Дело Пентагона [законечно]

— Что? — отчет хлопнулся на стол, но в тишине казалось, что это не бумага по дереву ударила, а пушечный залп прогремел...

— Да. — Даже глаза было страшно поняться... — Профессор.

— И, стало быть, у вас по математическому анализу стоит отлично, так?!

— Д-да, — я сжала пальцами сидение стула.

— Как компьютерно вычисляется косинус, мисс Конелл? — этот мягкий тон меня добил.

— Осмелюсь предположить, что через разложение в ряд Фурье4... сэр.

— Вы правильно делаете, что осмеливаетесь. — Я бросила на него быстрый взгляд, но это было ошибкой. — А почему вы глупее разработчиков, мисс Конелл?

— Но я не могу задать точ...

— Точность?! Вы пишете программу, результаты которой не повлияют на вращение Земли. И, судя по всему, никогда не напишете ничего, что на это бы повлияло! Тогда на кой вам эта точность?! — он схватил мой отчет и разорвал его напополам, а потом швырнул в мусорку и даже руки стряхнул. — Вон из аудитории...

Я не могла в это поверить. Сколько не пыталась — не могла в это, черт подери, поверить. Меня выгнали с пары за то, что я не подумала разложить косинус в ряд Фурье в практической работе, которую никогда, никто и нигде больше не увидит. Я шла по коридорам университета и смеялась сквозь слезы. У Шона отвратительный характер. Всегда был, есть и будет! И при случае он этим не стесняется пользоваться!

Но на самом деле, если разложить по Фурье поведение Шона Картера с поправками на время и дополнительные знания, то, выходит все максимально просто: в Италии он наслаждался ли нет ли обществом Пани, в которую был влюблен... А затем вернулся в серую действительность, где дома его встретила совершенно посторонняя девушка, не такая роскошная, не такая успешная, а проще говоря, нежеланная. Да еще и с какими-то претензиями. Вот и вся наука.

Мне было так плохо, что я вытащила с пар Керри, соблазнив подругу

4Ряд Фурье — представление произвольной функции с периодом в виде ряда с бесконечным количеством элементов, каждый из которых обеспечивает большую точность вычислений, но и более сложен алгебраически.

мороженым. Мне просто необходим был приятный день, полный спокойного, мирного и очень женского нытья. Керри против такого расклада ничуть не возражала, и потому в скором времени мы оказались в кафе, где собирались долго и обстоятельно жаловаться друг другу на жизнь тяжелую.

— Он психованный подонок, — возмущалась Керри, поддерживая меня руками, ногами и всеми остальными частями тела.

— Он меня ненавидит, — вторила ей я, размахивая ложкой. — Можно мне заночевать у тебя?

— А ты...

— Я уломаю охранницу. Наплету про ключи или что-нибудь в этом духе. Меня помнят, к тому же я... — Я начала истерически хохотать. — Шлюшка ректора, — задыхаясь, проговорила я.

— Что? — не поняла Керри, потому что приступы смеха заглушили слова. Но я не могла перестать смеяться.

— Шлюшка... ректора, — громко сказала я, и почти все в кафе обернулись на нас.

И тогда вдруг победили слезы. Я начала захлебываться собственными эмоциями и разревелась. Но самое удивительное, что Керри тоже заплакала, за компанию, конечно. Я даже удивляюсь, как нас не попросили уйти!

— Я знаю, — всхлипывала Керри. — Что нам надо. Пойдем на вечеринку Бьянки. Только сначала по магазинам. Я... — ее голос прервался всхлипом. — Я просто мечтаю увидеть тебя с заячьими ушками.

Бьянка была из девушек местных. У нее были вполне состоятельные родители. Училась она с Керри, я же была с ней знакома весьма условно. И хотя Бьянка с моей соседкой близко не дружили, на вечеринки друг друга приглашали. Таким образом, мы с Керри завалились в сотрясавшийся от грохота музыки домик и тут же нахватали себе выпивки. Таков был план — наладить собственную жизнь путем вливания в себя нескольких литров разной дряни.

