— Ты очень сильный человек, Рабан аль Париг. Отдаю должное твоѓей выдержке.
Внутренняя борьба, происходящая в душе франѓка, была столь очевидной, или просто перед ним оказался очень умѓный и проницательный человек? Тафлар не дал Роберту време-ни подумать над этим, тут же сменив тему:
— Тебя удивляет, что с некоторых пор мы перестали вкушать пищу и даже пить воду в течение всего дня? Каждый год зимой или в начале весны наступает время ограничений. Мы называем его Рамазаном. Это — время поста, и прощения, время творить милостыню. Оно продолжается месяц, затем наступает праздник — Ураз Байрам — время прославлять Аллаха. Все в этот день, даже рабы, празднуют.
— У нас тоже есть посты. Великий — длится семь недель. Потом наступает Пacxa. Хри-стово Воскресение и Рождество — самые большие наши праздѓники.
— В наших верах вообще много общего. Вот например у нас есть такой пророк Исса и мать его Мариам. Ничего тебе не напоминает? — хитро прищурился Тафлар.
— Возможно, но я — воин, а не богослов, мне трудно с тобой спорить, — отступил Ро-берт, сильно опасаясь, что на зыбкой почве схоластики окажется слабым противником уче-ному арабу.
— Жаль, жаль. Но я не оставлю надежды поколебать твое упрямство. У нас еще много дней пути впереди. К концу дороги, когда ты лучше будешь знать нас и наши обычаи...
— Боюсь, ты зря растратишь свое красноречие.
— Посмотрим. Все в руке Аллаха.
Ежевечерне Тафлар абд Гасан усаживал, франка за свой стол. Выдерѓжка так ни разу и не изменила Роберту, а вот силы начали таять. Да еще постоянные попытки втянуть его в духовный диспут. Роберт испольѓзовал все свое невеликое красноречие, чтобы по возможности вежливо отклонять наскоки умного и насмешливого сарацина. Но тот только еще больше раззадорился в стремлении обратить упрямого христианина. Они так ни до чего и не договорились, когда маленький караван вступил в тень исполинской стены Эль Кайры.
Их встретил огромный город, окруженный с востока красными, падающими в прозрач-ное как слеза теплое море, скалами, а с запада — бескрайней серой пустыней. По берегу Нила и вдоль узких заполненных текучей водой каналов стояли величественные дворцы, между которыми взмывали в небо тонкие легкие минареты. Во все стороны разбегались доѓма усадьбы, окруженные густыми парками, дома кварталы, потом дома хижины и просто очаги, отгороженные одной двумя глинобитными стенами, да насыпью от красной пустыни. В бе-лесой дымке за широкой водной гладью Нила выступали вершины гигантских пирамид.
На пересечении узких улочек клубилось торжище. Здесь перемешались серые и черные джелябы, пестрые халаты, разноцветные плащи и чалмы, чалмы, чалмы... всех возможных оттенков.
Улицы вливались в широкие площади. На них тоже все двигалось, кричало, торгова-лось, менялось, ругалось и било по рукам. По толпе как лебедь среди уток проплыл огром-ный белый тюрбан индуса, мелькали красѓные фески турок и остроконечные, вышитые золо-том, шапочки уроженѓцев Поднебесной. Показалась и тут же пропала из виду широкополая европейская шляпа.
Город поглотил маленький караван и растворил его без следа. Роберт постоянно ловил себя на том, что боится отстать. Кружилась голова, слаѓбость заставляла цепляться за луку седла. Роберт попыѓтался протиснуться ближе к абд Гасану. Тот заметив, отрядил троих вои-нов. Они оттеснили Роберта на прежнее место. До самого конца пути, пока отряд не втя-нулся на широкий вымощенный желтоватыми плитами песчаника двор, франк ехал в арьер-гарде как приклеенный.
Встречать господина высыпало все население дома, за искѓлючением, разумеется, жен-щин. Старшие по рангу выходили вперед. Кланялись все. В глазах опять зарябило, предметы начали терять очертания, превращаясь в яркие пятна. Сильно тошнило.
