— А ты хотел бы меня охранять?
— Как этот... Хавес?
— Неужели тебе, моему названному брату, лестно сравнивать себя с каким-то Хавесом? — Клима усмехнулась. — Впрочем, пока что мне на земли Ордена не попасть. Многие уже хотят избавиться от меня. Оставайся со мной, Зарин, будь защитником, соратником, тем, на кого я смогу опереться. И я обещаю, мы ступим на родную землю, держась за руки. Ты нужен мне. Таких, как Хавес, много, а названный брат, который помнит про веснушки и мостки на реке, один.
...Когда Зарин клялся, и сияла зеленым его кровь, Клима думала, что сама ни за что не купилась бы на эту чепуху, хотя минутой ранее свято верила во все, что говорит. Какие мостки, какие веснушки? Идет война за власть, и обде нужна охрана. Удобно, когда верный охранник живет в соседней комнате, а не через несколько домов. Зарина высшие силы послали, не иначе.
Вот он улыбается, и горячие-горячие пальцы стискивают ее ладонь, бьется на шее жилка, соломенные волосы в густых сумерках кажутся почти черными. Крикнула под навесом дурная ворона, Зарин мимоходом обернулся, потом поднес к лицу еще чуть светящееся запястье, коснулся царапины губами.
"Интересно, доживет он до момента моей коронации или заберет своим телом какую-нибудь пущенную в меня стрелу?" — почти с безразличием размышляла Клима, глядя названному брату в глаза.
Почти.
* * *
В доме царила удивительная и непривычная тишина. Не струился с чердака дым сомнительного происхождения, не ворчала Ристинка, не топотал по второму этажу Гера, угрожая "этому беззаконному колдуну, который себя не бережет и сестру доводит" чередой физических упражнений на свежем воздухе. Ни пылинки на половиках, печь застелена здоровенной периной, кругом витает аромат тушеной зайчатины. Дверь в кладовку чуть приоткрыта, подрагивает на легком сквозняке, но даже петли не скрипят, словно тоже не желая нарушать столь редкий для этого места миг затишья.
А у рукомойника сидели Даша с Лернэ и в четыре руки вытирали перемытую посуду. Чистые миски чуть позвякивали, соприкасаясь друг с другом в высокой стопке, но тишине это не мешало, напротив, придавало ей какую-то особую величественную глубину.
— Здесь случилось моровое поветрие? — осведомилась Клима, пока они с Зарином разувались у порога.
— Что ты! — ахнула Лернэ, испуганно прижав к груди тряпку. — Все живы-здоровы, не накликай! Тенька на чердаке, звукоизоляцию испытывает.
— Судя по всему, успешно, — отметила Клима. Прислушалась, но не уловила ничего, кроме все той же умиротворенной тишины. — Давно бы так.
— А вот мне уж непривычно даже, — вздохнула Лернэ. — Прежде он хоть шумел там. Шумит — значит, в порядке все, да не одна-одинешенька я дома. Сейчас-то повеселей, чем прежде, много гостей, вон, кладовку разобрали, на печи постелили Зарину, только крюк все шатается, того и гляди упадет, упасите высшие силы. А Даша мне помогать вызвалась, она у себя дома тоже за хозяюшку и...
— Так где остальные? — перебила Клима.
— Гера на стройке еще, — Лернэ охотно вернулась к прежней теме. — Ристя обиделась и наверх ушла, когда ей Даша на Холмы переехать предложила.
У Дарьянэ покраснели кончики ушей.
— А где Юрген? — повернулась к ней Клима. Ничего удивительного не было ни в попытке вербовки, ни в Ристинкином отказе.
— Он с утра хотел с тобой говорить, — Даша безуспешно попыталась скрыть острые алые уши под курчавыми волосами. — Но понял, что ты до вечера не явишься, и полетел на границу, утверждать новый договор и брать твою долю золота. Вернется завтра вечером.
— Я тоже не прочь "говорить" с Юргеном, пусть он имеет это в виду, — сообщила Клима и отправилась наверх, махнув Зарину, чтобы не отставал.
