Гэйна открыла глаза. Слабый беловатый свет сочился сквозь штору. Ивик села рывком. Матрац у стены был пуст и застелен одеялом по линеечке. За стеной шумел душ. Одеваясь, Ивик пыталась сообразить, откуда эта непонятная радость. Радость, приподнятость, ожидание праздника... что ей снилось? Ивик не могла вспомнить. Так еще бывает, когда напишешь хорошую сцену или стихотворение — наутро именно вот такое ощущение счастья. Или вчера произошло что-то особенно хорошее? Кельм, сказала она себе. Ничего особенного не произошло, все как обычно. Ивик наконец-то окончательно проснулась и все поняла: это просто Кельм. Это теперь всегда так.
Иногда они с утра вместе тренировались, выбегая на заснеженную улицу, как современная, тщательно следящая за здоровьем молодая пара. Но сегодня Ивик, как водится, легла в четыре утра, а теперь было уже восемь, и без зарядки вполне можно обойтись. Кельм бегал один. Он вел куда более размеренный образ жизни, ночью спал, днем работал. Куратору же такая роскошь недоступна.
Так не бывает, думала Ивик. Так не может быть просто. Соседство с Кельмом обернулось неожиданной и удивительной вещью — рядом с ним Ивик все время чувствовала себя очень хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни. Ему не надо было ничего говорить для этого. Ему надо было просто — существовать. Быть где-то рядом. Хотя бы за стеной в ванной.
Оказывается, вся жизнь до сих пор — это было постоянное превозмогание себя. Постоянно поднимаешь свое тяжелое, непослушное тело, тащишь куда-то, заставляешь двигаться, напрягаться, работать. И праздники не в радость, потому что надо двигаться и что-то делать. И любая работа — почти на грани сил. Странно, но в бою, вообще в любом стрессе Ивик становилось легче и веселее — адреналиновый выброс взвинчивал энергию, и двигаться становилось легко.
А теперь, рядом с Кельмом — ей было легко все время.
Может, потому что сам он был такой — веселый, легкий, быстрый, и все вокруг делалось как бы само собой. Жарил картошку, чинил шкаф, чистил оружие или решал по интернету и телефону вопрос с транспортом. Ивик испытывала безграничное восхищение, уже никак не связанное с ее прежними чувствами — просто ей всегда нравились люди, умеющие хорошо делать что-то руками или головой. А Кельм умел все — и руками, и головой, притом в совершенстве. И как-то незаметно. Оглянуться не успеешь — а сорванная гардина уже висит на месте. Только заикнешься о том, что вот не успеваешь купить и подбросить своему транслятору нужную книгу — и через пять минут в сети появляется какой-то агент-исполнитель, который уже купил именно эту книгу и готов через полчаса быть с ней в нужной точке. Причем ведь это не относится к работе Кельма — о содержании его собственной работы Ивик ничего толком не знала. Это все как бы между делом. Само собой. И двигался он быстро, легко, и будто с удовольствием. Он был — как сжатая пружина, которая только и ждет момента, чтобы распрямиться.
Это заражало. Будто эта энергия сжатой пружины передавалась и самой Ивик. Она аккуратно сложила белье, засунула в диванную глубь (а раньше-то, раньше просто так пихала, даже и не думая складывать). Причесываясь, окинула взглядом комнату — жилье преобразилось. Вроде бы и то же убожество, и тот же обшарпанный шкаф и дыра в обоях, но — отмытая свежесть каждого уголка, и даже на эти трещины в подоконнике было приятно глядеть, даже они казались чисто вымытыми и будто специально дизайна ради продолбленными. А ведь ничего он такого генерального не делал, просто в свою очередь — а убирали они по очереди — вымыл комнату и пол. Ивик посмотрела в зеркало. Закрутила хвостик. Потом распустила волосы по плечам. Причесала еще раз. Рядом с Кельмом хочется хорошо выглядеть. Не по каким-то там кокетливым причинам — просто рядом с ним стыдно быть неухоженной и неряхой. Невозможно.