Роберт стоял, ухватившись за стремя своей неказистой лошаденки, и перемогал при-ступ дурноты, когда к нему бочком подошел сухой темнолицый, согнутый жизнью старик в черной широкой рубахе и такой же чалме. Он кивком приказал белому рабу, следовать за собой. Пока пробирались между потных конских боков, а потом пересекали двор, Роѓберт бегло осмотрел дом Тафлара. Скорее — дворец. Не очень масѓсивный и высокий, он поражал гармонией и стройностью линий, изяществом переходов и галерей. Одна такая галерея, забранная причудливыми деревянными решетками, связывала центральное здание с правым крылом, над дальним концом которого как стрела взлетал в небо тонкий минарет с небесно голубым куполом. Левое крыло соединялось с главным зданием переплетением лесенок и балкончиков, перил и площадок, с которых свешивалась пышная зелень.
Весь верхний ряд окон левого крыла закрывала такая же фигурная решетка как на гале-рее. Не знакомый с местной архитектурой франк вначале принял ее за тюрьму и тут же от-бросил такое предположение, сообразив: вряд ли кто-то станет тратить столько усилий, дабы украсить сие малопочтенное заведение на манер рая. Сад, дом и постройки окружал высокий забор.
Выросший и возмужавший среди суровых замков и соборов иль де Франса, сын север-ной страны оказался захвачен феерией красок и линий. Он и не представлял раньше, что та-кое может существовать! Оно было чужим и бесконечно чуждым, но от этого не станови-лось менее прекрасным.
Вслед за своим провожатым Роберт шел по коридорам, спускался по лестницам, под-нимался, опять нырял в тихие темные переходы, чтобы в конце остановиться перед невысо-кой сводчатой дверью. Старик открыл дверь и знаком приказал Роберту войти.
По полу, от стены к стене расстилались ковры и коврики, поверх них лежали пок-рывала, в дальнем углу грудой были навалены подушки.
За спиной внезапно и пугающе проскрипел голос:
— Будешь жить здесь.
Роберт обернулся. Он только сейчас смог рассмотреть лицо старика — тонконосое и тонкогубое сплетение черных морщин. Смуглыми, искривленными старостью пальцами тот теребил редкие волоски на подбоѓродке, будто пребывая в нерешительности. Наверное не получил точных указаний, — подумал Роберт, — запирать меня или нет.
Старик колебался не долго. Решив, что от лишней предосторожности хуже не будет, он вышел из комнаты, плотно закрыл за собой дверь и звякнул снаружи засовом.
Пока шли по прохладным переходам, тошнота и головокружение чуть отпустили, но сейчас, в тишине начинался новый виток.
Вот мудрец! — усмехнулся Роберт, направляясь к окну, не забранному даже плохонь-кой решеткой. Оно открывало широчайшие возможности для побега. Проще простого — свя-зать несколько покрывал и спуститься по ним в сад. Роберт прикидывал возможности и спо-собы побега скорее по привычке, точно зная, что даже пытаться не станет.
Очевидная, по его мнению глупость — запереть дверь, но оставить распахнутым окно — имела весьма зловещее объяснение: стена обрывалась в воду проточного пруда. Тo, что в изобилии плавало по поверхности зеленой, похожей на краску воды, он вначале принял за топляк — коричнево-зеленоватые неровные стволы с потрескавшейся корой. Но вот одно такое дерево вдруг изогнулось в броске. Над водой мелькнул длинный заостренный хвост. Разверзлась продолговатая розовая пасть. Челюсти схлопнулись. То ли обладатель их поймал кого, то ли с сородичем поздоровался. Только теперь Роберт сообразил, что этими кошмар-ными созданиями пруд буквально кишел.
Граф парижский стоял у окна, вцепившись побелевшими пальцами в подоконник. Ги-гантская, белая пасть разевалась все шире и шире. Потом она начала вырастать из воды, пока не достигла уровня окна. Шипастое, древообразное тело поддерживали две похожие на ко-лонны ноги. Шаг ...
Роберт закрыл глаза.
Я стою у стены донжона. Шероховатый, нагретый за день камень отдает свое тепло су-меркам. С северо-запада замок огибает Сена. Из-за низких туч лес на том берегу кажется черным. Вода в реке серая с фиолетовым отливом. По краю заболоченного луга разбрелись коровы. Пастух собирает их в стадо, чтобы гнать на ночь в теплый хлев. Пастух озабочен, одна из коров норовит забраться поближе к воде — вдруг увязнет среди высоких лохматых кочек... Возле уха зазвенит коѓмар. Их приносит ветерком с заболоченной низины...
сейчас пробьет колокол...
колокол...
коло...
маленький Роберт сбежит по каменной лестнице в галерею, потом во двор замка и пой-дет к вечерней... там, в тишине, в мягком свете лампад, под темными ликами негромкая речь священника и...
Сознание кончилось.
Обступившая со всех сторон чернота, в которой плавал Роберт, была неоднородна и прерывиста. В ней присутствовали звуки, неясные и далекие, запахи и даже ощущения. Но кратковременно — миг и опять пустое укачивающее ничто, не имеющее ни верха, ни низа. Иногда в это нечто сбоку, почему-то всегда слева вползал светлый твердый овал. Человек точно знал, что он твердый, больше того, он так же точно знал, стоит вскарабкаться на такой островок, тот вынесет его в обычную реальную жизнь. Островок проплывал мимо. Иногда до него удавалось дотянуться рукой, даже чуть опереться. Островок терпел не долго, уворачивался, выскальзывал, уплывал в черноту. В такие моменты кожа начинала ощущать холод, до слуха доносились голоса, мелькал свет.
В какой-то момент, страшно уставший Роберт, признался себе, что не очень и старается вернуться. Там где он сейчас пребывал, было спокойно. А за ГРАНЬЮ, стоит только пере-шагнуть, поджидает тягостнее и нехорошее. Что именно? Так ли это важно!
Очередной плоский, песчаный, похожий на большую тарелку островок, подплыл со-всем близко, даже приостановился. Ну, давай, вот он я, попробуй, вдруг получится? Роберт только вяло отмахнулся, но в следуѓющий момент, повинуясь мгновенному импульсу, рыв-ком кинул невесомое тело на плоский желтый песок.
Он лежал. Спина онемела. Руки, протянутые вдоль тела, ощупали ровную поверх-ность, покрытую чем-то мягким. Сквозь сомкнутые веки пробивался розовый свет. Ему захотелось, чтобы это было солнце, опускающееся в морскую пучину.
Потом из ниоткуда появились голоса. Только что их не было и вот уже недалеко, почти рядом — двое. Один голос пониже с густыми оберѓтонами, другой — высокий, похожий на женский. Но это — не женщина. Разговаривали мужчины.
— Ты напрасно спрашиваешь меня, и замечу не в первый раз, что это за болезнь. Не знаю. В смысле телесного состояния — он здоров, только сильно истощен. Это понятно — в каменоломнях редко встреѓтишь упитанного раба. Прости мой вопрос — нельзя ли было под-кормить его в пути? Усиленное питание и отсутствие тяжелой работы в короткий срок должны были сделать свое дело.
— Моя вина.
— Ты морил его голодом?
— Наоборот. Я сажал неверного за свой стол и каждый раз предлагал обильную и вкусную еду.
— Не понимаю. Он отказывался есть по соображениям своей веры?
— Всe гораздо сложнее... и мне сейчас стыдно. Хотя, какой стыд может испытывать правоверный мусульманин перед неверным? И тем не менее мне стыдно, если хочешь, — перед человеком.
— ?
— Я усадил его за свой стол, уже заранее испытывая отвращение, перед тем как этот варвар накинется на еду, как будет хватать фрукты, размазывая сок, рвать и запихивать в рот мясо, как будет, давиться и глотать.
— Что произошло в результате?
— Я уже торжествовал. Он смотрел на пищу как лев на заблудившуюся овцу.
— Он отказался?
— Почти. Я не верил своим глазам; он съел финик, отщипнул лепешку, взял щепоть изюма, потом долго пил воду.
— Так было всю дорогу?
