Школьный роман

   ОЛЬГА АНИСИМОВА

  

  

  

  

   ШКОЛЬНЫЙ РОМАН

  

  

   В конце августа, теплым утром завуч школы  117 Маргарита Николаевна Никитина, как обычно в строгом, но изящном и стильном костюме, с прической из самого дорогого салона и безупречным макияжем легко ступала по извилистой аллее, ведущей к трёхэтажному, просторному и светлому зданию школы. ЕЁ школы, её детища, её творения. Настроение было замечательным. Оно всегда бывало таковым накануне каждого нового учебного года, очередного года, полного надежд и перспектив, находок и решений, побед и удач. Маргарита Николаевна никогда не сомневалась в том, что они непременно ждут её школу в новом году, она знала и верила в то, что грядущий учебный год принесет её школе ещё большую славу, известность, уважение в городе. Без сомнения и сегодня уже с раннего утра возле её кабинета собралась очередная группа родителей, желающих, чтобы их дети учились непременно в школе  117. Они будут просить, умолять, обещать сделать для школы всё возможное и невозможное, только бы их чадо приняли. Но всем им опять придётся отказать, ну, может быть, за редким исключением. Приём в школу закончен две недели назад. Прошли испытательные экзамены, тестирование и собеседование. Этим летом конкурс в школе был необычно высоким. И теперь все классы с первого по одиннадцатый полностью укомплектованы, и родителям неудачников придётся ждать целый год до нового набора.

   А ещё десять лет назад это была обычная новостройка в спальном районе крупного промышленного города со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями. Переполненная средняя школа, с напряжением работавшая в две смены, с низким показателем успеваемости и дисциплины, с текучкой педагогических кадров. Маргарита Николаевна начала работать в ней учителем математики, попав сюда после института по распределению. Первый год показался ей адом. Но Маргарита Николаевна была не тем человеком, который позволил бы обстоятельствам превратить любимую работу в каторгу. Маргарита Николаевна была уверена в том, что школа — её призвание, она знала это. И очень рано в её голове сложился грандиозный план по созданию Школы Своей Мечты. Такой школы, которой она должна была быть в её видении. И бесперспективная провинциальная школа на окраине города представлялась прекрасным полигоном для воплощения честолюбивых намерений. Надо сказать, что Маргарита Николаевна обладала редким набором качеств, позволившей ей за каких-то пять лет заявить о себе громко, во всеуслышанье, как о талантливом высокопрофессиональном педагоге, сильном руководителе, безупречном организаторе, тонком психологе...

   Маргарита Николаевна немного замедлила шаг возле школы, окидывая взглядом свои владения. Она проверила, чисто ли подмели дворники, аккуратно ли подстрижены кусты, политы ли цветники.

   Позади неё послышался странный шум — звонкий сухой шелест. Маргарита Николаевна остановилась и повернула голову. По аллее за её спиной лихо неслись в сторону роликодрома мальчишки-старшеклассники в своих невероятных тинейджеровских одеяниях. Очень скоро им придётся сменить свои безразмерные штаны и майки на строгие джемпера со школьной символикой — обязательной формой для всех учеников школы — лицея.

   — Здрасьте, Маргарита Николаевна!

   — Доброе утро, Маргарита Николаевна!

   — Маргарита Николаевна, здравствуйте!

  

   Мальчишки сбавили скорость, цепочкой аккуратно объезжая своего строгого завуча, и вежливо здоровались. Маргарита сдержанно улыбнулась им в ответ:

   — Здравствуйте, мальчики.

   Только один не поздоровался с ней и не сбавил скорость. Наоборот, он постарался посильнее разогнаться, чтобы со свистом резануть воздух перед её лицом в высоком прыжке в полтора оборота. Когда его коньки с глухим клацаньем коснулись асфальта, он бросил из-под черных солнцезащитных очков дерзкий взгляд насмешливых глаз и тут же отвернулся, так и не сказав ни слова завучу школы.

   Маргарита Николаевна строго поджала губы, сдержав недовольную гримасу. Этот несносный юноша с утра испытывает её терпение! Оделся кое-как: широченные бриджи, грязно — зелёного цвета с карманами — клапанами, нелепый платок на голове, эти дурацкие очки. Носится по городу с голым торсом — ни в какую не захотел надеть хотя бы майку, а на улице уже совсем не жарко. Ещё и сюда примчался, на территорию школы, а ведь прекрасно знает, что она не терпит развязности в поведении и небрежности в одежде!

   Маргарите Николаевне вдруг снова захотелось сделать так, чтобы этот мальчишка не учился в этом году в её школе. Пусть заканчивает одиннадцатый класс где-нибудь по соседству. Маргарита Николаевна явственно чувствовала, что доведёт он до беды и её, и себя, и школу... Не разойдутся они нынче мирно, он с лихвой оплатит ей за все предыдущие годы спокойствия, терпения и послушания, он словно собрался вернуть ей должок... Маргарита Николаевна читала это в его глазах, высокомерном изгибе губ, в надменных жестах и горделиво-заносчивых движениях. Как бы ей хотелось их не видеть, не замечать, но Маргарита Николаевна не могла этого сделать. Куда ей было деваться от собственного ребёнка, из робкого и застенчивого тихоню за одно лето превратившегося в невыносимо-упрямого, скандально— независимого и почему-то очень озлобленного ... гадёныша?! Нет, она не должна так думать о сыне, но других слов Маргарита Николаевна подобрать не могла.

   Женя Никитин всегда был самым прилежным и воспитанным мальчиком в школе. Даже в те времена, когда с дисциплиной ещё были основательные проблемы, он был безупречен. Всегда аккуратный, вежливый, послушный. Но сын завуча и не мог быть иным. Если бы кто-нибудь пожаловался Маргарите Николаевне на него, она немедленно ушла бы с поста завуча. Она считала, что не имеет человек морального права руководить школой, да и вообще — быть учителем, если собственный ребёнок плохо воспитан, распущен, груб. Поэтому со своим Женей Маргарита Николаевна всегда была очень строга. Она никогда не била сына и даже редко повышала на него голос. Её методы воспитания были иными. Не тяжесть наказания, а неотвратимость наказания — вот, что должно воздействовать на ребёнка. За любой, даже самый безобидный проступок, Женя лишался развлечений и прогулок. Вместо этого он стоял, как струна вытянувшись перед матерью, и слушал длинные и неприятные воспитательные речи — как надо себя вести, как не надо, что позволительно ребёнку, что — нет... Эти беседы длились бесконечно долго, Женя изнывал от холодного тона матери, её невероятно больно ранящих слов и готов был рыдать уже через пару минут после начала разговора. И он рыдал, размазывая слёзы по лицу на протяжении всей беседы. Он чувствовал себя несчастным, униженным и нелюбимым...

   А любви матери ему хотелось больше всего на свете. Любви, внимания и хоть немного ласки. Но всего этого ему не хватало. Во— первых, Маргарита Николаевна была всегда очень занята в школе, и у неё оставалось время только на то, чтобы отчитать сына за провинность или без эмоций спросить о его успехах. Во — вторых, Маргарита Николаевна сознательно избрала такую методику воспитания своего ребёнка. Ведь он был не просто мальчиком — он был сыном учителя, завуча школы, а значит, объектом пристального внимания окружающих. Каждый был бы рад найти изъян в воспитании ребёнка Маргаритой Николаевной, она знала это определённо, потому что в своих разговорах с родителями учеников всегда была категорична, строга, требовательна и даже безжалостна. Женя Никитин не имел права быть хуже других. Нет, он не имел права НЕ БЫТЬ ЛУЧШЕ!

   Ещё было и в-третьих... Самое тяжёлое "в-третьих". Маргарита Николаевна родила сына на последнем курсе института. Из-за него не смогла поступить в аспирантуру. Она вообще-то совсем не собиралась так рано рожать, но... встретила человека, который заставил потерять голову. Единственный раз в жизни Марго потеряла голову, забыла, о том, что считала приоритетом в своей жизни, забыла о карьере высококлассного педагога, забыла о своем призвании — школе. Сергей был подобен урагану, вихрю, закружившему её в безумном танце страсти и любви. Сергей носил её на руках, целовал ноги среди толпы прохожих на пыльных городских улицах. Он не замечали никого вокруг. Ему хотелось только одного — любить, любить, любить. Он мог целыми днями заниматься со своей восхитительной Маргаритой любовью, не вылезая из постели, забывая поесть и попить. Это был не роман, это была страстно — романтическая поэма. Сергей сделал Маргарите предложение, и они поженились, а через год родился ребёнок. Но рождение сына вдруг отрезвило Маргариту. Она неожиданно поняла, что совершила ошибку, поспешив так рано создать семью. Это всё не для неё — пеленки, стирка, готовка, магазины... Ей казалось, что вся её жизнь превратилась в бессмысленное колесо суеты. От малыша — к плите, от плиты — к мужу, который никак не мог умерить свой сексуальный пыл. И снова по кругу: из постели — к малышу, от малыша — к плите, от плиты — в постель. Марго мечтала совсем не о такой жизни. Ей нужно было иное: работа по призванию, педагогические находки и открытия, уроки, тетради, школьные звонки, педсоветы, встречи, ученики... Она не хотела запирать себя в четырёх стенах, даже ради мужа и ребёнка она не согласна была на такую жертву. Зачем тогда нужно было оканчивать институт, если по его окончании ей предстояло ублажать мужа и нянчить ребёнка?

   Марго поняла, что больше не любит Сергея. Она тяготилась его обществом, называла себя дурочкой, отдавшейся первому встречному поперечному, из-за того, что вообразила, будто страстно влюблена... Он хорош собой, неглуп, но совершенно неинтересен для неё. Неоперившийся юнец — её ровесник, не добившийся в жизни ничего — разве он может ей что-то дать, кроме секса? А уж этим — то она сыта по горло!

   Когда Женьке исполнился год, Маргарита ушла от Сергея. Через полгода они развелись. Сергей уехал куда-то в Подмосковье к своим родителям, а Маргарита, вручив сына на воспитание своим пожилым маме и папе, вышла на работу в школу. Она жила в однокомнатной квартирке недалеко от места работы и навещала сына раз в неделю. И так на протяжении пяти лет. Мама укоризненно вздыхала, упрекала её в черствости и бессердечности, говорила, что Женечка тоскует и плачет без неё, что он её очень любит... Марго терпеливо слушала мать, постукивая пальцами по столу, но пока менять ничего не собиралась.

   А забрала она сына к себе только когда ему пришла пора идти в школу. Марго перевезла его вещи, но оставила все игрушки у бабушки.

   — Теперь послушай меня внимательно, — Марго поставила Женю перед собой, — Ты будешь самым лучшим учеником в школе! Самым хорошим, самым послушным! Ты должен быть лучше всех! Ты меня понял?

   Женя широко раскрытыми глазами смотрел на маму. Его мечта, наконец, сбылась! Он теперь будет жить с ней, со своей любимой, ненаглядной мамочкой, они никогда больше не расстанутся! Женя был счастлив. Очень счастлив! Если бы не жуткая мысль о том, что если он не справится, если его поведение не понравится маме, она рассердится и снова отправит его назад, к бабушке. Нет! Только не это! Он будет самым послушным мальчиком, он постарается изо всех сил, только бы не огорчить маму.

   И Женя старался. Больше всего на свете он боялся маминого гнева, строгого маминого взгляда, холодного тона. Он панически боялся того, что она рассердится на него, будет им недовольна. Это был страх потерять её снова и долгие годы опять видеться раз в неделю.

   Женю Никитина не любили одноклассники, он был изгоем, с ним почти никто общался и не дружил. Но детей, его одноклассников, понять было нетрудно. Когда весь класс удирал с урока, Женя оставался, когда одноклассники бойкотировали очередной субботник, Женя покорно, в полном одиночестве, драил стены, тер парты или собирал мусор на пришкольном участке. Уже в первом классе Егор Васильев назвал его ябедой и доносчиком, просто так, без всяких оснований, просто потому, что таковым, на взгляд Егора, должен быть сын училки и, тем более, завуча. Подобная репутация приклеилась к Жене надолго, хотя он никогда и слова плохого не сказал матери или учителям про своих школьных товарищей.

   Маргарита Николаевна и сама не имела привычки расспрашивать сына о проказах одноклассников. Всё, что ей нужно было знать об учениках своей школы, она могла узнать и без сына. Использовать Женьку в качестве фискального органа она считала крайне непедагогичным и непорядочным. Даже если в драке с участием Жени был зачинщиком кто-то совсем другой, Маргарита Николаевна решительно прерывала саму попытку сына сказать ей об этом. "Когда ты жалуешься мне на Васильева, или Динкелакера, или Аскерова, ты жалуешься, прежде всего, завучу школы, а не маме... Это всё равно, что пойти к Борису Ивановичу и тихонько ему нашептать обо всём. Ты разве доносчик? Будь добр, отвечай только за свои поступки!"

   Женя быстро уяснил, что могло бы не понравиться матери в его поведении, и очень часто скрепя сердце, вел себя как безупречно воспитанный ребёнок. Но он поступал так или иначе вовсе не потому, что осознавал степень порядочности или непорядочности своих поступков. Он вел себя так, как требовала мама, он строго соблюдал правила, которые она ему определила, не смея ни на йоту их нарушить. Он боялся её недовольства, боялся того, что не оправдает её ожиданий, разочарует её, и она не будет его любить и отправит к бабушке. Навсегда.

   Маргарита Николаевна этого, конечно бы, не сделала. И так достаточно времени сына баловали бабушка с дедушкой. Теперь он должен быть под её постоянным присмотром и контролем. Только так Женя Никитин может стать лучшим.

   Мысль перевести сына в другую школу никогда ранее у Маргариты Николаевны не возникала. Стоит только немного ослабить контроль, дозволить маленькую толику свободы и не оберёшься проблем с поведением и прилежанием. Она ведь в школе проводит целые дни, а мальчик должен быть постоянно перед её глазами. Маргарита Николаевна понимала, что Жене не просто быть сыном завуча, не просто соответствовать всем её требованиям. Но кто сказал, что должно быть просто и легко? Пусть с детства закаляет волю и характер, привыкает к дисциплине и порядку, чтобы потом не стать неудачником и разгильдяем. Не говоря уже о том, что дети, предоставленные сами себе, без родительского надзора, попадают в очень неприятные и трагические ситуации. Наркотики, алкоголь, драки, изнасилования... Даже в их школе пришлось в прошлом году отчислить очень неглупого мальчишку за наркотики. Ужасное пятно на школу! После этого случая Маргарита Николаевна провела анонимное тестирование учащихся на предмет выявления употребления алкоголя и наркотиков. Результаты оказались обнадёживающими, хотя Марго не могла быть в полной уверенности, что дети отвечали честно и искренне. Вылететь из школы никому не хотелось.

   Да, для Жени она была больше завучем, педагогом, чем матерью. Дома наедине они проводили всего лишь несколько часов в день, а всё остальное время их отношения были официальными, как и у всех учащихся с завучем. Сын звал её строго "Маргарита Николаевна", никаких "мам" она не позволяла ему в школьной обстановке, даже если они оставались вдвоем в её кабинете. Они вместе шли в школу утром и вместе возвращались домой вечером. Уроки Женя делал в школьной библиотеке, занимался в школьных кружках и секциях, обедал в школьной столовой. Маргарита Николаевна могла отследить каждый его шаг, она в любую минуту могла сказать, где находится её ребёнок и чем занимается. И была этим вполне довольна.

   Как вдруг возникла неожиданная мысль о том, что их дальнейшее совместное пребывание в стенах одной школы может стать большой проблемой?... Она появилась почти сразу по возвращению Жени домой после летнего отдыха. Он провел всё лето со своим отцом. Сначала в Москве, куда давно перебрался Сергей и даже, говорят, процветал в каком-то своем бизнесе. Потом Сергей увёз Женю на море, в дом отдыха где-то возле Сочи.

   Маргарита Николаевна поразилась сначала внешним переменам, которые произошли с сыном за одно лето. Из маленького, худенького, незаметного мальчика Женька превратился в высоченного, крепкого юношу, почти мужчину, настолько он повзрослел... Теперь его трудно будет не заметить... А ещё появился этот взгляд — пристальный, дерзкий, усмешливый, наглый. Маргарита Николаевна смотрела на сына и не узнавала его. Не может быть, чтобы и следа не осталось от покорного и застенчивого Жени Никитина! Но, похоже, что не осталось. Сын дома уже две недели, но она так и не может из него вытянуть ни слова о том, как он отдохнул, чем занимался, с кем познакомился, что увидел нового и интересного. Раньше Женя мог часами рассказывать ей о чем-нибудь, радуясь, что у неё появилась свободное время его выслушать. А теперь за две недели он произнес буквально несколько слов. И все не особенно приятные. О том, например, что скоро должен на пару-тройку дней приехать отец. Когда Маргарита Николаевна спросила у Жени о том, вернулась ли в город его единственная подружка и тайная страсть, как подозревала все вокруг, Оксана Наумова, Женя мрачно ответил:

   — Понятия не имею.

   — Ну, ты бы сходил к ней, узнал.

   — Не собираюсь! — отрезал Женя

   — Вы поссорились? — подняла брови Маргарита Николаевна, — Странно... Мне казалось, что она тебе нравится?

   — Я терпеть не могу эту... дешёвку!

   — Что-что-что? — Маргарита Николаевна настороженно прищурилась. Это было нечто новое. В Женькином тоне слышалось столько злости и пренебрежения! Расстались они, кажется, друзьями, вполне мирно, — Почему ты так говоришь об Оксане?

   — Потому что она дешёвка! — Женя поднял на мать напряженный взгляд.

   — Мне кажется, мой дорогой, у тебя не так много друзей, чтобы говорить о них гадости!

   — У меня вообще нет друзей, и никогда не было! — глухо выговорил Женя, поднялся и вышел из комнаты, оставив в полном недоумении Маргариту Николаевну.

   Она решила немного переждать. Пусть ребёнок придёт в себя после этой летней вольницы: его жизнь войдет в привычный ритм и тогда он станет прежним. Пусть пока бросает на неё свои странные взгляды — не то надменные, не то насмешливые, не то вызывающие. Она была опытным педагогом и знала, как бороться с этой юношеской амбициозностью и нигилизмом. Все эти проявления мальчишеской дерзости какое-то время нужно просто-напросто игнорировать. Сын хочет бросить ей какой-то вызов — а она его не замечает! Она ведет себя, как ни в чем не бывало, и не собирается идти на конфликт, как бы ему ни хотелось ссоры. Не нужно заострять внимание на том, что мальчик хочет всем показать, как сильно он повзрослел, какой стал мудрый и смелый! Построит из себя решительного мужчину, посражается с пустотой, и успокоится. Начнутся занятия, всё придет на круги своя. А пока своё недовольство и подчас негодование она сумеет сдержать и скрыть. Ничего не произошло, ничего не изменилось — Женя Никитин, по-прежнему остался Женей Никитиным, к которому все привыкли.

   Прошла неделя, но мысль перевести сына в другую школу все так же не давала покоя Маргарите Николаевне. Женя начал её раздражать. Он упорно не хотел становиться прежним. Ему понравилась играть в непослушного мальчишку. "Выздоровлению" ещё определенно помешает приезд его отца, который Маргарита Николаевна ожидала без восторга. Но ей было очень любопытно узнать у Сергея, чем они таким занимались всё лето, о чем беседовали, что за пару месяцев все её многолетние труды воспитания оказались практически сведены к нулю. Маргарита Николаевна собиралась призвать бывшего мужа к строгому ответу.

   А пока, чтобы не ломать копья зря, Маргарита Николаевна полностью переключилась на работу. Нужно было заканчивать подготовку школы к новому учебному году. Дел было невпроворот. Добраться до сына и мужа она ещё успеет. Вот тогда им обоим не поздоровится!

  

  

  

* * *

  

   — Джоник! Джон! Привет! Ты давно вернулся? — загорелый дочерна Роман Аскеров, лениво стуча баскетбольным мячом об асфальт, подошёл к присевшему на траву Жене Никитину. Роман явно скучал. На баскетбольной площадке никого не было, а он не играл в баскет почти все лето. В другой раз он бы вовсе не заметил Женьку, но на безрыбье, как говорится, и килька — акула. Сейчас Джоник быстренько скинет свои роллеры, и они побросают мячик в кольцо. Для этого занятия вполне сойдет и хлюпик Джоник.

   Женя снизу вверх поглядел на подошедшего к нему Романа и ничего не ответил.

   — Сыгранём? — Роман подкинул мяч вверх одной рукой и поймал его другой за спиной.

   — Не-а, неохота... — лениво протянул Женя.

   Роман удивленно скосил глаза на Женьку. Вот это да! Никитин, всё время стоявший в сторонке, когда играли пацаны, тщетно ждавший, что вдруг и его позовут, теперь отказывается? Нацепил на себя ролики, причем самые дорогие, и завыделывался?

   — Проиграть боишься? Я тебе фору дам, очков десять, — Роман Аскеров полупрезрительно улыбнулся.

   — Я сказал — не хочу! — вдруг резко ответил Женя, — Не хочу — значит, отвали со своим баскетом!

   — Ты чего, Джоник? — ошарашено спросил Роман, во все глаза глядя на Никитина, проявившего необычайную для него борзость.

   — Ничего! — Женя поднялся с травы так молниеносно, что Роман поневоле отступил на шаг. Женька с места прыгнул на асфальт, развернувшись в воздухе, и покатился спиной вперед по дорожке, глядя куда-то мимо Романа.

   Аскеров обалдел пуще прежнего. Хлюпик Женька Никитин стал выше его, самого высокого в классе, почти на голову! И откуда — то взялась нехилая мускулатура. Видимо, всё лето этот тщедушный Джоник неустанно качался! Вот это метаморфозы! Теперь на такого не наедешь от нечего делать, не подразнишь его, не погоняешь по двору... И борзометр у Джоника нынче явно зашкаливает! Теперь легко можно и по морде получить. При таком раскладе он сам кого хочешь погоняет!

   Роману Аскерову не терпелось поделиться своими впечатлениями с одноклассниками. Сорвалась всем им теперь халява в виде безотказного Джоника Никитина! Кто сейчас будет вечным дежурным по классу? Кто даст списать? Кого можно безнаказанно сунуть затычкой в каждой бочке?

   Роман припустил к дому Егора Васильева. Интересно, а тот уже в курсе произошедших перемен? Егор беспрестанно терроризировал Джоника с первого класса по самое недавнее время. Открыто насмехался над ним, принуждал драться, чтобы неизменно побеждать. Постоянно устраивал Никитину всяческие каверзы, иногда далеко не безобидные. А тот все терпел и даже мамочке своей не жаловался. Иначе Васильев давно бы вылетел из школы. Ромке Аскерову иногда даже жаль было беззащитного и беспомощного Джоника, когда в очередной раз Егор Васильев принимался его мучить, с садистским упорством выливая ему компот в суп или наоборот, выбивая из-под Джоника стулья, исподтишка ставя подножки.... Да чего только не придумывал Егор, чтобы показать своё превосходство над Никитиным! А тот терпел, порой с трудом сдерживая слёзы. Но вот, кажется, больше он терпеть не будет! Это видно по его глазам, по всем его нынешнему облику.

   Роман Аскеров никогда не привязывался к Женьке, подобно Егору Васильеву, он Никитина просто не замечал. Джонику его ненавидеть вроде бы было не за что. А вот Егор, кажется, попал...

  

  

* * *

  

   — Так уж прямо и под два метра ростом, — усмехаясь протянул Егор, вяло моргая, будто спросонья — Он же на роликах был, ты сам говоришь...

   — Я тебе говорю, Никитин — точно метр девяносто... А ты сколько? От силы сто восемьдесят. Или меньше? Ты что-то не очень подрос... — хмыкнул в ответ Роман.

   — Ну и стал он, как несгораемый шкаф, что с того? Всё равно, как был ЧМО, так им и остался! — зло буркнул Егор Васильев. — У него всю жизнь поджилки перед Маргаритой тряслись. Ты видел, как он голову втягивал при одном только её приближении? Всем учителям зад вылизывал, только бы мамуля им довольна была! Ничтожество он всегда был, ничтожеством и остался! Ты что думаешь, он теперь кинется со мной драться? Кишка у него тонка! Марго только бровью поведет, и нет нашего героя! Вот увидишь! Я ему прямо первого сентября какую-нибудь подлянку устрою — проглотит как миленький! Спорим?

   Роман только пожал плечами:

   — И чего ты так на него взъелся? Сидит себе тихо и пусть сидит...

   — Терпеть не могу бесхребетных червяков! Он сам себя не уважает, а я его и подавно!

   — Ну и не уважай себе втихаря. А ты ведь все время к нему цепляешься, переделать что ли его хочешь?

   — Больно мне надо! — презрительно скривил губы Егор, — Пусть ползает, как червяк! Он меня бесит и всё тут! Я не дам ему спокойной жизни!

   — А может быть, он тебе теперь не даст, — задумчиво ответил Роман, — и Ксюшку отобьёт... Он такой стильный стал, красивый! Сам удивишься, как увидишь. Хотя чего тут удивительного — у него такая маман потрясающая! Я вообще все время недоумевал, как так — у нашей красавицы Королевы Марго и такой невзрачный сын? Но теперь он уж совсем не невзрачный...

   — А ты, Ромка, теперь к нему в друзья будешь набиваться? — прищурился Егор.

   — С чего ты взял?

   — А ты ведь у нас продуманный и хитрый, как все восточные люди. Вот только насчёт горской гордости я сомневаюсь... — усмехаясь, выговорил Егор, глядя приятелю в глаза.

   — Вот дам сейчас в морду, и узнаешь всё про мою гордость! — Аскеров гневно вскинул голову, — А тебе я просто хочу сказать, что если ты учинишь бучу, она точно добром не кончится! И я сразу тебя предупреждаю, что вряд ли буду на твоей стороне, у меня в этой школе ещё два брата учатся!... А если Марго захочет посчитаться, она нас всех в порошок сотрет! Ты ведь её знаешь!..

   Егор исподлобья глядел на Романа и молчал. Плевать ему было на Аскерова со всей его осторожностью и предусмотрительностью. А Никитина он всё же ещё погоняет! Не хватало, чтобы бывший хлюпик стал героем! Его место в дальнем углу, пусть сидит и не высовывается!

   Егор не верил, что Женька Никитин вдруг может стать кем-то другим. Он трус и слабак, думающий только о том, как бы угодить своей матери. Почему? Ведь Прекрасная Марго совсем не монстр, с ней прекрасно ладит весь их класс и никто ей не угождает, не подлизывается... Вот если бы у Егора мать была завучем в школе, где он учится? Стал бы он пресмыкаться перед кем ни попадя? Нет! Жил бы как все, учился в полсилы, лишь бы не остаться на второй год, сбегал бы вместе со всеми с уроков. И не стремился бы быть таким правильным, дрессированным, как собачка в цирке. А раз хочешь быть забитым — получай по полной программе!

  

  

  

* * *

  

  

   Маргарита Николаевна пришла домой только около восьми вечера. Сегодня школу принимала перед новым учебным годом Комиссия из районо. И им с Борисом Ивановичем пришлось с самого раннего утра быть на ногах, всё ещё раз проверять, чтобы школу приняли как обычно — без замечаний, с отличной оценкой.

   Всё прошло хорошо, но сил это мероприятие отняло очень много. Даже полчаса в бассейне не особенно взбодрили Маргариту Николаевну. Правда, они немного посидели с Борисом Ивановичем в его кабинете за чашкой кофе с коньяком. И теперь Маргарита Николаевна мечтала только об одном — о расслабляющей ванне и книжке в постели при свете маленькой лампочки над кроватью. Маргарита Николаевна, несмотря на всю свою внешнюю строгость и утонченность, любила женские романы, полные нереальных любовных историй и прекрасных героев — любовников на главных ролях. Сегодня Маргариту Николаевну дожидался новый роман Шелдона, за который она никак не могла взяться из-за множества дел накануне нового учебного года.

   Сегодняшний вечер она может посвятить самой себе. После ванны приготовит себе лёгкий фруктовый коктейль, может быть, добавит в него взбитых сливок — сегодня она почти ничего не ела — и блаженно вытянет ноги на прохладных шёлковых простынях.

   Однако дома её ожидал сюрприз не из разряда приятных. Неожиданно приехал Сергей. Его появления в своём доме она ожидала никак не раньше конца следующей недели, но Женя, видимо что-то недопонял. Хотя у Сергея всю жизнь было семь пятниц на неделе, и решения он принимал спонтанно, особенно не раздумывая.

   Когда Сергей приезжал к сыну, он всегда жил у них в квартире. Во-первых, это ведь с его помощью вместо тесной однокомнатной у них появилась прекрасная трёхкомнатная квартира, и, наверное, он имел право пожить в ней несколько дней в году. Во— вторых, Сергей приезжает к сыну не так часто, и им обоим хочется проводить вместе как можно больше времени. С временным присутствием на своей территории бывшего мужа Маргарита смирилась и обычно терпеливо переносила его общество, хотя нельзя сказать, что тот был спокойным гостем. Сергей с молодости остался шутником и балагуром, неутомимая энергия била через край и "заткнуть его фонтан" было очень трудно. Поэтому сегодня вечером уставшая Маргарита Николаевна была весьма раздосадована фактом его прибытия. Очень уж ей хотелось как можно скорее остаться одной и, расслабившись в полной тишине, отдохнуть.

   Сергей встретил её своей жизнерадостной улыбкой, притянул к себе для приветственного поцелуя. Маргарита подставила ему щеку и быстро отстранилась.

   — Где Женя? — спросила она у Сергея, быстро сбрасывая туфли, пока галантный бывший супруг не принялся её разувать.

   — У себя в комнате. Мы с ним сегодня покупали компьютер. Теперь он от него не отходит.

   — Компьютер? Вот это новость! А у меня почему не спросили? — Маргарита рассердилась. Сколько раз она повторяла Сергею, что не должно быть никаких дорогих подарков, по крайней мере, без согласования с ней! И вот, пожалуйста, снова!

   — Будущему студенту не обойтись без компьютера. Пусть начинает осваивать... Он давно у меня просил.

   — В школе есть компьютерный класс. Ему вполне достаточно занятий в нем для освоения необходимых программ. А дома — это просто баловство. Будет часами играть!

   — Ну и хорошо. Пусть лучше сидит дома за компьютером, чем слоняется, где попало.

   — Женя не слоняется, где попало! — строго возразила Маргарита Николаевна, — Он занят целый день, к твоему сведению! И ровно в восемь приходит домой по вечерам.

   — Значит, я опять тебе не угодил... — вздохнул Сергей грустно.

   — Медвежью услугу сослужил, — не стала разубеждать она его. — Теперь у меня появится ещё одна проблема. И вообще, сдается мне, что все сложности с сыном у меня появляются по твоей вине.

   — Вот как? — Сергей напрягся, — Это почему? Что за сложности?

   — Об этом поговорим после. Я сейчас не в состоянии ни о чем говорить и думать. Я очень устала. Ты меня прости, но я тебя покину на это вечер, — решительно произнесла Маргарита и направилась мимо Сергея в ванную.

   — Погоди, Маргарита! — с отчаянием крикнул ей вслед Сергей, — Я хотел пригласить тебя в ресторан и заказал столик на двоих!

   Маргарита приостановилась.

   — Нужно было, наверное, спросить меня? Или тебя, как обычно, волнует только собственная персона? — она надменно глянула на Сергея, — Я устала смертельно, позволь мне отдохнуть. И я думаю, тебе лучше будет заняться сыном. Сходите с ним в луна-парк, там говорят по вечерам изумительная иллюминация...

   Сергей посмотрел на неё с мольбой:

   — Я приехал к тебе!... — в отчаянии вырвалось у него.

   Маргарита бросила на него гневно-красноречивый взгляд и скрылась за дверью ванной комнаты.

   Он опять за своё! Сколько раз уже происходили между ними выяснения отношения, и каждый раз решалось, что больше она не услышит из его уст "приехал к тебе, приехал за тобой, давай начнем всё сначала, ты должна ко мне вернуться, я не могу без тебя жить..." И вот очередной виток этих бессмысленных уговоров. Почему он никак не может успокоиться, ведь прошло уже пятнадцать лет. Если у него не складывается семейная жизнь, то причем здесь она? Сергей, было дело, ещё раз женился, но почему-то скоро развелся и с тех пор живет холостяком. Женя — его единственный ребёнок. Но Маргарита не должна из-за своей девичьей ошибки ломать всю свою жизнь только потому того, что её муж оказался однолюбом и на ней у него, оказывается, сошелся клином белый свет! Это нелепо, они взрослые люди. Маргарита все эти годы прекрасно обходилась без него, обойдется и дальше. Когда, наконец, Сергей поймёт, что бесполезно пытаться что-то изменить в их отношениях? Для неё они однозначно закончились навсегда.

   Маргарита легла в ароматную расслабляющую ванну с экстрактами трав и эфирных масел, нанесла на лицо питательную маску, на волосы — тонизирующее и укрепляющее средство, блаженно вытянув ноги, положив под голову резиновую подушечку. Прежде чем закрыть глаза, она вставила в уши мизерные наушники и включила плеер, лежащий на полочке над головой. Марго сделала звук погромче, так, чтобы музыка заполнила всё её существо, вытеснила из головы все лишние мысли, а из сердца чувства — кроме одного — наслаждения покоем, пенной ванной, ароматом трав и гармонией классической музыки.

   Через сорок минут Маргарита, облаченная в длинный шёлковый халат, вышла из ванны. Теперь она чувствовала себя значительно лучше. Ей даже удалось пару минут вздремнуть в воде под величественную музыку Моцарта.

   Может быть, стоит заглянуть к Жене, поглядеть на его компьютер. Но он, наверняка, не станет с ней говорить. Он упорно продолжает свою глупую детскую молчаливую войну. Ничего, терпения у неё достаточно, а также хватит ума и опыта, чтобы дать ему понять бесполезность и бессмысленность подобного рода вызовов. Она позволит ему сдаться с достоинством, ей это ничего не стоит. Она пока пощадит его юношеское самолюбие.

   Но всё же у Сергея надо будет выяснить причину столь внезапной перемены, произошедшей в характере ребёнка. Пусть объяснит ей, откуда вдруг у мальчишки появилась такая ненависть во взгляде... Не посвятил ли отец Женю в свои страстные желания вернуться в семью. В этом случае она, конечно, может выглядеть в глазах сына монстром.

  

   Сергей терпеливо дожидался её в гостиной. Маргарита зашла в комнату и увидела накрытый стол, цветы в вазе, свечи, бутылку вина, закуски и салаты в небольших тарелочках. Всё выглядело очень эстетично, и Маргарита поняла, что не прочь, в общем-то, немного посидеть за этим красивым столом. Собеседник и сотрапезник в данном случае значения не имел. Вернее, Маргарита не придавала ему значения.

   Маргарита Николаевна присела на стул, заботливо подставленный Сергеем. Он засуетился, видя её молчаливое согласие поужинать с ним, принялся зажигать свечи, открывать бутылку красного сухого вина.

   — Ты переадресовал заказ из ресторана на дом? — спросила Маргарита, окидывая взглядом угощение.

   — Нет, я всё приготовил сам, пока ты была в ванной. На тот случай, если ты откажешься от ресторана, я кое-чем запасся из провизии. Кажется, неплохо получилось? За долгие годы холостяцкой жизни я многому научился, — Сергей налил Маргарите полный бокал вина.

   Маргарита пригубила вино, не дожидаясь тостов, на которые Сергей был мастак. Но Сергей и не спешил с ними. Он молча сидел напротив и пристально смотрел на Маргариту.

   — Ну и что ты так на меня глядишь? — не выдержала она его взгляда.

   — Я давно не видел тебя вообще и в таком виде в частности...

   — В каком таком виде?

   — Без косметики... ты выглядишь ещё красивее. Ты безумно красива!..

   — Так! — Маргарита напряглась, — пожалуйста, прекрати! Если ты будешь продолжать в том же духе, я немедленно ухожу.

   — Ну почему? Я говорю то, что вижу, что думаю, что чувствую!

   — Твои размышления вслух по поводу меня и так уже доставили мне хлопот!

   — В каком смысле? — не понял Сергей.

   — А в том, что ты, очевидно, поделился ими с нашим сыном. И тот решил, что имеет право меня судить, как виновницу разрушения семьи...

   — Ничем я с ним не делился! — Сергей был очень убедителен.

   — Так ли? А почему тогда Женька вернулся сам не свой. Зыркает на меня исподлобья, словно я для него враг номер один... Тут явно не обошлось без твоих откровений. Неужели ты считаешь, что он созрел для того, чтобы посвящать его в наши отношения? Зачем ему знать, кто был инициатором развода? Или ты решил таким образом упрочить вашу с ним связь? Мол, папа твой, сынок, готов в любую минуту вернуться, а вот мать не пускает!... — Маргарита говорила и привычным жестом постукивала по столу тонкими пальцами.

   — Маргарита, я тебе клянусь, что ни о чем таком я с Женей не говорил! — Сергей смотрел ей прямо в глаза, и было похоже, что он не лгал. — Даже не пытался. Это мои проблемы, причем здесь он?

   — Ну, тогда я просто не могу найти объяснения его нынешнему поведению... — Маргарита перестала стучать ноготками по полировке, — что это с ним вдруг произошло?

   — Знаешь, я тоже заметил, что он стал не такой открытый. Может быть, он просто повзрослел...

   — Что значит "не такой открытый", он вообще меня не замечает, не желает разговаривать! Уехал один человек — вернулся абсолютно другой. Я ещё немного подожду и разберусь по-своему. Если он повзрослел, то должен стать умнее, а не наоборот!

   — А может быть, ты на него слишком давишь? — неуверенно предположил Сергей. — Он немного побыл в другой обстановке и теперь просто пытается сопротивляться?

   — Ну конечно, если ты ему устроил праздник непослушания, — недовольно повела бровью Маргарита.

   — Я всего лишь обращался с ним как с равным...

   — Это значит — ему всё дозволялось, всё прощалось. Ну теперь мне всё понятно, — Маргарита скрестила руки на груди, — И как мне его прикажешь приводить в чувство, чтобы мы могли мирно сосуществовать под одной крышей и в одной школе?

   — А что если он этот год поживет у меня? — предложил Сергей, — в столице много хороших школ, я смогу оплатить обучение, наверное, в любой из них....

   Маргарита подозрительно прищурилась:

   — Ты больше о ком переживаешь — обо мне или о сыне? Я — то вот с ним справлюсь, не беспокойся, а вот, во что выльется твоя вседозволенность? Ты сможешь его контролировать, чтобы он прилежно учился, серьёзно готовился к поступлению в вуз? Ты ведь всё время будешь занят своими делами!

   — Может, он уже не нуждается в такой настойчивой опеке? Женя сам, мне кажется, прекрасно понимает, что должен хорошо заниматься, думать о своем будущем.

   — Он тебе надумает! — возмущённо усмехнулась Марго, — О его будущем буду думать Я! И как бы ему ни было неприятно, но в этот год его ждёт самый жесткий контроль с моей стороны. Я ему не дам свободно вздохнуть, пока он не станет студентом!

   Сергей почувствовал, что тему нужно немедленно закрывать, хотя она его тоже очень волновала. Однако в Маргарите закипали эмоции. Они никогда не перехлестывались через край, Марго умела держать себя в руках. Но в критических случаях, она просто вставала и уходила. А Сергею так хотелось провести этот вечер с ней. Послезавтра ему нужно будет возвращаться в Москву, и они снова не увидятся, Бог знает, сколько времени.

   Сергей примирительно накрыл своей рукой её тонкие пальцы.

   — Всё будет хорошо, дорогая, — как можно ласковее сказал он, — а Женька и сам никуда от тебя не уедет... Он тебя так любит! А его нынешнее состояние, вероятно, следствие влюблённости в какую-нибудь девочку. Ты знаешь, на него очень многие заглядывались. Он у нас стал такой красавец.

   — Ты хочешь этим меня успокоить? — усмехнулась Маргарита, и Сергей почувствовал, что буря миновала. — Перспектива первого школьного красавца для Женьки меня вовсе не устраивает.

   — Давай не будем говорить сегодня о школе! Я налью тебе ещё вина. И, пожалуйста, кушай. Ты ни к чему не притронулась. А я очень старался.

  

   Они больше не говорили о сыне, о школе, о прочих проблемах. Просто пили вино, ужинали и вели неторопливую беседу ни о чем — Сергей что-то говорил о своей работе, о том, как нынче было на море. Маргарита отвечала на его расспросы по поводу давнишних друзей, с которыми всё ещё поддерживалась связь, рассказывала о том, как живёт её мама... Еда была хороша, вино приятно расслабляющее, Маргарита отдыхала при неярком мерцании свечей, откинувшись на спинку стула. Про так и не начатую книгу она уже не вспоминала. Сергей умел устраивать праздники для души, мог быть безупречным кавалером и интересным собеседником. Обычно он больше шутил, балагурил, сыпал остротами и анекдотами, а сегодня, видимо, был настроен на романтический лад. Под конец ужина он включил негромко музыку и пригласил Маргариту танцевать.

   — Ты ведь всегда любила медленный танец под приятную мелодию, — словно оправдывая свое приглашение, сказал Сергей.

   Время и место были не очень подходящими для танцев, к тому же в таком наряде и без макияжа она выглядела, наверное, весьма нелепо, однако, Маргарита после нескольких бокалов вина об этом уже не думала. Ей вдруг пришло в голову, что она не танцевала целую вечность!

   Маргарита положила руки Сергею на плечи и прикрыла блаженно глаза, чувствуя, как музыка вовлекла её тело в свой ритм. Мелодия была нежная и немного печальная, преисполненная какой-то возвышающей грусти. Руки Сергея коснулись её спины, он настойчиво тянул её в свои объятия. Поневоле Маргарита подалась вперед, но, ощутив своей грудью его крепкое тело, попыталась отстраниться. Сергей не пускал. Он приблизил свои губы к её лицу, она напряглась и, откинув голову назад и немного в бок, предупреждающе покачала головой. Ей не хотелось словами нарушать гармонию движения и музыки.

   — Маргарита, моя Маргарита... — вдруг прошептал Сергей, — я болен тобою. Я измучен, вымучен твоей нелюбовью. Не говори мне снова, что ничего никогда не изменится. Ты вправе меня не любить. Я всё знаю, всё понимаю. Но я прошу тебя, я тебя умоляю — подари мне одну ночь... всего одну...только одну ночь...

   Сергей крепко сжал пальцами её голову у висков и, повернув лицо к себе, впился в губы поцелуем. Он целовал её долго, а Маргарита на протяжении всего поцелуя была неподвижна и бесстрастна, как каменное изваяние. Она не отталкивала Сергея, не стискивала губы и зубы, она была все так же расслабленна и бесчувственна. Даже когда Сергей, подхватив её на руки, перенес на диван и принялся покрывать поцелуями её тело под распахнувшимся халатом, она лежала неподвижно, как кукла. Ни одна клеточка не вздрогнула от страстных мужских ласк, лицо по-прежнему выражало одну лишь холодность и вселенскую усталость. Но Сергей не видел её лица, он упивался прохладой и бархатистостью её кожи, изящными изгибами бедер, целуя груди, живот, длинные стройные ноги. Он был разгорячен, словно в лихорадке, он сходил с ума от волнующего запаха её прекрасного тела, так возбуждавшего его. Но когда он был готов войти в неё, пылко и страстно овладеть своей любимой женщиной, о которой не переставал думать все эти годы, именно тогда Маргарита оттолкнула его от себя и быстро поднялась с дивана.

   — Марго, любимая, не надо, не уходи! — со стоном взмолился он, — Я так хочу тебя! Что ты со мной делаешь?

   Она молча запахнула халат и, не удостоив Сергея ни единым взглядом, направилась к двери.

   — Ну куда же ты? Стой! Зачем ты это делаешь? Ты ведь тоже хочешь быть со мной, я чувствовал, как ты возбуждена! Ведь когда-то тебе было хорошо со мной!...

   Маргарита поправила волосы и, так и не сказав ни слова, вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь и оставив несчастного Сергея страдать, как мальчишку, из-за отказа от долгожданной и выстраданной близости. Это было похоже на месть. Но Маргарита не мстила Сергею, ей не за что было ему мстить, она его просто учила. Он не желал понимать слов и увещеваний, не хотел оставить её в покое и не навязывать свою любовь, значит, больше ей ничего не оставалось делать. Теперь, когда она его обидела, больно ранила, он прекратит взирать на неё с вожделением и уяснит раз и навсегда, что больше она ему не принадлежит.

  

  

   Когда Маргарита Николаевна шла мимо комнаты сына, она заметила, что свет в его комнате не горит. Неужели уже так поздно, что даже Женька улёгся спать? Может, зайти к нему? Нет, не стоит, наверное. На сегодняшний день, ей вполне достаточно глупостей его отца.

   Женя стоял, не дыша, за дверью. Мать застала его врасплох. Он не ожидал, что она так скоро выйдет из гостиной. Но он не подсматривал и не подслушивал, даже в мыслях не было. Ему вовсе не интересно было знать, что там делают его родители. Да и чтобы они ни делали, вместе им всё равно уже не быть...

   А Женя всего-навсего хотел улизнуть из дома под шумок. Погонять по ночным улицам на роликах и заехать по одному интересному адресу.

   В гостинице " Центральной" в номере люкс Женьку сегодня ждала девушка по имени Алиса. Алиса была очень красива, с белокурыми локонами до плеч, удлинёнными миндалевидными глазами цвета мокрого асфальта, изящной фигурой. Алисе было двадцать с небольшим, и, кроме того, что она была необычайно страстна и пылка, Жене было известно, что она являлась любовницей его отца.

   Последний год Сергей повсюду возил с собой свою маленькую сексапильную Алиску. Была она с ним этим летом и на море, где познакомилась с Женей.

   Сергей привез Алису и сюда, и пока сам с невинным видом прохлаждался в обществе бывшей супруги, Алиска скучала одна в гостиничном номере... Но если Женьке удастся улизнуть, им будет снова не до скуки, как было летом, пока папа и папик в одном лице прятался от жары и зноя в прохладном баре или в кондиционируемом бунгало с плотно закрытыми жалюзи. Сергей всегда плохо переносил жару и днём не рисковал вообще выходить на улицу. Купался в море он только по ночам и любовью мог заниматься только ночью на открытой веранде, выходящей на пляж. А всё остальное время Алиска была предоставлена самой себе. И ей ничего не оставалось делать, как проводить время в обществе сына Сергея Женьки. Но только по началу им обоим общество друг друга казалось докучливым и неприятным.

   Уже через пару жарких дней Алиса, которая была представлена Жене как личный секретарь отца, стала для него фейерверком эмоций и страстей, преобразившим скучное времяпрепровождения у моря, изменившим его самого и даже поменявшим взгляды на жизнь и окружающих людей.

   С раннего утра до позднего вечера, когда наставало время Алисе предстать под светлые очи Сергея Александровича, они с Женькой шныряли в окрестностях в поисках укромного места, для того чтобы заняться любовью. Мест таких было предостаточно, черноморская база находилась в тихом уединенном местечке у небольшой бухты. Но сам процесс поиска превращался в веселые путешествия с бултыханием в теплой морской воде, исследованием каменистых пляжей и горных расщелин. Разгоряченные солнцем, пропитавшиеся солью молодые тела льнули друг к другу за каждым скалистым выступом, под каждым деревом. Они упивались друг другом, наслаждались украденной свободой, они оба были неутомимы. Их влекло друг к другу необъяснимое чувство опасности. Они в любой момент могли быть кем-то замечены, или пойманы самим Сергеем. Но это только разжигало их страсть.

   Это необычное лето подарило Жене Алису, которая открыла для него неизведанный мир физического наслаждения. Алиса была своего рода профессионалкой. Она любила секс, могла заниматься им сколько угодно, через короткий промежуток после одного жарко — сладостного соития, готова была к новому, ещё более горячему. Знойное южное солнце к тому же действовало на неё особенным образом. Оно словно подзаряжало её сексуальной энергией и тех вялых попыток близости с измученным жарой Сергеем Александровичем, ей было до крайности мало. Но ни с кем другим Алиска сблизиться не могла, не смела. Оставался только Женька — этот увалень, недоросль, закоплексованный девственник, как она его охарактеризовала после знакомства. И Алиска решила, что вместо того, чтобы дохнуть от скуки, валяясь на жгучем песке и изнемогать от желания, лучше заняться этим занудой и отличником, что было написано на его лице крупными печатными буквами.

