The Elder Scrolls. На изломе времён

Пока Варди тащил раненого Эйвинда, непрошеные мысли никак не хотели покидать его: "Девять лет назад произошло тоже самое. На что я рассчитывал, на что надеялся? Но Герберт прав, без Эйвинда я бы уже несколько раз умер. Странно, глядя на него теперь, раненого и искалеченного, мне уже не страшно". И тут Варди вспомнил, как раньше он презирал и злился на человека, чьей дружбой так гордился и дорожил. А теперь эти отрицательные эмоции пропали, и, что самое непонятное, Варди никак не мог вспомнить, когда злость "за что-то" превратилось в злость "просто так". А сейчас он не чувствовал ничего, кроме стыда, стыда за то, что не заметил того, как старый друг из кожи вон лезет, чтобы хоть как-то отплатить за содеянное.

— Эй, Варди, — прервал его муки Герберт, — Вы с Эйви братья?

— Нет, мой отец Гарван его принял в семью, когда мне было двенадцать, — ответил Варди.

— Что у вас такого там произошло, что ты его так ненавидишь?

— Это долгая история, я не хочу её рассказывать.

— Ну, дорога тоже не больно короткая. Да ладно тебе, это же не государственная тайна!

— Похоже, ты от меня не отстанешь... Ладно.

* * *

Над горизонтом уже давным-давно встало солнце, и наша деревушка, находящаяся около лесопилки во владении Истмарк на востоке, начинала пробуждаться с его первыми лучами. Она стояла прямо посреди очень густого леса, в нём водилось множество диких животных: начиная от медведей и троллей, заканчивая кроликами и злокрысами.

Через деревеньку проходила небольшая дорога на Виндхельм, по которой иногда ездили бродячие торговцы, каждитские караваны или паломники. Поскольку дорога была не основная, то и патруль на неё был соответствующий: два конных всадника, они всегда заходили к тёте Грунхильд, когда проезжали через деревеньку.

Каждый день начинался с первыми петухами. Каждое утро начиналось с дневных забот: нужно было многое сделать по дому и хозяйству.

Мама дома бывала всего лишь три раза за месяц. Пропадая то на раскопках, то на различных симпозиумах. Всё домашнее хозяйство вёл мой папа Гарван, а я с сестрой ему помогал. Папа не очень любил большие города, а мама не возражала против домика в деревне, поскольку сама там и не жила.

Познакомились они случайно: папа в тот момент состоял в действующем гарнизоне одного из фортов, а мама что-то раскапывала неподалёку, разумеется, не предупредив старших командиров. Поэтому когда одной ночью бравые солдаты форта приняли за диверсантов и арестовали всю группу археологов, мама скандалила до тех пор, пока их не отпустили. Там они и познакомились, через пару лет поженились.

Раз уж зашла речь, расскажу об отце. Вставал он чуть свет и, не завтракая, шёл в кузню. Работа на лесопилке начиналась в восемь утра, значит в семь утра кузня должна была быть раскочегарена и готова принимать заказы на "внезапно" сломавшийся инструмент. Сколько папа не говорил лесорубам приносить инструмент сразу после поломки, никто не находил для этого времени. Папа был кузнецом хоть куда, в своей кузне он мог творить настоящие шедевры!

Мне на тот момент было одиннадцать лет, так что я помогал везде, где мог. Утром, после завтрака, я относил папе его завтрак, а потом до шести вечера работал вместе с ним, обучаясь кузнечному мастерству. По вечерам старик Стромм, бывший писарь, учил нас письму, чтению или ещё какой науке, коими он владел в превеликом множестве. Если было нужно готовить, этим занимался я, а потом убегал играть с ребятами во дворе. А уж если дома была мама, то мы с сестрой заслушивались её рассказами о древних курганах, криптах и руинах. Хунгерд, моей сестре, тогда было ещё 5, но она уже тогда обожала эти повести, видимо, любовь к древности у нас в крови. У нас дома хранилось множество толстенных трудов по истории, не без гордости скажу, что я прочитал их все! Кузница закрывалась часов в девять вечера, и папа возвращался домой заниматься домашними делами: пилил, строгал, прибивал, мастерил.

