Пусть мне и не была видна вся картина побоища — иллюзия давала возможность взглянуть лишь на маленький кусочек поля боя. Края последнего, мерцая, переходили в тьму, сгущавшуюся тьму, не злую даже — просто никакую. Пустота, абсолютная пустота. А рядом с этой пустотой — люди, прошедшие свой последний бой. Это были наши люди, огнары! Боги! Вартар, неужели ты нас оставил? Неужели Палатор решил покинуть нас? Только Даркос, Даркос царил здесь: смерть попировала в тот день. Но какой? Это прошлое, настоящее или будущее? А может, просто — иллюзия? Но проклятье, до чего же она была реалистична!
Тайсарские всадники кружили вокруг жалких кучек огнаров, ещё способных держать оружие. Даже не островки кочки, окружённые болотной жижей, бесконечной, безбрежной. Улюлюкая и выкрикивая то ли заклинания, то угрозы, то ли обещания долгой-предолгой жизни на том свете, враги закружились в смертельной карусели. То подскакивая на низкорослых конях на расстояние шага-двух, то уходя от наших копий, тайсары "работали на измор": ждали, пока огнары устанут, чтоб после их добить без особых усилий. Да и ждать, собственно, было не так уж долго. Грязные от пыли и пота лица, покрывшиеся кровавыми пятнами, изрезанные одежды и доспехи, дрожавшие от усталости руки. В глазах — ни проблеска надежды. Огнары знали, что ещё минута, другая, может — третья, и за ними придёт Даркос.
Гиканье тайсаров привлекло моё внимание: пять-шесть, а может, и семь степняков клином уже добивали один из наших отрядов. Кулаки сжимались от бессилия: огнары, обессилевшие, не смогли ничего поделать. Вот кольцо аркана с мерзким свистом сомкнулось вокруг шеи самого высокого нашего бойца. Тот неумело пытался срезать мечом петлю, но — тщетно. Упав на колени, хватая ртом воздух, не в силах продохнуть, он смотрел на атаковавших сразу со всех сторон тайсаров. Упал его товарищ по оружию, с которым он стоял в пятом ряду на левом фланге. Кудрявый южанин ударил по степному коню мечом — но промахнулся и упал, захлёбываясь кровью: степной клинок не промазал. Вот и рыжий, из центрального Королевства, новичок в сотне, оказался поднят на копья. Он, не издавая ни звука, пытался вырваться из объятий смерти, а копья лишь глубже входили в его тело. А вот паренёк, единственный, кто выжил из третьей сотни, так смешно и глупо надеется увернуться от копыт тайсарского коня — и не успевает заметить, как меч вражеский молнией врезается ему в грудь. Был паренёк — и нет его. А аркан сжимается всё туже, в глазах рябит, в груди жжёт огнём. Тайсары в этот раз не берут пленных...
Понимая, что совершаю глупость, я всё же бросился вниз по склону холма, к задыхающемуся человеку. Странно: мне тогда даже в голову не пришло воспользоваться магией. Разум молчал, только сердце тянуло меня туда, в бой, который уже давным-давно проигран. Тайсары, естественно, не заметили, как я подскочил к ним сзади и ударил кулаком по крупу какого-то степного коня — точнее, попытался ударить. Конская плоть обратилось маревом, дымкой, и моя рука прошла сквозь неё. Так и есть: призраки. Всего лишь призраки. Но я, не желая верить этому, всё силился достать хотя бы одного из степняков, хватался за мечи и копья, выпавшие из пальцев мёртвых — всё, абсолютно всё было иллюзией, призраком. Оружие не было реальным. Враги не были реальными. Наши мёртвые не были реальными.
— Проклятье! Тарик Всезнающий, Немайди Необоримая, скажите, за что мне всё это? Зачем? — я обратил свою молитву к богам, к небу.
Но и вместо неба была лишь иллюзия — чернота, в которой сверкали огоньки. Всё иллюзия — и огонь, не дарующий света, и битва, и смерть...Может, и я тоже — иллюзия? Может, всё это было иллюзией?
— На твоём бы месте я бы не вмешивался. Смотри, а то провожу к отцу, он тебя давно в гости ждёт, заждался, знаешь ли. Нехорошо заставлять ждать таких, как мой папа.
Знакомый голос — голос Даркоса — привлёк моё внимание. Я даже об иллюзорности мира сего и думать забыл. Ну да, точно, это был Даркос! Шерстяной плащ, эти дурацкие штаны, истоптанные сапоги, хитрая ухмылка, зачёсанные назад волосы, пальцы, будто бы жившие собственной жизнью, изредка подрагивавшие плечи (левое повыше правого), сутулая спина — всё это разглядел, хотя и был довольно-таки далеко от сына Тайтоса. Но к кому же он обращался?
Я стоял как раз напротив него, лицо Даркоса было обращено ко мне — но точно не слова. Межу нами воздух покрылся какой рябью, словно тихий омут, потревоженный камешком, брошенным маленьким озорником. Странно, конечно, но чего в этом проклятом мире не бывает? Между тем, я напряг глаза — и понял, что эти блики, если присмотреться и позвать на помощь воображение, образуют фигуру человека. Во всяком случае, это было похоже на человека. Хотя — Даркос его знает, что там могло быть...
Между тем бог-проводник вёл себя так, будто к нему кто-то обращается — однако я не слышал ничего, кроме слов самого Даркоса. Даже шум боя притих, словно мгновенье назад и не гибли огнары, не свистели арканы, не лилась кровь людская.
— Ладно, ладно, делай чего хочешь. Всё равно, рано или поздно все ко мне попадёте, и ты, и твои креатуры.
Даркос картинно (как сказал бы Тенперон — играя в артиста) развёл руками, передёрнул плечами — и присел на корточки. Бог пристально вгляделся в открытые глаза мертвеца, хрустнул пальцами и произнёс:
— Вставай, вставай, пора в дорогу!
Я едва не пропустил момент, как из умершего человека, из тех самых глаз, начал выходить какой-то дымок...Так это не дымок! Сизоватое облако, аморфное, с невероятной быстротой обретало очертания человеческого тела. Над трупом возникла точная его копия. Молодой, даже юный паренёк, едва ли старше меня — он отправлялся вместе с Даркосом по давным-давно проторенной тропе в царство Тайтоса.
Меж тем, Даркос отвлёкся от призрака-души — и взглянул...прямо на меня! У меня мурашки по коже забегали: неужели он меня увидел? Да нет, не может быть! Однако я испугался...Сильно испугался: Даркос кивнул мне — в этом не могло быть ни малейшего сомнения. Но что же это значило? Что же? Бог-проводник махнул рукою, словно приглашая меня присоединиться. Сомнения боролись в душе с надеждой. Пойти? Приблизиться? Но вдруг это обман? Вдруг это какая-то ловушка, иллюзия, ошибка, да что угодно!
А может, всё же — пойти? Принять зов? Или — вызов? Вновь шагнуть навстречу неизведанному.
"Бежать отсюда, бежать без оглядки, Николас! Давай, давай, в атаку на Саратские горы, как говорил сотник Седой! Только бы подальше отсюда!" — шептал разум, этот извечный паникёр и великий комбинатор, ни одна комбинация которого не имела успеха.
А сердце, неспособное говорить, но зато вольное чувствовать, тянуло вперёд, навстречу неизведанному, навстречу судьбе. Стоило только сделать шаг, ма-а-аленький такой шажок. Всё равно терять уже больше нечего, Даркос прекрасно дал понять, что на кону моя жизнь.
"А что — жизнь? Николас, в тепле будешь, в уюте, будешь на травке этой сидеть, гулять вечность вечную по здешним местам, чудеса будешь наблюдать, веселиться будешь" — не унимался разум.
А сердце...Я различил шёпот сердца: "Вперёд. Только вперёд. За мечтой!". Ведь там, впереди, ждали новые знания, испытания, борьба — а что такое жизнь, если не борьба, битва с самим собою?
"Да что там...Эй! Да куда же..." — разум замолк, замолк комбинатор, едва я сделал шаг навстречу судьбе.
Даркос одобрительно кивнул и сделал неуловимый жест рукой, точно такой же, как у влюблённого, прятавшего до поры до времени букет цветов, а теперь дарящего это чудо своей ненаглядной. Я даже почувствовал — как странно! — аромат этих цветов. Розы. Так могут пахнуть только розы, только-только срезанные с куста... Голова закружилась: я чувствовал, как проваливаюсь в бездну. Что ж, мне уже было не привыкать. Холодные огни всё отдалялись, и только глаза — нет, не глаза, сам взгляд! — Даркоса ни на йоту не отставал от меня. А ещё — аромат роз провожал беднягу-путника в неизведанное!
Не хотелось думать, что это падение может закончиться отнюдь не мягким приземлением, — и потому я вызвал из глубин памяти воспоминания о крохотной оранжерее, разбитой в нашей академии. Из тьмы, чёрточка за чёрточкой, проступали очертания помещения, нос уже улавливал ароматы, которыми полнилась комната. Даже шорохи и поскрипывания древнего паркета, столь милые моему сердцу, пришли. Как же было хорошо вернуться сюда, особенно сейчас, когда мир изволил сойти с ума. А может, это я обезумел? Тогда выбранный мною способ оказался невероятно приятным...
Здесь всегда было тепло, даже когда взбесившиеся ветра срывались с вершины Траумштайна и, силясь разрушить флигельки академии, ревели и бушевали. Пахло розами и настурциями, тюльпанами и гиацинтами. Ароматы цветов обволакивали тебя, будто бы создавая щит от непогоды, торжествовавшей за каменными стенами. Не возмущённо и визгливо, а так по-доброму, по-стариковски скрипели половицы. А ноги сами собою вели меня к излюбленному цветку — розам. Мы с ребятами целый розовый куст вырастили, смогли. Сами поливали, подрезали, боясь, как бы вместо роз шиповник не вырос. Но нет! С какой радостью мы смотрели на первый бутон дивного сиреневого цвета, всё росший и росший. А за ним появились и другие, и наконец-то зацвёл наш куст. Мне так захотелось вернуться туда, в тот день, один из прекраснейших в моей жизни.
Аромат бесчисленных цветов ласкал мой нос, а ветер...Ветер?
Я открыл глаза. Никакой тьмы не было и в помине! Светило, мягко так, ненавязчиво, солнце, ветер играл с цветочным ковром из фиалок и ромашек, одуванчиков и тюльпанов, астр и георгинов, цикламенов и маков, который тянулся во все стороны, насколько хватало глаз. Хотя, нет, кажется, я поспешил с последним: вдали, по правую руку от меня, возвышалась стена, чёрная, высокая, и не было видно, чтоб за ней располагались хоть какие-то строения.
Идти или нет?
"Оставайся здесь. Ну зачем волноваться, если и так хорошо? Цветы, солнце, ветер, и слепота — лишь сон" — вновь проснулся разум-перестраховщик. А, да ну его! Вперёд, по высокой траве, обнимая будущее и прощаясь с прошлым. Я пройду хоровод душ до самого конца, Даркос ещё будет мною гордиться!
"Ну вот куда ты..."— застучало в висках и смолкло. Разум посчитал за правильное ретироваться.
Я шёл и шёл — но стена не приближалась, казалось, она лишь отдаляется.
— И правильно кажется. Тебе ещё не время. Нет, ну конечно, при особом желании...Но оно тебе надо, парень? — а вот уже и Даркос присоединился. — Запомни, человеку лишь однажды даётся шанс либо вознестись, либо пасть. Только одному повезло — или нет — получить второй шанс. И даже третий...И, кажется, четвёртый. Но я сомневаюсь, что его теперь можно назвать человеком.
Интересно, а если подождать здесь вечность-другую, все мои знакомые и друзья пройдут тем же путём? Вот это будет день встреч! И что же это за человек? Кто он? Может, именно к нему обращался Даркос на том поле?
— Николас, ты знаешь, вот чего у тебя не получается — так это "даркосова юмора", ну ничуть не получается, поверь мне на слово. Кому, как не мне, знать, что такое настоящий "даркосов юмор"? — бог-проводник расхохотался. — И вообще, хорошо умеет шутить тот, кто смеётся последним. А это в любом случае оказываюсь я, чего ты бы вы, смертные, себе в голову не вбили.
Но вот чего-чего, а у Даркоса не получалось нагонять страху и создавать атмосферу безвыходности. Ну не вызывал он ощущения, что сделаешь ещё шаг — и окажешься у врат Тайтоса.
— А мне и не хочется этого, — я готов был поспорить, что Даркос показал мне язык.
Конечно, тысячи людей за такую "картину" отдали бы голову на отсечение, но мне не хотелось отвлекаться от любования цветами. Так, а вон — лилии! Красивые же! Таких красивых лилий я прежде не видывал!
— Люблю, знаешь ли, в свободную время покопаться в земле, повозиться с цветами, почувствовать себя творцом жизни!
Даркос совершенно не стеснялся показывать то, что читает мои мысли.
— Да ты бы, Николас, своё лицо видел — тут и мысли читать не требуется. Но, кроме шуток, — голос Даркоса и вправду посерьёзнел. -Ты решил сделать хоть что-то? Всё идёшь и идёшь, следуя за...неважно, за кем или чем ты последовал. Всё бредёшь, бредёшь, бредёшь. Ну а жизнь идёт, идёт, без конца и краю. Ты рыцарь? Ты герой? Просто зритель в зале. Печалишь ты меня, Николас, печалишь.
Сын Тайтоса зацокал языком, выражая своё неодобрение.
— Я думаю. Чтобы что-то...— а если признаться, я просто не знал, что же делать...
— Во-во, ты просто не знаешь! — Даркос сделал неуловимое движение рукой — и мы оказались у ворот, прорубленных в той самой недосягаемой стене. Золотых ворот, между прочим, высотой в пять или шесть человеческих ростов.
К этим воротам вела пыльная дорога, пустынная. Не похоже было, чтоб какая-нибудь душа рвалась сюда, ко входу в царство мёртвых.
— Смекалистый парень. Догадался, куда этот тракт ведёт. Сколь дороженьке не виться — сюда приведёт, — заметил Даркос, ничуть не скрывая горделивых ноток в голосе.
Я не отрывал взгляда от этой неказистой дорожки-дороженьки. Что-то меня в ней привлекло, но что? Чем дольше я всматривался в эти ухабы и колдобины, тем настойчивей одна мысль, неоформленная, невыразимая простыми словами, стучалась в голову. Что же...
Я моргнул — и дорога раздвоилась, расстроилась, ...
— Да-да, все дороги ведут сюда. Все. Короткие и длинные. Но особенно быстро сюда приведут "большие" дороги, где перевалочными пунктами из Таира и до отцовского царства служат виселицы и безымянные могилы. Ну да ладно, не люблю излишне часто говорить о работе. Николас, лучше взгляни на ворота, уверен, они тебе помогут принять решение. Только не смей сходить с ума, придумывать новую религию или объяснять все поступки и помыслы людские одним-единственным желанием, — Даркос в этом пассаже был особо словоохотлив и саркастичен.
— А что, были случаи? — ну не удержался я, чтоб не подыграть Даркосу. Похоже, между нами уже возникло нечто вроде дружбы. Ну да, бог-проводник душ умерших и потенциальный умерший — друзья-братья навек.
— О, ты даже представить себе не можешь, как их было много! — Даркос заговорщицки подмигнул. — Ладно, давай, не отлынивай! Смотри!
Ничего не скажешь: ворота были отполированы до зеркального блеска. Но был в них один изъян: в них ничего не отражалось. Кроме меня. Прядь вьющихся русых волос упала на лоб. Щёки в красных аллергических пятнах, маленький нос, над которым вечно смеялись однокашники. Из-под мантии...Какой мантии? Точно! Моё отражение было облачено в потёртую, пыльную мантию. На потрёпанных рукавах темнели чернильные пятна. Воротничок измятый. Таким меня видели в академии. Таким я запомнил себя. Интересно, эти ворота — отражение памяти человека о себе? Памяти...
А что это за тени, показавшиеся позади моего отражения? Я вглядывался в размытые контуры фигур, и...
Стоп! Вот! Всё лучше и лучше, всё точней вырисовывалось...вырисовывались...
Люди. Молодые и старые, юные и не очень, и у всех было одно лицо, с поправкой на возраст и тяготы жизни, конечно же,— моё лицо. Интересно...Они обступили меня полукругом, и всех я мог легко рассмотреть, абсолютно всех. Вот — я лет, наверное, в шесть или семь. На мне "детская броня": доспехи, которые выковывали для детей знатных и богатых рыцарей. Ну и, да простит меня Онтар, рожа была у меня! Надменная, откормленная, себялюбивая. Типичный сынок благородных, высоко поднявшихся дворян, ни добавить, ни убрать. Он — то есть я — так высокомерно поглядывал, что мне тошно стало.
