Закуси горе луковицей

А я ему: 'Не трать силы, хорошая наковальня молота не боится'. В конце концов, он уступил мне. Мы договорились, что в случае чего, я самовольно взял лодку во время обеденного перерыва, о чём и написал в записке. Лодку он выдал, бросил в неё спасательный круг, помог мне забраться, пристегнуться; сделал необходимые наставления, всё закрыл и ушёл. А я стал выгребать в море.

Мой опыт на то время составил тринадцать успешных морских прогулок. Сел я, как всегда, лицом к корме. И, глядя на удаляющийся берег, грёб, грёб и грёб. Когда он сузился до размеров пояска, понял, пора решать: поворачивать или плыть дальше.

Должен заметить, что, сидя прикованным к скамье, управлять лодкой не очень удобно, а разворачиваться при хорошей волне, тем более. Однако манёвр прошёл успешно. Теперь перед моим взором было только море — безбрежное, серое, я бы даже сказал, гневное. Но страха не было, как, впрочем, и прежнего настроя.

Только подналёг на весла, вдруг вижу: справа и сзади от меня на достаточном удалении что-то мелькнуло, какая-то жёлто-красная полосочка. Я стал вглядываться: что бы это могло быть? Пришла мысль, не иначе как деревянный обломок. И, рассудив так, погрузил вёсла в воду, сделал один гребок, второй. Потом — нет, думаю, для обломка слишком яркая окраска. А что, если это надувной матрац? Решаю: всё-таки надо подплыть поближе.

Ну, осторожненько так развернулся и, забирая в нужную сторону, поплыл в направлении предмета. Минут через десять поднял вёсла, стал осматриваться. Нигде ничего. Что за чертовщина? Померещилось что ли?

Из-под скамейки достал алюминиевый ковш и отстучал им по борту несколько серий ударов. Так, на всякий случай. Прислушался — ни одного постороннего звука. Всё, пора к берегу, — решил. И в тот же миг увидел красный бочок какого-то небольшого предмета. Только теперь он оказался на одном уровне с лодкой, уже слева от меня — метрах в пятидесяти. Держась против волны, стал забирать влево. И вот, наконец, приблизился к предмету. Он был похож на спящего мотылька. Им оказался полуспущенный надувной матрац, поперёк которого кто-то лежал.

— Эй! Эй, на матрасе! — крикнул я. — Вы меня слышите?

— Дяденька, — слышу в ответ слабый голосок, — спаси меня!

Эта фраза, честное слово, на какое-то мгновение парализовала меня. Однажды, ещё в Грозном, во время боя, я уже слышал её. Тогда я пробегал по двору мимо рухнувшего подъезда, выѓстроенной углом пятиэтажки. И тут из-под завала меня позвал ребёнок. Отыскать его не составило труда. Это была худенькая темноволосая девочка лет восьми. Нижнюю часть её туловища зажало лестничным маршем. Без техники приподнять его и думать нечего.

Я наклонился к ребёнку.

— Тебя как зовут? — спрашиваю.

— Рошанка.

— Рошаночка, — говорю ей, — мне нужно сбегать за помощью. Потерпи, милая, я сейчас что-нибудь придумаю.

— Дядя, не уходи, — взмолилась она. — Если тебя убьют, то меня здесь никто не найдёт.

— Не убьют, — отвечаю. — Ты жди, я скоро вернусь.

И побежал за товарищами. Догнал их только квартала через три. Бой уже заканчивался. Но он, что карточная игра: если уж ввязался — уйти, когда захочешь, тебе не дадут. И мне пришлось немного задержаться. Найдя своего зама, я передал ему полномочия. Взял одного из бойцов и побежал выручать девочку. По дороге из обгоревшего бэтээра мы прихватили лом и два домкрата. Немного покружив по дворам, отыскали то место. Девочка, вся измученная и заплаканная, ждала.

— Вот я и вернулся, Рошаночка, — говорю ей. — Сейчас мы тебя вытащим. Потерпи ещё чуть-чуть.

— Костя, — говорю напарнику, — будем поднимать левую сторону. Ищи упор понадёжней и подводи домкрат.

В общем, подготовили домкраты к подъёму конструкции, вплотную подтащили к плите несколько железобетонных осколков, чтобы при необходимости тут же подложить их под неё. Начали подъём. Девочка вдруг и говорит:

— А дядя сказал, что мне уже никто не поможет, только Аллах, — заплакала она.

