Его размышления прервал астральный гид:
— Костя, сейчас произойдет серьезное событие. И чтобы оно произошло, ты должен дать свое согласие. Во-первых, ты должен подтвердить, что готов остаться в астрале и предоставить свое тело мне, а во-вторых, ты должен дать согласие на то, что ангелы скопируют часть твоей души и подсадят к моей.
— А зачем это надо?
— Чтобы твое тело приняло мою душу без проблем, ему нужна некоторая информация по совместимости на физическом уровне. Но это еще не все — для успешного проведения... некоторого мероприятия, нам нужно, чтобы я выглядел максимально похожим на тебя, а для этого необходима информация не только о теле, но и твоя память и даже привычки, а это уже серьезно. Позволишь ли ты копаться в своей памяти ангелам, и хочешь ли ты, чтобы у тебя появился брат-близнец? Пусть даже и на время, но я буду знать о тебе все. Подумай! Мы согласимся с любым твоим решением.
Константин молчал. А каково было бы любому, скажи тому кто-нибудь, что узнает все его самые сокровенные мечты и страхи? Но профессор не являлся дураком, и человеком был настоящим. Он понимал, что его тело, как и душа нужны в каком-то очень важном и тайном деле. И делают его неплохие люди.
— А как же ты? — наконец спросил он.
— Что я?
— Но ведь и от твоей души мало что останется?
— Да бог с ней, с моей душой. Я уже решил. Теперь решать тебе.
— А чем я хуже? Тем более, в отличие от тебя, я ничего не теряю, и не мне идти в эту развалину. Ты знаешь, я хотел тебя предупредить о некоторых старческих...
— Спасибо Костя, — мягко ответил Женя. — Ты сильный и умный парень. А все твои слабости и достоинства я скоро узнаю и так. Не надо объяснений. Идем!
Спустя мгновение они зависли у черно-белого колышущегося штрих-кода Службы Равновесия.
— Сейчас нам придется подняться на второй уровень, и мне придется держать поле астрала вокруг тебя, — прокомментировал Женя и нырнул на второй уровень. Объяснять еще что-то Косте у него просто не оставалось сил, а тот, понимая его настроение, ни о чем не спрашивал.
Они оказались среди тумана, на сей раз голубовато-зеленого, отягощенного красными сполохами. Женя с ходу крикнул в эту дымку.
— Быстренько, хватит тут тестирования устраивать! Копию с Костика, и чтобы моя божественная суть не выпирала ни в каком виде, по крайней мере, с десяток дней. Только не облажайтесь, как в прошлый раз.
— Не сердись, ты устал, тебе больно, мы понимаем, — ответил туман. — Но ведь это не повод для того, чтобы обозлиться на весь мир?
— Ладно, простите — вот накричал, и полегчало. Делайте, что нужно — не мне вас учить, — ответил Женя потухшим голосом.
— А вот тут ты неправ! Ты можешь многому нас научить. Например, какой, по-твоему, алгоритм Костиной личности заложить в тебя?
— Я думаю, чтобы он меня не задавил, как Ян в прошлый раз, давайте параллельное существование двух душ, и чтобы Костина личность постепенно усиливала доминирование, пока я буду в теле. То есть к моменту смерти мне нужно умирать как Костя, а потом обратный постепенный процесс, тоже этак на недельку — кто его знает, что там предстоит, если вообще предстоит хоть что-то.
— Хорошо, мы поняли: неделя усиления Костиной сущности под влиянием реального тела и неделя на пробуждение твоей полной личности. Вы готовы?
— Готовы, куда мы денемся, — смело ответил Костя, и их тела стало засасывать в объятия тумана...
Спустя некоторое время они снова стояли у своих тел. Женя еще раз спросил Костю:
— Последнее предупреждение: потом отсюда обратного хода не будет.
