Последнее Лето

Сорок пять секунд остановки. Сорок шесть.

Подойдем справа, ноги парню поднять, на колени — руки на грудину, вдох — нажать — нажать — нажать — вдох. Еще раз. Сука, ну хоть шприц адреналина бы! Еще раз. Давай уже, запускайся, я пока за тебя подышу. Еще раз. Еще раз.

Минута остановки. Шансы... Да плевать на шансы. Кто-то прикасается к плечу, открывая рот и показывая на него — хорошо, теперь дыши ты. Раз — раз — раз — раз — раз. Пять компрессий, один вдох. Еще раз. Грудина дернулась. Еще раз. Палец к сонной артерии — пульс есть. Судорога — парень содрогнулся, закашлялся, и я мягко наклонил голову, может захлебнутся в рвотных массах. Выдохнув, я встал и отошел в сторону.

Так и хотелось дать вожатому, допустившему заплыв подопечного за буйки, по лицу, но он тут не особенно виноват — парень вряд ли стал тонуть просто так, скорее всего случился какой-то спазм.

Я почти рухнул у стены — дико хотелось закурить, а накатившая усталость после стресса заставляла дрожать. Забавно, но нервничать я стал только сейчас. Люди на пляже толпились вокруг спасенного, вожатые организовали импровизированные носилки, а из медпункта уже бежала Виола. Скользнув взглядом по больному, и раздав пару указаний, она резко влепила мне пощечину.

— А? — от резкой боли я дернулся и недоуменно посмотрел на нее. Чего бьет то?

Женщина усмехнулась.

— В себя пришел? — она покачала головой. — Молодец. Впрочем... Пошли. Расскажешь по дороге.

Она кивнула на дорогу к медпункту, и я после некоторой задержки пошел за ней. Все-таки ударила она не зря — это действительно помогло прийти в себя. Вздохнув, я начал рассказывать.

— И все-таки, ты тот еще отморозок. — Виола улыбнулась. — Как ты понял, что мальчик тонет?

Я задумался, вспоминая. И почему это отморозок?

— Голова и рот были ниже уровня воды, он почти стоял в воде, ноги только бессмысленно дергались, и он пытался перевернутся на спину, откидываясь назад... — что же еще. — К тому же волосы лежали на глазах, он не пытался их убрать.

Все это сейчас я понимал как-то постфактум. Тогда я не столько понял, что происходит — мысли шли за действиями. Вроде бы я заметил, что-то странное, и тело среагировало до того, как сознание подогнало обоснование.

— И сколько секунд ты думал перед тем, как бросится в воду? — женщина покачала головой. — Как я и говорила — отморозок. Хороший, правильный, но отморозок. Нулевой момент рефлексии.

Я вздохнул.

— Это плохо? — все-таки она была, судя по всему, права.

Женщина покачала головой.

— Не плохо и не хорошо... Просто факт. — она задумалась, и пошла вперед — проверить парня на носилках.

Я вздохнул. Факт — ну и пусть. В конце-концов, это не худшее, что могло со мной случится.

— Садись. — Виола кивнула мне на ее стол. Стул был не просто отставлен — он валялся у стены. Похоже, крики об утопающем выдернули ее прямо с рабочего места. Женщина достала из стопки листов один, и положила на стол. — Хрен его знает, в порядке ты или нет, так что заполни тест.

Она кивнула на стол, и ушла к больному — его уже уложили на койку, и сейчас он увлеченно блевал в подставленное ведерко. Вряд ли от утопления — похоже, что-то с ним не так. Но ладно, уже не мое дело. Тест был, похоже, чисто психологическим, для контроля состояния. Учитывая, что я сегодня впервые спас человека и вообще применил знания на практике — это логично.

Вопросы были написаны от руки, но почерк у Виолы оказался более чем читабельным — назло всем байкам о врачебном почерке. Итак, начнем.

1. Расположите эти слова от самого приятного к наименее приятному: 'Меч, сон, улыбка, машина.'

Такс... Ну, меч — это забавно, но насилие я не люблю, машину водить не умею, сон — приятно... Окей. Значит — улыбка, сон, машина, меч.

2. Вам показывают ролик боя быков. Ваша реакция?

Огромные быки, дерущиеся так, что громыхает земля. Мощные туши, длинные рога, жгущий кончик языка железный прикус крови, застывший в воздухе... Азарт и интерес.

3.Вы видите, как умирает человек. Его смерть естественна. Ваши действия?

Умирает... Да не бывает естественных смертей. Попробую провести реанимационные мероприятия и вызвать квалифицированную медицинскую помощь.

4. — Вам приснилось, что вы стали птицей. Это очень яркий сон, вы парите над землей и видите мир, которого никогда не знали. Он прекрасен. Что именно вы видите внизу

Хм... Ну, наверное, что-то... Не знаю. Космодром... Огромные здания из металла и стекла, сверкающие голограммы, ангар для истребителей. Город, выгнутой линзой — город-амфитеатр. Да, наверное, что-то такое.

5. Когда вы в первый раз совершили (полноценный) половой акт?

Ну... Вчера? Нет. Не знаю. Не уверен, что первый.

6. Вы ведете машину по горному серпантину. У машины отказывают тормоза и вы вот-вот сорветесь в пропасть

Это чтобы я рухнул в машине, у которой еще есть двигатель? Да я вожу все, что может ездить! Значит — делаю все возможное, чтобы исправить кризисную ситуацию. Торможение радиатором, решеткой радиатора, да хоть бы и двигателем.

Вопросы кончились, и я отложил бумагу. Виола была занята, так что просто вышел из медпункта — найдет потом тест.

Впрочем, далеко от медпункта я не ушел — слишком быстро я уперся в площадь. Хотя это, на самом деле, было более чем ожидаемо — все дороги лагеря сходятся на центральной площади. И все бы неплохо, если бы на этой самой площади не стояло золотоволосый фигуры с метлой. Похоже, девушка решила снять стресс привычной, не требующей умственной деятельности, работой. А тут я вылез. Снова.

Я застыл, и осторожно отошел назад — может не заметит. Да, я поступаю дико неправильно, да, нужно объяснится, но черт... Как же это сложно!

— Белов, стоять! — за спиной раздался уверенный голос, и я послушно застыл. Что тут еще поделать?

Девушка подошла, положив у памятника метлу, и только покачала головой, смотря на меня. У нее были покрасневшие, натертые глаза, лицо неосознанно кривилось при взгляде на меня, а в глазах... В глазах стояло что-то странное. Боль, какое-то странное понимание и... Черт. Это что, сочувствие? Да что тут вообще происходит? Почему она еще не влепила мне по лицу?

— Я виноват. — я решил разбить молчания. Не извинятся — толку то, словами тут уже не поможешь. Просто спокойное признание факта.

Девушка вздохнула, и покачала головой.

— Виноват. — она кивнула, напрягшись. О да, ей хотелось дать мне по лицу, стереть это виноватое выражение с лица, но... Она этого не делала. — Белов... Чем ты болен?

Э...

— Прости, что? — я переспросил на чистой автоматике.

Это было настолько неожиданно, что я не просто растерялся — мысли просто исчезли. Да... С какой стати, собственно, она так думает? И в каком смысле я болен? И с чего, черт побери, она это взяла?

— Не придуривайся. — она вздохнула. — Чем ты болеешь? Скажи уже, черт побери!

На конце фразы она почти сорвалась на крик. Похоже, она была в этом уверена. В какой-то моей болезни... Почему-то. С чего она сделала такой вывод?

— Славя... — я покачал головой. — Что ты... О чем ты говоришь? Какая еще болезнь?

Девушка напрягалась. Похоже, она ожидала другой реакции.

— Ну смотри. — она вздохнула. — Каждый раз, когда разговор касается будущего, ты резко мрачнеешь и почти впадаешь в депрессию. Увлекаешься медициной, но уверен, что не сможешь ее изучать. Вчера напился, какой-то невкусной дрянью, причем один — Алиса пришла сама. Просто так в запой не впадают, Сереж. К тому же Виола только отмалчивается и отнекивается, когда я спрашиваю ее о твоем здоровье. Что еще я могу подумать?