— Так, наверно, Аллах и прислал нас к тебе, — говорю ей. — Кстати, а куда тот дядя подевался? Пригодилась бы и его помощь.

— А он сказал: 'Засаду надо делать' и ушёл.

— Какую ещё засаду?.. Вот ещё не хватало, — проворчал я. — Не на нас ли? Надо бы...

И тут автоматная очередь заставила нас упасть и отползти за развалины. Стреляли из уцелевшего крыла дома.

— А вот и дядя нашёлся, — в сердцах сплюнул я. — Сразу видно: за народ воюет.

— Ну, отморозок! — возмутился солдат. — Знает, чем заняты, и стреляет. Сейчас я разберусь с этим гадом.

— Не время, говорю, Костя. Вот освободим девочку, тогда и до него черёд дойдёт. А пока прикрывай меня. Да не высовывайся, смотри.

Солдат занял позицию, а я подполз к домкрату, лёг на бок и давай рычагом орудовать. Тут и перестрелка началась. Но я не прекращаю работы, знаю — уж теперь-то прицельной стрельбы у этой вражины не получится. Чуть приподниму лестничный пролёт, сразу подкладываю под него опору. Обдирая руки, колени, ползу ко второму домкрату. Девочку подбадриваю, как могу. Но по её затуманенным глазкам вижу, что она на пределе своих сил.

Левый край конструкции удалось приподнять сантиметров на двадцать. А ножки ребёнка всё ещё что-то держит. Правая сторона пролёта в любое мгновение могла просесть. И тогда всё будет кончено. Я напихал под пролёт камней, влез под него и высвободил ножки. Минуту спустя и девочку вызволил.

Из-под обстрела вытащил её на бушлате. Девочка обняла меня и прошептала: 'Спасибо, дядя'. Я достал аптечку, говорю ей: 'Рошаночка, сейчас мы сделаем укольчик и вмиг донесём тебя до госпиталя'. Она улыбнулась и... умерла. Почему?! Я попытался запустить её сердечко. Ничего не получилось. Тогда сделал ей противошоковый укол, и снова старался оживить её. Всё напрасно. Я не смог её спасти, понимаешь, — голос Некрасова дрогнул. — Почему она умерла, я так и не понял. Меня это до сих пор мучает.

— Володя, это могло произойти от отравления ядами, — сказала Зоя, — которые накапливаются в размозжённых мягких тканях. И как только прекращается их сдавливание, яды тотчас разносятся по организму. Тут вины твоей нет.

— Возможно... — Некрасов глубоко вздохнул и продолжил: — Ну так вот. Когда я вернулся к напарнику, тот бинтовал плечо. Я помог ему и говорю: 'Вот теперь пора с этой гнидой разобраться'. Прикинули план действий. Когда минут через двадцать я оказался возле двери, за которой отсиживался тот 'народный заступник', ярость моя ещё не улеглась. Первой гранатой высадил дверь, второй угодил в косяк той комнаты, из которой велась стрельба. Заскакиваю в неё, смотрю: в углу сидит раненый мужик, под рукой автомат, весь пол — в гильзах. Увидел меня, заулыбался поганенько так: мол, сейчас твоя взяла, сдаюсь, а завтра ещё посмотрим, чья будет. Стал поднимать здоровую руку. Я качнул головой: 'Нет... Рошанку тебе не прощу'. И всадил в него остатки обоймы. А сам сел и заплакал. Думаю, девочка умоляла спасти её, а я так и не смог. Как с этим жить?

И вот сейчас я опять услышал те же самые слова, как будто Бог дал мне ещё одну попытку спасти ребёнка. И тут я, веришь ли, испугался: на такой волне подобрать человека очень трудно. При сближении с ним его может оглушить бортом, и он сразу пойдёт ко дну. А мне и отстегнуться нельзя, всё равно не успею.

— Держись! — кричу.

Достал из-под скамейки бухту швартового каната — надёжная такая верёвочка, — сделал на конце петлю и ору во всю глотку:

— Эй!! Приготовься! Сейчас брошу верёвку! Как поймаешь, наденешь её вот так, — показываю ребёнку, — под мышки.