— Да. Я даже как-то выразил ему свое восхищение такой сдержанѓностью.
— Он не стал себя чувствовать свободнее после твоих слов?
— Нет. Все повторялось от трапезы к трапезе.
— Поистине, если бы я знал тебя хуже или не видел этого умирающего — счел бы твой рассказ, по меньшей мере, преувеличением.
— Он умрет?
— Все в руке Аллаха.
— Даже жизнь неверного?
— Любая жизнь. Но после твоего рассказа я еще больше уверяюсь, что здесь имеет ме-сто не болезнь тела. Боюсь оскорбить твой слух, но мне кажется, могучий дух этого варвара, устав бороться, стремится сейчас уничтожить тело, лишь бы не быть сломленным. И он не может проиграть эту битву, как, например, солнце не может взойти с запада. Нет у него такого свойства.
Голоса замолчали, потухло красное свечение. Шарканье шагов, легкое содрогание по-ла, по векам пробежали пляшущие тени. До обоняния донесся аромат горящего масла.
Человек, раньше называвший себя Робертом, открыл глаза. Блики мягкого желтого све-та разбегались по ровным беѓлым стенам. В пяти шагах от него на подушках за низким столи-ком сидели двое: Тафлар абд Гасан и щуплый моложавый араб с очень светлой кожей. Таф-лар тупо уставился в стену за плечом собеседника. Тот, второй, почувствовав движение страждущего обернулся.
Хорошее лицо. Такие бывают у людей, готовых помочь. Не за что-то или почему-то, просто помочь, когда в этом возникает необходимость. Рассмотреть бы получше. Но перед глазами плавала паутина, даже целые ее клочья, соединенные отдельными нитями.
Он перевел взгляд на свое укутанное покрывалом тело. Паутина была везде. Он вдруг почувствовал, сколь омерзительны прикосновения тонких, почти невесомых нитей.
Роберт поднес к лицу руку. Это, конечно, его рука. Он ее чувствовал. Только пальцы высохли. Ладонь стала похожа на скрюченную птичью лапу, обтянутую желтой кожей.
Не важно! Надо убрать паутину: зацепить, соскрести с лица и тела. Сразу станет свет-лее.
— Плохо дело, — сказал светлокожий.
— Но, он пришел в себя, — возразил Тафлар.
— Начал обираться.
— ?
— На тот свет собираться.
— Так сделай же что-нибудь, — взорвал тишину голос абд Гасана.
— Попробую. Но ты должен мне помочь. Отвлеки его, заставь слушать себя. Сейчас ему все безразлично. Он уже почти ТАМ. Ты должен сказать нечто очень важное, иначе, бо-юсь, он тебя не услышит.
В душе Тафлара вступили в борьбу столь разные чувства, что доведись в них спокойно разобраться, пожалуй, не смог бы, или не захотел. А хотел он одного — чтобы этот стран-ный, непонятный, благородный человек остался жив. Такие не должны уходить!
— Рабан! — араб навис над умирающим, его густой низкий голос заполнил все окру-жающее пространство. — Я, Тафлар абд Гасан, правоверный, именем Аллаха клянусь: нико-гда ни силой, ни уговорами, ни хитростью не принужѓдать тебя к поступкам, которые противны твоей совести. Я уважаю силу твоего духа. Ты преподал мне урок, и я не хочу, чтобы земля оскудела твоим уходом.
Паутина сама собой пропала. Только перестав ощущать ее тонкие скользкие нити, Ро-берт понял, что окончательно пришел в себя. Он даже собѓрался ответить, но незаметно под-кравшийся светлолицый что-то влил ему в раскрытый рот. На языке вспыхнул отвратитель-ный жгучий нарыв. Рвотный спазм уже готов был вытолкнуть лекарство, когда мягкий высокий голос попросил:
— Пожалуйста проглоти лекарство. Для меня это очень важно. Я знаю, оно горькое, но прошу.
Важно для человека с отзывчивым лицом? Для такого можно постараться. Давясь и за-дыхаясь, Роберт сделал то, о чем его просили — проглотил пылающий сгусток, не дав волне отвращения его извергнуть.