Хунгерд была самой главной помощницей по хозяйству. Убиралась в доме, кормила кур, резала и чистила. Но, в отличие от меня, у неё было много свободного времени, так что она играла с другими детьми. Какая же она тогда была непоседа, всё время куда-то убегала, что-то ломала или разбивала, была быстрее всех детишек в деревне.

А один день в неделю лесопилка не работала. В этот день мой папа уходил на полдня в лес на охоту, а возвращаясь, всегда приносил кролика или какую-нибудь птицу. Несколько раз даже приносил целого оленя. Пару раз папа брал меня с собой, но, если честно, я не очень люблю убивать, ни людей, ни животных. В такие дни я обычно сидел где-нибудь в сторонке и читал новую безумно интересную книжку.

А ещё я ездил с мамой в город на рынок, вот там было по-настоящему интересно: каменные дома, дамы в роскошных нарядах, гигантские стены, стражники в броне. Вот только запах на улицах был просто ужасный: гнилью и сточными канавами разило на километры. Там я видел настоящие схватки на мечах, большие повозки со знатными дамами, приезжавшие во дворец ярла.

И хоть в моей деревне почти ничего не менялось, мне такая жизнь была по душе! Я даже тогда любил тихую и размеренную жизнь, походы и битвы не для меня. И вот однажды всё изменилось. Где-то в середине нерабочего дня отец преждевременно вернулся с охоты. И вернулся он не один: с ним пришёл, еле переставляя от усталости ноги, осунувшийся и голодный парень. Встречать нежданного гостя вышел не только я, но и мама, которая была в этот момент дома.

— Боги мои, Гарван, кто это с тобой? — спросила Ольфина.

— Его зовут Эйвинд, я нашёл парня в лесу, одного, вот и подумал: нечего ему там без еды делать. Так, Варди, иди затопи баню, Хунгерд, дорогая, накорми гостя, будь добра.

— Здравствуй, Эйвинд, — приветливо поздоровалась Хунгерд.

— Здрасте, — буркнул в ответ нежданный гость.

Как сейчас помню, на лице мамы начал подрагивать глаз — верный признак скандала. Она очень не любила гостей в доме и всячески старалась отстраняться от незнакомых людей, в отличие от отца. Но выгонять гостя было поздно, и у Эйвинда на столе оказалась наша еда, как и подобает хорошим хозяевам встречать людей в доме. Сначала парень смотрел на всех волком, будто бы ожидал от нас какой-то подлости, но голод взял верх над недоверием. Ел Эйвинд просто отвратительно, он явно не умел держать столовых приборов, обжигался супом, а второе съел руками, глотая еду, будто бы в глаза такой не видел. Да и выглядел он под стать: грязные длинные волосы, обгрызенные или сломанные ногти, порванная и грязная одежда, — в общем, дикарь дикарём.

Когда ранний обед закончился, все на некоторое время застыли, с ожиданием смотря на гостя. Никакой реакции от смутившегося Эйвинда не последовало. Первой заговорила мама.

— Знаешь, после хорошего обеда принято говорить спасибо, — ледяным голосом намекнула Ольфина.

— Э-э-э, спасибо? — непонимающе переспросил Эйвинд, будто в первый раз слышал это слово.

— Да не за что! Всегда рады гостям, — подыграл папа-оптимист гостю.

А уж после бани Эйвинд весь преобразился: отмытым он выглядел совсем не таким убогим, как раньше. Под одеждой проглядывали мускулы, которые даже для его возраста были великоваты, хотя его лицо по-прежнему было сонным и усталым.

— Скажи, Эйвинд, — завёл разговор папа в то время, пока остальные члены семьи хранили молчание, — А почему ты оказался в лесу?

— Я через него шёл, — разъяснил очевидный факт Эйвинд.

— А куда ты шёл?

— Куда-нибудь, просто шёл.

— Что ж, быть может, есть место, куда ты хотел бы попасть?

— Нет, я просто иду, куда глаза глядят, — отвечал односложными предложениями неразговорчивый путник.

