Мнимые люди.

Чтобы понять намерения этих двоих Головину не потребовалось много ума. Скорее он интуитивно понял, что перед ним опасные твари. Очень опасные. Что-то подобное говорили на инструктаже про заражённых, но в тот день он как-то не особо предал значения тем, кого никогда не видел в глаза.

И вот они перед ним.

Выводы он сделал правильные, а вот поступил совсем наоборот. Вместо того, чтобы осторожно отойти назад, открывая сектор обстрела, он попытался улыбнуться двум заражённым, хотя лицо у него настолько свело от ужаса, что улыбка легко сходила за оскал. Это послужила для мутантов сигналом.

Ближний прыгнул Головину на плечи и своим весом сломал ему позвоночник. Второй мутант выбрал своей целью Петрова. Рядовой в панике попытался уползти по снегу, скуля, как побитый щенок, когда тварь прыгнула ему на спину, и сломала грудную клетку.

Расправившись с первой преградой, мутанты напали на оцепление. В первые мгновения атаки заражённых, солдаты настолько растерялись перед проявленной жестокостью, что не успели вовремя отреагировать, поплатившись жизнью ещё двоих товарищей. И если бы не приказ капитана Фролова: открыть огонь, неизвестно скольких бы ещё мутанты успели покалечить и убить.

Звуки автоматной стрельбы послужили сигналом ещё для пары мутантов в соседних вагонах. В попытке выбраться из западни, под их бешеным натиском вагоны заходили ходуном, гудя, как колокол. Создавалось впечатление, что внутри не люди, а медведь разбушевался, стучась о стены.

-Эти не последние! — кто-то закричал из солдат, поняв, в чём дело, с ужасом наблюдая, как раскачиваются тяжеленые вагоны, и трещит под чудовищными ударами их обшивка.

Капитан Фролов, не обращая на истеричный крик людей в ещё запертых вагонах, приказал оставить эвакуация и побежал, оскальзываясь на стоптанном снегу, назад на станцию.

Влетев ураганом в диспетчерскую, Фролов поводил бешеным взглядом по помещению, отрыл из кучи бумаг полевой телефон. И дождавшись соединения, скороговоркой выплюнул:

-Подполковника Бердова. Срочно!

Когда послышался недовольный голос подполковника, капитан Фролов, повышая голос чуть ли не до крика, заговорил в трубку:

-Подполковник Бердов, докладывает капитан Фролов с пункта эвакуации номер восемь района "Дедовск". У нас чрезвычайная ситуация!

-Докладывайте, — не задавая лишних вопросов, сухо бросил подполковник.

-У нас попытка прорыва, — одним предложением описал Фролов ситуацию. Больше объяснять ничего не требовалось. И поэтому, следом он задал вопрос. — Жду дальнейших указаний.

Вместо ответа в трубке послышалось невразумительное матерное слово. Потом упавшим голосом подполковник спросил:

-Сколько вы успели уже пересадить людей из поезда?

-Человек двести, — без запинки ответил Фролов, и снова повторил, нервно теребя телефонный провод. — Жду приказов.

На что получил сухой ответ:

-Я не имею права решать такие вопросы. Ждите.

Судя по приглушённым звукам, подполковник Бердов положил трубку на стол, и связался с вышестоящим командованием. Переговорив с кем-то, минут пять, Бердов взял трубку, прокашлялся и мёртвым голосом, как автомат повторил приказ начальства.

-Слушайте меня внимательно капитан и не задавайте никаких вопросов. Это личный приказ Овчаренко. Автобусы с людьми вернуть. К вам никакой эшелон не прибывал. Все следы уничтожить, и сниматься с места. Эшелонов с людьми больше не будет. Как поняли?

-Вас понял, — ледяным голосом ответил Фролов, и положил трубку на рычаг. — Вот и всё, — непонятно, что имея в виду, сказал он сам себе, и вышел из диспетчерской, с таким видом, словно его скоро расстреляют, даже не замечая, как на улице, прорвав серые тучи, выглянуло солнце, и снег радостно заблистал чистой белизной. Вот она сказка зимы.

