Хогвартс. Альтернативная история. 7

— Можно, — согласился Кэрроу. — Давай, гуляй, учи уроки, — он махнул рукой на дверь. Я посмотрел на Снейпа.

— Идите, — кивнул он.

На самом деле мне было интересно, и еще как. Однако остаться и послушать директора я хотел не только ради новой информации. Такого Снейпа я никогда прежде не видел. Даже во время летних каникул, когда преподаватели вели себя друг с другом менее формально, Снейп никогда не переступал определенной им границы и на моей памяти ни разу не присоединялся к коллегам, отправлявшимся отдохнуть в таверну Розмерты. Сейчас от прежней дистанции не осталось и следа — он вел себя непривычно легко и естественно. Но разве не странно, что комфортным для Снейпа собеседником оказался не человек, равный ему по положению и интеллекту, а недалекий и грубоватый Кэрроу?

Поздно вечером, уже забравшись в постель, я ответил на свой вопрос — нет, в этом не было ничего странного. С Кэрроу Снейп чувствовал себя свободно, и эту свободу я хорошо понимал: так же чувствовал себя и я, вращаясь в среде мелких лондонских уголовников. Не стоило забывать, что за его спиной были годы службы Темному Лорду. В конце концов, ведь это Снейп передал ему информацию, позволившую найти и убить родителей Поттера.

Поттер. За эти месяцы я почти не вспоминал о Нежелательном лице номер один. Чем он сейчас занимается? Пережидает смутное время в укромном месте или выполняет какое-нибудь поручение Дамблдора? А Люпин и Тонкс? Как дела у них? Бруствер — может, это он ищет крестражи? И Хмури... Погружаясь в сон, я подумал, что в ближайшее воскресенье непременно расспрошу Аберфорта о смерти Хмури — бармены всегда в курсе таких вещей. А если нет, узнаю у Нордманна, пусть даже ему действительно поручили за мной следить.

* * *

Последним уроком недели в нашем расписании стояли чары, единственное занятие, которого я ждал с нетерпением. Поднимавшиеся Флитвиком темы разительно отличались от всего, что мы проходили ранее. Мы много рассуждали, хотя не так активно, как на трансфигурации. Флитвик объяснял не только заклинания, но и некоторые принципы работы самих чар, что для меня оказалось едва ли не интереснее практики.

Весь сентябрь мы изучали базовые разновидности чар Слежения — заклятий в этой категории насчитывалось более десятка. Чары, которым учил нас Флитвик, имели небольшой радиус действия и годились только для поиска заранее помеченных предметов. Сперва мы тренировались на учебниках: накладывали на них заклятье, менялись друг с другом и прятали заколдованные книги по всему Хогвартсу, после чего возвращались в класс и приступали ко второй стадии работы, поиску, ориентируясь на стрелку нематериального компаса у кончика палочки.

На индивидуальных занятиях Флитвик учил меня обманывать чары Слежения и накладывать многоуровневые охранные заклинания, не чета тем, которыми я пользовался для ограждения своей поляны от любопытных глаз. Сюда входили варианты некоторых заклятий, что скрывали саму школу, которая для обитавших в округе немногочисленных магглов выглядела древними, заросшими травой руинами.

— Я понимаю, что под этими чарами можно спрятать вещь, дом и даже такое огромное здание, как Хогвартс, — сказал я Флитвику. — Но как можно укрыть Запретный лес, Хогсмид и дорогу, по которой каждое воскресенье ходят толпы народу?

— Для этого существует масса полезных заклинаний, — ответил профессор. — К примеру, Элементарные чары страха. Работа с ними довольно трудоемкая, поскольку радиус их действия небольшой, и накладываются они точечно, так что если вы захотите обнести ими какую-то территорию, придется попотеть. Но зато вы почти наверняка избавитесь от проблем с магглами — они побоятся пересекать границу заклинания, а если все же это сделают, то вряд ли пройдут больше сотни метров. Можно наложить на тропинки чары Лешего, и люди станут кружить по лесу, постоянно возвращаясь к исходной точке... правда, здесь вам придется делать много вычислений. Однако, Линг, опытный волшебник способен обнаружить все эти чары, и хотя снять их удается не всегда, само их наличие уже говорит о многом.

