Серов внезапно замолчал и не возвращался к этой теме до самой Земли.
8. Каппа-4 Эридана, 2229 ГОД.
С планетоида открывался непривычный вид на звезды. Млечный Путь здесь не опоясывал всю полусферу небосвода, но сильно напоминал растопыренную пятерню. Из яркого звездного роя галактической плоскости торчали отчетливо различимые даже невооруженным взглядом отростки спиральных рукавов.
Чуть дальше чернел неправильный квадрат, в котором звезд почти не было — окно в Великую Пустыню, напоминавшее, что люди пришли в мир, лежащий на окраине Галактики, расположенной на периферии Местного Сверхскопления. Пущенный в ту сторону фотон будет мчаться миллиарды лет, прежде чем достигнет соседнего Сверхскопления галактик.
А с другой стороны к планетоиду быстро приближался столб света.
— Первый спутник в конусе луча, — доложил Дихнич.
— Не зашкаливают? — поинтересовался командир.
Не отрывая взгляд от приборов, бортинженер отрицательно помахал рукой. Рядом с ним, заглядывая через плечо, стояли оба астрофизика, апериодично издававшие изумленно-восторженные восклицания.
В окружающем космосе стало совсем светло — межпланетная пыль люминесцировала в концентрированном пучке лучей.
— Есть, догнал планету,— полушепотом сказал Миллерс.
Это было видно и без комментариев. Плотная атмосфера, получив мощнейший лучевой удар, взбурлила воронками "газоворотов".
Повернувшись к Вартаняну, Ярослав ехидно поинтересовался:
— Вы все еще жалеете, что я не разрешил вам остаться на поверхности?
Начгруппы пожал плечами и не ответил. Подмигнув, Астанин снова повернулся к экрану.
Лучевой поток "поливал" планету минут пятнадцать, солидную дозу радиации получил и планетоид, на теневой стороне которого стоял земной звездолет. Разумеется излучение не пробило бы мезонировую броню "Радикала", но любивший подстраховаться Астанин предпочел укрыть корабль мегаметровым экраном из скальных пород.
— В общем, все было, как мы думали,— заявил Терехов, младший из астрофизиков.
— Еще бы,— с пониманием поддакнул остряк Дихнич.— Вселенная маленькая, галактика — еще меньше. Ничего нового в этом мире и быть не может.
Кто-то засмеялся, но Терехов обиженно насупился.
Тем временем впечатляющий космический феномен потихоньку выдыхался. Луч уходил, чтобы снова обрушиться на планету через сорок семь суток. Постепенно возвращались к норме сигналы телеметрии. Только на планете еще несколько дней будут беситься особенно свирепые ураганы.
Потом утихнут и они.
— Рудик, твой спектрометр готов? — спросил Вартанян Миллерса и, когда тот кивнул, добавил: — Я хотел бы поработать.
Они вышли. Следом за ними стали исчезать остальные. Скоро в рубке остались только командир и второй пилот.
— Ну что?— нетерпеливо спросил Ярослав.
Побарабанив пальцами по кожуху терминала, Бахрам сказал с весьма довольным видом:
— Система находится в равновесии не более четырехсот тысяч лет. Полностью развалится спустя миллион с небольшим... Похоже, мы нашли.
— Похоже,— вяло отозвался Астанин.— Даже слишком похоже. Косвенных улик так много, что очень вероятна очередная пустышка.
— Что ты мямлишь,— раздраженно осведомился Омаров.— Не ты ли целых... черт знает сколько времени носишься с этой идеей, а теперь, когда твоя гипотеза подтверждается, ты же чем-то недоволен!
— Я очень боюсь ошибиться,— тихо сказал Ярослав.— Нужны прямые доказательства. Мы же не знаем, даже не догадываемся, для чего предназначена эта система. Вот если подтвердится с перемычкой, тогда — другое дело. А пока вполне можно предположить, что полмиллиона лет назад пять небесных тел случайно заняли определенное взаимоположение, и гравитация в строгом соответствии с уравнениями Кеплера-Ньютона-Эйнштейна-Угланова-Тейна, аккуратно посадила их именно на такие теоретически-запрещенные орбиты.