— Иди! Не хватало тебе еще обо мне думать, — профессор тихонько подтолкнул Женю к кровати. Тот только махнул рукой и дал последнюю инструкцию:
— Буль, отправь его к богу в рай. А сам потом в мое тело прыгай. Пока Костя! Спасибо тебе за все. Я пошел...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: СЕРДЦЕ В БРОНЕ
ГЛАВА 8. ДВА В ОДНОМ
Боль! Какая боль, в каждом суставе, кажется, в каждой клеточке! Сначала он не чувствовал тела, но теперь, когда попробовал пошевелиться, боль ударила огненными сполохами по всем мышцам. Видимо он уже долго приходил в себя, так как перед глазами показалось его собственное лицо. Пережив первое замешательство, Женя сообразил, что так и должно быть: Буль озабоченно рассматривал ожившую развалину Константина Алексеевича, привычно хмуря брови Женькиного тела:
— Как ты? Живой? Главное, судя по прибору, сердце работает нормально, а остальное восстановим!
Женька попытался что-то сказать, но изо рта вырвался только хрип — вся ротовая полость совершенно пересохла. Его охватила обида на беспомощность профессорского тела и эту дикую боль. Он почувствовал, как из глаз потекли старческие слезы. Наконец Женька смог прохрипеть:
— Пить... Судорога...
До Буля внезапно дошло, в каком положении находится приятель:
— Потерпи секунду, я сейчас! Будет тебе и питье, и массаж! — и рванул на кухню за стаканом.
Спустя час осторожного массажа и разминки Женька сумел нормально посадить профессорское тело на край кровати. Дребезжащий звук собственного голоса был неприятен, но приходилось привыкать. Странно, что изнутри он оказался намного неприятнее, чем снаружи. Но голос — это еще полбеды. Новый хозяин старой развалины обнаружил, что едва видит и слышит, а боли в суставах так и не перестали мучить.
— Господи! Наконец-то справился с этим телом, — вздохнул он глубже и замер. Что-то кольнуло в боку. Спустя минуту он осторожно прокомментировал. — Вот уж точно, ни вздохнуть, ни... выдохнуть.
— Опять болит что-то? — заботливо спросил Буль.
— Да, пожалуй, и не перестанет теперь до самого конца. Вот уж точно: старость не радость! И никак не могу отделаться от идиотского чувства, что разговариваю сам с собой. Ладно, давай, попробуем в кухню переместиться, да чайку попить.
С трудом встав на трясущиеся ноги, он, осторожно держа равновесие, прошаркал на кухню. Уже там, усевшись и найдя очки профессора, он смог более-менее рассмотреть Буля в своем собственном теле, как и себя в профессорском. Ангел суетился с чайником, позволив Женьке размышлять о том, что ему предстоит:
— Тебе через час лучше уйти — должны прийти внуки профессора. Там, в кармане куртки адрес гостиницы и номер, в котором я остановился. Господи, я только сейчас понял, на что подписался! Это же мне еще пять дней ждать, пока скопычусь! Просто не представляю, как он жил и даже в магазин сам ходил.
— Ничего, вспомни: ты и не такое проходил. Слепым сколько времени бродил?
— То — не я, то Ян был. А он умер — я лишь вспомнил его жизнь как не очень интересное кино.
— Ну, если невмоготу, можно же еще и переиграть?
— Нет, хоть я снаружи и слезливый да слабый, но внутри все такой же вредный и глупый!
— Вот это по-нашему! Сразу видно питомца нашей службы, — обрадовано подхватил ангел, разливая чай по чашкам.
— Да, червивое яблоко от гнилой груши недалеко уползает... Только вот, кажется, эти умники из СР опять перемудрили чего-то, — Женька задумался. — Я-то расхвастался Костику, что все про его тело буду знать без всяких подсказок, но сейчас ни сном ни духом ни о его прошлом, ни о настоящем!
— Ну, болтать-то по-старчески ты сразу научился. Вон, как из тебя прет, — выговаривал приятелю ангел, доставая из шкафа, наконец отыскавшиеся сахар и печенье. Однако что-то ему показалось странным. А именно: на шутку не последовало обычной словесной пикировки. Буль обернулся. Женя сидел в профессорском теле, закрыв глаза, будто уснул.