   На третий день отдыха Алиска позвала Женьку купаться на одинокий дальний пирс. Женька тоже скучал и поэтому согласился пойти с ней. Женя, конечно, сразу догадался, что Алиска — никакая не секретарша отца, но почему-то презрения к этой красотке не испытывал. Он даже исподтишка любовался ею. Длинными ногами, упругими формами, в открытом донельзя бикини. Решил даже, что у отца неплохой вкус и ещё достаточно мужской силы и обаяния, чтобы припахивать такую кобылку.

   На пирсе они едва успели расположиться на обжигающей гальке, как Алиска подала голос:

   — Ты не против, Женечка, если я искупаюсь голышом? Ты знаешь, какой это кайф!?

   Женька только пожал плечами: купайся, мол, пожалуйста, а сам почувствовал, что очень хочет посмотреть на Алиску обнаженную. Он слегка прикрыл глаза, будто бы от солнца, чтобы его взгляд не казался слишком пристальным и откровенным. Но Алиска и не собиралась прятаться от Женькиного взгляда. Она скинула верхнюю часть бикини, и, повернувшись к Жене вполоборота, потянула с себя микроскопические плавочки.

   — Здорово! — воскликнула она, подставляя тело лучам солнца, — я люблю, когда загар ровный, на всём теле...

   Алиска разбежалась и бултыхнулась в воду с пирса.

   — Давай ко мне! — радостно закричала она, покачиваясь на волнах.

   Женя последовал за нею, так же разбежавшись и оттолкнувшись ногой от каменного выступа на пирсе.

   Алиса подплыла к нему, по-лягушачьи двигая руками и ногами. Возле самого пирса было не очень глубоко. Жене вода доходила до подбородка, но Алиску скрывала почти с головой, когда она пыталась достать до дна. Алиска ухватилась за Женькино плечо одной рукой.

   — А ты почему не снял свои трусики? — хитро улыбнувшись, спросила она, — очень стеснительный, да? Так не пойдет, малыш!

   Не успел Женя что-либо ответить, как почувствовал, что другой рукой Алиска стягивает с него плавки. Потом она, набрав в лёгкие воздуха, нырнула, игриво сверкнув своей белой попкой, и под водой завершила свою работу. А когда вынырнула, с сияющим видом протянула Женьке свой подводный трофей.

   — Держи крепче, а то унесёт! — Алиска снова смешно по-лягушачьи задвигала руками и ногами и поплыла на глубину. Женя, сжав в пальцах плавки, поплыл за ней.

   Они немного побарахтались возле каменистого склона пирса, и потом Алиска, как кошка, вскарабкалась на берег. Она расположилась на полотенце, откинув своё обнажённое мокрое тело назад, опершись локтями об острые горячие камни. Женя подплыл поближе. Он не решался выходить из воды голым, но надевать плавки под водой казалось ему несуразным и по-детски глупым.

   Алиска, прищурив глаза, следила за тем, как он в замешательстве бултыхался у пирса.

   — Я могу на тебя не смотреть, если ты очень стесняешься, — произнесла она равнодушно, но Женя услышал в её голосе насмешку. Он привык быть предметом всеобщих насмешек в школе и просто умел не обращать на них внимания. Но на этот раз Алискины слова задели его. Она сидит перед ним, красивая, уверенная, ничуть не стыдящаяся своей наготы, наоборот — бравирующая ею. Она дразнит его, не воспринимая всерьёз. Он для неё не мужчина. Он всего лишь неопытный мальчишка, незрелый, сексуально — озабоченный и сексуально-закомплексованный.

   А что если он сейчас выйдет из воды и навалится всем своим телом на неё, прижмет к горячей гальке, так, что она не сможет шевельнуться и сделает с ней то, о чём уже несколько лет видит во снах, грезит наяву! Он заставит её стонать, а не игриво улыбаться, кокетливо прищурив бесстыжие глазки. Жене вдруг захотелось сделать Алиске очень больно, так, чтобы она закричала и забилась в его железных тисках.... Горячая волна возбуждения неожиданно и необъяснимо мощно накатилась на него с такой силой, что у Жени помутилось в глазах и перехватило на миг дыхание. Сердце бешено заколотилось. Женя, весь внутренне подобравшись, в два гребка подплыл к пирсу и стрелой взлетел на его вершину. Алиса томно потянулась и согнула ноги в коленях. Она глядела на Женю пристально, соблазнительно приоткрыв рот. Женя, отшвырнув в сторону мокрые плавки, приблизился к ней, словно в тумане, движимый одним желанием — грубо, жестко, овладеть ею, только чтобы её глазки не смотрели на него с таким превосходством и презрением. Кто она такая, чтобы смеяться над ним? Красотка — шлюшка, любовница отца, дешёвая подстилка!

   Женя шагнул к ней, наклонился, взял её ноги за щиколотки и резко рванул их на себя. Алиска опрокинулась на спину, стукнувшись головой о гальку, а Женя, перехватив её длинные стройные ноги под коленями, развел в стороны её бедра и встал между ними. Алиска открыла глаза, которые зажмурила, когда ударилась затылком, и Женя увидел в них то, что моментально погасило в нём жестокость и желание причинить ей боль. В её глазах он увидел не страх, не испуг, не мольбу, а вожделение, истому и похоть. Алиска обхватила Женю за плечи и потянула к себе, подставляя свой искушенный рот для поцелуя.

   Женя не умел целоваться. Женя понятия не имел, что нужно делать с женщиной, жаждущей близости с ним. Все представления о сексе были смутны, а знания ограничивались картинками из журналов. Даже порнофильмы Женя не видел ни разу. Единственное, что двигало им сейчас, был природный инстинкт и полное отсутствие какого бы то ни было смущения и боязни сделать что-то не так. Он не сумел быть грубым и властным, как ему хотелось, но и беспомощным тоже не оказался, потому что кроме сексуального желания ничего не испытывал к этой Алиске и ему было абсолютно всё равно, будет ей с ним хорошо или наоборот — неприятно.

   А Алиска, постанывая не столько от наслаждения, сколько от того, что острые камушки врезались ей в спину, недоумевала, куда подевался тот тихий скромный мальчик, ещё пару минут назад не смевший поднять на неё глаза и откуда взялся этот монстр, это бесчувственное животное безжалостно терзавшее сейчас её хрупкое тело. И неожиданно под впечатлением такой удивительной метаморфозы Алиса испытала острое наслаждение, почти блаженство и тут же забыла о камнях, врезающихся ей в спину и о боли в мышцах неловко и широко разведённых бедер.

   Женя задыхался от собственного темпа, он устал, он был почти измучен, но вынужден был продолжать двигаться, хотя его движения уже больше походили на содрогания, но возбуждение всё не спадало. Потом, в конец изможденный, уже не в силах насладиться пиком своей неуёмной страсти в горячечном поту он сполз с распластанного Алискиного тела и растянулся на жгучей гальке, почти не ощущая кожей того, как она раскалена полуденным солнцем.

   Алиска медленно поднялась. От её спины с шелестом посыпались камушки, впившиеся в кожу. Она с трудом согнула свои развернутые под невероятным углом ноги, подтянула их к животу, слегка их помассировала, и потом перевела взгляд на Женьку.

   — Какого черта ты прикидывался невинным? Я не подготовилась и чуть не сдохла под тобой...Ты оказывается не девственник, а настоящая секс — машина!

   — Я — девственник... — равнодушно — лениво ответил Женька, — Вернее, только что перестал им быть.

   — Врёшь! — уверенно возразила Алиска, — чтобы так трахаться, нужно иметь опыт.

   — Не вру, — вяло возразил Женька, — Я даже целоваться не умею, ты разве не заметила? Хотя мне все равно — хочешь — верь, хочешь — не верь.

   Алиска недоверчиво покачала головой:

   — Ну, если это правда, то тогда...

   — Что?

   — Тогда ты просто клад! Ты чрезвычайно одарен в этом деле. Гений секса! — Алиса засмеялась, — И я хочу тебя на всю катушку!

   — Это как?

   — Давай искупаемся сначала, а потом я покажу тебе — как!

  

  

   И Алиска показала Жене секс "на всю катушку". Вернее, они друг другу показывали его на протяжении трех недель, переползая из одного укромного места в другое, чтобы с новой силой и страстью накинуться друг на друга. Алиска была ненасытна, неутомима и очень изобретательна. Женя, выплеснув наружу всю накопившуюся ранее сексуальную энергию, ни в чем ей не уступал. Они развлекались, как хотели, с негаснущим энтузиазмом совокуплялись под каждым кусточком, в самых невероятных положениях, хохотали до упаду над собственными забавными фантазийными позами и снова принимались за прежнее занятие. Им было легко друг с другом, они получали удовольствие, не требуя ничего взамен, кроме него же.

   — Ты ещё не влюблен в меня? — озорно спрашивала Алиска, горячим язычком лаская Женю.

   — Не-а, и даже не собираюсь!

   — Отлично...только смотри — не сдайся! Мне твоя любовь нафиг не нужна. Если ты в меня вдруг влюбишься — ты уже не сможешь так меня трахать! Это будет ужасно! — Алиса оседлала Женю, и принялась двигаться, постепенно убыстряя темп, возбужденно вздрагивая всем телом.

   Женя и не собирался влюбляться в Алиску. Вся романтическая дурь, которой он ещё недавно мог страдать, вдруг выветрилась, развеялась как дым. Осталось только желание, страсть, наслаждение... Зачем кого-то любить, если всё это можно получить без всякой там любви. В этом Женя вновь и вновь убеждался, глядя, как торопливо Алиска сдергивает трусики, едва он только коснется её, как покорно изгибается в любой позе. Она готова ублажать его где угодно и сколько угодно, забывая про собственные неудобства. Она, вероятно, сама не всегда испытывает наслаждение от его близости. В этом Женя тоже убедился. Он полюбил экспериментировать в этом вопросе. Он мог нарочно делать Алиске больно, мог заставить её заниматься любовью в самом неудобном для неё положении, когда она едва дышала, а потом минут пять разминала затекшие, онемевшие части тела. Но скоро эти эксперименты он забросил, потому что понял, что большее наслаждение от занятий сексом можно получить только обоюдно. Алиска сношалась как кошка, она была мастерицей в этом деле, и Женя решил, что лучше не подавлять её, дать ей возможность как следует потрудиться над ним.

   Сергей упорно ничего не замечал. Он отсыпался днём в бунгало, а ночью большую часть сидел в баре. Может быть, ему и в голову не приходило, что его тихоня-сын вовсю развлекается с Алиской, но иногда Жене казалось, что отец специально подсовывает ему свою девицу. Только вот чего ради? Доказать лишний раз Жене, что для отца нет никого на свете дороже и желаннее его матери, или таким интересным способом Сергей решил посвятить мальчика в мужчины? Женя особенно не задумывался. Ему нравилось проводить время с Алиской.

   Дни были насыщенны до предела: море, фрукты, пляж и секс. К тому времени, когда Сергей выходил из своего номера, Женька мечтал только об одном — принять душ и завалиться в постель. Бедной же Алиске приходилось ещё пару часов проводить с Сергеем, но это, казалось, нисколько её не утомляло. Она была бодра и весела, словно не было позади жаркого страстного дня.

   Время пролетало незаметно. За несколько дней до отъезда Женя вдруг подумал, что скоро они расстанутся с Алиской и вряд ли увидятся снова. Женя почувствовал лёгкую грусть. Месяц у моря с Алисой изменил его жизнь. Жене не хотелось терять то, что он приобрёл — наслаждение плотской любовью, сладострастную физическую близость. Там, дома, его ждёт школа, недремлющее око строгой матери, и он будет лишён всего того, что доставляет ему столько удовольствия. По крайней мере, ещё целый год ему предстоит изображать из себя примерного школьника, скромного отличника. Целый год без секса?! Да он просто сдохнет от скуки, измучит себя мастурбацией. Вот если бы он мог остаться с отцом... Но мать ни за что его не отпустит, а отец не станет с ней спорить.

   — Да что ты волнуешься, — спокойно сказала Алиска, когда Женя поделился с ней своими переживаниями, — ты думаешь твои одноклассницы из другого теста? Как же! Они только и ждут, чтобы кто-нибудь поскорее им вставил. А ты делаешь это первоклассно, так что никого не разочаруешь. Твои девочки за тобой будут хвостом бегать!

   — Вряд ли мои одноклассницы станут заниматься сексом, — с сомнением покачал головой Женя, — у нас ведь элитная школа, и они все из хороших семей. За ними мамы и папы следят, золотое будущее им обеспечивают.

   — Ну, значит, отдадутся тебе за просто так, без корыстного интереса, — зло ответила Алиска, — раз они такие порядочные.

  

   Женя решил не поднимать эту тему. Алисе она явно была неприятна. Она как-то рассказывала Жене, что выросла в очень неблагополучной семье с матерью — пьяницей. Числилась в ИДН трудным подростком, потому что всё время убегала из дому. А как было не убегать от пьяных материных собутыльников, которые все время её лапали, а один попытался даже изнасиловать? Но он был слишком пьян, Алиска вывернулась от него и убежала. Её тогда уже не пугал сам факт близости с мужчиной, потому что невинности она лишилась ещё в пионерском лагере, считая секс приятной забавой, игрой. С материных кавалеров взять было нечего. Алиса уже знала, что за все любовные утехи мужики должны расплачиваться денежками. Этому она, кстати, научилась все в том же пионерлагере, куда на три летних месяца её отправляли по линии районо как трудного подростка из неблагополучной семьи. С тех пор Алиска не припоминала случая, когда бы она отдавалась кому-нибудь бесплатно. Женя тоже не был исключением. За него как бы платил его отец.

   Сергей полностью содержал Алису, одевал её, кормил — поил, да ещё давал неплохие деньги на личные расходы.

   Но прежде чем стать содержанкой Сергея Александровича, Алисе предстояло пройти нелёгкий путь дешёвой проститутки в своём очень провинциальном городе. Четыре года Алиска копила деньги, чтобы уехать в областной центр, прилично одеться, снять себе чистенькую квартирку и срочно заняться поисками обеспеченного папика. Алиска была красива от природы и весьма неглупа. Она знала, что должна выглядеть недёшево. А для этого посещала косметические салоны, одевалась в модных бутиках, пользовалась первоклассной косметикой и дорогой парфюмерией. Всего за полгода Алиска из грубоватой нимфетки превратилась во вполне респектабельную девицу, и результат не заставал себя ждать. Первым её папиком оказался бандюга Вовик, пригревшийся на водочном бизнесе. Он был груб, но не жаден, и Алиска искренне рыдала на его могиле через год, когда того нашла пуля конкурентов. Однако Алиска к тому времени уже успела затесаться в нужные круги бизнесменов, предпринимателей, банкиров. Сергей Александрович был, конечно, не такой крутой как Вовик, но тоже весьма состоятельный. И благодаря своей меньшей крутизне, прожить обещал значительно больше бедного Вовика. С Сергеем Александровичем Алиска жила уже полтора года, и её все пока устраивало. Свои денежки она тратила очень аккуратно, в основном переводила их в баксы и держала в надёжном банке. Алиса собиралась, накопив достаточную, на её взгляд, сумму для обеспеченной безбедной жизни выйти замуж и родить ребёнка. Ей, как и всем, хотелось счастья. Но пока, ещё, может быть, несколько лет, она должна будет трудиться на ниве сексбизнеса. Алиска вовсе не гнушалась этим, она любила секс, но знала, что через несколько лет вряд ли кто заплатит хорошие деньги за постель с немолодой куртизанкой. Возраст возьмет своё, как бы она ни была красива. Ей на смену набежит столько молоденьких, горячих, бесстыжих, что конкурировать будет просто бессмысленно. А в том, что нынешний молодняк куда круче, изощреннее, сексуально — образованнее, раскомплексованнее и борзее, Алиска нисколько не сомневалась. Чего стоит один лишь этот Женька! Вот уж вправду, в тихом омуте черти водятся. Акселерация что ли такая, раз невинный мальчик в один момент превращается в животное, готовое трахать всё, что только движется. А уж эти девочки из хороших семей кого хочешь за пояс заткнут, напрасно Женька сомневается. Для неё, полуголодной, плохо одетой Алиски секс стал средством для существования, а эти ухоженные красотки отдадутся скуки ради или назло своим благочестивым предкам. Женьку они не разочаруют.

   Алиска сказала Жене это ещё раз на прощание уже в Москве. А он вдруг ответил:

   — Я всё равно буду по тебе скучать. По сексу с тобой.

   — Ну, поскучаешь и быстро забудешь, — сказал Алиска, — У тебя ведь наверняка есть на примете девочка, которую ты бы очень хотел поиметь на всю катушку...А она — тебя. Только ты не удивляйся, если она окажется уже не девочкой.

  

  

   Алиска смеялась, но Женя понял, что она, скорее всего, права. И от этого ему вдруг стало очень нехорошо на душе. Муторно, тоскливо и гадко. Алиска дарила ему море наслаждения, но почему Жене так не хотелось, чтобы такой же искушенной, умелой оказалась другая девочка. Та, о которой он так часто вспоминал этим летом. Вспоминал со злостью, бессильным гневом и горечью.

   Ксюша Наумова, его тайная и светлая любовь с первого класса. Единственный человек в школе, который дружил с Женей, общался с ним на равных. Она казалась ему не такой, как все. В ней не было той злобы и жестокости, что во всех остальных его одноклассниках. Она была смелая девчонка и не обращала внимания на насмешки по поводу того, что дружит с Джоником Никитиным — маменькиным сынком и размазнёй. Как она могла предать его? Или она тоже решила, что он — пустое место, ничтожество, нуль? Но ведь нет в жизни ничего подлее, чем переметнуться в стан самых заклятых Женькиных врагов! Как она могла вот так взять и начать дружить с этим отвратительным Васильевым, если сама не раз была на противоположной стороне баррикад, вместе с Женей отстаивая честь и достоинство. Это противостояние, казалось, так сблизило Ксюшу Наумову с Женей, что теперь, предав Женьку, она предала саму себя! А она ведь и в самом деле предала его. Как иначе назвать то, что Ксюша вдруг стала подружкой Егора, приняв его ухаживания. Она забыла про своего давнего друга Джоника, и все вечера прошлого мая проводила с Васильевым. Егор обнимал её при всех и даже в школе не стеснялся выказывать свои чувства. На дискотеке она танцевала только с ним и домой пошла с ним. Но самым больным и страшным для Джоника было видеть самодовольное лицо Васильева, слушать его бахвальства о том, чем они занимались с Ксюшей, как она его целовала, что шептала в порыве страсти... Васильев болтал без умолку, хвалясь перед одноклассниками, что сумел соблазнить самую красивую и недоступную девочку в классе. Женьку тошнило от его россказней, выворачивало наизнанку, но Васильев, будто специально всё это рассказывал — для него. Задним умом Женька понимал, что Егор его просто злит, он и Ксюшу от него увел, чтобы побольнее ударить, покруче насолить. Но Женя злился не на Егора Васильева. Он презирал свою прежнюю подругу Ксюшу за то, что она оказалась такой лёгкой добычей для этого болтуна и гадёныша.

   Тогда ещё все взаимоотношения между мужчиной и женщиной казались Жене окутанными какой-то загадочной святой тайной. Он сам не смел, не решался даже поцеловать Ксюшу, настолько она ему была дорога. Он боготворил её, уважал больше, чем самого себя, а она оказалась такой легкодоступной, развратной, грязной!

   Теперь боль немного утихла. Алиска научила Женю кое-чему. А именно тому, что получать удовольствие можно и нужно без всякой глупой любви. Правда, по Алискиному выходило, что за такое удовольствие надо платить денежки, но это всё же не так дорого, чем отдавать кому-то свою душу и сердце, которые, того и гляди, растопчут, изранят и выбросят как ненужный, лишний хлам.

   Видимо, эта прожженная Алиска права. Ей ли не знать женскую породу! Деньги, стремление прицепиться к сильному обеспеченному человеку — вот что движет ими. Егор Васильев — сын промышленного магната, директора крупнейшего холдинга. У него есть всё — деньги, перспективы, связи... И в школе его нахваливают, называют неординарно мыслящим, чуть ли не гением... как не прельститься обществом, вернее постелью, такого непростого юноши?! Дружба с Женей ничего ведь не даст Ксюше — ни золотой или даже серебряной медали, ни денег, ни перспектив. Зачем ей нужен этот хлюпик Никитин и его любовь?

   Возвращаясь домой, Женя думал об этом и уже почти успокоился. Может быть, и Ксюша по-своему права? Презирать её теперь просто глупо, ведь не презирает же он Алиску? Но всё же где-то в глубине души остались крупинки, зернышки жгущей боли и обиды. Женя гнал их из себя прочь, потому что они мешали ему проститься со старыми детскими иллюзиями и мечтами, основным заблуждением в которых было само представление о любви, как о возвышенном человеческом чувстве. Да нет её, видимо, вовсе, этой любви и нечего тут копья ломать. Каждый живет, как ему удобнее и проще. А любовь — она призывает жертвовать, поступаться собой во имя другого человека. Вот его собственная мать не поступалась никогда ничем — ни по отношению к отцу, ни к Женьке. Для неё всегда на первом месте была она сама — её карьера, её работа, её школа. Разве чем-то она пожертвовала ради Женьки? Да ему и не надо было, может быть, её жертв, только бы она не лепила из него то, чем ему всегда претило быть! Он ненавидел себя в роли примерного сыночка, прилежного ученика. Неужели она никогда этого не понимала?

   Женька был уверен в обратном. Всё она знала, всё понимала, просто ей наплевать было на то, как чувствует себя он в шкуре послушного сына грозного завуча элитной школы. А он был болваном — старался ей угодить, думал — она оценит, похвалит, скажет, что очень его любит, что он у неё молодец! Да ничего подобного он от неё никогда не услышит, потому что сам он — просто часть её карьеры, её идеи — фикс: Школа Будущего, Школа Мечты во главе с ней — Великолепной, блистательной Королевой Марго — гением педагогики! И собственный ребенок такого светила должен быть выше всяческой критики.

   Самое смешное, что заслугу в воспитании безупречного ребёнка она приписывает себе самой. Ей и в голову не приходит, что столько лет Женька ломал себя под неё только из-за одного, из-за того, что бесконечно любил свою недоступную, холодную, вечно занятую мать. Вот опять эта дурацкая любовь! Столько сил она отняла у него, и снова ничего он не получил взамен и не получит никогда. А надо ведь ему всего ничего — теплого взгляда, ласкового слова, понимания и... всё. Если матери так хочется, он снова будет примерным и тихим — он привык, ему не сложно. Он научился терпеть и молчать, сносить обиды и несправедливые обвинения одноклассников. Это всё пустяки, тем более остался всего лишь год... Только вот не будет больше он прежним, потому что эта бесконечная игра в одни ворота ему надоела до омерзения! Он станет самим собой. А у Маргариты Николаевны — гения педагогики — появятся неожиданные педагогические проблемы. Вот пусть и попробует она своими старыми методами — подавлением и моральным насилием вернуть всё на круги своя! Пусть попробует заставить Женю себя любить и уважать, ничего не давая взамен.

   Хотя он всё же ещё немного себе лжёт. Ему пока трудно заставить себя перестать любить мать. Как и Оксанку Наумову. Это непросто, но он справится, не такой уж он размазня! Не за что их ему уважать. А любви без этого необходимого уважения не бывает...

  

  

* * *

  

   Отец принялся позвякивать посудой на кухне, убирая остатки ужина. Мать ушла к себе, плотно закрыв дверь. Женя стоял, не дыша, в своей темной комнате и размышлял о том, что может предпринять отец, после неудавшейся вечеринки. Неужели рванёт в гостиницу к Алиске? Нет, лучше всё же дождаться, пока он не уляжется спать дома, а то Алиска может сильно погореть, если отец застанет их вдвоем в гостиничном номере. Женя осторожно положил ролики на пол и отошёл от двери. Сейчас, наверное, около одиннадцати. Алиска обещала ждать его до двенадцати ночи в холле гостиницы. Там был какой-то небольшой бар для только что приехавших и телевизор, Алиска и звонила сегодня Жене оттуда, договариваясь о встрече.

   Зачем отец притащил её с собой? Она говорит, что сама напросилась, захотела встретиться с Женей, ей, видите ли, хочется, чтобы он научил её кататься на роликах. Полный финиш! Хочется трахнуться на роликах — это уже ближе к истине. В общем, Женька знал, что если сегодня он доберется до Алиски, ни о каких роликах она и не вспомнит. И ночь обещает быть заманчиво — горячей.

   На Женю накатила волна острого возбуждения, и словно даже пахнуло морским воздухом и пеной, запахом водорослей на раскаленных камнях. И ещё ароматом Алискиной кожи и её длинных белокурых волос, накрученных на его жесткую ладонь.

  

   Женя прилег на кровать. По звукам, доносившимся из кухни и гостиной, он понял, что отец сильно раздосадован. Жене стало даже несколько неловко за отца, который все ещё наивно полагал, что мать можно вернуть. Пятнадцать лет они были порознь, и все пятнадцать лет отец не прекращал своих тщетных попыток воссоздать семью. А матери семья вовсе не была нужна. Ей нужна была только работа, уроки, школа.

   За все эти годы у матери не было ни одного серьёзного романа с мужчинами, Женька мог сказать это определенно, потому что всегда был перед глазами матери, значит, и она перед его. Они вместе шли в школу, вместе возвращались домой. Всего несколько раз их провожал до дому директор, Борис Иванович. Женя знал, что по школе ходят слухи об их любовной, связи, но всё это был только вымысел, досужие сплетни. У Бориса Ивановича, закоренелого холостяка, и слов — то таких не находилось, чтобы как-нибудь намекнуть матери на нечто фривольное. И она, казалось Жене, не воспринимала Бориса Ивановича в иной роли, кроме директора школы, педагога, соратника. Он даже другом семьи не стал, ни разу не был приглашен ни на один семейный праздник. Маргарита Николаевна свою личную жизнь держала на замке, под семью печатями, никому постороннему не позволяла в неё вторгаться.

   Неожиданно Женя задумался, а есть ли вообще у матери личная жизнь? Что она такое — уединенный ужин на кухне, ванна, постель с книжкой?... Неужели его матери никогда не хотелось любви? Неужели все эти пятнадцать лет она прожила, не позволив ни одному мужчине прикоснуться к ней? Школа — школой, работа — работой, но вести такой монашеский образ жизни — это что-то вне нормы. Вот и сейчас, очевидно, дала отцу от ворот поворот и ушла в свою комнату.

   Женя прислушался. Так и есть, отец куда-то собирается. Может быть, в киоск за сигаретами, но, скорее всего в гостиницу к своей страстной Алиске. Что ему остается делать, настроенному на секс, заведенному как пружина — сидеть и страдать оттого, что бывшая жена его не желает? Вот было бы интересно понаблюдать за родителями, вдруг подумалось Жене, если бы они занялись любовью... Особенно за матерью. Отец, по словам Алиски — очень даже ничего. Если задастся целью, покойника заставит испытать оргазм. Но прекрасная холодная Марго?... Как будет себя вести она — раскинется по-царски, великодушно отдастся в качестве великого благодеяния или все же вскинется, задвигается, застонет, даря ласки и нежные объятия. Неужели его мать способна на нежные объятия? Это уже Жене показалось чем-то из области фантастики. Но всё же мозг продолжать рисовать красочные картины с Прекрасной Марго, занимающейся любовью в разных позах... Только вот на месте партнера отец почему — то упорно не вырисовывался. На его месте был кто-то другой — молодой, сильный, властный и жесткий.

   Входной замок щелкнул — отец ушел. Женя решил, что его дальнейшее ночное бдение уже бессмысленно. Вряд ли отец скоро вернётся. Лучше лечь спать. Так Женя и поступил, но уснул не сразу, потому что на смену полуфантастичным видениям с матерью, отдающемуся какому-то молодому красавцу — жеребцу, неожиданно пришли другие, в которых коварная и подлая бывшая подруга Ксюша безудержно сношается с Егором Васильевым. Жене удалось отогнать от себя эти кошмары, только после того, как в голове созрело решение непременно отомстить и Егору, и Ксюшке. И с ним, и с нею он разберется по-мужски. Особенно с ней. Отделает её во все дыры и выкинет, как грязную потаскушку. А почему, собственно, КАК? Она таковой и является — похотливая предательница!

  

  

  

* * *

  

   — Евгений, ты займёшься, наконец, подготовкой к школе или нет?! — строго спросила Маргарита Николаевна сына за завтраком. — До первого сентября осталось три дня, а у тебя всё ещё ни одного учебника, ни одной тетради! Мне вести тебя за руку в магазин?

   — Что, обязательно к первому сентября нужно всё иметь? — усмехнулся Женя, — Сейчас везде такие толпы и наверняка то, что надо, не купить! Через неделю ажиотаж спадет, и я всё спокойненько куплю!

   — Ничего подобного! — отрезала Маргарита Николаевна, — Ты всё приобретешь сегодня. Я вечером проверю. И не забудь, что сегодня в двенадцать встреча с учителями. Одиннадцатые классы по традиции 1 сентября проводят торжественную линейку. Вам нужно подготовиться.

   Женя поморщился. Дурацкая встреча! Лишний раз лицезреть своих одноклассников, слушать их идиотские шутки, глупый смех... Первое сентября Жене ожидал с замиранием в душе, полной отвращения! Как же он ненавидел эту школу!

   — Это во-первых, — продолжала Маргарита Николаевна, не обращая внимания на гримасы сына, — далее, я оставила список продуктов, которые необходимо купить. Приготовишь обед — суп и макароны по-флотски. Затем приберешь квартиру, пропылесосишь, вымоешь полы... И потом, мой дорогой, начни читать хоть что-нибудь из списка произведений по литературе! За всё лето ты не прочёл ни одной книги! Но лето кончилось, время безделья тоже. Давай-ка, принимайся за работу.

   Женя ничего не ответил. Спорить с матерью было бесполезно. Он терпеливо пережидал, когда она покончит со своими наставлениями и уйдет в школу. Как только она выйдет за порог, он преспокойненько залезет в кровать и проспит часов до одиннадцати. Он всегда так поступал, когда никуда не надо было торопиться. Мать ежедневно поднимала его строго по режиму, заставляла умыться и позавтракать. И как бы Жене ни хотелось ещё поспать, он покорно поднимался, потому что она всё равно бы заставила его это сделать, шёл завтракать, чтобы потом снова улечься спать. Вот и на этот раз Женя лениво поглощал омлет с сыром и зеленью, мечтая о не остывшей ещё постели. Он так привык к этому, что ни умывание, ни завтрак не могли взбодрить его, согнать сон. Женя всегда потом преспокойненько засыпал снова.

   — Возьмись хотя бы за Солженицына, — продолжала мать, — или за Булгакова...

  

   Наконец мать собралась уходить. Только за ней закрылась входная дверь, Женя тут же отставил в сторону недоеденный омлет, который не мог терпеть с детства и, не раздеваясь, улёгся в кровать. Что было бы, если бы мать вдруг вернулась, представить страшно, но Маргарита Николаевна никогда ничего не забывала и поэтому никогда не возвращалась с полпути домой.

  

  

  

* * *

  

  

   В двенадцать часов на школьном дворе начали собираться на традиционную встречу ученики. Эти встречи проводились ежегодно во всех школах и нужны были для того, чтобы решить все организационные вопросы заранее и не омрачать "Праздник Знаний" 1 сентября суетой и неразберихой. Школьники узнавали расписание на первый день нового учебного года, знакомились с новыми классными руководителями в случае, когда проходила их смена, помогали приводить в порядок классные комнаты.

   Женя с отсутствующим видом стоял в стороне от группы одноклассников, оживленно делящихся впечатлением от летних каникул. Ему хотелось, чтобы поскорее всё заканчивалось и можно было ещё три летних дня провести вне школьного общества. Женю по привычке не замечали, никто не приставал к нему с расспросами и разговорами.

   Когда во дворе появился Егор Васильев, одноклассники оживились. Егор был признанным лидером и заводилой. Женя непроизвольно напрягся при его приближении, к тому же Егор каким-то особенным, странным взглядом окинул Женю — придирчиво — внимательным, чрезмерно пристально. Женя приготовился услышать из его уст очередную колкость или издёвку, но Егор только презрительно ухмыльнулся и демонстративно отвернулся. А Женя в первый раз почувствовал, как у него "зачесались" кулаки. Это было новое чувство, но такое яростное, что Женька почувствовал, что ему трудно сдержаться. Смех в группе одноклассников стал громче и радостнее. Женю прямо с души воротило от счастливых этих лиц. Может, всё — таки лучше уйти? Тем более мать уже видела его у школы, а расписание уроков вывешено на стекле холла. Никто и не заметит его ухода. Классный руководитель Елена Михайловна вряд ли станет докладывать Маргарите Николаевне, что Женя Никитин отсутствовал. Это не в её правилах и привычках. Она вообще нравилась Жене. Елена Михайловна была молодой, умной и не занудной. Её уроки, уроки литературы, проходили интересно и не однотипно. Она была в меру строга, в меру придирчива и весьма остроумна.

   И еще одно располагало к Елене Михайловне Женю — это её нелюбовь к Егору Васильеву. Она была неявной — Елена Михайловна старалась быть объективной и ровной по отношению к своим ученикам, но очень часто в её голосе слышались холодные металлические нотки, когда речь заходила о Васильеве. И, пожалуй, она была единственной из преподавателей, которая никогда не восхищалась принародно особенными способностями Егора. А Васильев, привыкший быть всеобщим любимчиком, подчас из шкуры вон лез, чтобы блеснуть своими знаниями или умом на её уроках.

   Женя хотел уже было тихонько растаять в толпе школьников, как заметил Ксюшу. Она запаздывала, и ей трудно было в заполненном школьном дворе найти свой класс. Женя видел, как она остановилась поодаль и, слегка прищурившись, искала глазами знакомые лица. Можно было махнуть ей рукой, как всегда в таких случаях делал Женя, но сегодня он не шевельнулся. Наконец Ксюша подошла, одноклассники снова радостно зашумели. Девчонки кинулись к ней целоваться. Каждую Ксюша легко чмокнула в губки — такая дурацкая традиция появилась у девчонок.

   Женя, не отрываясь, смотрел на Ксюшу, и сложные взаимоисключающие чувства боролись в его душе. Любовь и ненависть, восхищение и презрение. Женя сам не ожидал, что, увидев Ксюшу, залюбуется ею. И даже не так как прежде, а с особенной, новой силой. Да что же в ней такого особенного? Две полудетские светло-русые косички за ушами, простенький цветастый сарафанчик и почти совсем никакой косметики. Остальные девчонки из класса не ленились, намазывая себе на лица килограммы макияжа и одеты они были все так замысловато. А она, Ксюша, будто только что с пляжа — загорелая, свежая, легкая.

   Женя стоял, заворожено глядя на неё, пока не поймал её ответного веселого взгляда. Ксюша смотрела на него и приветливо улыбалась. ОН не улыбнулся ей в ответ, но взгляда не отвел. Женя глядел, словно сквозь неё, и видел пустоту. Тут к Ксюше подошёл Васильев и по-хозяйски положил ей руку на плечо. Ксюша повела плечом и отстранилась от Егора. " Неужели поссорились? — подумал Женя, — пресытились друг другом, наверное". Он отвернулся в сторону и не заметил, что Ксюша всё так же смотрит на него, только уже без улыбки, несколько непонимающим и немного растерянным взглядом.

   Когда пришла Елена Михайловна, одиннадцатиклассники, бурно выражая свой восторг по поводу появления любимой учительницы, перегруппировались вокруг неё. Женя по-прежнему не сдвинулся со своего места. Его не особенно интересовало, что нового сообщит Елена Михайловна. Он по жизни был сыт по горло всеми школьными новостями. На этот раз, согласно сценарию торжественной линейки, посвященной 1 сентября, одиннадцатиклассники должны были вводить за руку на линейку первоклашек, а потом идти с ними не первый урок. Как бы осуществлять преемственность поколений школьников. Ещё их классу поручалось произнести поздравительную речь и спеть песню. Речь отдали, конечно же, Васильеву, песню взялись под гитару спеть девчонки.

   — Да, вот ещё что, — спохватилась Елена Михайловна, — нам нужно мальчика, который понесет на плече первоклассницу с колокольчиком. Одиннадцатый Б тоже предоставит свою кандидатуру. После репетиции решится, кому будет поручено подавать первый звонок на линейке. Кто у нас помощнее? Первоклашки нынче весьма крупные! Саша Динкелакер, может быть, ты справишься?

   Динкелакер смущенно потупился:

   — Не-е, Елена Михайловна, я не смогу, вдруг запнусь и упаду...

   Класс дружно засмеялся. Динкелакер был высокий, но худощавый и нескладный. Он на самом деле мог невзначай споткнуться.

   — Егор у нас говорит речь, — вслух рассуждала Елена Михайловна, перечисляя самых крепких ребят в классе, — Дима Семёнов обязательно проспит, Динкелакер боится упасть. Роман Аскеров, вся надежда на тебя.

   — У них на Кавказе девушек носят не на плечах, а на руках, — шутливо произнес Васильев, — вдруг он перепутает!

   — Ага, похитит первоклассницу, через седло её и в горы! — прибавил Динкелакер.

   Сам Роман Аскеров чрезвычайно гордился своим горским происхождением, постоянно подчеркивал это, и даже любил, когда одноклассники в шутках лишний раз поминали, что в его жилах течет кавказская кровь.

   — Па-атом па-атрэбую викуп... — с акцентом подыграл приятелям Роман. — Залатую мэдал!

   Елена Михайловна только покачала головой.

   — Ну, кто тогда? Яворского нет, он и к первому сентября вряд ли успеет вернуться, Глебов в прошлом году ногу ломал...

   — А пусть Никитин попробует! — раздался вдруг голос всё того же Васильева.

   — Никитин? — Елена Михайловна будто несколько удивилась, — А где он? Где Женя Никитин?

   — Вот он стоит! — Васильев небрежно махнул рукой в сторону Жени, и все повернули головы.

   Женя хотел было по привычке потупиться, но не стал. Он наоборот постарался вложить в свой взгляд как можно больше высокомерия и надменности в ответ на взгляды одноклассников. А те глядели на него и как будто первый раз видели. А он ведь стоял тут уже давно, неужели никто раньше его не заметил или не узнал?

   — И правда — Женя Никитин! — весело произнесла Елена Михайловна, — Как ты изменился, тебя трудно узнать...

   — Вот это да! — ошарашено выговорила Катя Денисова, как обычно откровенная и прямолинейная, — Никитин стал самым красивым мальчиком в школе! А был таким гадким утёнком!

   — А ты им осталась! — неожиданно для всех пренебрежительно ответил Женя. Одноклассники, привыкшие к тому, что Женя Никитин вечно был молчаливым и незаметным, обалдели от подобных резких слов.

   — А ты не хами! — обиделась Катя

   — Пожалуйста, не надо ссориться! — вмешалась Елена Михайловна, — Женя, может быть, в самом деле, ты будешь подавать первый звонок?

   — Первый — ни за что! — отрезал Женя, — Я согласен только на последний. Самый последний для всей этой школы.

   — Ха-ха, послушайте-ка, — снова раздался голос Васильева, — У Никитина дар речи появился! Наш безмолвный птенчик запел!

   — Хватит, Егор, привязываться к человеку! — возмутилась Ксюша, — Елена Михайловна, пусть с колокольчиком бегает кто-нибудь из 11 Б! А то нам и речь говорить, и песню петь, а хвалить опять будут "бэшников". Они всегда такие примерные!...

   Жене стало так противно оттого, что за него вступилась Ксюшка. Будто он сам за себя не может постоять! Если так было раньше, то не значит, что так будет и впредь! Драться сейчас с Васильевым Женя не собирался, он его достанет по-другому. И Женя уже даже придумал, как.

   Встреча закончилась вполне мирно, если не считать того, что Катя Денисова поглядывала на Женьку волком, и Васильев не уставал ухмыляться в его адрес. Зато Жене удалось исчезнуть раньше, чем к нему собралась подойти Ксюша Наумова. Выяснять отношения с ней он пока не был готов. А она ведет себя так, будто ничего не произошло, и они по-прежнему друзья. Женя решил дать ей шанс понять без грубых слов или презрительного молчания, что ей больше не придётся рассчитывать на его хорошее расположение и симпатию. Пусть катится со своим Васильевым на все четыре стороны и трахается с ним сколько угодно!

   Сейчас Женю гораздо больше интересовало, когда улетит отец и смогут ли они всё же встретиться с Алиской. Почему-то после этой дурацкой встречи с одноклассниками, Жене особенно остро захотелось увидеть Алиску, забыть обо всём, заняться с ней сексом, расслабиться в её объятиях, утонуть в похотливых глазках цвета мокрого асфальта. Он представлял себе, как злость уляжется, отрицательная энергия выплеснется из него, когда он мощным толчком войдет в Алиску, пронзая её внутреннее тепло и влажность, беспощадно нарушая покой расслабленных мышц... Алиска блаженно вытянется под ним, потом её тело превратится в податливо-упругое засасывающее Нечто, такое сладкое, горячее, неутомимое... Он будет двигаться, двигаться, двигаться, а она потом задрожит всем телом, застонет утробно и скажет, что больше не может, что он её опять упахал до потери сознания и надо немного передохнуть... Но это его не остановит, наоборот его толчки станут мощнее, настойчивее, она совсем обмякнет в его объятиях, её дыхание станет хриплым и частым, а губы пересохнут. Тогда он перевернет её на живот и войдет в неё сзади, а у неё не будет сил, чтобы опереться локтями о кровать, ему придется поддерживать руками качающиеся бедра. Её голова свесится с кровати, и светло-русые косички расплетутся...И он рывком притянет Ксюшу к себе для последних, самых глубоких, самых сильных толчков...

   У Женьки перехватило дух. Ксюша?...Причем здесь Ксюша?! Эта маленькая дрянь занимается всем этим не с ним, а с Васильевым или ещё Бог знает с кем! С какой стати она примерещилась ему в этой сладостной грёзе?! Он ведь думал сейчас об Алиске!

   Женя пришёл домой и вдруг почувствовал внутри себя такую опустошенность и усталость, что не смог больше думать про Алиску и её доступное порочное тело. Даже если вдруг сейчас она позвонит и позовет, он не придет к ней. Он её больше не хочет, не желает. Она ему не нужна. Ему нужна совсем другая. Такая же доступная и порочная Другая. Она ничем, в общем-то, не отличается от Алиски, разве тем, что пока не отдалась ему. Но не новизна ощущений прельщала Женю, а нечто совсем иное, и это Иное гораздо сильнее всего того, что связывало их с Алиской. Это Иное настолько сильнее, необъяснимо-яростнее, всепоглощающе, что, кажется, может испепелить, сжечь, погубить. Даже сейчас, мысленно представляя себе это Иное, отдаваясь ему, он словно на грани безумия. Он мечется, как тигр по узкой клетке, утыканной железными шипами, а внутри его бушует стихия неутоленной сжигающей страсти. И невозможно понять, что страдает сильнее — душа или плоть.

   Под ледяным душем Женя пришёл в себя, но силы в нем не прибавилось. Он кое-как доковылял до своей кровати, свалился лицом вниз в подушку и забылся в лихорадочном полубреду.

   Он пролежал так до самого вечера. Женя не слышал, как вернулась мать, зашла к нему, рассерженная тем, что ни одно из её поручений не было выполнено. Увидев лежащего на кровати сына, Маргарита Николаевна прикоснулась к его лбу. Лоб пылал. Женя с трудом приоткрыл глаза и облизнул пересохшие губы.

   — Я, кажется, заболел, — едва слышно произнес он.

   — Этого и следовало ожидать после того, как ты целыми днями без майки носился на своих роликах по городу. У нас здесь всё же не юг и уже совсем не жарко! — раздосадованно ответила Маргарита Николаевна, — Разденься и ляг как следует под одеяло. Я принесу тебе лекарство. И нужно смерить температуру.

   Но Женя уже не слышал её слов. Он снова провалился в тяжелый сон и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, пока мать стягивала с него одежду и укрывала одеялом. Потом она кое-как его растормошила, чтобы дать жаропонижающее.

   Маргарита Николаевна присела рядом с сыном, прислушиваясь к его дыханию. Женя болел очень редко, в основном зимой, в разгар эпидемии гриппа или риновирусных инфекций. Не привез ли он с моря какую-нибудь заразу в себе? Потом Маргарита Николаевна вспомнила, что где-то читала о том, что если ребенок сильно вырастает за месяц, это может привести к ослаблению иммунитета и прочим вытекающим отсюда неприятностям. А ещё и активное солнце плохо влияет на организм. Может быть, не следовало отпускать Женьку на юг? Не выйдет ли боком для здоровья такой отдых? Ведь впереди самое ответственно и сложное время — выпускной класс. Болеть сейчас крайне нежелательно. Значит, Женьке нужно будет проставить курс витаминов, следить, чтобы он регулярно питался, заставлять ежедневно есть фрукты. Главное, чтобы он сейчас не разболелся и к первому сентября был на ногах. Для неё Первое — всегда особенный праздник.

   Маргарита Николаевна любила этот день больше всех остальных дней в году. Даже больше Дня учителя. В этом году первое сентября в их школе станет особенным. На подготовку к этому празднику брошено столько сил! Будет и символическая линейка, и концерт, и осенний бал старшеклассников. А для младших школьников заказаны автобусы для экскурсии по городу и его окрестностям. Среднее звено отправится в кинотеатр на новую семейную кинокомедию. И всё это бесплатно, с угощениями и призами. Это подарок от спонсоров и меценатов, которых тоже придётся отблагодарить. Маргарита Николаевна договорилась на областном телевидении о том, чтобы об их школе Первого сентября был снят большой репортаж, в котором обязательно прозвучат благодарственные слова в адрес спонсоров. А те дадут интервью, расскажут о том, как их предприятие помогает одной из лучших школ в городе. Это будет и для школы, и для спонсоров неплохой рекламой. Вполне возможно, что после такого репортажа ещё кто-нибудь захочет помогать школе в финансовом плане. Деньги никогда не помешают. А Маргарита Николаевна мечтает каждое учительское место в каждом кабинете оснастить компьютером. Это настолько облегчит работу преподавателей и администрации. Сразу перед глазами будет полная картина каждого школьного дня. Сколько отсутствующих и опоздавших, сколько получивших неудовлетворительную отметку, сколько получивших замечания по поведению... Но пока это остаётся только в проекте, который непременно когда-нибудь реализуется. Сергей, кстати тоже обещал перечислить в фонд школы тысячу долларов. Вроде бы мелочь, а можно будет ко дню учителя выплатить педагогам премию. Интересно, Сергей уже уехал домой? Вчера ушел ночью, и больше они не виделись. Может быть, Женя в курсе. Маргарита Николаевна посмотрела на сына, съёжившегося в ознобе под одеялом.

   Похоже, температура всё ещё не спала. Не вызвать ли "Скорую"? Но Женя дышал уже ровнее, и на висках проступили первые капельки пота. Он сейчас пропотеет и состояние улучшится. Маргарита Николаевна налила себе стакан сока. Обеда нет, но ей вполне достаточно сока. Ещё есть фрукты — виноград, сливы и персики. Женька за целый день, кажется, не прикоснулся ни к чему. Что же такое с ним случилось?

  

  

* * *

  

   В отличие от Жени Никитина, Егор Васильев с нетерпением ждал того дня, когда закончатся, наконец, эти длинные летние каникулы, и он снова придёт в свою любимую школу. Учение никогда не было для Егора особым трудом. Он учился легко, с интересом. Ему нравилось покорять учителей и одноклассников уровнем своих знаний. Егор стремился быть лучшим, и у него неплохо получалось. Его хвалили, его любили, и поэтому посещение школы для него всегда было праздником.

   У Егора было много друзей и приятелей, он был активным участником всех школьных дел и мероприятий. Егор являлся ди-джеем школьного радио, председателем ученического совета школы. Егора знали в школе все — даже малыши. Егор чувствовал себя в своей школе как дома. Нет, гораздо лучше, чем дома. Дома ему было одиноко и тоскливо. Дома никто не обращал внимания на его способности и таланты. Дома всегда всем было не до него. Егор ранним утром уходил в школу и никогда не спешил возвращаться, благо дел в школе у него было немало. Если было бы возможно, он вообще не приходил бы домой. Егор уже несколько лет мечтал жить самостоятельно, отдельно от своей семьи. Вот это было бы счастье! Не слышать каждодневных перепалок матери с отцом, матери с сестрой или всех троих сразу. Сам Егор старался в ссорах не принимать участия, он знал, что победителем в них не станешь. И кроме испорченного настроения никаких других эмоций не получишь.