"Хозяюшки" снова остались наедине с тишиной, ароматом зайчатины и мокрой посудой.
— Тенька ведь не твой родной брат, — осторожно начала разговор Дарьянэ. Она уже поняла, что милое создание по имени Лернэ настолько наивно и доверчиво, что лучше держать его подальше от всяческих интриг. Клима, судя по всему, так и делает.
— Не родной, — согласилась Лернэ, аккуратно собирая капельки воды с ободка тарелки. — Тенькин отец приходится двоюродным братом свекра названой сестры племянника моей бабушки.
Даша честно попыталась воспроизвести в голове затейливую цепочку людского родства, но потом признала сию миссию невыполнимой даже для агента тайной канцелярии.
— Почему у тебя сильфийское имя? — этот вопрос показался самым безобидным. — Ведь ты человек.
— Мой дедушка был сильф, — улыбнулась Лернэ. — Мамочка увидела, что глаза у меня синие, как небо зимой, и назвала по-сильфийски.
— Так ты прежде жила на Холмах?
— Нет, я родилась здесь. А вот моя бабушка жила в северной части Западных гор, и там втайне ото всех полюбила сильфа. Он тоже полюбил ее, но ненадолго, и улетел, а потом родился мой отец.
Лернэ говорила с одинаковой нежностью и о бабушке, и об отце, и о неведомом сильфе. Даша подумала, что никогда не поймет людей. По крайней мере, некоторых.
— Отец вырос, поехал воевать на границу, — продолжала Лернэ своим ласковым звенящим голосом. — В пути он останавливался здесь, у родителей Теньки, своих дальних родственников, и пережидал холодную зиму. Мне рассказывали, что наши с Тенькой отцы даже вдвоем ходили на медведя. Правда, медведь их испугался, и так спрятался, что они его не нашли.
— А кто такой медведь? Ваша лесная зверушка?
— Ну да, — мечтательно кивнула Лернэ. — Вон его шкура справа от печи лежит. Это четверть. А зубищи с мой кулак, из них много полезного вырезать можно.
Даша оценила мохнатый бурый половик солидных размеров и уважительно качнула головой. Но потом нахмурилась:
— Постой, ты ведь говорила, что медведя они не нашли?
— Так это Тенечка уже. Ему было семнадцать лет, и он отправился в лес, на капище, эксперимент ставить. А на полпути с медведем столкнулся. Рассказывал, он так перепугался, что до сих пор не может понять, какое колдовство сотворил. У медведя зубы расплавились, да и вообще все кости. А мясо и шкура остались. Вся деревня на это диво ходила смотреть.
Даша подумала, что Липка не зря так интересуется людским колдовством. Оно явно не слабее сильфийского. И сурово, как непролазные принамкские чащобы.
— Значит, твой отец женился здесь, и родилась ты? — уточнила сильфида после долгого молчания.
— Нет, он добрался до границы, успел повоевать, а уж потом нашел мою маму в одном из приграничных сел близ Гарлея. Пожениться у них как-то не получилось...
"В папашу-сильфа полукровка пошел", — скептически отметила Дарьянэ.
— ...Зато они очень-очень любили друг друга, — Лернэ словно красивую сказку читала. — Папа несколько лет дарил маме подарки, приносил ее семье еду и боевые трофеи. Но потом его убили, а маму мои вторые бабушка и дедушка выставили за порог, потому что она незамужняя вдова, да еще беременная. Но я их все равно очень люблю, хотя не видела и никогда не увижу. Ведь если б не они, не было бы мамы и меня тоже. Они хорошие, только странные немного.
"Скорее, ты странная", — решила сильфида, которая до сих пор не могла простить собственную развеявшуюся бабушку за проклятие.
— ...И мама пошла к Западным горам, надеясь, что моя первая бабушка полюбит ее и меня.
"Теперь ясно, в кого это чудо такое наивное. Приди ко мне спустя много лет неизвестная женщина с животом и назовись она "незамужней вдовой" покойного сына... Нет, представить трудно, но я бы не поверила!"
