2. Восхождение (общий)

Незадолго до полуночи Зег со своими мародерами в очередной (но, видимо, в последний) раз совершил лихой набег на крохотную деревушку, видневшуюся неподалеку от берега. И вернулись невероятно довольными, ведя за собой трех новых пленников, двух молочных коров, угнанных из общего стада (бедный пастушок!), с десяток кротких овец, битком набитые сумы и плотно завернутый в толстое покрывало куль, который кто-то из местных, судя по всему, приготовил на продажу — ярмарки скоро пойдут, хотелось подзаработать... да не вышло.

Скотину подручные Зега сноровисто загнали в трюм. Туда же покидали сумки и битком набитые баулы. Парней покрепче посадили на весла. Тех, кто из-за побоев едва шел, тоже бросили вниз. А вот странный "куль" довольно аккуратно отнесли в каюту Кратта, обмениваясь по пути сальными улыбками и двусмысленными шуточками. После этого судно, наконец, отчалило от берега и почти без шума двинулось дальше. На ласковых волнах могучей реки, под мерный бой барабана, угрожающие щелчки бича и на натруженных спинах пленников, среди которых появилось очередное пополнение.

Вэйр, ворочая тяжелое весло, проводил пиратов ненавидящим взглядом. На его ладонях, привычных к кузнечному молоту, уже давно лопнули и заново народились твердые мозоли. Поясница нещадно ныла, голову напекло жаркое солнце, и теперь она гудела, словно после хорошего удара. А глаза уже давно разъедало от пота. Но он все еще был жив и полон желания выбраться отсюда, несмотря ни на что. Тогда как большинству его соседей приходилось гораздо хуже — у кого-то руки постоянно сочились кровью, кожа была содрана с ладоней заживо, кто-то находился в полуобморочном состоянии, не будучи привычным к тяжелому труду, кого-то уже не раз поднимали с загаженной палубы, что мылась только один раз в день — парой десятков ведер холодной воды, вытаскиваемой самими же пленниками из реки. Но Кратт не жалел никого — ему были нужны сильные рабы, а дохляков он с превеликим удовольствием перерезал бы сам. Если бы, конечно, захотел мараться о чужую кровь и если бы его неведомый хозяин не был заинтересован в количестве и качестве поставляемого товара.

— А ну, живее! — ревел дюжий детина, стоя в проходе между скамьями и постукивая по палубе сапогом в ритм мерно бухающего барабана. — Шевелитесь, улитки! Не спать! ЖИВЕЕ!

Следом звонко щелкнул опустившийся на живое кнут, и громко вскрикнул от боли кто-то из пленников.

— Что нас ждет? — хриплым шепотом спросил Вэйр у своего молчаливого соседа. Вернее, спросил ЧЕРЕЗ соседа, потому Хиг, по обыкновению, угрюмо молчал, не желая привлекать к себе внимание. А Даст, быстро покосившись на каюту Угря, а затем — на верзилу с кнутом, только и ждущего, пока кто-то замедлится или заропщет, так же тихо ответил:

— Не знаю. Но не думаю, что что-нибудь хорошее.

— А почему мы все еще идем по Арге? Разве не проще пойти сразу к морю?

— У Кратта спроси. Кажется, у него где-то тут логово, иначе он не рискнул бы подходить так близко к Парме: здесь его даже маг не спасет, если кто-то прознает.

Вэйр задумчиво кивнул: он и сам так считал.

Хиг же, услышав о море, заинтересованно дернул ухом и скосил глаза, но свое мнение, как и всегда, оставил при себе и лишь беззвучно шепнул что-то под нос, старательно сделав вид, что обсуждение его не касается.

Впрочем, соседей это не встревожило — парень, хоть и не вступал в разговоры, все же их не выдал. Даже когда понял, что все их потасовки и глухое рычание над миской с едой были не более чем искусной игрой, рассчитанной на скучающих надсмотрщиков. Правда, однажды южанин словно невзначай обронил, что удавит любого "стукача" на месте, так что было сложно сказать, по какой причине Хиг так покладист. Но радовало уже то, что он не мешал. А если и вел себя непонятно, время от времени растирая кандалы и шепча при этом какую-то абракадабру, то все люди разные. И далеко не у всех из них такие безобидные причуды.

Тем не менее, Вэйр, даже привыкнув к странностям соседа, все равно за ним присматривал. А по ночам, когда надсмотрщики оставляли пленников в покое, предпочитал оказаться поближе к Дасту. Да и разговаривать так было не в пример удобнее.

— Как думаешь, — снова спросил он, — тот маг, что их прикрывает, сильный?

Нахибец неприязненно дернул плечом.

— Был бы он слабым, Угря бы давно выловили. Да и висящая над кораблем иллюзия говорит о многом.

— Но ведь Кратт все равно осторожничает, не полагаясь на иллюзию?

— Осторожничает, — неохотно согласился Даст, быстро покосившись на надсмотрщика. — Но и глупостей не делает: старосту сегодня не тронул и парней его тоже. Да и на девок не позарился — просто мимо проплыл.

— Ага. А потом зачем-то еще остановился на полдня...

— Его приняли за купца, — прищурился южанин, умело работая веслом. — Это ясно, иначе не стал бы старик гнуть спину. Причем за богатого и знатного купца, который не первый раз мимо плывет. То есть, примелькался уже, своим его считают. Похоже, уже давненько Угорь тут столовается — больно деревенька приметная. Но то же время на соседнюю он ведь напал...

— ЖИВЕЕ, МАТЬ ВАШУ! НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ! НЕ ЗАМЕДЛЯТЬСЯ! — ворвался в равномерный плеск за бортом бешеный рев пирата.

Юноша сжал зубы, но упрямо продолжил тихий разговор.

— Может, старик с ним в сговоре?

— Не думаю, — Даст едва заметно покачал головой. — Такое впечатление, что Кратт просто проверял, заглядывал ли кто сюда от короля или нет. Здесь же вся река на виду. Опять же — гонец или нарочный всяко бы мимо деревни не промахнулся: людей предупредить, вызнать чего важного, отдохнуть, пивка попить... заодно, взглянуть на гостей, что сюда заходят. А Угорь, если ты заметил, далеко от берега не пошел. Встал так, чтобы разом на палубу запрыгнуть. Маг его тоже все время что-то бормотал — глаза, стало быть, отводил, не полагаясь целиком на иллюзию. И уже одно это говорит, что он силен: стольким людям за раз голову заморочить тоже надо суметь.

— А с чего ты решил, что у Угря тут логово?

— Ну, может, и не логово, — легонько пожал плечами Даст. — Только просто так он бы сюда не сунулся — опасно. Стало быть, что-то им тут понадобилось. Причем настолько, что он рискнул зайти в деревню и проверить, как обстоит дело с соглядатаями. А когда выяснилось, что в последнюю неделю гонцов тут не было, спокойно ушел и не погнушался напасть снова. Смекаешь?

Вэйр нахмурился.

— Хочешь сказать, что он не собирается идти обратно тем же путем?

— Именно, — кивнул здоровяк.

— Но как? Здесь же нет другой реки! Тут просто негде повернуть! И тащить судно на соседнюю Левку они не станут — нас слишком мало! А еще выше к Белозерью начнутся пороги, через которые нам точно не перебраться: старик говорил, что местные сами лодки таскают на горбу, когда туда ходят, а мы...

— Значит, Угорь что-то придумал. И явно поблизости у него есть если не схрон, то какое-то тайное место, в котором он не опасается засады. И откуда может в любой момент спокойно уйти.

— Как?! По воздуху, что ли?!

Южанин кинул задумчивый взгляд на каюту, где не так давно скрылся маг, и надолго замолчал, напряженно размышляя под мерный плеск волн, тихие стоны невольников и приглушенный смех на корме, смешанный с сочной руганью и ревом напуганной скотины из трюма.

— Не знаю, — наконец, обронил он. — Но, думаю, скоро все выяснится. Не зря же нас сегодня так гонят?

Даст оказался прав: сон этой ночью оказался для пленников непозволительной роскошью — еще до рассвета Кратт поднял команду и почти целый день гнал судно так, словно за ним по пятам уже выстроилась целая флотилия во главе с королевским флагманом. Будто чуя запах паленого, после последнего набега на одинокое селение Угорь не дал своим "гребцам" ни мгновения роздыха — под мерный бой барабанов, задыхаясь от натуги, они заставляли тяжелое судно упорно ползти вверх по течению навстречу неведомой цели. И его не остановила ни темнота, ни надсадное сипение выбивающихся из сил людей, ни усиливающийся ветер, ни мелкий дождик, пролившийся с небес незадолго до полуночи.

Раз... два... надавить на весло, заставляя его подняться из воды...

Три... четыре... толкнуть вперед...

И спина уже трещит, готовая надвое разорваться от натуги.

Пять... шесть... расслабить руки...

И тяжелое весло снова падает в воду.

Семь... восемь...

Опять вцепиться в него и рывком потянуть на себя... как трудно сделать еще одно движение... как тяжело не выпустить скользкую деревяшку из рук... как душно... сердцу уже тесно в груди... Всевышний, и почему вдруг стало темно в глазах?!...

В какой-то момент Вэйр даже начал подозревать, что Угорь все-таки нашел весьма изощренный способ уморить сразу всех своих пленников, оставив в живых всего пару-тройку человек. Потом решил, что тот опаздывает на встречу с грозным хозяином и теперь не считается ни с какими потерями. После чего, наконец, подумал, что ему все равно, и дальше поднимал и опускал руки совершенно механически, невидяще глядя в серое небо, слушая тихий шелест дождя, звук черпаков и плеск выливаемой за борт воды, но почти не ощущая холодных водяных капель на своих обнаженных плечах.

Рубахи на нем давно не было — сорвали в первый же день, когда "ласково" охаживали кнутом и учили покорности. Штаны у него давно изорвались, на сапоги позарился какой-то беззубый урод — приятель Зега — с серьгой в ухе и свернутым набок носом, а кожаный пояс исчез сразу после того, как его опоили сонным зельем. Не говоря о котомке или батюшкином ноже, который он всегда носил за пазухой. Теперь Вэйр, как и все остальные, был нищ, гол, бос и дико устал от монотонного голоса надсмотрщика. Прежний задор в нем куда-то испарился, уступив место странному отупению, боевая злость, готовая вот-вот прорваться бурлящим вулканом, тоже подостыла. И только тихая ненависть все еще продолжала тлеть в его душе. Но и она спряталась так глубоко, что после нескольких часов непрерывной гребли Даст начал поглядывать на юношу со вполне объяснимым беспокойством: как он, не перегорел? Не подведет в нужный момент? Не упадет без сил, бессмысленно тараща глаза в небо, если вдруг представится возможность бежать? Не сдастся?

Вэйр, словно услышав, чуть повернул осунувшееся лицо, и южанин тихонько перевел дух: слава Всевышнему, нет. Только безумно устал, едва дышит, глаза провалились куда-то внутрь, но в них все еще горит огонек упрямства. Мальчишка умрет, но не сдастся. Скорее на нож кинется, но не станет терпеть вечно. Он еще жив. Еще борется. Надо будет — зубами глотку перегрызет и на подрезанных жилах подтянется, лишь бы уйти от позорной смерти раба. Он не подведет. Никогда его не подведет.

Вэйр, перехватив внимательный взгляд друга, растянул губы в неестественной усмешке.

— Не дождешься, — упрямо прошептал он, и Даст одобрительно улыбнулся.

— Терпи, парень. Терпи. Скоро настанет наше время.

— Скорее бы... а то вдруг не доживу до того дня... когда Зегу выпустят его вонючие кишки?

Нахибец улыбнулся краешками губ: славный пацан, хоть и молодой еще совсем. Был бы у него такой сын, гордился бы до самой смерти, что воспитал настоящим мужчиной, а не женоподобным хлюпиком. А так... эх, жизнь! Как же ты порой бываешь запутана и несправедлива! Разве что готовишь ему нечто особенное, раз так сурово испытываешь?

Неожиданно дверь каюты с грохотом распахнулась, и оттуда быстрым шагом вышел Кратт собственной персоной. Все в том же щегольском костюме, правда, на этот раз без шляпы. Орлиным взором обозрев окрестности, он так же быстро поднялся на мостик и велел позвать мага.

— Стоять! — рявкнул, повинуясь знаку хозяина, вышедший следом Зег, и громила на палубе немедленно донес его приказ до невольников. Иными словами, щелкнул своим проклятым бичом по воздуху, "случайно" огрев пару попавших под руку бедолаг, и заревел раненым буйволом:

— ДОВОЛЬНО, КРЫСЫ СУХОПУТНЫЕ! СНЯТЬ ВЕСЛА С УКЛЮЧИН И ВТЯНУТЬ ВНУТЬ!

— Готовьтесь, — отрывисто бросил Угорь, когда вышедший на шум маг на мгновение прикрыл глаза, а потом быстро кивнул. — И живее: времени немного.

Невольники с облегченными вздохами затащили весла на палубу, радуясь хотя бы мгновению передышки, и без сил упали кто где сидел, благо пиратам стало резко не до них. Вэйр с немалым удивлением и непониманием следил за тем, как мечутся по палубе, словно вспугнутые воробьи, люди. В мгновение ока вокруг стало шумно и очень людно. Причем за пару недель плавания он даже не подозревал, что пиратов на судне так много: они повылазили из трюма, из камбуза, из каких-то грязных закутков и чуть ли не из тины. Полуголые, свирепые и поджарые, как муравьи.

Без лишней суеты, они взлетели на реи, сноровисто взялись за какие-то канаты, веревки, убранные до поры до времени паруса. Что-то распустили, что-то, наоборот, поспешно свернули, где-то подтянули, что-то привязали, а что-то скинули на палубу, готовясь подхватить в любой момент. Где-то внизу снова испуганно замычала корова, тихо заблеяли потревоженные топотом овцы, что-то с грохотом упало и покатилось в трюме, вызвав недовольную гримасу Угря и отборную ругань невидимого верзилы. А затем на палубу вышел маг...

И суета вдруг разом прекратилась.

Вэйр, затаив дыхание, во все глаза уставился на закутанную в плащ фигуру, воздевшую руки к небесам и затянувшую какой-то длинный речитатив на непонятном языке. Маг по-прежнему прятал лицо за низко надвинутым капюшоном, по-прежнему носил перчатки и высокие сапоги, словно боялся быть узнанным или же, напротив, не хотел никого пугать своим видом.

Юноша никогда прежде не встречался с чародеями, хоть и знал, что примерно раз в год посыльные от Ковена посещают удаленные уголки Аргаира, чтобы отыскать одаренных детей и отправить их в далекий Лир к Арке. Однажды они даже приезжали в его деревню, пристально посмотрели в глаза всем детям, которых родители с надеждой привели к постоялому двору. Но он туда не пошел — сестра (тогда она еще была жива) почему-то испугалась странных незнакомцев на больших лошадях и его не пустила. Спрятала в кустах, накрепко обхватив руками. И сама не пошла, хотя матушка долго кликала с крыльца в надежде на чудо и лучшую судьбу для своих детей, чем прозябание в такой несусветной глуши. А вышла только под самый вечер, когда чужаков давно и след простыл, небо угрожающе потемнело, а маленький Вэйр тихонько вздохнул и запросил кушать.

Кажется, это было так давно...

А еще через год в деревню пришел первый в его жизни Туман, и сестры у Вэйра не стало, после чего у него бесследно пропал беззаботный привкус детства. Вместе с появившейся взамен болью, горечью потери, пониманием случившейся несправедливости, унизительного ощущения собственной беспомощности и безобразным шрамом, оставшимся на левой щеке, как напоминание о той далекой ночи.

Юноша сжал зубы и с ненавистью уставился на неподвижную фигуру мага, который с некоторых пор олицетворял для него то зло, что некогда спустилось с гор на его родную деревню. Ведь тот туман не был простым. Его кто-то создал и призвал на головы ничего не подозревающих селян. Маг. Волшебник. Проклятый чародей, зачем-то задумавший забрать его сестренку. Вот она была, красивая и умеющая радоваться каждому прожитому дню, а потом ее не стало. Она погибла, умерла, исчезла в этом бездушном Тумане. Он поглотил ее с головой, как, наверное, до этого поглотил немало других невинных жизней. Где-то в соседней деревне, в городах, по другую сторону горного хребта... ведь для магии нет преград. От нее не спрячешься за крепкими дверьми и тяжелыми засовами. Для нее и высокие горы — не помеха, а отец говорил, что он каждые семь лет приходит по чью-то душу. И вот совсем недавно вернулся за ним самим, чтобы закончить то, что было начато тогда...