Новатерра. Часть 4. Хранитель

— Что с тобой, малыш?

— Ничего, па... Просто немножко... Совсем чуть-чуть... Не знаю... Это, наверное, от счастья, па. Люди ведь от счастья тоже плачут, правда?

— Случается, — вздохнул он, хотя прекрасно понимал: дело не в этом. — Ты просто устала, малыш, эти хлопоты даже меня немного выбили из колеи. Отдохни, поспи завтра подольше, и всё будет хорошо.

— Всё будет хорошо, па, я это знаю, поверь. Честно-честно!

— Вот видишь! Спи, моя маленькая прелесть, набирайся сил. И не держи в голове разные глупости.

— Я совсем не...

— А вот обманывать меня не нужно, малыш! Я ведь тоже кое-что чувѓствую, правда, не так остро, как ты. Спи, любовь моя, — он склонился и поцеловал Алёнку в щёку. — Всё будет хорошо. Аста маньяна!

— А что это означает, па?

— Ох, малыш, я в испанском не силён. Кажется, до утра, до завтра, до скорого, до встречи.

— Аста маньяна, па!..

...А в это время в спальне тихо плакала Алина.

— Что случилось, Алька?!

— Ничего, Аль, не обращай внимания?

— Хорошо сказано, да вот как это сделать — не знаю. У меня вся подушка вымокла.

— Прости, мой хороший... Аль, я боюсь! Как мы будем жить дальше?!

Александр ожидал подобного. И понимал — Алёнку с Алиной мучат одни и те же мысли: как привыкать к новому положению? как угодить? как в чём-либо переѓломить себя? как дальше жить?!.. Да по понятиям, сказал бы Рогачёв. Понятия же таковы: Алёнке нечего терять в ушедшей жизни, а против недуга Алины есть хорошее лекарство...

— Не плачь, моя сладкая, всё образуется, — зашептал он супруге на ухо. — Просто мы за долгие годы привыкли быть вдвоём, привыкнем и к новому для себя положению. Вот увидишь, всё очень быстро войдёт в свою колею. За последние дни произошло множество событий, мы чертовѓски устали. Ты отдохнешь и уже завтра станешь прежней Алькой. Ты ведь сильная и умная.

— Да, — всхлипнув в последний раз, прошептала Алина и крепко обѓняла его.

— Ты — самая лучшая! Ты — моя единственная! Ты моя! Я всегда люѓбил, люблю и любить буду только тебя, моя богиня! Моя Алька!..

...В изнеможении она упала Александру на грудь, но вдруг отѓпрянула. И вовремя. Хотя, нет, поздновато. Он чуть не потерял сознания от острой боли с левой стороны груди, у сердца.

— Прости, Аль, я забыла! Больно?

— Ничего, уф, всё в порядке...

— Всё не в порядке, Аль! Какого чёрта ты полез туда один?!

Гетман опешил.

— К Алёнке в детскую?! Мне, что, караул для этого поднимать 'в ружьё'? Я теперь отчим, а это, согласись, допускает...

— Не выставляй меня дурой! — возмущённо перебила Алина. — Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Никто, кроме гетмана, Нинку, конечно, не спас бы! А если бы вражеский лазутчик был не один?! А если бы он был сильнее тебя?! Так нет же... Нет в мире такой амбразуры, которую не закрыл бы грудью лично Александр Твердохлеб. Герой-одиночка, Святогор Неприкаянный! О себе не думаешь, так хоть о нас бы подумал!

Александр же и впрямь подумал. Подумал о том, что упрекать его в безрассудстве следовало бы вчера, а не сегодня, с превеликим опозданием. Впрочем, вчера им было не до этого.

— Я солдат, Алька.

— Ты — бывший солдат! Бывший негр... Солдаты не ходят в атаку поодиночке! Или вас этому не учили в военном училище?

— Не уверен, что имею право отвечать на твой вопрос, — принялся дурачиться 'бывший негр'. — Впрочем, большинство военных тайн по умолчанию рассекречены двенадцать лет назад, так что, ладно, признаюсь. Нас, помимо высокого воинского искусства, учили красить заборы, бордюрный камень и жухлую траву поздней осенью...

— Траву?! — изумилась жена. — Зачем?!

