— Мы живем в раю! Подпольном! — возгласил он вошедшей с целым подносом полезных и нужных вещей Эллин. Та нахмурилась, соображая, потом заулыбалась, но шутки не поняла. Читала брошюрку с нескрываемым, веселым интересом, а потом волне серьезно заявила, что ничего смешного, что рай — он и в подполье рай, а Ян в нем, значит, архангел.
— Неее, никакой я не архангел... Разве что Пит... — усомнился Ян.
Почему-то в воображении грузный, придавленный большими белыми крыльями Питер в его невозможной драной безрукавке, но всегда с безупречно чистыми руками показался так смешон, что Эллин звонко расхохоталась. Порешили на том, что все вокруг ангелята, такие недоделанные, недовылепленные, еще неощипанные, но уже без нимбов. Нимбы, знаете ли, растеряли, пока по подпольным раям лазили.
И все это хорошо и замечательно.
Да, а было это двадцать девятого июня, в день рождения янов, и выпили много. А кто немного — хватило и тем. В половине первого ночи один Пит, архангел без парадных крыльев, но в драных носках, сидел наедине с бутылкой, на спальнике рядом храпел в поверженный в неравном бою с водкой Тони.
Пит сидел и смотрел совершенно трезвыми глазами — такая уж у него особенность: чем он больше выпьет, тем трезвее выглядит. Сегодня, кажется, Пит выпил много. Дурацкая, если вдуматься, черта. Это как если бы в лицо врали.
— И вот хоть плюй им в глаза — ничего не изменится, — горько сообщил Пит так, словно бы они с Яном тут уже часа два сидят, на двоих бутылку раздавили. — Так-то. Понимаешь, Ян, им, сколько про хорошее не рассказывай — не поверят. Не помнят они хорошего и не знают. И думают, что вообще хорошее невозможно, а если возможно — то только относительное. Вот как у них сейчас. Чтобы было чего жрать и где спать, и чтобы не трогали. Понимаешь?
Понимал Ян не особо, он всё-таки был уже весьма пьян и искал местечко, где можно упасть и спастись от равномерных эволюций земли под ногами.
Честно признался:
— Я пьяный. Совсем.
— Это потому что пить не умеешь, — авторитетно пояснил Пит, глотнул водки прямо из горла, сделавшись еще чуточку трезвее. — Так вот, слушай. Вот мы тут ползаем по норам, пыхтим, как-то пыжимся. А для чего, спрашивается? Я две недели жил на квартире в Леставе. У моей хозяйки телевизор, м-визор, гражданство, пособие в сотню злотых, две комнаты и шелковое белье. Ну, в смысле...
— Ага, — по крайней мере про белье Ян понимал. Очень даже хорошо.
— Не важно, — смешался Пит, за поддержкой обратился к бутылке. — Так вот, я о чем? Еще у хозяйки сын призывного возраста и дочка группу не получила. А дочка красивенькая такая, куколка. Как думаешь, куда ее определят?
Ян хмыкнул. Спать хотел очень. Рядом с Тони рухнуть и спать. Голова уже начинала поскрипывать будущим похмельем. Жаль, что пси-эмам нельзя пить даже в день рождения.
— А я тебе скажу. Куда бы ее не определили, она всё равно довольная будет. Хоть в борделе служить, хоть в Сточной убирать. Лишь бы не было хуже. Им платят их жалкие злотые, их каждое утро таскают на политпятиминутки, им сунули Кодекс, как собаке кость, и всё, все довольны и счастливы. Да ни хрена им не нужно больше! Они в двадцатом году ишачили на две сотки в месяц, а в тридцатом на сотку. В двадцатом году у них было пять комнат, теперь две. Ну и по улицам теперь странные личности шляются. А больше никакой разницы. Разве что книжки некоторые читать запретили, так они и раньше их не особо читали. Вообще про такие не слышали! Зато теперь они просто писаются от восторга, что выжили. А всё благодаря кому? Благодаря императору, мать его за ногу! Это он отец и благодетель, это по его милости у них есть две комнаты и шелковое белье, не по твоей и не по моей! Так нужен ты им?! Да как корове пятая нога! Ничего ты им не можешь предложить, вообще никто ты для них!
— Он псих. Император псих, — сейчас Ян сказать мог не так много, но по существу.