Однако план не очень-то работал. В смысле напиться удалось, да еще и качественно, но все остальное шло вкривь и вкось, хотя с виду и не скажешь. Я познакомилась с симпатичным парнем, с которым мы смеялись, танцевали и пили. Набрав определенный градус, я даже примерила на него костюмчик Шона, будучи уверенной, что о прошлом бойфренде пора забыть, но затем...

— Тебе не идет имя Джо, — глубокомысленно протянул мой ухажер.

— Ну тогда зови меня Джоанной, — игриво протянула я.

— Джоанной? Ты... Джоанна Конелл? — Его руки так быстро убрались от меня, что я не устояла и рухнула на стол с выпивкой. — Прости, я не... прости...

И ретировался. Словно я прокаженная. А все почему? Потому что с Картером связалась. Нет. Мне еще вовсе не хватит, я еще совсем трезвая, раз беспокоюсь о таких мелочах. А Керри уже с кем-то вовсю целовалась. И мне тоже вдруг просто дико захотелось просто поцеловать парня. Нормального, может быть не такого красивого, умного и влиятельного, как Шон, просто парня. В конце концов, куда я замахнулась? Я даже не самая хорошенькая. Но, черт возьми, достаточно привлекательная, чтобы кому-то нравилось со мной целоваться!

Потому, я взяла еще текилы и пошла на поиски своего счастья. Однако, оно нашло меня самостоятельно. Парнишке мне и улыбался, и комплименты делал, и не мог оторвать взгляд от моей груди. Это было приятно. Может быть, я бы и предпочла более старомодный способ восхищения, но уроненные платки ушли в прошлое. Однако надо мной точно злой рок повис: меня окликнули по имени ровно за секунду до того, как губы героя коснулись моих. И был это... Джастин.

— Эм, привет, — смущенно проговорил он.

— Только не начинай! Я пьяна и ненавижу твоего брата! — выпалила я, но послушно убрала руки за спину, словно занималась чем-то и впрямь неприличным.

— Я тоже ненавижу своего брата. Все в порядке. Просто я хотел убедиться, что ты достаточно трезвая, чтобы отвечать за последствия своих действий...

Вот так. Он, оказывается, из лучших побуждений сорвал мне все планы на вечер. Оставалось только забрать подругу и, все еще поскуливая, вернуться в общежитие.

Обменявшись впечатлениями, мы с Керри уже улеглись спать, как вдруг дверь распахнулась с пинка, и в комнату ворвался Шон.

— Дверь завтра поменяют, — невозмутимо сообщил он Керри, а затем накинул мне на плечи свой пиджак и, очень больно удерживая за локоть, повел к выходу из общежития.

Вот так я впервые не ушла от Шона.

Утром я решила завести серьезный разговор. Ведь, в конце концов, должна была я выяснить, что можно, что нельзя, и чего вообще он от меня хочет.

— Я хочу поговорить о том, что случилось. — Но Шон рывком поднялся с кровати и начал одеваться. — Ты мне обещал хотя бы ширму отношений. Все знают, что мы с тобой вместе, но никто не в курсе, что на самом деле ты меня презираешь. Что я делаю не так? — На ходу завязывая галстук, он вышел из комнаты. Я последовала за ним. — Пожалуйста, скажи, и я это исправлю. Я не понимаю тебя, я стараюсь узнать тебя лучше, но ты... — Он демонстративно меня игнорировал, просмотрел папку с бумагами, потом достал пачку сигарет и вытянул оттуда одну штуку. Я слегка обомлела (не замечала за ним пристрастия к курению), но даже это не заставило меня замолчать, я просто не могла остановиться! — Шон, дело ведь не в лабораторной работе, не в Фурье-разложении! Почему ты со мной не разговариваешь? — А он глянул на меня так, что страшно стало, и выскочил из дома, хлопнув дверью. Даже галстук не завязал.

После утреннего инцидента я сидела на лекции по культуре, старательно игнорируя смешки и злые взгляды Хелен. Однако губы сами собой обиженно изгибались. Внезапно мне на парту легла записка: 'Если у вас все, дай знать — я девочка не гордая'. Это было просто отвратительно, но то, что Шон ухитрился втянуть меня в нечто подобное — еще хуже. Я чувствовала хихиканье Хелен и ее подружек каждой клеточкой тела. Эти отношения с Шоном с самого их начала только унижали меня. Лучше бы я тогда смолчала. Лучше бы вылетела из университета!