— Мама тоже остановилась тут зимовать, и Тенькины родители ее приняли. Тогда и Теня уже был, ему четыре исполнилось. Он рассказывал, что мамочка очень красивая была, песни пела чудные, вышивала на пяльцах узоры невиданные, и даже солнышко, глядя на нее, улыбалось. А уж сколько с ней было чудесных историй! Идет к колодцу, а снежинки под ее ногами горным хрусталем оборачиваются, птички на ушко песенки поют. А однажды мамочка заплакала, слезинки упали в снег, и там целая роза выросла.
"А Тенька горазд выдумывать, как видно, — мысленно хмыкнула Дарьянэ. — И "сестру" свою наивную обожает..."
— Только мама простудилась в пути и очень болела, а как меня родила, совсем плоха стала. Ее похоронили весной, — Лернэ бережно поставила на стол последнюю насухо вытертую тарелку. — Тенькины родители сделали меня своей доченькой. Потом мой второй отец на войне сгинул, а маму вскоре бесцветка унесла. Мы вдвоем с Теней и остались.
Даша поневоле шмыгнула носом. Добрую и прекрасную Лернэ было жаль до слез.
— Ты плачешь? — красавица осторожно коснулась ее руки. — У тебя что-то случилось?
— Да, — неожиданно для себя самой выдала сильфида. — Только ты ведь разболтаешь всем...
— Никогда я не рассказывала чужих секретов, — очень серьезно произнесла Лернэ. — Если ты попросишь об этом не говорить, то никто не узнает. Я не сплетница ведь какая.
— Меня... меня муж не любит, — прошептала Дарьянэ самое сокровенное и разрыдалась взахлеб.
...Пришедший получасом позже Гера застал обеих девушек тихо плачущими в обнимку над горой чистой посуды.
Глава 7. Незадолго до первого снега
Ты говоришь — моя страна грешна,
А я скажу — твоя страна безбожна.
Пускай на нас еще лежит вина, —
Все искупить и все исправить можно.
А. Ахматова
К середине следующего дня по всей округе расползлись противоречивые слухи. Одни говорили, якобы к сударыне обде прилетела целая сильфийская делегация просить политического убежища и теперь обитает на чердаке, изгнав оттуда Артеньку Мавьяра, оттого колдуна в последнее время не видно и не слышно. Другие возражали, мол, глупости это все, доподлинно известно, что никакие сильфы к обде не прилетали и лететь не собираются. Какое сильфам дело до того, что творится на ведской стороне? У них Орден есть, а обда хоть с орденских земель, да все же натура у нее ведская, правильная. Третьи полагали, что сильфы все-таки были, но не делегация, а всего пара штук, обнаглевшие до такой степени, что осмелились предлагать обде союз на самых унизительных для людей условиях. И якобы половина села видела в подробностях, как сударыня Климэн, да будет жива и здорова она во веки веков, гнала "воробушков" по самому небу поганой метлой. Тут же в спор вступали четвертые, которые напротив ясно слышали, что союз был очень даже взаимовыгодный, и все бумаги давным-давно подписаны, а в Сильфийские Холмы на вес золота продают глину, ветошь и перезрелые яблоки. В этой круговерти слухов напрочь тонули робкие и одинокие голоса пятых, утверждавших, что если сильфы и навестили обду, что, конечно, маловероятно, то обда им всецело продалась, поскольку былого величия принамкских владык в ней отродясь не бывало.
Клима догадывалась, откуда взялись эти слухи, особенно последние. Проговорился градоначальник, без него не обошлось. Потом вступились те, кто сидел на совещании, и наверняка каждый высказал свой взгляд на происходящее. Ну а там уже пошли гулять байки, одна другой невероятней. Тут уж что Институт, что деревня — все едино. Еще немного, и кто-нибудь наберется смелости спросить саму сударыню обду, как же там было на самом деле. А Клима загадочно промолчит. Пока все эти слухи только на пользу. Пускай народ привыкнет к мысли, что заключать союзы с сильфами рано или поздно придется. Только надо постараться, чтобы до отдаленных поселений и городов дошли самые удобные из слухов. Нужно будет послать туда своих людей, из той крошечной кучки преданных и разумных, не запуганных, не купленных, не поддавшихся на пламенные речи, а действительно понимающих, как необходимо Принамкскому краю пришествие к власти новой обды. Клима чуяла таких людей, собирала вокруг себя, берегла, как когда-то — членов своей тайной организации в Институте. Гера, Тенька, оставшаяся по ту сторону границы Выля — это прекрасно, но чудовищно мало для того, чтобы управлять страной. Сила обды не только в войске и верных командирах, но еще и в тех, кто мотается по городам и весям, смотрит, слушает, а если надо — говорит от имени повелительницы. Такие люди не пропадают на стройке, они приносят известия, налаживают отношения с богачами, желающими вложить свои сбережения в новую власть; они ищут отчаянных купцов, готовых торговать на землях, которые объявлены ведами вне закона. Эти люди появляются в Фирондо, забираются в горы, сплавляются по рекам к побережью Кавьего моря — а потом возвращаются и докладывают обде обо всем, что видели и слышали, приводят новых сторонников и порой высказывают полезные идеи. Про этих людей знали немногие. Гера читал их отчеты, если хотел узнать, откуда взялась у обды очередная сумма денег или полезные сведения; Тенька неплохо сошелся с некоторыми, и даже заказывал привезти ему из Фирондо какие-то редкие книги. Староста и прочие в эти дела обды вникали мало, им достаточно было обсуждать местные новости, ругать все существующие власти кроме Климиной, изредка интересоваться стройкой и делать прогнозы на будущий урожай.
Никакие верные люди не помогут, пока есть рот, распускающий ненужные и вредные для дела слухи. Поэтому, прежде чем созывать разведчиков и давать им новое задание, Клима решила разобраться с Фенресом Тамшаканом. Он все еще надеялся на золото, а потому не уезжал, и от него расходились самые вредные и неприятные из слухов. Увы, заткнуть мерзавца могильной землей пока было нельзя, поэтому оставались речи. Клима отменила очередное заседание в доме старосты и позвала градоначальника к себе на обед. По такому случаю Лернэ натушила капусты с грибами и достала из погреба копченую куропатку. Клима сходила к сварливой Малыхе и так сумела ту уболтать, что вздорная баба не только разрешила снести свой сарай под цитадель, но и одолжила обде в вечное пользование бутылку рябиновой настойки, знаменитой на всю округу. Сильфиду спрятали на втором этаже, на стол постелили белоснежную скатерть, а в уголок у окошка усадили Ристинку с книгой, чтобы изредка отрывалась от чтения и со сноровкой благородной госпожи поддерживала светскую беседу. Словом, прием Фенресу был оказан поистине аристократический.
Градоначальник почет оценил. Он угостился тушеной капустой, охотно поддержал краткий разговор о погоде, опрокинул чарку-другую настойки и благосклонно захрустел копченым крылышком. Клима, не бравшая в рот спиртного, да и к еде притронувшаяся едва-едва, поняла, что пора говорить по душам.
— Я не забыла о твоей просьбе. Жаль, что в доме у старосты ты не смог понять моего намека.
— Какого? — с некоторым изумлением переспросил Фенрес.
Клима плеснула в опустевшую чарку рябиновой настойки.
— Все стены имеют уши, кроме этих. А селяне, как ты верно заметил тогда, не одобрят, если я стану открыто раздавать деньги на восстановление города, когда сама строю здесь крепость. Ты должен был понять, а не пытаться делать глупости.
— Так ты все-таки дашь золото? — Фенрес не заставил себя упрашивать, с видимым удовольствием опрокинул чарку в рот и ловко оторвал от куропатки второе крылышко. Ристинка в углу неодобрительно передернула плечами. Среди благородных господ считалось дурным тоном напиваться и наедаться в гостях.