И бросил конец верёвки. Неудачно. Бросаю ещё раз и ещё. Верёвка намокла и стала тяжелей. Но всё равно мешает ветер. Тогда я зашёл с наветренной стороны и снова бросил её. На этот раз удачно. Она хлёстко стегнула по крыльям матраца — хорошо, что они приподняты были. И тут ручка ребёнка судорожно схватилась за верёвку. Я подгрёб поближе. И, перекрывая шум моря, ещё раз крикнул:

— Петлю под мышки надень! Подтяни! И держись за верёвку!

— Ладно, — кричит ребёнок в ответ.

Когда матрац был подтащен мною совсем близко, по жёлтому купальнику я понял, — девочка. Крикнул ей:

— Прикройся матрацем... и держись!

Выждал, когда волна приподняла её над кормой, и, словно выуживая большую рыбу, плавным рывком дёрнул её на себя. Девочка, скользнув по корме, упала на донную решётку. Я схватился за вёсла и выправил лодку. Затем выловил матрац, бросил его за спину в носовой отсек и подналёг на весла.

Девочка, худенькая, черноволосая, всё лежит и лежит без движения. И тут мелькнула мысль: 'Уж не зашиблась ли она до смерти?' Грешным делом подумал: 'Если и она умерла — всё к черту! Переверну лодку'.

— Ты не сильно ушиблась? — кричу ей.

В ответ она всего лишь шевельнула рукой. У меня и от сердца отлегло.

— Ну, отдыхай, отдыхай, милая, говорю.

И такая тяжесть с моей души свалилась, что у меня, веришь ли, даже слёзы потекли. И как-то сразу устал я, ну просто до изнеможения. Но потом обозлился на свою слабость, взял себя в руки. Гребу.

Минут через пять она подползла ко мне, села, увидела меня на скамейке в приспособлении, похожем на ходунки ребёнка, и обомлела.

— Не бойся, — кричу, — я не пират! Без этих штук я бы не смог выбраться в море. Как зовут?

— Вера, — с усилием отвечает она.

— А я — Володя.

— Как вы нашли меня? — перекрывая шум, кричит она.

— Случайно, Верочка. В море потянуло.

— А вы моряк?

— Нет. И долго ты плавала?

— Очень.

— Ну, отдыхай, Верочка, — говорю.

— Отвязаться можно? — показывает она на причальный канат.

— Да, — засмеялся я, — теперь можно.

В тот раз я устал как никогда. Моё безразличие к исходу морской прогулки сменилось таким страстным желанием вернуться, что я сам был удивлён. Нелегко же мне это далось. К концу путешествия мышцы судорогой сводило.

Степан, увидев озябшую девочку, её полуспущенный матрац, всё понял. И молча пожал мне руку. А девчонку растёрли докрасна и смазали ей разбитые коленки йодом. Маленько отдохнула она. Потом Степан дал ей 'пофорсить' свою рубаху, и мы с Верой отправились в жилую зону.

По дороге спрашиваю:

— Ты кому-нибудь сказала, что пошла купаться?

— Нет, — отвечает. — Я рассердилась на маму и ушла без разрешения.

— Как видишь, тебе это чуть не стоило жизни.

— Да, вижу. Спасибо вам.

— Будь здорова.

После этой прогулки мои мышцы трое суток болели.

Вот так мы с Верочкой и познакомились. Всё как я говорил: возникла необходимость — мы и встретились...

Глава 16. БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Девушка поднялась со скамеечки, встала за спиной Владимира, положила руки на спинку коляски.

— Володя, а почему встретились мы? — вдруг спросила она.

— Ну, возможно потому, что я без тебя просто не выжил бы.

— Но оперировали-то тебя врачи, — заметила Зоя.

— Врачи, — подтвердил Некрасов. — Но, не мне объяснять, от чего может зависеть выздоровление. Я знаю определённо: ты мне очень помогла, очень...

И тут девушка негромко сказала:

— Ну, хорошо. А теперь скажи мне: долго ли ещё мне ждать от тебя предложения?

Некрасов замер. Помолчал. Обернулся к ней.

— Ты это... серьёзно? — спросил он.

— Конечно, — ответила она. — Или меня в твоих мечтах вовсе нет?

— Что ты говоришь? Зоенька! Ты же знаешь... Я... я запретил себе даже думать об этом.

— Почему?