Когда я вернулась домой, Шон разговаривал по телефону со своим русским другом Алексом. И он... смеялся. Я оказалась под таким впечатлением, что даже сунула голову в гостиную, чтобы проверить, не померещилось ли. Но только Шон меня заметил — сделал внушительный глоток чего-то крепкоалкогольного и отвернулся.

Дабы никого не бесить, я ушла в спальню и уселась за ноутбук. Когда Шон вошел в двери, я нервно замерла. Но вместо того, чтобы начать на меня орать, он скинул обувь и уселся рядом на кровать. Все это время мои пальцы безжизненно лежали на клавиатуре.

— Этот код неправильный, — сообщил он внезапно. И начал объяснять, что именно ему не нравится.

— Может быть, сначала извинишься? — спросила я раздраженно.

Он издал звук, сильно напоминающий рычание, а затем снова спокойным тоном начал диктовать, что писать. Это был его способ помириться? Я поджала губы.

— Продолжай сама, не обращай на меня внимания.

Он сидел со мной долго. Почти весь вечер. Но не коснулся даже пальцем. Зачем он это делал? Что он пытался мне сказать? Что, несмотря на все разногласия, мы можем симбиотически сосуществовать?

Но странности на этом не закончились. На следующее утро я стояла около аудитории в короткой юбке цвета хаки и горчичной блузке с большим шелковым бантом на груди, накрашенная, хорошенькая, как куколка. И радовалась, что прошлый вечер был довольно приятным. В моей новой жизни это было достижением. Но вдруг в коридоре показался Шон, и все студенты притихли, старательно делая вид, что им совсем, вот ни капельки не интересно происходящее.

— Вечером прилетит Такаши Мияки, пару дней поживет у нас, — без предисловий сказал Шон. Я онемела, но сдержать глупую, счастливую улыбку не смогла. А несколько человек попытались подобрать челюсть с пола. — Используй это знакомство с умом. И промолчи про С++ и личную жизнь!

— Да, да, да, — я зажала глаза рукой, оттопырив мизинчик. — Что-то еще?

Только я оторвала руку от глаз, он схватил меня за талию и жадно поцеловал. И хотя это был прекрасный поцелуй, просто невероятный, я смутилась, потому что не фанат проявлений чувств на публике. А затем Шон ну просто не мог не сделать хоть маленькую, но подлянку. Он потянул за ленточку банта, отчего лиф моей блузки чуть не расползся в стороны. Я вскрикнула и прижала руки к груди.

— Очаровательная вещица. До вечера, мисс Конелл.

Да, я была вся красная, да, переживала, что наше поведение было крайне неприличным, но то, с какой завистью на меня смотрели окружающие, придало мне уверенности в правильности поступка ректора. Шон точно знал, что делает. Он заставлял всех видеть, что я... желанна? Полагал ли он, что этого достаточно и мне тоже? Поблажка. Так я назвала это для себя. Шон дал мне поблажку, таймаут в череде тирании. Да, толку от нее было мало, но иногда обманываться так чудесно...

Такаши Мияки оказался японцем до мозга костей. Он улыбался. И я тоже. Он и Шону улыбался, но тот не реагировал. А у меня уже начинали болеть скулы, но Такаши улыбался, и улыбался, и улыбался, и мне было совестно перестать.

— Он так и будет улыбаться? — спросила я у Шона, пока мы вместе варили кофе для Такаши.

— Да. У японцев как принято. Можешь перестать сиять как мегаваттная лампочка, он не обидится.

Но я не могла. Было неловко. К тому же, Шон и Такаши обсуждали проект, а вообще ничего не понимала, даже я не была уверена, что они говорили на английском. Посреди вечера я, извинившись, сбежала в спальню Шона, достала справочники и начала искать неизвестные мне слова. Да, я их находила, но если вы думаете, что объяснения понимала... Ха! Нифига подобного!