И Александр понял, что ироничным беспредметным трёпом по обыкновению добился своего — порывистая, эмоциональная Алина отвлеклась от нежелательной темы разговора. Вернее, сразу двух нежелательных тем: Алёнки и его сомнительного героизма.

— Хм, ловко! — ухмыльнулся он. — Вот, значит, как иностранные шпионы выпытывают интересующую разведцентры информацию. Хорошо вас Там учат!.. Ну, да ладно, нам скрывать особо нечего, кроме нетрудовых доходов и коэффициента интеллекта. Во-первых, своевременно красить пожелтевшие листья и сухую траву в зелёный цвет следует в интересах эффективной маскировки войск на поле боя и в не менее сложной мирной жизни, ибо, как известно, именно такой цвет доминирует в полевом обмундировании русского солдата и наружном покрытии вверенной ему боевой техники. Во-вторых, зелёный — в отличие от какого-нибудь жёлтого цвета разлуки, красного госпитального креста или белой капитуляции перед вероятным противником — настраивает бойца на позитивный лад.

Супруга попросила уточнить, в чём его позитив, и по тому, сколь натужно далась ей пара слов, Александр с удовлетворением отметил — убаюкана. И слава Богу!

— В чём позитив, говоришь? Да хотя бы в том, что 'живенький' зелёный цвет зримо напоминает солдату в окопе про зелено вино, сиречь водку, и про вышеупомянутую травку весенней порой, на которой так сподручно разложить некое лицо противоположного пола. К тому же зелёный цвет — это недозрелые фрукты в садах на оккупированной территории, обожравшись которых, можно заработать дизентерию и без прямой угрозы жизни дождаться в медсанбате окончательной победы над силами зла. Наконец, третье, самое, пожалуй, главное: порядок в армии превыше всего! Коль скоро в умных книжках писано, что листики и травка зелёные, а не серо-буро-малиновые, то, если штатским штафиркам позволено в этом сомневаться, в Вооружённых Силах так тому и быть во веки веков! В любое время года... Успела записать для сведения своих, с позволения сказать, работодателей?

Трудно сказать, что Алина успела, а что ей придётся — обязательно придётся, потому что это важно! — выяснять грядущим днём. Сегодня она добросовестно сопела, крепко обхватив подушку. Немало обрадованный этим, Александр, в свою очередь, стал неторопливо отходить в небытие.

И думал при этом, что он впрямь не Святогор, не витязь-одиночка. Он вообще думал об этом довольно часто. Однако столь же часто, игнорируя должностной и социальный статус, пускался во все тяжкие, за что в прошлой ещё жизни командир полка беззлобно отзывался о нём так: майор Твердохлеб из тех, кто желает на любых крестинах быть младенцем, идти невестой под каждый венец, ложиться покойником во все, без исключения, гробы...

Думал о том, что позапрошлой ночью имел как никогда реальный шанс заделаться покойником. Что, как это ни прискорбно, витязь он и вправду бывший, сколько бы ни бравировал удалью молодецкой...

Думал о том, что до остервенения устал на текущей — увы, до сих пор не истекшей! — войне...

Думал о том, что истекшим, в отличие от войны, днём стал Отцом уже не только народов Новороссии, но и полноценного семейства...

Думал о том, что он, Отец народов Новороссии, Лучший Друг бывших негров, начиная с Майкла Джексона, по-настоящему великий Гетман — чай, не какая-нибудь затрапезная Ванька Мазепа! — должен от пуза выспаться, чтобы назавтра быть во всеоружии перед неминуемыми битвами как на текущей войне, так и в семейной жизни...

И додумался до того, что впрямь крепко уснул...

...А с рассветом над станицей пронеслась гроза. И более утро не запомнилось ничем. Случались в истории Древней Руси лихолетья, но бывали также годы, что в монастырских хрониках отражались одной лишь короткой строкой:

От Сотворения Мира год...: ладно бысть.

От Сотворения Мира год...: спокойно бысть.

От Сотворения Мира год...: ничтоже бысть.

От Сотворения Мира год...: тишина бысть.

Примерно таким и выдался день сегодняшний, пятница, пятое июля. Вновь заработали хозяйства и цеха, станица занялась привычными делаѓми.

