Из Терний

Гураэад стоял позади, задыхаясь от бега и боя, скалясь своими белоснежными на фоне светло-коричневой кожи зубами. Не говоря больше ни слова, он мотнул головой влево, куда вела поперечная Большому Колесу дорога. Сотню шагов спустя улица упиралась в более низкую, чем везде, крепостную стену.

— Пора отсюда.

Умалэй посмотрел ещё раз на Гураэада, на улицу, и только тогда всё понял.

Ещё одна стрела пролетела, и посреди бешеного стука крови в ушах раздался звук падающего тела. Алани уже не смотрела по сторонам, не оглядывалась, не пыталась найти свою связку или метнуть нуру в преследователей. Её, как и всех, гнал не страх даже, а какое-то звериное чувство погони, превратившее боевой отряд в обезумевшее стадо. Многие падали, сражённые стрелами, или замедлялись от ран, а толпа всё бежала, будто не обращая внимания, тая на глазах. Может, было лучше после победы в казармах принять бой и ворот, отбросить врага... но толпа решила побежать — и побежала. Всё забыто, только ближе и ближе заветные ворота, за которыми — чистое поле, убежище, свобода. Шенаи выскочили на круговую дорогу Большого Колеса, ведущую вдоль крепостной стены. За миг до того, как Алани увидела закрытые ворота, прямо перед её глазами взмыла в воздух и пропала стремительная фигура. Два шага, три — и снова силуэт шенаи взмыл над крепостной стеной. За изгибом кружной дороги Алани увидела всё с начала до конца. Конструкция из десятка шенаи, застывшая, прислонившись к крепостной стене трёхъярусной башней, как будто "вдохнула", приникла ниже к земле. И другой воин с разбегу забрался по этим ярусам, взлетел на самый верхний и прыгнул, а конструкция разом распрямилась, выталкивая его ещё выше, к залитому звёздами небу. Сначала казалось, что он не долетит, но в последний момент, вытянувшись в струну, будто помогая себе парить, шенаи уцепился за край стены, подтянулся и перескочил на площадку. А живая праща из тел внизу уже сжалась для нового рывка. На глазах у Алани трое шенаи перебрались так через стену в полной тишине, а потом ночной воздух разорвал крик:

— Кейени!

Их заметили. А вместе с ними — преследователей, которые немного отстали, но всё равно наступали выжившим на пятки. Алани впервые за минуты погони обернулась и увидела их — пёструю толпу воинов с мечами, копьями, луками, с высящимися из-за спин очертаниями листартов. Вперёд. Нужно ещё быстрее вперёд. Шенаи каали продолжали держать "пращу", и кейени один за другим начали прыгать вверх, вперёд, к спасению, ни разу не оступившись. Оставшиеся ждать обернулись, чтобы встретить атаку. Тут только Алани увидела: преследователи — такая же дикая, неуправляемая толпа, летящая, как волна, куда придётся, куда несут её крутые берега. Увидев, что беглецы запрыгивают на стену, охрана у ворот заволновалась, кое-кто побежал наперерез, но они не успевали. Волна погони вылетела на улицу и на полной скорости врезалась в замерший у стены строй. Шенаи не умели защищаться: первую линию смяли сразу, а вторая скользнула вбок, из обороны переходя в нападение, каждым размашистым ударом копья поражая нескольких сбившихся в кучу противников, заставляя передние ряды пятиться и давить задних. Началась свалка. Всё больше шенаи забирались наверх, и оттуда, в помощь оставшимся у стен, летели тяжёлые нуру.

— Давай, быстрей!

Голос доносился откуда-то сверху, от каали на вершине "пращи". Алани, действительно, будто очнулась от запала, скакнула вправо, ушла с линии атаки. За передним краем сражения было ещё место, чтобы разогнаться, и она отошла подальше, готовясь к прыжку. За секунду до полёта, взбираясь небесной походкой по рукам, ногам и спинам каали, Умалэй и Алани посмотрели друг другу в глаза — а потом её швырнуло вверх, и отчаянной прямой линией она взмыла до кромки стены.

