым от усталости. А Нарсес улыбался, назло всем невзгодам. Даже Лида он удостоил улыбки: поймав полный страданий взгляд Аркадия, он воскликнул:
