Дон Аррагуа. Главы 1-6

— А как пойдёт?.. — успеваю спросить я, прежде чем его кулак встречается с моим носом.

Хруст при этом раздаётся такой смачный, что у меня возникает чёткая уверенность: сломан не нос, вся голова треснула к чертям собачьим, как переспелый арбуз! Вот теперь извлекай себе образы, на здоровье!

— Твою!.. — рычу я, скаля зубы в бесполезной попытке добраться до старика. Куда там! С таким же успехом я мог бы пытаться выбраться из-под слона.

— Тихо, тихо, тихо... — бормочет Оррэ, ни на секунду не теряя спокойствия. — Прости, Донарр, но если не лаской, тогда уж только так...

Кровь струится из моего разбитого носа, стекает по губам, и я рефлекторно облизываю их. Горячая, солёная, живая...

Тем временем старик принимается размазывать кровь по моим щекам и лбу привычными, уверенными движениями, приговаривая при этом:

— Вот так... Сейчас у тебя всё получится... Не хотелось мне применять в качестве стимулирующих средств боль и кровь, но ты сам меня заставил, Донарр...

— Интересный у тебя арсенал средств, — хриплю я, запрокидывая голову. Кровь немедленно устремляется к горлу.

— А теперь закрой глаза и покажи мне их, — командует Оррэ, зажимая моё лицо в ладонях, как в железных тисках. — Твоя женщина!

Голос его звучит так, что приказу невозможно не подчиниться. Перед внутренним взглядом тут же возникает Марина. Такая, какой я больше всего любил её: в постели, с разметавшимися по подушке волосами, с полуоткрытым ртом...

— Ну, мальчик мой, у тебя отменный вкус на женскую красоту... — бормочет старик, и стискивает ладони ещё крепче. — Но ты не слишком проницателен. С одной всё ясно. Продолжим. Твой друг!

Мой друг? Пока я колеблюсь, память без подсказки рисует хорошо знакомый образ. Мощное тело, крупная лысая голова на широких плечах, хищная и ласковая улыбка, по-волчьи жёлтые глаза, взгляд исподлобья... Серёга, волчара. Да, он единственный друг. Надёжный и опасный.

— Так это друг или враг, Донарр? — уточняет Оррэ с издевкой. — Страха и любви в твоём отношении к нему поровну. Аррагуа негоже испытывать страх, а ты боишься...

— Я недолго буду позорить твой народ, — хриплю, сглатывая очередную порцию крови. — Это друг, не сомневайся.

— Тогда почему он не рядом с тобой? Отчего ты не обратился за помощью к другу?

— Серый... не умеет останавливаться, понимаешь? Я боюсь того, что он может натворить. И ещё он почему-то считает себя моим должником. Но он давно рассчитался за всё.

— Для некоторых долг — не ситуация, а состояние, Донарр... — поясняет старик. — Которое прекращается только со смертью.

— Моей или его?

— А это уж как решится. Впрочем, с другом всё ясно. Теперь сосредоточься и не распыляйся, выбери одного, не больше. Твой враг!

Я и не думаю распыляться. Из всех тех, чьими заботами я оказался в этой чудовищной заднице, в лицо я знаю только одного человека. Кира. Я вспоминаю её такой, какой впервые увидел в баре. С неожиданной точностью, как на видеозаписи. Взгляд скользит по барной стойке, захватывает красивую ладонь, отмечает необычное кольцо с драконом, поднимается к вырезу платья на груди и, наконец, сосредотачивается на лице. Рыжая, бесстыжая Кира.

— О, эта девушка мне тоже знакома, — восклицает Оррэ, ослабляя немилосердную хватку.

— Что значит — тоже?

Старик загадочно улыбается:

— То и значит, Донарр... Впрочем, я знаю в этом городе практически всех.

— Я тоже так думал. До недавнего времени.

— Нет, мальчик мой: ты думал, что знаешь. А я — знаю. Чувствуешь разницу?

Я отлично чувствую разницу. А ещё я чувствую, как болит сломанный нос и трещит голова, с которой старый садист тоже не особенно церемонился.

— Ну же, Донарр! Не гляди на меня так, будто я в чём-то виноват перед тобой. Мы отлично справились с поставленной задачей. Теперь, совершая визиты, которые я запланировал на сегодня, мы попутно навестим твоих ближайших знакомых...

Оставив меня в покое, Оррэ, с довольным видом поглаживая бородку, рассеянно опускается на край стола и погружается в глубокую задумчивость. Я замечаю, что кровотечение прекратилось, и боль понемногу, но уверенно отступает. Неожиданно в носу что-то с хрустом становится на место, вызывая напоследок лёгкое жжение. И всё.

— Нормальный ход. — Я бережно ощупываю совершенно целый нос, который был явственно сломан десять минут назад.

— А? — откликается Оррэ, выходя из транса. Всё наверняка написано у меня на лице, потому что старик согласно кивает и поясняет: — Так будет с любым повреждением, от всякого предмета, от любого оружия. Регенерация у нашего народа практически безупречная. Есть только два исключения, но тебе о них знать ни к чему.

— Потому что я всё равно скоро съеду с катушек, и тебе придётся меня добить?

— Именно, мальчик мой, именно!

Оррэ неожиданно оживляется и принимается сновать по комнате с лихорадочной скоростью, будто куда-то опаздывая. Подхватывает с кресла и напяливает на голову свой берет, несётся к вешалке у входа и прихватывает увесистую трость с медным набалдашником, на ходу допивает вино.

Я тем временем напрягаю всё своё воображение, стараясь понять, что же это за два исключения, столкнувшись с которыми я уже не восстановлюсь. У людей есть тысячи историй о вампирах и множество способов борьбы с ними. Если они... тьфу!.. то есть — мы... Короче, если кровососущие существуют, значит, кто-то из людей действительно встречался с ними. И убивал. Чем там у нас принято бороться с упырями?..

— Оррэ?

— Да, Донарр... — Старик отзывается, не оборачиваясь.

В этот момент он как раз остановился у зеркала. Окинув своё отражение критическим взглядом и неодобрительно покачав головой, он складывает средний и указательный пальцы в "ножницы", а затем принимается подстригать ими бороду, причём клочья от бородки так и летят во все стороны, и я слышу явный металлический звук, когда пальцы сходятся на очередном клочке волос. Направление моих мыслей мгновенно изменяется.

— Круто. А побрить так можешь? — я ощупываю клочковатую поросль на подбородке и гляжу на Оррэ с искренней надеждой на немедленное чудо. И не обманываюсь.

— Естественно, Донарр, естественно! — отзывается старик с энтузиазмом.

Он буквально швыряет меня в кресло и тут же принимается усердно скрести мой подбородок оттопыренным указательным пальцем. Я ощущаю острое лезвие, скользящее по коже, но палец выглядит самым что ни на есть обыкновенным. Спустя минуту Оррэ удовлетворённо клацает языком и отходит на несколько шагов, чтобы полюбоваться проделанной работой. Я потираю идеально выбритый подбородок.

— Ну, Оррэ, с тобой не пропадёшь!

— Последний штрих. — Старик взмахивает рукой и неожиданно сильный порыв ветра обдаёт меня мощной прохладной волной. — Вот теперь — всё.

Я вспоминаю, о чём думал перед этим, и осторожно уточняю:

— А чеснок?

— Какой ещё чеснок?

— Одно из двух средств, которые по-настоящему опасны? Люди верят, что вампиры боятся его. Это правда?

— Ну, что — чеснок?! — всплёскивает руками Оррэ. — Бессмертные существа в противостоянии чесноку! Смешно, право слово! Да, мы не любим его запах, он мерзостен и тошнотворен. Люди оказались достаточно сообразительны, чтобы заметить это. Никто не хочет питаться кровью, отдающей помоями, Донарр. И в дом, который пропитан чесночной вонью, не войдет с удовольствием ни один Светлый. Но когда Аррагуа захочет тебя, именно тебя, или когда ты станешь ему поперек дороги... Тогда чеснок не поможет тебе, даже если ты набьешь им живот, навесишь связки его на шею и нафаршируешь чесночными дольками собственный зад! Аррагуа придет за тобой, Аррагуа выпьет твою кровь, он не остановится!

Закончив свою тираду тоном торжественным и зловещим, старик морщит лоб и добавляет задумчиво: — Хоть ему и будет очень, очень противно...

— А крест?

— Давай сразу покончим с этим, мальчик мой. — Оррэ принимается перечислять, быстро загибая длинные пальцы: — Ни кресты, ни серебро, ни святая вода, ни солнечный свет... впрочем, это тебе уже и так известно... ни осиновый кол в сердце, ни связка чеснока на шею, ни освящённые римским папой облатки, ни мёртвая кровь, потому что её ты и не станешь пить — гадость невыразимая... ни слёзы девственницы, ни омела, ни просо, рассыпанное на твоей могиле, ни огонь, ни проточная вода — ничто не навредит тебе всерьёз. Ты, правда, не можешь войти в дом человека, который не пригласил тебя сам, но это — часть Договора. Зато убить тебя невозможно ни одним из известных человеку способов.

— Кроме...

— Кроме оружия крови и Рау-Като, которое, по сути, также является оружием крови.

— Рау-Като? — оживляюсь я. — Звучит знакомо. А как оно должно выглядеть, это оружие?

— Ручаюсь, что ты никогда не сталкивался с ним, Донарр. И не столкнёшься, если судьба будет к тебе благосклонна и избавит от дополнительных страданий.

— Ну, теперь ты меня успокоил, Оррэ. — Сарказма в моём голосе чуть больше, чем хотелось бы показать, но это выходит само собой. — Только как-то это... не очень честно по отношению к людям. Если они для нас — пища, то мы для них — зло, верно? Слишком сильное зло, неуязвимое, бессмертное и кровожадное. А кто же тогда настоящие Светлые? Ну, силы добра и света, которые следят, чтобы чудовища не зажрались? Охотники, крестоносцы... или... добрые колдуны какие-нибудь? Кто на стороне людей, кто их защищает?

— Мы все на стороне людей... — шипящий голос раздаётся у самого моего уха, потому что Оррэ, который только что стоял в двух метрах передо мной, мгновенно оказывается за моей спиной. Я резко оборачиваюсь и вижу удлиняющиеся клыки в его разинутом рту и чёрные когти, стремительно отрастающие на морщинистых пальцах. Глаза его отсвечивают красным, кроваво-красным.

— То есть? — я прилагаю все усилия, чтобы мой голос звучал по возможности твёрдо. Но какоё там твёрдо, когда передо мной стоит матёрый хищник с оскаленной пастью, от которого остро пахнет смертью?!

— Нет сил света, Донарр, как нет и сил тьмы. Нет ни добрых, ни злых, если разобраться. Только гигантская пищевая цепочка, в которой люди занимают место лакомства, любимого многими. Нет противостояния людей и порождений тьмы, потому что люди зачастую оказываются гнуснее взбесившихся оборотней, а чудеса человечности проявляют те, от чьего вида ты ещё вчера содрогнулся бы. Это понятно?

От вкрадчивого голоса Оррэ по моей спине бегут громадные мурашки, и ладони покрываются липким потом. Воздух сгущается и подёргивается рябью. Я чувствую, как мои собственные клыки понемногу выдвигаются из горящих дёсен...

— Это понятно?!

— Да! — рявкаю я в ответ, с удовлетворением отмечая, как отшатывается старик.

Он отворачивается буквально на две секунды, но когда я снова вижу его лицо, оно выглядит уже вполне человеческим. Даже дружелюбным.

— Я понимаю, что тебе трудно относиться ко всем людям, как к пище, но этого и не потребуется. Если ты поторопишься, я попытаюсь объяснить тебе между делом разницу между весомыми и невесомыми людьми. Между, так сказать, — Оррэ ехидно ухмыляется, — съедобными и несъедобными.

Я согласно киваю, но дверь уже захлопывается за молниеносно исчезающим стариком.

— Старый сумасшедший козёл, — с чувством и расстановкой произношу я, глядя ему вслед. — Педик в берете!

— Я всё слышу! — Зеркало возле меня неожиданно отражает хозяина дома, которого здесь нет и в помине. — Заканчивай сквернословить и догоняй меня, Донарр, не то пропустишь всё интересное.

В сердцах сплёвываю и бросаюсь наружу, вон из этого сумасшедшего дома. Спина Оррэ мелькает уже за калиткой, приходится и мне поддать ходу.

Солнце садится, дело идёт к вечеру, и воздух ощутимо похолодел. Я вспоминаю про новенькое пальто и тёплый свитер, оставшиеся в доме, и отгоняю мелкие человеческие мысли о том, что так ведь можно и простудиться, в одной-то водолазке. Хорошо, что хоть эта проблема навсегда перестала быть актуальной!

Теперь утренняя ситуация повторяется для меня с точностью наоборот. Должно быть, я казался Светлане таким же омерзительным, каким кажется мне сейчас этот бесцеремонный старик. Я точно так же выпендривался, глубокомысленно ухмылялся и чесал вперёд с лицом вдохновенным и самодовольным, отказываясь дать простейшие объяснения своей спутнице. Такой же козёл, если разобраться...

Оррэ с невероятной скоростью движется по улицам города, умудряясь не терять при этом "прогулочного" вида: голова откинута назад и наклонена чуть набок, плечи расслаблены, руки сцеплены за спиной. Редкие прохожие провожают его короткими недоумёнными взглядами. Я же почти что бегу следом, как мальчишка за взрослым, только что за руку не волочусь. То и дело натыкаюсь на кого-нибудь, не успевая бросить даже короткого "извините". И пытаюсь не упустить ни слова из того, что говорит мне старик.

— Когда мы впервые прибыли сюда, между богиней и богом этого мира был заключён Договор, соблюдать который поклялись все Светлые. Обеим сторонам было понятно, что Арррагуа нуждаются в особенной пище, и что пищей этой могут стать исключительно люди.

— А... почему... исключительно люди? — выдыхаю я, пользуясь счастливой возможностью ненадолго остановиться, пока Оррэ, опустившись коленями прямо в дорожную пыль, погружается в изучение цветов на городской клумбе.

— Хм... забавное соцветие... должно быть, вывели новую разновидность!.. Почему именно люди, спрашиваешь ты? Потому что у них есть разум, душа и широкий спектр эмоций. А это главные составляющие правильной аррагуанской диеты. К слову сказать, химический состав человеческой крови тоже оказался для нас идеальным. У людей нет ни густого волосяного покрова, ни чешуи, ни перьев, что весьма приятно и аппетитно. В довершение ко всему они оказались так похожи на нас внешне и общим строением тела, что это сделало возможным взаимное половое влечение, осуществление акта соития и даже рождение общего потомства!

— Таких... уфф... как я? — Мы продолжили сумасшедшую гонку, и я снова задыхаюсь.

Оррэ оборачивается и окидывает меня сердитым взглядом.

— Не дыши на ходу, Донарр. Хотя бы на ходу. А лучше — отведи для дыхания особенное время, не более получаса в день, но в приятной, расслабляющей обстановке.

— Спасибо, что напомнил! Звучит бредово, но я попробую.

— Отдышись. Вот так, так... А теперь выдохни и отпусти своё дыхание прогуляться с ветром...

Убедившись, что я сделал всё, как он велел, старик взъерошивает бороду и уточняет:

— На чём я остановился?

— На общем потомстве, кажется.

— Да, но вёл я не к этому. Хм... Словом, с самого начало ни у кого не возникало иллюзий касательно того, какое место Аррагуа займут в пищевой цепи этого мира. Однако мы не имели права бесконтрольно уничтожать местный доминирующий вид...

— Правда? Ну, надо же! А почему? — Как только я перестал дышать, не отставать от старика сделалось значительно легче, так что теперь я могу позволить себе даже ехидно интонировать. Что я, собственно, и делаю.

— Потому что судьба этого мира неразрывно связана с судьбой вида, которому он принадлежит. Разумного вида. А единственным разумным видом в мире Земли оказались люди. Но их богатая культура, уникальная цивилизация, неповторимый путь этого народа — всё могло быть пущено по ветру, начни Светлые бездумно уничтожать всех подряд. Или руководствуясь, к примеру, степенью упитанности и полнокровия жертвы...