— Ну, знаешь! — возмущенный и потрясенный оппортунизмом друга Бахрам в сердцах махнул рукой.— Я очень наглядно представляю себе, как на Центральном Космодроме приземляется какой-нибудь, например, золотистый октодекаэдр с пифагоровыми штанами на каждой грани. И — это я тоже могу представить — некоторые вчерашние энтузиасты, на которых мы не будем указывать пальцами, наверняка попытаются объяснить это явление естественными — в кавычках — причинами.
— Не суетись,— по-прежнему флегматично посоветовал Ярослав.— Нейроны, как известно, регенерируют очень медленно. Главная проверка — на перемычке. Если там обнаружим хоть что-нибудь — у нас будут все козыри. Тогда уж никто не сможет сказать, что это совпадения.
Немного позже в каюте командира загудел видеофон.
— Можете поздравить,— сказал с экрана Вартанян,— у нас есть кое-что интересное.
Астанин охотно поздравил, ожидая пояснений, однако Степа (то есть, теперь уже, конечно, не Степа, а Степан Сергеевич), не вдаваясь в подробности, сменив тему, осведомился, какие будут распоряжения.
— На планету хотите? — догадался Ярослав.— Готовьтесь. Чем раньше, тем лучше. Только...— Он даже замялся, понимая, что начгруппой будет ошарашен,— только имейте в виду: мне придется увести звездолет, чтобы провести кое-какие космологические наблюдения.
— В этой системе? — поразился Вартанян.
— Нет, парсеках в двухстах отсюда. Так что недельку корабля не будет.
Наутро, прощаясь с Вартаняном в ангаре возле катера, он повторил в очередной раз:
— Я рассчитываю вернуться через семь, от силы — десять дней. Если к этому сроку "Радикал" не сообщит на Землю, что вернулся в окрестности Каппы, за вами пришлют "Интеграл" или "Полином". А может быть, "Алмаз", но это неважно. От вас требуется продержаться эти несколько суток.
— Продержимся,— успокоил его руководитель научной группы.— Планета спокойная, жизни — никакой.
— Постарайтесь не рисковать,— строго произнес Астанин.— Чуть какая неприятность — сразу в ракету — и на орбиту.
Впервые за десять лет работы в Межзвездном Флоте он оставлял десантную группу без корабля-базы, поэтому на душе скреблась целая стая диких кошек.
Удостоверившись, что катер благополучно сел на планету, экипаж звездолета запустил кварковые моторы. После пятидесяти часов разгона, оказавшись в световом часе от точки старта, "Радикал", включив все телескопы, переместился на окраину спирального рукава Галактики.
На этот рейс, к удивлению многих, Астанин напросился сам. Периодически вспыхивающая Каппа-4 Эридана считалась обычной цефеидой, так что никто ею особенно не интересовался. Шуруев так и сказал:
— В лучшем случае, вторая Нателла. Хоть эта Каппа и в плане, но я пошлю туда кого-нибудь из молодых. Попозже.
Однако, Ярослав, не вдаваясь в подробности, объяснил, что его по целому ряду причин интересует именно этот район Галактики, который в последние годы оказался, к счастью, в зоне досягаемости новых звездолетов. И даже, если эта звезда действительно относится к типу АМ Парусов, то ею тем более следует заняться поближе — экспедиция Серова, как известно, ходила к Нателле без научной группы, а на "Радикале" с прошлого рейда осталась астрофизическая аппаратура.
Доводы подействовали, причем немалую роль тут сыграл авторитет Астанина, поддержанный личной просьбой Серова. Через несколько дней программа полета была утверждена.