   Собственную семью Егор считал ущербной и неполноценной. Отец много работал, и домой, казалось, приходил только затем, чтобы поругаться с матерью. Он словно нашел для себя способ эмоциональной разрядки после напряженного рабочего дня. А мать вместо того, чтобы хранить в семье мир и покой, будто специально шла на конфронтацию. Даже тогда, когда была трезвая. А может быть, особенно тогда, потому что ей в те редкие моменты вдруг начинало казаться, что отец загубил ей жизнь. Но Егор знал, что свою жизнь она загубила сама — от скуки и безделья регулярно прикладываясь к стакану.

   Пить мать начала давно. Сколько себя Егор помнил, столько она и пила. Сначала для поднятия настроения, потом по привычке. Выпивка стала постоянным атрибутом её жизни — жизни очень обеспеченной и сытой. После рождения Егора мать больше не работала. Отец всегда зарабатывал достаточно, чтобы полностью содержать семью, да не в бедности. Сейчас дела пошли особенно успешно, но счастья семье не прибавили. Денег было много, но на деньги благополучия не купишь. Это Егор уяснил как нельзя лучше.

   С самого утра мать бралась за бутылочку. Это были дорогие напитки, но результат был тот же, что и после дешёвого самопала. Днем после утреннего возлияния, мать укладывалась в постель, чтобы проспаться к вечеру. К приходу отца она с трудом поднималась в отвратительном настроении, борясь с соблазном снова выпить. Приезжал отец, и начинались бесконечные скандалы на одну и ту же тему. Отец орал, что ему надоела эта пьянка, что он насильно отвезет мать в клинику, а мать вопила, что она пьёт из-за него, что она запер её в клетку, в тюрьму, в которой она не может дышать. Егор закрывал плотнее дверь в свою комнату, но крики проникали и сюда. Егор не пытался особенно разобраться, кто прав, кто нет. Чаще он был на стороне отца. На самом деле, что мешало матери, имея средства, заняться, если уж не домом, бытом, то хотя бы собой — ходить в бассейн, встречаться с подругами, читать книги, журналы, смотреть фильмы... Развлечений на свете много, но у матери главным развлечением стала выпивка.

   Но иногда Егор был на стороне матери. Это происходило тогда, когда мать начинала обвинять отца в том, что он скупердяй, сквалыга и скряга. Что нет ничего более унизительного и противного, чем просить у него деньги, а потом давать отчет куда, как и на что они потрачены. Это было сущей правдой. Отец деньгами не сорил. Он, можно сказать, дрожал над каждой копеечкой и с огромным трудом расставался с нею. Сначала Егор думал, что отцу просто жаль того, что заработанное усердным трудом спускается матерью, буквально, в унитаз, пропивается. Но с недавнего времени стал убеждаться, что это не совсем так. Крайняя скупость отца неожиданно проявилась на детях — на Егоре и его старшей сестре Инне. Особенно страдала Инна. Она нуждалась в нарядах, модных обновках, косметике. Отец не торопился раскошелиться, хотя Инна была его любимицей. Сыну же он однажды сказал однозначно и ясно буквально следующее: я через попечительский совет проплачиваю твою школу, больше ни на что не рассчитывай — у тебя есть всё необходимое, ты сыт, прилично одет, значит, притязаний больше быть не должно. Но Егор от этого не особенно страдал, в отличие от Инны, которая ревмя вырёвывала каждое новое платье. Егору, и правда, было достаточно того, что у него имелось, это, по сути, было больше, чем у любого из его одноклассников. Егор считал, что и сестра должна утихомириться. В конце концов, отец купил ей квартиру, которую полностью обставил. А к окончанию института обещал подарить машину. Вот если бы Егору сейчас свою квартиру! Но по этому поводу отец пока упорно молчал. Неужели он думает, что Егор должен жить с родителями? Квартира, конечно у них огромная, но жить в ней — сущая мука, ад! Это вот Инка постоянно трется под отчей крышей — готовить еду дома ей неохота, да и жаль тратить деньги, которые отец выделяет на пропитание, им ведь можно найти куда более достойное применение. А мать всегда готовила хорошо, даже пребывая в состоянии крайнего алкогольного опьянения, никогда не ложилась, пока не был готов обильный обед. Это у неё, видимо, в крови. Хозяйскую жилку не пропьешь.

   Сестра пообедает, поужинает, разругается с матерью и с отцом всё из-за того же и уйдет себе преспокойненько в свою квартиру, оставив поле битвы в самом разгаре оной. Мать станет кричать на отца, что ему денег жалко собственному ребёнку, а отец заорет, что если бы его женушка столько не пропивала, денег хватило на всех с лихвой! Каждый, наверное, был прав по-своему, но Егору от этого не становилось легче. Он мечтал только об одном — скорее бы утро, скорее бы уйти из этого бедлама подальше, туда, где можно чувствовать себя человеком, где тебя любят и уважают, где с твоим мнением считаются.

   Но не только ради этого Егору хотелось быть лучшим учеником в школе. Егор очень рано начал думать о своем будущем. Ему нужно будет получить золотую медаль, чтобы поступить в самый престижный вуз, закончить его, стать первоклассным специалистом и не зависеть от отцовского кошелька, который чрезвычайно редко раскрывается, чтобы оделить его своим содержимым. Егор к тому же не был уверен, что отец станет платить за его обучение в вузе, если он не поступить на бесплатной основе. А если и станет, то изведет Егора упреками — мол, сколько я платил за эту твою школу и всё без толку, теперь платить ещё за институт?.. В такой ситуации Егор может полагаться только на себя.

   Пока у Егора всё получается — он лучший, он круглый отличник, он не раз побеждал на городских олимпиадах. В этом году он обязательно поучаствует в областной, а если победит — это будет преимуществом для поступлении в вуз! А то, что он победит, Егор почти не сомневался. В их школе уровень знаний очень высокий. Учителя все сильные, требовательные, высокопрофессиональные. Это Егор почувствовал, легко обойдя всех противников на прошлых городских олимпиадах и научно-практических конференциях. Особенно Егор был силен в математике. У него, кажется, хорошие способности, а может быть, даже одаренность. И такой педагог!!! Маргарита Николаевна, Королева Марго!!! К ней на урок Егор летел, как птица, и наслаждался каждой его минутой. Объяснения Маргариты Николаевны он понимал с полуслова, и тут же был готов блеснуть своими умственными способностями, математическим талантом.

   Маргарита Николаевна была им довольна, она его хвалила. Егору казалось, что он её любимчик. По крайней мере, ему этого очень хотелось. Пожалуй, больше всего на свете! Вот если бы ему оказаться на месте этого Женьки Никитина. Чтобы он, Егор Васильев, а не это ничтожество Никитин, был её сыном. Или хотя бы Маргарита Николаевна уважала его и любила больше, чем своего серого Женечку. И порой Егору казалось, что всё как раз так и есть на самом деле. С ним, с Егором, Маргарита Николаевна общается как на равных, а на Женьку только недовольно зыркает и шипит. А Егор рад стараться подчеркнуть свое превосходство, свой умственный и нравственный перевес. А ещё обаяние, легкий веселый нрав, общительность, коммуникабельность... Всё это должно нравиться Маргарите Николаевне, и всего этого нет в её сыне. И не будет никогда.

   Пусть Женька станет трижды раскрасавцем, он всегда будет проигрывать Егору во всём. Ксюша Наумова это уже поняла. Хотя Егору до неё нет особенного дела. Он никогда не был в неё влюблен, она ему даже не нравилась. Другое дело — Никитин. Он сохнет по Ксюшке чуть ли не с первого класса, и поэтому для Егора Васильева делом чести было увести от Женьки подружку, хотя бы на время отвлечь её от Никитина, заставить забыть о нём. Это Егору довольно легко удалось. Почти всё лето они были вместе. Правда, в августе Ксюша уезжала отдыхать на юг, а когда вернулась, Егор почувствовал некоторое охлаждение к своей персоне с её стороны. Но это задело его лишь постольку — поскольку. Для него важно было, чтобы она не вернулась к Женьке. Пусть общается с кем угодно, только не с ним. Егор знал прекрасно, что ничто не ранит так больно, как одиночество и равнодушие близких людей. Так что Егор не собирался пока отступать. Он не отступит, пока не убедится, что Ксюша и Никитин расстались навсегда. Добрая половина дела сделана, и Егор с наслаждением наблюдал, как молчаливо переживал и мучился Женька, когда Ксюша проводила время не с ним. Ему было бы ещё больнее, если бы он узнал, как легко Ксюшка променяла старого друга на нового, забыла о нём, с какой радостью она приняла ухаживание Егора, как весело и беззаботно смеялась его шуткам.

   Ксюша оказалась до неприличия легкой добычей. Егор был готов к более долгому и утомительному штурму, но всё вышло так просто, будто само собой. Егор даже испугался, что скоро Ксюша ему до смерти наскучит, и он не сможет заставить себя общаться с ней и той придётся вернуться к тихому и верному Никитину. И в самом деле, Ксюша очень скоро перестала быть Егору интересна, но с другой стороны, заняться все равно было нечем. Егор, благодаря скупости своего отца, вынужден был всё лето торчать в городе. Ксюша хоть немного разнообразила его жизнь.

   Но когда она уехала, Егор не очень расстроился. К тому же после июльского перерыва снова открыла свои двери школа, начиналась подготовка к новому учебному году. Вернулась из отпуска Маргарита Николаевна, и Егор целыми днями пропадал в школе. Ещё многие учителя находились в отпуске, а подготовительной работы было очень много.

   Маргарита Николаевна предложила Егору месяц поработать её секретарём-помощником. Надо ли говорить, что Егор согласился с огромной радостью. Целый месяц он сидел в приемной завуча за компьютером, выполняя несложную, но нужную и кропотливую работу — сверял списки классов, выдавал справки, распечатывал документы. Маргарита Николаевна была им довольна, хвалила его как всегда, и для Егора это было наивысшим счастьем. Он старался изо всех сил, никогда не уходил домой, пока не была выполнена вся текущая работа, хотя Маргарита Николаевна настойчиво гнала его домой после четырех разрешенных часов работы. Егору даже что-то причиталось за труд, но не ради денег он трудился в поте лица, хотя в его кармане было почти всегда пусто. Для него было главным то, что он находится рядом с человеком, мнением которого дорожит, которого безгранично уважает, которым восхищается. Маргарита Николаевна была для Егора идеалом. Идеалом человека и женщины. Он любовался её безупречной внешностью, наслаждался тембром голоса, поражался её необычной собранности и работоспособности, целеустремленности и твердости. Вот завоевать симпатию такой женщины — наивысшее достижение, предел желаний, страстная мечта! Это вам не глупая Ксюшка Наумова, готовая увлечься кем угодно — только помани... Прекрасная королева Марго! Егор боялся мечтать о ней, но не мог не мечтать, она снилась ему едва ли не в каждом сне, он грезил ею и наяву.

   В недавнем прошлом Егор отчаянно мечтал о невозможном — поменяться местами с Женькой Никитиным. Это было нереально, но скромно. А вот сейчас совсем другие мечты и желания вдруг стали посещать Егора, неотвязно и сладостно преследовать его. Он словно очнулся и неожиданно увидел в Марго прекрасную соблазнительную женщину. Он долго шел к этому, и вот, наконец, распрощался со своим глупым желанием стать её сыном. Какой абсурд и нелепость! Он перестал быть ребенком, и время сыновей и матерей прошло. Он мечтал теперь стать для Марго мужчиной. Её мужчиной. От собственной дерзости и смелости у Егора даже во сне перехватывало дух, но наяву он безукоризненно владел собой. Самообладание Егор всегда считал одним из сильных своих качеств. И самые смелые фантазии он оставлял для снов, а в реальной жизни руководствовался одним — чтобы покорить недоступное сердце трижды недоступной женщины, необходимо терпение, ум, талант, хитрость и ... снова терпение.

   Егору пока было достаточно всего лишь того, что он может ежедневно лицезреть предмет своего поклонения и обожания, может беседовать с нею или просто быть рядом. Но Егор, разумеется, не тратил время впустую. Он старался сделать так, чтобы каждый день приближал его к мечте. Каждый новый день он должен был чем-нибудь удивить Маргариту Николаевну, покорить её сердце, заставить изумиться его необычайным способностям и редким талантам, заинтересовать её собою. Маргарита Николаевна должна убедиться в том, насколько он взрослый, рассудительный, серьёзный и самостоятельный человек. Что никто лучше Егора не справится с делами, что наилучшего помощника ей не найти. И, кажется, он достаточно преуспел в этом. Главной наградой для Егора была очень теплая и очень загадочная улыбка самой прекрасной женщины на свете.

  

  

* * *

  

  

   Первого сентября директор школы Борис Иванович Макаров преподнес Маргарите Николаевны огромный букет роз. Он сделал это неприлюдно, с глазу на глаз, рано утром, перед линейкой, зайдя в её кабинет.

   Он поставил перед ней на стол этот шикарный букет и, глядя в глаза, негромко произнес.

   — Это уже становится традицией, Маргарита Николаевна. Десять лет, первого сентября я захожу к вам в кабинет с цветами, чтобы поздравить с праздником и признаться в любви. А вы всегда улыбаетесь мне, скромно целуете в щеку, и так начинается наш новый год... Я привык измерять свою жизнь учебными годами, а не календарными, да и вы, наверное, тоже... С праздником, милая моя Маргарита Николаевна!

   Маргарита Николаевна вдохнула аромат огромных свежих роз и привычно сдержанно улыбнулась той самой улыбкой, которую Егор Васильев считал загадочной. Это было хорошим началом замечательного дня. Борис Иванович пришёл с цветами, значит, всё остается по-старому. Он всё ещё влюблен в неё, робко и безнадежно, как мальчик. Она не станет играть его чувствами, но непременно использует его отношение, незаметно для него самого, в своих целях. Хотя это цели общие — развитие школы, которое шло так результативно по большей части из-за того, что директор и завуч были одной командой, были единомышленниками. И уже неважно, что явилось первоисточником этой дружной работы — любовь ли, дружеская ли симпатия... Они двигались в одном направлении, и это было главное.

   Маргарита Николаевна давно привыкла к тому, что лица мужского пола неровно дышат в её сторону, оказывают знаки внимания, то и дело признаются в любви. Она слышала в свой адрес столько комплиментов и пылких признаний, что перестала удивляться, смущаться и вообще обращать на это внимание. Постепенно знаки заинтересованности её персоной стали обычным явлением, закономерным, само собой разумеющимся. Марго не долго думала, что ей делать с этой лавиной восхищенных слов и взглядов. Она осторожно и тонко начала использовать мужскую симпатию в своих интересах, которые замыкались у неё на одном — на школе. Она принимала приглашения пойти в ресторан, в валютный клуб, поехать на пикник только от тех лиц, которые могли как-то помочь школе. Марго знала, что практически все спонсоры школы были или остаются её поклонниками. Но она вела себя очень осторожно, чтобы не попасть в щекотливую двусмысленную ситуацию. Благодаря своему тонкому уму, огромному обаянию, на всех этих светских и полусветских раутах она была королевой положения. Она носила маску неприступной, сильной и самостоятельной женщины — настоящей бизнес-леди, которая безгранично восхищена деловыми мужчинами, задумывающимися не только о своем благосостоянии, но и о будущем нации. Марго была красноречива, её слова глубоко западали в душу очередному воздыхателю, могущему раскошелиться. Марго улыбалась своей загадочной улыбкой, не жалела хвалебных слов в адрес собеседника и практически всегда добивалась желаемого. Школа приобретала нового спонсора — не важно — временного или постоянного — а она всего лишь приятно проводила время в приятном и нужном обществе.

   Марго настолько была погружена в собственные планы, что ей самой никогда и в голову не приходило, что таким ведь образом можно не только улучшить финансовое состояние школы, но внести изменения и в свою личную жизнь. Но Марго возможных спонсоров рассматривала только в качестве денежного мешка и никогда как интересного достойного мужчину. И не потому, что таковых не было. Главным для Марго была не её личная жизнь, которую она, кстати, никогда не считала несостоявшейся и несчастливой, главным для неё было процветание и развитие Школы, её Школы, главного дела жизни. Честолюбие Маргариты Николаевны превалировало над всеми остальными устремлениями и чаяниями.

   Поэтому Марго умело использовала любовь старого холостяка Бориса Ивановича, ненавязчиво заставляя его плясать под свою дудку. Она твердо знала, что одного обаяния и дара убеждения недостаточно, если приходилось сталкиваются с кем — либо по принципиальным вопросам. Чтобы победить в непростом идеологическом споре необходимо нечто большее. А именно — возможность немного сыграть на чувствах оппонента, используя его симпатию и привязанность, пристрастие и особое расположение. Борис Иванович был достаточно принципиальным человеком, но все же позволял Марго одержать над собой победу. А у неё хватало ума и такта, чтобы это не выглядело как поражение. Всё представлялось так, будто она сумела директора переубедить. И Борис Иванович поддавался, сдавался и отступал, в благодарность получая загадочную улыбку прекрасной Марго. Он восхищался этой сильной женщиной, на протяжении многих лет наблюдая за ней. Он учился у неё и не боялся себе признаться в этом. Борис Иванович искренне полагал, что на его месте, месте директора, должна была быть она — строгая и невозмутимая, уверенная и деловая — поистине царица, вдохновитель и основатель этой школы.

   Карьера Маргариты Николаевны продвигалась семимильными шагами. Молодому педагогу, обладательнице красного диплома пединститута, уже через год работы в школе, было поручено возглавлять школьное методобъединение учителей математики. И буквально сразу оно стало одним из лучших в районе. О Маргарите Николаевне Никитиной скоро узнали в Районо. Она давала открытые уроки для района и города, участвовала в педагогических конференциях, вдохновляюще выступала на "круглых столах". Отзывы о молодом педагоге были потрясающими. Про неё даже писали в местной прессе. Ей прочили блестящее будущее, замечательную карьеру вплоть до заведующей гороно. Но не об этом всегда мечтала Маргарита Николаевна. Её планы были на порядок сложнее, грандиознее, честолюбивее. Она мечтала о собственной школе — идеальной Школе, Школе Будущего, которая возникнет и непременно потрясёт общественность, благодаря педагогическому гению её основательницы, и будет существовать по тем законам, которые определит она сама — Маргарита Николаевна Никитина.

   В её голове постепенно вырисовывался образ Своей школы. Это будет школа, в которой учащиеся смогут получить превосходное образование. Школа — это не клуб по интересам, это место, в котором закладываются основы будущей жизни человека, и поэтому в ней не место либеральным заигрываниям со школьниками, разномастным демократическим нововведениям. Сюда приходят учиться. Уже тогда, десять лет назад, Маргарита Николаевна твердо верила в то, что наступит время, когда в стране образование будет цениться, так же как за границей, что оно будет самым драгоценным багажом молодого человека, вступающего в жизнь.

   Но в те бурные девяностые, мечтать о создании элитной школы было ещё рано, и Маргарите Николаевне как педагогу хотелось начать с того, что сделать школу местом, где с уважением относятся к учителю, его труду, его терпению и таланту. Местом, где педагог не получает жалкие гроши за свой нелёгкий труд, да ещё стоит всегда последним в очереди за своей зарплатой, потому что впереди всегда оказывались бабы Маши и тети Клавы из младшего обслуживающего персонала, которые с пафосом заявляли, что наломались на этажах, убирая грязь, и им надо поскорее домой. А учителя могут и подождать: у них работа не ахти какая тяжёлая. И учителя ждали, усталые, измотанные, подавленные и безропотно сносящие в силу своей интеллигентности и более обидные унижения. Маргарита Николаевна не хотела быть среди них и поэтому никогда не стояла в очереди за зарплатой, а получала её на следующий день. Но поступая так, она ни в коем случае не осуждала тех, оставшихся накануне в той очереди. Ведь на следующее утро от их подавленности и усталости не останется и следа. Она встанут перед шумными классами, пытаясь в очередной раз обуздать бесшабашную детскую стихию, не прекращая попыток хоть чему — нибудь научить диковатых, невоспитанных российских мальчиков и девочек.

   Всё в прежней, старой школе не устраивало Маргариту Николаевну, и если бы была её воля, она изменила бы её полностью, до неузнаваемости. Маргарита Николаевна уже в первые годы своей работы знала, ЧТО нужно делать, КАК делать, и долгие сложные пять лет жила этой своей мечтой, пока однажды...

   Прежнего директора школы "дернули" куда-то на повышение, прежний завуч уехал в другой город, сразу трое опытных педагогов ушли из школы по разным причинам. Девяностый год стал для школы неожиданно трудным и новым. Из центра прикатилась новая волна уже начинающей затихать школьной реформы, и районо требовало новых методов работы. В то время в стране уже начали появляться экспериментальные школы — частные, семейные, элитные, ещё какие-то. Заговорили о демократизации, гуманизации образования, разрешили создавать профильные классы, проводить всевозможные эксперименты.

   Школу в отсутствии старой администрации залихорадило, начало бросать из одной крайности в другую. Чего только не предлагалось на педсоветах — и сделать-то уроки по тридцать минут, и классы по пятнадцать человек, и разрешить ученикам свободное посещение уроков, типа — хочешь — ходи, хочешь — нет... а ещё к тому же отменить форму, дневники, отметки, классных руководителей, ввести ученическое самоуправление, выборность директора и прочее, прочее... Маргарита Николаевна, сколько могла терпеливо внимала всем этим безумным предложениям, пока однажды её терпению не пришёл конец. В один прекрасный день она взяла слово на очередном педсовете и выступила против всех предлагаемых нововведений сразу, обозвав их опасными, губительными для школы и образования в целом. А потом сама кратко изложила свою концепцию новой школы, в которой основным было требование — уважение к педагогу.

   Её речь была настолько конкретной, продуманной, страстной и убедительной, что коллектив потрясенно аплодировал. Присутствующий на педсовете представитель гороно сделал какие-то пометки в своём блокноте, и через месяц Маргарите Николаевне было предложено исполнять обязанности завуча школы. В районо ей пообещали дать зелёный свет всем начинаниям, разрешили экспериментировать, а вдобавок ко всему прислали подкрепление в лице высокого, статного, интересного во всех отношениях исполняющего обязанности директора — Бориса Ивановича Макарова.

   Борис Иванович оказался опытным педагогом, он был старше Маргариты на семь лет, и за его плечами была работа и завучем, и директором, правда, где-то в глубинке.

   И Маргарита Николаевна с энтузиазмом взялась за создание новой школы. С Борисом Ивановичем они оказались абсолютными единомышленниками и прекрасно дополняли друг друга. Директор был по натуре человеком очень мягким, спокойным, выдержанным. А Маргарита Николаевна....

   Маргарита Николаевна была очень жестким, взыскательным и требовательным человеком. Она была прирожденным лидером и победительницей, она не терпела глупости, разгильдяйства, халатного отношения к своим обязанностям. Она мало улыбалась и почти никогда не смеялась. Маргарита Николаевна была строга и сосредоточена, нацелена на успех, и никто не мог помешать ей достичь его.

   В первый год исполнения обязанностей завуча она занялась решением, не её взгляд, основного вопроса — отбора для школы педагогических кадров. Маргарита знала, что случайных людей в школе не так уж много — работа трудная, низкооплачиваемая, и если человек приходит в школу, то в основном по призванию. Однако были те, кто по тем или иным причинам не справлялся со своими профессиональными обязанностями. Маргарита Николаевна в первую очередь попыталась освободить школу от них. Делала это она очень просто — несколько посещений уроков, несколько контрольных "срезов" знаний в классах, а потом безжалостный разбор уроков на педсовете и заседаниях методического объединения. А ещё был разговор с глазу на глаз, в котором Маргарита требовала одного — или нерадивый педагог уходит из школы, или начинает работать качественно, с полной самоотдачей, творчески и интересно. В противном случае, спокойной жизни у него не будет. Маргарита Николаевна твердо знала , что школа — это прежде всего педагоги, их уровень, степень их мастерства. ЕЁ Новой Школе нужны были только сильные учителя, только неординарные личности, только те, кто самозабвенно любил своё дело. Таких педагогов было немало. Маргарита Николаевна переманивала интересных учителей из других школ, увлекая их своей идеей, экспериментом. Те же, кто её не устраивал, получали очень мало часов и вскоре становились перед выбором — или уходить, или соответствовать высоким требования Маргариты Николаевны.

   За год начинающий завуч сумела создать коллектив единомышленников. Его костяк до сих пор сохранился в школе, хотя пришли уже другие — молодые, талантливые, энергичные, полные идей и задумок, творчески относящиеся к своей работе. В работе с этим коллективом у Маргариты Николаевны почти не возникало проблем. Хотя разногласия по разным вопросам, конечно же, были. Но самым главным и ценным для Маргариты Николаевны являлось то, что каждый педагог был личностью, был находкой, в каждом была изюминка. Именно поэтому все остальные разногласия были для Маргариты непринципиальными, и она могла пойти на компромисс.

   Сама Маргарита Николаевна была, что называется, "учителем от Бога". Она могла заинтересовать предметом самого ленивого ученика, заставить учиться с энтузиазмом самого нерадивого, а труднейший материал, благодаря удивительным методическим находкам и педагогическому чутью, сделать доступным и усваиваемым даже для крайне бестолкового учащегося. Хотя таковых в её школе очень скоро почти не осталось.

   Уже в первый год Маргарита Николаевна призвала учителей смело и безжалостно ставить двойки бездельникам и лодырям; не боясь гнева РАЙОНО, оставлять таких учеников на второй год. Параллельно с этим она вместе с другими педагогами разрабатывала программу Новой школы. Весной с огромными трудностями и боями они смогли её защитить, и с осени 1995 года школа начала по ней работать. А еще через год их программа заняла призовое место в конкурсе "Школа Будущего", и с этого момента события начали разворачиваться стремительно. Через три года школа стала той, о которой мечтала Маргарита Николаевна, Борис Иванович и учителя. Школа прошла лицензирование и получила статус муниципального лицея.

   В параллелях осталось по два класса, количество учеников в каждом не превышало двадцати. Приём в школу больше не осуществлялся по месту жительства. Каждый ученик проходил через экзамены и собеседование. Для педагогов были созданы прекрасные условия. Во-первых — работа только в одну смену, во — вторых, реальная посильная нагрузка, в третьих — великолепная комната отдыха с телевизором, мягкой мебелью, где можно было выпить чашку кофе или чаю. Маргарита Николаевна не жалела средств на создание богатой методической библиотеки в школе. В её фонды регулярно поступали все новинки литературы для учителей.

   Школа преобразилась внешне. Теперь, помимо двух спортивных залов и бассейна, предусмотренных проектировщиками изначально, появились теннисный и хоккейный корт, тренажёрный зал, площадка для катания на роликах. В школе был сделан капитальный ремонт почти по европейским стандартам, из "школы будущего" она стала школой настоящего.

   Теперь эта школа-лицей считалась одной из лучших в городе, сюда стремились поступить, здесь хотели учиться. Ещё бы! За последние три года из ста двадцати выпускников все сто двадцать поступили в вузы. Все до единого! Такого ещё не было в их городе ни в одной школе! Этим можно было гордиться, и Маргарита Николаевна гордилась. Ей говорили, конечно, что при таком отборе учащихся не мудрено выдать высокий показатель. Маргарита, спокойно улыбаясь, отвечала, что качество обучения зависит только от педагогов. А отбор возник благодаря популярности школы и огромному количеству желающих здесь учиться.

   С Маргаритой Николаевной не спорили. С ней вообще было очень нелегко спорить. Она была высокомерна с теми, кого считала ниже себя, она была резка и безжалостна с оппонентами и противниками. Её холодная очаровательная улыбка заставляла подчас терять дар речи любого. Маргарита Николаевна умела поставить на место каждого — спокойно, с чувством собственного превосходства, властным, не допускающим возражения тоном. Конфликтовать с ней было делом немыслимым и неблагодарным. Маргарита была беспощадна к недругам. А недругом мог стать любой, кто попытался как-то опорочить её школу. Ей самой можно было сказать в глаза, что она плохой учитель, бестактный руководитель — она бы только усмехнулась в ответ, но если кто-то осмеливался заикнуться о том, что её школа — мыльный пузырь, дающая никудышное образование, учителя в ней профаны, а дети — дикари, Маргарита Николаевна вскипала в негодовании и ярости. Для неё не было ничего дороже, чем репутация школы. Поэтому она могла немедленно исключить из школы хулигана, уволить опоздавшего без уважительной причины учителя, наказать любого, кто мог как-то опорочить светлое лицо школы.

   Маргариту Николаевну боялись ученики, опасались родители. Педагоги старались не навлекать на себя её гнева. И тем не менее, все они до одного уважали своего завуча. Дети, а подчас и учителя, и родители называя её Железная Марго. Вольнолюбивые старшеклассники позволяли себе более фамильярное прозвище — Маргоша, но чаще всего по школе гуляло, как ветер, при её появлении звучное и порывистое — " Марго идёт... Марго увидит... Марго сказала... Марго ...."

   Директора, Бориса Ивановича, все в школе любили, он был требователен, но очень добр. Маргарита Николаевна пыталась делать ему внушения, советуя быть построже, но он лишь улыбался в ответ, а она поджимала сердито губы. Они были такие разные — директор и завуч. Про них говорили, что он — душа школы, а Марго — её разум. И ещё, конечно, лицо. Маргарита Николаевна была красивой женщиной, и не просто красивой, а изысканно красивой. Она была стройна, высока, всегда изящно, со вкусом одета. Марго следила за своей внешностью и была к себе очень требовательна. Поэтому у неё всегда были ухоженные руки, идеальная кожа, безупречно уложенные в стильную прическу волосы. Марго любила короткие стрижки, она умудрялась выкраивать время из своего плотного графика, чтобы посетить парикмахерскую и сделать укладку и маникюр. Она выглядела как супер — модель с обложки женского журнала для богатых, потому что хотела выглядеть именно так. Марго считала, что не имеет права выглядеть как-то иначе. Завуч школы, учитель должен быть красив, элегантен, безупречен в малом и в большом. Марго желала, чтобы все педагоги её школы были красивы. Прошло то время, когда учитель представлял собой нечто бесполое, одетое в невзрачное мешковатое платье. Учитель обязан быть красив, он должен являть собой образец вкуса, пример для подражания, должен выглядеть эстетично. Учителя её школы в этом Марго не разочаровывали, благо строгий завуч не ограничивала их в выборе одежды. Главное — вкус и мера. Если женщине идет брючный костюм — она может его носить, но вот если что-то на человеке смотрится нелепо, сидит не по фигуре, Марго могла позволить себе сделать замечание. Она, конечно, пыталась быть тактичной, но обиды на неё некоторые всё же таили. Но Марго и не нуждалась в народной любви. Она знала, что завуча любить нельзя. Завуч должен быть органом дисциплинарного воздействия, даже карательным, если угодно. Ей достаточно было со стороны коллег признания её заслуг и уважения. И Марго не без оснований считала, что таковое она имеет...

  

   В настоящий момент все тактические и стратегические споры остались позади. Школа развивалась по схеме, придуманной Марго. Теперь Маргарита Николаевна стала консерватором, скрупулёзно отстаивая и охраняя мельчайший штрих в системе управления школой. Новаторство она поощряла только в процессе внедрения новых учебных программ. Принцип школьного самоуправления оставался незыблем. Во главе его стояла она — Маргарита Николаевна и номинально — директор Борис Иванович.

   Однажды несколько лет назад в школе появилась молодая и очень интересная учительница английского языка Наталья Александровна. Марго почувствовала опасность моментально. Борис Иванович неожиданно отнесся к девочке с особенной симпатией. Но терять свое влияние на директора Марго не собиралась. Через все мыслимые и немыслимые фонды и общественные организации Марго выхлопотала для англичанки, как талантливого, молодого, перспективного педагога годичную стажировку в Англии. Расчет был чрезвычайно прост и верен. Вернувшись из Англии через год, Наташа преобразилась — стала уверенней, раскрепощенной, самостоятельней. Роман с директором школы больше не входил в её планы. В скором времени она вышла замуж за представителя американского консульства в их городе. Наталья Александровна продолжала работать в школе и поныне, но в ближайшем будущем, вероятно, уедет с мужем к нему не родину. А Борис Иванович останется здесь, рядом с Марго, в качестве директора ЕЁ школы.

   Управлять человеком, испытывающим к тебе сильные чувства, очень легко. Марго давно поняла, что ни страх, ни особое уважение не сделают человека податливым, внушаемым, послушным. Она как завуч школы должна внушать подопечным и подчиненным глубокую симпатию, тогда проблем с ними у неё не будет. Поэтому у Марго в школе больше половины учителей были мужчины — невиданный показатель по общеобразовательным школам. Мужчинами ей руководить было легче, она имела к каждому подход, и в любых конфликтных ситуациях мужская половина коллектива неизменно оказывалась на её стороне.

   Можно было использовать силу своего обаяния и в иных целях, но Марго это было неинтересно и не нужно. А кроме этого, Марго обидно было считать, что все её достижения зиждутся только на внешней красоте. Ведь это всего лишь дополнительный аргумент в её пользу, а основным, конечно же, является её тонкий ум, знание глубин человеческой психики и психологии, умение управлять людьми, а если надо, то и манипулировать ими, так, чтобы им сами это не было заметно. И, кажется, все вокруг довольны. Сегодня её ждёт море цветов и поздравлений, сотни восхищенных взглядов и радостных улыбок. На этом празднике она — королева, первая леди, звезда.

   — Маргарита Николаевна, а что если нам с вами сегодня после обеда с попечителями поехать куда-нибудь на волю, на природу?? — вдруг предложил Борис Иванович.

   — А как же осенний бал старшеклассников? Мы не можем оставить школу только на организатора и классных руководителей... — возразила Марго.

   — Ах, да! — спохватился Борис Иванович, — Школьный бал... Как я мог забыть! У меня голова идет кругом. Особенно, когда я подумаю, что предстоят утомительные беседы с попечителями, этот торг... Маргарита Николаевна, может быть, нынче не будем принимать никакой бюджет школы. Пусть каждый даст, сколько посчитает нужным.

   — Нет, будем обязательно! Мы ведь не для себя просим! Борис Иванович, учитывайте психологию наших нуворишей. Если с них ничего не требовать — они ничего и не дадут совсем. А нам нужны средства, особенно если мы хотим приглашать в этом году для выпускных классов преподавателей вузов с курсом лекций. Дорогой мой Борис Иванович, времена, когда люди бесплатно трудились и учились давно прошли. И пора уже позабыть эту ложную стыдливость! Попечители все за наш счет поднимают свое реноме. Мы им оказываем услугу гораздо более дорогостоящую, чем они нам в состоянии заплатить. Как говорится, авторитет за деньги не купишь.

   За окном на школьном дворе заиграла музыка. Начала работать школьная радиостанция. Маргарита Николаевна включила радиоприемник в своем кабинете. Бодрый голос ведущего, кажется, Димки Малиновского, радостно вещал, поздравляя всех с праздником.

   Но начал он с поздравления ей, Маргарите Николаевне. А потом зазвучала песня — подарок для любимого завуча. " Школьная пора и при всякой погоде...."

   — У наших детей никакой субординации, — строго заметила Марго вслух, — сначала нужно поздравлять директора школы.

   Борис Иванович только улыбнулся, взял руку Марго и поднес к своим губам.

   — Я всего лишь навсего директор... А дети прекрасно чувствуют, что вы не просто завуч, вы — душа школы, мозг школы, её прекрасная вдохновительница-муза!

   Маргарита Николаевна распахнула окно на школьный двор. Он был украшен воздушными шарами, гирляндами, композициями из цветов. Немного поодаль на аллее сквера начинали собираться школьники. Сегодня всем было разрешено одеться нарядно и празднично, не в привычные джемпера со школьной символикой, хотя Маргарите Николаевне они всегда казались самыми нарядными. Каждый учащийся мог выбрать себе джемпер одного из пяти цветов — бирюзовый, ярко-красный, темно-синий, серый или желтый. Один джемпер каждый школьник получал бесплатно. Те, кто хотел разнообразить свой школьный гардероб, мог купить и джемпера всех остальных цветов. Маргарите Николаевне больше всего нравился темно-синий. Он смотрелся очень эстетично с вышитой золотом на груди школьной эмблемой. Но дети есть дети — они предпочитали цвета яркие, жизнерадостные. Самым носимым был бирюзовый цвет. Это бросалось в глаза в каждом классе.

   "..Пусть над нашей школой он покружит, благодарный передаст привет...Пусть узнает, всё ли ещё служит старый наш учитель или нет..." — неслось над школьным двором.

   Борис Иванович ушел проверить, всё ли готово к торжественной линейке, а к Маргарите Николаевне заглянула секретарь Эля:

   — Маргарита Николаевна, телевизионщики приехали!

   — Очень хорошо, пусть располагаются, я сейчас к ним спущусь...

   Маргарита Николаевна бросила короткий взгляд в зеркало. Всё замечательно: костюм элегантен, волосы прекрасно уложены, макияж идеален. Марго любила выглядеть безупречно, вернее не позволяла себе иного вида в зеркале. Сегодня на неё, как и всегда, будут устремлены сотни взглядов, и каждому взору её внешний облик должен быть приятен.

   Марго вышла из своего кабинета. Стоило ещё раз осмотреть свои владения. Время вполне позволяло.

   Маргарита Николаевна неторопливо шла по просторным коридорам, сияющими чистотой, приятно пахнущими новыми отделочными материалами. Ламинированный паркет под каблучками гасил звук шагов, матово отблескивали подвесные потолки и стеновые панели цвета светлого бука.

   Двери в кабинеты были распахнуты, учителя вели последнюю подготовку к приему своих подопечных. Легкие жалюзи покачивались от ветра на раскрытых настежь окнах. Горьковатый воздух солнечного сухого сентября врывался в них и гулял по школе, будоража своим праздничным ароматом. Марго улыбалась самой себе и суетящимся в классах педагогам, приветливо здоровалась с каждым, принимала и раздавала поздравления. Совсем скоро школа загудит детскими голосами, наполнится радостным шумом, начнется длинный и прекрасный новый учебный год с множеством проблем и вопросов. Снова будет некогда передохнуть, расслабиться, она с трудом будет находить время между уроками, совещаниями, педсоветами, проверками, работой с документами для чашечки чая или кофе. Но ей нравился этот ритм, этот бешеный темп работы — напряженной и очень интересной, полной находок и новых решения, требующей интеллекта и артистизма, терпения, такта и выдержки. Как счастлива Марго, что имеет такую работу — Дело всей её жизни, свою прекрасную школу.

  

   Навстречу Маргарите Николаевне по коридору важно шествовал начальник охраны школы — Артём Викторович Морозов. Он вместе с одним из своих ребят — сотрудников охранного предприятия "Добрыня", несущими круглосуточную охрану школы, тоже проверял вверенный им для охраны объект на предмет его безопасности для детей. Везде ли отключена сигнализация, нет ли в помещении подозрительных посторонних личностей. День сегодня будет напряженный, в школе ожидается наплыв гостей — родителей, родственников, бывших учеников, зашедших поздравить своих учителей. Охрана, за которую клиентом-школой плачены большие деньги, должна осуществляться безупречно. Именно поэтому Артём Викторович сегодня на боевом посту. Обычно он руководил деятельностью ребят своего подразделения из офиса и в школу заезжал не чаще двух раз в неделю. Но Первое сентября — день особенный, это Артём Викторович прекрасно понимал и лично решил сегодня участвовать в обеспечении спокойствия вверенного ему учреждения. Маргарита Николаевна была уверена в том, что Артём Морозов сегодня здесь исключительно по служебной необходимости, а не из-за того, что его собственный сын Никита придет сегодня в эту школу. Никита Морозов — пятиклассник, похожий на своего отца как две капли воды. Такой же высокий, крепкий, голубоглазый и обаятельный, с добродушным, простоватым лицом и ослепительной жизнерадостной улыбкой. С точно такой же сейчас к Марго приближался его отец — Артём Викторович. Маргарита Николаевна остановилась.

   Артём Викторович вытянулся в струнку, вскинув руку к козырьку камуфляжной фуражки.

   — Маргарита Николаевна, разрешите доложить — всё в порядке! Охранное предприятие "Добрыня" готово к выполнению своих обязанностей, — Артем Викторович говорил шутливо, но без игры. Во всем, что касалось его работы — он был предельно собран и серьёзен.

   Марго кивнула с тонкой улыбкой на губах ему в ответ. Своё дело эти "Добрыни" знали. Как на самом деле должен был выглядеть былинный герой, каждый представлял по-своему. А для Марго Добрыня Никитич теперь упорно ассоциировался с Артемом Морозовым. Маргарита Николаевна признавалась себе в глубине души, что этот подтянутый здоровяк в военизированной форме был ей чрезвычайно симпатичен. Она никем так не любовалась из мужчин уже давно, как этим Морозовым. Артем Викторович определенно нравился ей как представитель сильного пола, но это ни в коем случае не отражалось на их взаимоотношениях, хотя иногда в его небесно — голубых глазах Марго читала, что он чувствует её особое отношение. Однако сам Артем Викторович не смел подать виду. Кроме этого он определенно знал, что если его Никита не будет справляться с учебой — он моментально останется на второй год, с какой бы симпатией ни относилась завуч школы к его отцу. А у Никиты проблемы были — не очень хорошо ему давались науки. Начальную школу он кое-как закончил, имея в ведомости почти одни трояки. И то с помощью репетиторов. А в старшей школе учиться будет ещё труднее. Маргарита Николаевна однажды сказала Артему Викторовичу, чтобы он всё же подумал об обычной школе. Там уровень требований намного ниже, Никите проще будет учиться и будет он там не троечником, а вполне возможно, даже хорошистом. Артем Викторович только вздыхал в ответ, и Марго прочитывала в этих вздохах готовность отца насесть на сына ещё сильнее, вынуть из него всю душу за несчастные тройки, лишь бы он учился в этой школе.

   Такое упорство родителей было обычным явлением, Марго сталкивалась с ним постоянно. И мало кого ей удавалось убедить, не мучить своего ребенка, если у того что-то не ладится с учёбой. Только перспектива повторного года обучения вразумляла родителей и они, зачастую не без обиды, переводили своё чадо в обычную школу на соседней улице. Ученику — второгоднику проставлялись в годовую ведомость тройки, и он спокойненько переходил в следующий класс, но только уже в другой школе.

   Марго почти не сомневалась, что такая же участь ожидает и Никиту Морозова, как бы она ни относилась к его отцу. Симпатии заканчивались там, где начиналась работа, профессиональная деятельность. Больше того, там же заканчивались и антипатии. Человек мог быть неприятен Марго, но если он был нужен для школы в любом качестве — мецената, спонсора, педагога — Маргарита Николаевна немедленно забывала о своих чувствах к нему до такой степени, что тому могло показаться, что Марго просто боготворит его как личность. Артем Викторович не был, конечно, незаменимым, хотя работу свою делал хорошо. Он определенно знал, что Марго относится к нему с симпатией, но это не должно было его успокаивать, потому что Маргарита Николаевна являла собой старый лозунг о том, что общественное всегда нужно ставить над личным.

   — Артем Викторович, проверьте, закрыт ли переход между рекреациями на третьем этаже, — распорядилась она, — и ещё нужно осмотреть задний двор. Откройте ворота, но следите, чтобы никто не загромождал проезд, туда должны подойти автобусы.

   — Всё будет сделано, Маргарита Николаевна. А на задний двор я уже поставил человека.

   Маргарита Николаевна удовлетворенно кивнула и двинулась дальше. Она всегда испытывала радость от того, что каждый в школе знает своё дело, отлаженный механизм четко работает.

   Марго спустилась на первый этаж. В просторном холле перед стеклянными дверьми, ведущими во внутренний дворик, где должна была состояться праздничная линейка, было многолюдно и шумно. Здесь собирались первоклассники и одиннадцатиклассники перед тем, как торжественно выйти на школьный двор. Но первоклашек почти не было видно в толпе мам, пап, бабушек и дедушек. Огромные букеты цветов, такие же огромные банты на голове у девочек превращали холл в экзотический цветник.

   Маргарита Николаевна заметила профессиональную аппаратуру. Где — то здесь должны быть тележурналисты. Хотя вычислить их среди множества видеокамер в руках родителей было весьма трудно. Но то, что телевизионщики будут здесь, Марго знала определенно. Можно снять весьма любопытный сюжет, если учитывать, что сегодня в первый класс её школы идет внучка мэра города и сын независимого, очень скандального журналиста, не дающего мэру покоя своими критическими материалами. Эту любопытную информацию Марго как бы невзначай подкинула одной телекомпании, с которой уже долгое время сотрудничала школа. Может быть, сам мэр найдет время и приедет сегодня проводить внучку первый раз в первый класс.

   Марго нашла глазами одиннадцатиклассников, убедилась, что они тоже довольно организованно собрались в назначенное время в холле, и направилась во внутренний дворик, разыскивать организаторов внеклассной работы Ирину Васильевну и Дмитрия Витальевича, в чьи обязанности целиком входило проведение всех праздничных мероприятия.

   Едва Маргарита Николаевна вышла на крыльцо школы, как к ней кинулись ученики с букетами цветов и под весёлую музыку, льющуюся из радиоприемников, торжественно вручили ей цветы. Тут же к Маргарите Николаевне подошла миловидная тележурналистка с микрофоном. За ней следовал оператор с камерой. Маргарита Николаевна прекрасно готова была к любому интервью, могла ответить на самые каверзные вопросы. Она лучезарно улыбнулась в камеру и со спокойным вниманием обратила взгляд на журналистку, приготовившуюся задать первый вопрос.

   Всё шло так, как было запланировано и задумано. И хотя Маргарита Николаевна испытывала лёгкое волнение, оно не тяготило её, не мешало. Марго знала, что всё пройдет как надо — без сучка, без задоринки, потому что всё хорошо продумано, каждый знает свои обязанности и роли, и во всем сценарии праздника нет ничего надуманного, натянутого. Всё должно идти как бы само собой — легко и непринужденно. Со стороны это будет выглядеть именно так — непосредственность и неформальность праздничной атмосферы сделают её оживленной и искренней. Только профессионал поймет, сколько усилий было приложено, чтобы именно так всё и выглядело, что каждый, казалось бы, промах, оплошность, заминка на самом деле не что иное, как продуманный штрих, придающий торжеству особое обаяние. Ведь дети должны оставаться детьми и умилять взрослых своей непринужденностью, раскованностью, умением радоваться и быть счастливыми. А в их школе дети должны быть счастливыми вдвойне. Первое сентября для них должен быть праздником праздников — самым светлым, самым счастливым. Потому что жизнерадостные лица учеников создают неповторимый имидж школы, её уникальный образ, можно сказать, фирменный стиль. Праздник знаний, праздник детства, праздник крепкой дружбы между взрослыми и детьми. Окунувшись в такую атмосферу, каждый непременно вспомнит собственное детство, школу, учителей, каждый погрузится в приятные светлые воспоминания, у каждого потеплеет на душе. А для этого всё, собственно, и делается, для этого всё и задумано.

  

  

  

* * *

  

   Женя чувствовал небольшое недомогание после неожиданно свалившейся на него болезни, но в школу первого сентября всё же пошёл. Вовсе не потому, что это было его последнее 1 сентября, не потому, что одиннадцатиклассники были главными участниками торжества наряду с первоклашками, не потому, что их ждали подарки, а вечером — школьный бал, проще говоря, дискотека. Женя шел в школу, чтобы начать реализовывать свой план мщения. Это не значило, что непременно первого сентября он схватится с Егором Васильевым не на жизнь, а на смерть, не обязательно в этот день он найдет способ наказать Ксюшку за подлое предательство. Однако он должен владеть информацией, быть в гуще событий, в курсе всего, что происходит в школе и классе. Женя должен быть во всеоружии, должен быть готов к бою.

   Васильев по привычке начнет нападать первым, и Женя ему ответит. Можно, конечно, просто дать в морду. Васильев утрется, а Женьке влетит от матери. Васильев останется пострадавшим героем, а Женьке будет обеспечена домашняя тюрьма с ежедневными нравоучениями. Женя решил, что месть должна быть другой — беспощадной, злой, жестокой. И очень хитрой. Васильев ни в коем случае не должен догадываться, что Женя объявил ему войну. Он просто скоро почувствует на себе, что по капле, планомерно начнет снижаться его имидж, а скоро он и вовсе станет посмешищем. Васильев может только догадываться, откуда исходит угроза, но доказательств у него не будет. А несчастья и неприятности начнут беспрестанно сыпаться на его голову. Васильев получит по заслугам. Хотя конечно, за один год Женя не сможет ему вернуть десятилетний долг постоянного унижения и обид. Просто не успеет. Но часть всё же Васильев получит, да так, что мало не покажется.

