Школьный роман

   Егор Васильев, как голосу свыше безотчетно повинуясь приказу Маргариты Николаевны, тотчас ослабил хватку и моментально получил мощный удар в лицо от Женьки, и снова притиснул к полу его голову.

   — Встать обоим! — крикнула Марго.

   Егор и Женька, наконец-то расцепились и, медленно поднявшись с пола, вытянулись, представ во всей красе под светлые очи завуча. У Женьки была разбита губа и бровь, у Егора располосована щека и заметно подбит правый глаз.

   — 11 "А", сегодня вы самостоятельно изучаете очередную новую тему, — обратилась Маргарита Николаевна к вышедшим в коридор ученикам, — на следующем уроке будет письменный опрос. А вы оба, — Марго перевела взгляд на Женьку и Егора, — идёте со мной... Так, Катерина, будь добра, пригласи ко мне в кабинет медсестру со всем необходимым ...После того, как вам обработают раны, будем беседовать в присутствии директора школы!

   Директора Бориса Ивановича никто в школе не боялся. Не боялся так, как Маргариту Николаевну. И уж тем более не боялись Бориса Ивановича эти двое драчунов. Директором их напугать было невозможно. Женьку Борис Иванович вообще любил почти как сына. А для Егора трудно было придумать наказание, страшнее, чем гнев Маргариты Николаевны.

   В кабинете завуча она расселись по противоположным углам. Маргарита Николаевна пробежала глазами расписание, чтобы определить, где сейчас может быть директор — на уроке или в своем кабинете. Пришла медсестра с ватой, перекисью водорода и пластырем.

   — Очень хорошо, Вера Васильевна, займитесь, пожалуйста, Егором, а здесь я сама справлюсь, — Марго решительно шагнула к Женьке, подняла за подбородок его лицо, внимательно осмотрела, а потом взяла ватный тампон, смоченный перекисью водорода.

   Через мгновение Женька отпрянул от Марго, резко стукнув её по руке, и зашипел от боли.

   — Веди себя прилично! — опустила она руки, — сиди спокойно и не дергайся, мне нужно промыть тебе рану.

   — Мне больно! — воскликнул Женя

   — Потерпишь, — хладнокровно ответила Марго и снова подступилась к Женьке с тампоном.

   — Ну и кто из вас затеял драку, — как бы между прочим, спросила она, смывая кровь с Женькиного лица, — снова ты, Евгений?

   — Нет, не я!

   — Неужели? Вот это новость! — недоверчиво хмыкнула Марго.

   — Это я начал, Маргарита Николаевна, — донесся из противоположного угла голос Егора, — простите меня, это больше не повторится.

   Женька громко фыркнул. Егор метнул на него ненавидящий взгляд и ещё раз повторил:

   — Простите меня, Маргарита Николаевна, я поступил необдуманно!

   — Когда уж тебе было думать, если приперло! — ухмыльнулся Женя.

   — Замолчи! — холодно оборвала его Марго.

   — Не буду я молчать, я, между прочим, пострадавшая сторона!

   Маргарита Николаевна бросила в мусорную корзину грязный тампон и оставила Женькино лицо в покое, убедившись, что кровь из ранок больше не сочится.

   — Пострадавшая сторона здесь, кажется, я, — ответила она, — вы не находите? Ещё одну вашу драку я просто не вынесу. Ты понимаешь, Егор, о чем я говорю?

   Егор не успел ей ответить, как снова в разговор влез Женька:

   — Он не понимает — я понимаю! Кого-то из нас нужно будет выгонять из школы. И я догадываюсь кого!

   Маргарита Николаевна сделала вид, что не услышала этих Женькиных слов.

   — Егор, ты можешь быть свободен, — неожиданно произнесла она, — иди в класс, я подойду минут через десять. Может быть, ещё удастся спасти урок.

   — Это ещё что за перемена участи? — возмутился Женька, — А как же разговор при директоре?

   — А у тебя он будет, — невозмутимо ответствовала ему Марго, — Если Борис Иванович свободен, то прямо сейчас. Спасибо, Вера Васильевна, за помощь...