Фролов взял горсть снега, протёр вспотевшее лицо. Потом поправил фуражку и, сделав один глубокий вдох, отдал приказ по рации:

-Броня, как слышишь? Открыть огонь по вагонам. Приказ генерала Овчаренко. Действуй Лукьянов.

Башни с крупнокалиберным пулемётом на БТРах остались бездвижны. Капитан уже подумал, что Лукьянов откажется выполнять приказ. И он его заранее не винили. Но у Лукьянова всё-таки оказались железные нервы. Он чётко сознавал, с чем имеет дело. И как военный человек не обсуждал приказы. Лишь переспросил для проформы, быстро собравшись с мыслями:

-Повторите приказ.

Фролов повторил приказ: открыть огонь.

Башни трёх бронемашин повернулись в сторону эшелонов и крупнокалиберные пулемёты гулко затумками короткими очередями.

После того, как от вагонов остались одни ошмётки, к ним подошли солдаты с переносными огнемётами и запалили останки длинными струями огня.

Не успели вагоны прогореть, как за поворотом, в лесном массиве, где проходила трасса, прозвучали взрывы и шесть огненных грибов взметнулись над деревьями. Это взорвали автобусы с людьми.

-Да простит Господь нам грехи наши, — с каменным лицом срывая погоны с кителя, сказал Фролов в пустоту. Такая служба была не по нём. Крики людей, молящие о пощаде, теперь будут преследовать его всю оставшуюся жизнь.

Территория врага.

Начало марта 201..г.

Пришедшая в город весна, на первый взгляд ничем не отличалась от зимы. Всё также в небе висят свинцовые тучи, и время от времени из них что-нибудь да сыплется, то ли снег, то ли дождь, сразу и не разберёшь. И повсюду серость, слякоть и тоска.

Такое впечатление, что солнце просто забыло завести будильник. А своими силами оно ну никак не могло проснуться и раздвинуть наконец пелену облаков.

И если днём температура умудрялась доползать до нулевой отметки, то ночью обязательно ударяли заморозки, и улицы Москвы снова сковывал лёд.

Изменения были только в одном — в ветре.

Выспавшись за зиму, он обрёл бодрость и свежесть, и по-весеннему сильный, носился он резвым конём, шныряя галопом по столице.

Он, то зло гудел, запутавшись меж каменных домов; то заливался радостным свистом, высвободившись на свободу. Развив бешеную скорость, он несся подобно тарану, подхватывая с земли то снег, то мусор. И закрутив всё это в безумном хороводе, принимался рыскать в поисках неугодных ему препятствий, чтобы швырнуть на них свою добычу, и устремиться ввысь с осознанием своей безоговорочной победы над жалкими творениями людей.

Этой весной люди оставили на радость ветру полно игрушек — мусор с улиц не вывозился на протяжении всей зимы. Но вот главного и любимого своего объекта — человека, — ветер встречал очень и очень редко и его это несказанно огорчало. Он ещё не знал, что нынешней весной, вылетев из далёких, жарких стран, он прилетит в почти пустой и наполовину мёртвый город. И там, где раньше он встречал: вереницы людей спешащих по своим делам, он наткнулся лишь на гнетущую пустоту, что сама пронизывала ветер. И ветер, уже сам холодея от ужаса, тоскливо выл ночами, заглядывая в окна в тщетной надежде отыскать живых существ.

А что же люди? Что стало с теми, кто по воле судьбы остался заточенным в городе?

Когда ни в чём не повинные граждане, поняли, что эвакуация не просто на время задержана, а вообще остановлена, они чуть не сошли с ума. А может кто-то и сошёл.