  

   На торжественной линейке Егор красовался с речью. Потом, пока девочки пели под гитару, ответил на пару вопросов тележурналистов. Затем, как лучший ученик вместе с директором поднял флаг школы. В общем, Егор Васильев был во всей красе. Он стоял в президиуме среди почетных гостей, рядом с Борисом Ивановичем и Маргаритой Николаевной, будто равный среди равных. Новый учебный год Егор встречал весьма достойно. Имидж лучшего ученика школы его очень устраивал.

   После торжественной линейки одиннадцатиклассники, ведя за руку первоклашек, отправились вместе с ними на символический первый урок, на котором, с трудом уместясь за маленькими партами, хором произносили буквы и цифры. Сегодня они вводят малышей в новый мир, а в конце года эти, уже подросшие ребятишки, будут так же символически провожать их, закончивших школу.

   Когда закончились праздничные официальные мероприятия, в каждом классе прошёл час общения. Затем все, согласно сценарию праздника, разъехались их школы. Остались только одиннадцатые классы. У них сегодня, несмотря на праздник, был почти полный учебный день. Четыре урока, а затем подготовка школьного зала к осеннему балу, который начинался в пять вечера. У 11 А в расписании значились уроки литературы, алгебры, геометрии и химии. Маргарита Николаевна считала, что потенциальным выпускникам нельзя терять ни единого учебного дня. Кроме этого на уроки приглашались присутствующие в школе гости из попечительского совета или районо. Вообще для них была разработана целая программ, которая включала в себя экскурсию по школе, по её территории и теплицам, показ документальной хроники школьной жизни, посещение уроков и, наконец, праздничный обед с администрацией, который начнется, когда одиннадцатые классы отправятся домой переодеваться и готовиться к дискотеке.

   Первым уроком в 11 А был урок литературы. Женя пришёл в кабинет одним из первых и устроился на последней парте в ряду у окна. Раньше они с Ксюшей сидели в противоположном конце класса — за первой партой у самой стенки. Но Женя решил, что пора менять место и решительно уселся за другую парту, нимало не смущаясь, что прежний его обитатель может остаться недовольным.

   Через несколько минут кабинет наполнился одиннадцатиклассниками. Они со смехом и шумом усаживались за парты, и никто не сказал Жене ни слова по поводу того, что он занял чужое место. За лето успели распасться прежние дружные компании и создаться новые. Класс перетасовывался по интересам довольно мирно.

   Женя безучастно смотрел на суету одноклассников, пока не услышал рядом с собой голос:

   — Не возражаешь, если я сяду рядом?

   Женя повернул голову и увидел Ксюшку.

   — Лучше сядь куда-нибудь в другое место, — хрипловато ответил Женя, не глядя ей в глаза.

   — Ты на меня за что-то обижен? — грустно спросила Ксюша и тут же, не дожидаясь ответа, отошла в сторону.

   "Она ещё спрашивает!" — возмутился про себя Женька и машинально проследил, куда же все-таки сядет его бывшая соседка. Ксюша вернулась на своё старое место за парту у стенки, аккуратно поставила на стул свою сумку. И тут же рядом с ней уселся Егор, даже не спросив Ксюшиного согласия. Так, по крайней мере, издалека показалось Жене. И ещё ему показалось, что класс многозначительно притих, глядя на них. Все настолько привыкли к нерушимой дружбе Никитина и Наумовой, что были несколько удивлены и озадачены. А может, это просто показалось Жене, ведь Васильев растрепал всем и вся о том, что увел от Никитина его верную подружку. Женя, прищурившись, смотрел на Егора и Ксюшу и снова почувствовал, как в нем закипает негодование и ярость. Васильев принялся о чем-то весело трепаться с Ксюшкой, и она заулыбалась, моментально забыв про Женю.

   — ...А чего это ты сюда уселся? — снова услышал над собой Женька чей-то голос. Рядом стоял хмурый Алик Глебов, и Женя вспомнил, что это было раньше как раз его место.

   — Захотел и уселся, — резко ответил ему Женя.

   — Я не врубился!.. — угрожающе протянул Алик, — это мое место! Вали отсюда!

   — Сам вали! — огрызнулся Женя и почувствовал, как по телу прокатился липкий пот отвращения к самому себе. К тому, каким он был прежде, если им мог командовать любой и каждый по всякому поводу. Почему он с этим смирялся, почему терпел унижения, почему позволял помыкать собой? Ведь теперь он в глазах одноклассников выглядит посмешищем. Даже хлипкий троечник Глебов обращается с ним, как с пустым местом. Но благодаря кому Женя стал этим пустым местом? Благодаря собственной матери, задавившей его своей властностью, благодаря этой мрази Васильеву, каждодневно унижавшему его и, конечно, благодаря Ксюшке, которая всем продемонстрировала, что он для неё ничего не значит.

   — Если заняли твое место, это не значит, что ты должен занимать моё! — упорно стоял на своем Алик Глебов. На них уже стали оглядываться остальные.

   — Слушай, ты, умственно отсталый кретин, — вдруг не выдержав, заорал Женька, медленно вставая, — пошёл отсюда к черту, пока я не припечатал тебя мордой к этой самой парте!

   Алик Глебов от неожиданности попятился. Он вообще-то никогда не отличался особой смелостью, разве что с тихоней Никитиным мог позволить себе быть хозяином положения. А Никитин, оказывается, научился давать отпор!

   — Да что ты его слушаешь, Алик, — вдруг раздался издевательский голосок Васильева, — выкидывай его нафиг! Никого он не припечатает, у него у самого поджилки трясутся! Он тебя не тронет , он скорее обкакается.

   Класс дружно заржал над словами Егора, и по лицу Алика Глебова проскочило что-то вроде усмешки, которая замерла на его лице, когда в следующее мгновение он отлетел в противоположный конец класса, снося по пути парты и стулья от крепкого удара Женьки Никитина.

   Женя разжал побелевший кулак и в наступившей тишине громко и отчетливо произнес:

   — Сдохни, Васильев! Мы ещё посмотрим, кто из нас обкакается!

   Сказал так и пожалел. Не надо было раньше времени угрожать Егору, показывать ему, что готов вступить с ним в поединок. Ему чрезвычайно хотелось отплатить Васильеву его же картой — гадить исподтишка, пакостить втихую. К тому же в открытых баталиях Женьке при его статусе сына завуча школы победу будет не одержать. Мать вцепится в него мертвой хваткой и вытрясет из него все внутренности, прежде чем он сможет как следует достать Егора. Не случайно он решил действовать тайно и незаметно, но вот уже не сдержался, открыто бросив вызов Васильеву.

   Видимо, будет очень непросто выжидать и готовить хитроумный удар, потому что уже сейчас Жене ужасно захотелось, чтобы его недруг немедленно "обкакался", как тот сам изволил выразиться.

   Глебов всё же отступил, оставив в покое Женьку, да и Васильев больше не сказал ни слова, потому что в класс вошла Елена Михайловна. Выяснив несколько общих вопросов, она начала урок литературы — первый в этом году. Половину урока Елена Михайловна диктовала задания на следующие занятия, а остаток времени заняла беседа о книгах, которые прочитали за лето её ученики помимо школьной программы. Звучали имена одних и тех же авторов — создателей детективов и любовных романов. Сашка Динкелакер упомянул Толкиена, и, конечно же, Васильев отличился и здесь. Он принялся рассказывать о прочитанных им за лето книгах Маркеса, Пелевина, Акунина, наизусть прочитал несколько стихотворений Бродского. Кое-кто в классе вообще впервые слышал эти имена.

   Женя за лето не прочитал до конца ни одну книгу, забрасывал даже детективы и фантастику, не дойдя и до середины. И ему было абсолютно нечем похвастаться. Да он и не стремился, в отличие от Егора Васильева, который был готов наизнанку вывернуться, только бы его оценили, похвалили. Васильеву словно было мало и без того большой популярности в классе и в школе, он пытался затмить собой весь белый свет, став самой яркой звездой на школьном небосклоне. Это бы не раздражало Женьку в других обстоятельствах. А теперь ему казалось, что любое возвышение Васильева из толпы, всё ниже опускает его, Женю Никитина. Если война объявлена — каждый шаг считается за раунд боя, подсчет очков ведется беспрестанно. И счет пока явно не в пользу Женьки.

   Два следующих урока были отданы в царствование прекрасной Маргариты. Вместе с ней в класс притащились три человека из попечительского совета и один из районо. Они расселись за свободные парты и приготовились наблюдать за тем, как будет блистать Марго в качестве педагога — математика.

   Маргарита Николаевна как обычно была на высоте. Урок катился плавно, без сучка, без задоринки. Ученики легко справлялись со сложнейшими задачами после её доходчивых объяснений. Материал был прошлогодний, но по тому, как хорошо ориентировались в нем одиннадцатиклассники, можно было сказать, что три летних месяца не смогли стереть из памяти того, что однажды было объяснено первоклассным педагогом Маргаритой Николаевной Никитиной.

   — Предлагаю задачку из экзаменационного билета в технологический институт, — сказала Маргарита Николаевна, заканчивая писать на доске условия, — кто справится первым?

   Класс погрузился в решение, первым хотелось быть каждому, и каждый на это надеялся. Маргарита Николаевна в своей привычной манере прохаживалась вдоль рядов. Её шагов почти не было слышно, она ступала легко, грациозно переставляя ноги в туфлях на тонких высоких каблуках. Следом за ней по классу плыл едва уловимый горьковато — изысканный аромат дорогих духов.

   Женя отстраненно смотрел в окно, когда вдруг всем телом почувствовал, что Маргарита Николаевна стоит рядом, за его спиной. Он не слышал, как она подошла к нему, но почти сразу ощутил её пристальный взгляд. Женя медленно повернул голову, Маргарита Николаевна безмолвно шагнула к его парте и своими тонким ухоженными пальцами с аккуратными безупречной формы ноготками, покрытыми бесцветным лаком, потянула к себе Женькину тетрадь за уголок. Женя уже решил задачу, но не спешил поднимать руку и кричать, что всё уже готово. Он не желал быть выскочкой, как Васильев, ему не надо похвалы учителя, которая, вполне вероятно, будет весьма натянутой. И хотя уже пора было записать очки и на свой счёт, Женя не хотел торопиться. Поэтому он и сидел, безучастно гладя в окно, считая минуты, на которые опередил Васильева в решении задачи.

   Чуть склонив голову, Маргарита Николаевна быстро и внимательно пробежала глазами решение сложнейшего примера. Женя ждал, подперев щеку рукой, краем глаза поглядывая на то, как палец Маргариты Николаевны легко постукивая, привычно отбивал по парте ритмичную дробь. Маргарита Николаевна через минуту вернула тетрадь Жене. А потом, ни слова так и не сказав, снова двинулась по проходу. Из этого Женя сделал вывод, что всё решено верно, и он поступил разумно, что не стал высовываться — похвалы от Маргариты Николаевны ему не дождаться.

   Тут взметнулась победно рука Васильева.

   — Я готов, Маргарита Николаевна!

   — Пожалуйста, к доске, Егор, — сказала она, слегка улыбнувшись, и Жене почудилось в её голосе сожаление по поводу того, что её любимчика всё же успели опередить.

   Васильев вальяжно и самодовольно прошествовал к доске, и принялся размашисто и достаточно небрежно писать мелом решение.

   Маргарита Николаевна присела за свой учительский стол, но на доску не смотрела. Она, не отрываясь, глядела на Женю. Его смутил этот взгляд. Неужели ей хотелось, чтобы лучшим был он, а не Васильев? Нет, ничего подобного! Сколько раз ранее она весьма резко прерывала его попытки выдвинуться вперед, заявить о себе. Почему же сейчас она глядит на него с каким-то немым укором?

   Васильев закончил писать. Класс воззрился на доску, сверяя своё решение с решением лучшего ученика. Сомнений быть не могло, Васильев Егор как всегда был на высоте.

   Урок подходил к концу. Маргарита Николаевна, отмечая работу учеников, выставляла им первые в этом году оценки. Жене было не на что претендовать. Сегодня на уроке он не произнес ни слова, ни разу не поднял руку, хотя мог бы это сделать. Класс работал активно, пятерок и четверок было много, троек Маргарита Николаевна пока не ставила никому, всё-таки это был первый день занятий. Васильев, конечно, получил своё "отлично" вместе с похвалой.

   Гости, присутствовавшие на уроке, почувствовав его завершение, оживились, расслабленно задвигались на стульях. Скоро должен был прозвучать звонок.

   Вдруг за дверью кабинета раздался какой-то странный шум. Маргарита Николаевна слегка нахмурилась, повернула голову в сторону двери и уже было собралась пойти проверить, кто смеет нарушать тишину во время занятия. Тут дверь распахнулась и в кабинете нарисовалась очень своеобразного вида тетя. Мало того, что она была весьма экзотически одета — в бесформенную майку и коротюсенькие шорты — она, казалось, с трудом держалась на ногах, поскольку была в приличном подпитии. За ней возвышался охранник, видимо, пытавшийся её остановить и выпроводить вон из стен школы, но тетя не сдавалась. Она возмущенно размахивала руками, при этом её заносило, речь теряла всяческую связность.

   — Я говорю, что мне сюда надо, тут мой сын учится! Отстань ты от меня, в конце концов! — Дама влетела в кабинет, раскрасневшаяся не то от горячего спора с охранником, не то от выпитого. — Безобразие какое! К собственному ребенку не пускают! А мой муж столько денег на эту школу тратит!..

   — Что случилось? — строго, но сдержанно спросила Маргарита Николаевна. — Уважаемая дама, вы к кому?

   — К сыну я своему, — невнятно выговорила женщина, — он забыл этот ваш дурацкий школьный свитер! А мне вот теперь приходиться его нести! Егор, ты где?

  

   Класс замер, пьяная тетя оказалась ни кем иным как матушкой самого Егора Васильева — первого ученика в классе и в школе, звездного мальчика элитного лицея.

   Егор Васильев не был похож на самого себя. Он вскочил на ноги, бледный, дрожащий от негодования и позора. Мать попыталась сунуть ему в руки сверток с джемпером, но он будто ничего не видел вокруг. Он оцепенел от стыда и ярости, обмер, не находя выхода своему возмущению. А ещё через мгновение Егор пулей вылетел из кабинета, пронесшись мимо матери, словно её не было. Мать ошалело отступила в сторону, чтобы он её не сшиб.

   Тишина в классе достигла своего звенящего апогея. Только негромкий голос Маргариты Николаевны посмел разрушить её гнетущую атмосферу.

   — Пожалуйста, успокойтесь, присядьте... — сказала она, как можно мягче и спокойнее, обратившись к взбудораженной нетрезвой женщине. — А мы продолжим наш урок. Запишите задание на дом, дорогие мои дети.

   Класс продолжал подавленно молчать. Всем почему-то стало неловко и неприятно. Такого раньше никогда не было. Это ведь скандал — явиться в их элитную школу в пьяном виде, устроить чуть ли не дебош, да ещё в присутствии посторонних людей, гостей, попечителей. Что это, матушка Егора сошла с ума на почве алкоголизма? Неужели правдой оказались все слухи о том, что она крепко зашибает? Никто в классе раньше не видел мать Егора в таком виде, Егор вообще редко приглашал к себе домой одноклассников. Видимо, ему было чего стыдиться и что скрывать.

   Мать Егора не стала задерживаться в кабинете. После того, как её сын умчался прочь, она растерянно потопталась у дверей и вышла, не попрощавшись.

   По классу пробежал вздох облегчения. Никому не хотелось стать свидетелем позорного поведения пьяной матери лучшего ученика. Что она ещё могла тут наговорить?..

   Женя Никитин за своей последней партой низко опустил голову, чтобы никто не мог заметить торжествующую кривую усмешку на его губах. " Ну, что, Егорушка, кто из нас обкакался? Это только начало! Я тебе ещё не такое устрою!"

   Егор Васильев не появлялся больше в этот день в школе. Он прятался от глаз одноклассников и учителей, гонимый позором и стыдом за свою мать. Как она посмела в таком виде явиться в школу! Это ведь уже сумасшествие, белая горячка! Зачем понесла в школу форменный джемпер? Сегодня, первого сентября все старшеклассники были в костюмах и галстуках. В этот день всем разрешалось одеться нарядно и торжественно. Что ей взбрело в голову? Неужели мать допилась до зеленых чертиков?

   Егор бродил по улицам как можно дальше от школы. Самое больное было то, что мать заявилась как раз на урок к Маргарите Николаевне. Бессильная злоба душила Егора, но он понимал, что ругаться с матерью бесполезно, когда она в таком состоянии. А завтра, когда он, может быть, застанет её трезвой, она, вполне вероятно, вообще ничего не вспомнит — куда пошла, зачем, как ей взбрела в голову подобная идея.

   Все эти годы Егор как мог скрывал от друзей и знакомых их семейное несчастье. Он редко звал к себе домой ребят, а если звал, то лишь будучи уверен, что матери или нет дома, или она абсолютно трезвая. Егор знал, что во многих семьях родители любят приложиться к рюмочке, и его одноклассники не особенно это скрывали и этого стыдились. Но Егор относился к пьянству матери очень болезненно. Во-первых, мать — пьяница — явление не такое распространенное, в основном алкоголем увлекались отцы. А во — вторых, Егор не мог допустить, чтобы все узнали, что у лучшего ученика школы неблагополучная семья. Егор Васильев — претендент на "золотую" медаль — во всех отношениях должен быть безупречен. Имидж лучшего ученика не мог включать в себя такие нехорошие штрихи к портрету, как пьянство собственной матери. В общем, сейчас Егор чувствовал себя несчастным, раздавленным, униженным. И кем — родной матерью! Ему казалось, что его предала собственная семья, замахнувшись на самое дорогое, что у него есть — школу.

   Егор думал о том, как вести себя дальше, что отвечать на вопросы, если кто-нибудь их начнет задавать. Может, не надо было убегать, показывая всем и каждому, как неприятно ему было вторжение матери, может, лучше было повести себя сдержанно и спокойно — взять джемпер и выпроводить мать вон, словно ничего не произошло и его ничто не смущает? Но он не готов был к этому, его до сих пор била нервная дрожь и он не находил себе места. Если бы Егор мог — он никогда бы больше не показал носу в свою школу. Но он не может. Школа — это его жизнь — чистая, светлая, радостная. Все-таки, несмотря ни на что, он там лучший, самый способный, самый одаренный, самый умный. Инцидент с мамашей забудется, может быть, очень быстро, и снова всё станет на свои места. Нет, его безумной семейке не удастся отнять у него единственную радость — быть лучшим и ежедневно видеть и слышать самую прекрасную женщину на свете — Маргариту Николаевну.

  

* * *

   Жене Никитину для полного торжества не хватало, конечно, дальнейшего присутствия своего врага на сцене реальных действий. Было бы здорово, как бы невзначай, при нем подойти к Маргарите Николаевне, что-нибудь спросить. Она, может быть, принялась бы автоматически поправлять ему узел галстука... В общем-то, она могла бы и ничего не делать. Просто Женьке нужно было постоять рядом с ней достаточно долго, чтобы до этого напыщенного Васильева отчетливо дошла одна маленькая истина — между ними существует огромная, с океан, разница. Опустившаяся спившаяся неухоженная тетка — это мать Егора Васильева. А вот эта красавица-раскрасавица Марго — мать Женьки Никитина. Посмотри внимательно, Егорушка, уясни, наконец, навсегда ту пропасть, что нас разделяет, и всегда будет разделять. Это тебе пригодится, если ты вдруг снова захочешь продемонстрировать своё мнимое превосходство. И твой богатенький папаша тебя не прикроет, ведь у него наверняка есть любовница, а, может, и не одна, потому как жить с такой женой невозможно. Если это до тебя не дойдет, то Женя обязательно придумает, как это тебе продемонстрировать. А показать всем, что такое твоя маман никакого труда не составило — один телефонный звонок и всё. На перемене Женя набрал нужный номер, убедился, что мать Егора "готова" для выхода в свет и командным тоном велел ей немедленно принести в школу школьный джемпер сына, потому как тот должен давать интервью для телевидения и обязательно в форме их элитной школы. Даже не дав матери Васильева чертыхнуться в ответ, Женька повесил трубку. Через сорок минут состоялось главное действие спектакля, придуманного им.

   Идея эта зародилась моментально после утренней словесной стычки, хотя зрела в недрах, жаждущей отмщения Женькиной души уже несколько дней, после того, как, придя в себя после болезни, Женька от скуки наткнулся на материны личные записи, которые она принесла домой на время летнего ремонта своего кабинета. Это были четыре папочки — часть её большого личного архива, ещё не успевшие перекочевать обратно в школьный сейф. В одной из них Женя и обнаружил любопытнейшую информацию о том, что мать Васильева Егора страдает алкоголизмом со всеми выходящими отсюда последствиями. Маргарита Николаевна, видимо, знала про своих учеников всё. Ей это, конечно, необходимо было для работы — знать о ситуации в семьях своих учеников, чтобы оптимальным образом взаимодействовать с родителями. О том, что у Егора очень пьющая мать, Маргарите Николаевне стало известно, вероятнее всего, от самого отца Егора. Может быть, он предупредил её об этом на тот случай, если необходимо будет связаться с кем-нибудь из них. Отец Егора, кажется, тоже входил в попечительский совет и помогал школе материально. И конечно, мог рассчитывать на то, что информация останется строго конфиденциальной и поможет их сотрудничеству.

   Интересно, догадается ли Васильев, откуда подул этот неприятный ветерок или, кроме любования собственной персоной, он не способен подмечать вокруг себя любопытные факты и их сопоставлять? Кстати, он ведь на протяжении всех школьных лет упорно обвинял Женю в наушничестве, доносительстве, настраивал одноклассников быть осторожными рядом с ним. Вот теперь пусть попробует то, о чем так долго мечтал. Хотя Женя вовсе не ощущал себя сейчас фискалом, подлым путем выведавшим порочащую информацию. Женя просто уравнивал возможности. Их у него для борьбы с Васильевым почти не было. Он был скован по рукам и ногам непреодолимым обстоятельством-препятствием — он был сыном завуча школы.

  

  

  

* * *

  

  

   Первосентябрьский бал старшеклассников начался в пять часов и продолжался до девяти вечера. Это была, в принципе, обычная дискотека. Приехали из молодежного развлекательного центра ребята с аппаратурой, цветомузыкой, привезли своего ди-джея, который развлекал старшеклассников, учеников 9,10,11-х классов в актовом зале школы. Музыка гремела с такой мощью, что её слышно было даже в самом отдаленном уголке большой просторной школы, даже в бассейн проникали децибелы в виде неясного ритмичного гула. Девчонки и мальчишки скакали под модный рэп, рок и "кислоту", но иногда звучали более спокойные мелодии — прекрасный повод для того, чтобы мальчик мог прижать к себе возлюбленную девочку. Стоящих у стенки почти не было. Даже девятиклассники, как-то резко перешагнувшие порог своей нескладной подростковости, повзрослевшие за лето, престали смущаться друг друга и решительно бросились в круговерть полудетской любви, вступая в пору первых поцелуев и признаний, первых разочарований, первых страстей. Вот только девятиклассницы не особенно обращали внимание на своих сверстников. Их тянуло к старшим ребятам. Самые смелые отваживались приглашать их на танец. Те благосклонно соглашались, гордые тем, что вызывают симпатии у девчонок, пусть даже младше себя.

   Егору Васильеву не было отбоя от желающих потанцевать с ним. Егор, в силу своей чрезвычайно активной деятельности, был очень популярен в школе. И, видимо, очень многим девочкам он нравился. Поэтому на дискотеке он был в центре внимания.

   Сначала Егор не хотел идти на школьный бал. Он думал, что будет чувствовать себя очень неловко под взглядами одноклассников. Кто-то будет ему сочувствовать, кто-то злорадствовать в его адрес. Ни то, ни другое Егору было не нужно. Но неужели теперь он должен прятаться? Да плевал он на всех! Пусть думают, что хотят, он заставит всех поверить в то, что ему все равно. Он, как прежде, остается лучшим учеником в школе и у него непременно будет "золото". Егор останется тем, кем был, он — исключительный, он — обаятельный. Его "звёздность" стала привычкой, а звезда должна всегда гореть, такова её приятная участь. И Егор решил вернуться в школьный круг с высоко поднятой головой, будто ничего не произошло. Он должен веселиться, шутить, очаровывать всех, кто ещё им не очарован. Он не сдаст свои высоты, никому не позволит занять их. Он никогда не превратится в закомплексованного, слабохарактерного, стыдящегося других, зависящего от мнения окружающих человека! Егор Васильев никогда не станет таким, как Женька Никитин.

   Егор все рассчитал правильно. Одноклассники моментально забыли неприятный инцидент с его матерью, особенно когда увидели радостного, фонтанирующего весельем Егора. Но они наверняка бы удивились, если бы он вдруг пропустил школьное мероприятие. Тогда бы им непременно вспомнилось его позорное бегство из класса, после того как он увидел собственную мать в безобразном виде.

   Когда Егору удалось вырваться от своих поклонниц, не дававших ему ни минуты отдыха, он пригласил танцевать Ксюшу. Она согласилась, но не очень охотно. Егора немного задевал спад интереса с её стороны. Летом она за ним бегала, ни на шаг не отходила, а теперь он вдруг ей разонравился? Сейчас вероятно и поцеловать себя не даст. Неужели из-за Никитина? Тот, конечно, изменился. Насчет его особой красоты Егор судить не брался, но, видимо, тот стал ничего, раз девчонки говорят.

   Девчонки — дурочки. Увидели смазливую мордашку и уже готовы повиснуть на шее, забыв про то, каким ничтожеством является её обладатель. Что касается внешности — Женька Никитин и не может быть иным, ведь он сын Марго, красивой, восхитительной Маргариты Николаевны. А вот характер по наследству не передается. И с любой внешностью нуль без палочки нулем и останется.

   Ксюша Наумова — продуманная девочка. Сначала бросает своего старого дружка, потому как он становится для неё обузой и она начинает его стыдится. А теперь, значит, снова к нему? Ну, Никитин тут превзошел сам себя — гордость проявил — не позволил сесть рядом с собой. Теперь вот наша Ксюша печальная, ещё бы — упустила такого красивого мальчика! Но она ведь не ожидала, что он вдруг переменится и научится говорить "нет", она-то думала, что он всегда будет ручным. А Никитин чего-то взбесился за это лето. Даже косые взгляды в сторону Егора пытается бросать! Неужели решил с ним потягаться? Но Егор ведь не Алик Глебов, которому можно двинуть безнаказанно. Никитин должен это знать как никто лучше, должен шкурой чувствовать. Очень скоро Егор развеет неожиданно возникший ореол над Женькой Никитиным, поставит всё на свои места, чтобы никого больше не мучили сомнения. Никитин будет, как и прежде, пустотой, тихим и безропотным паинькой. Тогда Ксюша, конечно, передумает к нему возвращаться и снова будет бегать за Егором.

   Егор танцевал с Ксюшей и живо представлял себе, как всё произойдет, но не испытывал при этом ни малейшего энтузиазма. Конечно, одной поклонницей больше, де ещё из стана врага, да ещё самой красивой девчонкой в классе — всё это неплохо. Пригодится для собственного реноме. Только вот очень не хочется тратить на неё ни силы, ни время. А придется, потому что, как бы ни было печально, само собой это, видимо, не случится. Значит, нужно будет уделять ей много внимания: развлекать-забалтывать, целовать-обнимать, тешить-нежить и т.д. Но кто бы знал, как этим всем не охота заниматься Егору! Вот он танцует сейчас с ней, нежно прижимает её к себе, ласково нацеловывает в височек, а думает совсем о другом. О ДРУГОЙ! Вот ту, другую, сейчас пригласить бы на танец, прикоснуться к её руке, обнять стройное тело, вдохнуть аромат ЕЁ духов и очень близко увидеть глаза и губы... не смея тронуть их губами. Просто смотреть и наслаждаться. Но он не может.. НЕ смеет? Боится? Нет, он просто не желает свое трепетное и сильное чувство демонстрировать всем.

   А на них обязательно обратят внимание. Но что тут такого — Маргарита Николаевна не один раз танцевала с осмелившимися пригласить её старшеклассниками, Егор сам наблюдал это неоднократно на протяжении предыдущих лет. Ничего особенного в этом танце не было — это был всего лишь галантный жест, знак уважения. Но Егор чувствовал сильное волнение только при одной мысли, что он вот так же подойдет к Маргарите Николаевне, протянет к ней руку... и коснется её. И близко — близко увидит её глаза и губы. Егору казалось, что он не сможет тогда сделать ни шага, он или застынет как камень или рухнет на пол без сознания, не выдержав бурю эмоций, которые захлестнут его в то мгновение. Нет, он пока не готов... он не сможет контролировать себя, настолько сильны его чувства. Сильны и смутны ещё. Он отчего-то их боится, он не знает, как себя вести, что говорить, как смотреть на неё. Нет, пока он останется только учеником — любимчиком. Так привычнее, надежнее, вернее. По крайней мере, пока этого ему достаточно. Но Егор чувствовал, что очень скоро это спасительное ПОКА исчезнет, растворится, и он будет мучим и томим чувством иной природы, иной силы. Он и теперь его уже ощущает, но ещё может ему сопротивляться, оттягивая неизбежное, которое либо погубит его, либо вознесет до небес, страсть — страдание... мучение — блаженство.

   После дискотеки Егор отправился провожать Ксюшу, хотя ему очень хотелось задержаться в школе, как бы помогая убирать зал. Все же он ещё с прошлого года числился председателем ученического совета. И вполне вероятно, останется им и в этом году, после того, как пройдут сентябрьские общешкольные выборы, хотя одиннадцатиклассники крайне редко выдвигались кандидатами на этот пост. Во — первых, учеба занимала очень много времени, во — вторых, школа оставалась до октября без председателя совета, когда тот покидал её стены. Но ему наверняка сделают исключение. Как иначе — лучшего председателя ещё не было во всей истории школы!

   Но Ксюшка торопилась домой. У неё были очень строгие родители, и опоздание даже на пять минут было чревато. Ксюша была послушной дочкой и выполняла родительские требования беспрекословно. Егор шел рядом с ней по быстро темнеющим улицам и думал о своей семье, о доме, куда ему сейчас вовсе не хотелось. Маман, вероятнее всего, уже в ауте, но это лучше, чем скандал с отцом. Он тоже должен был уже вернуться с работы. Наверное, ещё притащилась Инка с целью вытянуть из отца на новый наряд денежек. Она уже неделю ходит и стонет, что ей, бедной, нечего надеть в институт. А ведь вот-вот начнутся занятия. Шмоток у Инки был вагон и маленькая тележка, а ей все мало!

   Короче говоря, дома Егора ничего приятного не ожидало. Может быть, напроситься в гости Ксюшке, от нечего делать "помацать" её немножко... Нет, сегодня она явно не в духе, не может простить себе, что упустила Никитина, и в гости не позовет. Нашла о ком переживать! Ну, ничего, это ненадолго, зная её непостоянный характер. Очень скоро Женька Никитин потеряет всю свою привлекательность в её глазах. Об этом уж Егор позаботится.

  

  

   Проводив Ксюшу, Егор побрел обратной дорогой. Его путь домой вовсе не лежал через школу, но Егор не смог миновать школьный двор. В аллее пришкольного парка зажглись фонари. Они будут гореть часов до одиннадцати. Потом охранники закроют ворота, и свет погаснет. Ни к чему ему гореть целую ночь, если на территории школы никого нет и даже посторонним прохожим туда закрыт вход. Маргарита Николаевна строго следила за тем, чтобы через школу проходило как можно меньше чужих. Высокая металлическая ограда опоясывала школу со всеми прилегающими участками со всех сторон. В ней не было дыр, а если они появлялись, то немедленно заделывались. Марго неустанно боролась с ленивыми жильцами микрорайона, которые норовили срезать свой путь через территорию школы. В округе были ещё такие злостные нарушители порядка как собаководы. Школьная ухоженная территория притягивала их как магнит. Но охранное предприятие "Добрыня" очень быстро справилось и с этой проблемой. Как они разбирались с нарушителями, Маргариту Николаевну не волновало, даже когда прошел слух, что как-то раз одного неуёмного пса пришлось пристрелить. В любом случае, это было лучше, чем если бы собачка набросилась на ребёнка, спешащего в школу. Ну, зато теперь собачатники обходят школу стороной. Хотя в семь утра ворота снова откроются, как и положено, за два часа до начала уроков.

   Егор остановился у школьных ворот. Зачем он сюда пришёл, здесь уже никого нет. Освещённые дорожки парка пусты, в холле на первом этаже горит дежурный свет. Егор надеялся застать возле школы своих одноклассников, но, видимо, все решили, что он ушёл с Ксюшкой надолго и, не стали его ждать, ушли гулять без него. Конечно, ведь время сейчас ещё почти детское — около десяти. Егор раздумывал, в какую сторону ему лучше двинуться в поисках своих школьных друзей, как услышал в аллее шаги и голоса. Егор повернулся и увидел Маргариту Николаевну с букетом цветов и с директором под руку. Они, как всегда, последними уходили из школы.

   Егор отступил в тень, чтобы не попадаться на глаза, но сам продолжал неотрывно глядеть на Маргариту Николаевну.

   — Борис Иванович, не надо меня провожать, — сказала она, выйдя из ворот и остановившись недалеко от притаившегося в тени деревьев Егора, — уже поздно, день был трудный, а вам идти в противоположную сторону.

   — Вы не переживайте за меня, Маргарита Николаевна, — ответил директор, — я доберусь без проблем, но вас одну не отпущу. Давайте пройдемся не спеша, погода чудесная...

   — Неужели я вам за целый день не надоела? — усмехнулась Маргарита, — Сегодня, кажется, всем от меня досталось. Ну, никто, надеюсь, не обиделся. В такие важные дни мне лучше под горячую руку не попадаться...

   — Не наговаривайте на себя, Маргарита Николаевна, — мягко возразил Борис Иванович. — Вы как всегда были тактичны и сдержанны. По крайней мере, я не заметил по отношению к себе никакой резкости.

   — Борис Иванович, — вздохнула Маргарита, — вы ко мне необъективны, я целый день рычала на коллег и на вас.. Сегодня я почему-то особенно волновалась. Но теперь можно сказать, что всё прошло неплохо... Кое-что даже превзошло мои ожидания.

   — Это вы про обед с попечителями? Да, я и сам был удивлен, когда они наперебой начали предлагать помощь. Неужели мы достигли такого уровня, что в нашу школу стало престижно вкладывать деньги?

   — Я очень на это надеюсь! — вдохновенно ответила Маргарита Николаевна, — хотя теперь возрастает и груз ответственности. Но мы ведь справимся, Борис Иванович?

   — Конечно, дорогой мой завуч, — сказал Борис Иванович таким тоном, что Егор неожиданно вздрогнул. Значит, не зря по школе ходят слухи о том, что директор весьма неравнодушен к прекрасной Марго?! Правда, говорят так же, что она стоит как неприступная крепость — гордая, независимая, свободная, но вдруг да сдастся, не выдержав напористости и обаяния директора. Он ведь тоже мужик не из простых, возьмет да и стиснет её в своих объятиях так, что она не сможет и не захочет вырваться... Между ними, конечно, существует грань, но не такая резкая, не такая неодолимая как между нею и школьником Егором Васильевым, так отчаянно и безнадёжно влюбленным в свою учительницу.

  

  

   Борис Иванович всё же отправился провожать Маргариту Николаевну домой. Они не заметили затаившегося в кустах Егора, зато он долго смотрел им вслед, мучимый не то ревностью, не то собственным бессилием что-либо изменить, не то какой-то странной обидой. В отчаянии ему показалось даже, будто Борис Иванович обнял Марго за талию, а она не отстранилась... Егору хотелось идти за ними следом, но он не смог. Он боялся того, что может вдруг увидеть. Поцелуй, например. Или нечто гораздо худшее — то, как директор поднимется к Марго домой и останется там до утра...

   Сегодняшний день для Егора из праздника то и дело превращался в мучение. Егор устало побрел домой, надеясь, что там уже все спокойно — мать легла спать, сестрица отправилась восвояси, а отец закрылся у себя кабинете и считает свои денежки.

   Интересно, сколько он раскошелится перечислить школе?

  

  

* * *

  

   Женя Никитин на школьный бал не ходил и идти не собирался. Весь вечер он просидел дома перед компьютером, играя в игрушки. Время пролетело незаметно. В любом случае, он провел его лучше, чем в школе. Можно было бы, конечно, сходить на дискотеку, чтобы сделать какую-нибудь гадость Васильеву, но Женька сомневался, что тот сегодня явится в школу . Выяснять отношения с Ксюшей тоже не входило в Женины планы, а пришлось бы непременно, потому как Ксюша во что бы то ни стало решила наладить их отношения.

   После уроков она прицепилась-таки к Женьке с вопросом на тему, почему и за что он на неё дуется. Женьке удалось отмолчаться, тогда она пристала с этой дискотекой. Очень ей надо было, чтобы он пришёл. Чтобы отвязаться, Женя пообещал быть. Ксюша расцвела розовым цветом и, счастливая и удовлетворенная, отправилась, наконец, домой.

   Женя сидел в своей комнате и думал о том, какая Ксюша Наумова самоуверенная и самодовольная. Этим она весьма походит на Васильева. Неужели она рассчитывает на прежние отношения с Женей, после того как целое лето гуляла с его врагом? Не может быть, чтобы она не понимала таких простых вещей. Не дура ведь она, в конце концов, непроходимая. Притворяется, что ли? Тут Жене пришло в голову, что, возможно, он сам немного сгущает краски. Ксюша относится ко всему легко и просто, зачем же он из всего делает проблему? Ну был он в неё влюблен, как безмозглый идиот, но это не значит, что и она в него тоже. На Оксанку Наумову раньше никто, кроме него, не обращал внимания, а тут вдруг все изменилось... Ею заинтересовался самолично Егор Васильев! Как тут устоять! А Женька-то Никитин, он-то не денется никуда! А денется — так невелика потеря. Поэтому Ксюшка и лезет сейчас к нему без мыла. Ей в общем-то все равно, что он о ней думает, поэтому она и смотрит так беззастенчиво ему в глаза — мол, хватит, не выделывайся, Никитин, раз уж я снизошла до тебя, так давай — дружи по-хорошему. И ведет себя так напористо — мол, всё равно не отстану, пока своего не добьюсь. Хорошая девочка Ксюша...

   Алиска всё же права оказалась. Какая может быть любовь!? Любовь — это сплошные хлопоты, мучения, терзания... Зачем усложнять себе жизнь, если есть такое простое и надежное средство получения удовольствия с минимумом душевных затрат, как секс! Ксюшка, может быть, только этого и хочет от Женьки, а он ... Женька незаметно для себя перевел дух. Только не сейчас, не сейчас, немного погодя, пусть пройдет время... Женя с содроганием представлял, что с ним может случится, если он прикоснется сейчас к Ксюше. Всё вмиг вернется, он забудет свою обиду, простит ей предательство! Он как дурачок начнет ласково, по-детски её целовать и растечется, растает, как сироп, забормочет глупые признания, едва ли не зарыдает в её объятьях. Всё так и будет, или будет ещё хуже и больнее. Нет, этого Женя не допустит. Он выдержит пока дистанцию, заставит себя стереть из сердца все, что когда-то чувствовал к этой девочке, и потом... а потом он с ней поговорит. Но уже совсем по-другому. Так, как она этого желает и заслуживает

   Женя слышал, как пришла Маргарита Николаевна. Он знал, что она сейчас направится в ванную, где проведет добрый час со всеми своими косметическими и лечебными масками и примочками. Как бы поздно она ни возвращалась и как бы ни уставала за день, Женя не помнил случая, чтобы мать забывала заняться собственной внешностью. Маргарите Николаевне некогда было вести домашнее хозяйство, но по часу — полтора в день она тратила, занимаясь своими ногтями, волосами и кожей. И естественно фигурой. От природы Маргарита Николаевна была стройной и поэтому не видела нужды интенсивно заниматься гимнастикой. Зато она неукоснительно придерживалась строгой диеты — почти ни грамма мучного, очень мало мяса. Её рацион составляли в основном овощи и фрукты. Она привыкла к такому питанию, благодаря ему выглядела свежо и молодо. А вот Женьку заставляла есть суп и кашу, макароны и котлеты — и чем больше, тем лучше. Но Женя, как и она, был малоежкой с детства, мог забыть вообще пообедать, перехватив бутерброд.

   Тут Женя вспомнил, что не ужинал ещё сегодня. Маргарита Николаевна наказала ему пожарить картошки и отварить сосисок. Но возиться с картошкой Жене не хотелось, и сосиски он не купил. Выйдя из ванной, Маргарита Николаевна это обнаружит, и не обойдется без выговора. Во избежание оного, можно потихоньку шмыгнуть в кухню и исправить положение — пожарить себе три картофелины...

   Женька выключил компьютер и собрался было отправится в кухню, потому что на самом деле почувствовал голод, как на пороге его комнаты возникла Маргарита Николаевна собственной персоной.

   — Добрый вечер, — произнесла она, пристально поглядев на Женю. Вместо ответа тот скорчил гримасу, но так, чтобы она была не слишком заметна матери.

   — Ну что, целый день сидим за компьютером? — спросила она, усмехнувшись, — опять не прочел ни строчки, не приготовил тетради...и конечно, ничего не ел. Евгений, мы ведь, кажется, договаривались, что компьютер будет только после всего остального!

   Женя равнодушно молчал, невозмутимо покручиваясь на своем вращающемся стуле и разглядывая потолок.

   — А почему ты не был на дискотеке?

   — А должен был обязательно быть? — мрачно буркнул Женя.

   — Но неужели тебе не интересно провести время в кругу сверстников?

   — Мне — не интересно! — отрезал Женя.

   — Хорошо, сиди дома как сыч, но тогда хотя бы занимайся! — Маргарита Николаевна несколько раздраженно прошлась по комнате, — ты решил то, что я вам сегодня задала?

   — Завтра у нас нет твоих уроков.

   — И что из этого? Необходимо снова повторять тебе прописную истину? Уроки нужно делать в тот день, когда они заданы, потому что завтра вы получите другие! Учти, мой дорогой, — пара троек, и ты снова будешь сидеть целыми днями в моем кабинете и заниматься под моим наблюдением, как первоклассник!

   — Не буду!

   — Вот как? — заинтересованно прищурилась Маргарита Николаевна.

   — Не будет у меня никаких троек! Или ты думаешь, что я тупой? — Женя усмехнулся невесело, — не тупее Васильева и всех остальных.

   — Ну до Егора тебе, положим, далеко, — устало— пренебрежительно произнесла Маргарита Николаевна, — чтобы так учиться, как этот мальчик, нужно иметь недюжинный ум и силу воли, терпение, усидчивость... А ты, прости меня, во многом ему проигрываешь! Очень во многом...

   Женьку словно током ударило, когда он услышал, как мать отзывается о его злейшем враге. Ну конечно — её любимчик Васильев — гений, одаренный ребёнок, а собственный сын, получается, тупица, серое недалёкое существо. А ведь сегодня на уроке Женя решил сложнейший пример гораздо быстрее Васильева, но об этом Маргарите Николаевна почему-то не желает вспоминать! Да ей и не надо, чтобы Женька учился лучше всех, чтобы его все хвалили, чтобы он шёл на "золотую медаль". Ведь могут возникнуть ненужные вопросы по поводу того, что сын завуча — медалист! Марго проще сделать из Женьки тихого середнячка, нежели иметь по поводу его отличных отметок лишние хлопоты. Здесь всепоглощающее честолюбие несравненной Маргариты заканчивается. Всё, что касается Жени, насквозь пронизано только соображениями собственного спокойствия. Сын не должен ей мешать работать ни своими выдающимися способностями, ни выдающейся тупостью. Он не имеет права высовываться, проявлять себя чрезмерно, потому что это будет не достижением Маргариты Николаевны, а одной лишь помехой.

   Женя был уверен, что если бы хоть изредка мать хвалила его за успехи в учебе, он учился бы гораздо сильнее, лучше Васильева. Но ещё классе в шестом Маргарита Николаевна сыну, жаждущему похвалы, четко и однозначно выговорила о том, что он не имеет права хвастать своими успехами, потому что находится с остальными отнюдь не в равном положении. Поэтому надо быть скромным и незаметным, спокойно получать себе знания и не высовываться. Ведь все его заслуги — это, в общем-то, и не его заслуги вовсе, а только результат сложившихся в его пользу обстоятельств. Одним из них Марго назвала и собственный высокий пост в школе. Только теперь Женя понимал, что все, казавшееся бесспорным плюсом, на самом деле было помехой, препятствием для того, чтобы он мог раскрыться полностью как личность, стать уверенным в себе, незакомплексованным, незаурядным человеком. Во что превратился он за эти годы, Жене вспоминать было противно и страшно. Но как сбросить с себя в один момент этот груз безропотности, смирения, непритязательности, исковеркавший его душу? Как возвыситься над своим прежним образом забитого, нечестолюбивого мальчика, безропотно сносящего все унижения? Ну, с Васильевым он разберется. Это хоть немного подымет его в своих собственных глазах. А как простить матери то, что она с ним сделала? Он любил её, он ей верил, он думал, что так будет на самом деле лучше, он не знал, что просто-напросто превратится в того, кем можно помыкать, кого можно растоптать. Почему он должен быть хуже других, и хуже этого Васильева? Потому что так удобно его матери? Она лишила его нормальной семьи из собственного эгоизма, лишила собственной любви, потому что он, прежде всего, был и остается её учеником, лишила самого себя. А теперь стоит перед ним — надменная, холодная, красивая и разглагольствует о том, как ему далеко до Егора Васильева, что тот превосходит его во всем — и в умственном развитии, и в умении быть первым на протяжении многих лет... А зачем она это ему говорит? Неужели ей теперь хочется обратного, или она уверена в том, что изменить ничего Женя не сможет?

   — Ты хочешь, чтобы я доказал тебе, что смогу быть не хуже Васильева, или опять прикажешь мне сидеть и не высовываться? — с вызовом спросил Женя, глядя в лицо Маргарите Николаевне.

   — Это будет для тебя лучше, если не хочешь быть посмешищем, — жестко ответила она.

   — А мне не привыкать... Но в любом случае я могу сделать одно — доказать, что сам Васильев ничуть не лучше меня!

   — Это каким же образом? — насторожилась Маргарита Николаевна.

   Женя промолчал, но посмотрел на неё внимательным, насмешливо-вызывающим взглядом.

   — Если ты начнёшь вдруг учиться лучше, я буду только рада, — Маргарита Николаевна сделала вид, что не заметила этого взгляда. — Только боюсь, тебя ждет разочарование, когда ты убедишься, что сравняться в знаниях с Егором не можешь. Ты слишком ленив, нелюбопытен, инфантилен по сравнению с ним. Преодолевать препятствия и трудности ты не приучен, ты всегда плыл по спокойному течению, тебе всегда всё слишком легко доставалось. У тебя, конечно, неплохие оценки, я надеюсь, что ставили тебе их объективно, а не из-за любви или нелюбви ко мне. Но блистать ты никогда не блистал.

   — А тебе это было надо? — напряженно спросил Женя.

   — Да причем здесь я, в конце концов! — раздраженно вскинулась Маргарита Николаевна, — Ты можешь хоть что-нибудь сделать в своей жизни без оглядки на меня? Мы ведь договаривались, что в школе мы не мать и сын, а педагог и ученик! Неужели это так сложно уяснить?! Я никогда бы не стала помехой твоим честолюбивым намерениям, если бы они у тебя были. Но тебе не надо было быть лучшим, тебя всегда устраивало то, что есть кто-то, кто учится успешнее, сильнее.

  

   Женя внутренне напрягся. Ну да, конечно, она права. Во всем. Он добровольно, из желания угодить ей, стал таким. Он никогда не шёл ей наперекор. Он так её любил, что готов был забыть о себе. И забывал. А вот теперь она сама упрекает его в этом. Презирает его за мягкотелость, за бесхарактерность и бесхребетность. Ей милее самолюбивый и заносчивый выскочка Васильев, потому что он никогда не прогибался! А попробовал бы он не прогнуться под требовательным оком Маргариты Николаевны, если бы был её сыном, да к тому же ещё и учеником! Как бы он выкручивался, когда вместо тихих семейных вечеров имел бы продолжение нескончаемых уроков? Как бы вел себя, когда вместо похвалы получал очередную порцию критики, так, в целях профилактики. Что бы чувствовал, когда, заболев, вместо того, чтобы кинуться к маме, чтобы пожаловаться и получить в ответ утешение, сочувствие и сострадание, вынужден был дожидаться её возле кабинета с урока или совещания, чтобы сказать: "Маргарита Николаевна, я плохо себя чувствую, можно я пойду домой?" Ему бы тоже очень хотелось, чтобы его мама была, прежде всего, для него мамой, а не учителем. Разве это нормально, что даже дома Женя иногда, забываясь, называл её по имени и отчеству, вместо простого и тёплого — "мама".

   — Евгений, отправляйся ужинать, — устало выговорила Маргарита Николаевна, немного помолчав после того, как Женя с мрачным видом отвернулся от неё, выслушав строгую тираду. — Приготовь себе яичницу с беконом и помидорами или сделай горячие бутерброды с сыром... Если ты не будешь регулярно и хорошо питаться, с большим трудом сможешь закончить школу даже на тройки. Ты слышишь меня? Женя!

   — Слышу. У меня нет аппетита, — безучастно ответил Женька.

   — Марш ужинать! — рассерженная Маргарита Николаевна была безапелляционна, — прикажешь мне кормить тебя с ложечки?

   Женя резко поднялся и с выражением отчаяния и муки на лице прошагал мимо матери в кухню. На него Маргарита Николаевна никогда не тратила своего педагогического дара, не снисходила до того, чтобы использовать преимущества психологически — тонкого убеждения, с ним она не церемонилась — короткий и решительный приказ, отданный таким тоном, что мурашки поползут по спине и не осмелишься ослушаться.

  

  

  

* * *

  

   Сентябрь в этом году стоял необычайно тёплый и сухой. В начале месяца нередко температура воздуха поднималась почти до тридцати градусов. Под ярко-синим безоблачным небом красовались золотые деревья, неохотно роняющие листву. В воздухе носился горьковато-пряный аромат увядающей природы, он будоражил и зачаровывал, волновал и требовал продолжения этого сладостного пиршества бабьего лета. Даже ночи ещё не были холодны, хотя звездное небо обещало остудить первыми заморозками заблудившийся в лете сентябрь.

   Окна в школе днем были распахнуты настежь. Сквозь невесомые жалюзи в классы струился теплый солнечный ветер, принося с собой сухой шелест листвы в сквере. Поневоле мысли школьников мечтательно уносились далеко от учебников, уроков.

   Учителя тщетно требовали сосредоточенности и внимания: забыть о том, что на дворе стоит такая чудесная пора, дети не могли. В классах во время уроков стояла подозрительно сонная тишина. Растормошить мечтающих о воле школьников, отвлечь от созерцания природы за окном учителям удавалось с большим трудом. Даже одиннадцатиклассники не были исключением, хотя их школьная программа была насыщенна до предела, и отдыхать и расслабляться было просто некогда.

   — Очнитесь, наконец, дорогие дети! — воскликнула Маргарита Николаевна, не выдержав апатичных полусонных вздохов своих подопечных, — Довольно мечтать, я уже третий раз задаю один и тот же вопрос. Чему равна сумма квадратных корней?

   11 А, словно спохватившись, зашевелился, принялся снова высчитывать ответ, но через минуту опять впал в транс, забыв о логарифмах и интегралах. Маргарита Николаевна прошлась по классу, выжидающе глядя на своих учеников.

   — Я так и не добьюсь от вас решения?.. Динкелакер, перестань смотреть в окно! Ты можешь сказать мне ответ?

   Сашка Динкелакер только грустно вздохнул и отрицательно замотал головой.

   — Материал, конечно, непростой, но не новый! — Маргарита Николаевна строго возвысила голос, — Вы когда начнете работать? Времени на раскачивание у вас нет! Яворский, готов? Нет, конечно, Яворский далек от нас и душой и, кажется, телом....Сядь, пожалуйста, правильно! Оксана Наумова? Тоже нет... Аскеров, наверное, ты мечтаешь исправить свою двойку?.. Какую? Да ту самую, за домашнюю контрольную работу. Представь себе, у тебя — пара!

   Маргарита Николаевна ещё раз прошлась по классу и присела за свой стол. Сегодняшний урок в этом классе становился мучением. А ведь это один из самых сильных классов в школе! Маргарита Николаевна по собственному опыту знала, что конец сентября — очень трудный временной отрезок учебного года, когда заканчивается сложный период адаптации к школьной жизни после летнего безделья. А особенно такой сентябрь... Бороться с ленью учеников было трудно, но сдаваться и пережидать, когда это пройдет само собой, она не собиралась.

   — Егор, вся надежда на тебя, — вздохнула она, поглядев на низко склоненную голову лучшего ученика. — Пойди, пожалуйста, к доске и объясни решение своим нерадивым одноклассникам.

   Егор медленно поднял глаза на Маргариту Николаевну, встретил её ответный пристальный взгляд и вспыхнул вдруг от странного волнения и смущения. Не потому, что не оправдает её надежды из-за того, что вычисления в его тетради благополучно застопорились, повиснув где-то на полпути, а совсем, совсем по другой причине.

   Всё это время Егор Васильев, забыв про урок, млея в теплой, дремотной атмосфере, украдкой глядел на Маргариту Николаевну. Он не мог отвести взгляда от её грациозной фигуры, от её прекрасного умного и строгого лица. Он следил, как она пишет мелом на доске цифры, которые в его сознании никак не хотели обретать смысл, потому что их выводила её изящная тонкая рука... Егор наблюдал, как Маргарита Николаевна затем вытирает пальцы увлажняющей салфеточкой, смахивает белые пылинки со своего костюма, подчеркивающего красоту форм её тела. Прямая юбка до колена открывала её стройные ноги в тончайших колготках. Когда Маргарита Николаевна поднимала руку с мелом к доске, юбка совсем чуть — чуть, но поднималась тоже. В такие мгновения, Егор переставал дышать. Он мысленно раздевал Марго, представляя её полуобнаженной, в прозрачном кружевном белье, рисовал в своем воображении волнующую картину, в которой он касается рукам её бедер, там, где они скрыты под плотной материей, и одним легким движением расстегивает эти маленькие перламутровые пуговочки на кремовой блузке и губами ловит едва заметную бьющуюся жилку на шее, там, возле маленькой родинки, чуть повыше золотой цепочки...

   Егор заметил, что стискивает ручку так, что побелели пальцы. Он с трудом разжал руку и тут, услышав свое имя, поднял глаза. Прекрасная Марго смотрела на него, смотрела так, словно всё понимала, видела его насквозь, читала его тайные мысли и желания.

   Егор, собравшись с силами, поднялся из-за парты и направился к доске. Он не мог отказаться, он не смел не оправдать её ожиданий. Сейчас у доски он придет в себя и решит это чертово уравнение. Он ещё раз докажет ей, что она может полагаться на него. И только на него.

   Класс продолжал бороться с полудремой. Головы одиннадцатиклассников чересчур прилежно были склонены к тетрадям. Ворвавшееся в полдень в кабинет математики солнце окончательно всех разморило. Маргарита Николаевна отвернулась от класса, где не встречала ни одного "живого" лица, к Егору. Он спиной ощутил её взгляд и с трудом удержал кусочек мела, неожиданно вырвавшийся у него из пальцев. Ему вдруг показалось, что они здесь вдвоем, один на один, в пустом классе. И мысль, только было сосредоточившись на решении уравнения, заметалась, забилась, как полоска жалюзи от настойчивого порыва ветра.

   — Егор, пожалуйста, будь внимательнее... — спокойный голос Маргариты Николаевны вернул его к реалиям бытия, он стер последнее выражение и снова попытался сосредоточиться.

   Уравнение было, наконец, решено. Класс без интереса поглядел на доску. Егор сел на своё место, пытаясь восстановить дыхание — у доски он почти не дышал— а Маргарита Николаевна снова встала перед классом. До звонка оставалось несколько минут.

  

   — Я очень недовольна вами! — строго произнесла она, — запишите, пожалуйста, домашнее задание и будьте готовы к контрольной работе, которую я проведу персонально для вашего класса на следующем уроке.

   11 А тяжело вздохнул. Ну вот, добились. Уж Марго — то постарается всем им влепить двойки, которые нужно будет недели две исправлять, посещая дополнительные занятия после уроков. Чтобы выцарапать жалкую троечку, придется просидеть ночь напролет, вспоминая все объяснения Маргариты Николаевны, которые были благополучно пропущены мимо ушей.

   — Всех тех, кого я сегодня пытала по поводу решения уравнений, попрошу подать мне дневники, — продолжала Маргарита Николаевна, — для "двоек" естественно. За исключением Егора. Хотя и его не могу порадовать приличной оценкой. До пятерки очень далеко. Еле выплыл на три с плюсом.

   — Это значит, четыре с минусом? — спросил Егор, полу— улыбнувшись.

   — Это значит, что в следующий раз будет единица за такой невнятный ответ! — Маргарита Николаевна бросила на него быстрый взгляд, и снова обратилась к классу, — не спешите прятать свои тетради, мои дорогие! Я ещё хочу поинтересоваться результатами непосильного труда некоторых учащихся во время урока!

   Класс напряженно замер. Конечно, Маргарита Николаевна не оставит безнаказанно безделье масс. И главных бездельников. Но сегодня в их число, в число стопроцентных двоечников, может попасть любой.

   — Тетрадь на проверку: Глебов, Малиновский, Денисова, Никитин.

   — Маргарита Николаевна! — взмолилась хитрая Катька Денисова, — я себя сегодня так плохо чувствую! У меня даже температура, кажется...

   — Катерина, не придумывай! — оборвала её Марго, — у тебя вполне цветущий и здоровый вид! И на перемене ты довольно весело скакала... Глебов, не торопись списывать с доски решение, это тебя не спасет! Несите тетради, я жду.

   Прозвенел звонок с урока, класс зашевелился, но тут же сник под суровым взглядом Маргариты Николаевны. Этот звонок не для них, бездельников, не заслуживших отдыха. Так что торопиться пока не стоит. Ещё не выставлены все двойки и не продиктовано домашнее задание.

   — Урок закончен, все свободны, — наконец произнесла Маргарита Николаевна, — побыстрее освобождайте кабинет, я уже видеть не могу ваши сонные физиономии!

   Класс опустел, остались только четверо несчастных, чьи тетради Маргарита Николаевна взяла на проверку.

   — Так... Глебов — "два", Катя — "троечка", Малиновский — пока не подтянешь свои "хвосты", чтобы я не слышала твоего расчудесного голоса по радио!

   — Но Маргарита Николаевна!... — тоскливо заныл Димка.

   — Свободен, Малиновский, — " два"! Никитин,... где твоя тетрадь?

  

  

   Единственным учеником из всего класса, который не витал в облаках, не грезил наяву свободой, был Женя. Ему некогда было расслабляться и мечтать. Ему нужно было быть собранным, сосредоточенным, сконцентрированным, готовым в любой момент перейти от планов к действиям.

   Женя очень быстро решил все предложенные Маргаритой Николаевной уравнения, чтобы потом, с отсутствующим видом сидеть за свой последней партой у окна, краем глаза наблюдая за всем, что происходит в классе. От него не ускользнуло то, что Васильев глаз не сводит с его матери, непременно, но как бы невзначай, поворачивая голову в ту сторону, куда двинется она. И то, что в васильевских слегка прищуренных глазах мерцает подозрительный огонёк... Они сидели в прямо противоположных углах кабинета, следить за Васильевым Жене было непросто, но облегчало задачу то, что сам Васильев и не предполагал, что за ним наблюдают. Он прятал свой нескромный взгляд только от Маргариты Николаевны, тут же становясь легкой добычей для своего недруга, о котором он, кажется, забыл.

   А зря. Очень зря. Неужели этот Васильев так, до глупости, самонадеян? Пялится на Марго, ничуть не смущаясь, что это может быть заметно окружающим?

   Маргарита Николаевна, нарисовав очередную "двойку" в дневнике Димки Малиновского, подняла выжидательный взгляд на Женю.

   Женя медлил. Он стоял возле стола Маргариты Николаевны и будто о чем-то раздумывал, вертя в руках свою тетрадь. Женька ждал, когда все его одноклассники уйдут из кабинета. Ему не хотелось, чтобы кто-то из них стал свидетелем последующей сцены, которая могла быть весьма неприятной. Но любопытная Катька Денисова, словно почуяв назревающий конфликт, крутилась в кабинете, перебирая вещи в своей сумке.

   — Где твоя тетрадь, Женя? — неожиданно мягко и немного устало спросила Маргарита Николаевна. Она подперла лоб рукой, прижав пальцы к вискам, словно у неё разболелась голова, и Женьке захотелось развернуться и заорать на Катьку, чтобы она немедленно убиралась и не терлась тут, раскрыв рот. Но, сдержав себя, Женя положил тетрадь на стол перед Маргаритой Николаевной.

   Маргарита Николаевна, вооружившись красной ручкой, пробежала глазами строчки в Женькиной тетради. Внезапно губы её дрогнули, она выпрямилась, отвела руку от виска и замерла в такой позе, обычно не предвещающей ничего, кроме бури.

   — Я поговорю с тобой потом! — сказала она резко, захлопнув Женькину тетрадь.

   — А "пятерочку", Маргарита Николаевна? — с усмешкой спросил Женя.

   — За работу на уроке я ставлю тебе единицу! Как и всем остальным, кто рта сегодня не раскрыл! — глаза Маргариты Николаевны гневно сверкнули, а голос зазвенел от напряжения. Она решительно взяла другую ручку и нашла в журнале Женькину строчку.

   — Это несправедливо, Маргарита Николаевна, — тихо проговорил Женя, — Я всё решил правильно, вы же видите, и должен получить высокую отметку.

   — Ты собираешься со мной спорить? — в голосе Маргариты Николаевны уже слышался вселенский холод.

   — ВЫ несправедливы и необъективны! — Женя упрямо глядел на неё исподлобья. — И значит, ваши оценки ничего не стоят!..

   — Выйди вон!!! — с расстановкой, медленно и от этого зловеще — ледяным голосом проговорила она.

   — Это тоже не аргумент, — холодея от собственной дерзости, бросил Женька в ответ, и, развернувшись, не взяв со стола свою тетрадь, быстро пошёл к выходу.

   Следом за ним из кабинета выскочила удовлетворившая своё любопытство Катька Денисова. Она догнала Женю в коридоре и дернула его за рукав.

   — Ты что на самом деле всё решил? — вытаращила она свои глазищи.

   — Решил. Тебе-то что?

   — И тебе поставили пару?

   — Единицу, ты же слышала.

   — Бедный Джоник... И это всё потому, что Марго — твоя... Это на самом деле несправедливо.

   — Отстань от меня!

   — Я ведь тоже не работала на уроке и в тетради у меня такая белиберда, но и то получила трояк, а ты...

   — Чего тебе от меня надо? — резко остановился Женька, раздраженно глядя на Катьку.

   — А ты оказывается нормальный пацан...Я даже тебя зауважала.

   — С чего это вдруг? — усмехнулся Женя.

   — Так разговаривать с Марго!.. Ещё никто не осмелился сказать ей что-либо подобное, да в таком тоне! Ты, Джоник, отчаянный пацан!

   — Денисова, что за чушь ты несёшь! Что хотел сказать, то и сказал! Это вы все дрожите при одном только её появлении и ни полслова поперёк! Как мартышки дрессированные...

   — А ты что — Марго, значит, не боишься? — Катька недоверчиво скосила на Женьку глаза.

   — Ты дурочка, Денисова, да? — Женька засмеялся и открыл было рот, чтобы напомнить Катьке о том, что Марго приходится ему матерью, но Катька, выпалила неожиданно, даже, кажется, не услышав нелестную характеристику собственной личности:

   — Но ведь она — твоя мать!!!

   — Да неужели?! — поднял брови Женька, едва не задохнувшись от смеха.

   — Ну, ты на самом деле нормальный пацан... — протянула она, — если бы у меня была такая мамочка, я бы тише воды ниже травы сидела, какое уж там голос подать, не то, что спорить! А ты...

   — Ну, я — герой, дальше что? Иди своей дорогой, Денисова!

  

   Катька, наконец — то, отвязалась от Жени, но ему стало ненамного легче. Он ругал себя за то, что сцепился с матерью, обидел её, разозлил... Теперь у него будет куча неприятностей. Уж ему-то, как никому другому хорошо известно, на что способна разъяренная Марго, как она умеет наказывать, как умеет унижать и подавлять тех, кто смеет вякнуть ей поперек! И его она не пощадит, мало ли, что сын. Тем более что сын!

   У Женьки на душе стало муторно и противно оттого, что он ждал расправы. И ещё оттого, что вопреки здравому смыслу и собственной гордости, он боялся её. Ну кто его тянул за язык, неужели он не мог молча "проглотить" эту единицу?! Теперь Марго вынет из него душу за непозволительную дерзость. Но ведь сам он сознательно пошёл на конфронтацию и разрушил последний мост взаимопонимания, который, может быть, ещё существовал между ними.

   Зато вот между Марго и Васильевым, следящим за нею втайне горящим сумасшедшим взглядом, взаимопонимание полное и обоюдная симпатия, с одной стороны, правда, уже начинающая переходить всякие границы. Как же всё скверно! Как тошно и противно на душе!

   Прозвенел звонок на следующий урок, а Женька по-прежнему стоял в коридоре у окна на пятачке перед лестницей. Школа затихла, и давно пора было двигаться на физику, но душевная вялость и апатия словно приковали Женю к этому подоконнику. А когда он услышал знакомые шаги по коридору, бежать было уже поздно. Женька стоял не шевелясь, облокотившись о подоконник и прижавшись лбом к стеклу. Он уцепился взглядом в какую-то точку на оконной раме и, не мигая, рассматривал её.

   Может быть, она сейчас не подойдет, не заметит, пройдет мимо или в другую сторону... Шаги приближались. Женька, ненавидя свой отчаянный страх, непроизвольно поднес руки к лицу и сжал напряженными пальцами виски.

   Шаги затихли... Хлоп — на подоконник шлепнулась Женькина тетрадь. Женя не шевельнулся, не повернул голову в сторону Маргариты Николаевны. Он продолжал тупо разглядывать точечку на раме, пока не услышал уничтожающе холодный голос:

   — Спасибо тебе, Женя Никитин. Мне было очень приятно все это от тебя услышать.

   — Простите меня, Маргарита Николаевна — выдавил не своим голосом Женя, ещё недавно, бахвалившийся своей смелостью и независимостью перед одноклассницей.

   Маргарита Николаевна не ответила ему, развернулась и пошла прочь. Женька с тоской слушал удаляющийся стук её каблуков и, как заклинание, повторял про себя одну неотвязную фразу. "Ну прости меня, мама, мамочка моя, прости меня...!" Именно эти слова он должен был сказать сейчас вслух, если рассчитывал на прощение и снисхождение, но не смог. Он привык к тому, что в школе у него не было мамы, а была только одна Маргарита Николаевна — учитель, наставник, завуч.

  

  

   Катька Денисова немедленно поделилась с одноклассниками впечатлениями от ошарашившей её сцены.

   — В тихом омуте, как говорится...Выдал Джоник Никитин по полной программе, у меня аж уши в трубочку свернулись...

   — Полный абзац! — резюмировал Ромка Аскеров, — я же вам говорил, что у Никитина борзометр зашкалило! Всем подряд хамит! Даже самой Марго...

   — Хватит визжать! — рявкнул вдруг Егор, заставляя остальных замолчать, — Это что вам — повод для радости, если один тупой кретин посмел на Маргариту Николаевну тявкнуть?! Да ему в морду надо дать. Если такое ничтожество, как этот Никитин будет позволять себе подобное, а вы все будете умиляться его невиданной наглости, то, значит, сами вы все такие же ничтожества!

   — Что-то больно сложно ты загнул, Васильев, повтори, я не понял... — проворчал недовольный Динкелакер.

   — Никто ничему не умиляется, просто на самом деле интересный факт, — миролюбиво сказал Витя Яворский.

   — Факт чего? — разозлился ещё больше Егор.

   — Того, что Джон Никитин хочет всем чего-то доказать! — ответил Роман Аскеров.

   — А вам не кажется, что Маргарита Николаевна не права? — вдруг тихо спросила Оксана Наумова.

   Мысль о том, что Маргарита Николаевна может быть в чем-то не права, никому никогда в голову не приходила. Маргарита Николаевна всегда права, во всем и безоговорочно. Не было в школе случая, когда кто-либо мог бы обвинить её в несправедливом решении, неправильном поведении. Маргарита Николаевна была для всех учеников непререкаемым авторитетом. Само её имя как бы подразумевало абсолютную, полную правоту, её слова были весомы и значимы для всех. Казалось, она никогда не ошибается, не заблуждается, не обманывается.

   Ксюшкин вопрос на долю секунды повис в воздухе.

   — А ты что, смеешь её судить? — разгневанно развернулся к ней Егор, — Ты просто хочешь оправдать хамство своего недалёкого дружка! Или может быть, скажешь, что тебе незаслуженно влепили сегодня пару?

   — Заслуженно, — Ксюша прямо поглядела Егору в глаза. — Но Женька заслужил нормальную оценку, если у него все было решено правильно.

   — Учитель решает, что заслужил ученик! — отрезал Егор, — а ты сиди со своей двойкой и помалкивай! С тобой потом Маргарита Николаевна столько времени своего потратит на дополнительных консультациях, чтобы тебе что-то в голову вбить! Оно ей надо? Тебе ведь поступать в институт. Так вот хотя бы из простой благодарности не лезь со своими рассуждениями о том, кто прав, кто не прав. Особенно, если сама толком ничего не понимаешь.

   — Маргарита Николаевна необъективна к Женьке, — упрямо повторила Ксюша, но уже тихо так, что слышал один Егор, — а ты необъективен к ней!. .

   " Это уже становится заметно? — удивился про себя Егор, — Ну и пусть, я не стерплю, если кто-то в моем присутствии хотя бы в чем-то упрекнет ЕЁ. Сборище неблагодарных идиотов! Они мизинца её не стоят, а норовят показать, что будто бы они с ней на равных. Троечники, посредственности! Плебейская сущность, им всем так хочется опустить звезду до своего потолка... А как жаль, что по уставу школы любая драка чревата исключением, иначе я лупасил бы этого Никитина смертным боем! "

  

  

* * *

  

   Женя Никитин тоже внимательно изучил Устав школы. Три драки — исключение, две недели прогулов — исключение, злостный срыв урока — немедленное исключение, хамство и грубость преподавателю — исключение. Хороший Устав, что и говорить. Васильев драться не будет — он дрожит за свою медальку. Уроки пропускать без причины, по крайней мере, внятно объяснимой, это ему можно будет устроить. Что ещё? Опоздания тоже весьма чреваты... Короче говоря, возможностей для того, чтобы Егорушка пролетел мимо медали как фанера над Парижем уже достаточно. По ходу развития событий придумаем ещё что-нибудь.

   Пока события развивались весьма вяло. Точнее никак. Не до Васильева сейчас было Жене. Мать не разговаривала с ним целую неделю. Она вела себя так, словно его не было. Не будила по утрам, не кормила завтраком, не давала привычную кучу поручений и наставлений. В школе проходила мимо него, как волна воздуха — ледяная, надменная. На уроках она его не спрашивала, вовсе, казалось, не смотрела в его сторону. Даже оценку за контрольную ему не объявила, как всем. Вполне вероятно, что она и не проверяла его работу. Маргарита Николаевна вела себя по отношению к нему так, будто и не было в классе никакого Жени Никитина. Но Женя чувствовал, что это всего лишь первый этап воспитательной работы, за которым неизбежно последует другой, к которому как ни готовься, не избежать фиаско. Он точно не знал, что его ждет дальше, мог только предполагать, что потом Марго начнет дотошно проверять у него уроки, заставляя переделывать работу, придираясь к малейшей неточности или помарке. На её уроках ему придется отдуваться за двоих — она даст ему такое задание, с которым он однозначно не справится и язвительно при всем классе высмеет его "тупость". Но Женька готов был стерпеть любое унижение, только бы кончилось, наконец, это хладнокровное молчание. Пусть она ему твердит, какой он недалекий, ленивый, ограниченный, пусть постоянно тычет его носом в ошибки и просчеты, только бы не делала вид, что его нет вовсе. Это оказалось для Жени настолько тяжело, он даже сам не ожидал, что ему так важна её забота и внимание. А ведь ещё сам он недавно едва не сквозь зубы разговаривал с ней, демонстрируя свою независимость и самостоятельность. И вот теперь готов заглядывать ей в глаза, только бы она перестала молчать с ним, только бы не проходила мимо него, словно он — пустое место, воздух, пыль... Женька страдал по-настоящему, он и знать не знал, что так может мучиться от того, что мать с равнодушным и холодным презрением, едва скользнув по нему взглядом, отводит глаза в сторону.

   Ситуация достигла пика, когда вдруг через неделю позвонил отец и без особенных вступлений спросил:

   — Ты что такое там натворил, если мама готова отправить тебя ко мне?

   Женька обмер, но ответил:

   — Я не чемодан, чтобы меня отправлять! И никуда я не поеду!

   — Как мы решим, так и будет, — отрезал отец сердито, — а ты пока заруби на носу, что я тебе не позволю вести себя черт знает как с матерью! Понял меня? Я с тобой церемониться не буду, приеду и выдеру, как следует!

   — А другую сторону, то есть меня, ты выслушать не хочешь? — Женьке было обидно до слез. Все на него ополчились!

   — Меня не интересуют твои оправдания, если мама на тебя сердита, значит, есть за что! Ты просил прощения?

   — Просил!!! — заорал в трубку Женя. — Не нужны ей мои извинения!

   — Так, спокойнее.. — осадил его отец, — будешь извиняться до тех пор, пока мама тебя не простит. И поубавь свою гордыню. Я позвоню потом, узнаю, до чего вы договорились.

   Отец положил трубку, Женька швырнул свою. Нет, не будет он больше просить у матери прощения! Он уже сыт по горло её презрительным молчанием. Нельзя себя вести с человеком, будто его нет. Нельзя так безжалостно топтать его гордость. И вовсе это не гордыня, а обычное, нормальное человеческое самоуважение, самолюбие. Но его мамочка прекрасно знает, по какому месту ударить. Так, что больнее не бывает. Для Женьки нет ничего страшнее в жизни материнской нелюбви и безразличия.

  

   А Ксюша Наумова наоборот принялась выражать Жене своё участие и сочувствие. Она постоянно приставала с разговорами, пытаясь отвлечь Женьку от тяжелых мыслей. Беззаботно смеялась, крутилась перед ним, как белка в колесе. Ему бы отшить её, отправить подальше, но он только напряженно молчал, глядя на то, как взлетает её русая челка и сверкают светло-серые глаза. И ничего не мог с собой поделать.

   Накануне Дня учителя в школе проводилось очередное торжество с дискотекой. Вначале планировался КВН сборных команд десятых— одиннадцатых класса и учителей. Женька решил сходить, чтобы немного развеяться. А тут к нему приклеилась веселая Ксюшка и не отходила от него весь вечер.

   Женька уже хотел было отмахнуться от неё и уйти домой, но вдруг заметил, что их парочка очень раздражает Васильева. Он взглядом метал в них громы и молнии. Женя решил остаться, чтобы повыводить Егора из себя.

   На дискотеке Женька неожиданно почувствовал внимание ещё и со стороны Катьки Денисовой, решившей все же, что он стоящий пацан. Общаться с Катькой ему было гораздо легче, чем с Ксюшкой, доводившей его своей легкомысленной весёлостью почти до исступления. Ксюша это сразу почувствовала и погрустнела. Васильев был тут как тут. Он утащил Ксюшу в другой конец зала, и Женя потерял их из виду.

   — Джоник, ты умеешь целоваться? — спросила Женю Катька, тесно прижавшись к нему во время медленного танца.

   — С тобой не умею... — хмуро ответил Женя, но Катька не поняла намека.

   — Хочешь, научу? — Катя коснулась своими губами Женькиных губ. Женя не отстранился, но в ответ быстро и сильно укусил её. — Ай, ты что, озверел?! Больно ведь! Если ты не умеешь целоваться, тебе тогда Оксанку не увести!

   — Ну, Васильев, конечно, целуется первоклассно! — грубовато хмыкнул Женя.

   — Вполне прилично, — со знанием дела ответила Катя. — Чего и тебе желаю.

  

   Музыка снова переменилась, Женька выбрался из толпы прыгающих пацанов и девчонок. В зале было душно, на душе уже вторую неделю зависла отвратительная пелена тоски. Словно что-то рвалось из души наружу, но определение этому Женька дать никак не мог. В холле было прохладнее, в окна светило заходящее тусклое осеннее солнце. Чтобы как — то рассеять муть на душе, Женька разбежался и перепрыгнул через два солнечных квадрата на полу. Не помогло. К тому же через мгновение Женя услышал за своей спиной насмешливый голос:

   — Посмотри-ка, Ксюша, наш Джоник прыгает как кузнечик, дурь свою разгоняет!

  

   Егор Васильев, приобняв Ксюшу за талию, тоже вышел в холл проветриться. Больше всего на свете сейчас Женьке захотелось двинуть Васильеву по физиономии. Так, без всяческих вступлений и объяснений, подойти и двинуть. Просто за то, что он есть на белом свете. И опять сейчас вместе с Ксюшкой.

   В холле нарисовалась вездесущая Катька Денисова.

   — Представляете, — без обиняков начала она, видимо, уязвленная тем, что Женька от неё улизнул, — Джоник меня укусил! Я хотела его поцеловать, а он меня так цапнул, чуть полгубы не отхватил!

   — Ты монстр, Никитин? — спросил, ухмыльнувшись, Егор ,— Бросаешься на людей, как дикий?

  

   " Сейчас распишу его под Хохлому" — подумал Женька, размышляя, с какой стороны лучше подойти.

   — Это ты, Катя, дикая, — вдруг прозвучал Ксюшкин голосок, — вот меня он не укусит, правда, Женя?

   — Не приближайся к нему, он сейчас зарычит! — ерничал Васильев.

   — А я его укрощу, — Ксюша подошла к Жене и взяла его за руку. Выдернуть руку Женьке отчего-то не хватило сил.

   Егора Васильева передернуло от этой сцены. Он сморщился, но ничего не сказал. Ксюша приподнялась на цыпочки и, положив Женьке руки на плечи, потянулась к нему, чтобы поцеловать. Женька стиснул Ксюшины запястья и оттолкнул её от себя достаточно сильно. Если бы он не придержал её за руки, она наверняка бы упала.

   — Ты и в самом деле стал какой-то дикий, — негромко и грустно произнесла она, и потерла горевшие от крепких Женькиных пальцев запястья.

   " А ты доступная дешёвка!"— чуть было не вырвалось у Жени, но он сдержался и, развернувшись, быстро пошёл прочь. Почти бегом спустился по лестнице. Охранник открыл ему входную дверь, и Женя выскочил на залитый лучами заходящего, но все ещё теплого солнца школьный двор. Здесь он немного отдышался и двинулся было в сторону дома, как услышал за собой шаги. Женя непроизвольно оглянулся — его догоняла Ксюша. Да что ей неймётся, в конце концов, шла бы к своему Васильеву, тискалась бы с ним в затемненном зале!

   — Женя, подожди, мне надо поговорить с тобой!

   Женя выжидательно остановился, хмуро прищурившись:

   — О чем?

   — Давай помиримся, Женька!

   — Мы разве ссорились?

   — Вроде нет, но ты меня все время избегаешь, дуешься на меня. Это из-за того, что я подружилась с Егором? Но мы ведь одноклассники, мы должны общаться. Скоро мы закончим школу, неужели разойдемся, как чужие? Жень, ты ведь все равно мой самый-самый лучший друг! Я так летом скучала по тебе! Перестань на меня обижаться, это глупо!

   Ксюша говорила так горячо, глядя Женьке прямо в глаза, что он усмехнулся от этой её наивной простоты.

   — Это глупо, — повторил он невесело.

   — Значит, мир? — радостно воскликнула Ксюша, и две её косички за ушами качнулись задорно из стороны в сторону и упали на плечи. Женька промолчал, уставившись немигающим взглядом на её светлую макушку.

   — Пойдем, погуляем с тобой, как раньше! Времени куча, ещё только семь часов. Потом, если захочешь можно вернуться на дискотеку, — весело тараторила Ксюша, бросая на Женю быстрые игривые взгляды.

   Они вышли со школьного двора. Ксюша вцепилась пальцами в Женькину руку и говорила, говорила безумолчно.

   — Какая классная погода стоит! Так тепло, будто все ещё лето. А ведь уже конец сентября. Мы в прошлые выходные даже ездили с девчонками загорать. И знаешь, вода ещё совсем теплая. Если погода не изменится, давай съездим с тобой на Песчаное, помнишь, где мы в прошлом году купались? А этим летом, ты где отдыхал? Ты так хорошо загорел...

   — На Черном море,.. — тихо ответил Женя и неожиданно вспомнил те знойные горячие дни, раскаленную гальку под ногами и солоноватый вкус Алискиной кожи...

   — А я была на Азовском. Нам только не очень повезло — целую неделю шли дожди... А куда мы идем? — Ксюша впервые огляделась по сторонам.

   — Зайдем ко мне домой, я сниму эту шкуру! — Женька был в школьном джемпере. Он не ходил домой переодеваться перед дискотекой и до вечера оставался в своей повседневной ученической одежде — черных джинсах и темно-синем джемпере.

  

   Ксюша всегда с некоторым смущением посещала квартиру, в которой жила Маргарита Николаевна. Она, как и все, робела перед ней, хотя Марго была настроена по отношению к ней очень дружелюбно. И если Ксюша редкий случай заставала Маргариту Николаевну дома, та была весьма гостеприимна и доброжелательна. Ксюша поражалась тому, как Марго удается в домашней обстановке, в непривычной взгляду домашней одежде оставаться всё такой же строгой и царственной Маргаритой Николаевной, какой она была в школе.

   — Заходи, — скомандовал Женя Ксюше, замешкавшейся у двери. Он уже на пороге стянул через голову школьный джемпер и швырнул его на диван в гостиной. Ксюша тут же обратила внимание на то, какая у Женьки за лето стала мускулатура. Ещё в прошлом году он был едва крупнее её самой — тоненький, худенький и впрямь, как девочка. Теперь прежнего Женю Никитина было трудно узнать, от некрепкого мальчишки не осталось и следа.

   — Ну, проходи, проходи, чего стоишь?

   Ксюша присела, чтобы расстегнуть ремешки сандалий, а потом босая, ступая на цыпочки, прошла по коридору в сторону комнаты. Женя следил за ней, не отрываясь. В коротеньком светло-голубом джинсовом сарафанчике, с этими смешными полудетскими косичками, без явных следов косметики на лице, Ксюша Наумова смотрелась совсем как маленькая девочка. Без сандалий она стала ещё меньше ростом. Женьке, сильно выросшему за лето, было непривычно наблюдать такую разницу в росте между ними. Теперь Ксюшка едва доставала ему до плеча. Такая маленькая девочка-ромашка, ясноглазенькая, с розовыми губками и острыми коленками. Нимфеточка, одним словом. Нимфеточка-конфеточка... Расцелованная-зацелованная, всё лето напролет вкушавшая прелести чужих нескромных прикосновений, так щедро дарившая себя ... Женька неожиданно ощутил холодную испарину на лбу и тяжелый комок в горле, мешавший ему говорить и судорожно перехватывавший дыхание. Женя стоял, не двигаясь, и наблюдал, как Ксюша, легко ступая босыми загорелыми ножками, неслышно передвигается по комнате, в ожидании пока Женька переоденется.

   Но Женька давно уже забыл про это, он неотрывно смотрел на Ксюшкины узкие плечики под лямками джинсового сарафана, на тонкую шейку, по которой третьей едва заметной косичкой вилась выбившаяся, почти прозрачная, прядка волос. Женькино сердце глухо стукнуло, словно пред тем, как остановиться навсегда, и он, шагнув к Ксюше, потянул её к себе за плечи. Скорее рванул к себе с такой силой, что она только тихонько ойкнула, прежде чем оказаться в его крепких и совсем не ласковых объятиях.

   Женька губами вцепился в Ксюшины губы. Они показались ему карамельно-сладкими, и этот приторный вкус сводил его с ума. Женька долго целовал Ксюшу, и чем дольше длился поцелуй, тем острее Женя ощущал внутри себя клокотание чего-то яростно — выжигающего, давящего, пробуждающего в нем жесткую агрессию, звериную, неуёмную, дикую страсть. Он стискивал Ксюшу железным кольцом не знающих пощады мускулов, и чем тоньше и беззащитней казалось ему её тело, тем сильнее вспыхивал в Жене безумный, беспощадный огонь.

   Ксюша это почувствовала и попыталась высвободиться. Но Женя не позволил, в одно мгновение он увлек Ксюшу в свою комнату и захлопнул за собой дверь ударом ноги. Ксюша вздрогнула от треска защёлкнувшейся двери и, собрав все силы, снова попыталась отстраниться от Женьки. Но он не ослабил рук, и Ксюша по-прежнему оставалась распростертой на его обнаженной груди. А когда она, запрокинув голову, вдруг увидела Женькины глаза, ей стало не просто не по себе, ей стало страшно. Но Женька не давал ей шевельнуться, не давал проронить ни слова. Он целовал её рот, размыкая стиснутые губы. Ксюше не стало хватать воздуха, она почти задыхалась, но Женя был беспощаден. Ксюша в отчаянии вцепилась ему ногтями в голое плечо, но он будто и не почувствовал — не вздрогнул, не поморщился. Неожиданно его руки сместились с Ксюшиных плеч вниз по спине, к бедрам, скользнули под сарафан. Ксюшины коленки подогнулись, и она почти повисла в Женькиных руках. Но он держал её крепко, одной рукой обхватив за талию, а другой приспустив с неё трусики. Его твердые пальцы прошлись по ложбинке между ягодиц и втиснулись в промежность, почти вонзились ей внутрь. Теперь Ксюше удалось высвободить свой рот, и она чуть не плача, голосом полным отчаяния, проговорила:

   — Женя, что ты делаешь?... Перестань! Отпусти меня, я не хочу!... Пожалуйста, прекрати!

   — Не хочешь?! — задыхаясь, переспросил Женя, — Ещё как хочешь! Ты вся мокрая...там.

   — Женя, не надо! — взмолилась Ксюша, — НЕ надо...

  

   Женя не дал ей говорить, он с силой толкнул её на кровать, одним рывком стянул трусики и снова в горячечном сумасшествии вцепился губами в её рот. ОН терзал её губы и никак не мог отделаться от мысли, что этот карамельный привкус не уходит, он преследует его, он выводит его из себя, он с новой силой разжигает в нем адский огонь... Женя своим коленом развернул, раздвинул Ксюшины бедра, выдернутый из джинсов кожаный ремень длинным концом хлестнул его по пальцам и по Ксюшиной ноге... Она попыталась приподняться, но он в то же мгновение притиснул её к кровати свои телом.

   — Мамочка! — закричала она, когда он резко вошел в неё, и слезы брызнули у неё из глаз. Она глотала их, судорожно ловя ртом воздух, но словно не успевала вздохнуть от накатывающихся новой волной слёз и рыданий. Женя, отчего-то стиснув зубы, двигался, с каждым разом входя в неё всё глубже, и при этом не закрывал, как обычно, глаз. Широко раскрытыми глазами он глядел на искаженное гримасой ненависти, боли и слёз Ксюшкино лицо. Женя смотрел на неё, не мигая, словно в недоумении от того, что с ней происходит. Почему она такая бледная, с губами, искусанными до крови, с вздувшимися на лбу жилками, ... почему ему кажется, что она испытывает нечеловеческую боль? Это все притворство, фальшивая игра...она хочет показать ему, что он ей неприятен, отвратителен, что она его не хочет, что привыкла к другому... Или...

   — Я больше не могу... — прошелестела она одними губами, охрипнув от слёз. — Пожалуйста... больше не надо...мне плохо... мне больно...

   Отчего в её голосе столько мольбы? Что-то Женька сделал не так? Не так, как Васильев?

   Ксюшин плач стал еле слышным, почти беззвучным, дыхание вырывалось из груди со стоном, от которого Женьке вдруг стало не по себе. Он остановился, замерев, затем рывком поднялся с кровати, оставив Ксюшу униженно лежать нелепо распластанной с широко разведенными в стороны острыми коленками, в голубом сарафанчике, задранном до груди. Женя отвернулся, эта картина показалась ему гадкой, безобразной, но ведь её "художником" был он сам. Он вынашивал её долго в своем сознании и вот, наконец, воплотил... Маленькая зареванная девочка, вздрагивающая от боли, отчаяния и отвращения... слабая, растоптанная, сломленная в попытках тщетного сопротивления. Но почему он не испытывает к ней жалости? Он ведь любил её когда-то... Она сама во всем виновата! И получила то, что заслуживает!

   — Перестань реветь! — раздраженно сказал Женя, по — прежнему стоя к Ксюше спиной.

   Всхлипывания прекратились, словно она подчинилась его приказу. Женя повернул голову. Ксюша, с трудом приведя себя в порядок, сидела на краешке кровати с совершенно неживым лицом, ещё мокрым от слёз, с остановившимся взглядом. Искусанные запекшиеся губы безвольно приоткрылись. И светло-русые косички расплелись... Но она все равно вся пахла карамелькой, сладко — приторно, и Женьке стало противно от того представления, которое эта девочка-конфетка сейчас перед ним разыгрывает.

   Ксюша медленно поднялась, словно собравшись с силами, и ступая на цыпочки, как по острию ножа тихонько пошла к двери.

   — С Васильевым ты тоже каждый раз разыгрываешь из себя поруганную девственницу? — ядовито бросил он ей вслед, — он тебя не научил ещё получать удовольствия от секса? Странно, а всем он болтал без умолку совершенно другое! Что ты — страстная, ненасытная...

  

   Ксюша замерла на мгновение.

   — О чем ты говоришь? — прошептала она, низко опустив голову, слова с трудом вырывались из перехваченного спазмом горла, — Васильев никогда не прикасался ко мне... и вообще никто... Я не знаю, что там тебе наговорили... зачем, для чего и почему ты всему поверил... и как мог всё это со мной сделать...

   Ксюша, вымученно выдавив из себя эти слова, двинулась дальше, так же нелепо ступая на цыпочки, и Женька вдруг понял, что ей просто больно идти!! В прихожей Ксюша на ходу, как сомнамбула, сунула ноги в сандалии и, брякая незастегнутыми пряжками, вышла за дверь квартиры.

   Женя как стоял в своей комнате, окаменев от услышанного, так и рухнул, словно подкошенный на кровать, где только что лежала Ксюша, даже не найдя сил закрыть за ней дверь.

   Когда кровь немного отхлынула от головы и в глазах перестало быть темно как ночью, Женька поднялся, схватил на вешалке в коридоре первую попавшуюся куртку, на ходу натянул её на голые плечи и выскочил из дома. Он торопился не за Ксюшей, он спешил в школу, чтобы найти там Егора Васильева и его убить.

   Он не мог думать ни о чем, кроме того, что непременно должен это сделать. Что будет с ним самим потом, ему было абсолютно все равно! Он уничтожил себя, убил в себе все чувства, все стремления, кроме мести... Женя потерял навсегда свою бедную маленькую Ксюшу, потому что эта мразь Васильев посмел трепать её имя на всех углах. А закомплексованный, забитый Джоник Никитин просто не нашел в себе силы не поверить ему. Он поверил и растоптал своё чувство. Не сегодня, а уже давно, когда принял за чистую монету грязную ложь Васильева о его Ксюше.

   Маленькая дурочка Ксюшка всего лишь навсего хотела со всеми дружить, а ей было отплачено за дружбу хвастливой брехней!

   Женька стремглав летел к школе, он боялся только одного, что дискотека закончилась, и все разошлись. Где он станет тогда искать Васильева?

   Но из открытых окон школы ещё доносились рэповые ритмы. Охранник, получивший строгое указание от завуча никого вышедшего из школы обратно не впускать, Женьке сделал исключение, как сыну Маргариты Николаевны. Женька пулей пронёсся мимо него на второй этаж. Только спустя несколько минут, охраннику пришло в голову, что вид у парня был несколько странноватый и нужно, наверное, все же подняться следом за ним.

   Этих пяти — семи минут Женьке оказалось достаточно, чтобы отыскать в полном зале Васильева и, рванув его за ворот куртки, вытащить с собой из зала в холл. Егор Васильев на свою беду в тот момент оказался рядом с входом, и Женька заметил его сразу.

   Охранник не спеша поставил ногу на последнюю ступеньку, и тут увидел, как сын завуча с размаху пинает ногами в лицо и в живот скорчившегося от боли другого парня.

   Егор Васильев нисколько не был слабее Женьки. Он совсем немного уступал ему в росте, зато был крепче в плечах, коренастее, мощнее. Но Женька не давал ему опомниться, распрямиться, отдышаться, он безжалостно молотил его ногами в тяжелых ботинках. Один раз Егору только удалось ухватить его за ногу и швырнуть Женьку на пол. Но тот подскочил как мячик и снова размахнулся ногой.

   Подоспевший охранник набросился сзади на Женьку, в нейтрализующем захвате сковав его движения, и потащил в сторону. Из зала посыпали ученики, недоуменно глядя на залитый кровью пол и на рвущегося к своему врагу Женьку.

   — Пацан, пацан, уймись! — бубнил Жене в ухо охранник, — ты ему врезал достаточно, как бы не за "скорой" бежать!

  

   Егор уже не мог разогнуться, он сидел на полу, пытаясь втянуть разбитыми губами воздух. Глаза почему-то с трудом различали знакомые предметы вокруг и лица... рот был полон крови, нос разбит. Страшно болела голова, и каждая клеточка тела отдавала болью. Егор не слышал вокруг себя ничего, кроме гула голосов, задающих какие-то дурацкие вопросы... Всё было как в тумане, в дымке. Неожиданно голоса стихли все разом, и Егор услышал голос, который узнал бы из тысячи.

   — Егор, ты в порядке?! — тревожно вопрошал голос. Егор с трудом поднял голову.

   — Боже мой! — воскликнула Маргарита Николаевна и присела рядом с Егором, всматриваясь в его лицо внимательнее. — Нужно наложить ему повязки... Володя, у вас на посту есть дежурная аптечка!

   Охранник, к которому обратилась Маргарита Николаевна, все ещё держал бунтующе — вздрагивающего Женю. Нужно было бежать за аптечкой, но он не был уверен, что этого драчуна можно отпускать.

   — Володя, пожалуйста, быстрее! — воскликнула Маргарита Николаевна, но, повернув голову в сторону охранника, поняла, почему он мешкает. Марго поднялась, уступив место возле Егора другим учителям, и направилась к Жене.

   — Володенька, беги за аптечкой! А с этим... я сама.

   Володя выпустил Женю из своих железных объятий. Женька, всё это время тщетно пытавшийся высвободиться, по инерции рванулся в сторону Егора. Охранник, снова собрался стиснуть Женькины плечи. Но Марго его опередила. Она взметнула перед носом у Жени палец и грозно прошипела:

   — Стой, негодяй, не смей шевелиться!

  

   Некоторое время спустя Егора увели промывать раны, оказывать первую помощь. Он уже смог разогнуться и дышал, еще неглубоко, но достаточно ровно. Марго, проводив Васильева взглядом, перевела взор на сына.

   — В мой кабинет! — сквозь зубы процедила она, — быстро!

   Женька, ссутулившись, брёл по коридору, Маргарита Николаевна шла следом за ним, конвоируя его до дверей своего кабинета.

   — Заходи! — Маргарита Николаевна открыла ключом дверь и распахнула её перед Женькой. Но не успел он переступить порог, как тяжелая дверь с грохотом захлопнулась, клацнул замок и Женька оказался запертым в кабинете завуча, в ожидании решения собственной участи. Но ему было все равно. Хуже, чем есть, уже вряд ли будет. Он жалел только об одном, о том, что не избил Васильева до полусмерти. До смерти.