— Ты чего? Не выспался? — насторожился ангел.
Старик открыл глаза и радостно улыбнулся:
— Женя, ты решил все-таки чайку попить? Что ж, неплохое занятие! Прости, я вроде как задремал на минутку, — и профессор принялся деловито поправлять чашки на столе.
Буль, как повернулся к столу, так и замер с сахарницей в протянутой руке, не зная, как на это реагировать:
"Может, он так прикалывается? Нет, не похоже. Даже манера держаться изменилась".
Сейчас перед ним сидел настоящий старик, выдавая свою старость мелкими суетливыми движениями, словно боясь каждый момент сделать что-то не так. Такое поведение вырабатывается в результате множественных случаев неповиновения тела, а Женька пока еще не был научен этим горьким опытом. Буль осторожно спросил:
— Как вы себя чувствуете?
— Я? Да вот что-то кости разнылись, прислушался к своим ощущениям профессор. — Да и горло саднит — не схватить бы какой ангины. Ведь нам еще путешествие предстоит, или ты, Женя, уже передумал?
— Не-ет, — протянул Буль и тут же сообразил, что соврать старику, — но это очень серьезно, что у вас не все в порядке со здоровьем. Лучше отложить и посмотреть, как ваши дела пойдут дальше.
— Да какие у меня дела могут быть дальше? Эх! А я-то размечтался... Жаль, на поверку выходит, ничего там такого и нет! — пенсионер явно расстроился.
— Вы только не волнуйтес. Все там есть — скоро сами увидите, — Буль нес успокоительную лабуду, а сам лихорадочно соображал:
"Это что же, СР создала настоящего шизофреника? Такого расщепления личности я еще не встречал. Надо попробовать переключить профессора обратно на Женьку. Только как? Ведь Женя замолчал, задумавшись о том, что не чувствует в себе профессора. Значит, он думал о профессоре и вызвал его сущность. А что, если сделать наоборот?"
— Ты же знаешь, Женя, — тем временем частил профессор. — По мне, чем раньше я там окажусь, тем лучше. Так что риск здесь относительный.
— Нет, не скажите, Константин Алексеевич! Если ваше тело умрет, пока душа будет гулять в астрале, мы нарушим судьбу, а мне не хотелось бы столь грубо вмешиваться в ход вещей, — и тут Буль перенаправил мысли профессора в нужное русло. — Лучше подумайте, смогли бы вы влезть в мое тело, как это я собираюсь сделать с вашим? Представьте, себе как бы вы вели себя сейчас, будучи на моем месте.
— А зачем? — удивился профессор.
— Ну, попробуйте, закройте глаза и представьте! — продолжал елейным голосом провокатор.
Старик послушно закрыл глаза и замер. Ангел ждал, затаив дыхание. Наконец, не выдержав, позвал:
— Женька! Ты будешь со мной говорить или нет?
— Ты чего, опупел? Я и так говорю с тобой уже полчаса! Ты лучше бы к своим ангелам съездил, да спросил, как мне про Костины болезни разузнать?
— Стой! — заорал Буль. Только не думай о нем! Ты просто не представляешь, что наши заСР...цы учудили. У тебя классическое, полное и абсолютное раздвоение личности. Ты только что мне, как профессор, минут пятнадцать выговаривал, как тебе нужно в астрал попасть, а я тебя за нос водил и туда не пускал. Так что тебе категорически нельзя вспоминать о профессоре.
— Получается, мне нельзя вспоминать ничего из жизни Костика? А как же я буду с его родней общаться? Сейчас внуки подойдут, что я им говорить стану... хотя погоди, что-то стало проклевываться... Да, помню: там осталось какое-то видео отредактировать...
— Только не закрывай глаза и не концентрируйся на воспоминаниях. Может, со временем и получиться гибрид.
— Ладно, теперь, какие у нас еще дела?
— Сейчас никаких. Я буду позванивать, и если что, в любой момент подскачу из гостиницы. Тебя одного до самой смерти не оставлю!
— Прям, как в песне! Кстати, Константин Алексеевич записывал мой телефон, так что тебе на мобильник, не только я могу позвонить, но и он.