Из зеркала на нее смотрела другая Ивик. Незнакомая. Солнечная, счастливая. Быстрая, энергичная, сильная. Красивая женщина. Прекрасный разведчик, талантливая писательница. Непревзойденная в Медиане гэйна. В темных глазах просверкивали искры, улыбка с ямочками и белым блеском зубов просилась на лицо. Прежняя Ивик высунулась из укрытия на минуту, глянула сумрачно — и гэйна тотчас почувствовала себя неуверенно: она ли это? Она не может быть такой. Это какая-то ошибка. Она никогда не была такой — счастливой и замечательной. Но в комнату, протирая мокрую голову полотенцем, шагнул Кельм. Ивик повернулась к нему, ослепительно улыбаясь. Кельм улыбнулся в ответ.
— Ты мало спала, — сказал он.
— Да понимаешь... надо как-то решать проблему Юлии. Иначе и ее потеряю. И с Ильей в аське пришлось поговорить.
— С Юлией все то же?
— Ага... но я придумала, что делать. По крайней мере, попробую — вдруг получится? А ты сегодня...
— Я ухожу через час, — сказал он, — вернусь, видимо, к девяти вечера. Но это не точно.
... Они ели вдвоем на маленькой кухне. Соседи ушли на работу, и говорить можно было не таясь. Они называли друг друга Ирой и Колей — чтобы не отвыкнуть и не ляпнуть потом настоящее имя в присутствии посторонних. Но по крайней мере, можно было говорить обо всем.
Кельм любил поговорить с Ивик о ее трансляторах, живо интересовался их судьбой. Ивик это удивляло.
— Понимаешь, проблема Юлии — она очень простая. Это даже не отсутствие воли. У нее есть воля. Она ведь тянет две работы, сына, и при этом она как-то еще пишет. Она не ломается. Проблема всего лишь в физическом состоянии. Ей просто тяжело двигаться, тяжело жить. Она очень много весит. И эта зацикленность на еде... Понимаешь, от физического состояния очень зависит внутреннее. Один и тот же человек, но, например, ослабленный, больной... он будет совсем другим.
— Да, конечно! — подтвердил Кельм, — это так и есть. Это точно...
Глянул на нее обычным, острым блестящим взглядом.
— Ну так ей похудеть надо, в чем проблема?
— Проблема в том, что я не могу с ней общаться непосредственно. Она почти не ходит в интернет, иначе я бы с ней там познакомилась и позаботилась бы соответственно... Я вот уже полгода пробую подсунуть ей полезные книги о том, как избавиться от лишнего веса и все такое... И она пытается, она же сама понимает, что это нужно. Кажется, сейчас я поняла, почему у нее ничего не получается с этим.
— И почему? Вообще трудно понять, — признался он, — сложно, что ли, есть меньше?
— Это нам трудно понять. Это как болезнь, понимаешь? С этим трудно справиться. Надо изменить что-то внутри. Надо, чтобы появилось желание — ради чего. Ведь ей тяжело. У нее еда — это практически единственная радость в жизни. Чтобы от этой радости отказаться или ее ограничить, надо иметь очень веские основания.
— Ну да... это в квенсен надо. Там сразу появятся очень веские основания.
— Вот именно! А она одна. Совсем одна. Заставлять некому, стимулировать некому, пример показывать — тоже. Это как алкоголик, понимаешь? Он сам знает, что нельзя пить. Но иначе не может.
— И что же ты придумала? Мне даже в голову ничего не приходит.
— Во всех этих книгах предлагается мотивация, которая Юле не подходит. Просто не подходит. Все эти книги сводятся к тому, что надо похудеть, чтобы стать неотразимой красавицей, чтобы мужики штабелями валились, и все такое. А ей это неинтересно. По ее складу характера, личности — ей это не нужно. Она пытается себя убедить, что хочет быть красивой — а на самом деле она не хочет быть красивой, вот в чем беда!
— О Господи! Разве так бывает, чтобы женщина — и не хотела быть красивой?