Толпы людей ежедневно осаждали военных с требованием вывезти их из города. Организовывали митинги и бойкотировали военное правительство, напоминая о правах человека. Люди плакали и причитали, выли и грозились народным восстанием, но их действия не возымели отклика в сердцах военных.

И тогда, массовые беспорядки вспыхнули по всей Москве.

Отчаявшись, люди собрались в организованные толпы и попытались выбраться из оккупации, и только огонь на поражение, сотни жертв и реки крови, разогнали разгневанные толпы, загнав людей обратно в город.

Не смерившись со своей участью, и пылая злобой, люди отбросили закон, как он отбросил их! В Москве воцарилась безжалостная анархия.

Поделившись на два противоборствующих лагеря, люди жёстко блюли теперь свои собственные законы, время от времени совершая набеги на территорию врага.

Первый лагерь, основали те, кто не хотел мириться со своей судьбой, те, кто не желал считать себя обречённым. Такие, объединялись в коммуны, где у каждого человека были свои обязанности и права: кто распределял еду, кто отвечал за охрану, а кто следил за общими вещами коммуны и т.д.

"Один за всех и все за одного", — гласил их лозунг.

Эти люди чётко подчинялись закону — закону жизни и справедливости: кровь за кровь, жизнь за жизнь. Жизнь для них стала бесценна, но только того, кто подчиняется общим правилам. Жёсткая дисциплина и порядок, сдерживали этих людей в рамках человечности. Был у них и свой лидер. История не сохранила его имени. Своего лидера 'коммунары' строго охраняли, опасаясь его потерять.

Во второй лагерь, многочисленный, вошли те, кто окончательно смирился со своей участью, решив жить так, как кому захочется.

Эти люди сразу занялись безнаказанным мародёрством, жгли дома и разрушали всё что попадалось им под руку. Они насиловали и убивали, всех кто попадался им под горячую руку, в особенности тех, кто, по их же собственному мнению, вообще был не достоин жизни. Эти люди, подонки, освободились от всего того, что их всю жизнь сдерживало, что возможно угнетало или злило их, а возможно и заставляло бояться. Анархия стала их матерью.

Военные как-то раз попытались навести порядок в тех районах города, где селились 'анархисты', но поняв, что без применения оружия ситуацию не урегулировать, плюнули на эту затею и организовали только охрану дальних районов Москвы, где обосновались коммуны.

Центральные районы Москвы практически не контролировались. Там-то и росла анархия во всей своей красе. Там же, по не уточнённой информации военной разведки, разместились и "мимы" — мутанты, бывшие когда-то обычными людьми. Но что они там делали, как жили и чем занимались? Это предстояло ещё выяснить, на горьком опыте.

* * *

В Санкт — Петербурге с самого утра, только забрезжил рассвет, у главного штаба Адмиралтейства собралась толпа журналистов. Она шумела и негодовало, клокоча на разные лады:

-Почему заседание правительства проходит в закрытом виде?

-Народ должен знать всю правду!

-Вы не имеете права скрывать от народа реальное положение в Москве, — скандировала толпа.

Громко переговариваясь и скандаля, корреспонденты резко замолкали, стоило появиться очередному лимузину, чтобы в следующий момент впасть в буйный экстаз. Толпа тут же окрашивалась многочисленными вспышками фотокамер, а корреспонденты, громко выкрикивая вопросы, принимались атаковать оцепление, в надежде прорваться к прибывшему высокопоставленному лицу, чтобы с пристрастием допросить. Но их попытки всегда проваливались. Оцепление не размыкало строй, а высокопоставленное лицо лишь разводило руками и, со словами: "без комментариев", скрывалось внутри здания.

Повестка дня закрытого пленума, гласила:

'Выяснить создавшееся положение в столице на текущий момент. И обсудить дальнейшие планы по устранению угрозы'.

Из-за стола для брифинга поднялся председатель собрания в черном деловом костюме и обратился к залу:

-Господа, прошу тишины. Мы начинаем.

Люди в актовом зале прекратили беседу, и обратили взор на стол для брифинга, за которым восседали: президент, министр обороны, министр экономики, министр внутренних дел, министр безопасности генерал-майор ФСБ, министр иностранных дел и главный эпидемиолог страны — профессор Асанов.

Глава государства начал с места, придвигая микрофон:

-Дамы и господа, вы все ознакомлены с предварительной информацией о текущем положении в Москве, и я надеюсь, никого не нужно уже вводить в курс дела. Поэтому считаю целесообразным сразу перейти к повестке дня. Министр обороны, прошу, вам слово. Пожалуйста, доложите вкратце собранию о том, что сейчас происходит в Москве, и какие меры вы собираетесь предпринять в ближайшие дни?

Из-за стола поднялся генерал-майор Овчаренко, и поправив китель прошёл за трибуну:

-Господа, — громогласно, по-военному обратился он к залу. — Как вам известно, эвакуация города нами была отменена, в силу возникшей угрозы, выпустить вирус за пределы города. И на данный момент, к нашему глубочайшему сожалению, возобновить эвакуацию невозможно, — скорбно изрёк он слова приговора для огромного города.

Глотнув воды из граненого стакана, генерал продолжил:

-Носители вируса, известные, как 'Мимы', больше не поддаются ни морфологической ни генетической идентификации. На сегодняшний день мы не в состоянии отсеять здоровых горожан от заражённых.

Хоть все и были морально готовы к полученным известиям, но всё же зал тихо зашумел.

-Что на данный момент вы предприняли для безопасности оставшихся жителей города? Также хотелось бы узнать точную цифру, количества людей оставшихся в Москве? И какова их дальнейшая судьба? — пришел вопрос из зала.

Овчаренко за софитами не смог рассмотреть, кто задал вопрос и посему, прокашлявшись, обратился ко всем сразу:

-Отвечаю! — громким заявлением, утихомирил он зал. — В создавшейся ситуации беспорядков мы не в силах охватить весь город, и навести там порядок, не избегая жертв среди мирного населения. Люди там находятся в отчаянном положении. Они никому не верят и никому не подчиняются. Единственно, что мы можем и делаем — это поставка продовольствий и вещей первой необходимости. Нам не нужна война с населением. Они нам не враги. Коммунальные службы работают в прежнем режиме под усиленной охраной, бесперебойно обеспечивая город теплом и светом, правда, в минимальном объёме.

Без запинки ответил Овчаренко на первый вопрос.

На второй он уже ответил с немалой запинкой:

-Что по вопросам безопасности, то тут сложней, — протянул он, почёсывая кончик носа. — Нам удалось взять под свой контроль только коммуны. Остальная часть жителей рассеялась по городу, и каждого человека, как вы сами понимаете, взять под охрану не представляется возможным, если он сам этого не хочет. Кто хочет, тот присоединяется к 'коммунарам'.

-Что же до численности? По нашим подсчётам в городе осталось порядка шести миллионов человек.

По залу пронёсся тревожный вздох негодования.

-Вы бросили на произвол судьбы столько людей? Оставили их беззащитными перед мутантами?!

-Нет, что вы. — Замахал руками Овчаренко. — Ни в коем разе. Но поймите! Люди в городе сейчас хотят только одного — выбраться из столицы. Они испуганы, они в ужасе и не хотят слушать голос разума. Но мы не можем пойти на такой риск. Иначе весь мир охватит эпидемия, которой ещё не знала история. Вначале нужно разобраться, с чем мы имеем дело, а потом уже действовать по обстановке. На данный момент мы бессильны что-либо изменить. А вылавливать людей поодиночке и сажать под замок. Во-первых: у нас нет такой возможности, а во-вторых у нас нет таких прав, — сухо закончил генерал.

Затем сквозь общий шум, наконец, пробился конструктивный вопрос:

-Ваши действия по разрешению эпидемиологической ситуации в Москве?

Овчаренко потоптался, потоптался да и высказал: