Мне было жалко этих мальчишек, которые, судя по их репликам, должны были умереть, еще даже не начав жить, но делать что-либо, ради их спасения я не собирался.
Время романтических героев закончилось и даже не предельно жесткая подготовка в замке Ле-Бонапьер, была тому причиной. Просто я понял одну истину: хотя этот мир принадлежит людям, живут в нем по звериным законам. Основой для этих законов вполне могла стать, вычитанная мною когда-то, фраза: "не хочешь быть жертвой — стань хищником". Нет, я не очерствел душой, просто у меня была своя жизнь, и закончить ее на этой пыльной дороге мне не хотелось. Вот если бы у меня был реальный шанс и свобода действий, то, скорее всего, можно было рискнуть.
Тут в поле моего зрения показались те, от кого убегала эта пятерка. Судя по выучке и оружию, это были воины, состоящие на службе какого-то богатого феодала. Шлемы без забрала, кольчуги — безрукавки, мечи и плащи с цветами своего господина. Шансов у беглецов против них не было никаких абсолютно.
"Остается переждать неприятный момент резни, а там... — и тут меня кто-то осторожно тронул за плечо. Чуть повернул голову. Это был мессир Апреззо. Бросил на него удивленный взгляд: дескать, чего не сидится? Как тот мне, чуть ли не дыша в ухо, быстро прошептал:
— Томас, как ты оцениваешь людей Франческо Гонзага? Если нападем — есть шанс победить?
Его вопрос, честно говоря, застал меня врасплох. Даже хотел переспросить, правильно ли я его понял, как в следующую секунду залязгала сталь. Мы, тут же, одновременно с Апреззо, развернулись к месту схватки. Теперь это уже был не просто взгляд со стороны, а оценка потенциального врага.
"Мы у них за спиной. Плюс. Неожиданность. Плюс. Два выстрела из арбалетов. Плюс. И все равно их много. Минус. Не знаю, как поведет себя в бою русич. Минус. И пойдет ли в бой Апреззо? Минус".
— Вступим в схватку сейчас — будет шанс.
— Действуй.
Тут же жестом я подозвал Джеффри и Игнацио, после чего обрисовал им план атаки. К тому же, я заранее позаботился о том, чтобы арбалеты были взведены. Теперь осталось их только зарядить.
Две арбалетные стрелы не только уменьшили количество нападающих до десяти человек, но и привели в замешательство остальных солдат. Вскочить в седло, и достать меч было делом одной минуты. Ударив каблуками коня, я заставил его грудью проломить кустарник. Повторив мой маневр, из кустов вырвались Джеффри и Игнацио. Солдаты в спешке начали разворачивать своих лошадей навстречу нам почти одновременно, тем самым, создав скученность и ограничив себе место для маневра. Я тут же воспользоваться их оплошностью.
Воин не успел еще изготовиться для обороны, когда мой клинок разрубил ему плечо, а жесткий толчок грудью моего коня, которого я резко послал вперед на лошадь противника, выбил раненого из седла на землю, под копыта лошадей. В следующий миг я уже парировал удар совсем еще молодого солдата с тонкой полоской жиденьких усов под носом и такой же куцей бороденкой. Он был неопытен и горяч. Крича в каком-то диком азарте, он попытался еще раз достать меня мечом, но сегодня был не его день. Острие меча пронзило ему горло. Рывком выдергиваю клинок и подаю лошадь вперед на встречу с новым противником, как вдруг раздался крик:
— Именем герцога, прекратить бой!!
Не сразу понимаю, откуда крик, но вижу, как солдат, с которым собирался скрестить мечи, задержал руку, а затем и попридержал коня. Так же поступили еще двое солдат, которых я держал в поле зрения. Быстро охватываю взглядом поле боя. Помимо двух сраженных мною воинов на земле лежат еще пять мертвецов. Судя по ранам троих из них — это работа Джеффри и русича. Среди убитых солдат лежали и трое убитых юнцов. Четвертый — любовник графини, остался жив, только благодаря девушке, которая заслонила его собой.