Система Каппы-4 Эридана оказалась забавной космологической игрушкой. Центральным телом была массивная черная дыра, вокруг которой вращались по ближайшей орбите сразу три объекта: звезда класса А4 и две планетки типа Меркурия. Немного дальше крутилась венероподобная планета, а на периферии системы — газовый шар чуть побольше Урана.
Но главной достопримечательностью Каппы-4 был, несомненно, эффект "огненного клинка": черная дыра, как линза, фокусировала своим тяготением излучение бело-голубого светила, и этот пучок лучей вращался по системе синхронно вращению звезды. На четвертый день после прибытия в систему земляне стали свидетелями феерического зрелища: узкий поток фотонов ударил в третью планету — ту, что напоминала Венеру.
Несмотря на такие феномены, большого интереса эта звездно-планетная семья не представляла — тут Шуруев был прав. Однако, поблизости находилось другое образование, по поводу которого Серов, Астанин и Омаров имели некоторые подозрения.
Вернувшись к Каппе после завершения внеплановых работ и получив с планеты уведомление о благополучном протекании экспедиционной жизни, Ярослав смог наконец спокойно погрузиться в охватившие его эмоции. Гипотеза, возникшая у него несколько месяцев назад, как будто подтверждалась, но таким странным образом, что выводы напрашивались совершенно неожиданные. Оставалось только дивиться чудесам этого мира, благодаря которым ему удалось, не зная главного, найти правильное решение.
Сообщение об их открытии вызовет немалый шум — в этом Ярослав не сомневался.
Как ни удивительно, Вартанян явно не собирался продолжать изучение планеты. Когда звездолет, приблизившись, повторно вышел на связь, начгруппы изъявил желание вернуть свое подразделение на борт. Ярослав, естественно, насторожился, но собеседник успокоил его:
— У нас все в порядке. Просто делать здесь нечего — объект на редкость неинтересный. Типичная Венера!
Услышав столь откровенный ответ, командир неожиданно развеселился и подумал: "Как часто стали мы употреблять это слово — неинтересно". В прошлых столетиях такой вопрос не стоял вообще. Тогда считалось, что в космосе интересно все. В начале двадцать третьего века, когда Астанин впервые покидал Землю, Солнечная Система превращалась в глубокий тыл Человечества, и наиболее актуальной задачей стал поиск миров, пригодных для освоения и колонизации. К сегодняшнему дню таких планет наоткрывали столько, что люди не заселят их и за двести лет. В избытке имелись и планеты, богатые ценными рудами: от железа и алюминия до лантаноидов и стабильных трансуранидов. Все это привело к своего рода пресыщению. Астанин считал, что только встреча с Иным Разумом сможет вызвать эмоциональное воздействие, сравнимое с полетом Гагарина, с первыми высадками на Луну, Марс и Плутон, с межзвездными эпопеями фотонных "драконов", с покорением гиперпространства и с началом расселения землян по планетам далеких звезд.
В самом деле, что привлекательного в мертвом каменном мире, окутанном плотнейшей шубой двуокиси углерода? Ни капли воды, ни глотка кислорода — банальная планета, каких известно сотни. Здесь не могло быть и речи ни о какой жизни, а тем более — о разумной.
Стоит ли удивляться, желанию группы Вартаняна при первом же удобном случае дружно погрузилась в катер, чтобы поскорее очутиться в уютных каютах "Радикала".
Сам Степан Сергеевич, не успев перешагнуть комингс шлюз-ангара, поинтересовался, не ожидается ли в обозримом будущем удар "огненного клинка" в четвертую планету системы. Проконсультировавшись с малым компьютером, Бахрам сообщил, что подобное событие действительно должно произойти довольно скоро. Заметно обрадовавшись, Вартанян провозгласил:
— С точки зрения астробиологии, экспедиция будет завершена после наблюдения этого явления. Только желательно быть поближе к планете.
— Ничего не может быть проще,— заверил его Бахрам, также обрадованный перспективой скорого возвращения на Землю.
