Паразиты

Денег мне должно хватить?

— Вы куда сматываетесь? — я схватила Джона за локоть, не пуская на лестницу.

— В Тверь. Подарочек привезти?

— Чего? Какой подарочек? Какая Тверь? А я? Вы меня кинуть решили, что ли?

— Ничего с тобой не случится, — Марк появился из коридора башни с сумкой наперевес.

— Что, поблизости все ювелирки обобрали? — риторический вопрос. — Почему я не с вами? А если дом снова подорвать решат?

— Ты ведь знаешь все выходы и двери. Идем, Джон.

Марк узнал о блужданиях по замку. Ему это не понравилось настолько, что меня сбросили со счетов. Недоверие. Удар ниже пояса. Я не понимала, чем заслужила такую насмешку. Возможно, переусердствовала с подтруниванием или напускным пренебрежением, но разве верность нужно доказывать каждую минуту? Я машинально коснулась шрама от ожога на ладони, отказываясь верить в столь подлое предательство.

— Вот черт! — выругалась я, подхватив пальцем едва не упавшее колечко. Разорванная цепочка осталась болтаться на запястье, словно мертвая змейка. Я поднесла концы к глазам, рассматривая прохудившиеся звенья. — Где это можно запаять?

Терять родительский подарок не хотелось. Браслет был единственным презентом, с которым предки угадали. Да и кольцо превратилось из блескучей безделушки в напоминание о первой жертве. Пусть я никогда не надену его на палец, но держать при себе нужно. Для самосознания.

— Погоди, — Джон бросил сумку, направился к дверям.

— Ты куда? — недовольно спросил Марк. — Нам пора ехать.

— Сейчас. Принесу браслет какой-нибудь, пусть нацепит, пока этот не починим.

— Нет, — грозно отрезал дракон.

Даже Джона покоробила грубость. Он остановился. Вполоборота вопросительно глянул на Марка.

— Что значит "нет"? Она побрякушку не заработала? Брось.

— Любая цель требует полной отдачи, — морозным голосом произнес Марк. — И я не потерплю пустой растраты средств, какими бы мизерными они не казались.

Повисла тишина, прерываемая лишь застенчивым шелестом листьев герани, стоящей возле открытой форточки.

— Ты — животное, — наконец, высказалась я и, не желая больше смотреть на небритую физиономию Марка, вернулась в ванную.

Завязав браслет узлом, я помотала рукой, проверяя крепость цепочки. Кольцо послушно болталось на золотой нити. Промокший халат сполз с плеч, ноги утонули в остывшей воде. Я замерзла, но не вылезла из джакузи, пока не прошло достаточно времени от последнего донесшегося с лестницы шага. Драконы уехали.

За окнами разлегся вечер. Мраморное спокойствие выползшей луны раздражало зрачки, словно спирт — раны. Я выключила всюду свет и упала на кровать драконов. Запираться в своей комнате не было нужды. Впервые замок полностью принадлежал мне, вместе со всеми орудиями для пыток, потайными углами и зловещими тенями, что ползали по стенам, путались в дымке ароматических палочек, заползали под халат.

Мне стало страшно. До мурашек, до обострившегося слуха, до уплотнения воздуха. Можно включить свет и отвлечься погоней за тайнами из найденных книг или тупо уставиться в телевизор, впитывая идиотскую радость блескучей серости гламура. Но я выбрала иное наказание.

CD-ROM зашипел, лениво забирая диск. Секунда скрипа, и приглушенный ритм "Imhotep" [10] встряхнул реальность. С минуту я вдыхала музыку, как тяжесть ладана. Когда миазмы нот пропитали до кончиков еще мокрых волос, я тряхнула головой, капли ударили по плечам, ноги дрогнули в первом шаге.

Тени обступили со всех сторон, замкнулись крепким кругом. Вскидывая руки к темному потолку, сгибая колени, отрывая стопы от ворсистого ковра, я дергалась в припадочной пляске.

А перед глазами всплывали картины.

Маленький магазинчик с россыпью золота, которое блестит алмазной резкой. Распахнутый плащ, как вздернутый занавес трагедии смерти. Серебряный прислужник гибели блестит на пальце Марка бутафорской кнопкой. Немигающие глаза стволов револьверов, от них негде укрыться и вряд ли стоит пытаться убежать. Тихие голоса. Запах одеколона и вонь страха. Ужас в воздухе, на лицах.

Стук пульса разрывал череп, голова шла кругом от оборотов.

Назойливых комаров нужно убивать. От них слишком много неприятностей. Можно глотать пережеванные куски свинины, так и не увидев, как глаза безобидных животных наполняются предсмертной агонией. На бойнях работают другие люди. Они привыкли к жестокости. И я когда-нибудь привыкну. Как драконы. Это единственный способ убивать самому.

Я подбежала к столику, удалила из плей-листа остальные песни и схватилась за сигарету. Пусть тошнота вывернет наизнанку. Может, обнажив внутренности, я сумею напугать людей. Пусть они бегут прочь, только завидев меня издали. Пусть спасаются. А иначе...

Блестящее лезвие входит легко — летняя одежда и хрупкий слой кожи не преграда заточенному клинку. Один поворот, и струйка крови потянулась к рукоятке. А вместе с ней — мрак волной подкатывает к глазам, отбрасывает вглубь сознания собственное Я и заполняет ячейки памяти чужой жизнью. Бьются в конвульсиях нервы, замирает сердце до тех пор, пока не встряхнет тело живительный импульс мозга. Он всемогущ, он местный Бог, дарующий веру в бесконечность и бессмертие.

Волосы облепили лицо и закрывающие его пальцы. Казалось, что осталось совсем чуть-чуть до безумия. Я кричала слова вслед за Анной Варни, коверкая неизвестный немецкий. Ступни болели от прыжков. Комната плясала вокруг диким пламенем.

И резко ворвался свет.

— Уже напиться успела что ли? — спросил Джон, морща нос от едкого дыма ароматических палочек и сигареты.

Марк подошел к ноутбуку, выключил музыку. Тяжелая сумка плюхнулась в кресло.

— Вы вернулись? — мне с трудом удалось перевести дыхание.

— Погода не летная, — хмыкнул Джон.

Я бросила взгляд в окно и вздрогнула от блеска молнии. К раскату грома сознание уже было готово.

Глава 15.

За окном разыгрался Апокалипсис. В комнате было вряд ли спокойнее.

Никогда не видела столь быстрых сборов. Даже Джон бросал вещи куда придется, выкидывал из шкафов белье прямо на пол. Марк кружил по комнате, что-то выискивая в тумбочках.

— Чего стоишь? — гаркнул он. — Одевайся, мы уезжаем.

Я вылетела из комнаты драной кошкой, которую закидали камнями. Злость драконов объяснима, но не понятна. Видимо, нам снова угрожают капканом, раз они вернулись ради нового бегства.

Я достала самую большую сумку. Первым делом уложила на дно добытые книги, обернув их простыней. Брать много одежды казалось глупым, в багаж отправились только белье, пара маек и один из плащей, припасенных для выездов на дело.

Ночь ломилась в дом, пытаясь разбить окно крупным градом, вспышки молний то и дело рвали на лоскуты темноту. Для невроза требуется вмешательство угрозы, грозы или людей в уединение. Для настороженности — все это вместе.

Понятно, что драконы с пустыми руками не уйдут, но я забежала в тир, побросала в сумку несколько полных обойм. Уже сроднившийся "ТТ" и пару метательных клинков засунула за пояс.

Нормальный человек и врага не выпустит в такой ураган. У порога разлилось море, за вуалью ливня едва проглядывал силуэт машины. Очень странный силуэт.

— Вы куда "Фолькс" дели?

Марк вытолкнул меня из дверей под водную дробь.

— Сменить пришлось, — ответил он тоном отмашки от назойливого комара.

В такой ситуации я решила перетерпеть.

Впервые за месяц омского существования я ехала вглубь Старого Кировска. Дворники работали без остановки, но не спасали от непроглядной серой массы ливня. На счастье, пустая дорога петляла дворами, и ни одна Жизнь не попала под колеса. Марк выглядел измотанным. Курил одну сигарету за другой, пока я не закашлялась.

— Тебе же нравится дым, — заметил он, глядя на меня с прищуром.

— Не в таких количествах.

— Терпи.

Приходится. Если открыть окно — моментально промокнешь.

— Куда мы едем?

— В Ад, — отозвался Джон, и оба рассмеялись.

Страшно. Мне стало страшно и обидно, будто месяц совместной жизни стерся, и я вновь ехала из родного города с грабителями ювелирных магазинов.

Дождь кончился. В Омске ливни чересчур коротки, но их хватает, чтобы превратить город в венецианские каналы.

— Дай телефон, — потребовал Марк.

Я достала мобильный, он тут же вылетел через приспущенное окно в огромную лужу. Жалобный "плюх" потонул в гуле мотора.

— Другой купишь, — огрызнулась я. Похоже, у драконов окончательно снесло крышу.

Ответом стала усмешка.

Здание, у которого мы остановились, торчало ободранным утесом среди пустыря. В заколоченных крест накрест оконных ямах гулял ветер, то и дело выдувая из внутренностей мусор. Скрипели покосившиеся двери. Болтались проеденные ржавчиной прутья балконов. При каждом шаге вдоль фасада хрустело мелкое крошево кирпичей. По искореженному водостоку текли ручьи дождевой воды. Для полного завершения картины не хватало только сумасшедших гнилозубых персонажей фильмов Фридриха Мурнау.

Меня знобило то ли от жуткого зрелища, то ли от предстоящего веселья. С дикой, невероятной ясностью я чувствовала, что приехала убивать.

— Почему сейчас? И здесь? — спросила я, заплетающимся от испуга языком.

— Джон, гляди, а у нашей девочки уже предчувствие проявилось. Ничего, крошка, — Марк развязно потрепал меня по макушке, — сейчас еще круче прокачаешься. Да не стой ты!

Джон молчал, хмуро глядя на двухэтажного калеку. Марк болтал без остановки. От обоих пахло цитрусовым одеколоном, хотя на полках ванной всегда стояли пузырьки исключительно терпкого парфюма.

Стоило переступить полуразвалившийся порог, как навалилась затхлость. Под ногами хрустели толстые куски известки, проплешины стен походили на оскалившиеся пасти с кирпичными зубами. С изрытого трещинами потолка спускались оголенные провода, но их вряд ли стоило опасаться. Мы поднялись по сомнительной лестнице на второй этаж. Здесь, на огромной площадке, с торчащими кое-где обломками стен, темноты оказалось недостаточно, и хлюпанье остатков дождя не смогли заглушить стоны двух десятков распластанных по полу тел. Женский вой смешался с мужским хрипом. У привязанных к плоским доскам людей не осталось ни капли надежды. Жертвы даже стонали, словно не от боли затекших мышц, а по привычке.

— Они твои, — сказал Марк, взял у Джона пистолет и снял с предохранителя. — Особо не возись, времени мало.

Непривычная рукоять легла в ладонь. Я замешкалась, но собраться с мыслями мне не позволили.

Прогремел выстрел, подхваченный многоголосым криком, выкинул сознание в болезненное прошлое бездарного хирурга. На его столе умирали люди, под его вранье разбивались семьи, от его рогатки погибали голуби.

— Вернись! — приказ сквозь туман.

Удар по щекам. Я — снова я. В руке "Беретта". Во мраке — вопли. Не метясь, наобум спускаю курок.

И снова — выстрел, общага, драки, разбой и ярость. Второй был хулиганом.

Третий — дальнобойщиком.

Четвертый — мясником.

Всего двадцать три. Полтора магазина девяносто второй "Беретты", но я истратила два.