Что? Но...

Кажется, я засмеялся. Кажется, я все-таки закричал. Потому что...

Черт побери... Она ведь долбанная святая. После того, как ей изменили, она все-таки нашла в себе силы включить мозг и проанализировать происходящее. Пусть даже неправильно интерпретировав, но для правильных выводов у нее не было нужной информации. Ведь...

Черт побери. Это ведь не я — это вы все сдохнете. И ты тоже, золотая девочка. Пятеро детей в семье в Норильске — это приговор. Ольга... Она может и вырвется, смотря как пойдет работа и успеет ли закончить университет. Эта рыжая, как ее — сторчится и сопьется даже не тогда, когда станет модно, но тогда, когда станет можно. А я... А я знаю, как выжить, а то и подняться во времена крушения. Я то выживу — или поймаю пулю, но шансов у меня в любом случае на порядок выше, чем у кого-либо другого тут.

Будто со стороны я услышал странный всхлип, смешанный со смехом. Она ведь, черт побери, действительно за меня беспокоится! После всего, несмотря на то, что мы знакомы всего четыре дня... 'Советская медицина лечит все, Сереж.' — я почти видел, как она произносит это, даже не подозревая о том, что происходит в реальности. Она сделала нужные выводы, проанализировала ситуацию, отбросила чувства — и была, черт побери, готова помочь. А я...

— Прости. — я выдохнул. — Прости!

Кажется, я куда-то шел. Кажется, я... Мне было больно. И больнее всего от того, что я потерял, пожалуй, лучшего человека из всех, когда-либо встречавшихся мне за обе жизни. А я... Я...

Я не знаю. Но я сделаю для нее все, что смогу.

* * *

Ноги вынесли меня к музыкальному клубу. Не знаю, почему — наверное, после тяжелого разговора с Ольгой мне захотелось тепла, и Мику была первым человеком, который с ним ассоциировался.

В клубе было тепло, светло и играла музыка. Как всегда — живая и высококлассная. Что-то такое неуловимо азиатское, даже японское — и безупречно красивое. И, кстати, удивительно веселое — в первый раз на моей памяти Мику пела не грустную песню. Вздохнув, я постучался и вошел.

Мику как раз закончила петь, и повернулась. Улыбнулась — но в глазах проскользнул кроме радости отблеск разочарования. Значит, я провернул эту комбинацию правильно. Только почему-то теперь мне ничуть от этого не радостно.

— Привет, Мику. — я улыбнулся, и сел на подоконник. — Я тебе не сильно мешаю?

Девушка покачала головой.

— Нет конечно, Сереж! — она улыбнулась. — Как вечер прошел?

Мику даже слегка покраснела. Похоже, сплетни до нее уже дошли. Понятно.

— Приятно. — я вздохнул. Все-таки выпитое до сих пор отдавалось в теле, а воспоминания — в штанах. — А у тебя?

Девушка смутилась. Почти напоказ, искренне наслаждаясь тем, что теперь ей есть, от чего смущаться, и с кем поговорить. Насколько все-таки мало ей было нужно для счастья.

— Хорошо. — Мику улыбнулась.

Она была радостна, мила... И совершенно отчуждена. В один миг мне стало просто не о чем с ней говорить — теперь ей просто не до меня. Тот период ее жизни, в который я мог на нее влиять прямо, без манипуляция, прошел вчера. Теперь у нас могут быть любые отношения — дружеские, соседские, рабочие... Но любовных уже не будет. Может быть через пару или десяток лет, когда она изменится — но здесь и сейчас поезд уже был безнадежно упущен.

Повисло неловкое молчание. О чем говорить? Что сказать? Не знаю. Конечно, еще можно раздавить Сыроежкина, переиграть происходящее... Mein Gott, попросту увести ее... Но первой любви уже не будет. И у меня, и, что куда важнее — у нее. А ломать ей еще и это я, наверное, уже не способен.