  

  

  

   Маргарита Николаевна никогда не поднимала на сына руку. Но в тот вечер, видя его пустые глаза, с трудом сдержалась, чтобы не отхлестать его по лицу. Ночью после утомительных выяснений отношений с вызывающе грубым и безобразно агрессивно ведущим себя Женькой, она вызвонила Сергея и велела ему немедленно прилетать. Женька только усмехнулся: Ну конечно, прекрасная Марго будет держать марку, она никогда не опустится до рукоприкладства. Да и зачем, если для этого есть грубая мужская сила. Завтра утром прилетит отец, злой, утомленный, не выспавшийся из-за перелета, оставивший все свои срочные дела. Уж он — то и пропишет Женьке ижицу. Ну, его ремень или подзатыльники Женька вытерпит, гораздо больнее будет ощущать, что теперь он один против целого мира. Отец вынудит его приползти к матери за прощением, она метнет в ответ негодующий взгляд и скажет что-нибудь типа: " я тебя не хочу знать (видеть, слышать), маленькое гадливое ничтожество (дрянь, негодяй, мерзавец...)" А ещё стоят неотвязно пред глазами босые Ксюшкины ноги и опухшее от слез лицо... почему именно ноги?.. Не губы, искусанные, не расплетшиеся косички, а вот — лицо и — ноги...

   Раньше у Женьки был один враг. А теперь их сколько... не говоря уже о том, что сам Васильев вышедший из драки, как сухой из воды, приобретет теперь ореол героя-мученика, на которого ни с того ни с сего налетел этот монстр Никитин. Васильев всё про Ксюшку врал. Он вообще к ней не прикасался...Этот славный Егор Васильев — лучший ученик и надежда школы!

   Ну почему я тебя не убил????

  

  

* * *

  

   Маргарита Николаевна после урока литературы в 11 А классе, на котором присутствовала как завуч с целью мониторинга учебного процесса, пригласила к себе в кабинет Елену Михайловну для разбора урока.

   — Елена Михайловна, спасибо вам за прекрасный урок! — Сказала она, когда молодая учительница села на стул в её кабинете, — Интересный, живой, содержательный, абсолютно грамотно выстроенный, безупречный с точки зрения методики преподавания. Спасибо, я получила удовольствие.

   — Спасибо вам, Маргарита Николаевна, за лестный отзыв, — улыбнулась в ответ Елена Михайловна. — Урок прошёл хорошо благодаря ребятам. А могу их от вашего имени похвалить?

   — Да, конечно. Но... у меня возникли все же некоторые вопросы к вам, — Маргарита Николаевна задумчиво потерла лоб, — это касается оценок за урок некоторым ученикам...

   — Я слушаю, Маргарита Николаевна, — спокойно ответила Елена Михайловна, — чьи отметки вызвали у вас сомнение?

   — Оценка Егора Васильева... Вы поставили ему "хорошо" за литературоведческий анализ стихотворения, а Динкелакер получил "отлично", причем бросается в глаза абсолютно разный уровень ответов. У Динкелакера получился сухой, какой-то натянутый анализ, другое дело — ответ Егора. Его интересно было слушать, такие умные глубокие мысли и замечания, великолепное знание текста стихотворения и творчества Цветаевой в целом... А Динкелакер отбарабанил по тетрадке, не отрывая от написанного глаз.

   — Я поясню, Маргарита Николаевна, свою позицию, — сказал Елена Михайловна. — Для Саши Динкелакера подобный анализ — конечно, не предел возможного, но сразу бросается в глаза, какие огромные усилия он приложил, чтобы так серьезно и достаточно глубоко проанализировать стихотворение. А ответ Егора, по сравнению с тем, на что он способен — бледная тень...

   — Да, он запинался, но говорил без тетради, давая превосходный устный ответ, — перебила Елену Михайловну Марго.

   — Конечно, но дело в том, что задан был именно письменный анализ. Устная речь Егора неплоха, но меня-то интересовало его письменное творчество. Я не знаю, почему Егор решил не читать свою литературоведческую миниатюру... Видимо, он приготовил устный анализ, а тот, к сожалению, тянул только на "четверку". Егор у нас любитель блеснуть, покрасоваться перед классом и иногда забывает о благоразумии.

   — Я не согласна с вами, Елена Михайловна, — вздохнула Марго, — но оспаривать ваши оценки не могу. А что касается Егора... Вы как классный руководитель не заметили, что с мальчиком что-то происходит? Он будто бы стал слабее учиться, выглядит немного потерянным, подавленным... Он идет у нас на медаль, не произойдет ли срыва из-за нервного перенапряжения? Вот посмотрите, — Маргарита Николаевна открыла свой блокнот, — я выписала его оценки по предметам за последние две недели... Во — первых, появились странные пропуски, опоздания на уроки, а ведь раньше Егор был очень дисциплинированным учеником. По химии "тройка" за лабораторную работу, пустая клеточка за творческий доклад по истории, это значит, он его вовремя не сдал, и если не поспешит, то преподаватель выставит ему неудовлетворительную оценку. Далее... пропустил контрольную работу по биологии, снова пустая клеточка.... И, наконец, алгебра... Три дня назад пришел контрольный срез знаний из районо. Я не знаю, что случилось с Егором, но то, что он написал — полная бессмыслица, математический абсурд, набор цифр! Я вынуждена буду поставить ему "двойку", но меня что-то смущает, останавливает... Не может такой одаренный мальчик одномоментно превратится в лодыря или тупицу! Прежде чем выяснить у самого Егора, в чем же дело, я хотела бы посоветоваться с вами, Елена Михайловна. Что с ним происходит?

  

   Елена Михайловна раздумчиво поглядела на Маргариту Николаевну. Она не знала, что ей ответить. Елена Михайловна, конечно, заметила сразу, что Егор стал учиться хуже, это факт. Но складывалось такое впечатление, что это происходит по внешним причинам, словно что-то ему мешает сосредоточиться, собраться. Егор приходит с опозданием на уроки, с совершенно потерянным и измученным видом, не произносит ни слова оправдания в свой адрес. Он забывает дома тетради, теряет ручки, путает кабинеты и расписание уроков. И все это накапливается как снежный ком, летит на него, сбивает с ног.

   А начались неприятности у Егора очень неожиданно, сразу после той злосчастной драки с Женей Никитиным. Елена Михайловна думала вначале, что это происходит с ним оттого, что в школе отсутствует Оксана Наумова, с которой Егор сдружился в последнее время. Но однажды... Как-то на уроке физкультуры Егор неожиданно получил сильнейший удар баскетбольным мячом в лицо. Никто не признался и не извинился перед ним. Егор ушел домой, но класс продолжал хранить молчание по поводу этого неприятного инцидента. Это показалось Елене Михайловне очень подозрительным, странным, и она решила поговорить с группой ребят, не для того, чтобы найти и наказать виновного, а чтобы прояснить ситуацию, сложившуюся явно не в пользу Егора Васильева.

   Об этом она и сказала, оставшимся после уроков Роме Аскерову, Кате Денисовой, Саше Динкелакеру и Диме Малиновскому.

   Ребята сначала упорно молчали и переглядывались между собой.

   — Судя по вашим невеселым лицам, я делаю вывод, что мои опасения не напрасны и имеют под собой основание... — вздохнула Елена Михайловна, — Что-то происходит в нашем классе, и это что-то — весьма неприятное. Может быть, все-таки не будем играть в молчанку, пока не случилось что-нибудь более страшное, непоправимое? Что происходит с Егором? Пожалуйста, честно мне расскажите все, что знаете. Поверьте, это не будет предательство или доносительство. Если Егор попал в беду, нужно его срочно вытягивать, пока не поздно...

   — Вы думаете, Елена Михайловна, что это наркотики? — не выдержала настойчивости классного руководителя Катя.

   — Очень боюсь, что да...

   — Нет, наркота здесь не при чем, — вступился в разговор Роман Аскеров, — и не пьет Егор, и не курит по-прежнему... Все дело в Женьке Никитине. Это он его терроризирует...

   — Женя Никитин?! — не поверила Елена Михайловна своим ушам.

   — Женя Никитин, — мрачно подтвердил Саша Динкелакер, — это он сегодня на физре швырнул в лицо Егору мяч, это он вытаскивает у него из сумки тетради с домашкой и спускает их в унитаз...

   — И уроки Егор пропускает из-за Женьки... — добавил Аскеров, — я сам видел, как тот приковывал его наручниками к батарее под лестницей. И опаздывает тоже Егор, видимо, из-за него!

   — И в суп мордой, — хмыкнул Дима Малиновский.

   Елена Михайловна ошарашенно воскликнула:

   — И вы мне это все так спокойно говорите? Почему вы позволяете Никитину измываться над вашим другом — вы ведь были друзьями ... Да как вы можете спокойно стоять в стороне! Почему вы не прекратите всё это? Ребята, что с вами происходит??!!

   Елена Михайловна, казалось, готова была расплакаться от бессильного гнева. И в горестном отчаянии отвернулась от своих подопечных.

   — Как же вы так... Как вы можете в глаза друг другу смотреть?...— в голосе учительницы уже слышались слёзы.

   — А мы, Елена Михайловна, если по совести, уже давно друг другу не смотрим в глаза! — вдруг отчетливо произнес Саша, — нас давно надо было по разным клеткам рассадить. Класса с пятого мы — детки в клетке... Вы с нами всего второй год, и всего не можете знать.

   — Что знать? То, что вы позволяете Никитину третировать Егора?

   — Нет, то, что Васильев мучил Джоника все эти годы! Да ещё как! Измывался над ним похлеще любого фашиста! — не выдержала Катька. — Женька — добрый, даже сейчас, на взводе, он и половину не сможет сделать с Егором из того, что тот с ним когда-то проделывал.

   — Просто сдача Егорке пришла... — снова хмыкнул Малиновский.

   — Мы сначала верили Васильеву, будто Женька — доносчик, ябеда, будто наушничает про всех Марго,... то есть Маргарите Николаевне, — продолжала Катя, — теперь-то нам, дуракам, понятно, что всё это полная фигня! Марго и понятия не имела, что её Женьку так мучают в классе. Так вот теперь, Елена Михайловна, мы не имеем права мешать делать Женьке то, что он задумал!

   — Это неправильно, — попыталась возразить учительница, — око за око, зуб за зуб — это волчий закон.

   — А я и говорю, что мы детки — в клетке... — мрачно отпарировал Динкелакер.

   — И вы собираетесь спокойно взирать на то, что над вашим другом издеваются?

   — Но мы же взирали спокойно, когда он мучил Женьку!... Знаете, Елена Михайловна, в шестом классе Егор загнал Женьку на крышу бассейна и гонял по ней, заставляя прыгать вниз... Было темно, холодно, внизу была наледь, и на крыше было скользко. Если бы Женька оступился, он бы разбился насмерть. Женьку спас охранник. А наш отличник, как ни в чем не бывало, пошел получать свои пятерки...

   — Я поняла, как у вас получается. Вы на стороне сильнейшего, — горестно выговорила Елена Михайловна, — Прав тот, кто сильнее. Но пожалейте Егора. Он ведь перестал уже быть глупым, заносчивым мальчишкой. Он изменился, повзрослел... Помогите ему.

   — А как, Елена Михайловна? Вы знаете, как остановить Женьку? Мы и так перед ним виноваты.

   — Вы можете сейчас, конечно, пойти и всё рассказать Маргарите Николаевне... но, это будет неправильно! К тому же Женька все равно продолжит Егору мстить, пока сможет до него дотянуться...

  

  

   Елена Михайловна, вспоминая этот разговор с ребятами, смотрела на Маргариту Николаевну и не знала, что ответить на её вопрос. Есть только один способ вернуть все на круги своя — это кого-то одного из мальчишек отправить на недосягаемое расстояние. Но Елена Михайловна не спешила делиться своими рассуждениями с завучем школы. Она была уверена, что за тридевять земель, подальше от этой школы, будет отправлен бедный Женя Никитин, никогда в жизни не посмевший воспользоваться даже одним только именем своей матери, как щитом. А теперь он вот сам на щите. Потому что месть не приведет ни к чему. Кроме одного — к большой непоправимой беде.

   Не замечала ли Маргарита Николаевна на самом деле или не хотела замечать всего, что долгие годы происходило с Женей? Елена Михайловна не отваживалась её судить. Ведь вся эта школа создана и существует благодаря энергии, энтузиазму, воле, уму Маргариты Николаевны Никитиной. Её ученики никогда не проваливали вступительные экзамены по математике, она легко находила язык со всеми, любого могла переубедить, склонить на свою сторону... Любого, но не собственного сына?

   Как Елене Михайловне ни хотелось поделиться с Маргаритой Николаевной своим неприятным открытием, она сдержала данное ребятам слово, хотя очень боялась, что совершает роковую ошибку.

  

  

* * *

  

   Женя с удивлением смеялся про себя над тем, как оказалось легко и просто вывести Егора Васильева из равновесия! Это было гораздо проще, чем лупасить его до потери сознания. И придумывать почти ничего не надо. Все методы были старые, проверенные. Испытанные Женей на собственной шкуре. Зазевался Егор в столовой над тарелкой с горячим борщом — резкое движение рукой мимоходом — и голова недруга стукнулась об стол, едва не разбив тарелку. Горячий борщ обжигает лицо, а на светло-сером джемпере проступают жирные красные пятна... И Егор Васильев вынужден уходить домой как раз с урока, на котором проводится контрольная по биологии. Наручники и батарея — тоже надежное избавление Васильева от лишней пятерки. Можно выкрасть тетрадь с домашкой по литературе из портфеля да как раз перед приходом на урок завуча — крутись, как хочешь, выворачивайся наизнанку — пятака тебе не видать! Перед лабораторкой по химии можно незаметно заменить пробирку с реактивом пробиркой с обычной водопроводной водой. И не будет у тебя, дорогой Егор, никакой реакции! Кроме самой отрицательной. А контроша из районо — вообще изыск — аккуратненько приписываем, где ни попадя, твоей же ручкой единички и нули, иксы и игреки, квадратные корни и показатели степеней. Опять же — удовольствие представить, как расстроится над тетрадкой своего любимчика несравненная Марго.. Ну можно и попроще — баскетбольным мячом в рожу, когда отвернулся учитель. Желаешь драться — пожалуйста, в Уставе школы на этот счет все очень хорошо прописано — три драки — исключение. Ну, тебя-то, звезду нашу неугасимую исключить — не исключат, а оценка за поведение будет неудовлетворительной. И районо ни за что не согласиться дать тебе медальку. Тетрадь по физике можно в унитаз не спускать, достаточно аккуратненько выдрать решенные с огромным трудом задачки из домашней контрольной работы. Нет работы — два балла. Это даже лучше, чем просто выкинуть тетрадь. В том случае ещё можно выкрутиться, придумав, что тетрадь, якобы оставлена случайно дома. А тут что скажешь, когда тетрадь-то есть, да в ней пусто?

   И столько неприятностей всего лишь за несчастные две недели. А дальше будет ещё интереснее. Веселее!!!

   Ксюшка Наумова не ходит в школу, бросает трубку или вообще не подходит к телефону. Ты думаешь, Васильев, что это полностью на моей совести? Как бы не так. За Ксюшку тоже получишь ещё. Я тебя так измотаю, что взвоешь волком, и некогда тебе будет своими похотливыми глазками следить за Марго, провожать её своим липким взглядом. Только за собой будешь следить, ежесекундно ожидая очередной подлянки.

   А дружки все твои, как крысы, разбежались, попрятались. Сидят, не вякают, боятся высунуться. Но я их всех соберу, когда мы с тобой пойдем прыгать с крыши бассейна. Вот будет развлекуха. Уж что-что, а жить-то ты сейчас очень хочешь! Ещё бы — такие радужные и безграничные перспективы у тебя впереди, после школы. Так что вцепишься ручонкам в скользкий острый край и взмолишься о пощаде, как когда-то один маленький глупый и слабый мальчик...

  

  

* * *

  

  

   Рано утром перед уроками Маргарита Николаевна встретила возле своего кабинета маму Оксаны Наумовой. Заканчивалась вторая неделя, как девочка перестала посещать школу. В классе никто толком ничего не знает — не то Оксана болеет, не то какие-то семейные обстоятельства. Если пришла в школу мама, значит, на самом деле что-то произошло.

   — Да, произошло, Маргарита Николаевна, произошло с Ксюшей... Только ни я, ни отец не можем от неё ничего добиться. Она замкнулась, все время молчит, прячет от нас глаза. И плачет.. Плачет, когда заходит речь о том, что ей нужно идти в школу. Отец сердится, психует, а она — ни в какую. Что случилось, что произошло, мы ума не приложим! Две недели просидела дома, никуда не выходя, а как речь заходит о школе — в слёзы — "не пойду, переведите меня в другую школу" ... А ведь одиннадцатый класс, нужно заниматься, и какая может быть другая школа?! Я буквально через день прибежала к Елене Михайловне, она понятия не имеет из-за чего вдруг Ксюша не хочет идти в школу. Вроде бы все было в порядке, ни с кем наша Ксюша не конфликтовала, не ссорилась... Маргарита Николаевна, я очень вас прошу, пожалуйста, позвольте нам ещё буквально несколько дней посидеть дома... Она все наверстает, нагонит... Может быть, все же она успокоится, одумается, мне так жалко будет уходить из такой прекрасной школы!

   — Да, конечно, Светлана Павловна, — кивнула головой Маргарита Николаевна. — Эти две недели пропусков мы вам закроем, только не затянется ли ещё на неопределенное время Ксюшино нежелание идти в школу? Даже месяц пропусков в выпускном классе весьма чреват... Программа насыщенная, сложная...

   — Да, да, я понимаю, мы найдем репетиторов, если возникнет необходимость, Ксюша не станет неуспевающей. А отец, кажется, уже близок к тому, чтобы убедить её вернуться в школу. Он, может быть, несколько резковат, но она всё же перестала твердить, что сюда никогда ни за что не вернётся. Я думаю, Ксюша на следующей неделе уже будет сидеть за партой.

  

   " Что ещё за новости, — осталась в легком недоумении Марго, проводив Оксанину мать — такая славная, спокойная девочка, неглупая, старательная... Кто её мог здесь так обидеть, что она и слышать не хочет о школе?" У Маргариты Николаевны мелькнула мысль спросить об этом Женю, не в курсе ли он того, что произошло, но она решительно отвергла эту идею. Во-первых, Женька стал совершенно несносен, её начинает бросать в жар от гнева после первой же минуты разговора с ним. Если он что-то и знает, то кроме паясничанья она вряд ли что-то от него услышит. Особенно по поводу бывшей подружки Ксюши Наумовой. Он назвал её однажды, нисколько не покоробившись, дешевкой... Да и не сам ли Женя Никитин собственной персоной довел девочку до такого состояния? У него это отлично получается, Маргарита Николаевна уже почувствовала подобное на себе.

   С каждым новым днем Женя становился все невыносимей, несноснее. Ну где он научился этим безобразным ухмылкам, где набрался дерзкой наглости во взгляде? Откуда взялась эта убивающая манера лениво ронять колкие, злые слова, как плевки? Он ведет себя с ней так, словно нет для него ненавистнее врага, непримиримее, отвратительнее. Её терпение иссякает, ему приходит конец. Что с ними будет дальше, за той чертой, Марго не могла и предположить. Но с какой сумасшедшей быстротой ускользает из её рук нить воздействия на сына! Ещё мгновение, и она порвется и не удержать ей своего Женьку, она его просто потеряет.

  

  

* * *

   Женя появился в классе перед самым звонком. 11 "А" готовился к уроку геометрии. Маргарита Николаевна обещала устроить фронтальный опрос и поэтому задолго до звонка в классе воцарилась тишина. Все уткнулись носам в учебники и тетради.

   Женька вошел в кабинет и с торжествующим видом поставил на первую парту у двери, как раз перед лицом у Егора Васильева, весьма грязную бутылку из-под пива. Егор поднял глаза от тетради с непонимающим видом. Класс тоже очевидно заинтересовался сиим подозрительным предметом.

   — Я тут видел, Васильев, твою маман, волокущую сумку с бутылками в приемный пункт, — поспешил громко удовлетворить всеобщее любопытство Женя, — Ей, бедной, видимо, не всегда хватает денег на допинг... Вот, решил оказать посильную гуманитарную помощь. Также я всех прочих сострадательных личностей нашего класса горячо призываю — не проходите мимо стеклянной тары, несите её немедленно в фонд помощи матушки Егора Васильева, который я отныне учреждаю!

  

   По классу прокатился смешок. А в следующее мгновение, Егор, побелевший от ярости, вынес Женьку в коридор из кабинета, так что Женя спиной едва не сорвал с петель входную дверь. Уже в холле они сцепились не на жизнь, а смерть, теперь им никто не мог помешать силой встать против силы.

   Сейчас перевес был явно на стороне Егора, он практически размазал Женькино лицо по полу, пару раз саданув своего ненавистного врага головой о батарею и плинтус. Женька пытался вывернуться из— под коренастого Егора, ощутив всем телом железо его мускулов, но тот скрутил его в болевом приеме так, что даже шевельнуться было невозможно. Егор продолжал заламывать Жене руку все сильнее, чтобы тот, не выдержав, заорал от боли. Женька терпел из последних сил, он уже чувствовал, что вот-вот потеряет сознание от болевого шока, но был готов скорее умереть, чем показать Егору, что сдаётся.

   — Да будет этому когда-нибудь конец или нет!!! Немедленно прекратите! — раздался над ними властный негодующий голос Марго. — Егор, сию минуту перестань!

  

   Егор Васильев, как голосу свыше безотчетно повинуясь приказу Маргариты Николаевны, тотчас ослабил хватку и моментально получил мощный удар в лицо от Женьки, и снова притиснул к полу его голову.

   — Встать обоим! — крикнула Марго.

   Егор и Женька, наконец-то расцепились и, медленно поднявшись с пола, вытянулись, представ во всей красе под светлые очи завуча. У Женьки была разбита губа и бровь, у Егора располосована щека и заметно подбит правый глаз.

   — 11 "А", сегодня вы самостоятельно изучаете очередную новую тему, — обратилась Маргарита Николаевна к вышедшим в коридор ученикам, — на следующем уроке будет письменный опрос. А вы оба, — Марго перевела взгляд на Женьку и Егора, — идёте со мной... Так, Катерина, будь добра, пригласи ко мне в кабинет медсестру со всем необходимым ...После того, как вам обработают раны, будем беседовать в присутствии директора школы!

   Директора Бориса Ивановича никто в школе не боялся. Не боялся так, как Маргариту Николаевну. И уж тем более не боялись Бориса Ивановича эти двое драчунов. Директором их напугать было невозможно. Женьку Борис Иванович вообще любил почти как сына. А для Егора трудно было придумать наказание, страшнее, чем гнев Маргариты Николаевны.

   В кабинете завуча она расселись по противоположным углам. Маргарита Николаевна пробежала глазами расписание, чтобы определить, где сейчас может быть директор — на уроке или в своем кабинете. Пришла медсестра с ватой, перекисью водорода и пластырем.

   — Очень хорошо, Вера Васильевна, займитесь, пожалуйста, Егором, а здесь я сама справлюсь, — Марго решительно шагнула к Женьке, подняла за подбородок его лицо, внимательно осмотрела, а потом взяла ватный тампон, смоченный перекисью водорода.

   Через мгновение Женька отпрянул от Марго, резко стукнув её по руке, и зашипел от боли.

   — Веди себя прилично! — опустила она руки, — сиди спокойно и не дергайся, мне нужно промыть тебе рану.

   — Мне больно! — воскликнул Женя

   — Потерпишь, — хладнокровно ответила Марго и снова подступилась к Женьке с тампоном.

   — Ну и кто из вас затеял драку, — как бы между прочим, спросила она, смывая кровь с Женькиного лица, — снова ты, Евгений?

   — Нет, не я!

   — Неужели? Вот это новость! — недоверчиво хмыкнула Марго.

   — Это я начал, Маргарита Николаевна, — донесся из противоположного угла голос Егора, — простите меня, это больше не повторится.

  

   Женька громко фыркнул. Егор метнул на него ненавидящий взгляд и ещё раз повторил:

   — Простите меня, Маргарита Николаевна, я поступил необдуманно!

   — Когда уж тебе было думать, если приперло! — ухмыльнулся Женя.

   — Замолчи! — холодно оборвала его Марго.

   — Не буду я молчать, я, между прочим, пострадавшая сторона!

  

   Маргарита Николаевна бросила в мусорную корзину грязный тампон и оставила Женькино лицо в покое, убедившись, что кровь из ранок больше не сочится.

   — Пострадавшая сторона здесь, кажется, я, — ответила она, — вы не находите? Ещё одну вашу драку я просто не вынесу. Ты понимаешь, Егор, о чем я говорю?

   Егор не успел ей ответить, как снова в разговор влез Женька:

   — Он не понимает — я понимаю! Кого-то из нас нужно будет выгонять из школы. И я догадываюсь кого!

  

   Маргарита Николаевна сделала вид, что не услышала этих Женькиных слов.

   — Егор, ты можешь быть свободен, — неожиданно произнесла она, — иди в класс, я подойду минут через десять. Может быть, ещё удастся спасти урок.

   — Это ещё что за перемена участи? — возмутился Женька, — А как же разговор при директоре?

   — А у тебя он будет, — невозмутимо ответствовала ему Марго, — Если Борис Иванович свободен, то прямо сейчас. Спасибо, Вера Васильевна, за помощь...

  

   Медсестра вышла из кабинета, следом за ней направился к выходу Егор.

   — Ну, значит, опять все шишки на меня? — нарочито устало вздохнул Женя.

   — Закрой рот, наконец! — взорвалась Маргарита Николаевна, проводив взглядом Егора. А когда за ним закрылась дверь, решительно повернулась к Жене и ледяным тоном отчетливо проговорила:

   — А теперь послушай меня внимательно! Если ты ещё хотя бы на шаг приблизишься к Егору Васильеву, если хоть одно слово произнесешь в его адрес, я тебя выкину из школы! Ты взялся меня изводить, но я тебе это не позволю! Если отец возжелает принять свое драгоценное чадо у себя — поедешь к нему, а если же нет — будешь учиться где угодно и как угодно. Меня это скоро совсем перестанет интересовать. Ты ведешь себя как неблагодарная дрянь! Ты превратился в такого отъявленного мерзавца, что у меня начинает болеть сердце после очередной твоей выходки! Ты сам отдаёшь себе отчет, что ты творишь?

   — Отдаю, — хмуро ответил помрачневший Женя. А Маргарита Николаевна, коротко взглянув на него, вдруг заговорила несколько иным тоном:

   — Я признаю, что уделяла тебе мало внимания, но ты должен понять, что это связано с объективными факторами! Теперь ты подобным образом пытаешься привлечь мое внимание к себе? Женя, пожалуйста, поверь мне, что ничья судьба не волнует меня так, как твоя, что ни о ком у меня более всего не болит голова и сердце. Ну довольно уже этой глупой войны! Я прошу тебя, Женька, хватит, покуролесил и довольно. Оставь в покое Егора, не трогай его...

   — "Егор, Егор", только и слышу! — вскинулся опять Женька, — да что он тебе сдался? Что ты над ним трясешься, защищаешь его, будто он невесть кто! Да он самый гадкий гад, этот твой Егор, самая гнусная сволочь, какую только можно представить! Что ты о нем знаешь? Ах, он гений, ах он отличник, такой вежливый, обходительный и прощениьице попросит, когда надо!... Ну надо же какой паинька!

   Женя почти задохнулся от собственного гнева и ещё яростнее добавил:

   — Да он дрочит перед твоей фотографией, Маргарита Николаевна, мастурбирует то есть!...

   Женя сначала не понял, что это такое горячее ожгло ему щеку. А потом до него дошло, что мать с размаху, сильно, хлестко ударила его по лицу. Женька поднял на ней глаза. Первый раз в жизни он видел Марго в таком состоянии. Она стояла перед ним бледная, судорожно сжимая пальцы, пытаясь скрыть в них дрожь. Марго смотрела на Женьку и словно не видела.

   — Уходи, — потом сказала она мертвым голосом и отвернулась от него к окну.

   Женька потер горящую щёку, неторопливо поднялся и вышел из кабинета, не сказав Марго ни слова.

   Маргарита Николаевна пыталась успокоиться, прийти в себя. Её ждал класс, нужно было проводить урок. Но дрожь в пальцах не проходила. Сердце начало противно ныть, как всякий раз в последнее время, когда сын заставит её понервничать, выйти из себя. В такие минуты она чувствовала себя совершенно разбитой, больной и ненавидела себя за свою слабость, но избавиться от неё не могла...

   Ситуация упорно выходила из-под её контроля. В её педагогическом арсенале было много методов воздействия на человека, но все они казались совершенно неподходящими для сына. Он слишком хорошо её знал, чтобы попасться в какую-нибудь психологическую ловушку, клюнуть на педагогическую хитрость. То, что годилось для других, не помогло бы ей в случае с Женькой. Видимо, в его воспитании она наделала такое количество непоправимых ошибок, что изменить что-либо теперь ей просто не под силу...

   — Маргарита Николаевна, вы искали меня? — услышала она за своей спиной голос директора. — Что-то случилось?

   Марго повернулась к нему:

   — Простите, что оторвала вас от дел, Борис Иванович... Но я со всеми проблемами уже разобралась сама, — еле дыша и совершенно убито механически ответила Марго.

   — Что с вами, Маргарита Николаевна? — встревожился директор, пристально глядя на неё.

   — Со мной? Ничего... Все хорошо, — попыталась она улыбнуться.

   — На вас лица нет, вы такая бледная, Маргарита Николаевна! Вам нехорошо? Что все-таки произошло? — Борис Иванович подошел к ней поближе и осторожно взял за руку.

   Этот трогательно-заботливый жест, внимательный, добрый взгляд едва не заставил Марго расплакаться. Но она, как всегда, сумела взять себя в руки, перебороть минутную слабость. Близкие слёзы могли выдать только вдруг дрогнувшие губы.

   — Дорогая моя, что же случилось?! — почти с мольбой спросил директор. Ему так хотелось разделить все неприятности с Марго, взять на себя её боль!

   — Я ударила ребёнка...— отрешенно проговорила Маргарита Николаевна.

   Это прозвучало как нонсенс. Маргарита Николаевна, которая почти никогда не повышала на детей голоса, говорит о том, что кого-то ударила?! Борис Иванович, отказываясь в это верить, замотал головой:

   — Что вы? Какого ребенка?....

   — Своего ребёнка. Своего собственного.

   — Женьку? — Борис Иванович несколько облегченно выдохнул. — И из-за этого вы так расстроены? Да все дети получают иногда от своих родителей! Как без этого? Меня отец тоже, бывало, порол... это только пошло на пользу.

   — Нет, вы не понимаете!... — Марго вдруг заметалась по кабинету, — Я дискредитировала себя этим, как мать, как педагог... Я опустилась до рукоприкладства и подписалась в своей несостоятельности! Я не могу справиться с собственным сыном! Вы ведь знаете, что это значит, Борис Иванович? Это значит, что я не имею права воспитывать чужих детей, если не справляюсь с собственным! Как я могу руководить педколлективом, давать советы родителям, если сама беспомощна в воспитании сына?

   — Маргарита Николаевна! О чем вы говорите?! — Борис Иванович вдруг нахмурил брови, — Я не желаю слушать подобные нелепости! Вы просто немного устали и поэтому поддались сиюминутному порыву... Послушайте меня, дорогая моя Маргарита Николаевна. Я как директор вам скажу следующие слова — вы замечательный педагог, превосходный руководитель, вы пример для коллег и для меня! Вас тревожит, что, ударив сына, вы отошли от собственных твердых принципов... Но кому как не вам знать, что в педагогике не бывает ничего твердого и нерушимого, раз и навсегда прописанного! Ну, посмотрите-ка мне в глаза и скажите, что я не прав!

   Маргарита Николаевна подняла голову и устремила на своего директора долгий пронзительный взгляд. А тот не выдержал и десяти секунд. Вдруг его лицо изменилось, уголки губ безвольно опустились, крылья носа вздрогнули, брови смятенно сломались...

   Борис Иванович смотрел в её прозрачные глаза и даже не пытался скрыть ту бурю чувств, что вдруг нахлынула на него.

   — Борис Иванови-ич, — тихонько позвала Марго, заметив, что директор мысленно совсем на другой планете, — Теперь моя очередь приводить вас в себя?..

   — Ох, простите, моя дорогая...— Борис Иванович смущенно покачал головой, — всё это не к месту, и не ко времени, и никому не нужно... Но всё же... всё же...

   Директор, словно не зная, куда девать свои руки, во взволнованности поднял их и слегка коснулся кончиками пальцев лица Марго у висков и тут же отшатнулся. Признание в любви застыло на кончике языка и в лихорадочно блестящем взгляде, но не было произнесено в очередной раз.

   — Нужно идти, меня ждут дети... — поспешно сказал Марго, чересчур поспешно, дабы разрядить двусмысленность ситуации.

   — Да, да, конечно...— пробормотал директор, медленно возвращаясь на грешную землю.

   Они вместе вышли из кабинета, директор смотрел на Марго печальным взглядом и сокрушенно молчал. А она уже думала совсем о другом — о том, что нужно спасать урок, о том, вернулся ли в класс Женька, не выкинул ли он какую-нибудь очередную глупость... сильно ли он обижен на неё. Она ускорила шаг, убегая от директора. До звонка с урока оставалось пятнадцать минут.

  

  

* * *

  

   В середине октября значительно похолодало, ночами были заморозки, разукрасившие листву деревьев во все невообразимые цвета. Школьный парк представлял взору картину кисти художника-импрессиониста, смело играющего комбинациями красок.

   Лучи позднего октябрьского утреннего солнца подцветили дымное небо и рассыпающуюся мозаику опавшей листвы. Женька шел не торопясь в школу по парковой дорожке, как вдруг заметил впереди среди торопящихся учеников знакомую фигурку. После почти трехнедельного перерыва в школу шла Ксюша Наумова. Шла медленно, словно на муку, на каторгу.

   Женя догнал Ксюшу и пристроился у неё за спиной. Что — то было непривычным во всем её облике, но что именно, Женя понял не сразу. Ах да, длинная черная юбка, вместо излюбленных коротких, одеваемых в любую погоду. И тугая строгая коса, высоко заплетенная на затылке. Ну просто монашеский вид! Девочка-конфеточка с карамельными губками, чего это ты так преобразилась?

   Женя неслышно подкрался и положил Ксюшке руки на плечи.

   — Привет... — зловеще прошептал он ей в ухо.

   Ксюша вздрогнула, словно от удара током и отшатнулась от Женьки. Но он крепко сжал пальцами её плечи.

   — Ты куда? Ты мне не рада? — оскалился Женька.

   — Уйди, гадина... — ненавидяще выговорила Ксюша, с трудом произнося слова.

   — Не бойся, если будешь себя хорошо вести, я тебя не трону!.. Куда же ты пропала, моя сладкая? Я так по тебе тосковал, — томно муркал Женька сквозь ядовитую усмешку.

   Ксюшка ринулась, что есть силы, прочь от Женьки, вырвалась из его цепких пальцев и побежала по сухим листьям в обратную сторону, подальше от школы. Женька легко догнал её, встал на пути.

   — Уйди с дороги, скотина! — сдавленно выкрикнула Ксюша и вдруг зажала рот рукой, почувствовав неудержимый позыв на рвоту. Согнувшись пополам, она присела, теряя равновесие, прямо у Женькиных ног, пытаясь справиться с приступом мучительной тошноты. Такое происходило с ней впервые — чтобы от отвращения к человеку её едва не выворачивало наизнанку. Но она кое-как справилась с собой, пытаясь глубоко дышать.

   — Противно, да? Муторно, мерзко? — донесся до неё язвительный голос Женьки. Ксюша затравленно подняла на него глаза. — Или строишь из себя непорочную цацу с неприкосновенным телом? Да все вы только и мечтаете о том, чтобы вас покрепче потискали и вставили! У нас в классе каждая с кем-нибудь да переспала! И все вполне этим довольны и счастливы. А ты что — из другого теста, чтобы это тебе не понравилось?

   — Ты.. ты .. изнасиловал меня, — выговорила Ксюша.

   — Да ну?? А ты разве сопротивлялась? Ты липла ко мне, заглядывала в глаза, прижималась... Нет, моя сладкая, я тебя просто грубо трахнул... но не насиловал! Ты хотела по-другому — в свой первый раз. Но твой замечательный Егор Васильев всем вокруг дал понять, что первый раз у тебя остался в далеком прошлом. Я бы, может, ещё и усомнился в словах этого трепача, но ты так за ним бегала, что смотреть было противно! Не один я, все в классе ему поверили — не было оснований для сомнений. Ксюша Наумова аж вся тает и млеет при одном только взгляде на своего нового дружка. И знаешь, если честно, я и не хотел сомневаться, потому что мне было уже все равно — трахает он тебя или только собирается. Ведь ты уже отдалась ему — душой, осталось дело за такой мелочью — отдаться телом.

   Женя замолк на мгновение, потом резко присел перед Ксюшей на корточки и заговорил быстро-быстро, горячо, пересохшими губами судорожно втягивая воздух:

   — Почему для тебя твоё тело важнее души? А, Ксюша?.. Ты предала меня, выкинула на помойку нашу дружбу, связалась с тем, кто издевался надо мной так, что я ссал в штаны... Как ты могла? У меня во всей этой поганой школе не было человека ближе тебя, я только тебе мог доверять, я не стеснялся реветь при тебе от страха, боли и унижения... а ты всё это растоптала! Ты никогда не думала о том, каково было мне, когда я остался совсем один — посмешище, ничтожество, которое так легко предаёт единственный друг. И не мечтай, что тогда мне было всего лишь также скверно, как тебе сейчас... Не смей даже сравнивать, близко ставить!.. Через месяц ты все забудешь и преспокойненько раздвинешь ноги для того, чтобы тебя снова кто-нибудь трахнул... Но ни один нормальный человек никогда не сможет забыть и простить предательства, и уж тем более желать его повторения.

   Женя замолчал, словно задохнувшись. Ксюша сидела, не шевелясь, и не могла возразить ему ни слова. Она только попыталась нерешительно взглянуть ему в глаза.

   — Не думай, что это месть, — снова сказал Женя, поднимаясь с корточек, — это я поучил тебя немного... И больше тебя не трону, обещаю. Простить — не прощу, но пожалею... в память о том, что любил тебя.

   Ксюша вдруг закрыла лицо руками, а Женя взял её за предплечья и потянул с травы.

   — Поднимайся, уже был второй звонок. Пошли в школу.

   И Ксюша послушалась, безропотно встала, смиренно зашагала следом за Женей по дорожке к школе. Она не видела его лица. А Женька шел и яростно кусал губы.

   В холле у дверей они натолкнулись на Маргариту Николаевну, встречавшую, как обычно, по утрам учеников и отмечавшую опоздавших.

   — Здравствуйте, — еле слышно сказала Ксюша, пряча глаза.

   — Здравствуй, Оксана, — почти ласково ответила ей Марго и перевела взгляд на Женьку. Тот по привычке усмехнулся и, проходя мимо, послал ей клоунский воздушный поцелуй.

   — Обратите внимание на изменения в расписании уроков, — вслед им сказала Марго, но, кажется, они даже не услышали.

   Женя пропустил Ксюшу в кабинет физики вперед себя. Физик Андрей Владимирович замахал им руками, чтобы они быстрее садились на места, не заставляя его отрываться от объяснения очередного закона. Ксюша растерянно встала перед классом, который оживился при виде её, так долго отсутствовавшей. Но растерялась она не из-за излишнего внимания к себе, а от того, что не знала, куда ей сесть. Не с Васильевым же, распустившем по классу о ней такие слухи! Тут Женька крепко взял её за руку и буквально потащил за собой по рядам к своей последней парте. И она, ещё полчаса назад содрогавшаяся от одного воспоминания о Жене, покорно села на место у окна, рядом с ним, почти касаясь его плечом. Класс оценил передислокацию субъектов, окончательно отвлекшись от формул, выводимых на доске учителем. Всеми это было расценено, как очередной удар по самолюбию Егора Васильева, очередная маленькая месть ему со стороны Женьки.

   А сам Егор даже головы не провернул в Ксюшину сторону. Ему было абсолютно безразлично, с кем сядет Ксюша. Ему вообще никто не нужен был сейчас в соседи. Он всегда любил сидеть за партой один, но к нему постоянно подсаживался кто-нибудь из одноклассников или одноклассниц. Они сидели рядом, сопели, отвлекали от мыслей, заглядывали через руку в его тетрадь, приставали с разговорами... Ксюшка была тихой соседкой, но без неё намного лучше. Вернулась к своему Никитину, и слава Богу.

   А тот, кстати сказать, недолго строил уязвленную гордость, быстренько принял её обратно, несмотря на двусмысленную репутацию, которую придумал для неё Егор. Егора нисколько не коробило то, что он выставил Ксюшку перед одноклассниками в подобном свете. Во-первых, она сама бегала за ним хвостом, а во-вторых, если бы он хотел, то вымысел мгновенно мог бы стать явью. Но он не хотел. Он ограничился только тем, что, кроме не очень глубоких поцелуев, пару раз потискал её, помацал-пощупал, забираясь в трусики, потеребил маленькую грудь, пробуя на вкус твердые сосочки. Он не хотел её, даже из любопытства, даже от нечего делать. Она была ему не интересна, как и прочие-другие. Только одна женщина на свете окрыляла его, волновала и возбуждала, только одна была испепеляюще желанна.

  

  

* * *

   Через день на большой получасовой обеденной перемене по школьному радио шла самая популярная программа по заявкам. Ученики через радиостанцию передавали друг другу приветы, слали поздравления, приглашали встретиться. Передача была насыщенна объявлениями — серьезными и не очень. И конечно, было много музыки, которую просили включить в программу слушатели. На первом этаже в холле висел специальный ящик заказов для школьного радио, в который при желании каждый мог опустить письмецо со своей просьбой.

   Ученики 11 "А", пообедав, не спеша выходили из столовой и собирались возле кабинета информатики, в ожидании, когда придет учитель и впустит их в класс. Девчонки приплясывали под музыку, доносившуюся из радиоприемника в холле, иногда принимались подпевать, как вдруг веселый голос ведущего десятиклассника Яна Каминского произнес:

   — Следующий привет адресован Оксане Наумовой из 11 "А". А от кого он? От всем нам хорошо известного Егора Васильева, из того же класса. Егор попросил включить в передачу песню Александра Новикова — знаете такого — и добавить уже персонально для Оксаны, что слова этой песни скажут ей обо всем как нельзя лучше.

  

   11 "А" оживился. Взгляды вперились в сидящего на широком подоконнике Егора и, конечно, в Ксюшу, которая теперь даже на перемене не отрывалась от учебников и конспектов, чтобы наверстать пропущенный материал. Ксюша напряженно подняла голову, услышав своё имя, и обвела взглядом в любопытстве прислушивающихся к словам песни одноклассников. Ещё бы, всем хотелось узнать, что такого особенного хочет передать Оксане Егор, неожиданно и, кажется, бесповоротно, покинутый ею.

   Хриплый голос певца бросал в аккорды бесстрастные и злые слова, отчетливо выпевая каждое:

   "... А ещё ночные тормоза,

   Руки нараспах как весла в лодках.

   Кто сказал — он правду ей сказал:

   Уличная красотка,

   Уличная красотка,

   Уличная...."

  

   Егор спрыгнул с подоконника под пытливыми взглядами одноклассников и замер посреди коридора, будто не зная, что ему делать.

   "Я за ней и рыскал и бродил,

   Колесо моё у ног её вертелось,

   Я её, ей Богу, не любил,

   Но хотелось мне, как мне её хотелось!.."

  

   В коридоре повисла тишина, все замолкли, вслушиваясь в этот странный текст.

   "Путь твой от жилья и до жилья

   Спрячет ночь от глаз в своих обмотках,

   Девочка невзятая моя,

   Уличная красотка

   Уличная красотка

   Уличная..."

  

  

   Песня кончилась, её последние ноты заглушил звонок с большой перемены. Дверь в кабинет информатики уж давно была открыта, но этого никто не заметил. Потому что Егор решительно двинулся в сторону Женьки Никитина, давящегося от смеха.

   Егор подошел к нему быстрым шагом и с ходу толкнул в грудь.

   — Чего ты добиваешься, придурок? — зло прошипел он ему в лицо, — Ты достал меня уже своими тупыми приколами! Не можешь придумать ничего поумнее?

   — Разве что пойти попрыгать с тобой с крыши? — усмехнулся Женька.

   — Тебе не хватило одного раза? — с ненавистью прищурился Егор. — Там туалетов не предусмотрено! Снова хочешь струю в штаны пустить?

   Женька въехал Васильеву по скуле.

   — Аргументы закончились? Ты тупица, Никитин, и ничтожество. Был, есть и таким останешься!

   Женька снова хлестнул Егора по лицу. Он провоцировал драку. Но Егор драться не собирался, хотя кулаки у него очень чесались. Но он ведь обещал Маргарите Николаевне, и во что бы то ни стало должен слово своё сдержать.

   А Женьке нужна была драка. И потому что Васильев дал обещание Марго, и потому что каждая новая потасовка отдаляет от него медаль. И Васильев все равно не стерпит и будет с ним драться, Женька его достанет, допечет... Не сегодня, так завтра терпение Васильева лопнет. Женька непременно своего добьётся!

   — Хватит вам! — вдруг раздался голос Катьки Денисовой, — Если не перестанете, я позову сейчас Марго!

   — И правда, утомили уже своим разборками, — поддержал её Динкелакер и неожиданно втиснулся между Егором и Женькой. — Ведете себя как дэцэлы. Ещё угробите друг друга!

  

   Егор развернулся и пошел в кабинет. Всё это начинало выводить его из себя. Никитин нарывается, но если смотреть реально, неизвестно ещё, кто кого завалит. Просто дело было в том, что эта война на фиг не нужна Егору. Она ему мешала идти к намеченной цели. Он должен был учиться, получать отличные отметки, чтобы окончить школу с медалью. Но Никитин, похоже, задался целью ему помешать. Это стало для него какой-то навязчивой идеей. Кретин Никитин и в самом деле думает, что может Егора одолеть? Да ни черта подобного! Просто Егору сейчас было не до усугублённого своей местью Джоника . Если бы не связывающие его по рукам и ногам обстоятельства, он уже давно бы отметелил Женьку до полусмерти... Он мог бы разобраться с ним и по другому — гораздо проще — подсесть, например, вечерком к своему отцу и всё ему выложить. Папаша метнется к директору, поскольку сам входит в совет попечителей. Директор, естественно не захочет, чтобы таким образом страдала репутация школы, и Никитина выпрут в момент. Но Егора останавливало в этой ситуации вовсе не то, что жаловаться будет западло, а то, что эта скотина — сын Маргариты Николаевны. Значит, косвенно или прямо, пострадает она. А этого Егор допустить не мог. Остается одно — терпеть, втягиваясь в эту идиотскую войнушку, стараясь выйти из неё с наименьшими потерями, не потеряв самообладание и достоинство. А Никитин специально использует подленькие методы, действует как мелкий пакостник. Впрочем, он таковым и является, но от этого Егору не легче. Нужно вытерпеть. До июня. Осталось восемь месяцев.

  

  

* * *

  

   Оксана Наумова отстраненно глядела в окно. Шел урок алгебры. Класс сосредоточенно решал задачи и уравнения. Ксюша, много пропустившая, не понимала ровным счетом ничего. Не знала, с какого конца подступиться к примеру. Сначала она в отчаянии кусала ручку, пытаясь хоть что-нибудь сообразить, припоминая объяснения Маргариты Николаевны, но ничего не выходило. Темп урока был высоким, одна задача сменялась другой, Маргарита Николаевна не давала заскучать. Решения, только появившись на доске, мгновенно стирались, и Ксюша не успевала их даже переписать себе в тетрадь. Поэтому она, изнемогая от собственного бессилия хоть как-то исправить положение, наконец, просто отвернулась, бессмысленно уставившись в окно.

   — Решай или делай хотя бы вид! — прошептал ей Женька, — Марго уже на тебя подозрительно косится. Сейчас ведь вызовет к доске!

   — Ну и пусть.

   — Пару хочешь?

   — Всё равно.

   — Ну списывай у меня!

   — Не хочу.

   — Какая ты упертая и бестолковая! — в сердцах ругнулся на Ксюшу Женя. — Все твои проблемы из-за этого!

   — Отвяжись.

   — Никитин и Наумова прекратите разговаривать, — тут же раздался голос Маргариты Николаевны.

   — Не отвяжусь, — сказал Женька, словно не услышав замечания. — Чего ты добиваешься? Что доказать хочешь? Что ты несчастная невинная овца?

   — Я ничего не хочу доказать!

   — Как же — не хочешь! — хмыкнул Женя, — Всем своим видом показываешь, что тебя обидели, на жалость набиваешься. Носишь эту дурацкую монашескую юбку! Ты в ней жалкая и нелепая...

   — Я её ношу, потому что у меня синяки на ногах! — выпалила вдруг сквозь слезы Ксюша и низко опустила голову, словно собиралась на самом деле заплакать.