Скука!

Гетман с девяти часов тоскливого нынешнего утра восседал в апартаменте и ощущал себя боѓгатырём. Не Святогором, нет! Илюшей Муромцем, который пролежал в родимом Карачарове, считай, полжизни на печи. Неплохо отдохнувшему за ночь, гетману всё же до умопомрачения хотелось спать. Такое изредка бывало. После боя, после забот, трудѓных решений и авралов на него наваливалась сонная одурь. Лень. Хандра. Дремота. Сплин.

— Натаха, меня нет, — ворчливо проговорил он в хобот микрофона громкой связи.

— Поздно, Саныч.

— Кого там еще..?!

— Пристав звонил, я сказала, что ты на месте.

— Больше так не делай!

— Не буду, Саня. Прости ещё раз за позавчерашнее.

— Ой, иди ты..!

Дабы не впасть в Ничто-Нигде-и-Никогда, гетман стал думать о приѓятном. Для начала подумал о том, что, если пригласить Наталью, с нею можно было бы недурно 'помириться'. Однако вовремя одумался. Он ведь теперь, хоть и Первый Любовник, но — бывший. Он со вчерашнего дня, как ни крути, высоконравственный отец семейства. Он патриарх! Он, чёрт его дери за все конечности, к тому же и стратег! А стратег обязан думать. Думать, а не просто шашкой махать! Как и прочими конечностями стратегического организма...

И гетман задумался по существу. О Командоре ордена Бессмертия. И Нине Юрьевне.

Почётный дилетант фармакологии, он всё же разбирался в том, что было ясно даже крысам на помойках: фундаѓментальные прорывы в этой области не совершаются в одиночку, за рюмѓкой чая и домашним ноутбуком, среди реторт кухонной алхимической лаборатории. Они — плод напряжённого труда огромных коллективов, редчайшего триумфа в результате длительного поиска и каждодневных разочарований. Нина Юрьевна, разумеется, талантливый специалист, но соѓвершить скачок на сотни лет вперёд ни лично у неё, ни вкупе с мазоѓхистом-мужем не было шанса ни единого. А лгать мадам не способна. Нагло проигнорировать прямой вопрос или, допустим, матюгами облоѓжить — всегда пожалуйста. Но врать... нет, не её стезя.

А может, государственная тайна, потому и молчит?.. Да ну, бред собачий! Какие могут оставаться тайны, раз гоѓсударства нет уже двенадцать лет?! И коль уж Ниночка сказала — нет, не знаю, — то, видимо, так оно и есть. А средство против рака и препарат реѓгенерации, не при подруге будет сказано, уж слишком зыбкие прожекѓты. Возможно, много лет назад им и нашли бы применение в каком-ниѓбудь концерне 'Байер' или 'Брынцалов А-Ферейн', но — не Сегодня, не на выжженной Земле эпохи Новатерры.

Возможен, правда, компромиссный вариант. Дотошный контрразведѓчик Артамонов, ныне Командор, курируя НИИ фармакологии, наткнулся на перспективный, с его точки зрения, проект, в котором Нина Юрьевна, нисколько не подозревая о конечной цели, работала над крохотным кусочком общего труда. К примеру, мыла колбы. Бегала — как самая умная! — за 'Клинским'. Или, скажем, нарезала колбасу... Но грянула Чума, весь коллектив погиб, а Нинка сохранилась. Всем на радость... Особенѓно же — гроссмейстеру Артамонову. Он, развязав войну, и не подозревает, что проку с неё ноль, что жарить пчелку мало толку. Она ведь прежде числилась в разряде посвящённых лиц! Но только руководство институѓта было осведомлено — для общего количества сотрудников, для грантов из бюджета, собственных окладов, званий и наград. И все потуги Командора — суть отвлечение усилий на полностью негодный для него объект, как выразился бы оперативник Коробицын...