Молчание разбил стук в дверь. Неловкий и не уверенный, но достаточный, чтобы мы отвлеклись. После короткого промедления внутрь зашел Сыроежкин. Посвежевший, со слетевшей с глаз пленкой депрессии. Впрочем, он очень и очень забавно напрягся, когда увидел меня рядом с Мику. Вьюнош почувствовал угрозу своим отношениям с девушкой, и решил посопротивляться. Я бы даже умилился искренностью и чистотой эмоции, если бы это была не Мику.

— Ну ладно. — я улыбнулся. — Давай тогда. Увидимся.

Я кивнул Мику, и встал с подоконника, подойдя к Сыроежкину. Судя по взглядам, которыми они смотрят друг на друга — все у них пока будет хорошо, и я тут лишний. А значит... Я чисто по-дружески хлопнул Сыроежкина по плечу, и прошептал ему на ухо.

'Обидишь ее — оторву яйца'

Парень слегка побледнел — совсем чуть-чуть, на долю градуса, но для меня его лицо читать проще, чем многие книги. А значит — я выдержал тон, взгляд и выражение лица. А значит — последнее внушение сделано.

Мику демонстративно отвела глаза, сделав вид, что ничего не услышала, Сыроежкин слабо кивнул в ответ, и я вышел на улицу. Мне было грустно, но я был уверен, что все сделал правильно. И пусть у них все будет хорошо — хотя бы оставшиеся лагерные две недели.

А я... А я пойду к Алисе. Надо бы узнать, оправилась ли она после вчерашнего.

'А где она?'

Хороший вопрос. Даже очень хороший, если так подумать. Она куда-то пропала сразу после сегодняшнего утра, и, скорее всего, так и лежит пропитым полутрупом. Точнее, лежала бы, если бы не проснулась раньше меня, и бодро ускакала к себе, предварительно облевав пол и демонстративно оставив трусы на одеяле. Значит, сейчас она где-то бродит, и мне не о чем беспокоится... Если бы я знал таких девушек чуть-чуть хуже.

— Ульян? — я окликнул рыжеволосую девочку, выходящую из столовой. У меня, после всех сегодняшних приключений, и кусок в горло не лез, так что заходить особого смысла не было.

— Да? — девочка обернулась, посмотрев на меня. Кожа на коленках у нее была содранной, похоже, игра в футбол прошла даже слишком хорошо.

— Не знаешь, где Алиса? — после того, как как мы поругались, она вряд ли пошла плакаться старшей подруге — не тот типаж. К тому же, нет у нее подруг.

— Алиса? — девочка задумалась. — Ну, она говорила, что к малому камню пойдет. Ей поиграть на гитаре захотелось, наверное.

Mein Gott, конечно. Что же еще делать в месте, скрытом от глаз всего лагеря, как не играть на гитаре для себя — хотя в это время даже эстрада стоит пустая. Scheiße!

— Спасибо. — я кивнул девочке и пошел в сторону малого камня, быстро переходя на бег.

Камень — это ближайшая костровая яма к лагерю, до которого идти около двадцати минут по лесу. Вожатых там не бывает, и зная Алису — забралась она совсем не просто так. Конечно, удивляют подобные способности к реставрации от выпитого, даже по моему организму такое количество спирта ударило крайне сильно, но она и выпила то на порядок меньше меня. Так что... Так что если мои подозрения оправдаются — я ей совсем не завидую.

Минут через десять бега послышались тихие, но становящиеся все громче переливы гитары и пение. Сначала я увидел отблески костра — не слишком умело разожженного, но яркого и весело потрескивающего сухими витками. Затем — троих парней, может быть на год младше меня. Двое из них о чем-то переговаривались, третий — пил из поблескивающей бутылки. Алиса уже не играла, а положила кому-то голову на плечо. Мой взгляд сфокусировался и расфокусировался, почти независимо от меня проходясь по пикантной картине. Раз — осторожно, неуверенно поглаживающая женскую задницу ладонь. Два — разлитая бутылка водки, выпавшая из рук и размазавшаяся жирными пятнами на красной майке. Три — расстегнутые штаны, на которых уже посверкивает в свете костра пятнышко предэякулята. Четыре... На четвертом пункте я оказался слишком близко, чтобы думать или смотреть.