— А мы с тобой нормальные? Как думаешь? Хозяйка передо мной вертится в этом своем шелковом белье, а мне хоть бы в одном глазу. Мне уже как-то давно поровну, кто там передо мной и в какой степени одетости. Я вчера на трех базах двадцать человек обработал, из них половина девушки куда моложе и симпатичней хозяйки.
— Шарашки. Сточная. Казематы. Распределители, — хватало бравого лидера движения только на такие короткие, пережеванные как бумага, слова.
— А, ну разве что. Сколько там процентов населения Земли? Пятнадцать? Двадцать? А в двадцатом году какая часть населения голодала?
— Ну... Тогда и населения было побольше...
— Теперь поменьше. Пропорции сохраняются. Никакой разницы. Никакой... Всё без толку...
А вот теперь Пит и окосел. Зараз, сделавшись сразу мягким, оплывшим, как свечной огарок, бесформенным. Тони всхрапнул во сне, потребовал подлить ему еще, и, наверно, во сне ему налили, поскольку на лице спящего расплылась пьяно-довольная улыбка. Пит тоже угостился. Наяву.
— Всё без толку... Ох, без толку. Не нужны мы никому. Как есть, не нужны. Горстка идиотов... Я бы нашел себе симпатичную вампирочку, она бы пила у меня кровушку, нарожала бы мне упырят. Или бы нашел свою бывшую. У меня дочка есть. Или была. Не знаю. Примерно как ты... Ты бы... Ох, ты бы... Слушай, тебе сколько? Ой, черт, прости, забыл. Двадцать один. Ты же совершеннолетний! Теперь ты можешь пить, курить и материться! — коротко хохотнул. — А мне уже под сорок и на хозяйкино шелковое белье мне плевать...
— Пит, а может, и ну его? Белье? Спать будем? — аккуратно предложил Ян, пытаясь сообразить — это Пита покачивает от количества выпитого, или это всё же земля? Она, когда вокруг солнца вертится... Туда и сюда, туда и сюда...
— Спи! — щедро и торжественно разрешил Питер. — Спи, пока можно! А я еще посижу, подумаю. Мне кажется, я почти понял...
Чего он там понял, Яну было уже интересно примерно в той же степени, как и точное число звезд на небосводе. То есть никак. И, наверно, в ту ночь Питер добрался до кристальной трезвости просветления, потому что утром бутылка была пуста, а сам полевой медик — болен и тосклив. И неприятно, заупокойно раскаивался./
Ян жил почти в раю. Времени здесь не было. Лица менялись постоянно, запомнить их не находилось никакой возможности. Яна кормили и почти не били. В определенном роде это позволяло расслабиться и перестать волноваться окончательно.
Глава 7.
Неделю назад. 15 сентября.
Пришли среди ночи. Ворвались в дом. Разбудили Лешку и он заплакал тоненько и испуганно, как умеют плакать только дети, не понимающие, за что среди уютного их детского сна приходит вдруг кошмар. Оказалось, пропал Янош Раевич. Но ладно бы пропал... Это в больших городах случается — Прис поежилась под накинутым наспех халатом — но, выяснилось, из-за Яна будет война. И еще куча всего выяснилась. Такого, что и в сонной, тяжелой голове не укладывалось. Будущее, какие-то мстители и защитники униженных, ей— Богу! Клановые войны. Война начнется со дня на день... Нарушение временной структуры! Пространственно-временной континуум — бла-бла-бла... Бледные спокойные молодые люди из службы безопасности при Координаторской Верхнего. Чем-то отдаленно напоминают Криста, но безэмоциональны окончательно и бесповоротно. Они не спрашивают разрешения. Они предъявляют ордер. Они до самого утра задают вопросы — всем от и до. Они протоптали грязную дорожку от двери на кухню, где пили кофе. Они сами усталые и от усталости серые, но их не жаль, а только страшно. Очень хотелось спросить — а с Яном-то что? Что вы с ним сделаете, когда найдёте?
Шесть дней назад. 16 сентября.
Отоспаться не дали — с утра отправились в магазин. Там рыли и копали, и ковыряли. Хорошенько промариновав хозяйку, велев работникам не расходиться, принялись громить лавку. Искали опять же следы Яна. Хозяйку отпустили домой. Крист, как был не выспавшийся и не накормленный завтраком — ушел на работу. Сегодня у него, кажется, практика по травоведению.