— Ну это же ясно. — Некрасов чуть развернул коляску — Что я могу тебе предложить? Жизнь, полную неудобств? А зачем она тебе... такой молодой, умной, красивой? Ведь я не смогу тебе дать и половины того счастья, что ты заслуживаешь.

— Володя, я к этому готова.

— А что скажут твои родные? — спросил он. — Мне кажется, я не имею на это права.

— Я надеюсь, ты не отказываешь мне в праве самой решать свою судьбу? Так вот, я уже всё решила.

— У меня нет слов, — растерянно произнёс Владимир.

— Ну уж нет, Некрасов, отныне никаких тебе снисхождений. — Ты для меня больше не больной, я для тебя — не медсестра. Так что, будь добр, убеди меня в том, что я не ошибаюсь.

Владимир снял со спинки кресла руку девушки, взял её в свои прохладные ладони и стал целовать.

— Милый ты мой человек! У меня к тебе столько любви, сколько может вместиться в одном сердце. Если б ты знала, что я только ни придумывал, чтобы сдерживать её. Но из этого ничего ровным счётом не вышло.

Зоя обняла Некрасова за шею, щекой прикоснулась к его виску. Он приподнял голову и, сделав движение ей навстречу, легко-легко потёрся щекой о её щеку. Оба негромко рассмеялись.

— Это следует считать за предложение?

— Да, моя жизнь, — дрогнувшим голосом ответил он. — Прости, что я не нашёл тебя раньше.

Осторожно придержав её голову рукой, Владимир потянулся к ней и поцеловал.

Строя планы, привыкая к новым словам и ощущениям, молодые люди проговорили до глубокой ночи.

На следующий день бабушка благословила их.

Было около одиннадцати. Зоя с Некрасовым находились возле дома. Вдруг на УАЗе, именуемом в народе буханкой, вероятно, с тем самым своим другом за рулём, мужчиной лет сорока, среднего роста и плотного телосложения, приехал Геляев. Он энергично вылез из кабины и вошёл во двор. В этот раз батюшка был при галстуке и в хорошем сером костюме.

Тепло поздоровались. Смущённо улыбаясь, Владимир рассказал Геляеву об их с Зоей решении: вступить в брак и остаться жить в этом доме. Анатолий поздравил их и поинтересовался: будут ли они венчаться?

И тут Володя удивил невесту своей позицией.

— Я думаю, пока довольно с нас и регистрации. Не будем сжигать за собой мосты. Поживём, а там видно будет.

— Я предполагал это, — сказал Анатолий. — Ну что ж, это ваш выбор. А что вы решили с датой официального вступления в брак?

— У меня мало времени, — заявила Зоя. — Отпуск на исходе. Надо съездить уволиться с работы, оформить Володины бумаги, закрыть вопросы с квартирой, пропиской, словом, утрясти все дела. Без факта регистрации некоторые проблемы вообще не решить. Так что, если возможно, то хорошо бы оформить наш брак уже сегодня или завтра.

— Ну что ж, — Геляев в задумчивости огладил бороду. — Раз решение принято, мы с Евгением едем в администрацию, на разведку. А вы, на всякий случай, приоденьтесь.

Они уехали. А Зоя с Владимиром, наскоро приведя себя в порядок, стали прикидывать свои возможности. К завтрашнему дню кое-как подготовиться ещё можно, — подумали они, — но расписываться сегодня — чистый авантюризм. И, осознав своё катастрофическое бессилие, ужаснулись. Без помощи Дарьи никак не обойтись. Зоя бросилась к ней.

Примерно через час на подъезде к их дому засигналила машина. Молодые были на улице и видели, как, тяжело переваливаясь и недовольно урча, к самой калитке подрулил микроавтобус. Открылись все дверцы, и из него стали вылезать гости: невысокая исполненная величия шатенка, худенькая девушка с глазами встревоженной серны, чета Даниловых, Анатолий с приятелем и красивый русоволосый парень лет двадцати или чуть более.

Зоя поспешила им навстречу. Когда гости вошли во двор, Анатолий представил их хозяевам. Его приятеля звали Женей Шевченко, главу поселковой администрации — Васильевой Ольгой Ивановной, её секретаря — Анной, а парня — Сашей Соколовым. И тут возникла лёгкая заминка. Оказалось, что к столь решительному повороту событий вступающие в брак всё же готовы не были и не знали, что делать.