Под градом нуру преследователи отступали. Листартам наконец удалось протолкаться в первые ряды, но теперь на них сыпался град метательных копий. Вот ещё один, последний кейени взлетел на стену, а ещё двое пали внизу. "Праща" осталась одна, в странной предсмертной тишине.

— Кидай ещё раз!

Не все сразу поняли. Тем, кто остался внизу, уже ничего не оставалось. Но Умалэй повторил:

— Ещё раз!

"Праща" собралась, будто неуверенно, напряглись одновременно мышцы.

— Давай!!..

И Умалэй прыгнул сам. Надеясь не столько на силу прыжка, сколько на то, что почувствует движение других, угадает точно момент, когда всё совпадёт, когда мощь многих станет одним. И, уже начиная падать, на верхней точке, почувствовал под рукой надёжный камень, ухватился обеими. Перевалился через край. Всё было кончено. Впереди была темнота, глушь, свобода. А позади всё больше загоралось огней. Через секунду, минуту, вечность внизу блеснул меч листарта, и последний шенаи поднял невидящий взгляд вверх, к последнему лучу рассвета.

Это был самый длинный в мире сон. Сначала — шаги, шаги, как будто и во сне продолжался путь, трудный, бесконечный. Не летящий уже, не стремительный, за ясной целью, — а просто, обыденный и вечный, как солнце и луна, в неизменном шорохе дорожной пыли под ногами. Потом — обрывки сражений, неизвестных людей, куда-то бегущих и за что-то умирающих, так, что и не разберёшь. Вроде той, последней истории из книги, про двух великих воинов и источник вечной жизни, только без главных героев. Совсем без героев.

А потом Терилун вдруг поняла, что давно уже проснулась и стоит посреди прогалины на опушке леса. Облачное небо сыпало редкими лучами солнца; погода была вполне степная, и справа тянулись всё те же пологие каменистые холмы, что и раньше, а влево уходил не очень густой лесок.

— Ты встала. Хаэрашо.

На то, что было перед ней, Терилун посмотрела в последнюю очередь. А посмотрев, отшатнулась, увидев сначала совсем не ту, кто там был на самом деле.

Высокая, с зачёсанными назад и забранными в низкий хвост ореховыми волосами до колен, в холщовой длинной рубахе и широких штанах, она действительно чем-то походила на Кристу. Мускулистые загорелые руки лежали спокойно вдоль тела, и в левой, рождая рельеф под обветренной кожей, покоился серый короткий меч — не очень острый, так казалось, но Терилун совсем не разбиралась в мечах. Сходство кончалось, стоило посмотреть на лицо: тоже смуглое, всё будто заострённое, с высокими скулами, изящным носом и крупным миндалём глаз. Её было, наверное, уже много лет, но Терилун назвала бы её красивой...

— Всё помнишь? Начнём.

...если бы не эта странная небрежность, почти грубость. Во всём: в движениях, во взгляде, в словах. Не то ухарское деревенское дурачество, что так умело играла Криста. Другое.

— П-простите, я... Погодите.

— Язык проглаэтила? Просыпайся давай. Держи.

И прежде, чем Терилун успела что-либо ответить, бросила ей меч. Сама толком не понимая, как, девочка поймала, выронила на миг и подхватила снова, едва справляясь с пронзившей пальцы болью. На глаза навернулись слёзы. А женщина тем временем повернулась и двинулась вверх по склону, прочь от леса.

— П-подождите... — Перехватив поудобнее тяжёлый, невыносимо тяжёлый меч, стряхивая воду с глаз, Терилун пыталась не слишком отставать.

— Ты кому это говоришь? Тут ещё кто-то есть, кроме меня? Зови меня "ты". Или Джури.

— П... подожди... подожди, Джури!..

Её голос становился всё дальше, тише, а меч, действительно совсем не острый, больно оттягивал ушибленные ладони.

— Хаэрашо. Только сегодня. Это твой первый день.

— Первый... день?..

— И праэкрати переспрашивать.

Терилун остановилась перед замершей на склоне женщиной. Взгляд постепенно прояснялся от слёзного тумана, и фигура её на фоне светлого неба обретала детали.

— Лас не говорил, что приведёт такую хилую. Ты откуда?

— Из Согри... из Суо я, из Суо.

— Суо... Паэнятно.