Оглядел своих людей. Джеффри, злобно скалился, словно пес, которого силой вытащили из драки, да и русский богатырь был явно не прочь продолжить схватку, что легко читалось как в его взгляде, полным озорного, разудалого веселья, так и в непрерывном вращении тяжелого меча, с легким гулом резавшего воздух над его головой. Пятеро оставшихся в живых солдат отступив, выстроились в короткую линию перед нами. Лица жесткие, взгляды напряжены и озлоблены, но там, в самой глубине глаз можно было заметить тщательно спрятанный страх и неуверенность в своих силах. Они понимали, но еще не хотели признаваться себе в том, что их позорное поражение — это следствие их лени. Было, похоже, что в последние месяцы у них было много вина и мяса, но мало физических упражнений и тренировок с оружием.
"И что дальше?".
Только тут я заметил еще двух всадников, стоявших у моста и тут же мысленно выругался, проклиная себя за бестолковость и невнимательность. Мне просто повезло, что эта парочка даже в самый критический момент не пришла на помощь своим людям, хотя у обоих на поясе висели мечи. Попробовал оценить навскидку их потенциал, как один из них, имевший инкрустированный золотом и серебром металлический нагрудник и толстую холеную морду, тронул поводья. Проехав ярдов десять, офицер остановился за спинами своих солдат, после чего попытался придать себе грозный вид, но, встретив мою ехидную ухмылку, стушевался, но все же крикнул:
— Кто вы такие?!
— Путники!
— Нет, вы не путники, вы самые настоящие разбойники! Как вы посмели напасть на солдат герцога?! Вы что слепые?! Не увидели цветов Франческо Гонзага?!
Пробежал глазами по солдатам. Одеты в цвета господина, желтое с черным.
— Теперь буду знать, чьи это цвета! Что еще нового ты мне скажешь?!
Это было сказано с таким наглым пренебрежением, что даже на напряженных лицах солдат появились ухмылки. Мой тон и взгляд говорили: ты трусливый лизоблюд. Офицер это понимал, но ответить мне дерзостью не посмел. Несколько мгновений он собирался с духом, а потом выпалил:
— Нам нужна только девушка и этот паскудный щенок, спрятавшийся за ее спиной! Отдайте их, иначе вы навлечете на себя гнев герцога Франческо Гонзага!
В его голосе не было гнева настоящего мужчины, а только тщательно скрываемый страх, но мне было не до трусливого офицера, так как я пытался понять, что мне делать дальше. Продолжать схватку? Вести переговоры дальше?
"Вот паскудный итальяшка! Сам затеял, а мне расхлебывай! Козел!".
Пока я ругался про себя, офицер снова решил подать голос: — Отдайте...!
Злость и недоумение, распиравшие меня изнутри, нашли выход в грубом ответе:
— Пошел отсюда, павлин расфуфыренный, пока цел! И не забывай молиться на мою доброту, что живым отпускаю!
Среди солдат послышались громкие смешки. Своеобразную шутку оценили и мои бойцы, громко расхохотавшись. Офицер побагровел от злости, но опять не решился ответить на мое оскорбление, а вместо этого обернулся ко второму всаднику, как бы за поддержкой. Тот внял его беззвучной мольбе и подъехал, остановив лошадь в трех шагах от меня. Когда он проезжал мимо своего офицера, то бросил на него такой взгляд, что тот сразу приобрел вид побитой собаки, только что при этом жалобно не завыл.
С минуту мы мерялись взглядами. Этот итальянец был явно другого склада человек. Про таких говорят: "крепкий орешек", но я бы еще добавил к этим словам: "орешек, но с гнильцой". Дворянин, лет под тридцать, явно потакающий своим страстям, что было видно по его потасканному лицу. Сейчас он сидел в седле, гордо выпрямившись, высокомерно выпятив грудь и подбородок. Одет он был изыскано. Лиловый камзол, сшитый по испанской моде с разрезами на рукавах. Темно-фиолетового цвета берет с пером. Кинжал с резной рукояткой на поясе.
"Не трус — держится свободно. Не воин, но в тоже время жесткий и сильный человек. Надо будет — убьет, не задумываясь; правда, бить будет в спину".
После внимательного осмотра, сначала меня, а затем моих спутников, взгляд итальянца снова вернулся ко мне.
— Вы благородного звания?!