Присцилла Горецки весь день нервничала. Настолько, что суп забыла посолить, а кофе выкипел.
Пять дней назад. 17 сентября.
Обыски ничего не дали. Допросы по второму кругу. Познакомилась с паном Гедемином Загребой. Тем самым, владельцем широко известных в узких кругах "Темных штучек". Пан показался Присцилле тяжеловесной, здоровенной глыбой мяса, громогласным наплывом острого взгляда и сурово сдвинутых бровей. Он рассказал про дурака и предателя Адриана — что за Адриан, Прис так и не поняла толком. Узнала только, что этот самый Адриан отдал какой-то колдунье, новой главе клана наемных убийц, какую-то вещь Яна. И эта колдунья без труда выискала Яна то ли в Африке, то ли в Индонезии... Что характерно, информатора своего она отпустила, здраво рассудив, что Верхние с предателем разберутся куда более интересных образом, чем она сама. Адриан ударился в бега. Впрочем, и без него понятно, что произошло... Локальная война переросла в глобальную. Выплеснулась на улицы. Простецы в панике. Они не понимают, что происходит. Они, как и Прис, жутко напуганы и ведут себя, как одуревшее стадо.
Да, а после того обморока обнаружилась интересная новость. Сначала на уровне догадки, потом подтвердил один из Координаторов. Они такие вещи чуть не в первые же сутки видят.
Четыре дня назад. 18 сентября.
Подтвердилось окончательно. Прис обуяла паника. Таблетки оказались просроченными. Крист не хочет и не любит детей. А если... если ребенок не от него? А на аборт Верхнее разрешения не даст никогда. Аборты у светлых магичек запрещены с тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда война основательно проредила кланы чародеев. Аборт не позволят ни в коем случае. Если бы они не знали... Нет, Прис бы и сама не смогла. Прис ребенка хотела. Но сейчас у нее было ощущение — украла из недозволенного. Отхватила там, где вообще оказаться не должна была...
Криста мобилизовали, а Присцилла, вместо того, чтобы испугаться, сказала себе: "Хвала Свету!" Еще сколько-то дней отсрочки.
Три дня назад. 19 сентября.
Рассказала Агнессе. Та натурально зашлась в истерике — нужно было быть аккуратней!.. и.т.д... и т.п... А потом: "Слушай, а это от кого? От Криста или от этого твоего... Рада?" Да если бы Прис знала! Если бы еще порасспрашивать Верхних... Они бы, конечно, ответили. Чудотворцы, блин. Ну и что бы это изменило? Погодите, погодите... Но, позвольте... Это ведь еще не настоящее. Это же еще так хрупко и ненадежно. Оно же еще от силы восемь дней... Это же еще и не беременность вовсе! Всякие там самопроизвольные... выкидыши. Возьмет и исчезнет? "Ага, рассосется само", — всплыло ехидное.
И после таких мыслей сделалось плохо. Так плохо, как, кажется, никогда еще не было. Тоскливо и слабость... И потерянность, и головокружение... Словно бы то, что живет всего неделю, которое и эмбрионом-то не назовешь, так, оплодотворенная яйцеклетка — почувствовало общий по отношению к себе настрой и всем своим немногим естеством воспротивилось своему едва начавшемуся существованию. И сделалось оттого, какие мысли бродят в голове, Присцилле совсем дурно — желать смерти собственному ребенку?! Свет...
Два дня назад. 20 сентября.
Ничего не прояснилось, а стало как будто еще хуже. Росла паника, до простецких властей начало доходить, что в городах: Познатце, Гдыне, в каких-то Козелках, в Кислице и где-то еще — это не обострившиеся противоречия между бандитскими группировками. А поняв это, власти повели себя относительно логично. Истерично возопили об атаках международного терроризма и тут же объявили военное положение. Впрочем, дальше объявления у них не пошло, поскольку с кем бороться и кого ловить, они не знали. А тут уже и мировое сообщество интересуется, что там и как в добрососедской Польше, и не нужно ли чем помочь? Войска миротворческие ввести, например? Власти напряженно, испуганно отнекивались, но так и не могли ничего сделать. А затем...
Затем, кажется, начинался хаос.
Впрочем, Присцилла редко включала телевизор и знать ничего не хотела.
Вчера. 21 сентября.
Те же серые усталые люди пришли в магазин. Извинились и посоветовали Присцилле в дальнейшем быть более разборчивой в выборе персонала. Прис отчего-то показалось, что они издеваются, но она смолчала. Забрали когда-то потерянный и не найденный Яном амулет. Звонил Крист. В трубке шуршало от помех, язык у мужа заплетался от усталости. Прис только одно поняла — горячо. Очень горячо. За окном с самого утра шли толпы. Толпы стекались к площади у городской ратуши и там, под бодающимися козлятами древних часов, растягивали транспаранты и выкрикивали какие-то лозунги. К обеду взвыли сирены полицейских автомобилей, вслед толпам высыпали люди в темно-синей форме, вооруженные резиновыми дубинками и прикрытые пластиковыми щитами. Крики сделались громче, потом прозвучали автоматные очереди. Присцилле сделалось дурно, она еле дотащилась до постели и в ней лежала до конца дня. Анджей, по каким-то непонятным причинам так и рвущийся на улицу, сидел с Лешкой и грустно вздыхал. К вечеру стрельба и вопли стихли, стеночками, темными переулками и отводом глаз пробралась в дом Агнесса. Сказала, что с Андрашем покончено и ей опять некуда идти. Оно и к лучшему. В такое время лучше держаться вместе...
Да, нашли черепаху. Она куда-то уползла дня три назад, когда по дому сновали люди в серой форме. Наверно, забилась в щель и там пережидала суету. А сейчас выползла и принялась выпрашивать еду. Лешек возвращенке обрадовался безмерно, взвизгнул и прижал любимую игрушку к груди. Черепаху отняли, покормили и отпустили на вольную волю.
Ночь с 21 на 22 сентября 2007 года.
Жгли автомобили. Орали сигнализации. За два дома от Либельта — сорок пять били стекла. Присцилла нашла в себе силы встать, собрать вещи — свои, брата и сына. На всякий случай. Электричество вырубилось, Агнесса в белой ночной рубахе до пят ходила по дому со свечой, как призрак, напугала Прис едва не до заикания. К окнам Присцилла подходить боялась, пробежала по дому — задернула тугие портьеры, опустила, где можно, металлические жалюзи, проверила, все ли двери заперты. Потом всё-таки легла, долго лежала, в темноте болезненно прислушиваясь к уличным звонам и пьяным выкрикам. Ждала...
Так и заснула в ожидании, и приснился, конечно, кошмар. В кошмаре пылали огни, кто-то хрипел страшным образом в спину, нужно было бежать, но ноги подгибались, к тому же что-то мешало, тянуло к земле. Прис опустила взгляд и обнаружила свой непомерно раздутый живот. Он мешал бежать, он обрекал Прис на смерть от неведомой опасности и она отчаянно хотела, чтобы живот исчез, а он вроде как сделался еще больше. И Прис, переломившись, упала...
И проснулась. За шторами стало беззвучно и сонно, город наконец заснул. И тихо гудел в кухне холодильник. Дали электричество.
22 сентября 2007 года.
С утра Присцилла чувствовала себя еще хуже, чем вчера. Кружилась голова, во рту пересохло, постоянно хнычущий и тянущий на утреннюю прогулку Лех спровоцировал мигрень, от которой периодически темнело в глазах.
Волнения возобновились только в одиннадцать. Напротив дома торчал черный остов по неосторожности вчера в неположенном месте припаркованного автомобиля. Присциллой с любовью вывязанный коврик "Добро пожаловать!" валялся на затоптанной клумбе. Открытая форточка впустила в дом запахи гари и паленых покрышек. Анджей, насмелившись, сбегал в булочную и супермаркет, купил детского питания с запасом, всяких консервов и прочих "осадных" продуктов. Сообщил, что цены выросли почти вдвое, в супермаркете выбиты все стекла, а по улицам шатаются темные личности, которых раньше разве что на Ярусах можно было встретить. До магазина парень добрался без особых приключений, а вот обратно пришлось возвращаться дворами и проулками, потому что на площади опять что-то зрело, какая-то заварушка, и, видит Свет, всё это скверно!