— Тогда предлагаю тебе остаться и переночевать, — наперекор суровому взгляду мамы предложил Гарван.

— Э-э-э, ладно, — и, присмотревшись к всеобщим взглядам, он добавил, — Спасибо?

— Ух ты! — радостно ахнула Хунгерд, — У нас будет гость!

— Хунгерд, — строго обратилась к ней мама, — Иди и найди хотя бы спальник нашему "гостю". Гарван, нам надо поговорить.

С улицы доносились приглушённый разговор между мамой и папой, а из чулана звучали громкое шуршание и стук, свидетельствовавшие о том, что сестрёнка в очередной раз не может ничего найти в нём.

— Меня ещё не успели представить, Эйвинд, — начал я разговор, — Меня зовут Варди.

Ответом ему служил короткий молчаливый кивок и вопрос:

— Куда ведёт дорога через деревню?

— Э-э-э, в столицу владения, Виндхельм, а что?

— Выбираю, куда дальше идти.

— Так скоро? Может, задержишься, тут очень редко бывают новые люди, — сейчас я и представить не могу, что когда-то мог так дружелюбно болтать с Эйвиндом, — А сколько тебе лет?

— Пятнадцать. И нет, не задержусь, — буркнул Эйви, — А чегой-то ты такой приветливый с незнакомцами? Пойду-кась я куда-нибудь дальше.

— А, ну ладно, — только и успел вымолвить я, а странный парень уже со всех ног направлялся в противоположную от Виндхельма сторону.

— Эй, Варди, — зашёл улыбающийся папа, — А где наш неожиданный гость?

— Он ушёл, — слегка грустно ответил я.

— Да как так? И еды совсем не взял? Давай скорее, сынок, в какую сторону он пошёл?

— На юг, в противоположную от Виндхельма сторону.

— Так, без меня есть не начинайте! Я скоро! — крикнул он мне и побежал за Эйвиндом, прихватив что-то съестное с собой.

Где-то через полтора часа папа вернулся вместе с Эйвиндом, что удивило всю нашу семью.

— Так, дорогие мои домочадцы, — вычурно начал свою речь папа. Годы, прожитые с мамой, иногда давали о себе знать длинными и витиеватыми фразами, которые он выдавал, — Хочу представить вам нового члена семьи! Отныне Эйви будет жить с нами.

Эта новость была... ошеломляющей для всех. Хунгерд восприняла эту новость оптимистично и с радостным криком повисла на руке смутившегося от неожиданности Эйви.

— Пошли, Эйви, я тебе деревню покажу, — радостно поволокла она упирающегося новосёла.

Тем вечером я слышал от мамы приглушённые фразы, предназначавшиеся отцу, вроде: "Ты всех бродяг в наш дом собираешься притащить?" или "Не могу поверить, у нас и так два ребёнка! Вот не было забот!"

Хоть мы и разные по характеру, подружиться нам удалось, хоть и не сразу: Эйвинд всегда держался особняком, к тому же он был старше меня. Мы с ним поначалу вечно спорили, но препираться с Эйви совершенно не имеет смысла, поскольку он просто игнорировал всё, что я ему говорил, и делал по-своему. Единственный человек, которого он слушал, был мой папа. С того дня, как он стал жить с нами, мы всё делали вместе: ели, учились, работали. Стучал молотом Эйвинд плохо — большая часть изделий оказывалась браком, мне же всегда эта наука удавалась. Зато уж с оружием он обращался превосходно: физически сильный Эйвинд легко размахивал булавой, а спустя некоторое время взял двуручный молот, с которым научился сражаться. Зато вот науки не шли ни в какую! От истории он засыпал, от литературы и языка — засыпал, от устного счёта... тоже засыпал. В конце концов, едва научив Эйви читать, Стромм плюнул на него и перестал его мучить, так что свободное время он посвящал тому, что помогал папе.

Папа души не чаял в новом жильце: говорил, что помощь Эйвинда неоценима, что без него бы не справился и так далее. Они вместе ходили на охоту и рыбалку, Эйви всегда любил поудить в тишине, вместе чинили инструмент: папа ковал железо, а Эйви вырезал рукоять из дерева. Гарван с самого начала стал относиться к нему как к сыну.