— Ты куда пропала? Что ты делаешь? — спросил Шон, закрывая дверь.

— Схожу с ума от собственного невежества.

— Никто и не говорил, что ты должна нас понимать.

— Я это говорю. — Уголок губ Шона дернулся от этих слов вверх. — Иначе что я вообще делаю в вашей компании? Подстраиваюсь под интерьер?

— Идем, — велел мне Картер вдруг, а вернувшись в гостиную, усадил рядом с Такаши и объявил, что они утомили его крайне перспективную студентку.

— Перспективную? — не удержалась я от шпильки. — Я же не могу разложить косинус по Фурье!

Шон изумленно замолк, а Такаши вдруг начал смеяться, чем меня очень сильно удивил.

— Мисс Конелл, вы поймите правильно, мы ведь бьемся совсем не в той же лиге, что студенты. Иногда забываемся. — Да жизнь готова поставить, что Картер ни разу не забылся! — И раскладываем косинусы по Фурье, чтобы меньше напрягать наших холеных параллельщиков. — Я очень удивилась его словам.

— Холеных?

— Холеных, ведь мы предпочитаем их не тревожить без крайней надобности и обходиться собственными силами.

— Но почему? Ведь скорости хватает... — И я развернулась к нему всем корпусом.

— Да, конечно, все верно, — охотно начал он объяснять. — Но каждая выигранная миллисекунда — огромное достижение, иначе нам бы и суперкомпьютеров не хватало. Знаете, сколько времени уходит на распараллеливание кода? Чем его меньше, тем лучше, тем меньше путаницы у нас.

— Но если оно есть, почему бы не запастись временем и не поставить на параллельное программирование все?

— Ах, мисс Конелл, — заулыбался Такаши. — Потому что грамотные параллельщики — такая великая редкость... У вас сколько голов? Одна? И вы думаете одной головой. Сядьте за компьютер с Шоном и напишите мне сходу код, пользуясь двумя головами за два процесса, код. Вы вытерпите ровно минуту, никак не больше. — Ох, это он был прав. — А также проблемы отладки, проблемы обдумки. У человека должны быть невероятные мозги, чтобы он был грамотным параллельщиком. Незаурядные.

Слушая его, я заулыбалась снова. Но скулы больше не болели. Потому что искренняя улыбка еще никому не навредила. А еще Такаши мне очень понравился. Я даже заварила ему традиционный американский чай, что его, как представителя страны Восходящего Солнца, сильно позабавило. Но искренность всегда окупается. Всегда. Мы с Такаши сходу нашли общий язык, чем изрядно польстили самолюбию Шона, который воспринял это как подтверждение собственной гениальности.

Это был хороший день. Стоя в спальне, я все думала, почему если Такаши так мил, то Шон, будучи звездой той же величины, временами просто невероятно гадкий? Вдруг я почувствовала руку Шона на талии.

— Ты что собираешься делать?! В доме гость!

— Он ко мне приехал, вот если бы я к нему — совсем другое дело.

— Шон, нет, я не...

— Просто веди себя тише, чем обычно. — И он зажал мне ладонью рот. А другой рукой уже поднимал юбку, добираясь до тонких кружевных трусиков. Я попыталась вырваться и возразить, но Шон мне просто не позволил. Когда его пальцы скользнули под кружево, я просто запрокинула голову, не в состоянии сопротивляться. Ему пришлось держать меня, чтобы я не упала и приглушать мои крики собственными губами.

Он меня поднял и перенес на кровать. И все продолжилось. Он сидя сжимал меня в объятиях, я смотрела на его лицо, как причудливо ложится свет на его скулы. Смотрела и думала, что он красивый мужчина, по-настоящему красивый и по-настоящему мужчина. С ним легко быть маленькой и слабой. И, в то же время, так опасно. Коснувшись его впалых щек, я оцарапала кожу о щетину чуть не в кровь, а затем запустила пальцы в черные волосы и вдруг заметила, что они у него... волнистые, почти кудрявые, просто Шон как-то так их укладывает, что в глаза не бросается. А затем меня внезапно накрыло волной удовольствия...