С другой же стороны, сам опытный оперативник, Аристарх Карлович обязан был заранее проверить, стоит ли овчинка выделки. Не только был обязан, но и мог, имея лично им приобретённого агента. Ведь у него, осведомителя, приоритетная задача не отловить-тащить-и-не-пущать, а как раз вскрыть-проверить-разобраться-доложить. Он, правда, дрянь-агентишка, долгое время не давал о себе знать, но всё-таки... Всё-таки что же получается? Что без пяти минут бессмертный Командор был — и остался, сука! — полностью уверен: покер стоит свеч?! Или 'свечей'? Или это вообще не покер? Геморрой!..

И тут раздался негромкий стук в дверь.

— Можно?

— А нужно ли? — буркнул гетман, досадливо поморщился и лишь потом разрешил. — Войдите!

Вошёл оперативник Коробицын. С припухшими глазами, мрачный и унылый. Как всегда, короче говоря.

— Привет, Юрчик! Падай, — гетман указал ему на стул.

— Здоров, Саня! Я, собственно, на минутку.

— Что так?

— Решил на досуге плотно заняться всеми нашими односельчанами, вызывающими сомнения, дабы избежать в дальнейшем сюрпризов, подобных Борзову.

— Хорошее дело, брат. Только чем я могу тебе помочь? С тисками и пилой гораздо лучше управляется Кучинский. Впрочем, зови, если понадобится в репу кому залудить.

Гетман чувствовал нешуточное раздражение. Ему вовсе не улыѓбалось в преддверии нирваны заново 'обсасывать' весь список неблагонаѓдёжных лиц.

— Бок залечи сначала, а после уже выйдешь против Майка Тайсона... Не знаю, помнишь или нет, но ты отдал распоряжение отправить ориенѓтировки на розыск Командора по всем возможным адресам. Среди пленных обнаружился художник, вдвоём с Яной Кузьминой они живописали гроссмейстера так, что все рыцари говорят — получилось лучше цифрового снимка. На, взгляни!

Гетман заинтересованно повертел в руках листок бумаги с мастерски выполненным в карандаше портретом пожилого человека в проѓфиль и анфас: овальная, правильной формы голова под шапкой слегка вьющихся волос; лицо, исполненное благородным аскетизмом; тонкие усики; бородка клинышком; морщины мудрости; лихой разлёт бровей; непрониѓцаемо тёмные глаза; высокий лоб мыслителя, тирана и стратега. А ведь вправду Командор! Серьёзный дядя. Не ублюдочный 'механизатор' — истинно гроссмейстер. С таким поверишь и в бессмертие, и в дьявола, и в инопланетян, даже в мат Анатолию Карпову на втором ходу. Такой не станет лгать, вилять и изворачиваться. Такой — лишь совершив опасѓливый маневр, ибо разумно осторожен — попрёт, как танк, к заветной цели. К Ниночке...

Да вот только к Ниночке ли?!

С другой же стороны, к кому ещё?! Ни гетман, ни кто другой из общинников Бессмертия за пазухой уж точно не таил...

Эх, кажется, рано праздновать победу!

Под абрисом врага чётко просматривался текст с его подробным описанием, предупреждением об осторожности и способами действий при обнаружении, а также обещание награды доброхоту: десять тысяч евро (или равноценное количество золота/товаров/услуг) за труп, пятьдесят тысяч за живого и столько же за точные подтверждённые свеѓдения о местонахождении.

— Меня одно смущает, — Коробицын поморщился. — Увидит где-нибудь наш плакат и тут же скроется так, что вовек его не сыщем.

— И пёс с ним! — отмахнулся гетман. — Мы встречи не искали. Лично мне его бессмертие — до крепкой воздушно-десантной задницы!

— Мне тоже, — усмехнулся пристав. — И без того вторую жизнь живём.

— Вот-вот... И потом, Юрочка, он ведь в любом случае скрывается. Но в данной ситуации, при обещании невиданной по нынешнему времени награды, его будет искать уже не кучка наших доброхотов с рукоѓсуями, но вся округа, до последнего крестьянина-единоличника, последѓнего бомжа, последнего богомольца-пилигрима. И сыщут, будь уверен!

— Дай-то Бог, — вздохнул генеральный пристав. Казалось, гетманского оптимизма он не разделяет совершенно. — Отпечатаны двести экземпляров ориентировки и тысяча отдельных фотографий. Сейчас дам команду, чтобы отшлёпали ещё столько же, и разошлю фельдъегерей во все концы.