Мама же, напротив, нового жильца признавать отказывалась и старалась не замечать Эйвинда, в глубине души надеясь, что тот когда-нибудь просто исчезнет из её жизни. Поэтому она с головой закапывалась в свои тексты и придиралась ко всему, что Эйви делал. Впрочем, за те короткие моменты, когда она была дома, много не напридираешься, да и Эйвинда это совершенно не задевало. Он продолжал относиться с ней с теплотой, искренне улыбаясь ей в лицо.

Хунгерд всё время волочилась за Эйвиндом, болтая с ним без умолку, рассказывая про всё подряд, а молчаливый слушатель наивно верил всему, что она говорила. Раскрыв рот, он слушал про то, что Кренка с окраины водит шашни с Хельмом, что у фермера Гриссума корова сжевала мокрое бельё с верёвки, что капусту нынче опять съели жуки, что Грелха, дочка лодочника, засматривается на Варди и что Мьол уже давно хочет затащить Эйви на сеновал. Они отлично ладили, сестрёнка даже могла рассмешить вечного соню, что было довольно сложной задачей.

Деревенские ребята, поначалу, поддразнивали Эйви за его замкнутость и некоторую дикость. Как-то раз Эйвинд сломал челюсть старшему парню за что-то, после этого не только детвора, но и многие взрослые стали с уважением смотреть на моего нового братца.

А ещё он всегда меня защищал. От неприятных личностей, вроде драчуна Хельма, от различных неприятностей, следовавших из мальчишеских авантюр, один раз даже от волков.

Как-то раз мы с Эйвиндом наткнулись на стаю серых. Точнее не наткнулись, а она на нас напала. Штук десять злющих, голодных волков. Я уж думал, что они наши косточки тут и обглодают, да обошлось. Эйвинд вышел прямо перед волками, оглядел их, а они поджали хвосты, как побитые собаки и убежали. Волки всегда узнают оборотней, даже в человеческом облике, они беспрекословно слушаются их и никогда не нападают. Сейчас я понимаю, что тогда произошло, но тогда это выглядело как чудо.

В конечном итоге, мы с Эйви стали не разлей вода: вместе устраивали набеги на огороды, вместе играли, вместе работали, вместе сплавлялись по реке, мы даже иногда прикрывали друг друга, когда кто-нибудь из нас влипал в неприятности. Он был для меня не просто другом, а братом.

Сколько раз я не пытался расспросить о его прошлом, Эйви каждый раз увиливал от ответа. Казалось, что оно осталось так далеко позади, что ему попросту не хотелось ворошить те далёкие события. Такими темпами прошёл целый год, тихий и спокойный.

Я помню тот день как наяву. Тем вечер мы возвращались с отцом и Эйви с охоты. По пути мы встретили малыша Септимуса, он всё пытался рассмотреть нашу добычу. Мимо проходили два стражника: они обычно останавливались в деревне на ночь во время патруля дороги. Мирная картина, не предвещающая беды.

Внезапно Эйвинду стало плохо: его скрутило, руки вывернулись под неестественным углом, в общем, не очень приятная картина. Трансформация — дело небыстрое, но от неожиданности никто не успел толком ничего предпринять. Только мой папа крикнул мне бежать и, схватив меня за руку, потащил за собой. Первым умер Септимус, даже не буду описывать, как выглядел его труп. Стражники набросились на волка, но всё, что они смогли сделать — погибнуть в когтях.

Дальше была наша очередь: волк бросился на нас, но папа отогнал его факелом. Я успел добежать до входа, но я видел, как Эйвинд, разозлённый светом факела, полоснул по отцу когтями. Тут со всей деревни сбежались на крики односельчане. Факелами, вилами, топорами, — всем, что только смогли найти, били по вервольфу.

В конце концов оборотню пришлось отступить и сбежать в лес. Итогом нападения оказалось трое убитых, четверо раненых. Среди раненых был и мой отец. Ударом лапы ему разворотило грудь, и каждому было понятно, что долго он не протянет.