— Эсквайр. Томас Фовершэм.
— Мазуччо Торре. Мой род насчитывает шесть поколений благородных предков. Я нахожусь на службе у герцога Франческо Гонзага и сейчас говорю устами его светлости.
— Что герцогу нужно?
— Он хочет вернуть себе свою собственность!
Тут за моей спиной раздался звонкий и злой голос молодой графини. Ее, довольно образные, оскорбления, звучали с минуту, заставляя время от времени меняться в лице герцогского посланца. В какой-то момент в глазах дворянина вспыхнули злые огоньки, а губы исказились в злобной гримасе, и я подумал, что этот человек, проигравший войну своим страстям, вряд ли сдержится и сейчас даст волю своим чувствам, но тот каким-то образом сумел сдержаться. После недолгой паузы, Мазуччо Торре, продолжил разговор:
— У меня к вам, эсквайр, есть одно предложение. Вы англичанин, и если я все правильно понимаю, гм,... то вы наемник.
— Наемник, — подтвердил я его предположение.
— Значит, вам нужны деньги, а... — тут он сделал многозначительную паузу, — мне нужна эта девушка. Может, мы с вами можем договориться?! Назовите цену!
— Не договоримся! — сказал, словно отрезал я, злясь не столько на его предложение, сколько на непонятную роль, которую отвел мне Чезаре Апреззо.
— Вы, кажется, не понимаете ситуации, в которую попали, опрометчиво приняв сторону графини ди Бианелло!
— Наш разговор закончен!
Мой резкий ответ заставил снова его измениться в лице. Глаза сузились, ноздри раздулись. Рука непроизвольно легла на рукоять меча, но он снова сумел сдержать себя.
— Вы пожалеете о своих словах! Клянусь святой Мадонной!
Взгляд, брошенный на меня напоследок, сказал мне, что я только что приобрел заклятого врага. Затем он развернул коня и поскакал к мосту. За ним, с криком:
— Сержант, разберись! — развернул лошадь офицер.
Сержант, с сединой в бороде и усах, вопросительно глянул на меня. В ответ я утвердительно кивнул головой, после чего тот отдал приказ двум подчиненным похоронить убитых, а сам с двумя оставшимися солдатами поскакал вслед за своими господами. Кивнув Джеффри, дескать, присматривай за солдатами, после чего развернул коня и подъехал к графине. Она даже не заметила меня, так как ее внимание было всецело отдано молодому человеку, которому она сейчас помогала удержаться в седле.
Их обоих я считал виновниками смерти трех юношей, именно поэтому неприязнью и некоторой брезгливостью смотрел на бледное, без кровинки, лицо юноши. Его рана, рассеченное плечо, по моему мнению, нисколько не соответствовала мукам страдания, легко читаемые на лице. При этом сознавал, что веду себя в отношении этого красавца предвзято, так как не знал ни сложившейся ситуации, ни его, как человека. Только я успел согнать ухмылку со своего лица, как графиня, наконец, соизволила обратить на меня внимание.
— Что вы стоите, как истукан! Вы что не видите, мой храбрый Флавио истекает кровью! Помогите же ему, бессердечный вы человек!
Не это я ожидал услышать из ее уст, поэтому и ответил соответственно, с определенной долей издевки:
— Это вместо благодарности за ваше спасение?!
Сначала ее глаза обожгли меня огнем, но уже в следующую секунду их затянула корочка льда, а голос был под стать ему, холодным и резким:
— Я благодарна вам и вашим людям. Вы оказали мне большую услугу. Чуть позже мы поговорим об этом, а сейчас окажите помощь раненому.
Сейчас передо мной сидела не просто красивая девушка, а женщина — повелительница. В ее лице, осанке, голосе было столько величия и властности, что я даже несколько оторопел при виде подобного превращения. Придя в себя, я кликнул Игната. Тот подъехал. Когда узнал в чем дело, то птицей слетел с коня, затем осторожного снял раненого с лошади и опустил на траву. Быстро осмотрев рану, сказал:
— Все будет хорошо, госпожа. У него не тяжелая рана. Сейчас я его перевяжу, и он будет как новенький.