Осторожно толкнувшись ракетными дюзами, "Радикал" плавно изменил орбиту, направив свой бег на окраину системы. Несколько дней на корабле было относительно спокойно: ученые занимались своими делами в лабораториях, а командир заставил себя выкинуть из головы прочие проблемы и занялся литературой.
В наступающем году исполнялось столетие премии, присуждаемой Министерством освоения космоса художественным произведениям космической тематики. В связи с юбилеем, некоторых ветеранов, к числу коих каким-то боком приписали и Астанина, попросили сообщить мнение о работах, этой премии удостоенных.
Будучи человеком скорее мягкосердечным, нежели наоборот, Ярослав не стал отказываться, совершив тем самым роковую, как стало понятно слишком поздно, оплошность. Давая свое согласие, он по простоте душевной не предполагал, что ему предстоит просмотреть кристаллы с записями многих десятков романов, повестей, рассказов, а также полнометражных телеспектаклей и художественных фильмов. Хотя некоторые произведения были знакомы, интуиция подсказала Астанину, что просмотр грозит затянуться не то, что до конца рейса, но и на весь послеполетный карантин. Но тут подвернулась на его счастье вынужденная пауза в работе экспедиции, и он без энтузиазма приступил к чтению.
Были среди фильмов и книг довольно неплохие, были удачные и даже превосходные. Однако почти все они казались Ярославу немного неправдоподобными, и он, вслед за Станиславским, готов был раз за разом повторять: "Не верю!" Писатели и режиссеры почему-то обожали загонять своих героев в безвыходные ситуации. Свыше половины произведений посвящались авариям, катастрофам и прочим чрезвычайным происшествиям, которые в реальной космической практике случались достаточно редко. Даже в тех случаях, когда сюжет строился на реальных событиях, авторы упорно старались до предела сгустить наиболее мрачные тона.
Например, Ярослав совершенно точно знал, что Марсианская экспедиция 2094 года протекала отнюдь не так драматично, как изобразил Голдстоун (во всяком случае, потерь в личном составе там не было), а неприятный эпизод со звездолетом "Украина" в 2214 году ("Украина" не смогла войти в гиперпространство и навсегда осталась в системе Проциона; людей сняла "Россия", а сам корабль до сих пор используется в качестве стационарной базы) выглядел в изложении Могилевской чуть ли не трагедией.
Сложнее было с фильмом о гибели "Компаса" в 2220 году — звездолет не вышел из гиперпространства и бесследно исчез. Поскольку ничего достоверного об этой истории известно не было, авторы имели в общем-то моральное право, раскрепостив воображение, описать в романтизированных красках героизм экипажа, постепенно осознающего неизбежность ужасного конца. По мнению Астанина, лучше бы они этого не делали, а тем более с такой бравурной слащавостью. Слишком уж отдавало кощунством.
Другим излюбленным приемом многих авторов оказалось нагнетание любовных страстей. Очень часто на страницах и кадрах герой-звездолетчик (в более ранних произведениях — командир или штурман планетолета) падал на колени, что очень нелегко проделать в жестком скафандре, перед прекрасной астрогеологом (в вариантах — биологом, планетографом, связистом, кибернетиком или, на худой конец, техник-лаборантом), и, зверски молотя кулаками по каменистым или пыльным почвам неведомых миров, страстно восклицал слова признания.
Короче говоря, космос оказывался для авторов простой декорацией, на фоне которой развивались любовные драмы. Замени звездолет загородной дачей или пещерой троглодитов — ничего, в принципе, не изменится.
Спору нет, экстремальные ситуации, вызванные смертельной опасностью или эротическими стрессами — выигрышный прием, позволяющий проще показать глубокие переживания. Однако, могут же быть и другие, не менее могучие чувства, не одни же страх с любовью царят в человеческом сознании. Незаслуженно забыты литераторами такие всесокрушающие силы, как долг, товарищество, тяга к познанию и господству над природой, а также патриотизм во всех его проявлениях.