Один из первых уроков октября оказался посвящен Непростительным заклятьям. Флитвик не собирался затрагивать эту тему — поводом к разговору послужил вопрос Пирса, который теперь проводил много времени в некогда Запретной секции.

— Профессор, вы не могли бы рассказать, почему в качестве Непростительных выбрали именно эти три заклятья? Ведь заклинаний с аналогичным действием очень много.

— Если мне не изменяет память, в исторической энциклопедии есть неплохая статья на эту тему, — проговорил Флитвик. — Можете также заглянуть в Речи Визенгамота.

— Там я уже смотрел, — ответил Пирс. — В энциклопедии рассказывается только о самом факте принятия закона о Непростительных, а в Речах Визенгамота — стенограмма заседания по его ратификации, без истории предварительного обсуждения.

Флитвик вздохнул: все же отвечать придется ему, а не энциклопедии.

— Ну хорошо, — произнес он. — Дело здесь в том, Трент, что внесение этих заклинаний в группу Непростительных отражает политический и социальный этап развития нашего общества. Обратите внимание, все они имеют лишь одно злонамеренное применение. Убить можно самыми разными заклятьями, но все они либо сложнее и изощреннее, либо изначально создавались с какой-то иной целью. Однако заклинание Avada предполагает желание убить, а Crucio — желание причинить боль. Их выбрали в качестве символов, указывающих на мотивы и моральные качества того, кто к ним обращается. Как вы знаете, закон о Непростительных приняли относительно недавно. Прежде законодательство в этой области было довольно обширным, и наказания назначались по факту преступления, а не по факту применения каких-то конкретных чар.

Кто-то из Хаффлпаффа поинтересовался:

— А правда, что убийство раскалывает душу, или это метафора?

— Это правда, — отрезал Флитвик, не желая дискутировать на такую тему, но на следующий день, в субботу, вернулся к этому вопросу в разговоре со мной. Похоже, профессора беспокоило мое нравственное состояние, подвергавшееся, как ему казалось, серьезной угрозе со стороны Пожирателей, и беседу, затеянную им на первом сентябрьском уроке, мы периодически возобновляли. Я не возражал, но и не слишком понимал, зачем ему это надо: до сих пор мое положение ничем меня не искушало и не требовало сделок с совестью.

— А вы, Линг, как считаете? — спросил Флитвик. — Метафора это или нет?

— Скорее всего, нет, — ответил я, вспомнив рассказ Дамблдора о создании крестражей, — но на самом деле все зависит от ситуации. Убийства тоже бывают разными.

— Да, — невесело согласился Флитвик, — бывают.

Он замолчал, словно не зная, стоит ли продолжать, однако, чтобы прочесть мысли профессора, легилименции не требовалось.

— Вы имеете в виду Фенрира? — полувопросительно сказал я. Флитвик поднял голову. — Если его, то это вообще не убийство, а нечто вроде санитарной меры, как бешеную собаку пристрелить, которая иногда по-человечески разговаривает, но человеком от этого не становится.

— Я имею в виду, — мягко произнес Флитвик, — что если у вас на пути встанет кто-нибудь еще, вам после Фенрира будет значительно проще поднять на него руку, и своему поступку вы найдете столь же логичное объяснение.

Слова Флитвика меня не слишком удивили; к тому времени он, похоже, был согласен с решением Дамблдора и больше не утверждал, что у меня с Пожирателями нет ничего общего. Когда мы встретились в конце этой сумасшедшей недели, профессор коснулся проблемы гриффиндорского меча.

— Знаю, вы дружите с Луной, — сказал он мне, — и, возможно, к вашим словам она прислушается больше, чем к моим. Скажите ей, что этот абсурдный поступок — полная безответственность. Она рискует не только ночевкой в камере; ее вполне могут отчислить из школы! На моей памяти не было случая, чтобы студенты похищали бесценные исторические реликвии, да еще и вламываясь ради этого в кабинет директора. Даже когда здесь хозяйничала Амбридж, все ограничивалось только шуточками братьев Уизли.

Я вспомнил некоторые "шуточки" Близнецов, которые с трудом можно было назвать таковыми, однако спорить не стал и обещал поговорить с Луной, хотя не слишком надеялся на ее вразумление. Убедить Луну в том, в чем она не хотела убеждаться, было практически невозможно.

— Есть еще одна проблема, — Флитвик протянул мне журнал. — Взгляните.

Передо мной был "Придира", журнал отца Луны, обычно пестревший изображениями загадочных невиданных существ и рассказывающий о событиях, весьма удивительных даже с точки зрения волшебника. Сейчас на обложке изображался человекоподобный субъект с желтыми глазами, поросший коричневой шерстью, а внизу крупными буквами шел заголовок: "Сатир-овцевод возвращается?" Я посмотрел на Флитвика, и он постучал пальцем по правой стороне обложки, где располагались менее броские названия.

"Десять вопросов Министерству". "Таинственное исчезновение чиновника по надзору за заключенными". "Осенняя депрессия или бум рождаемости дементоров?". Я глазам своим не верил. С каких это пор "Придира" превратился в оппозиционный орган?

— И он в свободной продаже? — изумленно спросил я.

— Пока купить можно, — ответил Флитвик, — но если Ксено Лавгуд продолжит в том же духе, то окажется в Азкабане.

— И вы считаете, если я скажу об этом Луне, она сразу со мной согласится, напишет отцу, и он вернется к своим старым темам про мух-колотушек, вампиров и кизляков?

— Все зависит от того, как вы ей об этом скажете, — Флитвик вздохнул. — В конце концов, не зря же вы носите на руке Метку — в такой ситуации имеет смысл воспользоваться своим положением.

* * *

Остаток субботы я ходил под впечатлением от разговора с профессором и ушел из библиотеки пораньше, чтобы посвятить вечер биографии Дамблдора. Книга подходила к концу: непрочитанным в ней оставалось меньше четверти, и я был немало разочарован.

— Может мне кто-нибудь объяснить, почему из-за этой книжки все так напрягаются? — спросил я, помахав в воздухе "Жизнью и жутью...", когда мои товарищи укладывались спать.

— Из-за сестры-сквиба, — сказал Флетчер.

— Из-за Гриндевальда, — одновременно с ним произнес Пирс.

— Из-за непонятной смерти сестры-сквиба, — поправил Флетчера Нотт, — и из-за жестокого обращения с ней.

— Во-первых, тут нигде не написано, что его сестра точно была сквибом — это лишь версия, — заметил я. — А во-вторых, даже если и так, что в этом ужасного?

— В принципе ничего, если семья нормальная, — сказал Пирс. — Но если с тобой обращаются, как с этой Арианой... К тому же, он дружил с Гриндевальдом. Ты письмо читал, которое там приводится?

— Читал, и что?

— Ничего не напомнило?

— Такие идеи витают в воздухе, — я пожал плечами. — Чему тут удивляться?

— Дамблдор разделял идеи Гриндевальда, — продолжал втолковывать мне Пирс. — Это то же самое, как если бы он разделял идеи твоего босса.

— Тогда разделял, потом передумал. Что в этом особенного?

— Дамблдор, который всегда боролся с Темными искусствами, дружил с парнем, выгнанным даже из Дурмштранга! — воскликнул Пирс. — А Дурмштранг — это тебе не Хогвартс, там совсем иные порядки, и чтобы оттуда вылететь, надо исполнить очень серьезное Темное колдовство. К тому же, ты знаешь, кем стал этот Гриндевальд. Неудивительно, что все только разводят руками.

— Дамблдор боролся не с Темными искусствами, а с их неправедным использованием, — возразил я. — И я его не выгораживаю. Эта история с Арианой действительно не делает ему чести, но два месяца летней дружбы с очередным будущим Врагом номер один...

— Скитер намекает, что они проводили какой-то Темный ритуал, — заметил Нотт. — И что Ариану просто-напросто убили.

— Если это так, Дамблдор своей праведностью всю жизнь замаливал грехи, — сказал я. — И не погибни Ариана, кто знает, в кого бы он превратился на пару с Гриндевальдом.

— Тебе только адвокатом быть, — проговорил Нотт. — Ты чему угодно найдешь оправдание.

— Я никого не оправдываю, просто стараюсь быть объективным, — ответил я, вспомнив похожие слова Флитвика. — Намеки Скитер — это домыслы, а домыслы в суде не учитываются.

Наши споры ни к чему не привели; каждый остался при своем мнении. Все улеглись, один лишь я продолжал читать "Жизнь и жуть...", неуклонно приближаясь к финалу. Был час ночи, когда я перевернул очередную страницу и прочел следующее: "Однако, несмотря на это, Дамблдору все же было о чем волноваться — его младший брат Аберфорт удостоился внимания Визенгамота, оказавшись обвинен в злоупотреблении магией. И без того ведя сомнительный образ жизни, он умудрился попасться на заклинании коз в лучших традициях древней Европы, разве что не украшая животных венками и не пытаясь устраивать на улицах Хогсмида факельные шествия с обнаженными вакханками. Замять дело не удалось, и за свои фривольные эксперименты Аберфорт отделался внушительным штрафом, который пришлось оплачивать пристыженному Альбусу, после чего расстояние между братьями увеличилось до астрономической величины, пусть физически их разделяли немногие мили..."

Не веря своим глазам, я перечитал абзац. Потом перечитал еще раз. А потом со мной случилась истерика. Я хохотал до слез, представляя, как Аберфорт а ля Пан, верхом на козле и с кувшином вина в руке, возглавляет процессию бесноватых. И этот человек утверждал, что у меня в голове одна макулатура? А что в голове у него?

Разбуженные Пирс, Нотт и Флетчер сперва начали ругаться, а потом заинтересовались, что же довело меня до такого состояния.

— Разве вы не читали? — сквозь смех проговорил я.

— Я только полистал, — признался Нотт, взяв книгу в руки.

— А мне Полина рассказывала, — ответил Пирс. — Хватит тебе ржать, объясни толком.

Я показал нужный абзац. Все трое прочли его и переглянулись в молчании.

— Всегда подозревал, что ты тот еще извращенец, но чтобы настолько... — Нотт покачал головой и положил книгу обратно. — Позор.

— Фривольные эксперименты? — переспросил Флетчер. Я закрыл лицо руками.

Позже, когда мы все-таки обсудили, какие заклинания могли иметься в виду, прекратили хихикать и снова легли, я начал думать, как бы так изловчиться и не дать Аберфорту понять, что я в курсе его закидонов. Я был уверен — завтра при одном его виде меня разберет смех, однако, к счастью или нет, проверить это не удалось.

Наутро все мы узнали, что посещение Хогсмида отменяется. Большое объявление у входных дверей называло эту отмену воспитательной мерой и указывало на недавнюю попытку воровства ценной реликвии. Имена злополучных похитителей были выделены красным. К тому же, Луне, Джинни и Лонгботтому запрещалось ходить в Хогсмид вплоть до зимних каникул.

Прочитав объявление, студенты расходились недовольными — погода стояла хорошая, и у многих, в том числе у меня, были на это воскресенье планы. Жертва собственной идеи, я отправился дочитывать "Жизнь и жуть...", решив, что сегодня искать Луну и делать ей внушение не имеет смысла. Лучше дождаться, пока страсти улягутся — вдруг этот урок возымеет на нее хоть какое-то действие?