В его голосе было столько доброты и заботы, что взгляд графини, брошенный на русского богатыря, вдруг стал теплым и мягким. До этого момента, насколько я мог судить, такого взгляда удостаивался пока лишь ее возлюбленный.
"Настоящая славянская душа! Добрая и щедрая! Гм! А я кто тогда? Я тебе скажу: кто ты! Хладнокровный и расчетливый англичанин! Та еще сволочь!".
Пока я занимался самокритикой, Игнат занялся перевязкой. Графиня, тем временем, успокоившись за жизнь своего любовника, снова обратила свой взгляд на меня. Сначала я не понял, что он мог означать, а когда сообразил, тут же слетел с коня и помог ей сойти на землю.
— Похоже, вас все же обучали хорошим манерам, господин англичанин, — не преминула меня подколоть эта юная особа.
— Я рад, что вы хоть чем-то остались довольны, госпожа графиня, — съязвил я в ответ.
— Мне хотелось бы знать: вы были здесь с самого начала?
Я уже знал, какой будет следующий вопрос, но все равно ответил утвердительно, после чего меня ожог гневный взгляд.
— Вы видели, как умирают эти юноши и не пришли к ним на помощь! Кто вы после этого?! Вы не смеете после этого называться мужчинами! Не имеете права!
— А сами на кого похожи?! По мне так на мясника! Потому что именно вы притащили этих глупых телят на бойню!
После моих слов наступила тишина, словно люди и вся природа замерли в ожидании ответа графини.
— Я...! Я не хотела! Я не знала, что все так обернется. Дева Мария.... — и она со слезами на глазах, чуть слышно, забормотала молитву.
Сейчас, когда она снова стала похожа на маленькую девочку, попавшую в беду, в моей душе шевельнулась жалость, которую я тут же постарался подавить в зародыше. Выждав некоторое время, чтобы графиня смогла прийти в себя, я продолжил наш разговор:
— Госпожа, мы первый раз с вами увиделись здесь, на этой дороге. Зачем вы пытаетесь меня обвинить в том, что я не совершал?
Может, это звучало и несколько жестоко, зато сразу расставляло все по своим местам. С минуту она молчала, а потом ответила:
— Извините меня, эсквайр. Я не совсем владела собой.
— Извинения приняты. В свою очередь примите мои извинения, графиня, за излишне резкие слова.
Только я это сказал, как ее взгляд затвердел, подбородок вздернулся, и передо мной уже стояла совсем другая женщина. Гордая, независимая, сильная. Даже если у меня и оставались на ее счет какие-то сомнения, то сейчас мне стало совершенно ясно, эта юная леди — птица весьма высокого полета.
"Похоже, она что-то задумала. Уж больно взгляд у нее изучающий, — только я успел так подумать, как она начала говорить:
— Я графиня Беатрис ди Бианелло. Исхожу из старинного рода, ведущего свое начало от Матильды, маркграфини Каносской, правительницы Тоскании. Некогда её владения простирались от Средиземного до Адриатического моря, занимая треть земель Италии. С ее смертью власть над ними была утеряна, но даже те владения, которыми сейчас владеет наша семья — огромны. Мой отец умер около двух месяцев назад, оставив мне все земли и деньги. Он умер так внезапно, что не оставил после себя никаких распоряжений по поводу моего опекунства. Этим решил воспользоваться герцог, Франческо Гонзага, месяц тому назад приславший гонца с приказом, явиться к нему во дворец. Я, как и положено вассалу, приехала к своему господину и со склоненной головой выслушала его волю. Пока разговор шел о назначении мне опекуна из приближенных герцога, я молчала, но когда зашел разговор о моем замужестве на этой противной жабе Мазуччо Торре, я сказала, что у меня есть суженый, любовь всей моей жизни. Услышав мои слова, герцог разгневался и сказал, что у него нет привычки менять своих решений, после чего отослал меня обратно, а чтобы не наделала глупостей, послал со мной дюжину своих солдат вместе с офицером, — заметив мой взгляд, брошенный на солдат, докапывающих последнюю могилу, она подтвердила. — Да. Это именно они. С помощью преданных мне людей побег удалось совершить перед самым приездом Торре. Остальное, вы знаете.