Джури вновь зашагала по склону, на этот раз медленнее, ожидая не до конца ещё пришедшую в себя спутницу. Её короткое "паэнятно" — акцент не очень сильный, но ощутимый на гласных — было обиднее всяких бранных слов. Терилун вдруг стало досадно за свою родину Суо, за пределами которой, как ей ещё недавно казалось, ничего особенного и не происходило вовсе.

— Ну, и что тут такого? Ты сама-то откуда? Завела тут своими "поня-я-ятно"... — выпалила Терилун и осеклась. Не от страха, нет. Просто этот разговор всё больше напоминал одну из частых перебранок с Суррой, которых девочка вроде бы и не хотела никогда, но в конце концов начинала отвечать той же монетой. Всего чуть больше месяца прошло с тех пор, и Терилун забыта ту, прежнюю себя. А когда вспомнила, стало стыдно.

— А таэбе-то что? Ты не болтать сюда пришла, правда? — ответила, переспросив, Джури.

Начало вспоминаться. Лас рядом с домом этой женщины, полуразвалившейся чёрной хижиной, говорящий что-то ей своим обычным внушающим доверие негромким голосом, предлагая что-то или в чём-то убеждая. Впору было составлять длинный список всех, с кем он таким манером говорил. Отдельно отмечая тех, кто, как Лия, смог ему отказать. Хотя от неё он тоже получил всё, что хотел, так ведь?.. Не без труда Терилун вернулась в настоящий момент.

— Значит... Джури... Лас хочет, чтобы ты меня тренировала?

— А что, просыпаешься, кажись! Побэжали быстрей.

И, действительно, с шага перешла на лёгкую трусцу. Бежать под горку оказалось удивительно нетрудно, даже несмотря на тяжеленный меч, который она для удобства зажала под мышкой.

— Хотя какое тут пока тренировать. Ты оружие сначала держать научись. Порежешься.

Джури говорила очень странно. Грубовато, но не резко, как будто просто небрежно, и почти без дурных слов, как будто она тоже притворялась наподобие Кристы, но не так убедительно.

— Да он же тупой... — "И грязный. И тяжёлый. И мерзко пахнет старой железякой."

— Давай сюда. — Не замедляясь, Джури выхватила меч из-под мышки у Терилун и побежала дальше, легко выписывая им в воздухе замысловатые петли. — Тупой, значит?..

Джури ещё ускорила бег, и Терилун в своём платье едва за ней поспевала.

— Побэжали, побэжали!

Склон кончался длинной ложбиной, затканной невысокой порослью. Подскочив к одному кусту, Джури одним ударом срезала ему макушку, ровно, как живые изгороди в садах Миэ.

— Тупой, да?

Молодое деревце, по несчастью оказавшееся на пути, упало наземь, рассечённое пополам. Теперь Джури обернулась к отставшей Терилун и бежала задом наперёд, почти не сбавляя темпа.

— Не спать, побэжали! Побэжали!

