Экологическая тропа

-Могу, если ты перестанешь кричать и материться, — спокойно ответил Валерий, проходя на кухню, — Побереги красноречие для своего крутого департамента.

-Нет, это потрясающе! — воскликнула Людмила, — Ты решил меня бросить, Валер?

-Ну, а это тут при чем?

-Да при том! Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я, бл..дь, круглая дура, да? Это мужик не чувствует, а баба почувствует всегда!

-Мы с тобой сейчас будем выяснять наши сексуальные проблемы или разговор о сыне? — чуть повысил голос Валерий.

-Да! — выкрикнула Людмила, — В первую очередь я хочу знать все о сыне! Я мать! Я хочу знать, почему я узнаю все через кого-то, а мой собственный муж пасет меня и в полиции, и в больнице, не давая даже поговорить с врачом?

-Тогда успокойся и выслушай меня внимательно. Наш сын действительно находился в сексуальном контакте с парнем, который организовал его избиение, хотя сам непосредственно не участвовал. Познакомились они в Интернете и встречались на природе. Сейчас тот парень дал показания, в остальном будет разбираться следствие. А клеить во всеуслышание такой ярлык на сына я бы тебе не посоветовал.

-Да кто клеит?! Но почему ты от меня все скрывал?!

-Именно потому, что ты своими эмоциями можешь только навредить делу и лишний раз травмировать сына, который и так перенес необратимую травму.

-Да его надо показать психиатру и его вылечат! Поколют месяц, другой — и следа не останется ни от травмы, ни от всего остального. Там не таких обламывают! И твоя мать, между прочим, считает так же.

-Но я так не считаю! И Женьку я вам, как отец, не отдам! Имейте это в виду все!

-Вот как? Мы все ему враги, один ты такой понимающий?

-Это все, — твердо проговорил Валерий, — Теперь о наших с тобой отношениях. Тут ты совершенно права, нам следует расстаться. Я чувствую себя виноватым перед тобой, что так поздно понял, что живу не своей жизнью. Женьку буду продолжать содержать и все совместно нажитое имущество оставляю тебе, включая твою машину, квартиру и коттедж. Решай сама, стоит ли затевать бракоразводный процесс...

-Нет... Это за все хорошее... За то, что отдала всю жизнь... За то, что мыла, стирала, убирала, готовила... — запричитала Людмила между рыданиями.

-Я понимаю, что тебе тяжело, но ты же сама знаешь, что мы чужие люди. И по большому счету, это было всегда. Так будет лучше и для тебя, и для меня... и для сына.

Людмила сидела и продолжала плакать.

-Прости меня, если сможешь, — проговорил Валерий и вышел из кухни.

Спать они легли в разных комнатах.

10.

Валерий ехал по Киевке и вспоминал, как совсем недавно они ехали вот так же вместе с Людмилой, а сзади валялся на спине Женька, елозя пальцем по своему смартфону. Все было как всегда, начиналось лето, и ничто не предвещало, что оно принесет такие перемены. Сейчас это вспоминалось, как будто было не три месяца назад, а в какой-то далекой, совсем другой жизни.

Вот и поворот, вот и поселок, вот и их коттедж. Их, но теперь — не его. Формально Валерий уже перевел его на имя Людмилы, как и московскую квартиру. Теперь он был там только лишь зарегистрированным квартирантом. Расчет оправдался — возможность получить все, а не половину, заставило Людмилу отказаться от развода и принять все его условия. Они решили дать друг другу 'вольную', как сейчас стало принято выражаться, 'по соглашению сторон', а развестись формально — по достижению Женькой совершеннолетия, до которого оставалось не так много.

Валерий остановил машину возле забора и зашел на участок. Навстречу продефилировала Мария Ильинична, не поворачивая головы и не поднимая на него взгляда.

-Я приехал забрать Женькин велосипед, — сказал он Людмиле, войдя в дом.

Та бросила на него неприязненный взгляд:

-Свое барахло забери лучше. Велосипед я могу сама перевезти.

-Заберу. Мы едем на Можайское море на следующих выходных. Я хочу взять Женьку с собой.

-В этом нет необходимости, — язвительно заявила Людмила.

-Я ему обещал, и я это выполню, — твердо сказал Валерий, — Не забывай, пожалуйста, о нашей договоренности.

-Да забирай ты его хоть совсем. Пусть живет с тобой, раз ему мать — злейший враг. Он мне уже вчера закатил скандал по этому поводу...

-По какому?

-По поводу вашей поездки.

-И что тебя возмущает?

-То, что я не хочу, чтобы он был свидетелем разврата!

-Не смотри, пожалуйста, на всех со своей колокольни. Да и спать он будет, кстати, в отдельной палатке.

-Если с ним что-нибудь случится... — многообещающе с угрозой произнесла Людмила, не завершив фразы.

-Я тебя понял, — сказал Валерий и пошел в сарай за велосипедом.

-Приветствую! — послышался голос с соседнего участка.

За забором стоял Сергей Петрович.

-Привет, — Валерий подошел, и они обменялись рукопожатием.

-Не чаял тебя уже увидеть, — сказал сосед.

-Велосипед приехал забрать. Возможно, больше не увидимся...

Взгляд Сергея Петровича стал серьезным:

-Заглянешь?

-Если только на чаек. Я за рулем и сейчас уезжаю.

-Заходи, я поставлю...

Сосед направился к дому, а Валерий взял велосипед, погрузил его в багажник, вернулся в дом, забрал сложенные в коробку Людмилой вещи и сказал:

-Я поехал.

Сидящие друг напротив друга за столом на веранде Людмила и Мария Ильинична ничего не ответили, даже не посмотрев в его сторону.

Да. Не много оказалось в этом доме, принадлежавшего лично ему. Как, впрочем, и на городской квартире.

Валерий поставил коробку в машину и переехал к забору соседа. Тот уже ожидал его, стоя на крыльце.

-Значит, горшок об горшок? — спросил он, жестом приглашая Валерия за стол и наливая чай, — Извини, что лезу не в свое дело.

-Тебе простительно, соседи как-никак, — пожал плечами Валерий,— Правда, выходит, что теперь уже бывшие.

-Что, так серьезно?

-Серьезней некуда. Разводиться через суд не стали, оформим через два года, когда Женьке восемнадцать исполнится. Я настоял. Как и на том, что он останется моим сыном. Мы будем поддерживать отношения — на выходные он мой.

-Вот это правильно, — кивнул головой Сергей Петрович, — пацану отец нужен.

-А так, — продолжал Валерий, — я ей все оставил. Забрал только свою машину и личные вещи.

-И не жалко нажитого-то?

-Ничуть. Я расстаюсь легко.

-Счастливый, — сказал сосед, — Не бедность людей делает несчастными, я заметил, а зависть и жадность. И еще ревность, но это уже особь статья.

-Наверное, — пожал плечами Валерий, — Вот чего во мне нет, так это того, что ты перечислил.

-Скажи только, если можешь, она тебе изменяла, что ли?

-Да нет. Получается, что я изменил...

Валерий опустил голову.

-Что, сильно красивая, или, как теперь говорят — сексуальная? — спросил сосед.

-Петрович, неужели я похож на такого? — усмехнулся он.

-В том-то и дело, что не похож, а мне понять охота.

-Не знаю, сумею ли я тебе объяснить? — вздохнул Валерий, — Может, ты скажешь, что с жиру бешусь, или блаженный я какой, но вот встретил ее и почувствовал что-то такое, чего не чувствовал никогда в жизни. И что это мое, понимаешь?

-Приблизительно... — проговорил сосед, пристально глядя на него.

-Почувствовал, что могла пройти вся жизнь, а я не бы испытал этого ни разу. Что меня впервые в жизни кто-то понял. Меня, такого, какой я есть. Что я стал кому-то нужен. Не мои деньги, не мое положение, не мой, прости, член, а я сам! И вдруг так захотелось послать все и всех далеко и надолго, а жить адекватно самому себе, что не смог сдержаться. Пусть меня судит Бог, если он все-таки есть. Я виню во всем только самого себя и свою безрассудную молодость...

Сергей Петрович выслушал этот страстный монолог, прихлебнул чай и сказал:

-Бог тебе судья, это факт. Ведь у меня с Ольгой, царство ей небесное, тоже не все ладно было, но ради пацанов терпел. Пример не хотел показывать дурной. Семья есть семья.

-Думал я об этом, Петрович. Да только ведь, как посмотреть? Дурная семья — не самый лучший пример. А как у нас было — сам, наверное, знаешь, слышал сквозь забор. Может все и так, как ты говоришь, а может, чем так — так лучше с чистого листа.

Они помолчали.

-Ну, а та, другая, тоже разведенная? — поинтересовался сосед.

-Да.

-Дети есть?

-Нет. Она бесплодной оказалась, за что ее муж и бросил. В школе учительницей младших классов работает... Хотя, если на то пошло, работает — это не про нее. Она живет своей школой, своими учениками. Один парень, ровесник моему Женьке, ее за мать почитает, а она его за сына. Своим родителям он не нужен, они алкоголики. Не встреть я ее, не поверил бы, что такие люди бывают.

-Ну, что же, время покажет, — проговорил сосед, поднимаясь, — Еще чайку?

-Да нет, поеду, пожалуй.

Валерий поднялся и протянул Сергею Петровичу руку:

-Прощай, сосед. Может, еще и свидимся когда, мир тесен...

Валерий завел машину и поехал. После разговора с Сергеем Петровичем ему стало легче. Да и вообще, несмотря на потерю всего нажитого, ему показалось, что он, наоборот обрел. Обрел что-то значительно большее и дорогое... Новую жизнь.

В работе, по сути дела, произошла та самая 'рокировка', о которой говорил тогда редактор — переводы стали его основным делом, а дела фирмы он просто держал на контроле, приезжая только тогда, когда требовалось его прямое вмешательство. В связи с политической ситуацией, объемы перевозок заметно снизились, и случаев такой необходимости стало меньше. Шеф уволил нескольких сотрудников, но ему, тем не менее, зарплаты не снижал.

Но самое главное, Валерий почувствовал, что, наконец, живет своей жизнью. Исчезла постоянная необходимость приспосабливаться и гасить конфликты.

Единственное, что омрачало жизнь, было сознание вины перед Людмилой, да еще перед матерью, которой он наговорил тогда, после ее непрошеного вмешательства, много резких слов. Анна Алексеевна даже заплакала, что случалось с ней редко, и первая положила трубку. Больше с того дня они не общались...

Валерий вспомнил и почувствовал раскаяние. Тогда, в эмоциональном порыве, он не подумал об этом, а сейчас вдруг ясно представил себе, как волновалась мама. Как спешила в больницу, к следователю, узнав обо всем случившимся не от него, а от людей, которых по большому счету даже не считала близкими. Она восприняла это как свое личное горе. Ее намерения шли от сердца и были наполнены только одним желанием — придти на помощь. А он так жестоко поступил с ней...

Валерий вспомнил Игоря — его постоянную настороженность, затравленный колючий взгляд...

'Если ты продинамишь ее или посмеешь хоть раз обидеть...'.

Способен ли он так встать на защиту своей матери? А ведь она тем, чем стала для Игоря Саша, была для него всю жизнь. Не зря говорится, что все познается в сравнении.

Валерий ощутил такое непреодолимое желание искупить свою вину, что доехав до Москвы, свернул на МКАД и поехал в сторону Кутузовского проспекта. Мама, Женька, а теперь Саша были единственными близкими ему людьми. Сейчас, когда ушли из его жизни все остальные, лишние, Валерий почувствовал это со всей остротой, как и необходимость беречь их.