   Медсестра вышла из кабинета, следом за ней направился к выходу Егор.

   — Ну, значит, опять все шишки на меня? — нарочито устало вздохнул Женя.

   — Закрой рот, наконец! — взорвалась Маргарита Николаевна, проводив взглядом Егора. А когда за ним закрылась дверь, решительно повернулась к Жене и ледяным тоном отчетливо проговорила:

   — А теперь послушай меня внимательно! Если ты ещё хотя бы на шаг приблизишься к Егору Васильеву, если хоть одно слово произнесешь в его адрес, я тебя выкину из школы! Ты взялся меня изводить, но я тебе это не позволю! Если отец возжелает принять свое драгоценное чадо у себя — поедешь к нему, а если же нет — будешь учиться где угодно и как угодно. Меня это скоро совсем перестанет интересовать. Ты ведешь себя как неблагодарная дрянь! Ты превратился в такого отъявленного мерзавца, что у меня начинает болеть сердце после очередной твоей выходки! Ты сам отдаёшь себе отчет, что ты творишь?

   — Отдаю, — хмуро ответил помрачневший Женя. А Маргарита Николаевна, коротко взглянув на него, вдруг заговорила несколько иным тоном:

   — Я признаю, что уделяла тебе мало внимания, но ты должен понять, что это связано с объективными факторами! Теперь ты подобным образом пытаешься привлечь мое внимание к себе? Женя, пожалуйста, поверь мне, что ничья судьба не волнует меня так, как твоя, что ни о ком у меня более всего не болит голова и сердце. Ну довольно уже этой глупой войны! Я прошу тебя, Женька, хватит, покуролесил и довольно. Оставь в покое Егора, не трогай его...

   — "Егор, Егор", только и слышу! — вскинулся опять Женька, — да что он тебе сдался? Что ты над ним трясешься, защищаешь его, будто он невесть кто! Да он самый гадкий гад, этот твой Егор, самая гнусная сволочь, какую только можно представить! Что ты о нем знаешь? Ах, он гений, ах он отличник, такой вежливый, обходительный и прощениьице попросит, когда надо!... Ну надо же какой паинька!

   Женя почти задохнулся от собственного гнева и ещё яростнее добавил:

   — Да он дрочит перед твоей фотографией, Маргарита Николаевна, мастурбирует то есть!...

   Женя сначала не понял, что это такое горячее ожгло ему щеку. А потом до него дошло, что мать с размаху, сильно, хлестко ударила его по лицу. Женька поднял на ней глаза. Первый раз в жизни он видел Марго в таком состоянии. Она стояла перед ним бледная, судорожно сжимая пальцы, пытаясь скрыть в них дрожь. Марго смотрела на Женьку и словно не видела.

   — Уходи, — потом сказала она мертвым голосом и отвернулась от него к окну.

   Женька потер горящую щёку, неторопливо поднялся и вышел из кабинета, не сказав Марго ни слова.

   Маргарита Николаевна пыталась успокоиться, прийти в себя. Её ждал класс, нужно было проводить урок. Но дрожь в пальцах не проходила. Сердце начало противно ныть, как всякий раз в последнее время, когда сын заставит её понервничать, выйти из себя. В такие минуты она чувствовала себя совершенно разбитой, больной и ненавидела себя за свою слабость, но избавиться от неё не могла...

   Ситуация упорно выходила из-под её контроля. В её педагогическом арсенале было много методов воздействия на человека, но все они казались совершенно неподходящими для сына. Он слишком хорошо её знал, чтобы попасться в какую-нибудь психологическую ловушку, клюнуть на педагогическую хитрость. То, что годилось для других, не помогло бы ей в случае с Женькой. Видимо, в его воспитании она наделала такое количество непоправимых ошибок, что изменить что-либо теперь ей просто не под силу...

   — Маргарита Николаевна, вы искали меня? — услышала она за своей спиной голос директора. — Что-то случилось?

   Марго повернулась к нему:

   — Простите, что оторвала вас от дел, Борис Иванович... Но я со всеми проблемами уже разобралась сама, — еле дыша и совершенно убито механически ответила Марго.

   — Что с вами, Маргарита Николаевна? — встревожился директор, пристально глядя на неё.

   — Со мной? Ничего... Все хорошо, — попыталась она улыбнуться.

   — На вас лица нет, вы такая бледная, Маргарита Николаевна! Вам нехорошо? Что все-таки произошло? — Борис Иванович подошел к ней поближе и осторожно взял за руку.

   Этот трогательно-заботливый жест, внимательный, добрый взгляд едва не заставил Марго расплакаться. Но она, как всегда, сумела взять себя в руки, перебороть минутную слабость. Близкие слёзы могли выдать только вдруг дрогнувшие губы.

   — Дорогая моя, что же случилось?! — почти с мольбой спросил директор. Ему так хотелось разделить все неприятности с Марго, взять на себя её боль!

   — Я ударила ребёнка...— отрешенно проговорила Маргарита Николаевна.

   Это прозвучало как нонсенс. Маргарита Николаевна, которая почти никогда не повышала на детей голоса, говорит о том, что кого-то ударила?! Борис Иванович, отказываясь в это верить, замотал головой:

   — Что вы? Какого ребенка?....

   — Своего ребёнка. Своего собственного.

   — Женьку? — Борис Иванович несколько облегченно выдохнул. — И из-за этого вы так расстроены? Да все дети получают иногда от своих родителей! Как без этого? Меня отец тоже, бывало, порол... это только пошло на пользу.

   — Нет, вы не понимаете!... — Марго вдруг заметалась по кабинету, — Я дискредитировала себя этим, как мать, как педагог... Я опустилась до рукоприкладства и подписалась в своей несостоятельности! Я не могу справиться с собственным сыном! Вы ведь знаете, что это значит, Борис Иванович? Это значит, что я не имею права воспитывать чужих детей, если не справляюсь с собственным! Как я могу руководить педколлективом, давать советы родителям, если сама беспомощна в воспитании сына?

   — Маргарита Николаевна! О чем вы говорите?! — Борис Иванович вдруг нахмурил брови, — Я не желаю слушать подобные нелепости! Вы просто немного устали и поэтому поддались сиюминутному порыву... Послушайте меня, дорогая моя Маргарита Николаевна. Я как директор вам скажу следующие слова — вы замечательный педагог, превосходный руководитель, вы пример для коллег и для меня! Вас тревожит, что, ударив сына, вы отошли от собственных твердых принципов... Но кому как не вам знать, что в педагогике не бывает ничего твердого и нерушимого, раз и навсегда прописанного! Ну, посмотрите-ка мне в глаза и скажите, что я не прав!

   Маргарита Николаевна подняла голову и устремила на своего директора долгий пронзительный взгляд. А тот не выдержал и десяти секунд. Вдруг его лицо изменилось, уголки губ безвольно опустились, крылья носа вздрогнули, брови смятенно сломались...

   Борис Иванович смотрел в её прозрачные глаза и даже не пытался скрыть ту бурю чувств, что вдруг нахлынула на него.

   — Борис Иванови-ич, — тихонько позвала Марго, заметив, что директор мысленно совсем на другой планете, — Теперь моя очередь приводить вас в себя?..

   — Ох, простите, моя дорогая...— Борис Иванович смущенно покачал головой, — всё это не к месту, и не ко времени, и никому не нужно... Но всё же... всё же...

   Директор, словно не зная, куда девать свои руки, во взволнованности поднял их и слегка коснулся кончиками пальцев лица Марго у висков и тут же отшатнулся. Признание в любви застыло на кончике языка и в лихорадочно блестящем взгляде, но не было произнесено в очередной раз.

   — Нужно идти, меня ждут дети... — поспешно сказал Марго, чересчур поспешно, дабы разрядить двусмысленность ситуации.

   — Да, да, конечно...— пробормотал директор, медленно возвращаясь на грешную землю.

   Они вместе вышли из кабинета, директор смотрел на Марго печальным взглядом и сокрушенно молчал. А она уже думала совсем о другом — о том, что нужно спасать урок, о том, вернулся ли в класс Женька, не выкинул ли он какую-нибудь очередную глупость... сильно ли он обижен на неё. Она ускорила шаг, убегая от директора. До звонка с урока оставалось пятнадцать минут.

* * *

   В середине октября значительно похолодало, ночами были заморозки, разукрасившие листву деревьев во все невообразимые цвета. Школьный парк представлял взору картину кисти художника-импрессиониста, смело играющего комбинациями красок.

   Лучи позднего октябрьского утреннего солнца подцветили дымное небо и рассыпающуюся мозаику опавшей листвы. Женька шел не торопясь в школу по парковой дорожке, как вдруг заметил впереди среди торопящихся учеников знакомую фигурку. После почти трехнедельного перерыва в школу шла Ксюша Наумова. Шла медленно, словно на муку, на каторгу.

   Женя догнал Ксюшу и пристроился у неё за спиной. Что — то было непривычным во всем её облике, но что именно, Женя понял не сразу. Ах да, длинная черная юбка, вместо излюбленных коротких, одеваемых в любую погоду. И тугая строгая коса, высоко заплетенная на затылке. Ну просто монашеский вид! Девочка-конфеточка с карамельными губками, чего это ты так преобразилась?

   Женя неслышно подкрался и положил Ксюшке руки на плечи.

   — Привет... — зловеще прошептал он ей в ухо.

   Ксюша вздрогнула, словно от удара током и отшатнулась от Женьки. Но он крепко сжал пальцами её плечи.

   — Ты куда? Ты мне не рада? — оскалился Женька.

   — Уйди, гадина... — ненавидяще выговорила Ксюша, с трудом произнося слова.

   — Не бойся, если будешь себя хорошо вести, я тебя не трону!.. Куда же ты пропала, моя сладкая? Я так по тебе тосковал, — томно муркал Женька сквозь ядовитую усмешку.

   Ксюшка ринулась, что есть силы, прочь от Женьки, вырвалась из его цепких пальцев и побежала по сухим листьям в обратную сторону, подальше от школы. Женька легко догнал её, встал на пути.

   — Уйди с дороги, скотина! — сдавленно выкрикнула Ксюша и вдруг зажала рот рукой, почувствовав неудержимый позыв на рвоту. Согнувшись пополам, она присела, теряя равновесие, прямо у Женькиных ног, пытаясь справиться с приступом мучительной тошноты. Такое происходило с ней впервые — чтобы от отвращения к человеку её едва не выворачивало наизнанку. Но она кое-как справилась с собой, пытаясь глубоко дышать.

   — Противно, да? Муторно, мерзко? — донесся до неё язвительный голос Женьки. Ксюша затравленно подняла на него глаза. — Или строишь из себя непорочную цацу с неприкосновенным телом? Да все вы только и мечтаете о том, чтобы вас покрепче потискали и вставили! У нас в классе каждая с кем-нибудь да переспала! И все вполне этим довольны и счастливы. А ты что — из другого теста, чтобы это тебе не понравилось?

   — Ты.. ты .. изнасиловал меня, — выговорила Ксюша.

   — Да ну?? А ты разве сопротивлялась? Ты липла ко мне, заглядывала в глаза, прижималась... Нет, моя сладкая, я тебя просто грубо трахнул... но не насиловал! Ты хотела по-другому — в свой первый раз. Но твой замечательный Егор Васильев всем вокруг дал понять, что первый раз у тебя остался в далеком прошлом. Я бы, может, ещё и усомнился в словах этого трепача, но ты так за ним бегала, что смотреть было противно! Не один я, все в классе ему поверили — не было оснований для сомнений. Ксюша Наумова аж вся тает и млеет при одном только взгляде на своего нового дружка. И знаешь, если честно, я и не хотел сомневаться, потому что мне было уже все равно — трахает он тебя или только собирается. Ведь ты уже отдалась ему — душой, осталось дело за такой мелочью — отдаться телом.