— Еще как бывает. Коль... человек в первую очередь человек, а потом уже женщина или мужчина.
— Гм... это может быть. Но...
— Ну и вот, я написала книгу сама. Она очень короткая. Зато она вся проникнута той мотивацией, которая Юле будет близка. Юля ведь у нас космические оперы пишет... Она романтическая очень личность. Романтическая такая коровушка весом в центнер. Вот я и написала полухудожественную вещь... о том, как готовятся в космические десантники. Вообще там все так, будто Триме... ну Земле угрожает опасность извне, и вот втайне готовится армия, которая готова будет Землю защитить. А дальше идут конкретные рекомендации. Прямо по дням. Что и сколько есть, как тренироваться. В общем, что я рассказываю — посмотри, если хочешь, сам. Ну вот, сегодня ночью я это дело Юле и подсунула. Чисто случайно. На автобусной остановке лежала распечатка, полузанесенная снегом, а Юля ее нашла...
Кельм покрутил головой.
— Ну ты даешь, Ирка! Это ж надо так догадаться... это просто гениально!
— Ну подожди... я не знаю, сработает ли это! Насколько я знаю ее, думаю, что да, должно. Но это еще неизвестно...
— Все равно. Это же надо, такие тонкости, я бы никогда не подумал. Слушай, ты голова просто, Ирка!
Ивик пожала плечами. Чем тут особенно восхищаться?
— Это моя работа. Коль... а ты вроде дописал уже рассказ?
— Нет, не совсем. Но я тебе уже скажу пароль, можешь почитать. Пароль — Шелли. Там мне надо будет еще поработать, но ты уже можешь посмотреть.
Вот рассказы Кельм писал выматывающе медленно. Совершенно иначе, чем Ивик. Это они тоже обсуждали. У Ивик текст свободно лился из-под пальцев, она не думала, как пишет, что, о чем... Все получалось само собой. Кельм мог часа два сидеть и думать над одной фразой. Переставлять слова, подбирать синонимы. Добиваться идеального звучания. Ивик умерла бы от тоски, она никогда не могла заставить себя, что называется "работать над текстом". И с удивлением понимала, что Кельму это — нравится. Что он даже не представляет ничего иного.
Она испытывала бы комплекс неполноценности, но почему-то Кельму неожиданно понравились ее творения.
Ивик вообще не думала, что Кельм станет их читать. Имя иль Таэра как писателя было известно в Дейтросе. Его знали все гэйны и большинство интересующихся литературой из других каст. Напечататься в престижном журнале или сборнике, или даже отдельной книгой — для него было не редкой наградой, как для Ивик, а повседневной рутиной. Он даже выбирал, где печатать свои рассказы. С чего бы сам иль Таэр стал читать творения какой-то там третьестепенной писательницы...
Но он стал читать — и увлекся.
— Они у тебя — живые, — сказал он, — у меня не так... я так не умею!
Они обсуждали поступки героев Ивик так же, как обсуждали жизнь ее трансляторов. Ивик до сих пор не могла избавиться от шока по поводу того, что сам иль Таэр сказал ей — "я так не умею".
Он был заметно растроган тем, что Ивик почти наизусть знала все его рассказы.
Дверь тихо щелкнула, закрываясь за Кельмом. Ивик постояла еще несколько секунд, с тоской глядя на темное дверное дерево. Она выходила его провожать в коридор. Ждала, пока он соберется и уйдет. Они весело болтали. А потом она стояла вот так, испытывая не то, что горе — Кельм был с ней всегда, и сейчас он тоже был с ней — а смутный страх. За него. Он контрразведчик, и это все-таки опасно. Он справится, думала она. Как-то глядя на Кельма, верилось, что он справится вообще с любым делом и с любой проблемой. И выйдет живым из любой переделки. И все равно — страшновато.
Ивик включила компьютер.