   Женя помолчал, глядя на её склоненное лицо. Постучал, будто в раздумье ручкой по парте, не отрывая глаз от Ксюши, а потом спросил:

   — Я сделал тебе очень больно?

   Ксюша не ответила. На тетрадь капнула сорвавшаяся со щеки слеза. Ксюша, спохватившись, прижала руки к лицу и замерла так, стараясь не дышать, чтобы не вырвались из горла всхлипывания.

   — Оксана Наумова, — снова раздался строгий голос Маргариты Николаевны, — пересядь, пожалуйста, от Никитина на другое место.

   Ксюша отвела руки от лица, но голову не подняла. Она сумела быстро успокоиться, но, наверное, от взгляда Марго не укрылось её смятение.

   — Сиди, — приказал Женька, непроницаемым немигающим взглядом уставившись на Марго. Ксюша, собравшаяся было подняться, замерла на месте.

   — Я жду, — требовательно произнесла Маргарита Николаевна, глядя поверх голов не столько на Оксану, сколько на Женьку.

   — Сиди, — снова повторил Женя и для вящей убедительности прижал Ксюшину кисть к парте.

   На них начали оглядываться одноклассники.

   — Оксана, прекрати, пожалуйста, поддаваться дурному влиянию своего соседа, найди в себе мужество и пересядь на другое место! — Маргарита Николаевна была непреклонна.

   Ксюша попыталась выдернуть свою руку из — под крепких Женькиных пальцев.

   — Никуда не пойдёшь! — почти вслух сказал Женя.

   Марго услышала его слова.

   — Тогда пойдёшь ты, Никитин! Я не позволю тебе мешать другим заниматься! Выйди вон из класса!

   — Между прочим, Маргарита Николаевна, по закону Российской Федерации, каждый школьник имеет право на образование. Вы же сами запрещаете учителям выгонять учеников из класса! — ядовито проговорил Женя, глядя Марго в глаза.

  

   Маргарита Николаевна, побледнев от негодования, хлопнула классным журналом по столу и, сузив глаза, крикнула:

   — Немедленно вон отсюда!!!

   Женя, неторопливо собрав вещи, медленно поднялся и вальяжно направился по проходу. Но прежде чем двинуться к двери, он приостановился возле учительского стола и громко, яростно, очень чётко, почти по слогам, швырнул Марго в лицо:

   — Не ори на меня!

  

   Потом повернулся и вышел в гробовой тишине из класса, открыв пинком дверь, и не закрыл её за собой. Класс оторопело замер, не зная, куда девать уши, чтобы не слышать этой непозволительно хамской фразы, и глаза, чтобы не видеть отчаяния и боли на лице любимого учителя. Всем было неловко, противно и почему-то стыдно, оттого, что они стали свидетелями этой отвратительной сцены.

   Маргарита Николаевна, несколько мгновений простояла неподвижно, опустив лицо, потом, собрав силы, подняла голову и дрогнувшим голосом произнесла:

   — Простите меня... Продолжим урок.

   Егор Васильев, стиснув голову ладонями, сидел почти не дыша от ярости и злобы. Как он посмел! Как смеет это ничтожество позволять себе так вести себя с НЕЙ! Почему он издевается над ней, этот жалкий мелкий пакостник, мизинца её не стоящий?! И как всё это стерпеть Егору, который готов растерзать любого, осмелившегося бросить на Неё один косой взгляд. А ведь Никитин знает об этом. Неужели он ведёт себя с Марго так только для того, чтобы вывести Егора из равновесия, заставить ввязаться в драку или ещё что-нибудь в этом роде? Все многочисленные гадости, которые Никитин проделывал непосредственно в адрес Егора, он стерпеть сможет, пусть и с трудом. Но только не оскорбления в адрес Маргариты Николаевны. Это стерпеть и не заметить было выше его сил.

   И Егор, замерев в напряжённой позе, стиснув пальцами виски, боясь посмотреть в измученное лицо Маргариты Николаевны, почему-то просящей у них прощения, принял решение.

  

  

  

* * *

  

   — Егор, проходи, садись, — пригласила Маргарита Николаевна Васильева. — Ты хотел со мной о чем-то поговорить? Я слушаю тебя.

  

   Марго сидела за своим столом. Егор сел на стул напротив. Марго отодвинула в сторону бумаги и внимательно поглядела на своего ученика.

   Уроки давно закончились, школа почти опустела. Остались только те, кто занимался в кружках и спортивных секциях. После уроков Егор подошёл к Маргарите Николаевне, чтобы узнать, когда она сегодня освободиться, и сможет его выслушать. У Маргариты Николаевны день, как обычно, был загружен до предела и расписан по минутам. Но Егору она не отказала и назначила время в районе пяти часов вечера. Егор ждал этого важного для себя разговора то в кабинете информатики, то в библиотеке, то в комнате заседаний школьного совета. Он не хотел откладывать его ни на день, каждый лишний день был очень важен и стоил дорогого. Егора немного смущало то, что Маргарита Николаевна могла быть расстроена после сегодняшней стычки с Женькой, но уже под конец урока Егор, к своему восхищению, увидел, что на её лице не осталось и следа растерянности и грусти. Она сумела взять себя в руки, и снова была по-королевски спокойна, уверенна, невозмутима. Сильная, прекрасная, независимая женщина. Вот только глаза будто бы немного потускнели, в них мерцал печальный огонёк оскорбленного достоинства.

   Теперь в конце дня и он исчез, взгляд стал привычно деловым, проницательным, острым.

   — Прости, Егор, что заставила тебя ждать... — Марго ещё раз бросила мимолетный взгляд на свои бумаги, что-то поменяла на столе местами и, наконец, приготовилась слушать Егора. Но было заметно, что её мысли ещё где-то далеко, она раздумчиво постукивала пальцами по столу и смотрела мимо. Егор не смел требовать особого внимания к своей персоне, он пришел не за этим, ему нужно было изложить свою просьбу.

   — Маргарита Николаевна, — начал он негромко, — я хочу забрать документы и уйти из школы...

   — Что?!? — изумленно переспросила Марго, поймав, наконец, глазами его лицо. — Как так — уйти из школы? Куда???

   — В какую-нибудь другую школу...

   — Нет, погоди... Я ничего не понимаю! Что за нелепости ты говоришь? Какая может быть другая школа? Что случилось?!

   — Я должен уйти из нашей школы.

   — Как это так — должен? — Маргарита Николаевна нахмурилась. — Объясни мне толком, что произошло? Что-нибудь случилось дома? Вы собираетесь куда-то уезжать?

   — Нет...

   — В чем же тогда дело?

   — Я не могу больше здесь оставаться.

   — Что за нелепость! Ты идешь на медаль, и нет гарантии, что в другой школе ты её получишь.

   — Обойдусь без медали, — мрачно ответил Егор.

   — Вы что, сговорились свести меня с ума? — Маргарита Николаевна выглядела растерянной. Она не знала негодовать ей, сердиться или терпеливо ждать, когда в мозгах этого мальчишки наступит просветление. — Между прочим, Егор, твоя медаль нужна не только тебе, она нужна школе, в которой ты учился с первого класса. Или ты думаешь, что все эти пятерки исключительно твоя заслуга? К нашей школе слишком пристальное внимание, как со стороны благожелателей, так и недоброжелателей. Как же ты можешь сейчас куда-то уходить? Не кажется ли тебе, что это сродни предательству?

   — Я не могу иначе, Маргарита Николаевна.

   — Можешь! Я догадываюсь, на чем основано твое решение. Но думаю, что ты должен и обязан взять себя в руки, прекратить стычки с Женей, которые мешают тебе учиться! Егор, ты можешь сделать первый шаг к примирению, и всё успокоится, прекратится ваша нелепая война.

   — Она не прекратится никогда!!! Маргарита Николаевна, я всё это начал и мне расхлёбывать! Женька не оставит меня в покое, как когда — то я сам не давал ему вздохнуть. Я очень виноват, но, к сожалению, понял это слишком поздно.

   — В чем ты виноват? Объясни нормально, я ничего не понимаю.

   Егор выдохнул, сцепил руки и, заставив себя не прятать от Марго глаз, напряженно — тихим голосом начал свой рассказ о том, как на протяжении всех этих лет мучил и терзал Женю Никитина, унижал его, изводил своим презрением и ненавистью. Теперь Егор ненавидел и презирал самого себя, но уже изменить ничего не мог. Давние детские проделки обернулись большими неприятностями. Егор говорил долго, в деталях припоминая самые отвратительные случаи из прошлого. Он видел, как сужаются удивительно красивые глаза Марго, но не боялся её гнева. Он жаждал его, он нуждался в безжалостно— строгом слове. Он заслужил наказание, потому что от его детской жестокости и непорядочности может пострадать и уже страдает самый дорогой ему человек. Пусть Марго разозлится на него, возненавидит обидчика своего сына, выгонит его прочь, и тогда Женька больше не будет её мучить, причинять ей глубокую душевную боль. Егор, раскачиваясь на стуле, говорил, говорил, говорил, он уже давно не смотрел Марго в глаза, не смел их поднять на неё, ему было стыдно и мерзко оттого, что когда-то мог быть таким отвратительным существом — гадким, злым мальчишкой, для которого растоптать человеческое достоинство было источником наслаждения.

   Он замолчал, обессилев после рассказа. Егор сидел перед Марго и ждал своего приговора. Он выложил ей всё о себе — самое гнусное, самое омерзительное. Теперь её слово. Ей решать, что с ним делать, как наказывать.

   Маргарита Николаевна молча смотрела на него, и не чувствовала в душе ничего, кроме жалости. Глупые жестокие мальчишки! Один безрассудно творил зло в самодовольной уверенности, что никогда не придется за это расплачиваться. А другой терпел, накапливая злобу, иссушая свою душу ненавистью. Он был таким трусливым и слабым, он не смел дать сдачи, он боялся всех — Егора, одноклассников, матери. Он лелеял в душе одно — месть! Он вынашивал её долгие годы, собираясь жестоко покарать своего врага. И теперь час расплаты пробил, но только получается, что мстить приходится уже совсем другому человеку — повзрослевшему, изменившемуся, вышагнувшему из своей детской глупости и бессердечности.

   — Я виноват, Маргарита Николаевна, — прохрипел Егор, — я должен уйти. Простите меня...

   — Почему ты просишь прощения у меня, а не у Жени? Гордыня не позволяет? Если ты считаешь, что виноват перед ним, то повинись. Может быть, это вам поможет.

   — ВЫ думаете, что ЭТО можно простить?!? — вскинул на неё глаза Егор.

   — Но Женя может ведь понять, что уже нет прежнего Егора и на его месте совсем другой человек! Ведь сам Женя тоже изменился. Вы оба повзрослели и стали другими.

   — Он мне никогда не простит. Он не оставит меня в покое, пока не накажет. И он будет прав. Он все сделает, чтобы я не получил медали, чтобы не смог спокойно учиться... Но мне на это наплевать! Не из-за этого я хочу уйти. Ещё один человек будет страдать от нашей войны...

   — Это я?... — грустно усмехнулась Марго, — Видимо, я тоже должна понести наказание, потому что не увидела вовремя, что происходит с моим сыном. Я была слишком занята школой, чтобы обращать внимание на какие-то мелочи... Поделом мне.

   — Нет! — воскликнул Егор, — Нет! Я не позволю, чтобы вы... что бы вам было плохо... чтобы вы мучились, чтобы страдали... Если бы я мог его убить, я бы его убил, но он ваш сын... Это замкнутый круг, из него только один выход... Я ведь не случайно выбрал Женьку в качестве предмета измывательств — из-за вас! Я ему завидовал и поэтому ненавидел... А теперь я в ловушке. Я не могу ему противостоять.. — из-за вас! Я не могу здесь оставаться — из-за вас! Потому что.... Я люблю вас, Маргарита Николаевна... Я люблю вас..

   Марго вдруг прижала к дрогнувшим губам пальцы. Напротив неё сидел человек с совсем недетским, тяжелым, вымученным взглядом и пересохшим ртом повторял эти слова:

   — Я вас люблю...

   Он говорил их как молитву:

   — Я вас люблю...

   Он будто не слышал сам себя и повторял снова, чтобы услышать:

   — Я вас люблю..

   А Марго не могла поднять на него глаз. Ей нужно было выдержать тактичную паузу, мягко успокоить этого мальчика, не обидев, не оскорбив... Она это прекрасно умела. В своей жизни она слышала такое количество признаний в любви! И от солидных сердитых мужиков, и от дон-жуанистых красавцев, и от юных мальчиков... Эти слова ей кричали, шептали, писали, говорили глазами... Он умела улыбаться всем своей загадочной улыбкой, умела легко ускользать, почти не причинив боли.

   — Я вас люблю, — прошептал Егор и закрыл лицо руками.

   Откуда-то из-под солнечного сплетения вылетела горячая молния, словно Марго хлебнула большой глоток обжигающе-крепкого конька. Молния ударила наискосок. Жгучая волна прошла под сердцем с такой силой, что Марго поневоле прижала к груди руки. Молния ударила снова, когда Марго взглянула на этого потерянного мальчика, сидящего перед ней, низко опустив голову. Ей стало трудно дышать. То, что происходило с ней сейчас, было похоже на панику. Она не могла понять, что с ней происходит, почему бьет эта сжигающая молния, почему у неё нет сил подняться, и мягко улыбнувшись, ласково сказать в ответ успокоительное слово-пустячок. Она не может себя заставить всё сделать так, как надо, правильно, мудро. Она вообще не может контролировать себя. Вспышки молнии ослепили её, парализовали волю... К ужасу своему Марго заметила, что медленно разворачивает кресло к окну, отворачиваясь от Егора. Боже, что она делает! И почему все же так трудно дышать?... Ей больно? Нет! Ей хорошо, ей замечательно, ей страшно, оттого, что она счастлива... Что с ней сделало признание этого мальчика? Почему никогда ранее она не испытывала ничего подобного, почему никогда ещё эта сладострастная молния не пронзала её от сердца — вниз? Что с ней — она падает или возвышается?..

   Егор резко отвел, словно отбросил, от своего лица руки и поднялся. Марго услышала грохот стула по паркету и повернулась.

   — Маргарита Николаевна, я... — он с трудом разлепил запекшиеся губы. — не должен был... простите...

   Его речь стала путанной, а взгляд был неподвижен и направлен куда-то внутрь себя.

   — Я могу забрать свои документы?...

   — Нет! Я тебя не отпускаю! — вопреки всяческой логике и здравому смыслу решительно сказала Марго. — Ты будешь учиться здесь, в моей школе и нигде больше! Ты слышишь? Я не разбрасываюсь теми, кто мне дорог...

   Егор в смятении взглянул на Марго. Она сказала это? Он не ослышался?

   — Иди... — тихо сказала Марго и кивнула головой на дверь. — Иди. Всё будет хорошо.

  

  

   Маргарита Николаевна осталась в кабинете одна. Поднялась из-за стола, прошлась по кабинету, остановилась возле зеркала. Почему на скулах размытые красные пятна? Почему в глазах не то испуг, не то блаженство? Она сходит с ума? Почему слова этого мальчика так смутили её, разволновали, смешали чувства? Чему она так радуется? Тому, что может ещё чувствовать, может вспыхивать и гореть?

   Она всегда ощущала себя уставшей от чужой любви, от чужого пристального внимания к собственной персоне, от потока комплиментов и признаний. Они её не удивляли, не радовали, не возбуждали. Она привыкла, воспринимая их как закономерность, но не как дар. Она сторонилась пылких воздыхателей, они ей мешали оставаться самой собой. Потому что, самокритично рефлексируя, Марго думала, что, видимо, Бог обделил её способностью бесконечно и безрассудно влюбляться. Она знала о том, что ей не нужно ничье плечо рядом. Ничьи пламенные речи и страстные объятья не могли доставить ей того счастья, которое испытывали многие женщины. Да не многие, а почти все. Марго далека была от того, чтобы кидаться в круговерть роковых страстей, неистовых влечений. Слушая признание очередного поклонника, она скучала. Ей казалась неинтересной эта игра в покорение сердец. Может быть, потому, что она никогда не была обделена мужской любовью и восхищением. А может быть совсем по другой причине. За исключением последних нескольких лет Марго, ещё поддаваясь настойчивости своих поклонников, втягивалась в романы, относясь к ним как к неизбежной реалии жизни. Но она немедленно уставала от них. Всё в этих романах было так прозрачно, так однообразно, так бесцветно. Ухаживание, цветы, красивые слов, нашептываемые на ушко с горячим томным придыханием... Шампанское, обещание бросить мир к ногам... Но этот мир не нужен был Марго. У неё был свой собственный мир, в котором она была спокойна и счастлива. А мужчинам от неё нужно было всегда, в конечном счете, одно — её покорность и слабость, обнаженное, отданное ласкам тело. Но просто обладать ею им всем почему-то казалось мало. Они непременно хотели, чтобы она сходила с ума от страсти, преданно глядела в глаза и была готова забыть о себе, положив и тело, и душу на жертвенник любви. ИМ всем непременно нужно было властвовать над ней, приручить её гордую красоту, сделать своей собственностью. Все мужчины начинали ревновать, ещё не имея на неё никакого права. И так каждый раз. Все связи Марго были похожи друг на друга как близнецы. И очень напоминали ей однажды ставшую настоящей пыткой недолгую семейную жизнь. Та же ревность, те же упреки в холодности и нелюбви, те же смешные заламывания рук, мольба не покидать во взгляде... А потом неожиданная агрессия, и эта утомительная, долгая, подчас болезненная близость.

   Муж Сергей не давал ей отдыху, он хотел ей подарить океан страсти, хотел заставить её наслаждаться. Разве возможно наслаждение через силу? Но Сергей был очень требователен и к себе и к ней, превращая их совместное проживание в муку. В конец измученная Марго ушла от него. Ушла, но вовсе не за тем, чтобы найти себе кого-нибудь другого, более подходящего для этой роли. Она ушла, чтобы остаться одна. И всю свою жизнь посвятила борьбе за право никому не принадлежать, жить в прекрасном спокойном одиночестве, со своими мыслями, любимыми книгами, музыкой, фильмами, казавшимися ей намного интереснее любого, самого изысканной любовной интриги.

   Однажды Марго кто-то сказал, что ожидание близости для неё забавнее, чем сама близость, но это было неправдой. От романов она уставала, флирты не любила. Ей достаточно было обычной своей тонкой полуулыбки, чтобы смутить любого мужчину... Быть красивой — это не удовольствие, это — маета...

   Одна близкая подруга, одна единственная подруга, как-то осторожно намекнула ей, что такое отношение к существам противоположного пола не совсем нормально и может быть стоит обратиться к сексологу...

   Марго и обратилась бы, если бы хотела что-то в своей жизни изменить. Но ей не надо было ничего, кроме того, что у неё есть. Она была совершенно спокойна и счастлива. Она жила своей жизнью, создавала школу своей мечты, растила сына, учила детей... Умело обходила все острые углы в общении со сгорающими от страсти мужчинами. Если могла, направляла их любовную энергию в другое русло, созидающее. Они зачастую, забыв про всё, бросались помогать её школе, пока их любовный пыл не иссякал. А когда иссякал, не выдержав её холодного сопротивления и гордыни, на их месте оказывались другие... И им словно было несть числа. Иногда Марго это начинала пугать, она задумывалась, не ведет ли себя сама неподобающе-кокетливым образом? Нет, всё было как раз наоборот. Один её очередной воздыхатель сказал Марго однажды, что её притягательность — в царственной холодности, а все мужчины в душе и по натуре — завоеватели. "Значит, мне нужно просто стать доступной, чтобы ко мне один раз и навсегда все потеряли интерес?" — спросила она. "Вовсе нет... Нет неприступных крепостей, как нет неприступных женщин... Просто не родился ещё ваш завоеватель" — услышала ответ, показавшийся ей странным и невпопад.

   Кажется, несколько лет прошло после тех слов, они давно должны были забыться, но почему сию минуту вдруг отчетливо всплыли в памяти? Она стоит сейчас, снедаемая непривычным, неизведанным доселе чувством, вздрагивая от бьющейся под ключицами сладкой возбуждающей волны. Этот мальчик, его слова, его глаза...

   Она сходит с ума!!! Это пришла расплата за высокомерное стремление к гордому уединению, к независимости. Ах, как больно, как прекрасно!... Видимо, это её судьба, нарушив неписаный закон для женщины, в конце концов, низко пасть, погибнуть от взбунтовавшейся плоти. Почему никогда ранее она не чувствовала малой толики того, что бушует в ней сейчас? К любому другому мужчине — они все казались ей в равной степени достойными — но не к этому мальчику. Почему она допустила этот всплеск эмоций, неужели не чувствовала опасность раньше? Егор нравился ей больше других... И только!

   Нужно теперь остановиться и подумать, что значит для неё, всегда ровно, спокойно и объективно относившейся к окружающим, эта мимолетная симпатия? Не значит ли это, что уже давно было достаточно слова, взгляда, чтобы скрутила, её как юную, романтичную девочку, неукротимая стихия? Марго, проснись, ты наконец-то созрела для любви. Явился твой завоеватель?!?

  

   Маргарита Николаевна распахнула окно. В кабинет ворвался холодный ветер с дождём. Она утомленно потерла виски. Со всем этим сумасшествием нужно что-то делать. Доигралась она... Кто назвал её фригидной дурой? Кажется, Сергей... Нет, кто-то другой. Да какая разница — кто! Где теперь её спасительная холодность, куда она исчезла, в какой пучине растворилась?

   Теперь ей остается каким-то образом утолить голод любви, той любви, которую она с ленью и скукой стряхивала с себя, как что-то лишнее, ненужное, мешающее, никчемное. Наверное, в ней просто говорит неудовлетворенность, накопившаяся за эти годы. Против природы не пойдешь, дорогуша! Аскетический образ жизни весьма чреват вот таким маниакальными вспышками.

   А не позвонить ли дорогому бывшему мужу? Он прилетит, примчится немедленно унять её любовный пыл. Но опять начнутся эти бесконечные разговоры-уговоры вернуться к нему навсегда, жить одной семьей... А ей надо сегодня от него совсем иное. Сергей не подойдет, нужен некто иной, который сможет без лишних эмоций, деловито, по-мужски бесстрастно провести с ней ночь и заставить забыть и думать об этом мальчике. Ведь он упорно нейдет у неё из головы. Но самое страшное то, что она не хочет гнать прочь от себя его образ. Втягивающий в томительно-страстную одурь стоп — кадр с его признаниями не двигается с места.

   Кого же ей выбрать в спасители, чтобы не было совсем уж противно? А что если Артём — этот великолепный мощный охранник с глупым добродушным лицом?... Он, кажется, сегодня в школе... Нет! Марго передернуло. Что это она? Это уже слишком. Её безумство переходит всяческие границы, если у безумства они вообще есть.

   Марго выдвинула нижний ящик стола, там за тетрадями лежала пачка легких ментоловых сигарет. Дежурная пачка. Марго курила крайне редко, в особых случаях. Сейчас как раз такой. Её била внутренняя дрожь. Может быть, несколько успокоительных затяжек помогут ей справиться с этим любовным недугом. Марго вытащила тонкую длинную сигарету из пачки, покачала её между пальцами. Ни спичек, ни зажигалки она у себя в столе не обнаружила.

   Маргарита выглянула из кабинета в приемную. Секретарь Эля уже, конечно, ушла. Марго вспомнила, что сама отпустила её час назад. Уже поздно, школа почти пустая. Нужно взять себя в руки, успокоиться, выбросить сигарету. Что это она так разволновалась? Какая нелепость, какая глупость, какое детское сумасбродство!

   Маргарита Николаевна вернулась к себе в кабинет, по привычке, машинально села за стол. И вдруг её снова обдало жаром — в памяти помимо воли воскресли слова Егора. И сам он словно наяву предстал перед ней — смущенный и окрыленный своим чистым и сильным чувством.

   Марго неожиданно поняла, что пока эта нахлынувшая на неё любовная душевная болезнь не покинет сердца, она не сможет быть прежней, не сможет взглянуть в глаза Егору. Это сильнее её. Неужели всю жизнь ей не хватало всего лишь этой детской чистоты, восхищенного мальчишеского обожания? Однако Егор не первый из учеников, признавшихся ей в любви. Почему же именно его слова перевернули её душу и обожгли сердце? Она сама что-то чувствует к нему?

   Марго поглядела на стопку документов, которые планировала сегодня проработать, потом убрала их со стола в сейф и начала одеваться. Этим вечером работать она больше не сможет. Её рабочий день закончен. За окном сгустилась осенняя тьма, дождь заунывно настукивал по карнизу.

   Маргарита Николаевна вышла из школы, крыльцо ещё было ярко освещено. Мокрый асфальт перед ним маслянисто отливал фиолетовыми чернилами. Осторожно ступая по мокрым ступеням, Марго спустилась вниз и зашагала по своему любимому школьному скверу, вдыхая сырой, но ещё не очень холодный воздух, пропитанный запахом прелых листьев и травы. Дождь, кажется, усилился, но ветра почти не было. Маргарита Николаевна раскрыла зонт и неторопливо пошла к выходу со школьного двора. Ей хотелось идти так — медленно, не спеша — вечность, успокаивая этим унылым осенним дождем душу, охлаждая мысли.

   Выйдя из ворот школы, она неожиданно повернула в противоположную от своего дома сторону. И через полчаса неторопливой прогулки была возле дома Бориса Ивановича. Чем ближе она подходила, тем ярче вырисовывался в её сознании некий спасительный план. Она, к сожалению, не представляла другого выхода. Марго нужен был мужчина, который мог бы помочь ей снова обрести покой. Лучшей кандидатуры она не видела.

   Директор сегодня после обеда ездил в банк. Теперь, по её расчетам, он уже должен быть дома. Марго звонила в дверь и совсем не думала, что конкретно она ему скажет, как объяснит свой нежданный и двусмысленный визит.

   Борис Иванович открыл дверь почти сразу, будто кого-то ждал. Он был в джинсах и в старой ковбойке — мирный, домашний, непривычный... Марго окинула его быстрым взглядом и, не дожидаясь никаких вопросов и приглашений, сказала:

   — Ничего не случилось, в школе всё в порядке... Я просто зашла на огонёк.

   Директор опешил, но виду старался не подавать. Где это было видано, чтобы его неприступный завуч вдруг вот так запросто забрела в гости. Она уже сотню раз, наверное, ловко отказывалась от его приглашений.

   — Маргарита Николаевна! — растерянно выдохнул он, с трудом сдерживая нахлынувшую на него радость от её прихода, — А я будто чувствовал — решил устроить праздник, приготовил мясо по старинному рецепту... Маргарита Николаевна, я так рад!!!

   Марго шагнула в квартиру, дверь за ней закрылась, отрезав пути к отступлению. Да и отступление было бы непростительной ошибкой в её ситуации. Борис Иванович взял у неё из рук мокрый зонт и принялся помогать снимать плащ. Она стояла посредине прихожей в смятении и уговаривала себя, что всё происходящее — закономерно, они знают друг друга десять лет, симпатичны друг другу столько же, а со стороны Директора она все эти годы ощущает безмерные потоки любви и обожания... А ей, чем сгорать на огне немыслимой, полусумасшедшей любви, лучше вычерпать затосковавшую без ласки душу до дна, выпить из неё безумную страсть до самой капельки, как горькое, пьяное вино. Это ей поможет, должно помочь, иначе...

  

  

  

   Рано утром Маргарита Николаевна, оставив позади подаренную замечательным человеком, нежным и страстным мужчиной, романтическую ночь, открыла дверь своей квартиры. Из кухни выглянул хмурый сонный сын. Он странно рано поднялся сегодня.

   Марго нужно было очень быстро привести себя в порядок, принять душ, переодеться, уложить волосы, нанести макияж... Она не должна выглядеть сегодня в школе усталой, помятой после бессонной ночи.

   Женька пристально смотрел на неё.

   — Мне нужно с тобой поговорить, — мимоходом сказала Марго, торопясь в ванную.

   — Мне тоже... Где ты была??

   — Позже... Свари мне, пожалуйста, крепкий кофе и приготовь пару тостов. И не смотри на меня уничтожающим взглядом, я ведь предупредила тебя по телефону, что приду утром, — Маргарита Николаевна, не дожидаясь ответа, скрылась в ванной. Она очень торопилась. Важный разговор, который должен был состояться сегодня утром с сыном, мог отнять много времени, учитывая несговорчивый характер её ребёнка.

  

   Через пятнадцать минут Марго сидела на кухне перед мрачным Женькой и пила кофе.

   — О чем ты хотела со мной поговорить? — хмыкнул невесело Женя, — о том, где ты сегодня была?

   — Во-первых, это тебя, дорогой мой, совсем не касается. Во — вторых, разговор пойдет не обо мне, а о тебе!

   Женька в ответ только вопросительно поднял брови.

   — О твоём поведении в школе, о твоих взаимоотношениях с Васильевым.

   — А что ты знаешь о них? — грубовато спросил Женя

   — Почти всё.. Я разговаривала с Егором!... — Марго вдруг запнулась. Её неожиданно снова обдало горячей волной.

   Неужели не прошло, неужели ничего не помогло??? С трудом справившись со смятением чувств, Маргарита Николаевна, как можно спокойнее, продолжила, — Он рассказал мне о причинах вашего конфликта. Я думаю, он был искренен, и я услышала от него всю правду.

  

   "Всю правду..." — эхом отозвалось у неё в сердце.

  

   — Мне кажется, ты должен прекратить ему мстить за прошлые обиды, Женя. Всё что было — это очень неприятно, скверно, но вы уже не дети. Егор сожалеет о своих поступках по отношению к тебе, стыдится своей жестокости. Но его оправдывает то, что это было давно и осталось в прошлом. Он изменился и престал быть прежним Егором Васильевым, который обижал тебя. Ты понимаешь, о чем я говорю?

   Женя поднял на мать тяжелый взгляд и не нашел, что ей ответить.

   — Женя, ты можешь его винить в своих бедах, но если быть до конца честным, то нужно винить самого себя! Почему ты позволил Егору третировать себя? Почему не дал ему отпор? Достаточно ведь было одного раза, чтобы навсегда прекратить эти глупости! Как ты мог молча сносить обиды и унижения? Во всей этой истории меня больше всего возмутили не гадкие выходки Егора, а твоя трусость, твоя слабость. Чего ты боялся? Ты — сын завуча школы, мой сын — стал посмешищем в глазах одноклассников, мальчиком для битья! Ты не хотел мне жаловаться — это похвально, но так, без боя, сдаться, когда достаточно было одной честной драки! Я не понимаю, Женя! А теперь ты пытаешься закрасить собственную слабость и трусость глупыми попытками мщения... Довольно! Я не хочу, чтобы мой сын выглядел ещё более смешным и жалким. И не допущу этого. Ты должен немедленно прекратить все нападки на Егора. Вам сейчас не до глупостей, вы должны думать только об одном — об учебе, об оценках, о поступлении... Женя, ты меня слышишь? Почему молчишь?

   — А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? — сквозь зубы процедил Женя, — Что я как был ничтожеством, так им и остался? Между прочим, твой ненаглядный Егор так меня и зовет — ничтожество. Ты думаешь, он прекратил войну? Он только и ждёт, чтобы побольнее ударить. Ради того, чтобы доказать мне свое превосходство, он пойдет на всё. Это самая гнусная сволочь из всех существующих и возможных. Выскочка из семьи алкоголички и промышленного бандюги! А ты не спросила у него, чего ради он прицепился ко мне, а не к кому бы то ни было? Из зависти! Он влюблён в тебя! Он раздевает тебя взглядом! Ты не замечала?

  

   Маргарита Николаевна поднялась, чтобы Женя не увидел её замешательства.

   — А потом он придумает гнусную небылицу о том, что переспал с тобой, и растреплет её всей школе. Он мастер на подобные штучки! Он всегда добивался популярности дешёвыми методами. Хочешь испробовать их на себе? И потом скажи, что не желаешь ему мстить... А что касается моей слабости и трусости...— Женя, болезненно скривившись, усмехнулся, — Да, я боялся, но только одного — расстроить тебя, дорогая мамочка... Рассердить, разочаровать вас, Маргарита Николаевна! Но знаешь, больше не боюсь. Всё прошло, кончилось. Прошёл мой детский страх, что ты меня не будешь любить, отправишь снова к бабушке. Теперь я знаю, что нет на свете такой любви, ради которой можно снести столько унижения, сколько снес я. По крайней мере, мне её уже не надо.

   — Женя, о чем ты говоришь! Послушай сам себя!

   — Это ты послушай себя! — взорвался Женька, — А мне надоели постоянные сетования на то, что Егор умнее, одареннее, талантливее, гениальнее, что он — личность, а я — ничтожество, что он — надежда, а я — разочарование, что он — победа, а я — ошибка... Может быть, тебе его усыновить? Такого-растакого звездного замечательного мальчика? Хотя теперь это его уже вряд ли устроит. Ему нужно другое. Ты догадываешься — что?

   — Женя, хватит говорить глупости, — голос Маргариты прозвучал не так уверенно, как ей хотелось, но Женька в жару спора этого не заметил. — Пожалуйста, я тебя очень прошу, если я все же ещё хоть что-нибудь для тебя значу — оставь Егора в покое. Ты сделаешь это не для него, а для меня. Или мне ты тоже мстишь?

  

   — Я могу уехать к отцу? — вдруг спросил Женя глухим сдавленным голосом.

   — В осенние каникулы? — Марго сделала вид, что не поняла его.

   — Нет, навсегда.

   — Ты этого очень хочешь?

   — А ты? — Женя поглядел на мать в упор, — Решатся сразу все проблемы...

   — Мы их и так решим, взвешенно, спокойно... К отцу я тебя не отпущу.

   — Почему?

   — Женя, ты на самом деле не понимаешь или прикидываешься? — вдруг несколько раздраженно спросила она, — я не опущу тебя, потому что ты мой сын, потому что дороже тебя у меня нет никого на свете! Я хочу, чтобы ты жил со мной, а не с отцом! Хватит строить из себя обиженного и нелюбимого! Пора браться за ум, становиться серьёзнее...

  

   Маргарита Николаевна дотронулась пальцами до Женькиной головы, слегка качнула её. Он подавленно молчал.

   — Мы договорились с тобой? — Марго выжидательно смотрела ему в лицо, — Ты оставляешь в покое Егора, перестаешь всем и вся демонстрировать свою независимость. Очень надеюсь, что ты всё понял и больше меня не подставишь, не подведешь... Подумай, пожалуйста, обо всём, Евгений, я очень тебя прошу!...

   Ох, мне пора бежать. Я должна успеть за полчаса собраться и выйти.

  

   Маргарита Николаевна поднялась. Она не требовала от сына немедленного ответа. Он должен подумать, самостоятельно принять решение. Давления с её стороны и так уже было предостаточно. Но она всё же верила в Женькино благоразумие и в то, что он дорожит её мнением, её хорошим отношением. Марго сполоснула чашку и собралась было выйти из кухни, как услышала:

   — А где ты была сегодня ночью?

   — У Бориса Ивановича, — решила сказать правду Марго.

  

   Женька полупрезрительно и, как показалось ей, облегченно, фыркнул:

   — Ну, вы даете, Маргарита Николаевна!... Директор уже который год набивается тебе в мужья, а мне в отчимы. Это же скучно!

   — Тебе должно быть скучно обсуждать мою личную жизнь, — взвешенно произнесла Марго, — Мы с Борисом Ивановичем старые друзья. А ты достаточно взрослый, чтобы понять, что истинные чувства могут возникнуть именно на такой прочной основе. Ты имеешь что-нибудь против Бориса Ивановича?

   — Ничего. Он нормальный мужик. Только его ты тоже бросишь.

   — Довольно, закончим на этом! — Марго ещё пыталась быть сдержанной, — Давай, мой дорогой, собирайся в школу. Сегодня у вас тестирование по истории и письменный опрос по геометрии. Ты помнишь про вчерашний сорванный урок?

   Школьная тема была всеобъемлюща, неисчерпаема и всегда целиком и бесповоротно перекрывала все прочие темы для разговоров. Когда завуч школы начинала говорить об учебном процессе, оставалось или соответствовать или помалкивать.

  

   Через сорок минут Марго, как обычно изящная, безупречно выглядящая, вышла из дома.

   У подъезда её дожидались. Борис Иванович стоял возле своей вишнёвой "восьмерки" с огромным букетом роз. Где он взял цветы в такую рань? Не съездил ли за ними в городское оранжерейное хозяйство и не выпросил ли у сонного сторожа за весьма приличную сумму?

   Марго посмотрела на помолодевшего от счастья директора, вздохнула как-то обреченно и, приняв розы, села в машину. Подъехать к школе на машине было сегодня весьма кстати. Она планировала прийти рано, закончить все вчерашние дела, и пятнадцать минут — столько занимала дорога до школы — этим утром терять было жаль. Директор сел в машину, но прежде, чем завести мотор проговорил:

   — Сегодня вечером я приглашаю тебя в ресторан.

   — Все служебные романы весьма чреваты, мой дорогой директор! — полуулыбнулась ему в ответ Марго. — Не слишком ли резво мы в него запустились?

   — Я ждал десять лет, я имею право позволить себе фривольность.

   — Ты знаешь, сколько о нас с тобой ходит разнообразных небылиц?

   — Вот пусть теперь все любопытные успокоятся. Это не роман — это прелюдия. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

   — О-ла-ла, — легко засмеялась Марго своим переливчатым смехом, от которого у Бориса Ивановича пробежали мурашки по телу, — Муж — директор, жена — завуч? Не думаю, что это понравится попечительскому совету. Семейственность всегда была не в моде.

   — Если это станет помехой, я сложу с себя директорские полномочия и уйду, — Борис Иванович говорил уверенно, казалось, он всё продумал наперед. — Уйду куда-нибудь, хоть простым учителем. Если ты согласишься стать моей женой, на нашем пути не будет ни одного препятствия.

   — А я бы не смогла так легко отказаться от своей работы, — раздумчиво проговорила Марго. — Она для меня важнее многого в жизни. Тебя это не смущает?

   — Нет, я ведь прекрасно тебя знаю, изучил за столько лет... Так ты согласна? — почти робко спросил Борис Иванович.

   — Не будем спешить, хорошо? Мы знаем друг друга много лет, но это были чисто деловые отношения. А в быту я могу стать для тебя совершенно невыносимой.

   — Никогда! Но если ты хочешь, давай немного подождём. Но только немного! Очень скоро все узнают о наших отношениях, и многих будет раздражать именно то, что у нас всего лишь служебный роман. Почему-то окружающие считают, что учителя не имеют права на такую вольность... Словно мы не люди и не можем любить. Но всё же, чтобы оградить тебя от сплетен и любопытных глаз, я готов немедленно вести тебя в ЗАГС.

   — Может быть, пока всё же немедленно отвезешь меня в школу, где мы оба ещё работаем? — засмеялась Марго. Все разговоры о предстоящем браке ей немедленно хотелось свести к шутке.

   Борис Иванович наконец-то завел мотор, и через несколько минут они уже въезжали на задний двор школы.

  

  

* * *

  

   Этот вечер и все другие вечера Марго и директор провели вместе. Борис Иванович каждый раз придумывал что-нибудь новенькое. Одними ресторанами и кафе его фантазия не ограничивалась. Он водил Марго в театр, клуб элитарного фильма на премьеру, приглашал на выставки. А потом он мягко, но настойчиво брал её за руку и вел к себе домой, где среди мерцающих свечей под трогательную музыку они занимались любовью. Борис Иванович был так ласков, так чарующе нежен, он думал только о том, как доставить своей ненаглядной, безумно им любимой женщине максимум удовольствия. Ему не нужно было быстрой победы, он так долго ждал своего счастья, которое вдруг могло улыбнуться ему. А могло и ускользнуть, растаять как дым.

   Могло, потому что, кроме того, что Марго теперь в его постели, он не чувствовал никаких перемен. Марго осталась прежней Марго. Она смотрела на него, и он не видел в этих красивых глазах ни капли любви. Её великолепное тело вовсе не начинало дрожать от его горячих прикосновений, красиво очерченные губы не раскрывались в ответном поцелуе. Марго оставалась по-прежнему пугающе сдержанной, по-царски невозмутимой. Она улыбалась ему в отчет на страстные признания своей холодной таинственной улыбкой, смотрела на него немигающим пронизывающим взглядом, и от этого Борису Ивановичу становилось вроде как-то нехорошо. Неустанно билась в мозгу одна неприятно-навязчивая мысль о том, что эту женщину ему никогда не покорить. Даже если она сама этого будет хотеть, чуда не произойдет. Она никогда его не полюбит.

   Марго иногда казалось, что она поступает нечестно, играя чувствами Бориса, ради собственного душевного спокойствия. Разве этот боготворящий её мужчина виноват в том, что в её сердце неожиданно поднялась буря из смятенных чувств, которая может погубить её в одно мгновение? Но не признаваться же ему в том, что мальчишка — школьник смутил её настолько, что она кинулась искать успокоения буквально у первого встречного поперечного. Она в привычной своей манере в очередной раз воспользовалась чувствами неравнодушного к ней человека, чтобы обрести душевный покой. Марго нужно было пресытиться плотским до отвращения, чтобы томительный огонь больше не пронизывал её тело. Ей нужен был только секс — ночи напролет, до тех пор, пока она сможет спокойно и равнодушно скользнуть взглядом по лицу Егора Васильева, не обмирая внутренне от его серых смелых глаз, в которых она могла прочитать только одно — желание. Но прошла неделя в нежных и страстных объятиях Бориса, а она по-прежнему избегала даже повернуть голову в сторону одиноко сидящего за партой у стены мальчика. Недуг не исцелен, огонь продолжает тлеть, готовый вспыхнуть с всепожирающей силой. Значит, после долгого и трудного школьного дня она снова пойдет с Борисом Ивановичем прогуляться по вечернему городу, чтобы потом лечь в его постель, отдаться его ласкам. Что она чувствует при этом? Если она считает себя изголодавшейся без мужчины, одинокой неудовлетворенной женщиной, должен ведь секс доставить ей хоть каплю радости! Но Марго постоянно ловила себя на мысли, что ничего в ней не изменилось с той поры, когда она ещё была замужем за Сергеем. Только сейчас она была покорной и терпеливой, в ожидании, что всё же произойдет нечто, заставящее её забыть обо всем. Поэтому она не испытывала к Борису, сотрясающего её тонкое нежное тело своими мощными толчками, раздражения и неприязни. Она принимала его ласки как необходимое лекарство — горькое, неприятное, но крайне полезное. Она старалась расслабиться, думать о том, что многие получают от физической близости немыслимое удовольствие, не закомплексовывать себя рассуждениями о том, что с ней что-то не так. Марго, раскинувшись на простынях, разглядывала мутные отблески свечей на потолке, слушала музыку и частое дыхание мужчины, который, забыв о себе, пытался разгорячить её холодную кровь. А в его глазах она читала только одно — страстную мольбу: "приласкай!" и поэтому старалась не смотреть в его глаза. Её руки были непослушны, она не могла заставить себя шевельнуть ими, чтобы всего лишь обнять любящего её мужчину.

   Больше всего Марго ненавидела утренний секс, которым ежедневно мучил её бывший муж. Она считала это даже не мукой, а откровенным издевательством, когда Сергей, вроде бы ласково, но на самом деле бесцеремонно и грубо входил в неё, разрывая очарование предутреннего сладкого сна. Каждый раз после этого она поднималась с головной болью, разбитая, изможденная долгими, а порой многократными безжалостными соитиями. Часто ночью она плохо спала, дожидаясь, что вот — вот снова ощутит внутри себя агрессивную захватническую твердость, и нечуткие руки мужа стиснут ей грудь, его бедра механически быстро задвигаются, а глаза и губы будут требовать ласки в ответ. Как её тогда мучительно тошнило от всех слов и ласк, она ненавидела их, терзалась, ожидая снова. Но теперь ей всего этого будто бы даже хотелось. Возненавидеть весь этот род мужской с их жадными руками и раздевающими взглядами, могущий грубо обладать, подавлять, заставлять покорно отдаваться всякий раз, когда этого желает мужчина. Как жаль, что подвернувшийся Борис чрезмерно нежен, чуток, ласков и тактичен. Вот Сергей бы за пару ночей заставил её забыть про всяческие томления и неудовлетворенность на добрый десяток лет! И не прятать глаз от сексуально — озабоченного мальчишки, а наоборот возненавидеть его заранее, только за то, что он посмел признаться ей в любви, посмел смотреть на неё раздевающим взглядом. Даже Женька заметил это! А она, как гимназистка, не нашлась, что ответить, чтобы сын прикусил язычок. Ну, теперь вот целуй нелюбимые губы, ощущай в себе чужого мужчину, слушай его дыхание, прячь глаза и разглядывай тени на потолке. Если не можешь иначе взять себя в руки!

   НО она не могла.

  

  

  

* * *

  

  

   Однажды воскресным утром Женька столкнулся в дверях кухни с Борисом Ивановичем. Вчера ночью после концерта в ночном элитном клубе, Марго впервые пригласила Бориса Ивановича к себе. Марго не рассчитывала, что сын, обычно с превеликим трудом поднимаемый с постели на завтрак, встанет сам и так рано.

   — Доброе утро, Борис Иванович, — подавив смешок, произнес Женя, окидывая взглядом директора.

   — Доброе утро, — немного растерянно отозвался тот, машинально поправляя пиджак и воротничок белой рубашки под ним. Галстук остался в комнате Марго на стуле.

   — Что вы предпочитаете на завтрак? — продолжал Женька, лукаво поглядывая на директора. — Кофе? Тосты? Яичницу?

   — Женька! — раздался голос Марго из комнаты, — не умничай!.. Иди, умывайся и не задерживайся в ванной!

   — Жень, — вслед ему неуверенно проговорил директор, — мы собирались сегодня с Маргаритой Николаевной за город ко мне на дачу на шашлыки, пока не выпал снег. Поедешь с нами?

   — Нет уж, Борис Иванович! Мне вашего общества достаточно шесть дней в неделю в школе!

   — И то верно, — промычал директор в закрывшуюся дверь ванной.

   — Совсем распустился этот оболтус, — сердито сказала Марго, выйдя из своей комнаты, — позволяет себе разговаривать со старшими в таком тоне! Но хоть в школе прекратил мне действовать на нервы.

   — Перестали с Васильевым наскакивать друг на друга?

   — Ну, как я поняла, Женька мне пообещал ... — неопределенно пожала плечами Марго. — Надеюсь, мир и покой восстановятся.

  

   Но Женя вовсе не собирался ничего Егору прощать и забывать. Его программа мщения отнюдь не была исчерпана. Только на время он затаился и наблюдал, и кое-что ему стало вдруг очень не нравиться. На уроках матери он не находил себе места, вился ужом за партой и несколько раз получал предложение от Маргариты Николаевны выйти из класса или успокоиться.

   — Ты можешь сидеть спокойно? — недовольно спрашивала Ксюша, — я и так ничего не понимаю, а ещё ты тут возишься!

   — Нет, ты погляди, как он на неё пялится!!! — возмущенно шептал ей в ответ Женя. — Откровенно и нагло! Сволочь!

   — Кто? Егор? Ну и пусть себе пялится, всем давно известно, что он неравнодушен к Маргарите Николаевне... Успокойся, ты только повод ищешь, чтобы снова с ним сцепиться.

   — А ты думаешь, поводов мало?... Просто я как бы ей пообещал, что не трону больше этого гада. А он расслабился, ты посмотри, глаз не сводит, даже не пишет ничего!

   — Ты тоже не пишешь и мне мешаешь.

   — Потерпишь! — отрезал Женька и покосился на Ксюшу, — А может, мне тебя ему подсунуть, отвлечешь его от Марго немного... Он обрадуется, подумает, что мне насолил...А?

   — Хватит, Женя. Я понимаю, что ты обо мне невысокого мнения, но в твои дурацкие жестокие игры я играть не буду.

   — Ой, бедная овечка... Ладно, я уже почти простил... Да и Васильеву не больно-то ты нужна. Он использовал тебя, дурочку, чтобы повыпендриваться, героем-любовником прикинуться и меня разозлить. Теперь о тебе в классе мнение соответственное, благодаря нашему отличнику. Знаешь, что народ думает? Не то, что я тебя у Васильева отбил, а то, что подобрал из жалости.

   — Сколько в тебе злости, Женя...

   — Столько же, сколько в тебе подлости!