Вот и дом, в котором прошло его детство, улица, на которую он когда-то глядел из окна, двор, школа... Валерий припарковал машину возле троллейбусного парка и вошел в свой когда-то знакомый до последнего кустика двор, в котором не был уже, наверное, добрый десяток лет, хотя здесь продолжала жить его мама. После смерти бабушки они с отцом отдали им с Людмилой квартиру на юго-западе, а сами вернулись сюда.

У Валерия не было необходимости приезжать — мама всегда приезжала сама. Она не хотела лишний раз сталкиваться с Людмилой и Марией Ильиничной, но там были ее сын, ее внук, и она ехала, чтобы оказаться рядом. Разве она мыслила свою жизнь без этого?

Он огляделся вокруг. Двор узнать было трудно. Металлические двери подъездов смотрели неприветливыми панелями домофонов. Не звучали детские голоса, не сидели на лавочках бабушки, исчезли приметы, имевшие место в его памяти — беседка, открытая эстрада с рядами деревянных скамеек перед ней... Когда-то, как рассказывал Валерию отец, сюда вечером приезжал автобус с кинопередвижкой и весь двор сбегался смотреть бесплатные мультики. Теперь на этом месте была лишь ровная площадка. Только школьный двор оставался там же, где и был, да уцелела песочница, в которой он играл три с половиной десятка лет назад.

Три с половиной десятка... Половина жизни, даже если она окажется полной.

Валерий поднялся на третий этаж и позвонил.

-Кто? — послышался через какое-то время голос матери.

-Я, мама, — ответил он.

Дверь отворилась, и он увидел ее, стоящую на пороге, показавшуюся ему постаревшей и беспомощной...

...По ночам звучит надрывный кашель,

Старенькая женщина слегла.

Много лет она в квартире нашей

Одиноко в комнате жила....

...Пришли ему на память строки прочитанного когда-то где-то стихотворения, тронувшего душу настолько, что он запомнил его наизусть.

...Ваша мать согнулась, поседела

Что же делать — старость подошла

Как бы хорошо мы посидели

Рядышком у нашего стола...

Там шла речь о матери, которую забыли дети. Которая все время звала их, но они приехали, только лишь, когда она смертельно заболела.

...Гладили морщинистые руки

Мягкую серебряную прядь

Так зачем же дали вы разлуке

Так надолго между вами встать?

Мать ждала и в дождь и в непогоду

В тяжкую бессонницу ночей.

Разве горя дожидаться надо,

Чтоб приехать к матери своей?

Валерий почувствовал сейчас себя таким же неблагодарным сыном.

Анна Алексеевна посторонилась, пропуская его и отводя взгляд в сторону.

-Прости меня, мама, — проговорил Валерий, обнимая и целуя мать в седую макушку.

Она подняла на него глаза, ставшие тревожными и наполнившиеся слезами:

-Что-то случилось?

-Не волнуйся, случилось только то, что я нахамил тебе в прошлый раз. Я приехал просить прощения.

-Я не сержусь, проходи, — сказала Анна Алексеевна, открывая дверь в комнату.

Валерий слышал, что, кажется, в Америке есть традиция — когда повзрослевшие дети уезжают из дома, родители сохраняют в неприкосновенности комнату, где они выросли, чтобы, вернувшись, они опять почувствовали себя дома. И он сейчас неожиданно почувствовал себя дома. Дома, как никогда. Мама ничего не меняла. Здесь стояла та же мебель, которую он помнил с детства, а на стол подавалась та же посуда. Уже разрозненная и кое-где потрескавшаяся, но все та же.

Анна Алексеевна поставила перед ним чашку чая и тарелку с домашними пирожками.

Валерий заметил, что квартира давно требует ремонта, и опять устыдился, что не догадался ни разу после смерти отца предложить маме свою помощь.

-Как Женя? — спросила Анна Алексеевна.

-Все в порядке, выписали. Сейчас еще, правда, на амбулаторном режиме — лежит дома. Точнее, уже не лежит.

-Но у него же были ужасные травмы, плюс перелом двух ребер и сотрясение мозга. Я была в шоке, когда осмотрела его в присутствии лечащего врача.