Разбитые от обморочных падений локти казались мелочью по сравнению с черной лужей, подползающей к белым носкам кедов. Свалка мокрых тел смердела медью крови и щелочью испражнений.

Уже к концу первого десятка я заметила, как быстро сокращается тоннель между моей жизнью, и их прошлым. Драконы больше не перекидывали воспоминания, я сама их глотала.

Голова гудела от непосильной ноши. Судя по стуку в висках, кровь бежала быстрее.

— Идем, — Джон взял меня под локоть, но я отбросила его руку.

Шаги давались легко, будто не было полуцентнера тела и земного притяжения. Однако, попадавшиеся под ноги обломки дверей и косяков с треском рассыпались от тяжести ступней. Мы обошли несколько стен, уцелевших из-за конструкции каркаса. Изредка мелькавшие всполохи далеких молний освещали щербатый пол.

Я не была готова к продолжению банкета.

— В меня больше не влезет, — голос стал низким, словно поднимался из пустоты грудной клетки.

— На то и рассчитано, — заверил Марк, перезаряжая пистолет. — Как только набьешься под завязку, передашь нам. Сама поймешь, как.

От вонючей массы новых жертв меня стошнило. "Еда" лежала молча. Жизнь выдавали только испуганные шорохи. Люди слышали участь предшественников. Они уже не боролись.

Я подошла ближе, наклонилась над одним из привязанных. Заросшее щетиной лицо кривилось от обреченности. Все оставшиеся силы бедолага пустил на сжатие век. Только бы не видеть.

Я встала так, чтобы упасть на других, почувствовать под собой дрожащее месиво, авось растерзают, и прицелилась в размытую полоску бакенбарда.

Выстрел, словно удар молота по макушке. Черная вспышка грохнулась в мозг, но ни одна картина прошлого не выплыла из мрака. Я вернулась во влажную ночь, не отпуская мутный тоннель уходящего из жизни человека. Джон стоял ближе. Взгляд глаза в глаза соединил нас, и, нащупав его сознание, я перекинула смерть дракону.

Это оказалось так просто!

Второго я отдала Марку. И так по очереди. Единожды прикоснувшись к чужому сознанию найти его легче. Так же, как пройтись по знакомой комнате в полной темноте, ни разу не споткнувшись. Это невозможно объяснить, но можно почувствовать.

Сознание драконов оказалось сгустком воли, силы и безжалостности. Я думала, что в них осталось хоть что-то человеческое. Ошиблась.

— Мы что вот так все бросим? — я оглянулась на дом, вовсе лишившийся жизни. Утихомирился ветер, иссяк дождь, за обшарпанными стенами некому шевелиться.

— Сюда все равно никто не приезжает, — пожал плечами Марк. — Садись, поехали.

После привычного "Фолькса" сиденья "Лады" казались жесткими. Полдороги я глядела в окно, не пытаясь сконцентрироваться на окрестностях. Не важно, куда приедем, хуже все равно не будет.

Мельтешение успокаивало. Точнее — помогало скользить в отупение. Но недостаточно. Из клоаки памяти выплывали безликие картины чужих жизней, останки людей, которых никто не ждет, не ищет и не любит. Не думала, что их столь много.

Черное небо проглотило город, ущербные кварталы кирпичных коробок тянулись вдоль дороги шершавым языком. И хотелось поскорее увидеть алеющую глотку рассвета. Но даже короткая летняя ночь решила растянуться плавленой резиной, столь же въедливо-вонючей и прилипчивой.

Мысли жили обособленно. От их свистопляски кружилась голова. Я долго сдерживалась, но все же разрыдалась. Где-то в этом городе спали жертвы предательств, обманов и насилия моих последних смертников, не зная, что отомщены. А я рыдала от жалости к себе. От тоски по себе прежней, не знавшей об идеальных убийцах, не видевшей истинной массы помоев этого мира. Я молила Бога послать волшебную палочку, чтобы использовать всего одно желание — вернуть время назад, никогда не выходить под чертовый дождь, оказаться рядом с родителями, надеть все розовое и не думать, не знать истинного лица человечества.