Ленинское
Шушенское — посёлок на юге Красноярского края, куда Ленина когда-то ссылали. Кто бывал в тех местах, представляет, куда именно отправил бывшего дворянина "бездушный царский режим". В минусинской котловине, именно так называется эта местность на стыке нынешних Хакасии и Красноярского края, вообще-то, уникальный микроклимат — арбузы растут почти "астраханские", хотя, конечно же, Сибирь. Большевики не повторят ошибок "царизма" — отправлять будут туда, где и охранять-то не всегда требовалось — куда-нибудь в Норильск.
С тридцатых годов в Шушенском существует ленинский музей-заповедник, который одно время был чуть не главной сибирской достопримечательностью — передовиков производства в познавательные туры отправляли. С крахом коммунистической идеологии посёлок превратился в обычный райцентр — правда, с очень развитой инфраструктурой и нетипично аккуратный.
В Шушенском шикарная набережная Енисея с основательным речным вокзалом — говорят, в советские годы особым шиком считалось приплыть туда на "Метеоре" из Абакана. В райцентре-заповеднике есть асфальтированные тротуары и довольно приличная гостиница. "Ленинский" музей сейчас превращён в музей сибирского быта под открытым небом, хотя "ленинские" объекты, конечно, оттуда никуда не делись. В одном домике Ильич обитал, пока к нему Крупская с матерью не приехали, во втором — посолиднее, с деревянными колоннами, будущий вождь жил уже вместе с женой и тёщей.
Позабавило то, как работала советская пропаганда — её остатки до сих пор транслируются здешними экскурсоводами. Ленину "жестокий царизм" платил в ссылке "ВСЕГО" восемь рублей в месяц — правда, тут же поясняется, что этого ему хватало на полный пансион со стиркой белья, да ещё и на книжки оставалось. А вот старосте, избираемому из числа зажиточных селян, полагалось "ЦЕЛЫХ" сто рублей в год. Нехитрые арифметические операции доказывают, что жалование главы самоуправления было в годовом исчислении всего на четыре рубля больше, чем у ссыльного смутьяна. Или режим был не такой уж жестокий, или жесток он был не к тем.
В главном "ленинском" месте Сибири какое-то несметное количество различных памятников коммунистическому идолу — в пересчёте на количество населения и площадь, цифры просто "зашкаливают", но самым заметным остаётся живописная композиция, состоящая из мраморных плит на земле, раскрытой книги с цитатой из "первоисточника" и огромного столба с высеченной в нём головой Ильича. Монумент красив, но сейчас практически заброшен — по его плитам ходят аполитичные коровы и оставляют на них беспощадные "лепёшки", в целом довольно точно характеризуя отношение страны к своему бывшему вождю.
Мимикрия
В Горно-Алтайске есть магазин "Филипас". Буква "А" очень мелкая, и издалека вывеска — вылитый алтайский "Филипс", набранный кириллицей.
Самопрезентация
Однажды, когда я работал в финансовой компании "Мономах", мне пришло по факсу забавное рекламное предложение из Новокузнецка от газеты "Кузнецкий рабочий".
Дословно его содержание не воспроизведу, но первые строки выглядели примерно так:
"Город Новокузнецк — промышленный, культурный, образовательный центр южного Кузбасса, город с большой численностью населения, город с тяжёлой экологической обстановкой..."
Последнее было сущей правдой — когда я впервые побывал в Новокузнецке, мне показалось, что песня Анжелики Варум начала девяностых про "розовый снег, фиолетовый дождь" была написана не иначе, как под впечатлением от поездки в этот город. Но всё же сей печальный факт, вставленный в рекламную презентацию мэрского издания, звучал почти как прелюдия к бессмертной фразе из московских электричек: "Поможите, чем сможете!"
Город "понаехавших"
Благодаря Олегу Куваеву, автору гениальной Масяни, в народ ушла бессмертная фраза с характерной интонацией "Понаехали!", но почему-то относят её исключительно к столице нашей родины. Между тем, это словечко и производные от него актуальны и в других местах.
Вообще-то, все крупные сибирские города состоят из "понаехавших" — где-то раньше, где-то позже. В Омск массово переезжают из Казахстана и с "северов". Красноярск и Иркутск "питаются" жителями огромных и многолюдных субъектов Федерации, чьими столицами являются. Томск, будучи городом интеллигентно-образовательным, впитывает в себя иногородних студентов, которые потом остаются там жить. Кузбасс с его шахтами и металлургической промышленностью почти полностью состоит из потомков бежавших когда-то от бесправия и "голодухи" селян. А Новосибирск, подобно Москве, высасывает народ с огромной территории — от Ханты-Мансийска до Анадыря и от Норильска до Ашхабада. И я, и моя благоверная — из их числа.
Но всё-таки самый "понаехавший" город в Сибири — это Барнаул. Во всяком случае, там это более всего заметно. Барнаул, или, как его презрительно называют зазнайки-новосибирцы, Барнеаполь — центр огромного края, в котором до сих пор сельское по факту (5) население доминирует над городским. Алтайский край — сибирский брат-близнец края Краснодарского. По нашим, сибирским, меркам там довольно тепло, почва плодородная, и с водой больших проблем нет. Немудрено, что со времён столыпинской реформы эта территория — вторая "житница России" после Кубани.
Совершенно логично, что с затянувшимся на многие десятилетия кризисом в сельском хозяйстве, местный люд потянулся в краевой центр. Барнаул, основанный как канцелярия горного округа (там ещё у них и серебро с медью когда-то добывали), к семидесятым годам двадцатого века вымахал до неприличных размеров — больше пятисот тысяч, но городом, несмотря на многоэтажную архитектуру, так и не стал. Уклад жизни там до сих пор семейный, общинный, сельский. Я знаю, о чём говорю — мой отец родом из Барнаула, и там до сих пор живёт моя многочисленная "поздняковская" родня. Эта родня регулярно ходит друг к дружке в гости и выезжает два раза в год на "семейные" делянки в пригороде сначала сажать, а потом копать картошку.
Неудивительно, что в Барнауле можно запросто увидеть двух бабулек, которые стоят на разных сторонах широченного Ленинского проспекта и общаются, перекрикивая шум городского транспорта:
— А?
— За молоком, говорю, ходила!
— Привезли молоко уже?
— Ага, только уж больно жидкое!
А ещё в Барнауле по вечерам начинаются совершенно сельские по своему характеру "движения" молодёжи. На длиннющий проспект с бульваром вместо разделительной ближе к закату вываливают целые толпы праздно шатающихся молодых людей, заполняющих собой, кажется, весь город. Они ничего не делают — сидят на скамейках, лузгают семечки, болтают. Картинка, довольно шокирующая на первый взгляд, по сути своей — совершенно мирная. Обычные деревенские посиделки, просто деревня большая...
Мобильное
Эту историю смогут оценить только те, кто помнит, что мобильный телефон когда-то был предметом дико статусным. В те времена, когда "мобила" являлась неизменным атрибутом анекдотов про "новых русских".
2000-й год. Я был в первой в своей жизни иркутской командировке в составе делегации, включавшей, кроме меня, директора по рекламе авиакомпании "Сибирь" Мишу и менеджера по рекламе Олега. Мы ехали принимать дела у только что "съеденной" "Сибирью" местной авиакомпании "Саяны".
Командировка начиналась безрадостно. Во-первых, принимающая сторона нас не встретила, а только сообщила по телефону, что для нас забронирован трёхместный номер на всех в гостинице аэропорта — ни до, ни после я не видел тараканов таких размеров, как в том, с позволения сказать, отеле. Во-вторых, с утра за нами прислали не машину, а менеджера по рекламе "Саян", который предложил нам ехать в офис на автобусе. Мы пожали плечами, но послушно попёрлись на остановку.
Всю дорогу Мишке звонили на мобильный — трудовой день начался, и нужно было быть "на связи". Каждый такой разговор сопровождался взглядами, полными классовой ненависти, со стороны других пассажиров.
Ближе к центру города салон заполнился людьми "под завязку", и нас с Олегом оттеснили от нашего руководителя и иркутянина-сопровождающего. Мы продолжали уже на расстоянии наблюдать за Мишкиными переговорами по телефону и за тем, какую реакцию они вызывают в автобусе.
Пришла пора выходить — правда, об этом знал только наш местный коллега, находившийся рядом с главным рекламистом "Сибири". Миша решил воспользоваться случаем и отомстить своим подчинённым, покатывавшимся со смеху всю дорогу — телефон зазвонил у Олега, и вслед за его "алло!" раздался голос начальника из другого конца автобуса:
— Олег, мы сейчас выходим!
— Да, Миша, я понял, — ответил в трубку Олег и густо покраснел.
До сих пор удивляюсь, почему из автобуса мы вышли сами, без страстной физической помощи наших попутчиков, спешащих на работу иркутян.
Истории с дня рождения
В 1999-м году у меня был удивительный день рождения. Мы с Натальей жили тогда в Бердске, пригороде Новосибирска, и к нам, совершенно не сговариваясь, одновременно нагрянули в гости одноклассник и однокашник по универу Егор, живущий ныне в Москве, товарищ по детству Виталя и отец. Последние двое — из Павлодара. Однокомнатная квартира в одночасье превратилась в ильфо-петровское "общежитие имени монаха Бертольда Шварца". Отец через какое-то время уехал назад в Павлодар, а друзья остались праздновать моё двадцатитрёхлетие.
В единственной комнате за праздничным столом собрались моя сестра, Егор, Виталя, супруга Наталья, друг и одногруппник Женька с невестой Светой и Мишка, который тогда ещё не уехал в Сочи, а жил с родителями в Бердске, с братом Тимуром — ныне, к сожалению, покойным. Главным героем вечера сегодня был вовсе не я, главным героем был Мишка.
Мишка — стопроцентный "россиянин" — хоть в музее показывай как образец толерантности и терпимости в нашей стране. Его отец — коренной деревенский сибиряк из-под Новосибирска, мать — дочь татарского купца из казахстанского Кокчетава. Мишкины родители — кандидаты точных наук. Преподавательская семья подолгу жила в Томске, Джамбуле, Кокчетаве и до сих пор поддерживает отношения с большой роднёй из многих городов бывшего СССР.
У Мишани удивительное чувство юмора, зачастую людям не понятное, и очень точный взгляд — это он научил меня выискивать, запоминать и записывать "сценки" из жизни и какие-то, на первый взгляд, незначительные, но в действительности говорящие о многом факты истории.
В этот раз, почувствовав благодарную публику, мой друг был "в ударе". Он рассказывал нам о том, как ездил в Петербург, в командировку от мясокомбината, где работал одно время. У Мишки есть множество "масок" для своих рассказов, иной раз он любит поиграть в "очень простого парня".
— Собрался я в Мариинку сходить — ну, надо, раз уж в Питере оказался. "Жизель", — рассказчик нарочито делал упор на букву "е", — называется балет. Пришёл, сижу, смотрю. Девки по сцене бегают: "топ-топ-топ", "топ-топ-топ". А все, главное, хлопают. Она бухнется, раз захлопали, еще раз — ба-бах на сцену, опять хлопают. Чувствую, всё, не могу смотреть, как они грохочут, надо коньяку выпить. Сходил в буфет — посидел, выпил, хорошо мне так стало. Возвращаюсь в зал, к соседке поворачиваюсь, спрашиваю: "Чо здесь?" А она, прикиньте, говорит — всё, мол, Жизель "ласты склеила". Я — на часы, сколько ж я пил-то — да нет, вроде немного времени прошло. Подожди, говорю, балет же "Жизель" называется? А как она дальше-то будет? Оказывается, там её то ли дух, то ли привидение потом по сцене бродит...
Рассказ продолжался в таком же духе, пока "спектакль не кончился". Все, кто присутствовал за столом, к тому времени уже лежали под ним. Мишка закончил про Мариинку и тут же перешёл к следующему "блоку" (это его словечко, он всё "блоками" рассказывает), внезапно сменив "маску". Теперь Мишаня был простым, но очень интеллигентным парнем.
— Отправили меня от комбината магазины мониторить, — начал мой друг. — Дали водителя с машиной. Боря у нас водитель, в Ленинском районе живёт. У него, кстати, прямо на костяшках пальцев написано: "Боря", — ну, в Ленинском районе человек живёт... Одет так — по-спортивному... Он мне говорит: "Чо, слышал, ты в Питер ездил?" Я говорю: "Ну!" Он говорит: "Ну и чо там в Питере?" Да вот, говорю, в театр ходил, в Мариинский. Боря так разулыбался, а зубы золотые, говорит: "Театр, говоришь?" Помолчал немного и выдаёт: "Ты знаешь, Мишаня, я сам такую х..йню люблю! Оденешь костюмчик, рубашечку, галстук, выйдешь, как человек... Ну, спортивка же зая..ывает!.."
Я не буду пересказывать здесь нашу реакцию. Скажу только, что фразой про "зая..ывающую спортивку" все зрители того Мишкиного "шоу" теперь обозначают свою потребность сменить гардероб или просто одеться поприличнее.
* * *
"Вторая серия" того же дня рождения проходила в офисе конторы, в которой мы тогда с Мишкой трудились вместе. Было уже поздно, все были в изрядном подпитии, но самые "крепкие" продолжали праздновать. К числу последних относились мы с Натальей и Мишкой, естественно, мои друзья из Москвы и Павлодара (а куда им было деться, пока я праздную?) и наша бухгалтерша Ольга Павловна — святая женщина, из тех, кому, как говорится, "всё Божья роса". В какой-то момент вечера разговор зашёл о Казахстане, и тут "Ольга Пална" выдала такой мощнейший "блок"!
— А я слышала, — несколько неуверенно начала классическая сорокалетняя блондинка с несчастливой семейной жизнью, — что у русских, которые живут в Казахстане, глаза узкие!
Мы, присутствовавшие за столом "русскоязычные" казахстанцы, переглянулись, не понимая, шутка сие было или нет.
— Там у них, — продолжала бухгалтерша, для неё это было "у них", — солнце яркое, и ветер с пылью, поэтому, когда они, — всё-таки "они", четверо русских выходцев из Казахстана в метре от неё ничего не значили, — там долго живут, то глаза у них постепенно сужаются. И они все становятся узкоглазыми!
Ольга Павловна закончила делиться с нами своими познаниями в области антропологии и замолчала. В офисе повисла тишина — никто не решался продолжать беседу. Я лично чувствовал себя почти что Воландом, которому пытались доказать, что его не существует...
Всё-таки хорошая традиция была в советские годы — школьный туризм по стране. Если уж не историю родины, то хотя бы как выглядят местные жители, был шанс запомнить!
Друзья
Кисёлевск, или как его зовут местные, "Кисельбург" — мрачный и бестолково устроенный шахтёрский городок в Кузбассе. В центре на низеньком постаменте стоит памятник сразу "обоим классикам" — Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу. Стоят, беседуют — о мировой революции, наверное.
Помощь центра
По городу Черепаново, где живёт ещё один брат моего отца, мы шли с Наткой на вокзал, надеясь успеть на новосибирскую электричку. Около памятника погибшим в войне горожанам увидели несколько свадебных автомобилей. Рядом с машинами происходила сценка, буквально выскочившая из фильма "Любовь и голуби": жених наотрез отказывался ехать в ЗАГС без галстука, но никто из присутствующих завязывать галстук не умел.