Илья играл в "Галактическую Империю". Ивик вздохнула. Земляне умели удивительно непродуктивно тратить время. И сколько же у него этого времени... Но здесь ничего не поделаешь. Пусть играет — глядишь, наберется вдохновения для новых картин. В последнее время у Ильи пошла фантастическая серия с космическими десантниками, истребителями. Может, и банально, но он умел это сделать так, что картины отличались от стандартных голливудских киноподелок. Одну из этих картин Ивик даже вставила в книгу для Юлии.
Штопор лежал на диване и читал книгу Маслоу о рубежах развития человека. Круг интересов Штопора был на самом деле значительно шире, чем полагало большинство его поклонников.
Жаров работал. Он работал над сценарием, переделывая одну из своих книг, хороших книг, искренних — в поделку, которая устроит режиссера. Режиссер собрался сделать из его текста настоящее почти голливудское кино. Жарову явно было скучно. Он написал несколько слов. Отхлебнул кофе. Закурил, тупо глядя в экран. Написал еще реплику. Полез зачем-то в сеть. Ивик уменьшила его окно: если Жаров полез в сеть, это, скорее всего, надолго.
Юлия порадовала Ивик. Она работала над очередным переводом — на стареньком компе открыты рабочие файлы. Юлия же стояла посреди комнаты в старой футболке и дырявых трениках и неуклюже пыталась достать ступни кончиками пальцев. Она заглотнула приманку. Она пыталась что-то делать. Как только добиться, чтобы завтра этот порыв не прошел? Ивик открыла текстовый редактор... Надо поддерживать дальше.
А что там у нас с Женей? Женя сидела на рабочем месте. Глаза обведены темными кругами. Вчера она опять плакала, а потом писала свой роман. Теперь уже новый. Героя звали — рыцарь Стриж. Ивик вздохнула. Очень странный сюжет. Параллельные миры, битвы в пространстве между мирами. Стриж очень похож на дейтрина. У него даже лицо узкое, чуть вытянутое, и черные волосы, и блестящие серые глаза, как у Кельма.
Ты ничего не знаешь — ты догадываешься. Мы все — догадываемся о чем-то. И от этого не уйти.
Кельм встретился со своим агентом в "Севере". Помешивая ложечкой капуччино, он сидел у стены, так, чтобы видеть и вход, и Невский проспект за широким стеклом. Агент, триманец из частной фирмы "Штирлиц", открыл ноутбук размером с ладонь. Дмитрий Фролов, 27 лет — широколицый, с приплюснутым носом и профессионально внимательным взглядом, одет в неприметную серую куртку. Кельм очередной раз просканировал взглядом пространство кафе — ничего, и склонился над ноутбуком. Два мелких менеджера обсуждают контракт. Ничего особенного.
— В принципе, ничего такого... православный... интересуется рок-музыкой. Работает редактором. Вот, хронометраж мы сделали.
— Спасибо, Дмитрий. Это то, что нужно, — Кельм быстро просматривал хронометраж Василия Полянского, редактора православного журнала "Светоч".
— А это что за люк?
— Видите ли... Здесь в течение восьми часов мы не могли ничего сделать. Мой человек потерял объект в подъезде... Он дежурил у подъезда до тех пор, пока через восемь часов мы не обнаружили объект вот в этом районе... Каким образом он там оказался... — Дмитрий развел руками, — честно говоря, это наш первый за многие годы прокол такого рода. Работал отличный профессионал, с огромным опытом — как он мог упустить, я не представляю. Но тем не менее, упустил, ведь объект как-то должен был выйти из подъезда. Моя вина... извините.
— Все нормально, — сказал Кельм, — и это не прокол вашего подчиненного. Это... скажем так, особое свойство объекта наблюдения. Такое уже случалось раньше.
— Он применяет гипноз? — предположил Дмитрий — вышел из подъезда и внушил парню, что его не было? Джедайские штучки?
— Можно считать, что так, — ответил Кельм, — в любом случае, хронометраж за четыре дня очень подробный, и то, что вы потеряли его только один раз... я ожидал худшего. По поводу оплаты — как договорились.
Детектив с приплюснутым носом энергично кивнул.