  

   Они оба напряженно замолчали. Женьке нисколько не доставляло удовольствия мучить Ксюшу, иногда он чувствовал перед ней вину, но ещё не был готов к тому, чтобы забыть обиду. А вот Ксюша, кажется, его простила. Очень быстро простила, это не нравилось Женьке. Или она прикидывалась такой чистенькой и непорочной, а на самом деле только и мечтала скорее с кем-нибудь трахнуться? Попонтовалась немного для порядка и снова заглядывает ему в глаза. И Женя не мог теперь относиться к ней, как относился раньше. Он мог относиться к ней только так же, как к папашиной Алиске. Женька был почти уверен, что, затяни он Ксюшу в укромное место, и она сама снимет трусики. И он бы уже давно провел этот эксперимент, но его внимание целиком переключилось на Васильева, не отрывающего своих похотливых глазок от Марго.

   На геометрии, Васильев, доказав вперед всех теорему подошёл с тетрадью к учительскому столу. Маргарита Николаевна указала ему, видимо, какую-то неточность и Егор склонился к ней так низко, что Женька едва усидел за партой.

   — Ну, мразь!! — прошипел он, — видишь, куда он запустил свои зенки? Это похоже, что он смотрит в тетрадь?! Он всю её своим взглядом ощупал!

  

   — А ты запрети ему вообще смотреть на свою учительницу! — не выдержала и раздраженно ответила Ксюша, — Вот будет смешно!

   — А ты думаешь, я так всю оставлю? — зло ответил Женя.

   — Ну, Марго-то до лампочки его взгляды. Она даже не смотрит на него!

   — А вот это особенно интересно! — возмущенно, громко сказал Женька, так что Маргарита Николаевна направила на него недовольный взгляд.

   — Раньше-то она чуть не облизывала его — поглядит ласково, похвалит, едва по головке не погладит... А теперь практически стоит к нему спиной!

   — Мне кажется, у тебя навязчивая идея какая-то! Кто на кого смотрит, как смотрит, как стоит, как сидит...

   — Хочешь сказать, крыша у меня поехала?

   — Очень похоже! Если ты додумался до того, что Марго каким-то образом небезразличны взгляды Егора...

   — Никитин, Наумова — последнее замечание! — вдруг прервал их разговор сердитый возглас Марго.

   Женя и Оксана подняли головы:

   — А когда было первое? — не удержался и спросил Женя.

   — Если не закроете немедленно рты, — проигнорировала его вопрос Марго, — Никитин отправится заниматься в мой кабинет, а Наумова за родителями.

   Женька хотел было ещё что-то брякнуть в ответ, но Ксюша взмолилась:

   — Хватит, перестань! Ты не представляешь, что со мной отец сделает!

   Женя примолк и до конца урока не раскрывал больше рта. Он снова углубился в наблюдение за Васильевым и Марго. И чем дольше он следил за ними, тем больше убеждался, что поведение обоих было более чем странным. Васильев, казалось, гипнотизировал взглядом Марго, а она слишком уж демонстративно глядела в противоположную сторону. Это не было похоже на игнорирование, её поведение было сродни страху лишний раз выдать своим вниманием к Егору какое-то особое чувство.

   Ещё через день Женя был абсолютно уверен, что между матерью и Васильевым что-то происходит. Пока на расстоянии, будто телепатически, но есть нить, связующая их. И она никак не рвется, потому что настойчивые взгляды Васильева оказываются сильнее невнимания к нему Марго. Что всё это значит? Не наговорил ли Васильев Марго чего-то лишнего?

   И это "что-то лишнее" очень её задело.

   — Она к нему неравнодушна, — заявил Женька Ксюше, когда они шли из школы, — она просто от него тащится...

   — Кто? Марго? От Егора?

   — От него самого... то-то она мне все уши прожужжала: Егор, славный мальчик, замечательный, умный.... Даже меня самого умудрилась выставить виноватым в том, что он меня третировал, прикинь?... Только бы я не трогал её замечательного Егора! Она в него влюбилась!

   — Ну, ты точно тронулся! — с усталым вздохом резюмировала Ксюша, — Чтобы нашей красавице Марго какой-то Васильев... Он просто её любимчик и всё! Может быть, она специально сейчас с ним строжится, чтобы он не расслаблялся, учился на всю катушку, не рассчитывая на её снисхождение. Ему ведь медаль получить надо. К тому же ты сам мне говорил, что у неё с директором роман...

   — Ага! Роман! Всё это для отвода глаз! Ей наш директор на фиг не нужен!

   — Знаешь что? У тебя пунктик! Ты просто новых врагов ищешь! Придумал, что Марго неравнодушна к Васильеву, чтобы снова приняться кому-нибудь мстить! Я представляю, что ты можешь устроить Маргарите Николаевне, если тебе покажется, что и она тоже переметнулсь в лагерь врага! Наверное, школу спалишь!

   — Нет, я Васильева убью, — так спокойно и серьезно ответил Женя, что Ксюшу передернуло.

   — Опять он во всем у тебя виноват? И чем он так провинился — тем, что влюблен в свою учительницу, по которой каждый второй старшеклассник сохнет? Но ты ведь и на её чувства не имеешь права! Кого хочет, того пусть и любит!

   — Так, да? — прищурился Женька.

   — Так, да! — ответила решительно Ксюша. — И ты помешать не сможешь! Если даже я ...тебя не смогла разлюбить, после всего... а уж ты постарался, чтобы я тебя возненавидела!

   — А ты, значит, не возненавидела? — тихо и напряженно спросил Женя.

   Ксюша отвернулась и промолчала. Женька остановился и развернул Ксюшу к себе лицом:

   — Значит, тебе понравилось? Когда с тобой так...грубо, как с дешевкой, как со шлюшкой?...значит, тебе хочется ещё? Да? Хочешь ещё? Хочешь меня?!?

   Ксюша как-то затравленно взглянула на Женю и тихо выговорила:

   — Да...

   — Что — да??

   — Хочу.

   Женя усмехнулся ей в лицо:

   — А я тебя не хочу! Ты меня не возбуждаешь!

  

   Ксюша секунду смотрела на него больным и растерянным взглядом, а потом вдруг заплакала:

   — Ну и пусть! Ты — черствый придурок, у тебя вместо сердца камень! Тебе не любви надо, а насилия, подавления! Ты всех хочешь под себя подмять — меня, Егора, свою мать! Но никто не будет плясать под твою дудку! Если Егор любит Марго — будет любить, если она любит его — ты тоже ничего не сможешь поделать! Единственное, что в твоих силах — это снова унизить меня, чтобы я тебя разлюбила. Действуй, продолжай в том же духе — любимый мой Женечка. Я слабая, я глупая, я не гордая... Ты сможешь мной манипулировать — хочешь — прогонишь, захочешь — обратно позовёшь. Но попробуй только приблизиться с этим к своей матери! Она вышвырнет тебя прочь и останется с тем, кого любит. И катись ты со своей ревностью колбаской! И поделом тебе будет! Поделом!

   Выпалив всё это, глотая слезы, Ксюша почти бегом умчалась прочь, оставив Женьку в смешанных чувствах. Вдруг ему начало казаться, что он ведет себя неправильно. Но он сразу не мог понять, где ошибается — в отношениях ли с Оксанкой, или в случае с Марго и Васильевым.

  

  

   Но на всякий случай Егору Васильеву Женя ещё раз решил попортить кровь.

   — Эй ты, герой-любовник! — крикнул он ему в спину, когда тот шагал к выходу из полупустого класса. — Хочешь услышать кое-что любопытное про несравненную Маргариту Николаевну?

   Егор остановился и обернулся к Жене, смерив его сдержанно-презрительным взглядом.

   — Пока ты своими похотливыми глазками пялишься на Марго, она, между прочим, замуж собралась. Знаешь, за кого? За директора. У них такой бурный роман! Не вылезают друг у друга из постели! Хочешь, я для тебя персонально на скрытую камеру запишу? Будешь смотреть и наслаждаться!

   Егор мгновенно подлетел к Женьке и схватил его за грудки.

   — Заткнись, ничтожество!

   — Ты мне не веришь? — откровенно удивился Женя, да об этом вся школа говорит.

   — С твоей же лёгкой руки! Ты знаешь, Никитин, чем я отличаюсь от тебя? Тем, что я никогда никому бы ни слова не сказал плохого о своей матери, хоть она алкоголичка, а ты готов ушат грязи вылить на Маргариту Николаевну... просто так, от нечего делать! Сдается мне, правильно я делал, что гонял тебя в прошлые годы. Да видимо, мало гонял!

   — Ну так давай — продолжи! — нахально оскалился Женька ему в лицо.

   — Не хочу руки пачкать! Но если ты, гадёныш, ещё раз скажешь о Маргарите Николаевне что-нибудь подобное — я тебя урою!

   — А что я особенного сказал? Они с директором поженятся, может, ещё и ребёнка сделают — не очень старые... Совет да любовь, одним словом. Что в этом плохого? Ничего! А тебя бесит! Почему, интересно? Неужели ты всерьёз думаешь, что Марго может оказаться в постели с тобой???! Как бы не так, Васильев — любимый ученик! Будешь продолжать дрочить в ванной, пока не чокнешься!

  

   Егор размахнулся, но Женька ловко увернулся из-под его кулака.

   — А как же обещание Маргарите Николаевне? Ты же слово дал, — паясничал Женька, скривив губы. — Хотя грош цена твоим словам. Вот про Ксюшку ты тоже много чего наговорил... ну болтать — не делать. С этим у тебя явные проблемы! Так что не замахивайся на недосягаемые высоты, сопляк!... — презрительно сказал Женька, постоял немного перед обозлённым Егором и вышел из кабинета, не дождавшись ответной реплики.

  

  

  

* * *

  

   Как обычно покидая школу поздним вечером, Маргарита Николаевна убирала документы в сейф, наводила порядок на своём рабочем столе. Нужно было проверить, хорошо ли закрыты окна и убедиться в том, что в приемной у Эли не оставлены включенными компьютер, факс, принтер или ксерокс. Эля, обычно прекрасно справляющаяся с работой секретаря, референта завуча и директора, а также координатора, иногда могла не обратить внимание на такие "мелочи". В приемной поэтому же вывелись все цветы, так как Эля регулярно забывала их поливать. Цветы остались только в кабинете самой Маргариты Николаевны. На них Эля всё же внимание обращала, боясь укора строгого завуча.

   Маргарита Николаевна оглядела кабинет. Все цветы выглядели вполне жизнеспособными. За исключением разве нескольких горшочков, стоящих высоко под потолком на шкафу. Про них Эля, кажется, благополучно забыла. Марго нахмурилась, затем решительно выдвинула из-за шкафа стремянку и наполнила пластмассовую леечку водой. Она не могла уйти домой, не убедившись, что в её кабинете — полный порядок. Цветы нужно было полить обязательно. И не так уж много времени это у неё отнимет. Борис обещал заехать к ней домой в восемь, он сегодня собирался повести её в какое-то расчудесное кафе с кавказской кухней, настоящим грузинским вином и живой кавказской музыкой. В её распоряжении ещё был целый час. Она всё прекрасно успеет — принять душ, освежить макияж, переодеться. И уж конечно, полить в кабинете цветы.

   Маргарита Николаевна установила весьма шаткую лестницу — стремянку возле шкафа и, скинув туфли для удобства и безопасности, поднялась под самый потолок. И не пожалела, увидев у себя на шкафу недопустимый слой пыли. Нужно будет сказать завхозу, чтобы она построже следила за ежедневной уборкой помещений. Если так из рук вон убирают в кабинете завуча, то что творится в учебных классах?! Марго захотелось спуститься, взять мокрую тряпку и вытереть это безобразие.

   Стремянка подозрительно зашаталась, Марго схватилась рукой за шкаф, и в это время кто-то вошел в приемную. Дверь в кабинет была приоткрыта, но Марго с её места не было видно вошедшего. Так поздно и без стука к ней мог войти Женька или Борис Иванович. Уборщица приходила позднее. Охране здесь вообще нечего было делать без особой надобности. Марго полила цветы, ожидая, когда посетитель появится в её кабинете, чтобы попросить у него влажную тряпку для пыли и самой при этом не спускаться по ненадежной лестнице.

   Глухой щелчок замка заставил её обернуться к дверям. Тот, кто вошел зачем-то плотно закрыл дверь в её кабинет. Марго осторожно повернулась и замерла: привалившись спиной к двери, бледный и измученный, стоял Егор Васильев. Стремянка закачалась, Марго с ужасом поняла, что если не возьмет себя в руки, то грохнется на пол с полутораметровой высоты. С трудом переведя дыхание, как можно сдержаннее и спокойнее, она, наконец, выговорила, не отрывая глаз от чем-то очень опечаленного Егора:

   — Что-то случилось? Что с тобой, мой хороший? — сказала она своим обычным тоном, используя привычные слова-обращения к детям, но здесь и сейчас они вдруг прозвучали совсем по-иному, обретая иной смысл.

  

   Егор моргнул, тряхнул головой, откинул рукой нависшую на глаза густую непослушную прядь волос и на бледном лице начали проступать неровные розовые пятна. Словно, услышав любимый голос, он начал оттаивать, отогреваться душой.

   — Маргарита Николаевна, можно я провожу вас домой? На улице за школой почему-то сегодня не горит ни один фонарь... — вдруг лицо его изменилось, переменился и голос, — А зачем вы залезли на эту стремянку, посмотрите, она ведь сломана, вы упадете! Маргарита Николаевна, осторожно, я подам вам руку!

   Егор шагнул через кабинет к лестнице, которая вот-вот готова была сложиться пополам из-за того, что распорки или не были правильно раскрыты или давно уже не функционировали. Стремянка держалась на одном честном слове, удивительно, как Марго вообще удалось по ней взобраться на такую верхотуру.

   Марго осторожно начала спускаться вниз, опершись на протянутую руку Егора. Он встал буквально вместо распорки, подставив плечо под непрочную конструкцию, и готов был принять на себя удар, если стремянка сложится.

   — Разве это занятие для завуча — лазать по шкафам? — говорил он укоризненно, внимательно следя за тем, как Марго переставляет ноги с перекладины на перекладину, — в школе полным-полно бездельников... неужели нельзя было поймать любого за шкирку?

   Марго слушала его легкое ворчание и улыбалась про себя — ей вдруг пришло в голову, что никто никогда в этой школе ей так не выговаривал, не отчитывал с такой трогательной заботой.

   Осталась последняя ступенька, когда стремянка поехала в сторону, подворачивая под себя свои "ноги". Егор оттолкнул падающую махину и подхватил Маргариту Николаевну, обняв свободной рукой за талию. Стремянка с грохотом рухнула на пол, чудом не зацепив окно. А Марго оказалась в неожиданно крепких объятиях Егора.

   Кровь ударила ей в лицо, когда она увидел совсем близко его глаза — ярко-серые, немигающие, взволнованно вспыхивающие и странно, одновременно испуганно и дерзко, косящие. Неожиданно Марго почувствовала, что расстояние между ними ещё сократилось. Это Егор выпустил её руку, чтобы прижать Марго крепче к себе. Маргарита Николаевна глянула снова ему в глаза, и предвестие неизбежного поцелуя обожгло её. А в глазах Егора молнией вспыхнула отрешенная решимость, и он осторожно приблизил свои губы к её губам. И прильнул к ним, закрыв глаза, боясь дышать и шевелиться. Он замер, возбужденно дрожа, и вдруг выключился из окружающего его мира. Ничего вокруг него не было, кроме этих губ, этого потрясающе притягательного лица, горьковатого аромата духов. А ещё эти плечи, эти руки, эта грудь, эта тонкая талия, упругие бедра под бархатисто-тяжелым шелком юбки... Егор целовал Марго и ему казалось, что он просто умрет, если оторвется от её губ — так больно-сладостно было ему; он уже почти умирал, прижимая Маргариту Николаевну к своей груди.

   Теперь она не видела его глаз — волосы снова упали Егору на лицо, закрывая глаза, и щекотали ему переносицу, мешали, но он не мог отнять рук, чтобы откинуть их назад. Сейчас он мог только одно — после губ начать целовать шею, спускаясь ниже — к груди. Когда он коснулся губами её шеи, Марго почувствовала, что силы вот-вот покинут её, ноги подкосятся и единственной опорой останутся руки Егора, плотным кольцом обвившие её. Она бессильно откинула голову назад, отдавая шею во власть его горячим губам. Его неопытные дерзкие мальчишеские пальцы, ещё не научившись быть нежными, пытаясь расстегнуть блузку, рвали пуговицы, его губы торопились захлебнуться в аромате её груди, сухими быстрыми поцелуями лаская каждую клеточку матовой бархатной кожи. Неожиданно она ощутила его ладонь на своей груди, она не успела опомниться, как он высвободил её грудь из тонких кружев белья. Не в силах противостоять этому страстному натиску, Марго только слегка прикусила губу, но тут же разжала зубы, потому что Егор снова прикоснулся к её рту. Он нашел губы на ощупь, тычась, как слепой котенок, он ничего не видел из — за собственных волос. Марго, высвободила руку, но только затем, чтобы отвести с его лица непослушную тяжелую прядку. Её пальцы коснулись его влажного горячечного лба, заводя волосы назад к самой макушке. Егор замер от этого прикосновения, и через мгновение Марго взлетела на его руках, обнимая его за шею. Она закрыла глаза, теряя ориентацию в пространстве, её тело, словно на волнах плыло куда-то, пока, наконец, не ощутило упругость кожаного дивана, углом стоящего у стены.

   Марго вздрогнула, неожиданно отчетливо осознав бесповоротность и неизбежность своего падения, а так же то, что противостоять силам, окончательно завладевшими ею всецело, не удастся. Даже если бы она этого хотела. Но Марго не хотела более ничего, кроме этих горячих губ, торопливых дрожащих рук, узкой мальчишеской груди, подмявшей её под себя. Всё понимая, и ничего не желая осмысливать, она помогала Егору, превратив своё тело из податливого и мягкого в гибкое, подвижное, пылкое. Она довела своего мальчика до лихорадочной дрожи, сотрясавшей всё его тело, словно от ледяного озноба; дыхание, судорожно перехваченное спазмами в горле, с хрипом вырывалось из груди, пот заливал ему глаза и, будто слезы, тек по лицу. Марго должна была остановить его и успокоить, но это было невозможно. Все свои силы она устремила только на то, чтобы не закричать от неведанного никогда ранее наслаждения, такого мощного, такого сладострастно — необоримого, что даже боль от прикушенных до крови губ не заглушала его. Ей казалось, что она теряет сознание, но, ускользающее, оно вновь возвращалось к ней, чтобы заставить снова ощутить эту возвышенно-сладостную муку, трепет ублаготворенной плоти, наивысшее счастье, равного которому по силе она не знала.

   Упоение от любви, которой она ранее брезговала, волной выбросило её из привычной жизни в жизнь иную, где вечность кажется мгновением, а секунда — бесконечностью. Но время, потерявшее свой смысл всё же дало о себе знать, когда силы оставили обоих. Егор сполз с дивана на пол и замер, обхватив коленями руки, пытаясь унять колотившую его дрожь. Марго, как только немного отдышалась, превозмогая слабость и усталость, поднялась, чтобы привести в порядок свою одежду и самое себя. Каждое движение давалось ей с трудом — настолько было раскоординированно. Как, оказывается, непросто поймать пуговицу на блузке, расправить юбку, попасть ножкой в туфлю. Она покачивалась как пьяная, ей хотелось снова лечь, растянуться блаженно и расслабленно и не шевелиться так целое столетие. Но она не могла думать только о себе. Ей нужно было привести в чувство этого болезненно вздрагивающего мальчика, которому никак не удавалось восстановить дыхание и перестать дрожать, подобно промокшему насквозь котенку.

   Но только она сделала шаг в сторону от дивана, как Егор совсем по-детски уцепился ей за руку:

   — Пожалуйста, не уходите... не надо, пожалуйста!.. — в его голосе слышались слёзы, испуг и отчаянье.

   Она остановилась над ним и с такой ласковостью, какую сама от себя не ожидала, ответила:

   — Я никуда не ухожу... что ты, мальчик мой...

   Егор только и смог, что притянуть её руку к своему лицу, целуя кончики пальцев. И Марго пронзительно осознала, что чувствует сейчас совсем не то, что должна бы почувствовать — стыд, усталость, разочарование в себе, пресыщенность и обычную брезгливость... Она чувствовала в себе новое, ещё более сильное зарождающееся желание близости со своим единственным мужчиной — в одночасье вызревшего из мальчишки, почти ребенка.

   Егор всё держал её за руку, медленно приходя в себя, успокаиваясь, а она стояла рядом, не догадываясь присесть на диван или тут же на пол. Когда его дыхание почти выровнялось, Марго, чтобы не затягивать неловкую паузу спросила:

   — У тебя есть зажигалка? Мне не от чего прикурить сигарету.

   — Нет. Я не курю, — Егор, наконец, поднял на неё глаза, — Но если хотите, прикурю вам хоть от лампы.

   — Пожалуйста... — Марго просительно взглянула на него и шагнула к своему столу за дежурной пачкой. Через минуту она вернулась с сигаретой в тонко подрагивающих пальцах и протянула её Егору.

   Егор поднялся, подошел к столу, на котором горела настольная лампа. Скоро кончик сигареты заалел, и Егор вернул её Марго. Но стоило Маргарите Николаевне только поднести сигарету к губам, как он вдруг резко выхватил её из пальцев и смял, забыв, что она раскурена и можно обжечься.

   — Нет, не курите, это не для вас! — воскликнул он, а потом, немного смутившись, добавил, — Простите, Маргарита Николаевна...

   — За сигарету? Или... — спросила она машинально

   — За сигарету! — вскинул голову Егор, — За всё остальное — "или" — я не могу. Потому что люблю вас и... снова вас хочу! Скажите мне — я не смею?!

   Марго не ответила ему, не успела, потому что его глаза снова вспыхнули, и он шагнул к ней, чтобы стиснуть её в объятиях. Она почувствовала себя не женщиной, а ненасытной кошкой, и от желания, вспыхнувшего в ней снова, ей стало жутко. Она теряла контроль над собой, стоило только Егору коснуться её, жар предстоящей новой близости не отрезвлял, не отпугивал, а наоборот, манил, завлекая в свои затягивающие сети.

   — Боже мой, что мы делаем, — простонала она сквозь зубы, собрав в себе все силы, и отшатнулась прочь. — Уходи... ты должен уйти...

   — Нет, — хрипло шепнул он.

   — Я прошу тебя, это выше моих сил... Егор, уходи.

   — Нет! — с упрямой мольбой повторял он, сильнее сжимая Марго в кольце рук.

   — Егор, я прошу тебя! — Марго неожиданно резко высвободилась и коснулась пальцами его висков. — Сейчас ты должен уйти! Слышишь меня?

   Ответная упрямая реплика замерла у Егора на губах, потому что Марго в каком-то отчаянном порыве поцеловала его в губы.. А после этого быстрого поцелуя легонько оттолкнула его от себя и тут же, отступив на шаг, отвернулась.

   Она слышала, как закрылась за ним дверь и обессиленно опустилась в кресло, оставшись наедине со своим путающимися противоречивыми невеселыми мыслями.

  

  

* * *

  

   Марго пришла домой спустя минут сорок. Борис Иванович уже добрую четверть часа ждал её, начиная волноваться. Марго скинула плащ и туфли, заглянула к Жене.

   — Опять компьютер? Через пять минут возьмусь за проверку домашних работ! — строго выговорила она и закрыла за собой дверь в Женькину комнату поплотнее.

   Борис Иванович в недоумении потер лоб — какая проверка, если они собирались идти? Но спросить он не успел, Марго сказала первая:

   — Извини, Борис, я никуда не иду.

   — Что-то случилось? — осторожно спросил он, прочитав на её лице выражение холодной замкнутости.

   — Да, случилось... И мне необходимо с тобой об этом поговорить.

   Директор напрягся. Судя по всему, разговор не сулил ему ничего приятного.

   — Давай поговорим, Маргарита Николаевна, — устало вздохнул он.

   — Только не здесь. Идем в мою комнату.

   Марго решительным шагом прошла к себе, впустила изменившегося в лице Бориса Ивановича и затворила за ним дверь.

   А потом без сил опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Директор присел напротив неё, но не торопился с расспросами. Он ждал, когда она сама начнет говорить, а пока только с состраданием смотрел на неё. Через минуту Марго отняла руки от лица и выпрямилась.

   — Борис, я ухожу.

   Он вздрогнул, услышав от неё эти холодные слова, хотя, положа руку на сердце, давно их предчувствовал и ждал.

   — Да... — устало и растерянно проговорил он, — да, я понимаю, я не смог стать для тебя кем-то... как бы я ни мечтал об этом.

   Марго быстро взглянула на него, качнула головой и сказала:

   — Я ухожу из школы.

   Директор ошарашенно посмотрел на неё:

   — Что? Как это понимать? Как так — ухожу?!

   — Я ухожу из завучей, ухожу их учителей! Борис, понимаешь — ухожу! Только не надо меня сейчас вразумлять, успокаивать, просить одуматься!

   — Как это не надо? Надо! Необходимо! — Борис Иванович соскочил с места. — Что всё это значит? Что за нелепое решение? Маргарита, объясни мне! Как ты только до такого додумалась — ухожу из школы? Из ТВОЕЙ школы!

   — Не кричи, пожалуйста... Здесь посторонние уши...Сядь и выслушай спокойно.

  

   Борис Иванович послушно сел обратно, но был весь как на иголках. То, что он услышал, требовало немедленного объяснения, оправдания, в конце концов! Но Маргарита Николаевна словно не спешила объяснять. Она вела себя странно — вся ушла в себя, скупо роняя слова, но Борис Иванович не замечал того, что собственное решение как — то волнует её саму.

   — Прости... но я не ожидал от тебя подобного, Маргарита Николаевна. Не знаю, как и реагировать.

   — Как реагировать?.. — грустно усмехнулась она, — подыскивать нового завуча.

   — И слышать не хочу! Да я просто никуда тебя не отпущу! Ты не можешь уйти из школы!

   — Я не могу оставаться, Борис, не могу, не имею права! — воскликнула Марго сдавленным голосом. — Прости меня за то, что тебе сейчас предстоит услышать. Но я должна всё тебе рассказать... Постарайся меня понять, если сможешь. Я совершила непростительный поступок. Преступление... против морали, этики, нравственности. Я занималась любовью со своим учеником. Завуч школы, учитель совращает несовершеннолетнего мальчика. Как ты думаешь, после этого я могу оставаться на своём месте?!?

   — Погоди... Это абсурд какой-то... что ты такое говоришь? — Борис Иванович был не похож на самого себя, он словно постарел, лицо потемнело, взгляд померк, мозг перестал четко работать, отказываясь понимать слова, которые произносила Марго.

   — Это не абсурд. Это грязный, низкий, гнусный поступок завуча школы. Я дисквалифицировала себя навсегда. Я сама себя презираю, ненавижу... Мне больше ничего не остаётся делать, только уйти. Я ухожу и молю Бога, чтобы совершенное мной никак не отразилось на репутации школы. Если подобное произойдет, я просто не переживу. Ты знаешь, Борис, что для меня моя школа... Моя школа... — слёзы вдруг крупными горошинами потекли по её лицу, не умеющему искажаться в гримасе рыданий. Она, казалось, не умела плакать и Борису Ивановичу было дико видеть на всегда спокойном красивом лице слёзы. А Марго будто их не заметила — не отёрла рукой— и продолжала на одном дыхании — Мне не страшно никакое другое наказание за мой проступок, достаточно того, что я лишилась своей школы... Всё, Борис, я больше не могу. Я всё тебе сказала, оставь меня, пожалуйста...

   — Нет, не всё, — твердо сказал директор и снова поднялся, но на этот раз он взял себя в руки, был сдержан и почти спокоен. — Нет, не всё...

  

   Борис Иванович прошелся по комнате, остановился у окна, развернулся к Марго.

   — Егор?.. — спросил он отстраненно.

   Марго помедлила немного, затем всё же кивнула.

   — Егор Васильев... — жестко повторил директор, — наша гордость, наша надежда... наш замечательный уникальный мальчик. ОН не может быть, как все. Ему всеми правдами и неправдами необходимо выделиться, быть лучше. Если учиться — то без единой четверки, если любить — то королеву... Моя Марго — Маргарита, почему ты должна винить себя в том, в чем вовсе не виновата? Это будет тебе неприятно слышать, но ты просто стала очередной ступенькой к удовлетворению болезненного самолюбия этого амбициозного мальчишки. Пришел, увидел, победил... Ты ведь знаешь о конфликте твоего Женьки с Васильевым? Ну, теперь-то наш Егор — герой! Ради того, чтобы доказать всем и в первую очередь твоему сыну, что он — из ряда вон, супер-человек, супер-звезда, он вывернется наизнанку и с лёгкостью, играючи переступит через правила, законы, жалость и честь! Вот как это всё выглядит на самом деле. Так и не иначе, и ты здесь ни при чём!

   Марго несколько минут молчала, словно обдумывая сказанное Борисом, а потом подняла голову и очень спокойно произнесла:

   — А теперь послушай, что есть на самом деле. Всё, возможно, именно так и было со стороны Егора Васильева. Но меня это не интересует! Меня интересуют только мои собственные поступки и стремления. Ты полагаешь, Борис, что я не могла противостоять этой мальчишеской провокации? Прекрасно могла. Но не стала, потому что не хотела. Я, Маргарита Николаевна Никитина, завуч школы, преподаватель со стажем, последний месяц только и думала об этом мальчике... И стоило ему до меня дотронуться... ах, если бы ты знал, Борис, с какой легкостью я забыла обо всем — о морали, этике... Обо всем! Я не думала ни о чем, я превратилась в животное, в самку, готовую ради банального совокупления отгрызть самой себе хвост. Как просто... как банально. Я хотела отдаться этому мальчишке и отдалась. Смешно? — глаза Марго сузились, но не от смеха, а от слез.

   — Но самое смешное то, — продолжила она после небольшой паузы, издав горлом звук в самом деле напоминающий смешок, — самое смешное то, что я, не завуч школы, а обычная женщина, не жалею о произошедшем. Нет! Напротив, я снова этого хочу. Хочу! Жажду! Мозг пытается сопротивляться, но тело — тело требует иного. И разум оказывается слабее. Что мне делать? Жить в раздвоенности, страдать телом или душою? Я и так кажусь себе умопомешанной, нездоровой... Как я дальше могу продолжать работать учителем, если попросту оказалась похотливой двуличной сукой!

   — Прекрати! — резко оборвал её Борис Иванович, — Не смей клеветать на себя! Я не могу это слышать, потому что это неправда. О какой похоти ты говоришь? Ты — вокруг которой роем вьются мужчины, наперебой обещающие тебе море удовольствия. И я в их числе. Но с ними и со мной тебе всегда было плохо, в лучшем случае — никак. Я целовал тебя и чувствовал холод в ответ... но такая изумительно красивая, сексуальная женщина, просто создана для любви. Кто же мог предположить, что эта злодейка-любовь застанет тебя в самый неподходящий момент — в неподходящее время, в неподходящем месте. Разве должна ты этого стыдиться — того, что полюбила? Того, что кто-то впервые разбудил в тебе великолепную, страстную, чувственную женщину? Нет, Маргарита Николаевна, нет, моя милая... НЕ уничижай себя, умоляю!

   — Борис, Борис, я искала в тебе судью своим поступкам, а ты принялся меня утешать!

   — За что мне тебя судить? У чувств свои законы — они нам не подвластны. Мы всего лишь их рабы.

   Борис Иванович подошел к Марго, взял её за руку.

   — Ты не уйдешь из школы. Ради самой себя и... ради Егора. Если я ошибался, и он на самом деле любит тебя... ему тоже сейчас нужно помочь. Мальчик заканчивает школу, так много значит для его дальнейшей жизни этот год. Он не должен быть омрачен печальной историей, в которой Егор будет винить себя. До учебы ли ему будет, если любимый учитель, любимая женщина уйдет из школы — выдумав сама себе такое наказание?

   — А если я вовсе его не люблю и притягивает меня к нему только то, что это запретный плод?

   — Время рассудит, милая... — грустно вздохнул Борис Иванович, — а пока тем более глупо все рушить. Не простить себе сейчас свою слабость и сломать жизнь, лишить себя дела всей жизни? Нет, ты останешься работать завучем, мы будем вместе, как все эти десять лет. А если вдруг пресытишься запретным плодом, то может, произойдет чудо, и ты вернёшься ко мне?... Нет-нет, я знаю, что нет...

   — Боречка, прости меня, — вдруг взмолилась Марго, увидев блеснувшие в его глазах слёзы, — у меня нет в жизни друга ближе тебя, надежнее. Как мне повезло, что ты у меня есть.

   — Я всего лишь люблю тебя, а ты приписываешь мне какие-то невиданные заслуги... — грустно улыбнулся Борис. — Но раз ты назвала меня своим другом, то на его правах я запрещаю тебя думать об увольнении, а своей директорской волей с завтрашнего дня отправляю в положенный отпуск. У тебя есть целый неиспользованный месяц, поезжай куда-нибудь отдохнуть... И возвращайся к ним энергичная, полная сил, как всегда строгая, сдержанная и безумно, безумно красивая...

   — Да, дал ты мне индульгенцию, Борис Иванович. Не знаю, соглашусь ли я с тобой. Но в одном ты прав — мне нужно уехать, всё обдумать, взвесить. Три недели, думаю, будет вполне достаточно. Завтра у одиннадцатых УПК... завтра я закончу свои дела, подумаем, как быть с заменой, и я уеду. Женька поживет у матери... или мне лучше забрать его с собой?

   — Пусть останется, я проконтролирую его.

   — А если... он что-то узнает, и Егор...

   — Ничего с твоим Егором не случится. Он будет получать свои пятерки. Я обещаю тебе, что глупостей они не наделают. Только ты тоже обещай мне — ты все-таки останешься в школе!

   — Не могу ничего обещать, Борис. Ничего. Мне бы в самой себе сначала разобраться.

   — Ах, Марго, Марго...моя бедная великолепная Марго. Ты свела с ума не только всех окружающих мужчин, но и саму себя. Моя любимая, моя прекрасная Марго....

  

  

  

  

   ЭПИЛОГ

  

  

   — Министерством среднего образования Российской Федерации, Департаментом образования аттестат о среднем образовании с отличием и Золотая Медаль вручается Васильеву Георгию Максимовичу!..

   В конце июня, душным вечером этими словами открылась церемония вручения выпускникам школы аттестатов. Егор Васильев легко взлетел на украшенную цветами и гирляндами из воздушных шаров сцену в переполненном актовом зале под гром аплодисментов и приветственных криков возбужденно счастливых одиннадцатиклассников, их родителей и друзей. На сцене его ждали для поздравления директор, завуч, классный руководитель, представители районо и попечительского совета школы. Борис Иванович после рукопожатия вручил ему аттестат, а представительница районо — золотую медаль. Егор победно взметнул медаль вверх, зажав её в руке, а потом снова обернулся к президиуму.

   Он пожал руку Елене Михайловне со словами благодарности, принял от члена попечительского совета подарок на память и шагнул к завучу школы.

   Егор вытянулся в струночку перед ней, коснулся пальцами её ладони и, глядя прямо в глаза, одними губами произнес:

   — Я ВАС ЛЮБЛЮ!

   Маргарита Николаевна посмотрела на него с тонкой задумчивой улыбкой и чуть заметно качнула головой. А Егор всё стоял, держа её за руку, хотя давно уже было пора спускаться со сцены.

   Марго читала безмерное счастье в его ярко-серых глазах, она знала, как он ждал этого дня — дня окончания школы, как он устал за этот трудный год. И она тоже устала, как никогда прежде. Долгая зима, томительная весна — всё позади. Они теперь больше не учитель и ученик. Всё закончилось. Или только начинается?

  

   Тогда в начале зимы, она уехала в дом отдыха в пригород. Через неделю Егор нашел её, приехал к ней. Стоял перед ней и плакал. Просто молча плакал, не произнося ни слова. Он не мог ничего говорить, он не смел коснуться её, он кусал губы и по-детски трогательно шмыгал носом.

   " Ни перед кем, ни в чем мы не виноваты!" — вдруг сказала сама себе Марго, глядя на эти безутешные слезы и просто притянула к своей груди его голову с непослушными волосами и мокрыми щеками.

   Потом они полночи занимались любовью, умирая от счастья и наслаждения и снова рождаясь для того, чтобы испытать всё это снова, а под утро состоялся между ними долгий, тяжелый разговор. Хотя говорила в основном одна Марго, терпеливо проглатывая упрямое "нет" Егора. "Нет, нет, нет" — твердил он, но она была непреклонна до жестокости. Ему семнадцать, он её ученик, а значит, пока он не закончит школу, не достигнет совершеннолетия между ними не будет никаких отношений, кроме обычных. Она — строгий завуч, он — лучший ученик. Он закончит школу с отличием, он поступить в институт, она будет заниматься своей любимой работой. Только так и никак иначе. "Нет!" — слышалось в ответ. Между ними пропасть в двадцать лет — пыталась Марго подойти с другой стороны. "Мне плевать, — огрызался он, — Я вас люблю! Я вас хочу!" Она не простит себе, если из-за неё, он не станет тем, кем должен был стать. " Если вы меня прогоните, я брошу школу к чертовой матери!" — по-детски шантажировал он её. " А я тебя разлюблю!" — отвечала она ему в том же духе. Он смиренно потуплял голову, но ненадолго. Вскоре снова начинались эти жуткие "нет", "нет", "нет"...

   Но она все же настояла на своем. Добилась своего. В конце концов, Егор не мог позволить себе идти против её желания, её воли.

   Эта трудная ночь закончилась, а на смену ей пришли не менее трудные дни. Егор считал их, вычеркивая из своей жизни как лишние, никчемные, пустые. Но он обещал Марго учиться лучше всех — и учился. Он побеждал на всех олимпиадах, на всех научно-практических конференциях. Уже в марте его по итогам областной олимпиады зачислили в число студентов Университета. Правда готовила его к олимпиаде не Маргарита Николаевна, а другие учителя, которых она просила, ссылаясь на собственную занятость. Марго не могла оставаться с Егором наедине в пустом классе.

   И так они и ходили по школе мимо друг друга как тени, как призраки — бестелесные, бесчувственные. Только несколько раз Марго была вынуждена бросить ему мимоходом: " Не смотри же на меня ТАК!"

   Но он смотрел. Потому что это было единственное, что ему осталось. Он должен был учиться, расти и ждать.

   И вот теперь этому школьному мучению настал конец. Никто в школе, кроме Бориса Ивановича, не знал, не догадывался, о том, что происходит. Всё было тихо, мирно, благопристойно. А теперь уже никто не упрекнет Марго в неэтичном поведении, не принудит её покинуть свой пост. А то, что ему ещё нет восемнадцати, Егора вовсе не волновало. Если она ещё что-то к нему чувствует — он не отстанет. Глупое формальное совершеннолетие его ни капли не заботит.

   А вот Марго это очень заботило. А так же и то, что ещё один человек в школе обо всем знал. Её сын Женя. Он обо всем догадался, это она читала в его глазах. Догадывался, но не решался спросить прямо. Боялся ответа? Но Марго была ему благодарна за то, что он не спрашивал, за то, что не цеплялся больше к Егору, не вел себя вызывающе по отношению к ней. Её бедный мальчик, брошенный ею ради работы, ради школы, ради безумного чувства, ребенок. Какой он у неё красивый, какой преданный, какой замечательный! Он так незаметно для неё повзрослел, она и не заметила, как он стал мужчиной. Она, занятая собой, своими делами. Марго смотрела на него и видела, что Женька не пополнит ряды самодовольных самовлюбленных мужиков, заполонивших собой окружающий мир. Её Женя не из их числа. Марго это поняла, когда заметила, как Женя стал относиться к Ксюше, девочке, которой он смог простить самое страшное — предательство. Эта история всплыла неожиданно, когда Женька привел заплаканную Ксюшу к ним домой и сказал, что она поживет у них. С одной стороны, Марго видела, что это — тоже своеобразный вызов Женьки ей — что она ответит, как себя поведет? Неужели начнет поучать и читать нотации — она, влюбившая в себя своего ученика? С другой — Ксюше на самом деле некуда было деваться. Ее отцу доброхотливый знакомый рассказал, что видел девочку целующейся с кем-то из юнцов прямо на улице. Ксюшин отец, гордившийся царившими в его семье строжайшими патриархальными порядками, вышел из себя. Он обвинил Ксюшу в том, что она распущенная, порочная, что он не потерпит позора в своей семье, и его не касается, что нынешняя молодежь вся насквозь прогнившая в своей безудержной похоти. В своей семье он подобного не допустит. Ксюшин отец, известный всем своим деспотизмом и крайне строгими мерами воспитания, выставил дочь из дома — пусть идет, куда угодно. Он бушевал две недели и эти две недели Ксюша жила у дома у Марго. Выгонять из дома детей — это не метод воспитания, и Маргарита Николаевна не поленилась сама съездить к Ксюшиному отцу, чтобы попытаться это ему объяснить. Но удалось ей это далеко не без труда и не сразу. А пока Ксюша "гостила" у Жени. Спала она на диване в гостиной, но Марго понимала, что отношения между нею и Женькой давно уже зашли очень далеко. Но укорять их в этом она не могла, язык не поворачивался говорить о том, что они ещё юны и им рано заниматься любовью, а это они регулярно делали, стоило ей оставить их дома одних.

   Марго знала, что эти дети уже созрели для сильных чувств, для страсти, для любви. И знала она это по себе. Женя изучающе глядел на неё, следя за её реакцией. Он словно ждал, что она вот-вот начнет их поучать, что-то запрещать, читать лекции. Но Марго молчала, хотя прекрасно понимала, что это её молчание для Женьки может означать только одно — его мать грешна. Марго в этой ситуации могла сделать только одно — постараться, чтобы Ксюша как можно скорее вернулась домой.

   Через две недели, отец побушевал и успокоился, приехал за дочерью сам, извинился за причиненное неудобство перед Маргаритой Николаевной и, пообещав Оксане ещё более ужесточить за нею контроль, увез домой. Почему-то ему самому в голову не пришло, что его дочь в это время жила не в квартире строгого завуча, а со своим любимым мальчиком.

   Ксюша любила Женьку, безгранично, безотчётно. Она терпела его грубость, которой он щедро одаривал её поначалу, даже не стесняясь присутствия Маргариты Николаевны. Марго Женькино поведение выводило из себя, и она однажды не выдержала, сделала ему замечание. Женька усмехнулся ей в лицо, но промолчал, а Оксана вечером, чуть позже, наедине рассказала Маргарите Николаевне их историю, историю любви и ненависти.

   Маргарите Николаевне стало нехорошо. Если Женька так мог поступить с любимой девочкой из-за того, что она подружилась с Егором, то, что же может ждать её саму? Ей стало страшно не за себя, а за двух своих мальчиков. Но что она могла теперь поделать?

   А потом от сердца чуть отлегло. Женька вдруг переменился к Ксюше — злость и агрессия куда-то ушли. Видимо, его чувство к этой девочке побороло горькую обиду. Любовь оказалась сильнее ненависти. Так и должно было случиться. Ненависть — чувство уничтожающее, разъедающее душу. Только любовь созидательна и жизнеутверждающа. В Жене стали проявляться совсем иные качества — Марго видела, как из мальчика он превращается в заботливого, внимательного мужчину. Не бессердечного рационалиста, а доброго, немного сентиментального романтика. Марго смотрела в его глаза, и ей очень хотелось думать и верить, что он и её простит однажды, как простил свою Оксану.

   Когда Жене вручали аттестат, Маргарита Николаевна вместо традиционного рукопожатия, неожиданно для всех поцеловала своего сына, чем вызвала настоящую бурю эмоций в зале. Первый раз Маргарита Николаевна как-то особенно выделила среди всех учеников Женю Никитина, потому что он — её сын. Но этот поцелуй был рассчитан не на публику, он был предназначен только Жене. Её любимому, умному, доброму Жене, которому она была сейчас очень благодарна.

   А Женя понял её жест по-своему, с мальчишеским максимализмом.

   Немного растерянный, пунцовый от смущения, он спустился в зал, и, встав у Егора за спиной, прошипел ему в ухо:

   — Поздравляю. Ты победил. Она тебя любит больше...

   Егор быстро обернулся:

   — Какую фигню ты порешь! Ты — её сын, а я — никто!

   — Нет нам места на одной планете, — упрямо проговорил Женя. — Ты выживешь меня из собственного дома, хоть ты и Никто. Я не смогу видеть, как она идёт в свою комнату, а ты направляешься за ней следом, и вы закрываете дверь. Ты победил, Никто! Как же я тебя ненавижу!

   Егор постоял немного под горящим взглядом Женьки, потом повернулся и пошёл к выходу из зала.

   Маргарита Николаевна заметила его спину в толпе гостей и только едва заметно вздохнула. Ничего ей так не хотелось в эту минуту, как побежать за этим мальчишкой вслед.

   После торжественной части перед праздничным ужином и дискотекой Маргарита Николаевна отправилась на поиски своего отважного, но несчастного маленького героя. С огромным трудом отыскала через двадцать минут. Егор сидел на подоконнике на четвертом этаже в закутке возле пожарной лестницы на крышу. Он, вымотанный последними месяцами, превозмогая порой себя добравшийся до победной финишной ленточки , показался ей таким усталым, одиноким — неловко скрючившимся на нешироком подоконнике, таким безрадостным и потерянным, что она поневоле утишила шаг. Но он не столько услышал, сколько почувствовал её приближение и, подняв голову, не смог сдержать сияющей улыбки. Она подошла поближе.

   — Вы кого — то ищете, Маргарита Николаевна? — едва заметно дрогнувшим голосом спросил он.

   — Вас, Георгий Максимович, — ответила Марго, — вот, нашла.

  

   Егор спрыгнул с подоконника и перестал казаться ей мальчишкой — он по-мужски расправил плечи и снова превратился в того, от которого она в одночасье потеряла голову, не чая обрести когда-нибудь покой. Эти сумасшедшие полгода она прожила в извечном борении с самой собой, со здравым смыслом, с рассудком. И каждый раз, почти рыдая от отчаяния, признавалась себе, что, как это ни глупо и ни парадоксально, но именно этот мальчик составляет отныне все её мыслимое и немыслимое счастье. Наказал её Бог такой любовью или наградил, она не могла однозначно ответить. Марго была бесконечно счастлива, когда думала о том, что есть все же на земле человек, который ей нужен, с которым ей хорошо, к которому она стремится душой и телом. Она была бесконечно несчастна, когда думала о том, насколько огромна между ними пропасть, какое безумное количество препятствий на пути друг к другу. И даже время, которое пройдет, не сможет стереть границ и преград. Но сегодня он стоит перед ней — чистый, светлый, юный, он сияет от счастья при одном только взгляде на неё, он не умеет строить из себя мужчину — супергероя, мужчину — мечту. Он весь как на ладони. Он — её! И жизнь Марго, словно отныне обретает иной смысл. Дарить любовь — вот наслаждение! Для неё — уставшей от чужих излияний и признаний, от ненужных чувств и привязанностей. Она наконец-то обрела своё.

   Егор, чуть склонив голову набок, потянул её за руку к себе. Сначала неуверенно, потом всё сильнее и настойчивее. И через мгновение приник губами к её губам, сковав в своих объятиях её тело.

   — Маргарита Николаевна... давайте уйдем куда-нибудь, — горячим полушепотом говорил он, с трудом отрываясь от её губ, — я хочу вас украсть на всю эту ночь! Я уже почти умер от вашей холодности, эти полгода мне так многого стоили... Пожалуйста, я вас умоляю!... и ни слова о моем несовершеннолетии, иначе я сойду с ума. Если бы это было в моих силах, я полжизни бы отдал за эти несчастные несколько месяцев! Маргарита Николаевна, это неправда, что между нами есть какие-то преграды. Нет ничего и не будет! Потому что... Вы... я ...

  

   Егор запнулся, замялся, не находя слов от переизбытка чувств, потом вместо слов медленно опустился перед Марго на колени и замер так, не двигаясь.

   — Ты думаешь, я кинусь тебя поднимать? — вдруг таинственно улыбнулась Марго, — вот уж нет! Если ты мой мужчина — стой на коленях, пока я собираюсь с силами, чтобы сказать тебе о том, что мой любимый, дорогой, несчастный мальчик — самый замечательный, и я горжусь им, и люблю его и ... грежу им, болею, думаю только о нем. Всё, не мучь меня, поднимайся... Всё закончилось.

   Всё только начинается.

  

  

  

   103

  

  

   Дорогой читатель, автору очень важно знать Ваше мнение,оставьте, пожалуйста комментарий или поставьте оценку.