— Хороша перспектива — никогда еще с шизофрениками плотно не общался, — удрученно промычал ангел и допил чай. — Все, я пошел. А ты все же постарайся не думать про профессора много, тогда, может, продержишься подольше.
Женя остался наедине с дряхлым телом, подселенным к нему в душу профессором и жутковатой перспективой смерти. Все говорило за то, что эти пять дней и шесть ночей сахаром ему не покажутся ...
В три часа раздался звонок домофона. Женя только что, с горем пополам прибрал посуду, проковылял в комнату и осторожно приземлился в уютное глубокое кресло поразмышлять. Как же он мог забыть о правнуках! Сейчас ему показалось почти невозможным подняться и доползти до дверей. Но на фронте, как на фронте — он поглубже "затолкал" старческие стоны и сделал неимоверно быстрый марш-бросок к дверям, так что не прошло и пяти минут, как прадед уже впускал ребят в квартиру.
— Ты чего это, дед, какой-то странный сегодня? — произнес Иван.
— Наверно глупый? — не удержался от шутки Женька внутри профессорского тела.
— Точно, странный! Что три часа до дверей добирался — это ладно, но шутки у тебя какие-то...
— Какие, какие-то? Что, и пошутить уже нельзя?
— Да не, можно! Только ты, если и шутишь, то обычно как-то не так — занудно, но по доброму. Ты... как будто и не старик сейчас.
— Вот спасибо, обрадовал! Но вы со школы? Небось, не ели ничего. Пошли на кухню!
— А ты Ивашка, сомневался. Дед в порядке. Никуда его занудства не делись! — старший правнук, видимо, больше погруженный в свой мир, не заметил подмены, но в любом случае, было необходимо провести с ребятами подготовительную беседу.
— Я должен с вами поговорить о важных вещах, ребята, — начал Женя, когда они совместными усилиями накрыли на стол. — Сегодня я заметил, что со мной происходят необратимые изменения. И в связи с этим я должен поведать вам одну важную тайну. Хотя, не бойтесь, хранить ее не придется долго — всего неделю.
— Ух ты! Обожаю тайны! — воскликнул Ванюшка.
— Эта тайна не будет столь интересна. Только обещайте мне, что вы не будете грустить.
— Давай деда, не тяни!
— Хорошо. Тогда слушайте: через пять дней я уйду в астрал и обрету там вторую молодость, встречусь с вашей прабабушкой, но вынужден буду покинуть вас до лучших времен.
— Чего-то не понял, — задумался Ванюшка, а Игнат спросил прямо:
— Ты что дед, помирать собрался?
— Собирайся или нет, но каждому овощу свой срок. Вот и вашему старому перцу последний час приходит. Но я вам докажу, что у меня после смерти все будет в порядке. Есть один способ. И вы наверняка мне поверите, а потому и грустить не будет причин!
— Не-е, деда, не динамь нам мозги! Ты чел крутой, конечно, но сам прикинь, все эти байки по ящику такая лабуда...
— А я и не спорю, что лабуда, — усмехнулся Женя. — Можете даже немножко погрустить в понедельник, если уж совсем приспичит.
— А почему в понедельник — день тяжелый или школа опять начнется? — не понял Игнат.
— Нет, просто в понедельник утром я, скорее всего уже не проснусь. Вернее проснусь, но не на Земле... — Женя заметил, как осунулись лица мальчиков, и у него самого чуть не навернулись слезы. Но надо было как-то их приободрить, и он продолжил. — Хотите верьте, хотите — нет, но мне недавно один знакомый ангел — кстати, еще тот прохиндей — пообещал устроить одну вещь. Так что, как только ваш старый дед двинет туда кони, вы напишите письмо.
— Кому?
— Мне.
Мальчишки округлившимися глазами уставились на деда. В замерших лицах смешались и удивление, и надежда, и недоверие, и бог знает, какие чувства еще. Наконец Игнат выдавил из себя:
— Ты, дед, не заговариваешься, случаем?