Как ни удивительно, это беговое безумие со стороны почти не казалось диким. Джури говорила и делала странные вещи, но всё это — спокойно, размеренно, будто всё так и надо, не злилась и ничему особенно не радовалась, а когда повышала голос, то неизменно с выражением "ну, ты же и так понимаешь, что делать, ага?". А Терилун с самого начала неожиданно для себя поняла, что ей даже нравится. Джури не требовала ничего особенного: бежала вперёд — с горки, на горку, через ручей, по молодому леску — а Терилун за ней. Небрежно, расслабленно — понятно было, что для неё это вовсе не темп, и не будь рядом "хилой из Суо" (как Терилун сама себя в мыслях начала называть), давно бы взлетела к небесам или умчалась до самого Миэ. Ближе к середине дня, когда девочка начала уставать и замедляться, Джури останавливалась и без единого слова, не ругая, не подначивая, ждала, пока она сама не продолжит путь. И это прекрасно работало: лишь только хотелось сказать "всё, баста, в жизни столько не бегала!", как тут же вспоминалось жгучее "паэнятно" — и ничего, беги дальше. Терилун боялась, что на второй день всё начнёт болеть нещадно, но, удивительно, наутро тело было свежее прежнего. Только грязное. Эта проблема решилась в тот же день: они добежали дальше, чем прежде, и прошли под широким, на добрую полсотню шагов раскинувшим радужные свои брызги водопадом. Тодга же стало понятно, что ни для бега, ни для прогулок под дождём старое платье Терилун не подходит. Джури тут же будто из воздуха извлекла короткие штаны с рубашкой и сказала надеть, но обязательно на голое тело. Терилун помялась, но сделала. Поначалу непривычно, но так легко и свободно стало, что свою нижнюю рубашку и портки Терилун спрятала в сундуке в хижине и больше о них не вспоминала. На третий день девочка из обрывков верёвки соорудила себе подобие перевязи, чтобы носить меч за спиной, и с беспокойством ожидала реакции Джури, но та посмотрела и ничего не сказала. А на четвёртый день начались упражнения с мечом. Нужно было сбивать с деревьев зелёные, не созревшие ещё в мае месяце плоды. Получить таким размером с каштан твёрдым шаром по голове было ещё полбеды — постоянно казалось, что неуправляемая железка перевесит, выскользнет из рук и разрубит девочку пополам, как когда-то Джури рубила кусты и деревья. Но к такому тоже быстро привыкаешь. И у третьего дерева Терилун уже размышляла, как не похожи тренировки Джури на то, что ей так недолго удалось попробовать за полтора дня жизни у Кристы. Даже те же фрукты: Криста брала их бережно, осматривала, гладила, чувствовала их цвет, как будто знакомилась и дружилась с каждым до одного, даже если в итоге выбирала другие. А Джури — прибежать, сбить, порубить и побежать дальше. Без спешки, но и без особых чувств, без единой мысли. Без всего. Хотя, уже на обратном пути от водопада, выдыхаясь и стараясь не отстать, смотря на ритмично подпрыгивающий хвост Джури впереди, Терилун подумала, что она в то же время — вовсе не Лия. Не бесчувственный мёртвый камень, время от времени извергающийся вспышками болезненного восторга. Джури иногда улыбалась, порой без злобы прикрикивала, изредка даже казалась глубоко о чём-то задумавшейся. Просто всё это было так неочевидно, малозаметно, что немногим с виду отличалось от обычного чуть-чуть отупелого спокойствия.

— Ты где там? Побэжали!

То же и с делами. Лия делала всё как будто бы без цели вовсе, повинуясь рождающимися где-то глубоко внутри и одной ей ведомым случайным позывам. У Джури, напротив, цель была всегда: добежать до водопада, трижды обежать крутой холм, сбить по десять (не больше, не меньше) плодов с каждого дерева по дороге... Цели были, а причин тратить на них лишние эмоции не было. Утомлённая бегом и тяжестью тупого меча, Терилун всё равно не могла не любоваться на чудесный край, в который превратилась Степь в этом месте с труднообъяснимым названием "Утёс": поросшие густо-зелёным лиственным лесом холмы с ароматными клеверными полянками, шелестящими ручьями и тёплыми заливными лугами окрест. Джури же шла спокойно, вдох — выдох, хвост вверх — хвост вниз. И без малейшего интереса. Но под конец, набегавшись и находившись, возвращаясь в свою без прикрас срубленную хижину на опушке, она улыбалась. Терилун начала замечать это уже гораздо позже, когда могла пробежать весь день почти без передышки и так, чтобы потом не падать в беспамятстве на полати до утра. Много позже — но всё равно так невероятно быстро получилось так натренироваться, чтобы если и не обгонять Джури, то уже хотя бы не валиться без сил на полпути. Хотя это "быстро" было каким-то неопределённым — Терилун не знала толком, сколько прошло времени. На "Утёсе", казалось, не сменялись времена года, не становились длиннее или короче дни, — а если и становились, это не было заметно. Каждый день был одинаковым, степным — солнечным и ветреным, с набегающими порой рваными облаками. Начиная с определённого момента, Терилун могла измерять время только тем, как становилось сильнее — бежала дальше и обращалась со всё таким же тупым мечом легче. И ещё по заданиям. Сначала было сбивание плодов с деревьев, потом душ и "восьмёрки" мечом на ходу, потом, на бегу: влево — вправо, и над головой. Потом однажды, добежав до водопада, Джури неожиданно объявила: